Жак Кристиан. Госпожа Абу-Симбела

   — А если он выжил?
   — Если это случилось, он будет думать только о том, чтобы спрятаться, а не гоняться за тобой с бандой наемников.
   — Эта западня была не случайной, и мы чуть не погибли.
   — Может ли ненависть поглотить человека, настолько, чтобы превратить знатного вельможу в воина, готового на все, даже убить собственного брата и напасть на священную личность Фараона?
   — Если речь идет о Шенаре, то он только что дал тебе ответ.
   Сетау нахмурился.
   — Если это чудовище еще живо, мы не должны оставаться безучастными. Безумие, которое его направляет, является безумием злых духов, живущих в пустыне.
   — Это нападение не было случайным, — повторил Рамзес и добавил. — Как можно скорее собери каменотесов ближайших городов.
 
   Одни пришли из Гермополя, города Тота, другие из Асьюта, города Анубиса; десятки каменотесов расположились в наспех построенном городке и, выслушав короткую, но твердую речь Рамзеса, начали работать под управлением двух мастеров.
   Перед дворцом покинутого города Рамзес сформулировал свои требования: город Солнца, посвященный богу Атону, должен исчезнуть. Один из предшественников Рамзеса, Горемхеб, разобрал некоторые храмы и использовал их камни как материал для пилонов в Карнаке. Как только они заставят исчезнуть дворцы, дома, мастерские, набережные и другие постройки мертвого города, Рамзес закончит свое дело. Только усыпальницы, в которых не было мумий, должны остаться нетронутыми.
   Царский корабль задержится здесь до тех пор, пока здания не будут разрушены до основания; скоро песчаные ветры засыплют их, низвергнув в небытие забытую столицу, ставшую вместилищем злых сил.
   Распорядители переправят материалы на грузовые корабли, чтобы передать их на нужды соседних населенных пунктов. Раздача мяса, масла, пива и одежды побудит рабочих со старанием заниматься своей задачей.
   Рамзес и Нефертари в последний раз посетили дворец города Солнца; декорированный настил будет вновь использован во дворце Гермополя.
   — Эхнатон ошибался, — признал Рамзес, — вера в единого бога, которую он восхвалял, завела его в тупик. Он сам предал дух Египта. К несчастью, Моисей пошел по той же дороге.
   — Эхнатон и Нефертити были царской четой, — напомнила Нефертари, — они уважали наши верования и проявили мудрость, ограничив свой опыт во времени и пространстве. Установив пограничные столбы, они заперли культ Атона в этом городе.
   — Тем не менее, вера в Атона еще долгое время продолжала смущать умы людей. Я не уверен, что исчезновение города, где тьма заменила свет, развеет все беды. По крайней мере, это место вновь станет пустыней и больше ни один восставший не воспользуется им как своим убежищем.
   Когда последний каменотес покинул разрушенный город, отныне обреченный на молчание и забвение, Рамзес отдал приказ плыть в сторону Абидоса.

ГЛАВА 31

   При приближении к Абидосу сердце Рамзеса сжалось. Он знал, как отец любил этот город, какое значение он придавал постройке великого храма Осириса, и он упрекал себя, что так долго не возвращался сюда. Конечно, война с хеттами и защита Египта занимали все его помыслы, но никакое оправдание не будет понято богами во время суда.
   Сетау представил себе толпу «чистых жрецов» с обритыми головами, благоухающих и одетых в белые платья, крестьян, нагруженных подношениями, жриц, играющих на лирах, спешащих, чтобы встретить царя. Однако причал был пуст.
   — Здесь что-то не так, — объявил он, — оставайся на корабле.
   — Чего ты опасаешься? — спросил Рамзес.
   — Представь, что другие наемники захватили храм и готовят тебе новую западню.
   — Здесь, на священной земле Абидоса?
   — Не нужно рисковать, отправимся дальше на юг.
   — Как признаю я, что часть моей земли была для меня неприкасаема? И чем теперь является Абидос?
   Гнев Рамзеса был страшнее урагана бога Сета.
   Сама Нефертари не надеялась успокоить его.
   Флотилия пристала к берегу. Фараон лично возглавил отряд колесниц, отдельные части которых были привезены на судах и теперь спешно собраны.
   Путь, ведущий от причала до паперти храма, был пустынным, как если бы священный город покинули. Перед пилоном громоздились блоки известняка со следами обработки, инструменты, уложенные в ящики. Под тамариском, отбрасывающим тень на паперть, стояли большие деревянные сани, нагруженные гранитными блоками, поступавшими из карьеров Асуана.
   Удивленный Рамзес направился во дворец, примыкающий к храму.
   Сидя на ступенях, ведущих к основному входу, старик клал козий сыр на кусок хлеба. Появление воинов испортило ему аппетит; охваченный страхом, он оставил свою еду и попытался убежать, но был схвачен пехотинцем, который привел его к Фараону.
   — Кто ты?
   — Я один из уборщиков дворца.
   — Почему ты не на работе?
   — Но... Нечего делать, потому что они все уехали. Да, почти все... Осталось несколько жрецов, таких же старых, как и я, около священного озера.
   Несмотря на усердие Рамзеса в начале своего правления, храм был еще не закончен. Миновав пилон, царь и несколько воинов пересекли административную территорию, состоявшую из домишек, мастерских, бойни, булочной и пивоварни, поражавших безлюдьем, и торопливым шагом направились к жилищам жрецов. Сидя на каменной скамье, опираясь на посох из акции, один старик с обритой головой попытался встать при приближении царя.
   — Не утруждай себя, служитель богов.
   — Вы — Фараон... Мне столько говорили о Сыне Солнца, чья мощь испускает лучи, как светило! Мои глаза слабы, но я не могу ошибиться... Как я рад, что увидел вас до того, как смерть заберет меня. В девяносто два года боги дарят мне огромную радость.
   — Что здесь происходит?
   — Всех забрали на другие работы.
   — Но кто позволил?
   — Управитель соседнего города... он посчитал, что персонал храма слишком многочисленен, что более полезно ремонтировать лодки, чем совершать ритуалы.
 
   Управитель был жизнерадостным толстяком; пухлый живот стеснял ему движения, и он передвигался только на носилках. Но во дворец Абидоса его привезли на колеснице.
   Ценой мучительного усилия управитель пал ниц перед царем, сидевшим на позолоченном деревянном троне, ножки которого были сделаны в форме львиных лап.
   — Простите меня, Ваше Величество, я не был предупрежден о вашем прибытии! Если бы я знал, то организовал достойную вас встречу, я бы...
   — Ты ответственен за перевод персонала Абидоса на другие работы?
   — Да, но...
   — Ты забыл, что она категорически запрещена!
   — Нет, Ваше Величество, но я подумал, что эти люди были не так уж заняты, и лучше было бы дать им полезную работу в провинции.
   — Ты оторвал их от дела, которое им поручил мой отец и которое я подтвердил.
   — Я все же подумал...
   — Ты совершил очень серьезную ошибку. Знаешь ли ты, какое наказание ожидает тебя? Сто палочных ударов и отрезанные нос и уши.
   Бледный управитель забормотал:
   — Это невозможно, Ваше Величество, это бесчеловечно.
   — Ты знал, что совершаешь ошибку, и знал, каким будет наказание. Даже суд тебе не потребуется.
   Уверенный, что суд вынесет наказание, может быть, даже более жестокое, управитель зашелся в стенаниях.
   — Я плохо поступил, это правда, но это не для личного блага! Благодаря рабочим Абидоса была быстро сделана запруда и углублены каналы.
   — В таком случае, я заменю наказание: ты и твои подчиненные послужите рабочими на строительстве храма до его окончания.
 
   Каждая жрица и каждый жрец выполнили свои ритуальные обязанности таким образом, чтобы храм Осириса стал схож с небесным сводом, освещающим все лица. Рамзес освятил золотую статую, изображавшую его отца, и справил вместе с Нефертари церемониал подношения Законам Маат. Двери из ливанского кедра, покрытые электрумом, пол, покрытый серебром, гранитные пороги, разноцветные барельефы превращали храм в место, словно из другого мира, где божественные силы проявлялись во всей своей мощи. На алтарях стояли цветы, вазы с благовониями и пищей, предназначенной Незримому.
   Сокровищница была заполнена золотом, серебром, царским льном, праздничным маслом, ладаном, вином, медом и мазями; в хлевах стояли тучные быки, коровы и крепкие телята, в закромах хранилось зерно лучшего качества. Как об этом гласили иероглифы: «Фараон множит для бога все земное».
   В речи, произнесенной перед знатью провинции, собранной в приемном зале дворца Абидоса, Рамзес объявил, что корабли, поля, живность, ослы и все другие богатства, принадлежавшие храму, не могут быть отняты ни под каким предлогом. Что касается хранителей полей, птицеловов, рыбаков, землепашцев и другого персонала, прикрепленного к владению Осириса, чтобы сделать его процветающим, то никто из них не может быть отозван для выполнения какой-либо работы в другом месте.
   Любой, нарушивший этот указ, понесет телесное наказание, будет освобожден от всех должностей и приговорен ко многим годам каторги.
   Под присмотром Рамзеса работы продвигались быстро; обряды освящали изваяния богов, зло было наказано, и храм наполнялся силой Маат.
 
   Нефертари проводила счастливые дни. Это пребывание в Абидосе предоставило ей неожиданный случай исполнить мечту своей молодости: жить рядом с богами, склоняться перед их красотой и проникать в их секреты, совершая ритуалы.
   Когда приблизился момент, чтобы закрыть двери храма на ночь, Рамзеса с ней не было. Царица отправилась на поиски и обнаружила его в помещении, посвященном памяти предков, где он разглядывал список фараонов, которые предшествовали ему, начиная со времен первой династии. Запечатленные в иероглифах их имена всегда будут в памяти людей; имя Рамзеса Великого последует за именем его отца.
   — Как быть достойным этих великих людей? — спросил себя царь громким голосом. — Должностные преступления, глупость, ложь... Удастся ли фараонам когда-нибудь вырвать эти пороки из сердца людей?
   — Не удастся, — ответила Нефертари, — но все они будут вести эту борьбу, заранее проигранную, и лишь немногие добьются победы.
   — Если даже священная территория Абидоса не уважалась, стоит ли вообще принимать указы?
   — Ты отчаялся, Рамзес?
   — Поэтому я пришел посоветоваться со своими предками.
   — Они могут тебе дать только один совет: извлекать пользу из испытаний, чтобы усилить свое могущество.
   — Нам так хорошо в этом храме, здесь царит мир, который мне не удается установить в невежественном мире.
   — Моя обязанность — оторвать тебя от соблазна, даже если я говорю вопреки моему самому дорогому желанию.
   Рамзес заключил царицу в объятия.
   — Без тебя мои действия — только бессмысленные жесты. Через две недели состоятся таинства Осириса. Мы будем присутствовать при совершении этих ритуалов, у меня есть к тебе предложение: и решать тебе.
   Вооруженная палками, издавая отчаянные вопли, толпа бесчинствующих напала на процессию. В маске бога-шакала, «открывателя дорог», жрец Абидоса прогнал нападавших, произнеся слова проклятия, чтобы изгнать темные существа с лодки Осириса.
   Посвященные в таинство помогали «открывателю дорог» и разгоняли тех, кто восстал против света.
   Процессия возобновила свой путь к острову Первого Утра, где Рамзес в образе Осириса, раненного братом, возлежал на ложе. Воды Нила окружали этот главный холм, которого достигли, используя мостик, две божественные сестры Исида и Нефтида.
   Остров находился в сердце колоссального сооружения, состоявшего из десяти монолитных столбов, поддерживающих потолок, достойный времен пирамид. Тайное святилище Осириса заканчивалось комнатой, где хранился саркофаг бога.
   Нефертари играла роль Исиды, супруги Осириса, а Красавица Изэт изображала Нефтиду, чье имя означало «хранительница храма». Сестра Исиды помогала Осирису во время ритуалов, которые выводили бога из покоев смерти.
   Нефертари согласилась с предложением Рамзеса; ей показалось желательным участие Изэт в ритуале.
   Две женщины преклонили колени, Нефертари в голове ложа, Красавица Изэт — в ногах; кувшин со свежей водой — в правой руке, круглый хлеб в левой; они прочитали длинные и трогательные литании, необходимые для того, чтобы заставить забурлить новую энергию в венах неподвижного тела.
   Их голоса соединились в единой мелодии под покровительством богини неба, чье огромное тело, населенное звездами, простиралось над ложем воскресения.
   На исходе долгой ночи Осирис воскрес. И он произнес слова, которые произносили все его предшественники, совершая те же таинства: «Чтобы мне был дан свет на небе, созидательная сила на земле, справедливость голоса в царстве потустороннего мира и способность путешествовать во главе звезд; чтобы я мог схватить носовую веревку на лодке ночи и кормовую — в лодке дня».

ГЛАВА 32

   Урхи-Тешшуб был в ярости.
   Гадание другого прорицателя в храме бога грозы закончилось тем же результатом: мрачные предсказания, запрещение предпринимать наступление. Большинство воинов были настолько суеверны, что Урхи-Тешшуб не мог идти дальше. И ни один жрец не в состоянии указать дату, когда предсказание станет благоприятным.
   Хотя лекари двора оказались не способны улучшить состояние Муваттали, император не соглашался умирать. По правде говоря, эта долгая агония была на руку Урхи-Тешшубу: никто не обвинит его в убийстве. Лекари определили, что император страдает от сердечного приступа и хвалили преданность сына, который каждый день наносил визит больному. Урхи-Тешшуб был недоволен отсутствием Хаттусили, тот словно бы насмехался над здоровьем своего брата.
   Когда он столкнулся с благородной и гордой Путухепой, супругой Хаттусили, сын императора не преминул съязвить.
   — Где прячется ваш муж?
   — Хаттусили находится в провинции по приказу императора.
   — Мой отец мне об этом не говорил.
   — По мнению лекарей, Муваттали не сможет больше произнести ни слова.
   — Вы неплохо осведомлены.
   — Однако вы запретили посещать покои императора и присвоили себе одному право ходить туда.
   — Муваттали нуждается в отдыхе.
   — Все мы желаем, чтобы он поскорее вернулся к своим обязанностям.
   — Конечно, но представьте себе, что эта болезнь продлится еще долго. Нужно будет принять решение.
   — Без Хаттусили это невозможно.
   — Заставьте его вернуться во дворец.
   — Это приказ или совет?
   — Как вам нравится, Путухепа.
 
   Путухепа покинула столицу ночью в сопровождении нескольких охранников, еще раз удостоверившись, что Урхи-Тешшуб не послал за ней соглядатаев.
   При виде мрачной крепости, где скрывался Хаттусили, она задрожала; не захватил ли отряд ее мужа в плен, чтобы расположить к себе главнокомандующего. В этом случае ее жизнь, так же, как и жизнь Хаттусили, окончилась бы самым жестоким образом за этими серыми стенами.
   У Путухепы не было желания умирать. Она чувствовала в себе силы послужить империи, хотела пережить еще много жарких лет, еще тысячи раз преодолеть дикие тропы Анатолии и увидеть Хаттусили владыкой хеттов. Если бы существовал шанс, каким бы маленьким он ни был, победить Урхи-Тешшуба, она ухватилась бы за него обеими руками.
   Встреча воинов крепости успокоила жрицу; она была сразу же проведена в центральную башню в покои коменданта.
   Хаттусили вышел ей навстречу, они обнялись.
   — Урхи-Тешшуб уже властвует в столице.
   — Здесь мы в безопасности; все воины этого отряда его ненавидят. Многие из них испытали на себе несправедливость и жестокость Урхи-Тешшуба. Путухепа заметила присутствие человека, сидевшего перед очагом.
   — Кто это? — спросила она тихим голосом.
   — Аша, верховный сановник Фараона и чрезвычайный посол.
   — Он здесь!
   — Он — может быть, и есть наш шанс.
   — Но... что предлагает он?
   — Мир.
   Хаттусили был поражен. Темно-карие глаза его супруги засияли, как если бы их озарил внутренний свет.
   — Мир с Египтом, — повторила она. — Мы знаем, что это невозможно!
   — Не должны ли мы использовать этого неожиданного союзника в наших интересах?
   Путухепа отстранила Хаттусили и подошла к Аша. Дипломат поднялся и приветствовал красавицу-хеттку.
   — Извините меня, Аша, я должна была поприветствовать вас раньше.
   — Кто не поймет радости встречи супругов?
   — Вы очень рискуете, находясь здесь.
   — Я рассчитывал направиться в столицу, но Хаттусили убедил меня дождаться вашего прибытия.
   — О болезни императора вам уже известно?
   — Я постараюсь все же поговорить с ним.
   — Бесполезно, он умирает: империя принадлежит Урхи-Тешшубу.
   — Я приехал, чтобы предложить мир, и я его добьюсь.
   — Вы забываете, что единственная цель Урхи-Тешшуба — разрушение Египта? Я не одобряю его упорства, хотя сознаю, что мощь нашей империи порождена войной.
   — Вы знаете о настоящей опасности, которая угрожает вам?
   — Нападение египетской армии!
   — Не забывайте и о другой опасности: Ассирия может стать достойным противником.
   Хаттусили и Путухепа озадаченно переглянулись. Аша знал гораздо больше, чем они предполагали.
   — Рано или поздно Ассирия нападет на вас, и вы окажетесь между двух огней, вести войну на два фронта очень затруднительно. Глупо было бы полагать, что хеттская армия сможет разрушить Египет; наученные уроками прошлого, мы создали мощный заслон в наших провинциях. Преодолев его, вы будете встречены основными силами нашей армии. К тому же вы уже на собственном опыте убедились в магической силе Рамзеса, благодаря покровительству Амона он один способен противостоять тысячам воинов.
   — Таким образом, вы пытаетесь предсказать гибель Хеттской империи!
   — Нет, госпожа Путухепа, Египет не заинтересован в гибели вашего царства. Напротив, Рамзес мечтает о мире и сотрудничестве, и Великая Супруга Нефертари не станет отговаривать его от этого.
   — Что думает об этом царица-мать Туйя?
   — Она разделяет мое мнение, осознавая, что Ассирия скоро будет представлять страшную угрозу для всех. В первую очередь — для хеттов, затем это коснется и египтян.
   — Союз против Ассирии... Это именно то, что вы нам предлагаете?
   — Мир и союз, чтобы защитить наши народы от нашествия. И будущий император хеттов должен принять решение.
   — Никогда Урхи-Тешшуб не откажется от нападения на Египет!
   — А каков ваш ответ, Хаттусили?
   — Мы с Хаттусили больше не обладаем реальной властью.
   — Ваш ответ, — настаивал Аша.
   — Мы бы согласились начать переговоры, — заявил Хаттусили, — но имеет ли смысл этот спор?
   — Меня только забавляет игра случая, — сказал египтянин, улыбаясь, — сегодня вы ничто, но именно с вами я хочу вести переговоры, чтобы сделать светлым будущее моей страны. Пусть Хаттусили станет императором, и наши предложения приобретут неоценимое значение.
   — Это только мечта, — возразила Путухепа.
   — Чтобы мечта стала действительностью, за нее нужно бороться, а не бежать от нее.
   Гордость прекрасной хеттки была уязвлена.
   — Что вы имеете в виду, Аша?
   — Хаттусили и вы должны завоевать или купить доверие большинства военачальников. Командующие крепостями перейдут на вашу сторону, поскольку Урхи-Тешшуб относится к ним с презрением, недооценивая их службу. С помощью торговцев, которые почти все относятся к вам благожелательно, распространяйте слухи, что страна не выдержит еще одной войны и что конфликт с Египтом приведет к разрухе и нищете. Эти слухи породят волнения среди купцов и ремесленников, они обвинят Урхи-Тешшуба во всех своих бедствиях.
   — Это дело требует много времени.
   — Это цена вашего успеха и мира.
   — Как рассчитываете действовать вы? — спросила Путухепа.
   — У меня есть идея, довольно рискованная; я намереваюсь обольстить Урхи-Тешшуба.
 
   Аша разглядывал окрестности Хаттусы. Ему не нравилась мрачная панорама города, окруженного скалистыми горами. Он попытался представить себе хеттскую столицу, украшенную флагами, на улицах которой прогуливаются обворожительные женщины, но появившийся отряд вооруженных до зубов всадников развеял это прекрасное видение.
   Аша сопровождали только конюх и носитель сандалий. Остальные спутники его вернулись в Египет. Когда Аша показал свою печать на первом охранном посту нижнего города, военный был ошеломлен.
   — Будьте добры предупредить императора о моем прибытии.
   — Но... вы египтянин!
   — Чрезвычайный посол. Поспешите, прошу вас.
   Обескураженный военный, оставив Аша под бдительным наблюдением охранников, отправился во дворец.
   Аша не удивился, увидев отряд пехотинцев, вооруженных копьями, под командованием одного из тех служак, воинский долг для которых заключался в слепом подчинении приказам.
   — Главнокомандующий хочет видеть посла.
   Аша приветствовал Урхи-Тешшуба, но уклонился от перечисления его титулов.
   — Самый блестящий сановник Рамзеса в Хаттусе... Какой сюрприз.
   — А вы главнокомандующий армии, примите мои поздравления.
   — Египет должен опасаться меня.
   — Мы знаем вашу храбрость и дарования полководца и опасаемся их; вот почему я приказал увеличить отряды в наших провинциях.
   — Я уничтожу их.
   — Они готовы к любому натиску, каким бы сильным он ни оказался.
   — Довольно болтовни. Какова причина вашего прибытия в Хаттусу?
   — Я слышал, что император Муваттали болен.
   — Все это только слухи; здоровье нашего властелина — государственная тайна.
   — Властелин хеттов — наш враг, но мы уважаем его величие, вот почему я здесь.
   — Что вы хотите этим сказать, Аша?
   — У меня есть необходимые снадобья, чтобы излечить императора Муваттали.

ГЛАВА 33

   Семилетний мальчик помнил завет своих предков, передававшийся из поколения в поколение: чем давать рыбу тому, кто голоден, лучше научить его самого ловить рыбу — и свято чтил его.
   Став помощником рыбака, он со рвением стремился усвоить премудрости рыбной ловли: ударами палки по воде мальчик подгонял добычу к сети, которую натянул около высоких папирусов.
   Вдруг он заметил их.
   С севера приближалась флотилия, на главном корабле возвышался золотой сфинкс. Да, это, конечно, был корабль Фараона!
   Забыв о рыбе и сети, помощник рыбака нырнул в Нил и поплыл к берегу, чтобы предупредить поселок. Много дней будет длится праздник в честь прибытия Рамзеса Великого.
 
   Зал с могучими колоннами в храме Карнака предстал во всем своем великолепии; двенадцать колонн двадцатиметровой высоты демонстрировали мощь государства и начало сотворения мира.
   Верховный жрец Амона Небу, помогая себе позолоченным посохом, вышел навстречу царской чете. Несмотря на возраст и слабое здоровье, ему удалось поклониться Фараону, Рамзес помог ему подняться.
   — Я счастлив снова видеть вас, Ваше Величество, и я, как всегда, восхищен красотой царицы.
   — Ты стал бы превосходным придворным, Небу!
   — Отнюдь, Ваше Величество, я продолжал бы говорить то, что думаю, как только что сделал.
   — Как твое здоровье?
   — Нужно привыкать к старости, хотя она делает мои движения мучительными; но лекарь храма дает мне снадобье из листьев ивы, которое мне помогает. Сознаюсь, что у меня почти нет времени подумать о собственном благополучии... Вы мне доверили такое тяжелое дело!
   — Кажется, у меня есть основательные причины быть довольным своим выбором.
   Восемьдесят тысяч служащих, чью деятельность направлял верховный жрец, около миллиона голов скота, сотня грузовых кораблей, многочисленные строительные работы, огромное пространство возделываемой земли, рощи, фруктовые сады, виноградники — такова была вселенная Карнака, богатого владения Амона.
   — Самое трудное, Ваше Величество, это направлять и контролировать работу писцов, кладовщиков, учетчиков... Без верховной власти этот маленький мир быстро стал бы похож на хаос, каждый думал бы только о своей выгоде.
   — Благодаря твоим организаторским талантам Карнак процветает.
   — Я знаю только две добродетели: подчиняться и служить. Остальное — лишь болтовня. А в моем возрасте нет на это времени.
   Рамзес и Нефертари любовались величественными колоннами, своей формой напоминающими лианы, изображения, сделанные на них, перечисляли именах божеств, которым Фараон делал подношения. Эти каменные изваяния превратились в вечный символ, соединяющий землю, первозданное болото, и небо, сверкающее золотыми звездами.
   Как этого и желал Сети, огромный колонный зал Карнака навсегда воплотит славу таинственного бога, раскрывающего свои тайны.
   — Фивы являются простой остановкой, — спросил Небу, — или вы рассчитываете на длительное пребывание?
   — Чтобы привести Египет к миру, — ответил Рамзес, — я должен умилостивить богов, построив им храмы, окончив строительство Храма Миллионов Лет и вечного жилища Нефертари. Жизнь, которую боги вложили в наши сердца, принадлежит им; с чистой душой мы должны быть готовы предстать перед ними.
 
   Рамзес пробудил божественную силу в центральном зале Карнака, обратившись к ней со словами:
   — Приветствую того, кто порождает жизнь, богов и людей, создателя моей страны и дальних земель, того, кто творит зеленеющие поля и изобилие. Каждое существо наполнено твоим совершенством.
   Карнак проснулся.