Жак Кристиан. Госпожа Абу-Симбела

   Дневной свет заменил свет масляных ламп, жрецы наполнили очистительные вазы водой из священного озера, обновили алтарные свечи, от которых исходил приятный аромат, украсили алтари цветами, фруктами, овощами и свежим хлебом, организовали процессии, чтобы доставить подношения, они будут вознесены к Маат. Только Маат воскрешала различные формы жизни, только она оживляла мир благодаря аромату своей росы, орошающей землю на восходе солнца.
   Вместе с Нефертари Рамзес присоединился к процессии, они шли по дороге, с обеих сторон которой замерли сфинксы и которая вела к храму Луксор.
   Перед пилоном храма царскую чету ожидал один человек. Это был бывший военный наставник Рамзеса.
   — Когда я был еще юным, — напомнил царь супруге, — он научил меня сражаться с противником, и я очень гордился, когда мне удавалось противостоять ему.
   Оставив военную службу, чтобы стать четвертым жрецом Карнака, Бакхен сильно изменился. Он был растроган до слез. Вновь увидеть Фараона; это доставило ему такую большую радость, что он не знал, какими словами ее выразить. Жрец был человеком дела, он сразу показал Фараону прекрасный фасад храма Карнака, перед которым возвышались два обелиска и многочисленные колоссы, изображавшие Рамзеса. На красивых камнях песчаника были высечены сцены, рассказывающие об эпизодах битвы при Кадеше и победе царя Египта.
   — Ваше Величество, — объявил Бакхен с пылом, — ваше поручение выполнено, работы окончены!
   — Но дело должно продолжаться.
   — Я готов.
   Царская чета и Бакхен проникли в большой двор, расположенный за пилоном и окаймленный портиками и колоннами, между которыми были воздвигнуты статуи Рамзеса, содержавшие его «ка». Бессмертную энергию, делающую его царствование благополучным.
   — Работа каменотесов и скульпторов превосходна, Бакхен, но я не могу дать им отдыха, более того, я рассчитываю, что они займутся работой на другой территории.
   — Могу я узнать, что вы задумали, Ваше Величество?
   — Воздвигнуть много святилищ в Нубии, и в том числе особый храм. Собери ремесленников и поговори с ними; я принимаю только добровольцев.
 
   Храм Миллионов Лет Рамзеса Великого, построенный по планам самого царя, был грандиозным, самым огромным на западном берегу. Гранит, песчаник, базальт были использованы для создания пилонов и дворов; множество ворот из позолоченной бронзы разделяли различные части сооружения, защищенного кирпичной оградой.
   С наступлением ночи Шенару удалось проникнуть в пустую кладовую. Офир дал ему некий предмет, который, как он надеялся, окажется полезным, брат Рамзеса дождался темноты, чтобы пробраться в священное здание.
   Он прошел вдоль стены дворца и пересек двор. В нескольких метрах от храма, посвященного Сети, он заколебался.
   Сети, его отец...
   Но отец, который предал его, выбрав Рамзеса Фараоном! Отец, который его презирал и унизил, отдав предпочтение Рамзесу.
   После того, как Шенар выполнит задуманное, он больше не будет сыном Сети. Но так ли это важно? В противоположность тому, что утверждали приобщенные к тайнам, никто не преодолевал препятствия смерти. Небытие поглотило Сети, как оно поглотит и Рамзеса. Жизнь имеет только один смысл: достичь власти любыми средствами и распоряжаться ею без стеснения.
   И подумать только, что тысячи идиотов начали принимать Рамзеса за бога! Когда Шенар ниспровергнет идола, будет открыт путь к новому порядку. Он уничтожит устаревшие ритуалы и станет действовать только в двух направлениях, заслуживающих интереса: завоевания и торговые связи.
   Как только Шенар взойдет на трон, он прикажет снести Храм Миллионов Лет и разрушить все изображения Рамзеса. Хотя храм еще не был окончен, он уже испускал энергию, против которой становилось бороться все труднее. Иероглифы, сцены в скульптурах и рисунках жили, утверждая в каждом камне присутствие и могущество Рамзеса. Нет, это только иллюзия, порожденная ночью!
   Шенар очнулся от мечтаний, захвативших его. Он положил предмет в условное место, указанное Офиром, и вышел из святилища.
 
   Он принимал форму, он рос, как существо, полное гордости, этот Храм Миллионов Лет, благодаря ему укреплялось царствование Рамзеса. Царь оказал почтение сооружению, куда впредь он будет приходить черпать силу, которой будут насыщаться его мысль и его действие.
   Как и в Карнаке, в Луксоре мастера, каменотесы, скульпторы, художники сотворили чудо. Святилище, много небольших храмов и их пристройки, маленький зал с колоннами были закончены так же, как и здание, предназначенное для культа Сети.
   А все другие части священного владения находились в лесах, не считая склада для кирпичей, библиотеки и жилищ жрецов.
   Посаженная во второй год царствования акация выросла с поразительной быстротой. Несмотря на небольшую крону, она уже давала приятную тень. Нефертари погладила ствол дерева.
   Царская чета пересекла большой двор под восхищенными взглядами каменотесов, отложивших деревянные молотки и зубила.
   После беседы с мастером Рамзес расспросил каждого рабочего о тех трудностях, с которыми пришлось столкнуться во время строительства. Царь не забыл часов, проведенных в карьерах Гебель-Зильзиле в то время, когда он хотел стать каменотесом. Ремесленникам Фараон пообещал добавить оплату, а также отблагодарить, выдав вино и лучшую одежду.
   Когда царская чета приблизилась к храму Сети, Нефертари поднесла руку к своему сердцу и застыла.
   — Опасность... опасность так близко.
   — Здесь, в этом храме? — удивился Рамзес.
   Тревога рассеялась, царская чета подошла к святилищу, где всегда будет почитаться душа Сети.
   — Не трогай дверь святилища, Рамзес. Опасность там, за ней. Позволь действовать мне.
   Нефертари открыла дверь из позолоченного дерева.
   На пороге — глаз сердолика, разбитый на несколько частей; перед статуей Сети внутри храма — красный комок из шерсти животных пустыни.
   Обладающая силой Исиды, великая кудесница-царица узнала глаз. Если бы нога царя ступила на составляющие символа скверны, он был бы парализован. Затем Нефертари накрыла красный комок подолом платья, не касаясь его пальцами, и вынесла его наружу, чтобы он был сожжен.
   Дурной глаз — вот что осмелились использовать существа, пришедшие из мрака, желающие прервать связь, которая соединяла Сети с сыном, и уничтожить магическую энергию Фараона, защищающую его от темных сил.
   — Кто еще, кроме Шенара, — подумал Рамзес, — зашел бы так далеко в желании отомстить? Кто еще, кроме Шенара, стремился бы так разрушить то, что ему, Рамзесу, было дорого?

ГЛАВА 34

   Моисей колебался.
   Конечно, он должен выполнить свое предназначение, которое Бог определил ему, но не слишком ли велики преграды? Теперь он больше не тешился иллюзиями: Рамзес не уступит. Моисей достаточно хорошо знал царя Египта, чтобы понимать, что он не произносил слова впустую и что считал евреев частью египетского народа.
   Однако идея исхода бродила в умах людей, и сопротивление пророку ослабевало день ото дня. Многие думали, что особые отношения Моисея с Рамзесом помогут преодолеть препятствия. Один за другим старейшины уступили; и Аарон во время последнего совета представил Моисея как вождя еврейского народа, объединенного одной религией и одной волей.
   Были забыты распри, пророку оставалось только победить одного врага: Рамзеса Великого.
   Аарон потревожил размышления Моисея.
   — Один каменщик просит о встрече с тобой.
   — Займись им.
   — Это с тобой он хочет говорить, и ни с кем другим.
   — Что ему надо?
   — Обещание, которое ты ему будто бы дал в прошлом. Он верит в тебя.
   — Приведи его.
   В коротком черном парике, стянутом белой лентой, парик закрывал ему лоб и оставлял открытыми уши, с загорелым лицом, обрамленным маленькой бородкой и неровными усами, проситель был похож на каменщика.
   Однако у Моисея появилось подозрение, что этот человек был ему знаком.
   — Что ты хочешь от меня?
   — Не так давно мы верили в одно и то же.
   — Офир...
   — Конечно, я, Моисей.
   — Ты сильно изменился.
   — Меня ищет стража Рамзеса.
   — Значит у нее есть на это причины, не так ли? Если я не ошибаюсь, ты хеттский шпион.
   — Я работал на них, это правда, но сейчас все уничтожено, и хетты больше не могут разрушить Египет.
   — Таким образом, ты меня обманул, и ты меня искал, чтобы использовать против Рамзеса!
   — Нет, Моисей. Мы с тобой верим в одного всемогущего Бога, и встречи мои с евреями меня убедили, что этим богом является Яхве и никто другой.
   — Ты считаешь меня глупцом, пробуя убедить пустыми словами?
   — Даже если ты отказываешься признать мою искренность, я буду служить твоему делу, потому что только ему и стоит служить. Знай только, что я не ищу личной выгоды, а только спасения своей души.
   Моисей был встревожен.
   — Ты отказался от веры в Атона?
   — Я понял, что Атон — только прообраз настоящего бога. Я отказываюсь от своих заблуждений, потому что мне явилась истина.
   — Что стало с молодой женщиной, которую ты хотел привести к власти?
   — Она жестоко убита, и я до сих пор испытываю огромное горе; однако египетская стража меня обвиняет в ужасном преступлении, но я его не совершал. В этой трагедии я увидел знак судьбы. Ты сегодня единственный, кто может противостоять Рамзесу. Вот почему я поддержу тебя всеми силами.
   — Чего ты хочешь, Офир?
   — Помочь тебе приобщить людей к вере в Яхве, и ничего более.
   — Ты знаешь, что Яхве требует исхода моего народа?
   — Я признаю этот замысел грандиозным. Если он будет сопровождаться падением Рамзеса и проникновением в Египет истинной веры, я буду очень доволен.
   — Но шпион остается шпионом, верно?
   — У меня нет больше связей с хеттами, эта часть моей жизни забыта. Мое будущее и надежда — это ты, Моисей.
   — Как ты рассчитываешь помочь мне?
   — Будет нелегко бороться против Рамзеса; поэтому может пригодиться мой опыт тайной борьбы.
   — Мой народ хочет уйти из Египта, а не восставать против Рамзеса.
   — Какая разница, Моисей? Твои намерения покажутся Рамзесу мятежными, и он подавит любой протест со стороны твоего народа.
   И по совести, еврей должен был признать, что ливийский маг прав.
   — Я должен подумать, Офир.
   — Ты хозяин, Моисей; позволь мне дать тебе совет: ничего не предпринимай во время отсутствия Рамзеса. С ним ты, возможно, сможешь вести переговоры; но Амени и Серраманна, не считая царицу-мать Туйю, не проявят никакого снисхождения к твоему народу. Чтобы удержать евреев в повиновении, они отдадут приказ расправиться с ним. Воспользуемся путешествием царской четы для развития нашего сотрудничества, убеждения колеблющихся и подготовки к неизбежному столкновению с властями.
   Убежденность Офира произвела впечатление на Моисея. Хотя он и не решился объединиться с магом, но отрицать правильность его слов он не мог.
 
   Фиванский начальник стражи признал, что его люди не жалели сил, чтобы найти Шенара и его возможных сообщников. Рамзес дал им точное описание человека, который пытался убить его, но усилия стражников оказались напрасными.
   — Он покинул Фивы, — решила Нефертари.
   — Как и я, ты уверена, что он жив.
   — Я чувствую опасное присутствие, темную силу... Это Шенар, маг или один из их прислужников?
   — Это он, — определил Рамзес, — он попытался навсегда оборвать связь, соединяющую меня с Сети, чтобы лишить защиты отца.
   — Дурной глаз не принесет вреда; огонь помешал ему сделать это. Благодаря клею из древесной смолы, мы восстановили добрый глаз, скрытый в сокровищнице храма Сети в Пи-Рамзесе.
   — Животные пустыни, из чьей шерсти сделали красный глаз, являются созданиями Сета... Шенар собирался творить зло, используя его опасную энергию.
   — Он надеялся воспользоваться особенностями твоих связей с Сетом.
   — Гармония создается каждый день... При малейшей ошибке, неожиданности, огонь Сета уничтожает того, кто полагал, что стал над ним властелином.
   — Когда мы отправимся на юг?
   — После того, как побываем в Долине Царей.
   Царская чета направилась к самой южной долине фиванской горы, носившей имя «место восстановления» и «место лотосов». В Долине Цариц будет навечно погребена Туйя, мать Рамзеса, и Нефертари, Великая Супруга Фараона. Их могилы будут вырыты под защитой вершины во владениях богини молчания. В пустыне, высушенной солнцем, царила Хатор, улыбающаяся богиня неба, заставляющая сверкать звезды и биться сердца.
   Хатор, изображение которой Нефертари обнаружила на стенах своей усыпальницы в образе чародейки, дающей энергию воскрешения вечно молодой Великой Супруге Фараона, носившей золотую прическу в форме грифа. Таким образом, она символизировала божественную мать. Художникам удалось воспроизвести красоту и «любовную нежность» в формах невероятного совершенства.
   — Тебе нравится твое жилище, Нефертари?
   — Столько великолепия... Я его недостойна.
   — Никогда не было подобного вечного жилища, никогда не будет; ты, чья любовь — дыхание жизни, ты всегда будешь царить в сердцах людей и богов.
   Осирис с зеленым лицом, облаченный в белую одежду Ра, яркий, увенчанный огромным солнцем; Хепри — всеобщая изменчивость, бог в облике скарабея; Маат, всеобщий Закон, красивая и тонкая молодая женщина, обладающая одним символом, — пером страуса, легким, как истина... Божественные силы собрались, чтобы воскресить Нефертари во времени и за пределами времени. Скоро на еще пустых колоннах писец Дома Жизни нанесет иероглифы из «Книги о выходе к свету» и из «Книги Врат», которые позволят царице странствовать по прекрасным дорогам потустороннего мира, избегая опасностей.
   Это была больше не смерть, а улыбка таинства.
   В течение многих дней Нефертари изучала божественные лица, населявшие вечное жилище, желанной хозяйкой которого она станет в момент великого перехода. Она свыклась с потусторонностью своего собственного существования и стала понимать тишину. В сердце земли тишина имела вкус неба.
   Когда Нефертари решила покинуть «место лотосов», Рамзес отвел ее в «Великий Луг», Долину Царей, где покоились фараоны, начиная со времен восемнадцатой династии. Долгие часы оставалась царская чета в усыпальницах Рамзеса Первого, носившего это имя, и Сети. Каждая картина была шедевром, и царица расшифровывала «Книгу скрытой комнаты», которая раскрывала фазы превращения умирающего солнца в молодое солнце, прообраз воскрешения фараона.
   С волнением Нефертари осматривала вечное жилище Рамзеса Великого. В маленьких горшочках художники разводили измельченные минеральные пигменты, прежде чем оживить стены символическими фигурами, они будут охранять вечную жизнь Фараона. Цветочный порошок, смешанный с водой и смолой акации, давал чрезвычайную точность выражения.
   «Жилище золота», зал саркофага с восьмью столбами, был почти готов. Смерть могла принять Рамзеса.
   Царь позвал мастера.
   — Как и в гробницах некоторых моих предков, ты выроешь коридор, который упрется в скалу, и там оставишь неотесанный камень. Он будет хранить последний секрет, о нем ни одна человеческая душа не может знать.
   У Нефертари и Рамзеса было чувство, что они только что прошли решающий этап в своей жизни, к их любви теперь добавлялось осознание собственной смерти как пробуждения, а не кончины.

ГЛАВА 35

   Серраманна старался выглядеть спокойным.
   Меба вышел из кабинета более часа назад, чтобы присутствовать на пиру, который давала царица-мать Туйя, заботившаяся о поддержании сплоченности двора в отсутствие царской четы. Поддерживая постоянную связь с Рамзесом, вдова Сети была довольна кропотливой работой Амени и строгостью Серраманна, поддерживавшего порядок. У евреев, кажется, все было спокойно.
   Но бывший пират, доверяя своему чутью, был убежден, что этот покой предшествовал буре. Конечно, Моисей часто беседовал с евреями, и он, безусловно, стал их вождем. Более того, большинство египетских сановников, зная о верности Рамзеса в дружбе, считали за благо обходительно вести себя с Моисеем. Через день-другой, полагали они, он получит новый важный пост и оставит свои нелепые идеи.
   На первом месте среди забот Серраманна стоял Меба. Сард был уверен, что именно он украл кисточку Ка, но с какой целью? Бывший пират ненавидел знатных особ вообще, а Меба — слишком светского, слишком элегантного и слишком покладистого — особенно. Такой человек, как Меба, по мнению сарда, имел естественную наклонность ко лжи.
   А если кисточка Ка спрятана у Меба? Серраманна обвинит его в краже, и он будет вынужден объяснить причины своего поступка перед судом.
   Сановник Меба отправился спать, его слуги вернулись в свои комнаты. Сард пробрался через заднюю часть дома и достиг террасы. Отсюда он свободно проник в основные комнаты.
   Серраманна располагал большей частью ночи, чтобы довести до благополучного конца этот замысел.
 
   — Ничего, — заявил сард, мрачный и плохо выбритый.
   — Ты действовал незаконно, — напомнил Амени.
   — Если бы мой план удался, Меба прекратил бы вредить.
   — Почему ты подозреваешь его?
   — Потому что он опасен.
   — Опасен, Меба? Он занят только собственной карьерой, и эта постоянная забота исключает любой шаг в сторону.
   Сард с аппетитом съел кусок сушеной рыбы, сдобренный острым соусом.
   — Может быть, ты и прав, — пробубнил он с набитым ртом, — но мое чутье подсказывает мне, что это невероятный пройдоха. Он должен находиться под постоянным наблюдением; и рано или поздно совершит ошибку.
   — Как хочешь... Но это бессмысленно!
   — За Моисеем тоже нужно установить наблюдение.
   — Он был моим другом, — напомнил Амени, — и Рамзеса тоже.
   — Еврей — опасный мятежник! Ты — слуга Фараона, а Моисей восстанет против него.
   — Он не сделает этого.
   — Конечно, сделает! Я знаю, что представляют из себя подобные типы. Он станет возмущать народ против Фараона, а ты отказываешься слушать меня.
   — Мы знаем Моисея и верим ему.
   — Однажды вы пожалеете об этом.
   — Иди спать и постарайся не трогать евреев. Наша роль — поддерживать порядок, а не сеять смуту.
 
   Аша разместили в одной из комнат дворца, он ел грубую, но сносную пищу, пил посредственного качества вино и наслаждался любовью светловолосой хеттки, которую управляющий догадался предложить ему. Лишенная всякой застенчивости, она сама хотела проверить слухи о том, что египтяне являются прекрасными любовниками. Аша согласился на этот опыт, и был то ведущим, то ведомым, но всегда воодушевленным.
   Не был ли это самый приятный способ проводить время? Урхи-Тешшуб, удивленный поступком Аша, был, однако, польщен присутствием верховного сановника Фараона; не означает ли это, что Рамзес признавал его как будущего императора, его, сына Муваттали?
   Урхи-Тешшуб вошел в комнату Аша в тот момент, когда хеттка жадно целовала египтянина.
   — Я зайду позже, — сказал Урхи-Тешшуб.
   — Останьтесь, — попросил Аша, — молодая особа поймет, что государственные дела иногда важнее удовольствия.
   Обворожительная хеттка исчезла, Аша облачился в изысканную тунику.
   — Как чувствует себя император? — спросил он у Урхи-Тешшуба.
   — По-прежнему.
   — Я снова предлагаю вам помощь: позвольте мне помочь ему.
   — Зачем приходить на помощь самому злейшему врагу?
   — Ваш вопрос приводит меня в замешательство.
   Тон Урхи-Тешшуба стал повелительным.
   — Однако я жду ответа.
   — Дипломаты не любят открывать свои секреты... Мирный характер моего визита вас не удовлетворяет?
   — Я требую настоящего ответа.
   — Хорошо... Рамзес знает Муваттали. Он испытывает по отношению к нему большое уважение и даже некоторое восхищение. Его болезнь причиняет Фараону глубокое страдание.
   — Вы смеетесь надо мной?
   — Я уверен, что вам не понравилось бы быть обвиненным в убийстве собственного отца.
   Несмотря на ярость, которая поднималась в нем, Урхи-Тешшуб не возразил. Аша постарался закрепить свое преимущество.
   — Нас волнует все, что происходит при хеттском дворе; мы знаем, что армия желает, чтобы переход к власти осуществился в спокойной обстановке и чтобы император сам указал на своего преемника. Вот почему я желаю помочь его выздоровлению, используя секреты нашей медицины.
   Урхи-Тешшуб не мог исполнить эту просьбу. Если к Муваттали вернется речь, он бросит сына в тюрьму и доверит империю Хаттусили.
   — Откуда такая осведомленность? — спросил он у Аша.
   — Мне трудно...
   — Отвечайте!
   — К сожалению, я должен хранить молчание.
   — Вы не в Египте, Аша, а в моей столице!
   — Я здесь с официальным визитом, чего я должен опасаться?
   — Я воин, а не дипломат. И мы находимся в состоянии войны.
   — Это угроза?
   — Спокойствие мне не присуще, Аша. Поспешите ответить.
   — Вы прибегнете к пытке?
   — Без колебаний.
   Содрогаясь, Аша закутался в шерстяную накидку.
   — Если я скажу, вы меня пощадите?
   — Мы останемся добрыми друзьями.
   Аша опустил глаза.
   — Я должен признаться вам, что настоящая цель моего визита состоит в том, чтобы предложить перемирие Муваттали.
   — Перемирие! На какое время?
   — Как можно дольше...
   Урхи-Тешшуб возликовал. Итак, армия Фараона была ослаблена! Как только эти проклятые знамения станут благоприятными, новый властелин хеттов бросится на штурм Дельты.
   — Затем... — продолжил Аша.
   — Затем?
   — Мы знаем, что император, выбирая преемника, колеблется между вами и своим братом Хаттусили.
   — Откуда вы знаете, Аша?
   — Дадите ли вы нам передышку, если у вас будет власть?
   «Почему бы, — подумал Урхи-Тешшуб, — не пойти на хитрость, столь любезную сердцу моего отца?»
   — Я военный человек, но я не исключаю эту возможность при условии, что она не ослабит нашу державу.
   Аша расслабился.
   — Я говорил Рамзесу, что вы мудрый человек, и не ошибся. Если вы пожелаете, мы заключим мир.
   — Конечно, мир... Но вы не дали мне ответа, которого я требовал: откуда все это вам известно?
   — Военачальники, делающие вид, что поддерживают вас. В действительности они вас предают, поддерживая Хаттусили.
   Открытие поразило Урхи-Тешшуба как раскат грома.
   — С Хаттусили мы не добьемся ни мира, ни перемирия; его единственная цель — командовать союзной армией, как при Кадеше.
   — Я хочу услышать имена, Аша.
   — Станем ли мы союзниками против Хаттусили?
   Урхи-Тешшуб почувствовал вдруг, как напряглись мускулы, словно при приближении битвы. Использовать египтянина, чтобы освободиться от соперника, какой странный поворот судьбы! И он не упустит такой случай.
   — Помогите мне уничтожить предателей, Аша, и вы получите перемирие а, возможно, даже больше.
   Аша заговорил.
   Каждое из имен, которое он называл, было как пощечина. В списке состояли некоторые из самых горячих сторонников Урхи-Тешшуба, по крайней мере, на словах. И даже старшие военачальники, сражавшиеся рядом с ним, предали его.
   Мертвенно-бледный Урхи-Тешшуб пошел тяжелым шагом к двери комнаты.
   — Еще одна деталь, — остановил его Аша, — Вы можете попросить мою молодую подругу вернуться?

ГЛАВА 36

   Обходя гранитные карьеры Асуана с Бакхеном, Рамзес вновь стал рудознатцем, выбирающим хорошие камни, которые в дальнейшем превратятся в обелиски и статуи. В восемнадцать лет сын Сети проявил это магическое умение — распознавать места, где располагались гранитные жилы превосходного качества; сегодня Рамзес с радостью убедился в том, что не утратил этой способности.
   Рамзес пользовался рамкой для поиска воды, принадлежавшей Сети, в свое время она помогла ему обнаружить подземные источники. Мир людей являлся только местом для выхода из энергетического океана, где он будет вращаться, когда боги призовут его; под землей так же, как и на небе, происходят превращения, эхо которых утонченный ум способен уловить.
   На вид карьеры казались неподвижными вселенными, закрытыми и враждебными, где жара была невыносимой большую часть года; но внутренность земли проявлялась здесь с чрезвычайной щедростью, заставляя появиться на поверхности гранит несравненного великолепия. По преимуществу именно он являлся материалом, не знающим износа, заставляющим жить вечно храмы Египта. Рамзес замер.
   — Ты будешь рыть здесь, — приказал он Бакхену, — именно здесь можно найти монолит, из которого ты сделаешь колосса для храма. Ты говорил с ремесленниками?
   — Они все пожелали отправиться в Нубию, и я вынужден был выбрать немногих. Ваше Величество... Это не в моих привычках, но у меня к вам есть просьба.
   — Я слушаю тебя, Бакхен.
   — Позвольте мне участвовать в этой экспедиции?
   — У меня есть веская причина для отказа: назначение третьим жрецом Амона в храме Карнака обязывает тебя оставаться в Фивах.
   — Я... я не желал этого назначения.
   — Я знаю, Бакхен, но верховный жрец Небу и я сам посчитали, что можем возложить на твои плечи более тяжелую ношу. Ты поможешь верховному жрецу поддерживать процветание этих владений и наблюдать за строительством моего Храма Миллионов Лет. Благодаря тебе Небу с легким сердцем преодолеет все повседневные трудности.
   Прижав руку к сердцу, Бакхен поклялся, что со всей ответственностью возьмется за новые обязанности.
 
   Очень мощный, но не опасный для плотины, каналов и культур, разлив воды облегчал путешествие царской четы. Скалистый хаос первого водопада исчез под ревущими потоками и водоворотами, делавшим навигацию опасной. В первую очередь, нужно было остерегаться отмелей, неожиданно встречающихся в этих бурных водах, и волн, способных опрокинуть любое судно. Поэтому были приняты дополнительные предосторожности, чтобы подготовить путь, по которому царская флотилия прошла бы без риска угодить в катастрофу.