Жак Кристиан. Храм Миллионов Лет

   — Я построю твою столицу, Рамзес.
 
   Еврейские кирпичники в надвинутых на лоб коротких черных париках с белыми повязками, оставлявшими уши открытыми, с подстриженными бородами, откуда торчала упрямо оттопыренная пухлая нижняя губа, относились к своему ремеслу весьма ревниво. Сирийцы и египтяне пытались с ними соперничать, но лучшими мастерами были и оставались евреи. Работа была тяжелой, под строгим надзором египетских надсмотрщиков, но хорошо оплачиваемой, с большим отпуском. Кроме того, пища в Египте была вкусной и обильной, селились без особых трудностей, а самые смелые даже строили свои собственные дома из оставшегося материала.
   Моис не скрывал, что ритм работ на царском строительстве будет быстрее обычного, но значительность вознаграждения компенсировала это неудобство. Участие в строительстве новой столицы обогатит не одного еврея при условии, что на их поте не будут экономить. Трое рабочих в обычном ритме могли сделать восемь или девять сотен маленьких кирпичей за день, но в Пер-Рамзесе надо будет изготовить большую форму ⁷, для других кирпичей, которые составят фундамент из стен обычного кирпича. За фундаменты отвечали надзиратели каменотесов, а не кирпичников.
   С первого дня евреи поняли, что надзор Моиса не ослабнет. Те, кто надеялся наслаждаться долгим полуденным отдыхом в тени, были разочарованы и поняли со всей очевидностью: ритм работы будет сохраняться до завершения постройки столицы. Как и его товарищи, Абнер решил, не жалея сил, смешивать нильский ил с рубленой соломой, получая сразу прекрасную смесь. Места для работы было предостаточно. Многолетние отложения ила увлажняли водой, отведенной из канала в специальный ров, где рабочие под ритмичные песни обрабатывали материал мотыгами и тяпками, добиваясь однородности материала, от которого зависело качество будущих кирпичей.
   Абнер был полон сил и знал свое дело. Когда он считал, что смесь готова, он наполнял корзину, которую рабочий относил на плечах в мастерскую, где глину раскладывали по деревянным формам. Выемка из формы была сложной операцией, при которой иногда лично присутствовал Моис. Кирпичи выкладывались на очень сухой пол и сушились в течение четырех дней, перед тем как их складывали и отправляли на разные стройки, начиная с самых важных.
   Скромный материал — правильно изготовленный кирпич из нильского ила — обладал удивительной прочностью, готовая кладка могла пережить века.
   Среди евреев появилось настоящее соревнование. Конечно, всем хотелось заработать побольше, но порождали его также гордость от участия в столь колоссальном замысле и азарт. Когда пыл ослабевал, Моис вновь вдохновлял рабочих, и тысячи превосходных кирпичей выходили из форм.
   Пер-Рамзес рождался, воплощалась в реальность мечта Рамзеса. Каменотесы, следуя плану царя, закладывали мощные фундаменты, рабочие без устали носили кирпичи, изготовленные евреями.
   Под лучами солнца город обретал плоть.
   Абнер с каждым днем все более восхищался Моисом. Вождь евреев переходил от одной группы к другой, проверял качество пищи, отправлял на отдых больных и слишком уставших. Вопреки ожиданиям, его популярность не переставала расти.
   Благодаря прибавкам, которые уже начались, Абнер подарил своей семье прекрасное жилище, тоже здесь, в новой столице.
   — Доволен собой, Абнер?
   Худое лицо Сари светилось нехорошей радостью.
   — Чего ты хочешь?
   — Я твой начальник. Ты забыл?
   — Я выполняю свою работу.
   — Плохо.
   — Как плохо?
   — Ты испортил много кирпичей.
   — Это ложь!
   — Два надсмотрщика заметили твои ошибки и составили донесение. Если я передам его Моису, ты будешь уволен и, без сомнений, наказан.
   — Зачем все это, зачем эта ложь?
   — Тебе остается лишь одно: купить мое молчание на свои сбережения. Так твоя ошибка будет скрыта.
   — Ты шакал, Сари!
   — У тебя нет выбора, Абнер.
   — Почему ты ненавидишь меня?
   — Ты еврей, как и остальные, ты платишь за остальных, вот и все.
   — У тебя нет права!
   — Каков твой ответ?
   Абнер опустил глаза. Сари был сильнее.

40

   В Мемфисе Офир чувствовал себя лучше, чем в Фивах. В большом городе жило много иноземцев, большая часть из которых прекрасно освоилась. Среди них и последователи веры Эхнатона, чью слабеющую веру оживил маг, пообещав, что в ближайшем будущем она даст им счастье и процветание.
   Те, кому повезло увидеть Литу, всегда молчаливую, были поражены. Никто не сомневался, что в ее венах течет царская кровь, что она была наследницей проклятого царя. Спокойные и убедительные речи мага творили чудеса, и мемфисский особняк сестры Рамзеса служил местом плодотворных переговоров, которые с каждым днем позволяли увеличить количество сторонников единого бога.
   Офир был не первым иноземцем, распространявшим оригинальные идеи, но единственным, кто пытался возродить ересь, отвергнутую последователями Эхнатона. Его столица и его усыпальница были забыты, ни один придворный не показывался вблизи от его некрополя, расположенного вблизи от города Атона. И каждый знал, что Рамзес, подчинив своей воле жрецов Карнака, не потерпит никакого религиозного возмущения. Так что Офир по каплям отмерял критические замечания в адрес фараона и его политики, боясь вызвать осуждение.
   Дело мага продвигалось.
   Долент принесла ему свежий сок цератонии.
   — Вы кажетесь усталым, Офир.
   — Наше дело требует постоянного рвения каждый миг. Как чувствует себя ваш муж?
   — Он очень недоволен. В своем последнем письме он пишет, что проводит время, воспитывая ленивых и лживых евреев.
   — Однако говорят, что строительство столицы продвигается быстро.
   — По всеобщему мнению, она будет великолепна!
   — Но посвящена она Сету, владыке зла и темных сил! Рамзес пытается спрятать свет и закрыть солнце. Мы должны помешать ему добиться своего.
   — Я убеждена в этом, Офир.
   — Мне необходима ваша поддержка. Разрешаете ли вы использовать мои возможности, чтобы помешать Рамзесу разрушить Египет?
   Женщина кусала губы.
   — Рамзес мой брат!
   Офир нежно взял Долент за руки.
   — Он причинил нам столько зла! Конечно, я буду уважать ваше решение, но к чему столь долгие колебания? Дело Рамзеса не стоит ни минуты! И чем дальше он продвигается, тем больше усиливается его магическая защита. Если мы будем откладывать наше вмешательство, то, возможно, я не смогу уничтожить его.
   — Это так тяжело, так тяжело.
   — Осознайте свою ответственность, Долент. Я еще могу действовать, но скоро станет слишком поздно.
   Сестра царя не решалась произнести окончательный приговор. Офир отпустил ее руки.
   — Существует другой способ.
   — О чем вы думаете?
   — Слухи утверждают, что царица Нефертари беременна.
   — Это не слухи! Достаточно взглянуть на нее.
   — Вы испытываете к ней привязанность?
   — Ни малейшей.
   — Этой ночью один из моих соотечественников принесет мне все необходимое.
   — Я закроюсь в своей комнате! — крикнула Долент перед тем, как исчезнуть.
   Человек прибыл посреди ночи. Особняк был погружен в тишину, Долент и Лита спали. Офир открыл дверь и взял сумку, которую протянул ему торговец, заплатив двумя отрезами льна, которые дала магу Долент.
   Сделка длилась лишь несколько мгновений.
   Офир закрылся в самой удаленной каморке и тщательно прикрыл дверь. Лишь масляная лампа отбрасывала слабый свет.
   На низком столике маг разложил содержимое пакета: статуэтку обезьяны, руку из слоновой кости, фигурку женщины, небольшую палочку и другую женскую фигурку, державшую в руках змей. Обезьяна представляла силу бога Тота, рука — способность действовать, обнаженная женщина — способность поразить детородные органы царицы, палочка наносила удар, женщина со змеями источала яд черной магии в тело Нефертари.
   Работа Офиру предстояла нелегкая. Царица была сильной личностью, а после коронации вокруг нее возникла непреодолимая преграда, похожая на защиту Рамзеса. Но беременность делала эту защиту менее действенной. Другая жизнь питалась за счет Нефертари и мало-помалу ослабляла ее силы.
   Требовалось по крайней мере три дня и три ночи, чтобы порча имела шансы осуществиться. Офир был немного раздосадован, что не удалось навредить напрямую Рамзесу. Заступничество сестры фараона мешало ему, он преследовал более амбициозные цели, когда зачаровывал мысли Долент. В настоящий момент он лишь ослаблял противника.
 
   Оставив управление делами Амени и его советникам, фараон часто наведывался на стройку Пер-Рамзеса. Благодаря воодушевлению Моиса и строгости организации работ дело продвигалось гигантскими шагами.
   Веселье царило среди рабочих, не только еда оставалась превосходной, но и обещанные надбавки выплачивались регулярно, каждому по заслугам. Самые смелые откладывали сбережения, чтобы расположиться или в новой столице, или в других поселениях, где они купят немного земли. Более того, служба, следящая за здоровьем, занималась больными и ухаживала бесплатно. В отличие от других строек, на строительстве Пер-Рамзеса не было симулянтов, которые пытались получить отпуск под предлогом воображаемых болезней.
   Царь позаботился о безопасности, множество стражей следили за порядком. Пожаловаться можно было лишь на нескольких легко раненных во время установки гранитных блоков в храме Амона. Благодаря пристальному наблюдению люди не доходили до изнеможения, после каждых шести дней два дня отдыха позволяли отдохнуть и восстановить силы.
   Только Моис не соглашался на отдых. Он проверял, разрешал конфликты, принимал срочные решения, организовывал смену уставшим группам, принимал доклады, спал час после обеда и три часа ночью. Обретя вождя редкой жизненной силы, еврейские кирпичники подчинялись его малейшему жесту и взгляду, никогда над ними не стоял человек, который так ревностно защищал их интересы.
   Абнер поговорил бы с Моисом об унижениях, которым его подверг Сари, но он опасался мести: у египтянина были хорошие связи со службами правопорядка. Если бы Абнера посчитали нарушителем, он был бы выслан из страны и никогда не увидел бы жены и детей. С тех пор как он заплатил, Сари не беспокоил его больше и вел себя почти любезно. Казалось, тяжкие времена миновали, и еврей замкнулся в своем молчании и делал кирпичи с тем же рвением, что и его товарищи.
   Этим утром Рамзес посетил стройку. Как только было объявлено о приезде монарха, кирпичники тщательно вымылись, подровняли усы и бороды, надели праздничные парики с новыми белыми повязками и сложили кирпичи рядами в безукоризненном порядке.
   С первой колесницы, остановившейся около мастерской, спустился вооруженный гигант в доспехах пугающего вида. Хоть один из рабочих подвергался дисциплинарным взысканиям? Расставили двадцать лучников, и это добавило страха.
   Молча Серраманна прошел вдоль застывших и обеспокоенных евреев.
   Когда он был удовлетворен своим осмотром, сард дал знак одному из солдат открыть дорогу царской колеснице.
   Кирпичники склонились перед Рамзесом, который поздравил каждого, назвав по имени. Объявление о раздаче новых париков и кувшинов с белым вином из Дельты вызвало волну радости, но больше всего в тот момент тронуло кирпичников внимание, которое царь обратил на свежеизготовленные кирпичи. Он брал многие из них в руки и взвешивал.
   — Превосходно, — объявил он. — Удвоенные порции питания в течение недели и дополнительный день отдыха. Где ваш начальник?
   Сари вышел из ряда.
   Бывший наставник Рамзеса был единственным, кто не испытывал радости от приезда монарха. Он, некогда блестящий преподаватель и придворный, боялся увидеть царя, против которого замышлял заговор.
   — Ты доволен своей новой работой, Сари?
   — Я благодарю вас, Великий Царь, за то, что вы доверили ее мне.
   — Без милосердия моей матери и Нефертари твоя участь была бы тяжелее.
   — Я знаю об этом, Великий Царь, и я пытаюсь по мере своих возможностей исправить свои ошибки.
   — Они непоправимы, Сари.
   — Угрызения совести гложут мне сердце.
   — Они должны быть мягче, чтобы позволить тебе прожить долгое время после твоего преступления.
   — Я не могу надеяться на прощение Великого Царя?
   — Мне незнакомо это понятие, Сари, мы живем по Закону или вне Закона. Ты оскорбил Маат, и твоя душа навек осквернена. Моис не должен жаловаться на тебя, или тебе больше не представится возможности вредить другим.
   — Я клянусь Великому Царю, что…
   — Больше ни слова, Сари. И будь счастлив, что тебе довелось работать над возведением Пер-Рамзеса.
   Когда царь поднялся колесницу, из уст присутствующих раздались приветствия. Поневоле Сари присоединился к ним.

41

   Как и ожидалось, храмы строились медленней, чем светские здания. Однако поставка каменных блоков проходила без опозданий, и специалисты по подтягиванию, среди которых было много евреев, регулярно доставляли их на стройку.
   Благодаря бурной деятельности кирпичников царский дворец уже представлял собой значительное сооружение в центре столицы. Первые перевозочные суда приставали к берегу, склады были открыты, из столярных мастерских выходила прекрасная мебель, мастерские глазированной черепицы начали работать. Казалось, стены особняков растут прямо из-под земли, жилые кварталы обретали форму, в казармах вскоре должны были поселиться первые отряды.
   — Озеро дворца будет великолепным, — заявил Моис. — Я рассчитываю вырыть его к концу следующего месяца. Твоя столица будет прекрасна, Рамзес, так как она построена с любовью.
   — Ты — главная причина этого успеха.
   — Так только кажется. План начертан тобою, я лишь выполняю его.
   Царь уловил нотку упрека в голосе друга. Он только собирался потребовать объяснения, но к нему галопом мчался гонец из дворца в Мемфисе. Серраманна заставил его остановиться в дюжине метров от монарха. Запыхавшийся гонец спрыгнул на землю.
   — Великий Царь, нужно срочно возвращаться в Мемфис. Царица… Царице плохо.
 
   Рамзес кинулся к доктору Париамакху, главному врачу дворца, властному человеку пятидесяти лет, ученому с сильными, искусными руками хирурга. Опытный лекарь, он считался великолепным мастером, но был строг с пациентами.
   — Я хочу увидеть царицу, — потребовал Рамзес.
   — Царица спит, Великий Царь. Служительницы сделали ей массаж с маслом, смешанным со снотворным.
   — Что происходит?
   — Я опасаюсь преждевременных родов.
   — Это… опасно?
   — Риск велик, по правде говоря.
   — Я приказываю вам спасти Нефертари.
   — Прогноз родов остается благоприятным.
   — Как вы знаете об этом?
   — Мои подручные провели обычный осмотр, Великий Царь. Они положили в два полотняных мешочка семена пшеницы и ячменя, которые много дней поливали мочой царицы. И ячмень, и пшеница проросли, она родит, а раз пшеница проросла первой, то она даст жизнь дочери.
   — Я слышал, что все наоборот.
   Доктор Париамакху стал холоден.
   — Великий Царь путает с другим опытом, во время которого используют озимые ячменя, покрывающие землю. Остается надеяться, что семя, часть вашего сердца, чтобы дойти до сердца царицы укрепило позвоночник и кости ребенка, здоровое семя дает превосходный спинной мозг и костное сложение. Должен ли я напомнить вам, что отец формирует кости и сухожилия, а мать плоть и кровь?
   Париамакху был доволен курсом медицины, который он преподал своему высокому ученику.
   — Вы сомневаетесь в знаниях физиологии бывшего ученика «Капа», доктор?
   — Конечно, нет, Великий Царь!
   — Вы не смогли предвидеть нынешний случай.
   — Мое знание, Великий Царь, имеет определенные границы и…
   — Моя сила их не имеет, доктор, и я требую счастливого рождения.
   — Великий Царь…
   — Да, доктор?
   — Ваше собственное здоровье требует пристального внимания. Я еще не имел честь осмотреть вас, как того требует мой долг.
   — Не думайте больше об этом, мне неизвестны болезни. Предупредите меня, когда царица проснется.
 
   Солнце клонилось к закату, когда Серраманна разрешил доктору Париамакху пройти в кабинет царя. Врач был взволнован.
   — Царица проснулась, Великий Царь.
   Рамзес встал.
   — Но…
   — Говорите, доктор!
   Париамакху, который хвастался перед товарищами тем, что может укротить своего высокого пациента, пожалел о Сети, которого, однако, считал упрямым и неприятным. Рамзес был бурей, чьего гнева следовало избегать.
   — Царицу только что отвели в залу родов.
   — Я требовал увидеться с ней!
   — Повитухи сочли, что нельзя терять ни секунды.
   Рамзес поломал перо, которым писал. Если Нефертари умрет, сможет ли он править?
 
   Шесть повитух Дома Жизни, неся длинную тунику и широкое бирюзовое ожерелье, помогли Нефертари дойти до залы родов, воздушный, украшенный цветами павильон. Как и другие египетские женщины, царица рожала обнаженной, сидя прямо на камнях, покрытых тростниковой подстилкой. Они символизировали судьбу каждого новорожденного, чья долгота жизни была отмерена Тотом.
   Первая повитуха массировала царице поясницу, вторая вмешивалась во время родов, третья принимала на руки ребенка, четвертая заботилась о нем, пятая была кормилицей, шестая подавала царице два ключа жизни в тот момент, когда ребенок испускал первый крик. Осознавая опасность, шесть женщин демонстрировали потрясающее спокойствие и были готовы выполнить свою работу.
   После того как они долго массировали Нефертари, главная повитуха накладывала компрессы на низ живота и бинтовала брюшную полость. Посчитав необходимым поторопить разрешение, которое должно было быть болезненным, она смазала путь будущего ребенка мазью из смолы терпентинового дерева, лука, молока, укропа и соли. Чтобы уменьшить боль, использовали терракоту, размятую с теплым маслом, нанося ее на детородные органы.
   Шесть повитух знали, что битва Нефертари будет долгой и ее исход неизвестен.
   «Пусть богиня Хатхор благословит дитя царицы, — запела одна из них, — чтобы ни одна болезнь не коснулась его, исчезни, демон, вышедший из мрака, пришедший исподтишка, с ликом, повернутым назад! Ты не завладеешь этим ребенком, ты не усыпишь его, ты не навредишь ему, ты не унесешь его! Пусть дух придет и оживит его, чтобы ни одно злодеяние не коснулось его, чтобы звезды были благосклонны к нему!»
   Когда наступила ночь, схватки приблизились. Зубами царица зажала упругую лепешку из бобов, чтобы можно было без вреда сжимать зубы.
   Уверенные в своих навыках, сосредоточенные, произнося заклинания против боли, шесть повитух помогли царице Египта дать жизнь.
   Рамзес больше не мог выдержать.
   Когда доктор Париамакху появился в десятый раз, он подумал, что царь растерзает его.
   — Все кончено?
   — Да, Великий Царь.
   — Нефертари?
   — Царица жива, в добром здравии, у вас родилась дочь.
   — Она тоже в добром здравии?
   — Это… другой вопрос.
   Рамзес отшвырнул лекаря и ринулся в залу родов. Повитуха прибиралась в нем.
   — Где царица и моя дочь?
   — В спальне дворца, Великий Царь.
   — Правду!
   — Ребенок очень слаб.
   — Я хочу их видеть.
   Сияющая, но ослабевшая Нефертари спала. Главная знахарка дала ей порцию болеутоляющего.
   Ребенок был удивительно красив. Вымытая дочь Нефертари и Рамзеса удивленными и любопытными глазами разглядывала чудо начавшейся жизни.
   Царь взял ее на руки.
   — Она прекрасна! Чего вы боитесь?
   — Шнурок амулета, который мы должны были повязать ей на шею, лопнул. Это плохой знак, Великий Царь, очень плохой знак.
   — Предсказание уже составлено?
   — Мы ждем пророчицу.
   Жрица пришла чуть позже. Она и шесть повитух составили братство семи Хатхор, которые должны были предсказать будущее ребенка. Они встали вокруг него и объединили свои мысли, чтобы проникнуть в будущее.
   Их медитация длилась дольше обычного.
   С мрачным лицом пророчица отделилась от группы и приблизилась к царю.
   — Момент неблагоприятен, Великий Царь. Мы неспособны…
   — Не лги.
   — Мы можем ошибаться.
   — Будь искренней, прошу.
   — Судьба этого ребенка решится в следующие двадцать четыре часа. Если мы не найдем способ отпугнуть демонов, которые грызут его сердце, ваша дочь не переживет следующую ночь.

42

   Вскармливание было поручено кормилице, обладающей великолепным здоровьем. Доктор Париамакху лично проверил ее молоко, которое должно было иметь приятный запах истертого в порошок плода цератонии. Чтобы увеличить количество молока, кормилица пила сок смоквы и ела разваренный, растертый с маслом рыбный хрящ.
   К отчаянью врача и кормилицы, ребенок отказывался есть. Привели другую кормилицу, но все было бесполезно. Последнее средство, особое молоко, хранящееся в вазе в форме гиппопотама, не улучшило положение дел. Ребенок отказывался принимать благоуханную жидкость, текущую из сосков бегемотихи.
   Врач смачивал губы маленькой пациентки и собирался завернуть ее во влажную простыню, когда Рамзес взял ее на руки.
   — Нужно увлажнить ей кожу, Великий Царь.
   — Ваши знания бессильны. Ей поможет выжить моя сила.
   Прижав дочь к груди, царь направился к ложу Нефертари. Несмотря на усталость, царица оставалась исключительно красивой.
   — Я счастлива… так счастлива! Ведь она хорошо защищена?
   — А как ты сама чувствуешь?
   — У меня нет ни малейшего беспокойства. Ты подумал об имени для нашей дочери?
   — Это дело матери.
   — Ее будут звать Меритамон, «Возлюбленная Амона», и она увидит твой Храм миллионов лет. С того момента, как я родила ее, меня преследует странная мысль… Нужно строить его без промедления, Рамзес… Этот храм станет твоей лучшей защитой против зла, там мы объединим свои силы против противника.
   — Твое желание осуществится.
   — Почему ты прижимаешь к себе так сильно нашего ребенка?
   Взгляд Нефертари был таким светлым, таким доверчивым, что Рамзес оказался не в силах скрыть от нее правду.
   — Меритамон больна.
   Царица привстала и схватила царя за руку.
   — Чем она больна?
   — Она отказывается есть, но я исцелю ее.
   Взгляд царицы померк, обессилев, она упала на ложе.
   — Я уже потеряла одного ребенка, теперь силы мрака хотят отобрать и пашу дочь… Тьма поглощает меня.
   Нефертари потеряла сознание.
 
   — Что вы думаете, доктор? — спросил Рамзес.
   — Царица очень слаба, — ответил Париамакху.
   — Вы спасете ее?
   — Не знаю, Великий Царь. Если она выживет, то больше не сможет иметь детей, следующая беременность убьет ее.
   — А наша дочь?
   — Я ничего не понимаю, сейчас она такая спокойная! Возможно, повитухи правы, но мне все это кажется нелепостью.
   — Говорите!
   — Они считают, что на ребенка навели порчу.
   — Порчу. Здесь, в моем дворце?
   — Именно поэтому я и считаю эту идею нелепой. Однако мы должны созвать всех придворных магов.
   — А что если это сделал один из них? Нет, у меня есть лишь один шанс.
   Меритамон заснула на сильных руках Рамзеса.
 
   Двор полнился слухами. Говорили, что Нефертари произвела на свет второго мертворожденного ребенка и находится на пороге смерти. Рамзес, находясь в отчаянии, сошел с ума. Боясь поверить в столь замечательные новости, Шенар надеялся лишь, что они не окажутся полностью ложными.
   Направляясь во дворец вместе с Долент, Шенар напустил на себя безутешный вид, Долент казалась подавленной.
   — Ты великолепная актриса, моя дорогая сестра!
   — Происшествие расстроило меня.
   — Почему? Ведь ты не любишь ни Рамзеса, ни Нефертари.
   — Ребенок… Ребенок ни в чем не виноват.
   — Какая разница! Ты вдруг стала очень чувствительна. Если слухи правдивы, наша жизнь улучшится.
   Долент не решилась признаться Шенару, что причиной ее истинного беспокойства был успех порчи, наведенной Офиром. Маг обладал страшной властью, которая помогала ему разрушать жизнь царской четы.
   Амени, более бледный, чем обычно, принял Долент и Шенара.
   — Учитывая обстоятельства, — заявил Шенар, — мы решили, что царь пожелает, чтобы рядом с ним были его брат и сестра.
   — Сожалею, он предпочитает быть один.
   — Как здоровье Нефертари?
   — Царица отдыхает.
   — А ребенок? — спросила Долент.
   — Доктор Париамакху находится рядом с ним.
   — Вы не расскажете нам поподробнее?
   — Нужно подождать.
   Когда Долент и Шенар выходили из дворца, они увидели Серраманну, который со своими солдатами вел плохо выбритого мужчину в тунике с множеством карманов из шкуры антилопы, без парика. Быстрым шагом они направлялись к личным покоям царя.
 
   — Сетау! Ты моя последняя надежда. Заклинатель змей подошел к царю и внимательно посмотрел на ребенка, которого тот держал на руках.
   — Я не люблю детей, но этот ребенок настоящее чудо. Как и все, что имеет отношение к Нефертари.
   — Меритамон, наша дочь. Она умирает, Сетау.
   — О чем ты говоришь?
   — Порча.
   — Здесь, во дворце?
   — Я не знаю.
   — Как она проявляется?
   — Она отказывается есть.
   — Нефертари?
   — Ей очень плохо.
   — Я полагаю, что дражайший доктор Париамакху опустил руки?
   — Он в растерянности.
   — Это его обычное состояние. Осторожно положи дочь в колыбель.
   Рамзес подчинился. Как только руки отца оставили ее, дыхание Меритамон стало прерывистым.