Золотько Александр. Пехота Апокалипсиса

   В большой брезентовой палатке, служившей столовой, было тихо. Только дыхание.
   Ильин посмотрел на часы.
   – Всем отбой. Офицеры – ко мне.
   Весь следующий день шла работа. Под дождем валили деревья и, хотя гвоздей не было, собирались сооружать вышки, Ильин приказал поднять все, что можно, на высоту трех-четырех метров. Если пойдут чужекрысы, объясняли офицеры солдатам, это даст шанс уцелеть.
   – И это поможет? – спросил начальник штаба, когда они вечером остались с Ильиным вдвоем.
   – Это займет людей,– ответил Ильин.– А если что и начнется, то шансов у этого батальона не будет никаких.
   – И на хрена кому понадобился такой батальон? – спросил Кудря.
   – А хрен его знает,– сказал Ильин и предложил выпить.
   Отправляясь к новому месту службы, он загрузил в багажник своей машины несколько ящиков всяческого пойла.
   После второй бутылки разговор пошел веселее.
   Никто из офицеров и прапорщиков не понимал, зачем возродили из архивного забытья этот батальон, расформированный еще в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, сразу после вывода из Польши.
   Даже батальонная печать была еще с гербом СССР.
   – И какого черта? – в который раз повторил Кудря.– Здесь нет ничего. В радиусе десяти километров – пустота.
   Капитан повторил это слово несколько раз, по слогам. Пу-сто-та.
   В десяти километрах к югу – бывшая база Территориальных войск и сразу за ней – собственно Территория.
   – В автономном центре развертывания у нас из оружия имеются две сотни «калашей» калибром пять сорок пять, десяток пистолетов Макарова, по полторы сотни патронов на автомат и десять ящиков гранат РГД.– Кудря достал из кармана блокнот, заглянул в него и бросил на стол.– Ну, и стальные шлемы времен Второй мировой войны...
   А мексиканские солдаты демонстрировали в Сети военное снаряжение предпоследнего образца. С оборудованием Патруля им, естественно, было не тягаться, но где именно сейчас оборудование Патруля, Ильин даже представить себе не мог.
   Допивая последний тост, капитан Кудря не сдержался и задал-таки вопрос, мучивший и его, и остальных офицеров батальона.
   – А это правда, товарищ майор, что вы...– Кудря замялся, пытаясь подобрать максимально корректную формулировку.– Вы недавно перевелись в армию?
   Ильин допил водку из кружки. Поставил ее на стол перед собой. Потом снова взял в руку.
   – Точнее, капитан! – потребовал Ильин, чувствуя, что трезвеет.– Не из ментов ли я? Это хотел узнать?
   – Ну...
   – Из ментов,– сказал Ильин.– Из жирных, ленивых инспекторов дорожного движения. Полосатую палочку привез с собой, лежит в багаже до лучших времен. Еще какие вопросы? Чего переметнулся и сменил рыбные места на это вот сокровище? Захотел. Родине долг отдать. Всегда мечтал пострелять. Еще – по состоянию здоровья. Здоровье у меня для регулировщика слишком крепкое. А тут еще дуэль. Хотели сослать на Кавказ, но пожалели кавказцев. Прислали сюда, чтобы родственники убитого мной монакского князя меня не нашли. Понятное дело, будет международный скандал, если монакцы застрелят сводного брата Правителя Всей Рассеи, который построил вечный двигатель и научил свой автомобиль ездить на смеси воды и зубной пасты с отбеливающим эффектом...
   Кудря ничего не сказал. Он, конечно, слышал все, что говорил комбат, но глаз не сводил с его пальцев, которые мяли эмалированную кружку, словно кусок пластилина.
   – Я сейчас пройдусь по батальону, покричу на личный состав,– сказал Ильин,– а ты прикажи прибрать это свинство.
   Майор бросил останки кружки на стол и вышел.
   Вымотавшиеся за трое суток солдаты спали, часовые бодрствовали, живо пританцовывая на постах под усиливающимся ветерком и морозцем. Ильин приказал, если мороз усилится, менять часовых каждый час, а если будет нужно, то и полчаса.
   На фига было присылать сюда эту ублюдочную воинскую часть, в который раз подумал Ильин, улегшись наконец к полуночи.
   Достаточно было прислать одного только майора Ильина. По боевой ценности один майор был куда круче, чем тот же майор, вынужденный командовать отдельным местным стрелковым... и так далее батальоном.
   ...Танк в кадропроекции над инфоблоком остановился, из башенного люка высунулся танкист и с деловым видом принялся озирать запыленные окрестности.
   Клоуны. На хрена тебе бинокль, если на шлеме закреплен боевой модуль? Если вся видеоинформация поступает на монокль и дублируется на оперативный пульт? Чтобы лихо выглядеть на картинке. Вот такие мы героические солдаты.
   Ильин протянул руку к инфоблоку, тронул настройку. Что-то на испанском говорил комментатор. Ильин поискал русский вариант.
   – ...Двадцать семь тысяч жителей. Теперь же здесь только пустыня. Не сохранилось ни домов, ни деревьев. Лишь остатки дороги ведут дальше, в неизвестность. Город был основан в тысяча восемьсот пятнадцатом году, а погиб в результате подлого нападения инопланетян в период с две тысячи седьмого по две тысячи семнадцатый. Мы будем помнить о жертвах...
   Ильин выключил звук.
   Какие мы смелые! Герои! Подлые инопланетяне, как же! А куда подевались Братья, которые вели нас к вершинам Сосуществования? С кем мы десять лет сближались?
   И ведь прошел всего месяц. Один гребаный месяц.
   Ильин две ночи подряд через свой инфоблок ползал в Сети, пытаясь понять, что произошло за те дни, пока он сидел в камере.
   Он не пытался понять, что происходило в мире или в стране. Его интересовали дела местные. Вести с малой родины, так сказать.
   Да, исчезли лозунги о Сближении и Сосуществовании, появились призывы уничтожать сбляжателей и сосулизаторов. Понятно.
   Виновников бойни в городе арестовали, их хозяев в Брюсселе – тоже, и на днях должен начаться в Нюрнберге суд над этими преступниками и их покровителями.
   Почти вся верхушка Евросоюза и командование Территориальных войск. Патруль не упоминается совсем.
   Как Патруль.
   Говорят и пишут о некоей секретной военизированной организации, контролировавшей российские Территории, цели и задачи которой еще не прояснены. Ведется расследование.
   В народе – все почти нормально. Бунтов нет. Люди с пониманием относятся к происходящему, требуют разобраться и наказать.
   Вскользь, очень глухо, проскакивает информация о проявлениях народного, исключительно праведного гнева по отношению к предателям и коллаборационистам, сообщения о вспышках которого заканчиваются лаконичным «имеются жертвы».
   И целый ряд загадочных вспышек насилия.
 
   Молодой человек, вооруженный ножом, вошел в здание городского совета и нанес восемнадцать ударов, прежде чем был застрелен охраной...
   Девушка плеснула кипящей водой в лицо своей соседке по общежитию...
   Водитель автобуса был убит во время движения, автобус занесло на встречную полосу, от столкновения с грузовиком начался пожар, погибло...
   Трое школьников ворвались в учительскую... охотник открыл огонь по проезжающей электричке... повесили писателя...
 
   Ильин просматривал кадры, вглядываясь, пытаясь отыскать что-то общее. И отыскал.
   Странно, но журналисты на это внимания не обращали. Показывали, но не называли. Официальные сводки внимания на этом не акцентировали, но в каждом подобном кадре...
   На груди у школьников, убивших двух учителей,– семиугольные значки космополетов. На футболке парня, стрелявшего в водителя автобуса,– семиугольный значок. Плакат с семиугольником на стене комнаты мальчишки, покончившего с собой.
   В каждом кадре.
   В каждом.
   И ни слова об этом. Камера снимает значок в упор, медленно, тщательно фиксирует крашенные в перламутр волосы мальчишки, серебристые комбинезоны на убийцах...
   И ни слова об этом.
   Словно и не вдалбливают в головы людям настойчиво, не запихивают вглубь, в подсознание, не закладывают рефлекс: космополеты – убийцы. Они виноваты во всем...
    Все, что связано с Братьями, смертельно опасно.
    Все, что связано с Братьями, должно быть уничтожено.
    Все, что связано с Братьями...
   – Здравствуйте, майор,– сказал чей-то голос.
   Ильин вздрогнул. Пистолет оказался в руке, дулом к выходу.
   – Не нужно так нервничать,– посоветовал голос.– Я не причиню вам вреда. И не нужно оглядываться, я – здесь!
   Кадропроекция над инфоблоком мигнула несколько раз.
   – Увидели? Вот и славно. Наконец-то мы можем спокойно поговорить.
   Ильин положил пистолет на ящик и выключил инфоблок. Ровно на пять секунд.
   Через пять секунд инфоблок снова включился.
   Самостоятельно.
   – И опять скажу – не нужно вам так нервничать.– Голос был знакомый, но Ильин не мог вспомнить, где и когда его слышал.– Я хотел у вас узнать – все в порядке? Вы нормально доехали, вступили в командование?
   – С кем имею честь?
   – Да какая вам разница? – почти искренне удивился голос.– С доброжелателем.
   – У меня за последнее время выработалась привычка посылать доброжелателей...
   – Я знаю – в ж... И знаю, что один ваш недавний собеседник объяснял такое однообразие нежеланием и неумением выражать свои эмоции, так сказать, вербально...
   – Пошел ты на хрен! – сказал Ильин.
   – И клац трубку на телефонный аппарат! Или выключателем. Только сейчас это не получится. Свой инфоблок вы уже выключали. Он, кстати, и сейчас выключен. Можете проверить.– В голосе зазвучала ирония.– Я, собственно, чего вам звоню... Посоветовать. И не нужно говорить, куда мне засунуть свой совет. Я вам хочу посоветовать... не напрягаться. Вы как-то слишком близко принимаете судьбу этого вашего возрожденного батальона. Зачем?
   Ильин не ответил. Сунул пистолет под подушку – от греха подальше, чтобы не поддаться соблазну влепить пулю в ни в чем не повинный инфоблок.
   – Нет, вы можете не отвечать, но ведь себе самому вы врать не будете. Ведь не будете? Вы же сами вот недавно трепались с капитаном на эту тему – какого хрена возродили, за каким бесом пригнали сюда... Вы что – не поняли? Ну подумайте! У батальона нет нормального зимнего обмундирования. Палатки и чугунные печки не спасут от морозов, а ведь именно морозы начинаются. Можете сами проверить в Сети. До тридцати пяти. До минус тридцати пяти. У вас три топора, одна двуручная пила и саперные лопатки. У вас машины, не подготовленные к морозам, счастье, что Кудря ваш сообразил и теперь все машины стоят с включенными двигателями... А, простите, горючее? Тут даже воды нет. Ближайший водоем – болото в семи километрах. Колодец в вымершей деревне закрыт Биопатрулем. А водички у вас в баках осталось литров сто. Снег топить будете? Рискнете в пятнадцати километрах от Территории? В лесу, на сорок процентов пораженном чужой растительностью? Не отвечайте мне, сами подумайте, взвесьте.
   Ильин снова не ответил. Нечего было отвечать.
   – А я вам подскажу.– Голос стал мягче.
   Каким-то вкрадчивым стал голос, проникновенным.
   – Я – подскажу. Никто не будет с вами делиться информацией, а я – поделюсь. Вы личные дела своих подчиненных просмотрели уже? Обратили внимание, что все они – офицеры, прапорщики, солдаты – все из больших, многодетных семей. Кудря – отец пяти детей. У всех остальных офицеров – по два-три ребенка. Солдаты имеют по три-четыре брата или сестры. Обратили внимание?
   – Обратил,– сказал Ильин.
   Он действительно обратил на это внимание. Отметил про себя как некую странность.
   – А в документах еще не указано, что все они без исключения имеют очень много родственников и родственные связи поддерживают неукоснительно. Того самого языкатого рядового, которого вы на днях швыряли в грязь перед строем, Максима Палина, на службу провожали полторы сотни родственников...
   – И при чем здесь это? – не выдержал Ильин.
   – Не спешите. Не нужно меня подгонять или перебивать. Я могу вообще обидеться и замолчать. А вам ведь только-только стало интересно... Ведь стало?
   Ильин хотел промолчать. Но все-таки ответил:
   – Стало.
   – Во-от! Интересно! Любопытство, между прочим,– одно из самых сильных и полезных качеств человека. Знаете, сколько всего было совершено из любопытства? Но я сейчас не об этом. Я о вашем батальоне. И еще о трех десятках подобных ублюдочных формирований. Да, о трех десятках. Взгляните на карту.
   Над инфоблоком развернулась карта. Вся страна – от Балтики до Камчатки. Четыре Территории – черные кляксы на розовом фоне. И ярко-красные пульсирующие звездочки вокруг черных пятен.
   Не вплотную, не на самых границах Территорий, но – неподалеку.
   – Вот ваш батальон,– сказал голос, и одна звездочка на карте засветилась чуть сильнее.– И еще девять по периметру Территории. Почти на равных расстояниях друг от друга. И во всех – те же самые проблемы, что и у вас. И во всех, что показательно, личный состав набран из больших дружных семей, поддерживающих близкие отношения даже с самыми дальними родственниками.
   – И что? – спросил Ильин.
   – Ну... Представим себе, что погибает человек. Одинокий, никому не нужный...
   – Вот как я? – уточнил Ильин.
   – Ну что вы! – возмутился голос.– Вы одинокий, но очень-очень-очень нужный человек. Вы даже представить себе не можете, насколько вы нужны человечеству. А? Оценили, как сказано? Человечеству! Вам когда-нибудь говорили, что вы очень нужны всему человечеству?
   – Регулярно.
   – Врете! А я – говорю правду. Но об этом – позже. А сейчас вернемся к одинокому и никому не нужному человеку.
   Умер он. В морге в нем немного покопались на всякий случай, небрежно зашили крупными стежками и зарыли. Дай бог, чтобы отдельно, а не в братской могиле.
   И никто ведь о нем не вспомнит и не узнает.
   А вот в случае с членом большой семьи, клана, можно сказать, этот номер не пройдет. Эта смерть прозвучит. Прозвучит и аукнется.
   Согласны?
   А если согласны, прикиньте, что произойдет, если вдруг ваш батальон возьмет да и умрет в одночасье? Во-первых, это само по себе замечательный информационный повод – гибель батальона. И никого из обывателей не будет интересовать, сколько именно народу было в батальоне – сотня или полтысячи.
   Погиб целыйбатальон.
   А если таких батальонов будет три десятка? Это уже целая война получается. Такие потери! А тут еще у каждого из погибших семьи, дети, родственники... Вот в Патруле все было наоборот.
   В вашей группе девяносто процентов личного состава были одиноки. А остальные десять имели кто мать, кто отца. Кто брата двоюродного. И умирали в результате тихо, без шума.
   Вот вы, например. Взяли да и выстрелили себе в лицо в собственной однокомнатной квартире.
   – Что? – не понял Ильин.
   – Говорю, взяли да и выстрелили себе в лицо. Перед этим исписали все стены в квартире – «найти Грифа!» А потом выстрелили в себя из незарегистрированного охотничьего ружья. Я уж и не знаю, картечью или жаканом... Жуткое зрелище...
   Картинка в кадропроекции изменилась.
    Знакомая комната, тело посередине. Надписи на стенах. Разбитый телевизор. Тело одето в милицейскую форму, лица практически нет.
   – Это, между прочим, вы,– сказал голос.– Выстрел услышал сосед, бросился к вам в квартиру, дверь оказалась открытой... Вызвали кого полагается. В прессу или Сеть информация не прошла. Да и особых кривотолков не вызвала.
    Так, мент с четвертого этажа застрелился. Какой? Ну, тот, на старой «тойоте» с правым рулем. А, этот! И почему? А хрен его знает – «белочка», наверное...
   Ильин сел на кровати, не спуская взгляда с кадропроекции.
   Чушь какая-то.
   – Когда? – спросил Ильин.
   – Смертушка когда пришла? – переспросил голос.– А сразу после того, как вы уехать изволили на новое место службы. В семнадцать часов с минутами.
   Ильин потер руки, словно пытаясь согреться.
   – Да вы не волнуйтесь – никто не плакал. Тело кремировано. Дело закрыто, так толком и не начавшись. Вам ведь обещали, что спасут. А мы слово держим.
   Спасут, мысленно повторил Ильин. Обещали – спасут. Тот «паук» говорил что-то подобное.
   – Ну, не нужно так убиваться,– сказал голос.– Если бы не эта нелепая смерть, вас бы искали-искали-искали, пока не нашли и не убили бы. Те двое из космоса не оставят вас живым.
   – Но ведь отпустили тогда... Приказали найти Грифа и отпустили...
   – Они тогда еще не все знали. Но все равно – подстраховались. Программка-то в ваших мозгах вас чуть не убила... А если бы к моменту той вашей незабываемой встречи они знали то, что знают сейчас...
   – А что...– Ильин откашлялся.– Что они знают сейчас?
   – Первое и самое главное – вам нельзя встречаться с Грифом. Это они так думают. Они в этом уверены, и этого они ужасно боятся.
   Ильин потряс головой.
   Чушь. Галиматья полнейшая... При чем здесь Гриф? Нет, он был нужен тем двоим на космической станции, нужен настолько, что они поставили на след Ильина, лично разговаривали с ним, показывали станцию, демонстрировали свои возможности.
   Понятно, что это они делали не для Ильина – для Грифа. Они хотели заинтересовать свободного агента, привлечь его внимание. В конечном итоге – заманить на станцию.
   А теперь?
   Убить Ильина, чтобы... чтобы Гриф не узнал о них?
   Ильин встал с кровати, подошел к печи, подбросил дров. Вернулся на место.
   Вот такие дела. Все понятно, осталось выяснить, кто разговаривает с ним, почему испугались те двое... И что вообще происходит.
   Кроме того, что сформированы эти дурацкие батальоны, мексиканцы поперлись через свою северную границу искать приключений, кого-то убили вместо майора Ильина... А в остальном, прекрасная маркиза...
   – Можно подробнее? – спросил Ильин.
   Оказалось – можно.
   Для начала Ильина попросили обратить внимание на его новое удостоверение. Даже не на удостоверение, а на опечатку. В отчестве Ильина была изменена всего одна буква. Вместо «Андреевич» – «Андриевич».
   Из Министерства внутренних дел увольнялся Ильин Игорь Андреевич, а в Министерство обороны был принят Ильин Игорь Андриевич. Просто и эффективно.
   На станцию поступила информация о смерти майора. И все. Ибо поисковая система искала все только об Игоре Андреевиче.
   Такие дела. Это, естественно, ненадолго. При желании такое легко ломается, но...
   Все решится гораздо быстрее. Нужно только найти Грифа и сообщить ему об этих двоих на орбите. И – самое главное – рассказать о кольцах. Описать подробно тот сферический зал с множеством колец на внутренней поверхности. Постараться не упустить ни малейшей подробности.
   Зачем? Это не важно. Если Ильин хочет отомстить тем двоим... ну, хотя бы за попытку его убить, то нужно просто все рассказать Грифу.
   А где найти Грифа?
   С одной стороны, это очень просто. Гриф сейчас в Крыму, у него проблемы, но ничего опасного. Совсем недавно его пытались достать, но неудачно. Он не просто выжил, но даже стал намного опаснее для тех двоих.
   Кто пытался его достать? Трудно сказать однозначно. Сейчас вообще трудно найти однозначность.
   Вот, например, было принято решение возродить батальоны с одной только целью – уничтожить их. А в результате Ильин смог временно спрятаться в одном из этих батальонов от всевидящего глаза из космоса.
   Вот и в Крыму...
   Кто-то действительно пытался убить Грифа. Кто-то проводил испытание техники. Кто-то готовил демонстрационный фильм. Каждый был уверен в том, что он один знает правду, и каждый ошибался.
   Не исключено, что все там вообще затевалось не по поводу Грифа, а... Ну, да это, на самом деле, не важно, сказал голос Ильину. Существует большая степень вероятности, что Гриф в течение ближайших дней, может, даже часов окажется в районе деревни Понизовка.
   И было бы очень правильным, если бы майор Ильин оказался там же, да еще в сопровождении своей группы...
   – Как,– удивился голос,– разве я вам не сказал, что остатки вашей группы сейчас находятся всего в десяти километрах от вас? На бывшей базе Террвойск, а ныне в специальном лагере? Не сказал? Склероз. Ну да ничего страшного. Можете прямо сейчас собрать свои вещи, сесть в свою машину и ехать на базу. Там вам надлежит вызвать начальника охраны... только не перепутайте, не начальника лагеря, а начальника охраны – это принципиально. Начальника охраны зовут майор Ковалев. Вам достаточно будет представиться. И ни в коем случае не трогайте... и даже не пытайтесь... начальника лагеря. «Паук». Объяснять не нужно?
   – Не нужно.
   – Отлично. Снаряжение для вашей группы в одном из ангаров базы. И там же – фургон. Такой, знаете, для дальних перевозок... Знаете. Не тот, через который вы попадали на станцию, но очень похож. И принцип действия – тот же самый. Входишь, идешь, проходишь сквозь кольцо и оказываешься в нужном месте. В данном случае – в таком же фургоне, но неподалеку от Понизовки. Ваш помощник, Алексей Трошин, там уже как-то бывал, район более-менее знает. Вот, кажется, и все.
   – Ни хрена не все,– сказал Ильин.– Абсолютно не все. Это значит, пока я вместе с этим вашим майором Ковалевым буду снаряжать мою группу, начальник лагеря, «паук» этот самый, будет терпеливо ждать?
   – Не будет. Он будет вам всячески помогать. Окажет содействие и прикроет, если что. Теперь все?
   – И теперь не все. Что будет с моими людьми?
   – Вы вместе с ними отправитесь...
   – Не прикидывайтесь идиотом, я о батальоне...
   – А я вам о вашей жизни и, возможно, спасении всего человечества.
   – А мне насрать на спасение человечества.
   – А на собственную жизнь?
   – И на собственную жизнь, если угодно. Я командую батальоном. Пусть батальон ублюдочный, пусть я попал на это место в результате каких-то махинаций, но эти люди – мои подчиненные. И я за них отвечаю...
   – Перед кем? Передо мной? Это ведь я вас сюда прислал... И я...
   – Перед собой. Ясно? Перед собой я отвечаю за них...
   – Вы не поняли... Ничего не поняли. Вы за них не отвечаете. Вы ничего не можете сделать, потому что... ну, не зависит от вас это. Они все уже, считайте, умерли... убили друг друга... я могу вам это объяснить, но нет смысла... даже если вы их вот сейчас спрячете в глубокий бункер, они все равно погибнут через несколько часов...
   – А почему я должен вам верить?
   – Да не верьте вы мне. Только сделайте, как я вам сказал. И тогда у человечества появится шанс. Сделайте.
   – Человечество... это для меня слишком много. Человечество не вмещается у меня в мозгу и, если хотите, в сердце. Я не могу жалеть одновременно шесть миллиардов человек. А вот этих пацанов, собранных, как вы мне объяснили, на убой, я жалеть могу...
   – А Трошина своего вы жалеть можете? Людей из своей группы? Давайте оперировать доступными вам величинами. Трошин и с ним двадцать три бойца вашей бывшей группы – или пятьдесят человек, о которых вы еще три дня назад не знали ничего? Взвешивайте.
   Ильин хмыкнул.
   – Не хрюкайте, а выбирайте,– потребовал голос.– Это не шутка и не тест – это необходимость сделать выбор.
   – Не вижу выбора. Трошин и мои люди – в лагере. Как я понимаю, уже месяц. И свободно могут оставаться там...
   – Не могут. У них есть всего пара дней. Даже, возможно, меньше. Я не могу вам объяснить всего... Не могу... Каждое слово, произнесенное мной или вами, может оказаться приговором...
   – Всему человечеству,– подсказал Ильин.
   Он понимал, что голос не врет. И точно так же понимал, что всей правды этот знакомый голос не говорит. И никогда не скажет.
   Ильин решил, что выбор сделан. И не собирался менять свое решение.
   – И вы готовы расхлебывать последствия своего решения? – словно услышав мысли Ильина, спросил голос.– Если в результате...
   – Я готов,– сказал Ильин.– Я буду выполнять что-либо для вас, если мой батальон...
   – Вы себе кажетесь очень сильным и умным? – спросил усталый голос.– Вам кажется, что можете что-то выторговать у меня? Заставить, изменить, не допустить... Вы так думаете?
   – Никак я не думаю.
   – Думаете...– протянул голос.– Думали. А вот сейчас вы думаете, что, кажется, все получилось... Клиент поплыл, и вот сейчас вдруг родится компромисс...
   Ильин зачем-то отвел взгляд от кадропроекции, хотя никого в ней не было, только легкие сполохи, золотистое на голубом.
   – Мне один человечек рассказывал, давно...– Теперь голос был нейтральным, словно бесцветным.– В детстве он никак не мог выбрать одно из двух. Просто будто Буриданов осел. Если ему давали два яблока, он мог часами смотреть на них, не решаясь выбрать... Это даже стало развлечением для гостей – маленький мальчик, тоскливо глядящий на две одинаковые конфеты, два одинаковых апельсина... Но вот однажды, получив очередные два яблока, мальчик посмотрел в глаза подарившему дяде, подошел к окну и выбросил одно из яблок. А второе съел...
   Голос затих.
   Ильин тоже молчал, ожидая продолжения. Он понимал, что продолжение непременно будет. Такие истории всегда имеют продолжения, мораль, переходящую из прошлого в настоящее. Обычно эти продолжения начинаются с «вот и вы...».
   – Вот и вы,– сказал голос,– держите в руках два яблока, не можете сделать правильный выбор...
   – Послушайте,– перебил Ильин.– Почему именно я? Почему все это крутится вокруг меня? Просто оставьте меня в покое, дайте подохнуть или выжить...
   – Почему вы?.. Именно вы? Да ничего подобного! Откуда такой эгоцентризм? Все из-за вас! Чушь какая! Вы один из вариантов. Всего лишь. Один из сотни. Из тысячи. Каждому мнится, что все крутится вокруг него... Ничего подобного. Не поедешь ты в Понизовку – хрен с тобой. Включится другой вариант, третий, сто пятьдесят седьмой... Даже если ты сейчас пустишь себе пулю в лоб... все равно накроется этот батальон, а Трошин и другие все равно уберутся из лагеря и не смогут...