Золотько Александр. Пехота Апокалипсиса

нужно.
   – Очень просто,– сказал Ильин.
   – Я не знаю, что вы делали этот месяц...
   – Сидел,– перебил Трошина Ильин.– В одиночной камере. Потом «паук» показывал мне кино о вас, о том, как громили Управление... Потом получил под командование полсотни мужиков и обменял их на вас. На тебя и остальных... Имей в виду – каждый из вас стоит двоих.
   – Это как? – не понял Трошин.
   – А вот так,– усмехнулся невесело Ильин.– Два к одному... Так что ты там хотел мне сказать? Что надоело, когда тебя подставляют? Надоело, когда превращают в орудие смерти? Правда – надоело?
   Трошин кивнул и отвернулся.
   – А ты – пехота,– сказал Ильин.– Просто – пехота. Ты идешь, куда пошлют. Стоишь, где велят. Умираешь, если так решат. И убиваешь, если прикажут.
   Знаешь, каждый по-разному представляет конец света...
   Мой дед был священником.
   Любил после рюмочки хлебного вина почитать мне избранные места из «Откровения»... А потом пояснял, долго, со вкусом... И я до сих пор не уверен, что его начальство было бы в восторге от этих комментариев.
   А говорил дедуля, старый пехотинец, следующее.
   Четыре всадника, говорил он, это только начало. Что толку с кавалерии, ежели она просто пройдет по чужой земле, выжигая и руша? Люди попрячутся в норы и леса, залезут под воду и в топи... И чтобы выковырять их оттуда, нужна пехота. Такие же точно людишки, как и те, что пытаются выжить...
   Норку за норкой, дупло за дуплом... по уши в болоте – искать-искать-искать и убивать-убивать-убивать...
   Если бы четыре всадника взяли и проехали... Погибли бы миллионы и миллионы... но не все человечество... не весь мир.
   Всадники не просто придут – они призовут под свои знамена людей. И когда вслед за всадниками пойдет пехота апокалипсиса – вот тогда и наступит конец света.
   И не это самое страшное, говорил дед, а то, что придется не с бессмертными Всадниками сражаться, а с этой пехотой. С соседом своим, с сыном, братом... с самим собой придется биться...
   Ильин наклонился, зачерпнул снега и взял его в рот.
   – Я... я вспомнил слова деда, когда пришли Братья. Вспомнил... Дед не дожил, а я... когда мы держали кордоны... когда расстреливали пораженных плесенью... я не мог понять, кто я... я – пехотинец апокалипсиса, убивающий по приказу Всадников... или пехота идет на меня, несет смерть в своих руках, покрытых плесенью, смотрит на меня глазами, поросшими плесенью... Но и в том и в другом случае я мог только убивать... Знаешь почему?
   – Почему? – автоматически спросил Трошин.
   – А это в любом случае давало шанс выжить. Либо остановить пехоту апокалипсиса и жить, либо победить людишек... Может, победители не станут убивать собственную армию. Все-таки шанс...
 
   – Как сказал! – искренне восхитился Младший.– А говорят – офицеры тупые... Как задвинул майор! Ты слышал?
   – Слышал,– ответила кадропроекция Старшего.
   Старший плохо себя чувствовал и решил не вставать сегодня с постели. Младший не возражал.
   Младший сел в его кресло перед голопанелью, вывел видеоинформацию из наиболее важных мест земного шара на вспомогательные экраны и наслаждался – да, именно наслаждался – своим исключительным положением. Впервые за долгие десять лет он один – один!– все контролировал и всем управлял.
   Да, Старший слышал и видел, но приказов он сегодня не отдавал. Теперь у Старшего, с удовольствием подумал Младший, появилось новое важное хобби. Не оружие холодное собирать, а выжить. Не загнуться от очередного сердечного приступа.
   Если будет нужно, он, Младший, подключит напарника к медблоку навсегда. Чтобы тонкий блестящий щуп впрыскивал жизнь в вены каждую минуту... каждую секунду. Чтобы жил Старший... Даже после смерти.
   В станции должны быть двое, сказано в Инструкции. Двое. Иначе...
   Об этом лучше не думать. Голос у Старшего стал, кажется, немного бодрей. Да и цвет лица, если верить кадропроекции, посвежел...
   Насколько это возможно для Старшего.
   Интересно, кем себя считает Старший – пехотой апокалипсиса или борцом против нее? Или Всадником? Или лошадью?
   Но как в тему попал майор Ильин! Умница!
   Нет, все равно нужно было бы выяснить, как это он остался живым, отчего это «пауки» спасли майору его мозги... выяснить, наказать...
   Хотя бы для того, чтобы узнать, зачем это он направлен к деревне.
   И кем, если получится.
   Майору, кстати, можно было бы и жизнь подарить, только уже не получится: ядерное оружие – штука надежная, но малоизбирательная.
   Положение у него самого-то, у Младшего, если честно, дурацкое. Он может, если понадобится, узнать и увидеть все, что происходило на Земле, начиная с две тысячи седьмого. Может распутать любую ниточку... единственное, что для этого нужно,– время. А его-то как раз сейчас и нет.
   Приходится откладывать все на потом.
   Так, менты на своем суперавтобусе прибыли вовремя. Информация льется во все стороны, и если кто-то не обратит внимания на передачи информагентства – особенно в той суматохе, что уже началась в мире и перерастет в панику всего через несколько минут,– то официальные каналы внимание привлекут точно.
   Не сразу, но через день-два, когда хаос вроде бы достигнет максимума. И то, что скоро начнется в Америке, покажется только преамбулой к происходящему сейчас возле небольшой российской деревни Понизовка...
   Вот суперавтобус пересек заснеженное поле. Двигался вначале прямо к околице, потом вдруг стал забирать в сторону, к старому коровнику, где добросердечные, но глупые пейзане поселили космополетов.
   Правильно, участковый теперь там. Вместе со всеми жителями Понизовки.
   Младший увеличил изображение.
   Длинное одноэтажное здание коровника. Толпа жителей Понизовки. Цепочка космополетов.
   Звук.
   – ...Назад! – Голос у милиционера сорван и хрипит.– Отойдите назад! Петруха, не пускай баб!..
   – Мать! Мать твою! – Какой-то мужик попытался удержать свою жену, но она ударила его по лицу наотмашь и снова рванулась к космополетам.
   Участковый развернулся к толпе и выпустил длинную очередь из автомата над головами.
   – Стоять!
   – Стрелять будешь по нам? – завыла одна из баб.– По нам? Ты смотри, что они творят? На Дарью Соколову глянь, на Ваську ее...
   – Вы хотите нас убить?
   Лукич замер. Замолчали и остановились все. Голос, произнесший фразу... вернее, голоса...
   Восемьдесят один космополет жил в коровнике. Тридцать девять девчонок в возрасте от шестнадцати до двадцати трех. И сорок два мужчины. Младшему – шестнадцать. Старшему – пятьдесят три.
   Все они молча вышли навстречу звереющим селянам, стояли молчаливой цепью, никак не реагируя на попытки участкового остановить жителей деревни, остановить погром, и вдруг заговорили.
   Медленно, словно во сне, все они одновременно произнесли:
   – Вы хотите меня убить?
   Тишина.
   Васька Соколов вдруг рванулся из рук Цыганчонка, оттолкнул в сторону баб, державших за руки Дарью, схватил мать за руку, и они вдвоем побежали к космополетам, проваливаясь в снег и поддерживая друг друга. Перед самой цепью замедлили шаг, космополеты расступились, давая матери с сыном место в строю.
   – Вы хотите меня убить? – снова прозвучал хор голосов.
   И уже Дарья с сыном говорили вместе с остальными. И глаза их были неподвижны, как у остальных космополетов.
   – Или вы хотите присоединиться ко мне? – спросило многоголосье.– Идите ко мне... Идите...
   Цепь шагнула вперед.
   Еще шаг.
   В ужасе закричала какая-то баба, Лукич не стал оглядываться, он не сводил взгляда с цепи космополетов.
   Он ведь хотел как лучше. Ему было жалко этих несчастных. Тогда, месяц назад, было жалко. Сейчас он их боялся.
   Как ядовитую змею или паука.
   Брезгливая боязнь чужого. Ты еще не понял, что именно тебе угрожает и угрожает ли вообще, но липкий холод уже струится по твоему телу, и ты настойчиво пытаешься найти выход, принять одно из двух решений – бежать или убить.
   Лукич вдруг понял, что навел автомат на космополетов.
   Жарко, подумал Лукич. Просто жара. И душно...
   Лукич откашлялся. Опустил ствол автомата ниже и дал короткую очередь.
   Четыре пули ударили в снег перед цепью, поднимая фонтанчики. Четыре гильзы отлетели вправо и тоже упали в снег.
   – Капитан Николаев! – проревело откуда-то сзади.– Бросьте автомат, или мы вынуждены будем применить оружие!
   Белая махина автобуса в суете незаметно приблизилась к месту схватки на двадцать метров.
   Лукич оглянулся и сплюнул... с облегчением, что ли.
   За ним приехали. И это значило, что он может подставить свои руки под наручники и успокоиться. Теперь все происходящее – не его дело. Пусть приехавшие специалисты теперь разводят крестьян и космополетов в противоположные углы ринга.
   Только вот как они это собираются делать? Химия? А они пробовали, как химия действует вместе с зеленой дурью?
   – Николаев, бросьте автомат! – повторил динамик.
 
   – Добавить психосоставляющую? – спросил техник у своего командира.
   – Зачем? – усмехнулся командир, оглянулся на Касеева через плечо и подмигнул.– Мы имеем тут капитана милиции, законопослушного и героического. Зачем давить на него? Он сам... Сделай картинку крупнее, хочу лицо посмотреть, в глаза заглянуть...
   Касеев почувствовал, как к горлу подкатился комок. Два часа, пока они ехали от города, он всячески пытался уклониться от общения со словоохотливым ментовским полковником.
   Кто-то когда-то подшутил над полковником Томским и сказал, что у того есть чувство юмора.
   Лица подчиненных Томского, сидевших в конце салона, ничего не выражали – чувствовалась привычка.
   Госпожа Быстрова брезгливо кривила губы, но понять – реакции это на шутки полковника или отношение ко всему в целом – автобусу, запахам, необходимости общаться с таким количеством уродов,– было невозможно.
   Томский пытался травить байки, которые изобиловали нелепыми подробностями и неизменно заканчивались словами «такая вот крутая история».
   Пфайфер сразу же выяснил, кто из новых знакомых работает с техникой, подсел к нему и углубился в обсуждение состыковки и согласования аппаратур.
   Касеев честно полчаса вытерпел, потом решил сделать вид, что спит, но оказалось, что у полковника замечательная привычка время от времени хлопать слушателя по плечу.
   Генрих Францевич все подключил, сел в самый дальний от Томского угол и развлекался, наблюдая за лицом Касеева.
   В пяти километрах от Понизовки полковник вдруг оборвал очередную рассказку:
   – Отчет состояния!
   Четверо сидевших у пультов одновременно кивнули, и перед Томским всплыла голопанель. Томский углубился в изучение показаний.
   Касеев облегченно вздохнул.
   – Мы скоро уже? – осведомилась Быстрова.
   – Скоро, Елизавета Петровна,– не оборачиваясь, ответил полковник.– Вот вы сейчас заткнетесь, и через полчаса максимум мы обеспечим вам личную встречу с обидчиком...
   Касеев оглянулся на безутешную мать с интересом. Вот сейчас ка-ак жахнет, подумал он, но, к его изумлению, Быстрова ничего не ответила.
   Она вообще вела себя странно. Она молчала всю дорогу, она не курила, она была бледна так, что это было заметно даже сквозь слой косметики.
   В автобусе было не жарко, но на висках мадам Быстровой виднелись капельки пота. И на верхней губе.
   Касеев закрыл глаза.
   Словно шум отдаленного водопада... Или нет, просто белый шум... шорох, словно что-то скользит, не останавливаясь, по сухим листьям... и шорох усиливается... усиливается... нарастает... А Касеев слышит его каждой клеткой своего тела, пропускает шум сквозь себя...
   Спокойно, сказал себе мысленно Касеев. Спокойно.
   Что там говорил Горенко?
 
    – Не нужно напрягаться... Наоборот – расслабьтесь. И прислушайтесь. Вначале будет такой тихий, едва различимый шум... ровный фон... потом, если один из травоядных окажется в зоне досягаемости, вы ощутите его присутствие... когда вы сами вдыхали зелень, вам казалось, что у вас тысячи глаз, что вы способны ощущать вселенную каждой клеточкой своего тела... вот появится нечто подобное... не такое интенсивное, но очень... очень похожее...
 
   Понять источник звука. Хотя бы определить его направление...
   Быстрова. Нет, понятно, что такая дама не могла пройти мимо модного увлечения. Модного дорогого увлечения. Как, ты не пробовала этого?Ну что ты, все... все... уже... пробовали...
   Один раз... всего... знающие люди говорят, что привыкание не наступает... Я вот уже дважды... потрясающе...
   Вы аккуратно протягиваете руку – мысленно, конечно,– и дотрагиваетесь...
   Мысленно, сказал Касеев. Чушь какая. Мысленно протягиваю мысленную руку.
   Как сквозь туман. Вначале – только звук. Клубы тумана накатываются откуда-то, слепят, но звук... шорох слышен все сильнее... оставаясь на месте, Касеев словно плыл сквозь белесые пряди... должны быть влажными и липкими, но они шуршат, как крахмал... как...
   Проступает силуэт. Темный абрис выступает из мглы... Ближе... Ближе... Можно дотянуться рукой... Дотянуться...
   Словно разряд электричества. Судорогой свело тело и тут же отпустило.
   И пришла ясность. Исчез туман. И Касеев увидел себя.
   Вульгарный подонок, мелкая сошка, наглая шестерка... Эта нелепая куртка, несвежая рубашка под джемпером... Он даже не побрился сегодня, вон, видна щетина...
   Касеев открыл глаза. Быстрова смотрела на него.
   Две картинки.
   Касеев смотрит на Быстрову. И одновременно с этим он смотрит на себя... ее глазами... видит... и слышит, что она думает... слышит... нет, неправильно, знает, что она думает... ощущает ее мысли...
   По затылку потек жар, снизу вверх, растекается по голове, оседает мелкими колючими кристаллами на висках...
   Руку, подумал Касеев. Правую руку – подними.
   Снова разряд. На этот раз слабее. И... приятнее. Искорки пробегают по всему телу... Приятно...
   Быстрова подняла правую руку. Удивленно посмотрела на свою ладонь. И попыталась опустить.
   Касеев почувствовал, как Быстрова пытается преодолеть свое тело.
   Держать, приказал Касеев и вдруг понял, что можно было и не приказывать. Что команда будет выполняться, пока он сам ее не отменит. Приказав что-либо, можно отвлечься, посмотреть, например, на то, что сейчас показывают в Сети – танки, песок, снег, мексиканский флаг, вспышка, взрыв, кто-то бежит прочь от горящего танка,– потом снова оглянуться и увидеть, что Быстрова продолжает держать правую руку на весу, что удивление на ее лице сменилось страхом, почувствовать этот страх вместе с Быстровой... и отдать новую команду...
   Касеев не успел и сам сообразить, что именно приказал, увидел, как правая рука Быстровой нащупала верхнюю пуговицу на блузке, расстегнула, потянулась ко второй, затем...
   Стоять, приказал Касеев, замри. И Быстрова застыла.
   Удар по плечу.
   – Подъезжаем, господин Касеев! – сказал Томский.
   Касеев тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Пфайфер уже снова сидел в соседнем кресле, надел контрольный монитор и подвесил обе камеры в воздухе перед собой, проверяя на всякий случай управление.
   Техники уже были в тактических шлемах.
   – Капитан Николаев! – негромко произнес Томский.– Бросьте автомат, или мы вынуждены будем применить оружие!
   Один из людей на мониторе оглянулся.
   Действительно, узнал Касеев, участковый. Отчего-то с автоматом. Куча народу... Что-то Касеев пропустил.
   – Николаев, бросьте автомат!
   Бойцы Томского встали со своих мест, надели шлемы, задраили бронекостюмы и, не торопясь, взяли из оружейного сейфа автоматы. Подошли к дверям, выстроились в две очереди, словно парашютисты перед прыжком.
   Техник спросил о психосоставляющей.
   – Зачем? Мы имеем тут капитана милиции, законопослушного и героического. Зачем давить на него? Он сам... Сделай картинку крупнее, хочу лицо посмотреть, в глаза заглянуть...
   Лицо участкового на весь экран.
   – Приготовились,– сказал Томский.– Поехали...
   Двери с обеих сторон салона бесшумно открылись, в салон ворвался мороз. Бойцы выпрыгнули наружу.
   Включился еще один экран, кадр строился откуда-то сверху. Пфайфер выбросил наружу свои камеры и протянул Касееву контрольный монитор.
   Касеев застонал и схватился за голову.
   – Что? – спросил Пфайфер.
   Касеев попытался вскочить с кресла, но не смог устоять на ногах. Ослепляющая боль швырнула его на пол.
   – Женька! – крикнул Пфайфер, бросаясь к нему.
   Томский удивленно пожал плечами, переступил через корчащегося журналиста и тоже выпрыгнул на снег.
   – Я...– простонал Касеев.– Я...
   – Что с тобой? – Пфайфер тряхнул Касеева.– Что?..
   – Наружу... туда...– Касеев махнул рукой в сторону двери.– Ско-рее... Туда...
   Женька пополз. Нужно туда. Туда... Здесь нельзя оставаться...
   Он чувствовал, как боль быстро заполняет все его тело. Поток боли лился от...
   Прочь, прошептал Касеев, уйди... Это от Быстровой... Это через нее льется этот поток... через нее... оттолкнуть...
   Пфайфер подтащил Касеева к двери. Толкнул.
   Касеев упал в снег и почувствовал, что боль прошла. Разом, словно оборвалась нить.
   – Да что с тобой? – спросил Пфайфер, садясь в снег рядом с Евгением.– Горенко?
   – Не... не знаю...– ответил Касеев.– Я... вначале...
   Что-то крикнул Томский через динамики, но Касеев не разобрал, что именно,– в ушах шумело. Словно все гремучие змеи мира собрались у него в голове.
   Двери автобуса закрылись.
   Пфайфер потянул Касеева за руку вверх, помог встать. Что-то сказал, но Касеев все еще ничего не слышал.
   Шум все нарастал.
   Что-то рявкнуло над самой головой. В лицо толкнула горячая волна. Снова падая в снег, Касеев перевернулся на спину и увидел, как длинные огненные языки вырываются из огнеблока на крыше автобуса.
 
   – Автобус открыл огонь! – засмеялся Младший.– Полковник в шоке вместе со всеми. Смотри, не хуже, чем в Мексике. И отставание от графика всего в десять минут. Пусть кто-нибудь усомнится в синхронности. Пусть попробуют! А если одновременно – значит, по одной причине. Жаль, что нельзя в подробностях посмотреть все одновременно. Придется отсматривать записи, а ведь прямая трансляция куда интереснее... Куда интреснее... Что скажешь?
   Младший посмотрел на кадропроекцию Старшего. Тот читал книгу.
   – Тебе что – совсем неинтересно?
   – Что? Это? – не отрываясь от книги, спросил Старший.– О Мексике мы с тобой знали давно. Сценарий российских приключений писал я. Не думаю, что исполнение будет смешнее, чем идея. А ты – смотри, развлекайся. Ты ведь тоже приобщился к историческим свершениям...
   – Сволочь ты все-таки,– сказал Младший.– Старая сволочь.
   – Ты сейчас хотел меня удивить или сообщить что-то новенькое? – осведомился Старший.– На тебя производит большее впечатление моя ирония, чем гибель сержанта Родригеса? Или кто там погиб в Мексике первым?
   Тут Старший был неправ. Не в Мексике, а в Техасе, не сержант, а рядовой, не Родригес, а Санчес.
   И убили его не Братья. Пуля вылетела из автоматической винтовки рядового Мартинеса, пробила навылет каску и голову рядового Санчеса. В этом смысле бедняге Санчесу повезло. Сенсор у него размещался на каске и запечатлел ту самую первую пулю, возникновение обоих отверстий в реальном времени, брызги крови...
   Этот кадр был просмотрен пятьюстами миллионами пользователей Сети, что сделало родственников Санчеса обеспеченными людьми.
   Все, что происходило потом, происходило на слишком большом пространстве со слишком большим количеством людей и машин, а потому уже не могло к каждому конкретному кадру привлечь такое массовое внимание.
 
   Рядовой Мартинес спал. Потом вдруг проснулся, вылез из спального мешка, но обуваться не стал. Взял винтовку, подошел к выходу из палатки, чуть отодвинул в сторону полог, прицелился и выстрелил.
   Рядовой Санчес, стоявший на посту, рухнул с простреленной головой. Рядовой Мартинес попытался снова лечь спать, но на него набросились сослуживцы. Мартинес не отбивался.
   Без сопротивления отдал винтовку и попытался сесть прямо на холодный песок. Его подняли и зачем-то потащили к телу часового.
   Мартинесу это было неинтересно, но возражать он не стал.
   Что-то кричали вокруг него, спрашивали. Зачем?.. Сволочь!.. Как мог?.. Да я тебя!..
   Мартинес сел рядом с убитым.
   В суете никто не заметил, как развернулась башня на БТРе, стоявшем поодаль. Автоматическая пушка в двадцать миллиметров пристально посмотрела на столпившихся людей, словно выбирая кого-то, потом решила не заниматься ерундой.
   Расстояние – тридцать метров. Калибр – чуть больше двадцати миллиметров. И полсотни человек. Некоторые из них были в полукирасах, некоторые – только в форме, но для пушки это было все равно.
   Пушкам нравится стрелять. И не исключено, что пушка даже испытала удовольствие, близкое к оргазму, когда выпустила первую очередь.
   Лейтенант, нажавший на спуск, не испытал ровным счетом ничего. Он сделал то, что должен был сделать.
   Тысяча выстрелов в минуту.
   Нет, все не погибли. После первой очереди, когда в стороны полетели осколки и ошметки, люди бросились в разные стороны, вжимаясь в песок, прячась за машины и ящики.
   Ствол пушки двигался справа налево, ни на ком особо не задерживаясь. Снаряды перемешивали тела с песком, камнями, металлом и смертью, полыхнул грузовик, взорвалась цистерна автозаправщика, и все вокруг стало видно, как днем.
   Потом пушка замолчала – закончились снаряды. Лейтенант открыл верхний люк, выбрался на крышу бэтээра, помочился и попытался закурить.
   Его сбили выстрелом на землю и разорвали в клочья те, кто уцелел на промежуточной базе снабжения.
   Автозаправщик как раз догорел, когда рвануло севернее.
   Беспилотный самолет пролетел над самой вершиной холма, заложил вираж вправо, развернулся и снова прошел над холмом.
   Оператор за двадцать километров от него не поверил своим глазам и решил проверить.
   Потом окликнул дежурного офицера. Тот мельком глянул на монитор, выругался и приказал разбудить командира.
   Оператор тем временем поднял аппарат выше, до семисот метров.
   Это были Корабли. Ошибиться было невозможно, за последние десять лет их изображение видел каждый. А перед самым началом операции «Санта-Ана» все получили фотографии Кораблей и инструкции на случай встречи с ними.
   В общем, ситуация была штатной. Если бы не одно обстоятельство.
   Кораблей было много. Слишком много.
   Стометровые туши... сотни стометровых туш... тысячи лежали в громадных воронках до самого горизонта. И даже за ним.
   Оператор поднимал беспилотный аппарат все выше, в надежде, что вот сейчас, еще через десяток метров, станет видно, что ряды Кораблей заканчиваются, что их можно пересчитать... Но они все тянулись и тянулись.
   А беспилотный аппарат все летел над ними и летел.
   Работала камера ночного видения, и мир выглядел как смесь черного и зеленого.
   Оператору захотелось встать и уйти. Зрелище бесконечных рядов Кораблей испугало его. Спазм сдавил желудок.
   Что-то было противоестественное в этих зеленых личинках неизвестного насекомого. Казалось, что вот сейчас, через секунду-две по гладким бокам Кораблей пробегут трещины, хлынет отвратительная вязкая жидкость и появится месиво дрожащих щупалец-клешней-усиков-лапок... И выползет нечто ужасное и смертельно опасное.
   Оператор вцепился побелевшими пальцами в край пульта. Остаться на месте. Он должен. Он обязан. Чудовища там, за несколько десятков километров. А начальство – тут. И не сносить оператору головы, если оставит он свое место...
   Хотя, в общем, опасения оператора уже были неважны. Ничего для него не изменилось бы, останься он в кресле или пойдя к выходу из фургона. Стопятимиллиметровый снаряд уже покинул ствол танковой пушки, торопливо преодолел пятьдесят метров и взорвался, разбрасывая в стороны куски фургона управления и тела оператора.
   Танк выстрелил снова. И снова. И снова.
   Людям следовало разбегаться или попытаться уничтожить танк, но вместо этого они принялись убивать друг друга.
   В палатках шла поножовщина. Солдаты не успели добраться до оружия и теперь лихорадочно старались отправить друг друга на тот свет подручными средствами и просто голыми руками.
   Вертолет огневой поддержки вдруг сменил маршрут патрулирования, вернулся к лагерю и открыл огонь из автоматической пушки.
   Начали рваться боеприпасы в машинах, бензобаки выбрасывали в воздух длинные языки пламени, бочки с горючим взлетали, словно ракеты, будто пытались вырваться из разверзшегося ада, но, схваченные огненными щупальцами, падали назад.
   Пользователям Сети было на что посмотреть.
 
   Танк медленно перебирается через раздавленный «хаммер», а сержант стоит перед ним и пулю за пулей разряжает пистолет в лобовую броню.
   Танк приближается, а сержант стоит неподвижно. Сенсор кадроприемника на груди сержанта. Качество картинки потрясающее – огонь отражается в широко открытых глазах сержанта, броня танка, покрытая капельками растаявшего инея, в которых тоже дрожат отраженные огоньки... ближе, ближе... танк едет медленно, человеку достаточно сделать шаг в сторону, но он продолжает стрелять... не торопясь... выстрел... раз-два-три-четыре-пять... выстрел... раз-два-три– четыре-пять... выстрел... раз-два-три... танк сминает человека, но кадроприемник все еще работает – днище танка, рука, сжимающая пистолет... четыре– пять... выстрел... танк разворачивается на месте, и кадр обрывается...
   Опрокинувшийся бронетранспортер придавил ноги солдата к песку, но солдат не обращает внимания на это, а ножом пытается достать хоть кого-нибудь из двух дерущихся возле него... двое не замечают этого, они вцепились в глотки друг другу, пытаются задушить и одновременно удержаться на ногах, сохранить равновесие... шаг назад, нож лежащего не достает всего нескольких сантиметров... зрители успевают сделать ставки в Сетевой букмекерской конторе – достанет или нет, если достанет, то кого, одного или обоих, кто из трех победит... еще один взмах лезвием... подсечка, оба падают и выбивают нож... теперь двое катаются на песке, а третий тянется-тянется-тянется к ножу – ставки не принимаются – дотянулся... удар... В спину одного из дерущихся... и следующий – в горло второго... брызги крови... крик... и бронетранспортер с влажным хрустом опрокидывается, накрывая всех троих... танк карабкается на БТР... и из темноты вылетает ракета – вспышка, искры...