Золотько Александр. Пехота Апокалипсиса

   И «паук» ушел, предусмотрительно не подавая руки.
   А Ильин смог уснуть. И смог попытаться корчить из себя оптимиста после пробуждения.
   Все хорошо? Ни хрена подобного. Ничего нет хорошего. Ничего.
   Ильин посмотрел на лежащий на полу конверт, протянул руку, покачал головой и отправился в туалет. Потом – под душ. Потом хотел приготовить себе завтрак, но обнаружил, что ничего съедобного в холодильнике не осталось.
   Значит, оставалось только вскрыть конверт и отправляться выполнять приказ.
   Ильин вошел в комнату, поднял конверт.
   Нет сургуча, не прошит. Просто большой серый конверт. Увесистый.
   Ильин рванул бумагу, бросил ошметки на пол. Высыпал содержимое пакета на диван.
   Странно, среди бумаг с печатями и штампами лежала официального вида красная книжечка с государственным гербом на обложке.
   Майор Ильин, как следовало из удостоверения, является командиром войсковой части номер...
   Майор Ильин поцокал языком. Хорошее начало. Просто превосходное.
   Среди бумаг нашелся рапорт самого Ильина с его же подписью с просьбой о переводе из милиции в армию. Странный сам по себе рапорт, но к нему были заботливо подколоты приказы и по Министерству внутренних дел, и по Министерству обороны о переводе и зачислении соответственно.
   Там же был приказ о назначении Ильина на должность командира. Лежала информационная карта, надо полагать, с личным делом майора. Кредитная карточка, предписание явиться к месту службы, сертификат об окончании месячных курсов переквалификации и распечатанная на обычной бумаге карта, на которой был обозначен маршрут движения майора Ильина к месту его новой службы.
   Даже смертный медальон на цепочке имелся среди документов.
   А в углу комнаты стояла объемистая сумка – «паук» позаботился обо всем.
   Полевая форма, обувь, стандартный армейский информационный блок... Ильин приложил руку к панели и убедился, что блок уже был настроен на его, Ильина, параметры.
   Пистолет тоже имел место быть. Бессмертный «макаров», о котором еще в годы курсантства Ильина говорили, что выдается он офицерам только для того, чтобы офицер мог пустить себе пулю в голову, если что.
   Если что, повторил Ильин через полчаса, застегивая куртку и пряча пистолет в кобуру. В конце концов, не самый плохой выход.
   Вот только разобраться в происходящем, понять, кто именно за всем этим стоит, и попытаться дотянуться до нужного горла. Зубами.
   Ильин не злопамятный человек. Подчиненные считали Ильина человеком хоть и тяжелым, но справедливым.
   Ильин никогда не ставил перед собой и своими подчиненными нереальных задач. Трудновыполнимые или почти невыполнимые – ставил регулярно.
   Нужно попробовать, говорил Ильин подчиненным в таких случаях.
   Нужно попробовать, сказал Ильин, выходя из квартиры. Ему отчего-то показалось, что больше он сюда не вернется.
   Мелькнула даже мысль выбросить ключи. Или подарить их соседу, тому самому, с трехкилограммовой гантелью.
   Но с недавних пор Ильин с большим недоверием относился к мыслям, пришедшим в его голову.
   На улице шел дождь.
 
   – Снова дождь,– сказала Маша как ни в чем не бывало.
   Она не помнила своих приступов. Гриф всегда оказывался рядом вовремя, чтобы подхватить, удержать, не дать упасть.
   Теперь у Грифа не было других забот, кроме как следить за самочувствием Маши.
   Странное это было ощущение – заботиться о другом.
   Первоначально все выглядело более или менее понятно – отец Маши спас жизнь Грифу ценой жизни своей. Получалось, что нужно было отдать долг дочери.
   Деньги, поначалу думал Гриф.
   Машин отец пошел в бросокна Территорию ради денег. Потом оказалось – он хотел выкупить дочь у матери и попытаться вылечить.
   Это Гриф понял, уже когда добрался к Маше Быстровой. И времени больше не было ни на что. Нужно было принимать решение. Нужно было брать на себя ответственность.
   Но и тогда все казалось достаточно простым.
   Гриф смог себя убедить, что все будет простым. Он просто передаст Машу в руки лучших специалистов по братским болезням. В Адаптационную клинику.
   Не получилось. Большие люди затеяли свои игры, основанные, как всегда, на жажде наживы, на крови, на стремлении к власти, и из Клиники пришлось бежать.
   Машу нельзя было оставлять.
   А теперь ее не получалось вылечить.
   Оказалось, что теперь никто не мог ее вылечить. У Грифа были деньги, но они ничего теперь не решали.
   Маша Быстрова уже пересекла границу.
   Маша Быстрова еще оставалась человеком, еще улыбалась, двигалась, разговаривала и мечтала, но времени на все это у нее оставалось все меньше и меньше.
   И еще с полгода, услышал вчера Гриф.
    ...Потом девушка начнет умирать. И будет умирать еще два–два с половиной месяца. Нехорошо умирать. И Грифу нужно будет понять – хочет он за этим наблюдать или гуманнее будет дворняжку усыпить...
   Гриф замер. Ему показалось, что эти слова произнес кто-то рядом. За спиной. Или не за спиной...
   Голос прозвучал откуда-то сверху... И одновременно – в голове Грифа.
   Но никого рядом не было.
   Крымское небо. Крымские горы. Море. Ветер с настойчивостью дебила тщетно разглаживает кусты.
   Но голос был. Гриф слышал эти страшные слова.
    Или гуманнее будет дворняжку усыпить...
   Вчера долго обдумывать услышанное не получилось – у Маши начался приступ. На этот раз – затяжной, почти до самого утра.
   Первый такой приступ настиг Машу неделю назад, Гриф не ожидал, испугался, сидел всю ночь рядом с кроватью девушки и, кажется, плакал.
   Вчера приступ повторился. И снова перед закатом.
   Из Сети Гриф вытащил информацию и теперь знал, что это называется ночными приступами и действительно как-то связано с солнцем.
   Тело Маши во время приступа больше не била дрожь, не сводила судорога. Девушка лежала неподвижно. Еле заметное дыхание. Почти неощутимый пульс.
   Грифу хотелось выть в эти минуты от бессилия.
   Зачем ему это? Чувство долга? Жалость? Желание хоть как-то отвлечься от постоянных мыслей о произошедшем в Клинике, о том странном чувстве, возникшем тогда, месяц назад, о том всезнании и всемогуществе, которые накатились на Грифа и вывернули ему душу...
   Этого не могло быть на самом деле, но он помнил, как в его ладонях сминался металл и рвалась плоть.
   В его огромных ладонях.
   Он чувствовал угрозу, понимал, что ее нужно устранить, что так он спасает не только себя, но и тысячи-тысячи-тысячи жизней... и не мог стереть из своей памяти отвращение к самому себе в тот момент.
   Он мог не убивать. Мог. Если бы смог разобраться в себе, в том, что с ним происходит, мог действительно захотеть стать и всезнающим, и всемогущим.
   И действительно стать всемогущим и всезнающим.
   Просто.
   Просто захотеть. Просто признать, что именно он... тогда, десять лет назад... неподалеку отсюда... сделал выбор... неправильный выбор... или все-таки...
   Гриф плохо спал по ночам. И сегодня только под утро забылся в кресле, напротив Машиной кровати, перед самым рассветом. И проснулся, когда Маша сказала:
   – Снова дождь.
   – Дождь,– подтвердил Гриф, не открывая глаз.
   – А мне сегодня снился сон,– сказала Маша, присела на стул перед зеркалом, взяла расческу и стала расчесывать волосы.
   Вода текла по окну сплошным потоком, в комнате стало темно, и Маша включила свет над столиком.
   – Мне приснилось, что я...– Маша замолчала на мгновение, словно вспоминая,– я падаю... или нет, я лечу... Вокруг меня какие-то сполохи, искры, вспышки... но они не обжигают меня... я их не боюсь... я опираюсь на них и лечу... или все-таки падаю... И мне казалось, что я знаю, куда лечу, знаю, зачем и когда достигну своей цели... А проснулась и забыла.
   – Наверное, ты растешь. Все еще растешь,– сказал Гриф.
   – Мне и папка так говорил. Только тогда я не так летала. Я парила, скользила над домами, деревьями... И с каждым годом я летала все ниже и ниже, и вот я уже еле могла подняться над травой, летела и понимала, что это в последний раз, что больше никогда уже не смогу... Я плакала, подошел папка, спросил, что случилось, а я могла только плакать...– Маша медленно расчесывала волосы, плавными движениями, и говорила тоже медленно, еле слышно.– А сегодня я... просто летела. Не над чем-то, не сквозь что-то – просто летела.
   Маша отложила расческу и посмотрела на Грифа.
   – А когда приедет папка?
   Маша не помнила, как попала сюда, в замок Грифа. Приступ начался у нее дома, в Клинике ее держали на химии... Она очнулась здесь, в замке.
   Гриф сказал, что дружит с ее отцом. Сказать «дружил» – язык не повернулся. Сказал, что отец скоро приедет. Он сейчас занят, у него очень важная работа.
   – Хорошо,– сказала Маша.
   Время от времени она спрашивала снова. Об отце. О Петрухе Иванове, о ребятах из Понизовки. Только о матери не спрашивала Маша.
   Оно, наверное, и лучше.
   Тут Гриф мог и не сдержаться, а девчонке незачем слышать о матери такое. Не виновата девочка, что мать у нее стерва, сука...
   – Он скоро приедет? – спросила Маша.
   – Не знаю,– ответил Гриф, вставая из кресла.– Он сказал – позвонит, когда сможет. Свяжется со мной. Я даже не знаю, где он. А нам пора завтракать.
   Гриф вышел в коридор, свернул направо, к кухне, и вдруг замер. Закрыл глаза, сжал ладонями виски.
 
   Море. Не серые волны на поверхности, а давящая темнота глубины. И страх. Глухие удары по металлу. Тускло освещенное помещение. Холодно, капли воды стекают по стенкам, как пот. Как холодный пот. От страха. В помещении-комнате-отсеке все пропитано страхом. Люди, их почти два десятка в тесном темном помещении-комнате-отсеке, дышат страхом, вдыхают и выдыхают его.
   – Десятиминутная готовность,– сказал один из них, голос прозвучал глухо и бесцветно, словно и он пропитался влагой и страхом.
   Люди зашевелились, звякнул металл – чистый, спокойный звук, не то что те удары, которые доносятся снаружи, сквозь толщину корпуса, все чаще и чаще.
   Тот, что предупреждал о десятиминутной готовности, спрятал в карман бронекостюма пластину кадропроекции, которую только что показывал остальным, и сказал:
   – Он – основная цель. Если не будет его – девушка. Зовут – Мария Быстрова, восемнадцать лет...
   – Что с вами? – спросила Маша.
   Она никак не называет Грифа. Гриф не представился, она не спрашивала. Наверное, это ей даже нравилось своей необычностью и загадочностью.
   – Вам плохо?
   Голос у Маши дрожит, она только что видела, как Гриф медленно валился на пол. Она попыталась удержать его, но не смогла, только чуть затормозила падение.
   – Что с вами?! – крикнула Маша.
   Гриф открыл глаза.
   – Десять минут,– сказал Гриф.
   Он видел Машу, видел ее испуганные глаза, но одновременно видел замок откуда-то сверху, темное море, с отчаянием бьющееся о берег...
   Пена и вода становятся прозрачными, будто расступаются, открывают его взору металлическую сигару метров тридцати в длину и чужерыб, с остервенением, но безуспешно атакующих эту сигару...
   Вот прозрачной стала сама сигара, и Гриф увидел людей, сидящих в ней.
   – Восемь минут,– сказал Гриф, слепо глядя перед собой.
   В темном коридоре его глаза светились, зрачков не было, только радужные сполохи на перламутровом фоне.
   Маша встряхнула Грифа, замахнулась, но ударить не смогла.
   – Ну что с вами,– простонала она,– ну ответьте, пожалуйста.
   Металлическая сигара под водой остановилась, медленно накренилась на корму. Люди внутри пристегнулись к креслам...
   – Пять минут,– сказал Гриф.
   Он понимает – нужно что-то предпринять. Подводный аппарат и люди в нем опасны. Они угрожают Грифу. Чужерыбы не смогли повредить бронированный аппарат, а чужекрысы, которые уже собираются у берега, чтобы встретить незваных пришельцев, могут их не остановить.
   Здесь мало чужекрыс. Гриф старался, чтобы они не попадались на глаза девушке. Возле замка были только те, что обеспечивали чистоту и непосредственную безопасность.
   Три минуты.
   Вес аппарата... размеры... водоизмещение... пятнадцать человек на борту... четырнадцать из них вооружены и одеты в бронекостюмы... оружие... суммарная плотность огня...
   Минута.
   Контейнеры с ракетами...
   Время замедлилось – секунда растягивается, и ей не видно конца... Гриф знает, что сейчас он видит будущее – то, что может произойти. То, что произойдет, если он...
   Выстреливаются контейнеры, вылетают из воды, раскрываются, и из них вылетают ракеты... по полсотни малокалиберных осколочных ракет из десяти контейнеров ковром накрывают берег...
   Взрывы-взрывы-взрывы-взрывы бегут от моря вверх по склону, превращая в щебень лестницу, скульптуры, камни, разнося в щепы деревья, перемешивая с землей и песком чужекрыс, собравшихся у берега...
   Вспышка под водой, корпус подводной лодки разделяется, отсек с пятнадцатью людьми взлетает над морем, включаются реактивные двигатели...
   Над замком срабатывают катапульты, выбрасывая кресла с вооруженными, залитыми броней людьми...
   Огни тормозных двигателей, люди высаживаются во двор, на крышу замка...
 
   Тридцать секунд.
   Все можно решить очень просто. Просто сжать ладони. Снова стать великаном и сжать кулаки, почувствовать, как чужие жизни вытекают между пальцами, словно вода из мокрого песка...
   Это очень просто. Нужно только захотеть... Даже не захотеть, просто – не возражать. И все произойдет как бы само по себе.
   Пятнадцать жизней. Такой пустяк.
   Гриф закричал.
   Маша вскочила, в ужасе прижалась спиной к стене.
   – Нет! – крикнул Гриф.– Не сметь! Не сметь!
   Из прокушенной губы текла кровь. Он попытался встать, его качнуло, и он бы упал, если бы не Маша.
   Пять секунд.
   Гриф ударил кулаком в стену с такой силой, будто пытался пробить ее. Закричал, но на этот раз уже от боли.
   Схватил Машу за руку и потащил по коридору.
   – Что?
   – Бегом,– пробормотал Гриф.– Потом. Все потом.
   Со стороны моря послышался стонущий протяжный звук, разом превратившийся в грохот.
   Гриф ударом ноги распахнул дверь, ведущую на башню.
   Тяжкий удар обрушился на замок, вышибая окна, двери, срывая ставни и сдирая со стен ковры.
   – Быстрее,– сказал Гриф.– Быстрее.
   За несколько ступенек до верхней площадки он вдруг остановился, словно вспомнив, что забыл что-то.
   – Слушай меня,– сказал Гриф, повернув Машу к себе.– Сейчас ты войдешь наверх. Такая круглая дверь. Войдешь и попадешь в пещеру... Слышишь? В пещеру. И будешь меня там ждать... Я скоро. Иди!
   Маша поднялась на несколько ступенек, оглянулась.
   – Не стой, у нас нет времени,– сказал Гриф хриплым голосом.
   Казалось, он держится на ногах из последних сил.
   Маша поднялась еще на несколько ступенек.
   Снова взорвалось, на этот раз над замком.
   Двери на верхнюю площадку не было. Просто обруч из какого-то блестящего желтого металла, вмонтированный в стену.
   Дверь в пещеру, на башне, с удивлением подумала Маша и протянула руку.
   На крыше загрохотало, будто на черепицу упало что-то тяжелое.
   Маша шагнула через порог.
 
   – Видите? – спросил Герман Николаевич у гостя, качнув головой в сторону кадропроекции.– Обратили внимание?
   – Простите, на что? – уточнил китаец.
   И все-то ты понял, морда мандариновая, подумал Герман Николаевич, но на его привычно вежливом лице не отразилось ничего.
   – Он отправил девушку на башню, а сам почему-то остался...
   – Это я заметил.– Китаец, видимо, был чемпионом как минимум Пекина по вежливым улыбкам.– Меня больше удивляет не то, что он отправил девушку, а то, что он начал... э-э-э... суетиться за несколько минут до первого залпа... И даже не это самое главное, по моему мнению...
   Герман Николаевич взял с низкого стеклянного столика стакан с соком, медленно, очень медленно, поднес его к губам и сделал маленький глоток. Тоже очень медленно.
   Как ему хотелось взять китайского гостя за шкирку и приложить невозмутимо-вежливой рожей о стеклянный столик. И чтобы столик – вдребезги. И чтобы китаец умылся кровью. И чтобы улыбочка каплями вытекла с лица китаезы на пол...
   Он еще свое мнение тут высказывает!
   – По моему мнению, гораздо важнее здесь то, что этот человек...– посланник Китая указал пальцем на кадропроекцию,– этот человек не предпринял ничего, подобного тому, что сделал у Адаптационной клиники.
   Китаец попался очень информированный. А по некоторым вопросам – даже слишком. Откуда он мог знать, что происходило двадцать пятого октября в Клинике и возле нее?
   – А что он мог сделать? – осведомился Клеев.
   – Например, просто уничтожить аппарат еще под водой... Как-то так...– Китаец, имя которого Клеев так и не запомнил, поставил рядом с кадропроектором Германа Николаевича свой, провел рукой над ним – в воздухе засветились крохотные разноцветные иероглифы.– Вот так.
   На кадропроекции возникли двое – Гриф и капитан Горенко. Слишком часто стал попадаться капитан Горенко на глаза Герману Николаевичу.
    Горенко и Гриф стоят возле какой-то двери. Гриф делает шаг вперед, протягивает руку к двери...
   – Вот, смотрите на индикатор времени,– сказал китаец.– В правом нижнем углу.
    Движение руки Грифа прерывается, лицо белеет. Руку... Руки – застыли, пальцы – скрючены. Горенко что-то говорит, но звук не включен.
   Китаец снова трогает голопанель, индикация времени увеличивается, выплывает из своего угла вверх и замирает, пульсируя в такт секундам.
   – А вот это – время из ваших отчетов о происшествии с дивизионом установок залпового огня Территориальных войск.
   Появляется еще одна группа цифр и всплывает к первой. Пульсация прекращается.
   Время совпадает.
   – То есть мы можем констатировать, что приступ у свободного агента и уничтожение дивизиона произошли одновременно.– Голос у китайца ровный, совершенно без эмоций.– А исследование остатков военной техники...
   – Совершенно секретные исследования,– напомнил Клеев.
   – ...Позволяют сделать совершенно фантастическое предположение,– невозмутимо продолжил китаец,– что и технику и людей раздавил некто...
   – Человек, который выдвинул эту гипотезу, был отстранен и направлен на медицинское обследование, каковое показало, что умственные способности...– Клеев увидел, что невозмутимая улыбка китайца стала перетекать в ироничную.– Ну ладно. Хорошо. Но ведь отпечатки пальцев, как вы понимаете, найдены не были...
   – Но не будете же вы отсылать меня к гравитационным аномалиям и прочим вариантам официальной версии? – поинтересовался китайский гость.– Предлагаю принять за основу версию безумца и попытаться быть логичными в ее рамках.
   Клеев снова отпил сока.
   Блин, показал, называется, иноземному гостю фильму о провале операции спецподразделения. Хотел ведь продемонстрировать новую технику и отсутствие Братьев в данной разборке на стороне свободного агента.
   Просто – человек, которому просто повезло. Одному против четырнадцати вооруженных орлов, натасканных на живое и упакованных в броню.
   Иноземный гость не стал таращиться на результаты действия «блеска», а перешел к вопросу, мягко говоря, неприятному.
   – Возражений нет,– подвел итоги китаец.
   – Пока нет.
   – Согласен – пока нет. Итак. Благодаря вашей новой технике, позволяющей видеть буквально сквозь стены,– легкий поклон в сторону Клеева,– мы можем наблюдать все, что происходило в помещениях дворца. Кстати, я так и не понял, как вам удалось произвести эти съемки. Первые видеоматериалы должны были пойти с одной из ракет, потом – собственно с аппарата, вылетевшего из воды и зависшего над пространством операции, со сканеров бойцов... Но запись, как я понимаю, велась минимум за десять минут до первого залпа.
   – Тактический модуль «Фарос», запущен из дублирующего корабля на дистанции пяти километров от берега на высоту в пятьсот метров,– сказал Клеев.– В режиме сквозного сканирования.
   – Примите мои поздравления,– почти искренне произнес китаец.– Это, простите, братская технология или собственные разработки?
   – Это техника Российских вооруженных сил,– отрезал Клеев.– Вы хотели продолжить оставаться логичным в рамках бредовой версии.
   – Да, извините. Если позволите, я синхронизирую наши кадропроекторы.– Китаец еле шевельнул пальцами правой руки – обе кадропроекции уравнялись в размерах, повисли рядом.– Эту технику и программное обеспечение, кстати, подготовили наши собственные ученые.
   – Вот как... Отлично. Мои поздравления вашим ученым...
   С одной стороны, этой своей иронией Клеев нарушал и протокол, и режим секретности, но очень уж достал представитель Поднебесной. И клеевский кадропроектор, и, ясное дело, китайский были основаны на технологиях, выкачанных из Делийского института несколько лет назад неизвестными террористами.
   Клеев некоторое время даже был уверен, что выкачанных исключительно для России.
   Если китаец иронию уловил, то виду не подал.
   – Оба процесса начались одинаково, обратите внимание. Объект замирает, его кожные покровы светлеют. Происходит нечто вроде паралича. Вы видите?
   – Вижу.
   – Но, теперь смотрите внимательно, возле Клиники паралич длится значительно дольше. Вот – кисти рук объекта. Они сжимаются. Пальцы – словно что-то действительно сдавливают. А в коридоре дворца – вовсе нет. Объект поначалу замирает, все внешние признаки повторяются, но буквально через десять секунд он начинает говорить – что он, кстати, говорил?
   – Отсчитывал время, как смогли разобрать наши специалисты.
   – Отсчитывал время – замечательно. Но, обратите внимание, он движется, он действует и даже наносит удар рукой в стену – полагаю, он мог сломать или повредить кисть руки,– то есть ведет он себя осознанно.
   – И что из этого следует?
   – А из этого следует, что в первом случае он парализован – и наносит удар по ракетным установкам. Во втором случае он самостоятелен – и корабль не топит. Забавно?
   – Забавно... Если быть логичным в рамках этого безумия...
   – Исключительно если оставаться в рамках,– подтвердил китаец.– Из этого следует, что, несмотря ни на что...
   – На что это – «ни на что»? – осведомился Герман Николаевич.
   – Несмотря на ваши утверждения, что Братьев нет...
   – А, вы об этом...
   – Об этом. Несмотря ни на что, есть человек– будем именовать его так, пока не получим веских оснований для другого названия,– способности которого...
   Китайский гость посмотрел на хозяина, словно ожидая, что тот продолжит его фразу, но Клеев это молчаливое предложение проигнорировал.
   Умничает китаеза. Теперь учить еще начнет северного варвара тому, что нужно делать и как называть этого свободного агента...
   Сами небось не дураки.
   Все, что сейчас сидел и придумывал посланник, уже просчитано и понято... Почти понято.
   Остается теперь подыграть гостю и выпроводить его... Несмотря на пятимиллионные вооруженные силы и военно-промышленный комплекс братской Китайской Народной Республики. На их азиатские хитрости припасено достаточно наших славянских головоломок.
   – Не могли бы вы поделиться с нами информацией о том, кто этот человек? – спросил китаец.
   – Для того чтобы мы могли сообщить вам что-то неизвестное, нам нужно знать, что вы на него ужеимеете.– Вот такие милые, незамутненные двойным смыслом улыбки очень хорошо получаются у Германа Николаевича, куда там китайцу.– Вы передайте нам своюинформацию, мы ее сравним с нашей и дополним...
   Клеев сделал паузу. Очень важную паузу. Именно такие паузы несут в себе информации в переговорах больше, чем многочасовые беседы.
   – ...Возможно,– закончил Клеев.
   Можно было бы еще прямо в глаза назвать гостя придурком, плюнуть в глаза и приказать выкинуть уважаемого гостя на фиг. Но гость занимает очень высокий пост в дружественном государстве, много лет проработал в тамошних силовых ведомствах и вполне может понять смысл ответа и без такого подробного разъяснения.
   Китаец встал с кресла.
   – Нет, мы не возражаем, чтобы вы и дальше активно разрабатывали Африканские Территории. Насколько это возможно. Мы не станем принимать никаких мер даже в случае вашей активности по Индийской Территории... Но если вы попытаетесь еще раз предъявить нам такие несоразмерные требования, то мы вынуждены будем реагировать адекватно,– сказал, не вставая, Клеев.
   Не фиг продолжать корчить дружескую беседу. Китаец получил информацию, которую должен был получить. И все.
   – Надеюсь, сегодня к вечеру вы уже отправитесь домой... Могу, кстати, предложить путешествие на торпеде. За наш счет, естественно. Через пару часов будете в Пекине...
   – Слышал, вы реквизировали летательные аппараты у фирмы «Спецдоставка»...– Китаец продолжал стоять, глядя куда-то над головой Клеева.
   – Отчего же «реквизировали»? Если первоначально было заявлено, что торпеды переданы господину Исламову Братьями,– мы сохраняли статус-кво. Сейчас возникли предположения, что Братья... как бы это сформулировать точнее...– Клеев встал со своего кресла.– Пока все не устаканится и не выяснится, мы взяли имущество фирмы под государственный контроль. Рафаил Джафарович Исламов остался на своем месте и, кстати, просил передать вам... или кому-то из ваших, чтобы вы больше не обращались к нему напрямую.
   – Только через вас? – уточнил китаец.
   – Через меня,– подтвердил Клеев.– Мы понимаем, что программа ваших акций в Африке завязана на торпеды... Поэтому готовы всего за пятьдесят процентов от общей добычи оставить вашу договоренность со «Спецдоставкой» в силе. Еще есть просьбы и предложения?