Страница:
Щелчок. Ни вспышки выстрела, ни грохота. Простой металлический щелчок, голова Олега дернулась вправо.
Водитель нацелил пистолет, который держал в левой руке, через плечо, в лицо Клееву. Правой – оттолкнул убитого и отключил пульт.
Дверцы автомобиля Клеева распахнулись.
Герман Николаевич не кричал и не сопротивлялся, когда его выдернули с заднего сиденья. Он знал, как нужно себя вести при похищении, и не собирался рисковать. Если бы его хотели убить немедленно, то водитель – ну, Митрич, ну, сука продажная! – просто еще раз нажал бы на спуск своего пистолета.
Потом, может быть, Клеева и убьют, но сейчас и здесь он не собирался торопить убийц.
Покорно принял мешок на голову и, не сопротивляясь, подчинялся всем приказам похитителей. Приказов, кстати, было немного.
Два раза – «направо!», один раз – «стоять!».
Его посадили в какое-то транспортное средство, нечто вроде вагонетки – Клеев слышал частый стук колес и ощущал давление встречного ветра.
Ехали так минут тридцать.
Лязгнуло что-то металлическое и, похоже, громадное. Вот как старые ворота банковского хранилища.
Потом Клеева подтолкнули, он сделал три шага вперед.
– Можешь снять мешок,– сказала Катрин Артуа.– Не стесняйся.
Выполнив распоряжение, Клеев, естественно, Суку не увидел. Только динамик под потолком, возле лампы.
– Проходи,– сказал динамик голосом Артуа.– Нам нужно с тобой поболтать и обсудить некоторые обстоятельства.
А теперь вот еще и требуют раздеться.
Телом своим Клеев был, в общем, доволен, но если вдруг в Сети появится его изображение в голом виде... Вот он разденется, а из двери выскочат две-три голые девахи. Хрен кому что докажешь.
Но выбирать не приходится. Клеев снова выругался. От безысходности.
Открылась следующая дверь, в душевую.
Воду, слава богу, врубили нормальную, не кипяток или ледяную. Клеев постоял под душем минут пять, потом горячий воздух его обсушил, потом открылась следующая дверь.
В комнате на стуле были развешаны и разложены белье, носки, джинсы, светлая рубаха и теплый пуловер. Все его размера, даже туфли подошли.
Глянув на себя в зеркало, Клеев вдруг сообразил, что именно так он был одет в то, первое настоящее свидание с Брюссельской Сукой в две тысячи тринадцатом, в Швейцарии.
Брюссельская Сука решила напомнить ему... или себе... о прошлом? О том, что прошло давно и навсегда?
Чушь! Что-то Катрин задумала. Настолько важное, что выдала своего агента – Митрич, падла! – из самого ближнего окружения Клеева.
Следующая дверь была нормальной, без брони, кремальер и засовов. Деревянная, покрытая лаком дверь.
– Входи,– сказала мадам Артуа, когда Клеев открыл дверь.– Входи, присаживайся. Нам нужно поболтать.
– Поболтать? – Клеев не стал хлопать дверью, аккуратно прикрыл ее за собой и остановился перед Сукой, сидевшей на диване.
Дама также была одета в джинсы и пуловер.
– Поболтать? – повторил Клеев.– А если я тебя придушу? Просто сейчас возьму тебя нежно за горло и начну сжимать... сжимать...
– Ты давно кого-нибудь лично убил? – спросила Катрин.– Вот так, своими руками взял нежно за горло и сжимал... сжимал?.. Нет? Ну и не умничай, пожалуйста. Мы слишком влиятельные люди, чтобы лично заниматься такими вещами...
Клеев посмотрел на свои руки.
– И очень старые,– добавила Артуа.– Почти пенсионеры. Вот я и решила, отчего пенсионерам не собраться и не сесть вот так, просто, не поболтать...
– О чем?
– О жизни. О том, как продлить ее еще чуть-чуть...– Артуа еле заметно улыбнулась.– Да садись ты, старик, никто тебя не собирается убивать. Тебе, может быть, жизнь спасают. Садись.
И Клеев сел в кресло напротив дивана.
– Выпьешь? – спросила Артуа.
– Пошла ты... со своей выпивкой.– Странно, но ругаться совершенно не хотелось.– Хотела говорить – говори.
– Хорошо,– пожала плечами Катрин,– выпить можно и потом. А пока... Твой опекун давно с тобой разговаривал?
– Это ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. И не нужно сейчас притворяться и врать. Я понимаю, что слишком давно мы это делаем, даже сами себе мы не всегда говорим правду, но... настал момент, когда все это теряет смысл. От нас в эту минуту не зависит ничего. Можно только сидеть и ждать.
– Чего ждать?
– Не знаю, честно – не знаю. Мой мальчишка... обитатель космической станции, он называет это «полный песец». Я понимаю, что он говорит не о пушном звере. Твой старик как это именует?
– Апокалипсис...– сказал Клеев.
– И так, и так – конец света,– заключила Артуа.– Твой какие сроки называет?
Пауза. Клеев теребит пуговицу на рубахе.
– Ну не жмись, как целка,– с брезгливым выражением лица говорит Брюссельская Сука.– Он же тебе говорил? Обещал тебя вытащить, если что? Обещал ведь? И к какому моменту ты должен подготовить чемоданы? Он ведь тебе обещал предоставить убежище на космической станции, когда начнется Завершающая Стадия?
– Обещал.
– И мне обещал. А я от его имени обещала еще троим людям, двое из которых уже мертвы... вашими стараниями. А ты скольким обещал? Тоже троим?
– Пятерым – у нас большая страна, недоверчивые люди, пришлось рассказывать пятерым. И все они еще живы.– Клеев оставил в покое пуговицу и скрестил руки на груди.
Психологи называют это закрытой позой, свидетельствующей о неискренности и недоверии, Клеев боролся с этой своей привычкой очень долго и, как оказалось, безуспешно.
– И это все, что ты хотела узнать?
– Нет, это только преамбула.– Артуа налила в стакан коньяку, сделала маленький глоток.– Ты не ответил – какие сроки апокалипсиса называл твой опекун?
– Последний раз мы разговаривали с ним вчера. Я говорил ему о проблемах...– Клеев кашлянул и замолчал.
Он действительно отвык говорить правду. Вот хотел рассказать все, как было, а в горле запершило. Не нужно правды, потребовало подсознание. Ты что, с ума сошел, осведомилось тело? Не будь идиотом, Герман!
Ты очень удачно врал всю свою жизнь, ты так удачно врал, что смог прожить гораздо дольше, чем тебе пророчили... Зачем отказываться от того, что так тебе помогало?
Артуа терпеливо ждала. Она прекрасно понимала, что происходит с собеседником. Она и сама сражалась несколько часов, прежде чем смогла заставить... убедить... уговорить себя, что нужно рассказать правду.
Иначе они вымрут. Просто – вымрут.
– Хочешь, я расскажу, как для меня все это началось? – спросила Катрин Артуа.– Хочешь?
Клеев посмотрел ей в глаза и медленно покачал головой. Не хочет он этого знать. Не хочет. Он и о себе все с удовольствием забыл бы... Выбросил бы из головы.
– Ладно,– согласилась Катрин.– Тогда ответь мне на простой вопрос. Только не переадресовывай его мне. Просто – ответь. Хотя бы попытайся. Пожалуйста...
– Ну?
– Зачем тебе все это? – тихо спросила Артуа.
– Что «это»? – автоматически переспросил Клеев.
– Зачем ты ввязался во все это? Ради чего?
Клеев хмыкнул. Протянул руку к бутылке на столике. Замер и снова скрестил руки на груди.
– Ты уже десять лет вкалываешь на них.– Артуа ткнула пальцем вверх.– Что, только ради сохранения своей жизни? Или ты делаешь это ради всего человечества?
– Ну...
– Только не нужно про человечество. Чем мельче у человека душа, тем больше он думает о человечестве в целом. Ты хотел спасти людям жизнь? Нашу цивилизацию? А тех, кого ты, лично ты, отправил на смерть, тебе их не жалко? Не всех, но каждого?
Клеев пожал плечами.
Дурацкий вопрос. И разговор – дурацкий. Никакой разговор.
– Что это ты в лирику ударилась, милая? – У Клеева даже получилось улыбнуться.– По твоему приказу меньше часа назад убили моего телохранителя, Олега. А у него остались жена и сын. Ты что, не знала, что твои ученые в Клиниках тысячами прогоняют людей через братские подарки? Через Корабли, через кольца, через свалки и прочие мерзости... Ты это ради чего делала? Вы все – ради чего?
– Ради власти,– сказала еле слышно Катрин.– Ради чего еще? Власть, власть и власть. Очень простая пара: вопрос – ответ. Ради чего идешь на преступления – ради власти. Вопрос – ответ. А потом, через много лет, задаешь себе вопрос немного по-другому. Преступление – ради власти. А власть для чего? Тебе власть для чего, милый?
Она не пыталась его оскорбить. Она действительно хотела услышать ответ. Сравнить его ответ со своим. Клеев это понимал. Но это не значило, что он станет отвечать.
– Знаешь, власть мне напоминает наркотик. Вначале ты просто хочешь получить кайф. Расширить сознание, так сказать. Потом ты начинаешь принимать дозу за дозой, думая, что это отличает тебя от других... ты можешь, они – нет. И чтобы кайф сохранить, ты увеличиваешь дозу, идешь на преступление, чтобы добыть эту самую дозу, потом... потом ты понимаешь, что дальнейшее увеличение дозы тебя просто убьет, и делаешь выбор – рискнуть или сидеть на игле... уже не ради кайфа... а для того, чтобы не чувствовать себя дерьмом... при этом ты понимаешь, что все равно – дерьмо, но готов убить любого, кто тебе об этом скажет... ты жрешь наркотики, тычешь грязную иглу себе в вену, нюхаешь всякую дрянь, не можешь без этого и постоянно мечтаешь о том, чтобы этого не было. Чтобы не начиналось это. А потом – безумие и смерть.– Артуа повысила голос почти до крика.– Смерть!
– Красиво говоришь,– усмехнулся Клеев. Он успокоился, и улыбки давались ему гораздо легче.– Книги писать не пробовала? И главное – правильно все излагаешь. Очень точно. У вас в Европе по этому поводу большой опыт. Очень большой. Вы и демократию придумали, как... Ну да, как в Нидерландах продавали слабые наркотики, чтобы люди не лезли к тяжелым. Я ведь не с самой Встречи работаю с нашими космическими друзьями... Да и ты тоже. Меня уже потом привлекли, почти перед самым восстановлением Сети. Пришел человечек, рассказал, объяснил, дал связи на самом верху... а потом даже еще выше, на станции...
Он работал со мной целый месяц, прежде чем ребята со станции попросили его убрать. Причем – лично. И я справился... Что бы ты обо мне ни думала.
– Я – тоже,– сказала Артуа.– И меня потом стошнило прямо на труп. Думаю, что вначале было завербовано два-три человека, потом они нашли помощников и исполнителей, а потом этих ребят нашими руками убрали, обрубили горизонтальные связи, оставив только вертикальные.
– Если бы ты тогда отказалась – тебя просто убили бы. И меня...
– И из этого следует, что мы во всем этом дерьме только для того, чтобы выжить? Так?
– Так... А хоть бы и так! – выкрикнул Клеев.– Даже если бы вопрос поставили так – прожить еще минуту, но в дерьме, или умереть сразу, любой нормальный человек выбрал бы...
– Да-да, ваш Достоевский очень образно говорил об этом, о бездне, дожде и молниях, боли... Но и тогда я согласилась бы жить! Но он, кажется, что-то говорил о детской слезинке... Что это слишком большая цена...
– А я заплатил свою цену.– Клеев хотел вскочить с кресла, но вдруг понял, что если сейчас сорвется, то может наделать глупостей – убить мадам Артуа или размозжить о стену собственную голову.– Я – заплатил. Жена и обе дочери... Я не успел проскочить к ним, пока не было выставлено оцепление. Если бы успел – вместе с ними умер бы, покрытый плесенью или расстрелянный заградотрядом. Этой платы недостаточно? У тебя никогда никого не было, Сука. Ни детей, ни семьи. У тебя и матери-то не было! Не может быть у таких тварей матерей, и Господь вас стерилизует!
– Зачем «Господь»? Контрацептивы, операция в закрытой клинике...– Артуа снова налила себе коньяку, но выпила на этот раз залпом, как яд.– Вначале казалось, что это только временно, вот стабилизируется карьера, положение в обществе... Потом... Потом понимаешь, что это уже не зависит от тебя... Но продолжаешь стремиться к власти, драться за нее, рвать глотки и раздвигать ноги... А в конце маячит все тот же вопрос – зачем?
И коньяк не берет,– пожаловалась мадам Артуа.– Пью, а он как вода.
– Попробуй водки...
– Или яду...– Катрин снова налила и снова залпом выпила.– Меня сейчас даже яд не возьмет, наверное. Там, на поверхности, все выгорит и расплавится, а здесь, в бункере, я буду сидеть и наблюдать в зеркале, как старею. Потом зеркало рассыплется от возраста, а я все буду стареть-стареть-стареть... Знаешь, зачем я тебя сюда доставила, Герман?
– Чтобы поскулить и пожаловаться на суку жизнь. Отдай коньяк, у тебя уже глаза в разные стороны смотрят.– Касеев отобрал бутылку, покрутил в руках и отхлебнул, прямо из горлышка.– Коньяк как коньяк... Хоть это вы тут делать умеете. Ты меня когда отсюда выпустишь?
– Не знаю. Может, завтра. Может, никогда. Не смотри на меня так – мы ведь вместе выйдем. Или останемся. Ты ведь знаешь о моем секретном институте? – неожиданно сменила тему Артуа.
– Полагаю, как и ты о моем.
– Как и я о твоем... Но вы делаете упор на технологии. Делийский институт это ведь вы сломали. Во-первых, чтобы получить доступ к их разработкам, а во-вторых, чтобы убрать конкурентов. Мои люди очень на вас обиделись тогда, даже требовали санкций. Например, запустить вирус в вентиляцию вашего института. Найти институт и запустить вирус в вентиляцию...
– Он работает на замкнутом цикле. Задолбаетесь вентиляцию искать...
– И это тоже. Но не в этом дело. Мои люди занялись биологией. Мы ее назвали пограничной биологией. На стыке с Братьями. И обнаружили множество смешных вещей...
– Вы о чужекрысах и чужерыбах? – осведомился Клеев.
– И о них – тоже. Не задумывался, отчего нет этих тварей в Африке? Все тело континента утыкано Территориями – пятнадцать штук,– и нет ни одной чужекрысы. В Красном море чужерыбы есть, в Египте – чужекрысы есть, а ниже линии Сахары – нету. Твои об этом что-то говорили?
– Не интересовался.
– Ну да, ну да, вас же больше интересуют техника и аппаратура, не подверженная воздействию Кораблей... Хотела вас поздравить, ребята, молодцы. Мы информацию с результатами последних испытаний получили – впечатляет.
И «летучие рыбы», которые вы так замечательно испытывали в Крыму, чтобы американцы убедились в их работоспособности и обменяли, как им кажется, временно, на три десятка ядерных боеголовок...
Что всполошился? Думал – все в секрете? Не волнуйся, мои люди, раскопавшие это, к сожалению, погибли. Я, правда, не поняла, зачем было организовывать утечку информации из Кремля, с той папочкой? С подложным видеорядом?
Да не молчи ты с таким многозначительно-потрясенным видом. Я ведь тоже тебе много интересного расскажу... Очень много...
Хочешь, про то, что этот ваш китайский представитель был создан тем же инженером, что ваял скандальную картинку с дипломатическим казусом. Только картинку он ваял по вашему приказу, а менял информацию о китайце – Чжао Цяне, кажется – и обеспечивал телефонные переговоры якобы с Китаем уже по нашей просьбе. Ну, не совсем по нашей, по просьбе Алексея Горенко, но инициатива все равно исходила от нас. Мы вывели Горенко на этого кремлевского техника. А техник, помимо всего прочего, вначале сделал замены в базе данных, потом обеспечил телефонный разговор, в котором якобы китайцы попросили о сугубо конфиденциальном разговоре... Ну, не станут же ваши руководители перезванивать в Пекин, чтобы уточнить, был ли разговор на самом деле.
Нам нужно было проверить сочетание нити «паука» с вросшим в поле, Горенко хотел получить основания для переговоров с Ассоциацией «пауков», а тот несчастный бурят, согласившийся сыграть роль китайского представителя, искал повод для переселения в Сеть... не слышал о новой теории?
Клеев промолчал.
– А мы не просто слышали, мы ее активно распространяли... Нет, не то чтобы мы врали, вероятность переселения была, но... Ну, не пробовали мы, честно – не пробовали. И до сих пор не понимаем, получилось у бурята или нет.
Катрин Артуа неожиданно засмеялась:
– Я тебе сейчас рассказываю это, а сама верю не до конца. А уж ты, наверное, не веришь ни единому моему слову...
– О Горенко – верю. Тот еще кадр. Мы его внедрили к вам, чтобы он качал для нас информацию и в конце концов обеспечил ту самую операцию с Адаптационной клиникой...
– А мой космический мальчик попросил, чтобы именно Горенко оставили в Клинике после эвакуации наших людей... если бы я знала, что меня так подставят в результате...
– А потом оказалось, что Горенко работает еще на кого-то...
– На себя он работает. На то, что считает правильным. И ему иногда кажется, что он ловко всех обходит...
– Кажется...– повторил Клеев за Артуа.
– Вот именно – кажется. Всем все только кажется. Постамериканцам кажется, что они смогут вернуть себе свои земли при поддержке вашего высшего руководства, вашему высшему руководству кажется, что они смогли заполучить последнее ядерное оружие на Земле... свое-то собственное пришлось утилизировать по приказу Братьев, а Гавайи и Аляска в договор не входили... Но что-то мне подсказывает, что и тех и других кто-то очень хитрый уже обманул...
– И кто же?
– Да хоть ты! Только мне кажется, что и его тоже обманули. И знаешь, кто его обманул? – Артуа понизила голос почти до шепота.
– Кто? – спросил Клеев.
– Сказать, кто тебя обманул? – переспросила Артуа.
Клеев поморщился.
– А ты думал, что все пройдет чисто? В этом мире больше нет секретов, милый. Ты разве не заметил, что мы живем в совсем другом мире, не в том, который был десять лет назад? Изменились законы не только юридические, но и физические. Та самая плесень, которая убила твою семью, не считая миллионы менее важных для тебя людей... Ты ведь знаешь, что не было ни вируса, ни других возбудителей. Мне долго пытались объяснить, как все было, но потом махнули рукой и привели в пример кровь.
Плесень была не возбудителем, а результатом. Гноем она была, наша смертельная плесень. Как это происходит в крови – мельчайшие частички атакуют инородный предмет, оседают, накапливаются белесым слоем... Только в нашем случае гной был другого цвета...
– Об этой... теории... я слышал,– сказал Клеев.– Красиво, изящно, но совершенно бездоказательно. Что воздействовало? Что оседало?
– Куда делись ядерные боеголовки? – в тон ему подхватила Артуа.– Ты в курсе, что Зеленая крошка первоначально имела очень слабое действие? Нужно было целенаправленно надышаться этой дряни... Потому никто и не заметил этого. Сразу.
Потом, года через четыре, зафиксировали усиление. Теперь уже не нужно было захлебываться пылью прямо возле Корабля и под его благотворным воздействием. Можно было обойтись несколькими дозами. Привыкание наступало через полгода приблизительно. Затем – через месяц. А меньше десяти месяцев назад стало достаточно одной дозы. Проломился сквозь боль и страх к Кораблю, поднял понюшку зелени с земли, вдохнул – и ты включаешься в информационную цепочку.
– В какую цепочку? – переспросил Клеев.
Ему ужасно хотелось спросить о боеголовках. Отправляясь этой ночью спать, он был уверен, что с ними все в порядке, что отправлены они по назначению... Метода общая, проверенная. Через кольца из посольств – в центральный коммуникационный пункт. Затем приехал длинномер с проверенным водителем, с кольцом в фургоне, и через это кольцо отправили... не могло быть ошибки. Кольца существуют парами... только парами. Это только Гриф может гулять по кольцам произвольно...
– Есть цепочка пищевая – кто выше, тот имеет возможность кушать нижестоящего. А вот теперь появилась информационная цепочка. Она была раньше, но не такая безусловная, как пищевая. Это было из области социологии и политики. А теперь – на биологическом уровне. Тот, кто вначале подошел к Кораблю, а потом причастился, имеет безусловную возможность контролировать тех, кто нюхал зелень как наркотики. Он может управлять ими, может получать через них информацию... Он – хищник, а они – травоядные. И хищники неуязвимы для «пауков»...
– Подожди,– оборвал Артуа Клеев.– Ты хочешь сказать, что боеголовки...
– Я это не хочу сказать. Я это сказала. Честно и однозначно. Все ведь очень просто в нынешнем мире. Берешь проверенного и испытанного водителя, перекупаешь его... или подвешиваешь на нить... или подсаживаешь на зелень... заменяешь у него в фургоне кольцо...– кто сможет отличить одно кольцо от другого?
Но ты не волнуйся, в твоем случае все было еще проще. Один из наших с тобой космических опекунов просто приказал произвести ротацию. Кстати, эти наши прекрасные фургоны регулярно меняют кольца, чтобы предотвратить возможность... тс-с...– Артуа поднесла палец к губам,– малейшую возможность найти то самое кольцо – вход на станцию. На ту самую космическую станцию. Может быть, это только слухи. А может, есть возможность захватить фургон и бросить на станцию десятка два специально подготовленных ребят... или одного «паука»... или даже отправиться самому...
– Ты сегодня слишком много болтаешь,– сказал Клеев.– Такой пьяной и болтливой я тебя никогда не видел.
– А я себя и сама такой не видела. А мои любимые ученые никогда не видели, чтобы зеленая пыль становилась такой мощной. Сегодня тысячи людей попадают в зависимость. Достаточно просто поднести крупинку к лицу...
А те, кто уже нюхал раньше, чувствуют непреодолимое влечение, готовы убивать, чтобы добраться до порошка... и убивают. Сегодня... сейчас... в эту секунду... и их тоже убивают – разрозненно пока, только поймав на месте преступления... А через час-два начнут убивать массово и организованно... Люди скоро получат очень веский аргумент... и начнется это, как всегда, с России... Но пронесется по всему миру... Опять-таки как всегда.
Видишь ли, оказалось, что и все остальные братские артефакты... все, найденное на Территориях и сделанное по братским технологиям, начало вести себя как Зеленая крошка в самом начале. От них нельзя стать наркоманом, но они пахнут для наркомана... как валерьянка для кошек. И сейчас всякий обладатель экзотического сувенира может подвергнуться нападению травоядного...
Артуа снова засмеялась. Она, казалось, не может сфокусировать зрение на своем собеседнике, но голос ее был совершенно трезв, а слова строились в фразы без видимых усилий.
– Ты полагаешь, что история с Зеленой крошкой возникла случайно и случайно же развивалась до нынешнего катастрофического уровня? И «пауки», полагаешь, возникли случайно? Ты еще не понял, что это не Братья... нет, не они... и даже не те двое, сам знаешь кто, а все это мы, люди. Вершина пищевой цепочки человечества. Мы все это придумали... нашли способ использовать... Вы ведь поддерживаете третью силу... Этих неизвестных и неуловимых из настоящего подполья. Поддерживаете?
– Мне не нравится беседовать с пьяной...
– А кто тебя спрашивает – нравится, не нравится... Я вообще могла... да и сейчас могу приказать ребятам, чтобы они тебе раскаленную кочергу в задницу вставили... Подвесили к потолку за яйца...– Артуа махнула рукой.– Я почему говорю так уверенно о третьей силе... Мы ведь и сами их поддерживаем... Смешно? Мы боремся друг с другом, имея одних и тех же хозяев там наверху, и поддерживаем одновременно тех, кто пытается... готовится вести борьбу против этих верхних... Знаешь, что я тебе скажу... У меня возникает впечатление, что нам позволяют драться друг с другом, чтобы мы могли без скуки скоротать паузу между Встречей и Завершающей Стадией. Мы боремся, тащим к себе побольше всякой удивительной всячины с Территорий... а потом эта всячина начинает пережевывать нас, наш мир, наши законы, мысли, совесть, мозг... Будто кто-то перерабатывает нас в одно тщательно порубленное месиво... в тесто... в мясной фарш, добавляя специй по вкусу, зелени...
– Заткнулась бы ты лучше,– пробормотал Клеев.
– Не груби даме преклонных лет,– потребовала мадам Артуа.– Я давно не получала такого удовольствия. Это так здорово – говорить то, что думаешь... Попробуй...
– Зачем? Прошлый раз, когда ты врезала мне по лицу... Ты гарантировала безопасность. А мальчишка, как оказалось, все слышал. Все знал и, в общем, одобрил... Хотя мне показалось, что ему было немного не до того. Так почему я должен тебе верить? О зеленой дряни... Ну да, меня о чем-то таком предупреждали... Но ведь не это главное... Информационная цепочка и призраки в Сети... Чушь собачья...
– Ты пей,– посоветовала Катрин,– не стесняйся.
Клеев поднес горлышко бутылки к губам, собрался выпить... и поставил бутылку на стол.
– Думаешь, я нажрусь и спьяну начну мести языком, вот как ты?
– Думаю,– кивнула Катрин.
– А вот хренушки! Мне не нужно пить, я и так могу разговаривать... Ты знаешь, для чего ставят блоки памяти во всю электронную и компьютерную дребедень?
– Чтобы они помнили...
– Дура пьяная...
– Почему же? Да, пьяная, но не дура...
– Мы тоже думали, что все эти блоки памяти по братским технологиям для того, чтобы хранить информацию... Поначалу, когда восстанавливали Сеть, никто особо не интересовался, как оно работает и из чего печет эти процессоры и блоки. Берешь зародыш, накладываешь на него прилагающуюся в комплекте матрицу, вводишь код и получаешь эдакий минизавод. Подводишь к нему электричество, загружаешь песок, а с другой стороны получаешь те самые блоки. Ставишь в старые компьютеры, в телевизоры, телефоны и прочую хренотень... И все работает.
Написано на блоке десять гигабайт – значит ровно десять туда и вместится. Написано миллион – будет миллион... Все просто... А потом оказалось, что ни хрена подобного. Ничего! Эти самые блоки памяти не предоставляют объемы памяти, а наоборот – ограничивают. Чтоб этот мобильник не мог вместить больше, чем указано на упаковке. И компьютер – тоже.
Водитель нацелил пистолет, который держал в левой руке, через плечо, в лицо Клееву. Правой – оттолкнул убитого и отключил пульт.
Дверцы автомобиля Клеева распахнулись.
Герман Николаевич не кричал и не сопротивлялся, когда его выдернули с заднего сиденья. Он знал, как нужно себя вести при похищении, и не собирался рисковать. Если бы его хотели убить немедленно, то водитель – ну, Митрич, ну, сука продажная! – просто еще раз нажал бы на спуск своего пистолета.
Потом, может быть, Клеева и убьют, но сейчас и здесь он не собирался торопить убийц.
Покорно принял мешок на голову и, не сопротивляясь, подчинялся всем приказам похитителей. Приказов, кстати, было немного.
Два раза – «направо!», один раз – «стоять!».
Его посадили в какое-то транспортное средство, нечто вроде вагонетки – Клеев слышал частый стук колес и ощущал давление встречного ветра.
Ехали так минут тридцать.
Лязгнуло что-то металлическое и, похоже, громадное. Вот как старые ворота банковского хранилища.
Потом Клеева подтолкнули, он сделал три шага вперед.
– Можешь снять мешок,– сказала Катрин Артуа.– Не стесняйся.
Выполнив распоряжение, Клеев, естественно, Суку не увидел. Только динамик под потолком, возле лампы.
– Проходи,– сказал динамик голосом Артуа.– Нам нужно с тобой поболтать и обсудить некоторые обстоятельства.
А теперь вот еще и требуют раздеться.
Телом своим Клеев был, в общем, доволен, но если вдруг в Сети появится его изображение в голом виде... Вот он разденется, а из двери выскочат две-три голые девахи. Хрен кому что докажешь.
Но выбирать не приходится. Клеев снова выругался. От безысходности.
Открылась следующая дверь, в душевую.
Воду, слава богу, врубили нормальную, не кипяток или ледяную. Клеев постоял под душем минут пять, потом горячий воздух его обсушил, потом открылась следующая дверь.
В комнате на стуле были развешаны и разложены белье, носки, джинсы, светлая рубаха и теплый пуловер. Все его размера, даже туфли подошли.
Глянув на себя в зеркало, Клеев вдруг сообразил, что именно так он был одет в то, первое настоящее свидание с Брюссельской Сукой в две тысячи тринадцатом, в Швейцарии.
Брюссельская Сука решила напомнить ему... или себе... о прошлом? О том, что прошло давно и навсегда?
Чушь! Что-то Катрин задумала. Настолько важное, что выдала своего агента – Митрич, падла! – из самого ближнего окружения Клеева.
Следующая дверь была нормальной, без брони, кремальер и засовов. Деревянная, покрытая лаком дверь.
– Входи,– сказала мадам Артуа, когда Клеев открыл дверь.– Входи, присаживайся. Нам нужно поболтать.
– Поболтать? – Клеев не стал хлопать дверью, аккуратно прикрыл ее за собой и остановился перед Сукой, сидевшей на диване.
Дама также была одета в джинсы и пуловер.
– Поболтать? – повторил Клеев.– А если я тебя придушу? Просто сейчас возьму тебя нежно за горло и начну сжимать... сжимать...
– Ты давно кого-нибудь лично убил? – спросила Катрин.– Вот так, своими руками взял нежно за горло и сжимал... сжимал?.. Нет? Ну и не умничай, пожалуйста. Мы слишком влиятельные люди, чтобы лично заниматься такими вещами...
Клеев посмотрел на свои руки.
– И очень старые,– добавила Артуа.– Почти пенсионеры. Вот я и решила, отчего пенсионерам не собраться и не сесть вот так, просто, не поболтать...
– О чем?
– О жизни. О том, как продлить ее еще чуть-чуть...– Артуа еле заметно улыбнулась.– Да садись ты, старик, никто тебя не собирается убивать. Тебе, может быть, жизнь спасают. Садись.
И Клеев сел в кресло напротив дивана.
– Выпьешь? – спросила Артуа.
– Пошла ты... со своей выпивкой.– Странно, но ругаться совершенно не хотелось.– Хотела говорить – говори.
– Хорошо,– пожала плечами Катрин,– выпить можно и потом. А пока... Твой опекун давно с тобой разговаривал?
– Это ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. И не нужно сейчас притворяться и врать. Я понимаю, что слишком давно мы это делаем, даже сами себе мы не всегда говорим правду, но... настал момент, когда все это теряет смысл. От нас в эту минуту не зависит ничего. Можно только сидеть и ждать.
– Чего ждать?
– Не знаю, честно – не знаю. Мой мальчишка... обитатель космической станции, он называет это «полный песец». Я понимаю, что он говорит не о пушном звере. Твой старик как это именует?
– Апокалипсис...– сказал Клеев.
– И так, и так – конец света,– заключила Артуа.– Твой какие сроки называет?
Пауза. Клеев теребит пуговицу на рубахе.
– Ну не жмись, как целка,– с брезгливым выражением лица говорит Брюссельская Сука.– Он же тебе говорил? Обещал тебя вытащить, если что? Обещал ведь? И к какому моменту ты должен подготовить чемоданы? Он ведь тебе обещал предоставить убежище на космической станции, когда начнется Завершающая Стадия?
– Обещал.
– И мне обещал. А я от его имени обещала еще троим людям, двое из которых уже мертвы... вашими стараниями. А ты скольким обещал? Тоже троим?
– Пятерым – у нас большая страна, недоверчивые люди, пришлось рассказывать пятерым. И все они еще живы.– Клеев оставил в покое пуговицу и скрестил руки на груди.
Психологи называют это закрытой позой, свидетельствующей о неискренности и недоверии, Клеев боролся с этой своей привычкой очень долго и, как оказалось, безуспешно.
– И это все, что ты хотела узнать?
– Нет, это только преамбула.– Артуа налила в стакан коньяку, сделала маленький глоток.– Ты не ответил – какие сроки апокалипсиса называл твой опекун?
– Последний раз мы разговаривали с ним вчера. Я говорил ему о проблемах...– Клеев кашлянул и замолчал.
Он действительно отвык говорить правду. Вот хотел рассказать все, как было, а в горле запершило. Не нужно правды, потребовало подсознание. Ты что, с ума сошел, осведомилось тело? Не будь идиотом, Герман!
Ты очень удачно врал всю свою жизнь, ты так удачно врал, что смог прожить гораздо дольше, чем тебе пророчили... Зачем отказываться от того, что так тебе помогало?
Артуа терпеливо ждала. Она прекрасно понимала, что происходит с собеседником. Она и сама сражалась несколько часов, прежде чем смогла заставить... убедить... уговорить себя, что нужно рассказать правду.
Иначе они вымрут. Просто – вымрут.
– Хочешь, я расскажу, как для меня все это началось? – спросила Катрин Артуа.– Хочешь?
Клеев посмотрел ей в глаза и медленно покачал головой. Не хочет он этого знать. Не хочет. Он и о себе все с удовольствием забыл бы... Выбросил бы из головы.
– Ладно,– согласилась Катрин.– Тогда ответь мне на простой вопрос. Только не переадресовывай его мне. Просто – ответь. Хотя бы попытайся. Пожалуйста...
– Ну?
– Зачем тебе все это? – тихо спросила Артуа.
– Что «это»? – автоматически переспросил Клеев.
– Зачем ты ввязался во все это? Ради чего?
Клеев хмыкнул. Протянул руку к бутылке на столике. Замер и снова скрестил руки на груди.
– Ты уже десять лет вкалываешь на них.– Артуа ткнула пальцем вверх.– Что, только ради сохранения своей жизни? Или ты делаешь это ради всего человечества?
– Ну...
– Только не нужно про человечество. Чем мельче у человека душа, тем больше он думает о человечестве в целом. Ты хотел спасти людям жизнь? Нашу цивилизацию? А тех, кого ты, лично ты, отправил на смерть, тебе их не жалко? Не всех, но каждого?
Клеев пожал плечами.
Дурацкий вопрос. И разговор – дурацкий. Никакой разговор.
– Что это ты в лирику ударилась, милая? – У Клеева даже получилось улыбнуться.– По твоему приказу меньше часа назад убили моего телохранителя, Олега. А у него остались жена и сын. Ты что, не знала, что твои ученые в Клиниках тысячами прогоняют людей через братские подарки? Через Корабли, через кольца, через свалки и прочие мерзости... Ты это ради чего делала? Вы все – ради чего?
– Ради власти,– сказала еле слышно Катрин.– Ради чего еще? Власть, власть и власть. Очень простая пара: вопрос – ответ. Ради чего идешь на преступления – ради власти. Вопрос – ответ. А потом, через много лет, задаешь себе вопрос немного по-другому. Преступление – ради власти. А власть для чего? Тебе власть для чего, милый?
Она не пыталась его оскорбить. Она действительно хотела услышать ответ. Сравнить его ответ со своим. Клеев это понимал. Но это не значило, что он станет отвечать.
– Знаешь, власть мне напоминает наркотик. Вначале ты просто хочешь получить кайф. Расширить сознание, так сказать. Потом ты начинаешь принимать дозу за дозой, думая, что это отличает тебя от других... ты можешь, они – нет. И чтобы кайф сохранить, ты увеличиваешь дозу, идешь на преступление, чтобы добыть эту самую дозу, потом... потом ты понимаешь, что дальнейшее увеличение дозы тебя просто убьет, и делаешь выбор – рискнуть или сидеть на игле... уже не ради кайфа... а для того, чтобы не чувствовать себя дерьмом... при этом ты понимаешь, что все равно – дерьмо, но готов убить любого, кто тебе об этом скажет... ты жрешь наркотики, тычешь грязную иглу себе в вену, нюхаешь всякую дрянь, не можешь без этого и постоянно мечтаешь о том, чтобы этого не было. Чтобы не начиналось это. А потом – безумие и смерть.– Артуа повысила голос почти до крика.– Смерть!
– Красиво говоришь,– усмехнулся Клеев. Он успокоился, и улыбки давались ему гораздо легче.– Книги писать не пробовала? И главное – правильно все излагаешь. Очень точно. У вас в Европе по этому поводу большой опыт. Очень большой. Вы и демократию придумали, как... Ну да, как в Нидерландах продавали слабые наркотики, чтобы люди не лезли к тяжелым. Я ведь не с самой Встречи работаю с нашими космическими друзьями... Да и ты тоже. Меня уже потом привлекли, почти перед самым восстановлением Сети. Пришел человечек, рассказал, объяснил, дал связи на самом верху... а потом даже еще выше, на станции...
Он работал со мной целый месяц, прежде чем ребята со станции попросили его убрать. Причем – лично. И я справился... Что бы ты обо мне ни думала.
– Я – тоже,– сказала Артуа.– И меня потом стошнило прямо на труп. Думаю, что вначале было завербовано два-три человека, потом они нашли помощников и исполнителей, а потом этих ребят нашими руками убрали, обрубили горизонтальные связи, оставив только вертикальные.
– Если бы ты тогда отказалась – тебя просто убили бы. И меня...
– И из этого следует, что мы во всем этом дерьме только для того, чтобы выжить? Так?
– Так... А хоть бы и так! – выкрикнул Клеев.– Даже если бы вопрос поставили так – прожить еще минуту, но в дерьме, или умереть сразу, любой нормальный человек выбрал бы...
– Да-да, ваш Достоевский очень образно говорил об этом, о бездне, дожде и молниях, боли... Но и тогда я согласилась бы жить! Но он, кажется, что-то говорил о детской слезинке... Что это слишком большая цена...
– А я заплатил свою цену.– Клеев хотел вскочить с кресла, но вдруг понял, что если сейчас сорвется, то может наделать глупостей – убить мадам Артуа или размозжить о стену собственную голову.– Я – заплатил. Жена и обе дочери... Я не успел проскочить к ним, пока не было выставлено оцепление. Если бы успел – вместе с ними умер бы, покрытый плесенью или расстрелянный заградотрядом. Этой платы недостаточно? У тебя никогда никого не было, Сука. Ни детей, ни семьи. У тебя и матери-то не было! Не может быть у таких тварей матерей, и Господь вас стерилизует!
– Зачем «Господь»? Контрацептивы, операция в закрытой клинике...– Артуа снова налила себе коньяку, но выпила на этот раз залпом, как яд.– Вначале казалось, что это только временно, вот стабилизируется карьера, положение в обществе... Потом... Потом понимаешь, что это уже не зависит от тебя... Но продолжаешь стремиться к власти, драться за нее, рвать глотки и раздвигать ноги... А в конце маячит все тот же вопрос – зачем?
И коньяк не берет,– пожаловалась мадам Артуа.– Пью, а он как вода.
– Попробуй водки...
– Или яду...– Катрин снова налила и снова залпом выпила.– Меня сейчас даже яд не возьмет, наверное. Там, на поверхности, все выгорит и расплавится, а здесь, в бункере, я буду сидеть и наблюдать в зеркале, как старею. Потом зеркало рассыплется от возраста, а я все буду стареть-стареть-стареть... Знаешь, зачем я тебя сюда доставила, Герман?
– Чтобы поскулить и пожаловаться на суку жизнь. Отдай коньяк, у тебя уже глаза в разные стороны смотрят.– Касеев отобрал бутылку, покрутил в руках и отхлебнул, прямо из горлышка.– Коньяк как коньяк... Хоть это вы тут делать умеете. Ты меня когда отсюда выпустишь?
– Не знаю. Может, завтра. Может, никогда. Не смотри на меня так – мы ведь вместе выйдем. Или останемся. Ты ведь знаешь о моем секретном институте? – неожиданно сменила тему Артуа.
– Полагаю, как и ты о моем.
– Как и я о твоем... Но вы делаете упор на технологии. Делийский институт это ведь вы сломали. Во-первых, чтобы получить доступ к их разработкам, а во-вторых, чтобы убрать конкурентов. Мои люди очень на вас обиделись тогда, даже требовали санкций. Например, запустить вирус в вентиляцию вашего института. Найти институт и запустить вирус в вентиляцию...
– Он работает на замкнутом цикле. Задолбаетесь вентиляцию искать...
– И это тоже. Но не в этом дело. Мои люди занялись биологией. Мы ее назвали пограничной биологией. На стыке с Братьями. И обнаружили множество смешных вещей...
– Вы о чужекрысах и чужерыбах? – осведомился Клеев.
– И о них – тоже. Не задумывался, отчего нет этих тварей в Африке? Все тело континента утыкано Территориями – пятнадцать штук,– и нет ни одной чужекрысы. В Красном море чужерыбы есть, в Египте – чужекрысы есть, а ниже линии Сахары – нету. Твои об этом что-то говорили?
– Не интересовался.
– Ну да, ну да, вас же больше интересуют техника и аппаратура, не подверженная воздействию Кораблей... Хотела вас поздравить, ребята, молодцы. Мы информацию с результатами последних испытаний получили – впечатляет.
И «летучие рыбы», которые вы так замечательно испытывали в Крыму, чтобы американцы убедились в их работоспособности и обменяли, как им кажется, временно, на три десятка ядерных боеголовок...
Что всполошился? Думал – все в секрете? Не волнуйся, мои люди, раскопавшие это, к сожалению, погибли. Я, правда, не поняла, зачем было организовывать утечку информации из Кремля, с той папочкой? С подложным видеорядом?
Да не молчи ты с таким многозначительно-потрясенным видом. Я ведь тоже тебе много интересного расскажу... Очень много...
Хочешь, про то, что этот ваш китайский представитель был создан тем же инженером, что ваял скандальную картинку с дипломатическим казусом. Только картинку он ваял по вашему приказу, а менял информацию о китайце – Чжао Цяне, кажется – и обеспечивал телефонные переговоры якобы с Китаем уже по нашей просьбе. Ну, не совсем по нашей, по просьбе Алексея Горенко, но инициатива все равно исходила от нас. Мы вывели Горенко на этого кремлевского техника. А техник, помимо всего прочего, вначале сделал замены в базе данных, потом обеспечил телефонный разговор, в котором якобы китайцы попросили о сугубо конфиденциальном разговоре... Ну, не станут же ваши руководители перезванивать в Пекин, чтобы уточнить, был ли разговор на самом деле.
Нам нужно было проверить сочетание нити «паука» с вросшим в поле, Горенко хотел получить основания для переговоров с Ассоциацией «пауков», а тот несчастный бурят, согласившийся сыграть роль китайского представителя, искал повод для переселения в Сеть... не слышал о новой теории?
Клеев промолчал.
– А мы не просто слышали, мы ее активно распространяли... Нет, не то чтобы мы врали, вероятность переселения была, но... Ну, не пробовали мы, честно – не пробовали. И до сих пор не понимаем, получилось у бурята или нет.
Катрин Артуа неожиданно засмеялась:
– Я тебе сейчас рассказываю это, а сама верю не до конца. А уж ты, наверное, не веришь ни единому моему слову...
– О Горенко – верю. Тот еще кадр. Мы его внедрили к вам, чтобы он качал для нас информацию и в конце концов обеспечил ту самую операцию с Адаптационной клиникой...
– А мой космический мальчик попросил, чтобы именно Горенко оставили в Клинике после эвакуации наших людей... если бы я знала, что меня так подставят в результате...
– А потом оказалось, что Горенко работает еще на кого-то...
– На себя он работает. На то, что считает правильным. И ему иногда кажется, что он ловко всех обходит...
– Кажется...– повторил Клеев за Артуа.
– Вот именно – кажется. Всем все только кажется. Постамериканцам кажется, что они смогут вернуть себе свои земли при поддержке вашего высшего руководства, вашему высшему руководству кажется, что они смогли заполучить последнее ядерное оружие на Земле... свое-то собственное пришлось утилизировать по приказу Братьев, а Гавайи и Аляска в договор не входили... Но что-то мне подсказывает, что и тех и других кто-то очень хитрый уже обманул...
– И кто же?
– Да хоть ты! Только мне кажется, что и его тоже обманули. И знаешь, кто его обманул? – Артуа понизила голос почти до шепота.
– Кто? – спросил Клеев.
– Сказать, кто тебя обманул? – переспросила Артуа.
Клеев поморщился.
– А ты думал, что все пройдет чисто? В этом мире больше нет секретов, милый. Ты разве не заметил, что мы живем в совсем другом мире, не в том, который был десять лет назад? Изменились законы не только юридические, но и физические. Та самая плесень, которая убила твою семью, не считая миллионы менее важных для тебя людей... Ты ведь знаешь, что не было ни вируса, ни других возбудителей. Мне долго пытались объяснить, как все было, но потом махнули рукой и привели в пример кровь.
Плесень была не возбудителем, а результатом. Гноем она была, наша смертельная плесень. Как это происходит в крови – мельчайшие частички атакуют инородный предмет, оседают, накапливаются белесым слоем... Только в нашем случае гной был другого цвета...
– Об этой... теории... я слышал,– сказал Клеев.– Красиво, изящно, но совершенно бездоказательно. Что воздействовало? Что оседало?
– Куда делись ядерные боеголовки? – в тон ему подхватила Артуа.– Ты в курсе, что Зеленая крошка первоначально имела очень слабое действие? Нужно было целенаправленно надышаться этой дряни... Потому никто и не заметил этого. Сразу.
Потом, года через четыре, зафиксировали усиление. Теперь уже не нужно было захлебываться пылью прямо возле Корабля и под его благотворным воздействием. Можно было обойтись несколькими дозами. Привыкание наступало через полгода приблизительно. Затем – через месяц. А меньше десяти месяцев назад стало достаточно одной дозы. Проломился сквозь боль и страх к Кораблю, поднял понюшку зелени с земли, вдохнул – и ты включаешься в информационную цепочку.
– В какую цепочку? – переспросил Клеев.
Ему ужасно хотелось спросить о боеголовках. Отправляясь этой ночью спать, он был уверен, что с ними все в порядке, что отправлены они по назначению... Метода общая, проверенная. Через кольца из посольств – в центральный коммуникационный пункт. Затем приехал длинномер с проверенным водителем, с кольцом в фургоне, и через это кольцо отправили... не могло быть ошибки. Кольца существуют парами... только парами. Это только Гриф может гулять по кольцам произвольно...
– Есть цепочка пищевая – кто выше, тот имеет возможность кушать нижестоящего. А вот теперь появилась информационная цепочка. Она была раньше, но не такая безусловная, как пищевая. Это было из области социологии и политики. А теперь – на биологическом уровне. Тот, кто вначале подошел к Кораблю, а потом причастился, имеет безусловную возможность контролировать тех, кто нюхал зелень как наркотики. Он может управлять ими, может получать через них информацию... Он – хищник, а они – травоядные. И хищники неуязвимы для «пауков»...
– Подожди,– оборвал Артуа Клеев.– Ты хочешь сказать, что боеголовки...
– Я это не хочу сказать. Я это сказала. Честно и однозначно. Все ведь очень просто в нынешнем мире. Берешь проверенного и испытанного водителя, перекупаешь его... или подвешиваешь на нить... или подсаживаешь на зелень... заменяешь у него в фургоне кольцо...– кто сможет отличить одно кольцо от другого?
Но ты не волнуйся, в твоем случае все было еще проще. Один из наших с тобой космических опекунов просто приказал произвести ротацию. Кстати, эти наши прекрасные фургоны регулярно меняют кольца, чтобы предотвратить возможность... тс-с...– Артуа поднесла палец к губам,– малейшую возможность найти то самое кольцо – вход на станцию. На ту самую космическую станцию. Может быть, это только слухи. А может, есть возможность захватить фургон и бросить на станцию десятка два специально подготовленных ребят... или одного «паука»... или даже отправиться самому...
– Ты сегодня слишком много болтаешь,– сказал Клеев.– Такой пьяной и болтливой я тебя никогда не видел.
– А я себя и сама такой не видела. А мои любимые ученые никогда не видели, чтобы зеленая пыль становилась такой мощной. Сегодня тысячи людей попадают в зависимость. Достаточно просто поднести крупинку к лицу...
А те, кто уже нюхал раньше, чувствуют непреодолимое влечение, готовы убивать, чтобы добраться до порошка... и убивают. Сегодня... сейчас... в эту секунду... и их тоже убивают – разрозненно пока, только поймав на месте преступления... А через час-два начнут убивать массово и организованно... Люди скоро получат очень веский аргумент... и начнется это, как всегда, с России... Но пронесется по всему миру... Опять-таки как всегда.
Видишь ли, оказалось, что и все остальные братские артефакты... все, найденное на Территориях и сделанное по братским технологиям, начало вести себя как Зеленая крошка в самом начале. От них нельзя стать наркоманом, но они пахнут для наркомана... как валерьянка для кошек. И сейчас всякий обладатель экзотического сувенира может подвергнуться нападению травоядного...
Артуа снова засмеялась. Она, казалось, не может сфокусировать зрение на своем собеседнике, но голос ее был совершенно трезв, а слова строились в фразы без видимых усилий.
– Ты полагаешь, что история с Зеленой крошкой возникла случайно и случайно же развивалась до нынешнего катастрофического уровня? И «пауки», полагаешь, возникли случайно? Ты еще не понял, что это не Братья... нет, не они... и даже не те двое, сам знаешь кто, а все это мы, люди. Вершина пищевой цепочки человечества. Мы все это придумали... нашли способ использовать... Вы ведь поддерживаете третью силу... Этих неизвестных и неуловимых из настоящего подполья. Поддерживаете?
– Мне не нравится беседовать с пьяной...
– А кто тебя спрашивает – нравится, не нравится... Я вообще могла... да и сейчас могу приказать ребятам, чтобы они тебе раскаленную кочергу в задницу вставили... Подвесили к потолку за яйца...– Артуа махнула рукой.– Я почему говорю так уверенно о третьей силе... Мы ведь и сами их поддерживаем... Смешно? Мы боремся друг с другом, имея одних и тех же хозяев там наверху, и поддерживаем одновременно тех, кто пытается... готовится вести борьбу против этих верхних... Знаешь, что я тебе скажу... У меня возникает впечатление, что нам позволяют драться друг с другом, чтобы мы могли без скуки скоротать паузу между Встречей и Завершающей Стадией. Мы боремся, тащим к себе побольше всякой удивительной всячины с Территорий... а потом эта всячина начинает пережевывать нас, наш мир, наши законы, мысли, совесть, мозг... Будто кто-то перерабатывает нас в одно тщательно порубленное месиво... в тесто... в мясной фарш, добавляя специй по вкусу, зелени...
– Заткнулась бы ты лучше,– пробормотал Клеев.
– Не груби даме преклонных лет,– потребовала мадам Артуа.– Я давно не получала такого удовольствия. Это так здорово – говорить то, что думаешь... Попробуй...
– Зачем? Прошлый раз, когда ты врезала мне по лицу... Ты гарантировала безопасность. А мальчишка, как оказалось, все слышал. Все знал и, в общем, одобрил... Хотя мне показалось, что ему было немного не до того. Так почему я должен тебе верить? О зеленой дряни... Ну да, меня о чем-то таком предупреждали... Но ведь не это главное... Информационная цепочка и призраки в Сети... Чушь собачья...
– Ты пей,– посоветовала Катрин,– не стесняйся.
Клеев поднес горлышко бутылки к губам, собрался выпить... и поставил бутылку на стол.
– Думаешь, я нажрусь и спьяну начну мести языком, вот как ты?
– Думаю,– кивнула Катрин.
– А вот хренушки! Мне не нужно пить, я и так могу разговаривать... Ты знаешь, для чего ставят блоки памяти во всю электронную и компьютерную дребедень?
– Чтобы они помнили...
– Дура пьяная...
– Почему же? Да, пьяная, но не дура...
– Мы тоже думали, что все эти блоки памяти по братским технологиям для того, чтобы хранить информацию... Поначалу, когда восстанавливали Сеть, никто особо не интересовался, как оно работает и из чего печет эти процессоры и блоки. Берешь зародыш, накладываешь на него прилагающуюся в комплекте матрицу, вводишь код и получаешь эдакий минизавод. Подводишь к нему электричество, загружаешь песок, а с другой стороны получаешь те самые блоки. Ставишь в старые компьютеры, в телевизоры, телефоны и прочую хренотень... И все работает.
Написано на блоке десять гигабайт – значит ровно десять туда и вместится. Написано миллион – будет миллион... Все просто... А потом оказалось, что ни хрена подобного. Ничего! Эти самые блоки памяти не предоставляют объемы памяти, а наоборот – ограничивают. Чтоб этот мобильник не мог вместить больше, чем указано на упаковке. И компьютер – тоже.