Золотько Александр. Пехота Апокалипсиса

   Человек на песчаном холме... внизу – стрельба, взрывы, человек медленно, будто смакуя, заряжает снайперскую винтовку, целится, нажимает на спуск... выстрел, винтовка дергается у него в руках, словно пытается оттолкнуть от себя, гильза улетает в сторону... выстрел... выстрел... щелчок, винтовка отказывается убивать, она не хочет больше убивать... человек осторожно откладывает винтовку в сторону, достает из кобуры пистолет, целится туда, вниз, в огонь, но потом, передумав, поворачивает оружие дулом к себе и нажимает на спуск... сенсор кадроприемника вместе с осколками черепа летит в темноту, продолжая передавать в Сеть кадр: человек роняет пистолет и плашмя падает на спину…
 
   Это так интересно! Просто дух захватывает! С этим не идет ни в какое сравнение ни один художественный фильм. И то, что происходит возле деревни Понизовка, тоже не может по зрелищности сравниться с мексиканским сериалом в реальном времени...
   Даже если кто-то случайно и натыкался на кадр, который честно гнал в Сеть Пфайфер, то торопливо листал кадры дальше, до Мексики. До братских Кораблей, ведь беспилотный аппарат, потеряв связь с оператором, продолжал гнать информацию в Сеть: ...Корабли-Корабли-Корабли-Корабли-Корабли-Корабли...
   А в Понизовке... Ну да, огнеблок с оперативной машины начал стрелять, перерубил длинной очередью двух спецназовцев, да, ярко-красная кровь на снегу была очень зрелищной, но мяса в Мексике было больше... Там было интереснее. А тут...
 
   – Лежать! – прогремели динамики автобуса голосом Быстровой.– Всем лежать! Вы хотели меня убить? Не получится!
   И все космополеты произнесли вместе с ней: «Не получится».
   А еще одна длинная очередь над головами жителей Понизовки и одиночный выстрел в голову спецназовца подтвердили, таки – да, таки – не получится.
   Николаев толкнул стоящего рядом Петруху и упал в снег.
   – Ложись! – крикнул Лукич.– В снег все ложитесь!
   Участковому привыкли верить. Да, он только что пытался помешать селянам устроить самосуд, но сейчас... Мужики падали в снег и тащили за собой баб.
   Лежать! Лежать! Это сейчас было самым важным.
   Касеев сидел, прислонившись к борту автобуса. Пфайфер – рядом.
   – Вот так простужусь,– пробормотал Генрих Францевич,– простатит, аденома, рак...
   – Пуля в голову,– сказал Касеев.
   – Вряд ли. Мы в мертвом пространстве. Вон у полковника спроси.
   – В мертвом,– подтвердил полковник, вытирая лицо снегом.– Кажется, только мы втроем.
   – Не шевелиться,– приказала Быстрова.
   Один из спецназовцев попытался переползти к автобусу, и пуля пригвоздила его к снегу.
   – Никто не шевелится! – прокричала Быстрова.
   – Вот ведь сука,– сказал Томский.– Что это с ней?
   – А что вон с ними? – спросил Пфайфер, указывая на космополетов.– Нанюхались порошка до полного этого самого... правда, Женя?
   Касеев молчал.
   Пфайфер толкнул его в плечо. Касеев не обратил на него внимания.
   – ...Зачем? – спросил Касеев, глядя перед собой.– Чего ты хочешь добиться?
   – Что значит «зачем»? – спросила Быстрова через динамики.
   И космополеты спросили тоже.
   – Это просто констатация факта,– сказали космополеты.– Я есть, и с этим придется смириться. Они теперь не важны – они все. Они будут делать только то, что я захочу... И эта баба в автобусе...
   – Эта баба в автобусе,– сказала Быстрова.– Но я лучше вас. Лучше вас, потому что я не хочу убивать. И не буду. Если меня не спровоцируют. Я призову вас всех к себе, одного за другим. Всех и каждого. Потому что грядут новые времена, и те, кто останется в стороне от меня, умрут. Да, умрут... Всего несколько минут осталось до того, как начнется конец света... От вас ничего не требуется – только глубоко вдохнуть звездную пыль. Один вдох – пришельцы не тронут вас. Вы станете для Братьев своими... Я вас спасаю...
   Двое из космополетов шагнули к лежащим в снегу жителям Понизовки. Подошли к Лешке Игнатьеву. Тот попытался вскочить, но огнеблок выплюнул пулю, снег фонтаном взметнулся прямо перед его лицом.
   Один космополет надавил Игнатьеву коленом на спину, запрокинул голову.
   Игнатьев закричал, дернулся, пытаясь вырваться, но второй космополет наклонился и прижал свою ладонь к раскрытому рту Лешки. Тот перестал биться, затих. Космополеты отпустили его, и Игнатьев пополз по снегу, извиваясь, словно собака с перебитым позвоночником.
   Космополеты помогли ему встать.
   – Это просто,– сказала Быстрова.
   – Это просто,– сказал Лешка Игнатьев.
   Заголосила Лешкина жена, Зинаида. Забилась в снегу, то ли пытаясь зарыться поглубже, то ли чтобы не утонуть в нем, как в трясине.
   – Жена должна быть с мужем,– сказала Быстрова.
   – ...С мужем,– выдохнули космополеты, и облачка пара вылетели из их ртов одновременно.
   – Он сам заберет свою жену, спасет ее от смерти и мучений...– изрекла Быстрова.
   Игнатьев протянул руку, и его сосед в строю положил ему в ладонь щепотку зеленого.
   – Он сам,– сказали космополеты.
   Игнатьев пошел к своей жене. Та попыталась вскочить, но двое космополетов, те, что обработали ее мужа, оказались рядом, схватили за плечи...
   – Нет! Нет-нет-нет...– Зинаида билась, пытаясь вырваться, лежащие рядом с ней селяне поползли в стороны, чтобы не их, не сейчас...
   Что-то закричав – никто не разобрал, что именно, на ноги вскочил Цыганчонок, вскинул автомат, привезенный месяц назад из города, но выстрелить не успел – огнеблок успел раньше.
   – Ничего не делайте! – крикнул Лукич.– Не надо!
   Цыганчонок упал.
   Игнатьев подошел к жене. Протянул руку к ее лицу.
   Выстрел грохнул возле самого уха Пфайфера. Потом пистолет Томского выстрелил еще дважды.
   Космополеты отпустили Игнатьеву. Трудно удерживать человека, когда пуля пробивает тебе голову.
   Зинаида шарахнулась в сторону, сделала несколько шагов к деревне, оглянулась...
   – Леша! – выкрикнула она и бросилась к мужу.– Лешенька!
   Томский держал пистолет двумя руками, целясь в Игнатьеву.
   – Если она только наклонится к этой зеленой дряни...– пробормотал полковник.– Только потянется...
   – Это ты убил! – сказала Быстрова, а все космополеты указали пальцами на Томского.– Да не дергайся ты, Касеев!
   Пфайфер оглянулся на Женьку – тот смотрел прямо перед собой застывшим взглядом, желваки на лице напряглись, все тело напряглось, будто пытался он сдвинуть с места что-то неподъемное.
   – Понимаешь, Касеев,– сказала Быстрова,– я ведь врос уже почти год назад. А это очень важно – кто когда врос. И ты не сможешь перехватить управление этой дурой... И этими человечками– тоже. Я просто сильнее тебя. Я, наверное, смог бы заставить тебя выполнять мои приказы... Смог бы... Но я предлагаю тебе... Я могу с тобой поделиться властью... Понимаешь? Наше время пришло. Наше. И ни Братья, ни те, кто лизал им задницу все эти десять лет, не будут главными на этом говенном шарике, в этом траханном мире. Мы. Такие, как я. И как ты...
   – Она сейчас поднимет в воздух микропланы с оружием,– сказал Томский.– И пошинкует нас мелко и тщательно. И тогда это будет точно мертвая зона. Надо что-то делать...
   С легким щелчком разошлась мембрана на крыше автобуса.
   – Еще пять минут,– сказал Томский.
   Космополеты стояли неподвижно.
   – И мы сможем остановить Братьев,– сказала Быстрова вместе с космополетами.– А потом...
   – Забалтывает, сука.– Томский снова вытер лицо снегом.
   Забалтывает, словно издалека услышал Касеев. Отвлекает, понял Касеев, но зачем? Чтобы... Чтобы что?
   Касеев пытался понять.
   Он не сможет перехватить управление травоядными. Тогда остается только ждать, когда поднимется микроплан, когда он вычистит мертвую зону вокруг автобуса, а потом всех лежащих в снегу накормит зеленой пылью. И все.
   Попытаться понять, кто из космополетов хищник?
   Но каждая попытка проследить за потоком, вычислить направление приводила к Быстровой и заканчивалась очередной вспышкой боли.
   Сверху послышалось легкое жужжание.
   – Все,– сказал Томский.– Микроплан полностью активирован. Тридцать секунд...

Глава 9

   Крышу автобуса вскрыло, словно консервным ножом. В снег посыпались обломки.
   Пара микропланов, вынырнувшая из низких туч, зависла над автобусом и одну за другой влепила еще три ракеты в уже дымящиеся внутренности машины.
   – Твою мать! – крикнул Пфайфер, бросаясь прочь от автобуса, но не забыв при этом забрать свой кофр с аппаратурой.
   Касеев побежал следом. Споткнулся, упал лицом в снег, снова вскочил...
   Он как раз пытался снова нащупать сознание Быстровой, когда чужие микропланы нанесли удар.
   Быстрова просто исчезла из мозга Касеева. Ее силуэт лопнул, взорвался красным, и за ним на одно мгновение открылось чужое лицо. Лицо...
   – Томский! – крикнул Касеев.– Третий слева! Третий слева! Огонь!
   Третий слева в цепи космополет нелепо взмахнул руками и упал, словно его кто-то дернул сзади.
   Томский, пригнувшись и держа пистолет перед собой в вытянутой руке, побежал к нему, еще раз выстрелил метров с десяти, а потом, добежав, остановился прямо над лежащим и несколько раз выстрелил ему в голову.
   Пнул уже мертвого ногой. Пнул еще раз. И снова ударил, с яростью, изо всех сил.
   Его никто не останавливал. Никому до него не было дела.
   Только Пфайфер развернул свои камеры так, чтобы полковник не попал в кадр.
   Касеев встал. Отряхнул с одежды снег. В голове было пусто и звонко. Касеев прислушался. Легкий шум, похожий на шорох.
   Нет, сказал Касеев. Нет. Он зажал уши и торопливо пошел прочь, к лесу, проваливаясь в снег.
   И вдруг в голове словно взорвалось. Это была не боль – он словно попал в ревущий поток горячего воздуха.
   Касеев замер и медленно повернулся.
   По снегу, от леса в сторону маячившего неподалеку особняка шел человек. На вид ему было около тридцати. На руках он нес девушку. Ее глаза были закрыты, рука, выскользнувшая из-под клетчатого пледа, в который девушка была завернута, безвольно покачивалась в такт шагам.
   Свободный агент Гриф, вспомнил Касеев. И девушка... Быстрова Маша. Мать которой только что...
   Таких совпадений не бывает, подумал Касеев. Не бывает.
   Он потрясенно смотрел вслед уходящему свободному агенту. И не видел, как от леса, с другой стороны, несколько белых фигурок движутся наперерез Грифу, разворачиваясь редкой цепочкой.
   А Младший... Младший видел все.
   Младший ждал. Даже увидев, что Ильин нагоняет Грифа, ждал. Не пытался посмотреть, что там с ядерными зарядами, вкатывают ли их в кольца, а ждал вспышки...
   Одной, двух, десятка смертельно ярких вспышек.
   Он не контролировал пути американских боеголовок, чтобы не привлечь внимания Старшего.
   Предложил способ отобрать перед Завершающей Стадией ядерные остатки у американцев, через Клеева все вывез, рассредоточил... Согнал фургоны сюда, к Понизовке, чтобы не смог, не успел Гриф отреагировать на угрозу... Не знали исполнители, для чего программируют заряды...
   Не знали другие, сменившие программистов, что именно в тяжеленных контейнерах развозят по стране и для чего должны по сигналу втолкнуть контейнеры в кольца...
   Гриф может многое, но он не всемогущ, даже с Системой. Он вполне мог не успеть скомкать и сжать ядерные устройства... Хотя бы одно...
   Младший осторожно тронул черную звездочку на голопанели.
   Сигнал.
   Ровно через пять секунд.
   Четыре.
   Три.
   Две.
   Одну.
   Младший даже прищурился, словно вспышка могла повредить его глаза через сотни километров и через видеофильтры.
   Ну?
   Нет, подумал Младший, этого не может быть. Не может!
   Люди продолжали суетиться там, на снегу. Гриф, которого догнал уже Ильин, подошел к дому.
   Младший торопливо вывел и повесил перед собой в воздухе кадры с кольцами.
   Никого нет. Ничего нет перед кольцами. Ни людей, ни контейнеров... И в фургонах ничего не проявилось. Пусто. Исчезли контейнеры. Пропали.
   Клеев? Он решил в последний момент переметнуться? И что это значит?
   Младший вытер губы.
   Это все было бы не так страшно. Ну, не вышло так не вышло, но теперь Гриф, которого все настойчиво тянули к Понизовке, в ловушку, теперь спокойно встретится... встретился с Ильиным, с обиженным Ильиным, с Ильиным, который захочет отомстить этим сволочам из космоса, которые пытались его убить...
   Ильин просто расскажет о Станции, о кольцах, и Гриф обязательно – обязательно– придет сюда.
   И некуда бежать... Некуда...
   Они не могут встретиться!
   Нельзя! Так нельзя! Так неправильно! В этот момент... Когда все решается, когда то, что он задумал, начало осуществляться...
   Обманули...
   Младший вскочил с кресла, обернулся к кадропроекции Старшего.
   – Ты это видишь? Видишь? Их нужно остановить! Ильин ведь расскажет Грифу о станции... Расскажет...
   – Непременно...– сказал Старший, не торопясь закрывая книгу.– Расскажет. И подробно опишет наш зал приема, с кольцами. И Гриф, который, как оказалось, легко проходит даже чужие, даже непарные кольца, придет сюда... Правда, забавно?
   – Ты...– прошептал Младший.
   – Имеешь в виду – так ли я задумал? Ответ положительный.– Старший снисходительно улыбнулся.– Понимаешь, ты забыл, что те забавные человечки за окном и в кадропроекциях – не персонажи игр, а живые люди, которые при удачном стечении обстоятельств могут и в рожу дать. Например, тебе.
   – Так? – крикнул Младший.– Значит, так?
   Но он еще не здесь, подумал Младший. Гриф еще там, они с Ильиным еще не поговорили. На станции всего два человека, один из них разбитый болячками старик. И я – не этот старик.
   Я еще смогу объяснить Старшему, что десять лет наедине с ним – слишком много. Что за десять лет мое терпение и снисходительность закончились.
   Особенно сейчас.
   Младший легко пробежал по коридору, поднялся на жилой этаж.
   И ты, старик, забыл, что на дверях наших апартаментов нет замков. Так придумали строители... Предусмотрительные, черти. Какие молодцы!
   Младший на секунду остановился перед дверью старика. Они никогда не пробовали одновременно дать противоположные приказы – открыть дверь и закрыть. Ну...
   Мембрана разошлась.
   – Привет,– сказал Младший, переступая порог.
   И голос его дрожал от напряжения и обиды.
   Старший сидел в кресле спиной к двери и на приветствие не отреагировал.
   – Так что, ты гордишься своей работой? – прохрипел Младший и попытался восстановить дыхание.– Любуешься?
   Перед Старшим была развернута кадропроекция – Гриф подходит к особняку Быстровых, останавливается, а справа к нему приближается Ильин, без оружия, с разведенными в стороны руками.
   – Думаешь, я не успею свернуть тебе шею до его появления здесь? – тихим, вкрадчивым голосом осведомился Младший.
   Что-то в комнате было не так. Какая-то ерунда. Что-то изменилось, как на картинке «Найдите десять отличий».
 
    Гриф отошел на шаг в сторону, Ильин ударил ногой в дверь. Еще раз. Гриф что-то сказал, Ильин подошел к нему, достал какой-то предмет из кармана куртки Грифа.
    Вспышка. Дверь открылась, на месте замка зияла дыра.
 
   Небо упало на землю – свободный агент передал свой «блеск» в чужие руки.
   – Сволочь, старая сволочь,– прошипел Младший, рванулся вперед и, уже хватая старика за левое плечо, вдруг понял, что именно изменилось в комнате – на стене с коллекцией Старшего не хватало кинжала – даги, как всегда поправлял Старший.
   На стене кинжала не было. Кинжал был в правой руке Старшего.
   Удар в живот – подленький удар.
   Младший замер, согнувшись вдвое, захрипел, вцепившись в руку Старшего.
   – Вот такие дела,– сказал Старший, поднимаясь с кресла.
   Руки Младшего слабели, тело сползало с клинка.
   – Знаешь, в чем прелесть такого удара? – спросил Старший, помогая Младшему опуститься на пол.– Я долго его выбирал. Можно было ударить снизу вверх, под нижнюю челюсть. Ты бы умер сразу и безболезненно. Можно было ударить вот сюда, под руку, и ты угас бы от внутреннего кровотечения через пару часов. Тебе даже больно не было бы. Ну, не сильно...
   Младший прижал руки к животу, чувствуя, как между скрюченными от боли пальцами вытекает кровь.
   – А так ты будешь умирать несколько часов. Думаю, за это время Гриф успеет добраться сюда. А то, знаешь ли, на станции должно быть как минимум двое. Не хочу проверять, что произойдет, если правило нарушить.
   Из стены появилось серебристое щупальце, потянулось к ране. Что-то мелькнуло в глазах Младшего, но Старший, поцокав языком и покачав головой, щупальце аккуратно обломил и отбросил в сторону.
   – Лучше давай поговорим по душам,– сказал Старший.– Я даже, пожалуй, тебя перевяжу и дам болеутоляющее. А потом, когда Гриф придет сюда и мы поговорим... договоримся... я тебя отпущу. У меня в коллекции есть мизерикордия, но я добью тебя дагой...
   Он оглянулся на кадропроекцию – Гриф осторожно укладывал девушку в кровать, а Ильин стоял чуть в стороне, рассматривая «блеск» в своей руке. Потом протянул оружие Грифу.
   – Вот они поговорят немного... И мы поговорим. Ты ведь не возражаешь?
 
   Томский, надо отдать ему должное, приказ начальства выполнить попытался. Несмотря ни на что, он сунулся к Лукичу с сообщением, что задерживает, и требованием следовать...
   Полковника не поддержали даже уцелевшие подчиненные. Когда селяне отобрали у Томского пистолет и принялись бить, один из бойцов спецназа пожал плечами и отвернулся. Свой автомат он предусмотрительно уронил в снег. Пистолет – тоже.
   Еще двое переглянулись и быстрым шагом двинулись к лесу.
   Их не тронули и останавливать не стали.
   А вот Томского от тяжких телесных повреждений спас боекостюм и то, что селяне мешали друг другу.
   И еще Лукич, который попытался кричать сорванным ко всем чертям голосом, что не нужно, что оставьте его в покое, что не этим нужно заниматься...
   Подключились пацаны, которые оттаскивали от полковника разъяренных баб, не обращая внимания на удары в лицо, царапины и крики.
    Куда ж вы лезете... убьете ведь... а как он Лешку?.. Ему можно, а нам?.. Да успокойтесь, тетя Надя... ну, богом прошу... ну не нужно... не встрявай, засранец... на тебе, получи...
   Протяжно скулила вдова Лешки Игнатьева, стоя на коленях над телом мужа.
   Космополеты...
   Лучше бы они кричали или попытались бежать... Но они бродили, как механические игрушки, заведенные и брошенные в коробку.
   Неподвижные взгляды, застывшие лица... Столкнувшись друг с другом, они не останавливались, продолжали двигаться вперед, отодвигая встречного или отодвигаясь в сторону.
   Двое или трое упали и теперь пытались встать, бессмысленно загребая руками снег, перекатываясь и падая назад.
   Упал еще один. И еще.
   Жители Понизовки их словно не замечали...
   Их нельзя было замечать – если их заметить, то нужно будет что-то с ними делать. Может, даже убивать.
   Вот Самый Младший Жмыхин сел возле Цыганчонка прямо в снег, потрогал за плечо... А Цыганчонок – мертвый. Не смеется Цыганчонок и даже не дышит. Грудь развороченная кровью сочится, снег красный – тает...
   Глаза открыты, в них отражается лицо Жмыхина.
   А Цыганчонок – мертвый.
   Губы Самого Младшего Жмыхина искривились, рот приоткрылся, словно Жмыхин зевать собрался...
   Мальчишки не умеют плакать.
   Просто лицо сводит судорога, дыхание словно застревает в горле, и получается только гортанно стонать. Раз за разом, вместе с дыханием...
   Или вместо дыхания.
   И тут Самый Младший Жмыхин заметил космополетов. Один из них прошел совсем рядом, так близко, что обсыпал Жмыхина снегом, даже на лицо Цыгынчонка упал снег.
   Упал и не тает.
   Это из-за них все, вдруг понял Жмыхин. Из-за них.
   Рука сама легла на автомат Цыганчонка.
   Из-за них.
   Жмыхин поднял автомат.
   Из-за них, стучало в висках. Из-за космополетов долбаных... Ходят тут... живые. А он... Он...
   Палец лег на спусковой крючок.
   Цыганчонок лежит, а они вот гуляют... делают вид, что они здесь ни при чем... Прикидываются.
   Так значит... Вот так.
   Жмыхин нажал на спуск.
   Очередь ударила под ноги девчонке, но та даже не заметила. Шла куда-то, ее толкнули в плечо, развернули, она удержалась на ногах и снова пошла, в противоположную сторону, но так же сосредоточенно.
   Жмыхин снова нажал на спуск.
   Слева мелькнула тень, Самый Младший Жмыхин не успел рассмотреть, кто на него бросился, просто удар выбил оружие из его рук, и кто-то тяжело осел в снег рядом.
   – Артем Лукич? – удивленно спросил Жмыхин и потянулся к выбитому оружию.
   – Нет, ежик резиновый,– прохрипел Лукич, держась за левый бок.– С дырочкой в правом... блин... левом боку...
   Снег под ним краснел. Глаза закатились, и участковый повалился на бок.
   Совсем как Цыганчонок, понял Жмыхин. Только теперь...
   – Лукич,– позвал Жмыхин, отдернув руку от оружия.– Лукич!
   Лукич открыл глаза.
   – За космополетов мне ответишь...– выдохнул Лукич, глядя в низкое небо, затянутое тучами.– За каждого... Слышишь?
 
   – Женька! Женька! – Пфайфер не мог больше бежать, остановился и махал рукой.– Сюда иди.
   Касеев оглянулся. Его движения были порывистыми, словно не хотело тело слушаться, словно застыло от холода.
   – Ну, куда ты отправился? – Пфайфер наклонился, держась за грудь.– Я не могу за тобой бегать, я слишком долго прожил и слишком много выпил.
   Касеев постоял, пытаясь понять, куда и, главное, зачем сейчас шел. Полные туфли снега. Мокрые ноги, мерзкий привкус во рту...
   Куда он шел? Вспомнил.
   Подальше отсюда. Ко всем чертям. На хрен...
   С него достаточно.
   Быстрова погибла не в милицейском автобусе, не ее плоть смрадно горит сейчас среди обломков... Безутешная мать подохла у него в голове.
   Мерзкое ощущение чего-то горячего и липкого в самой глубине мозга. Когда силуэт Быстровой взорвался, разлетелся мелкими брызгами... а потом тот космополет, которого застрелил Томский,– они оба умирали в мозгу Касеева.
   И теперь, с ужасом понял Женька, их останки будут гнить в моей голове, разлагаться, превращаться в гной...
   Касеева вырвало.
   Он вытер рот снегом, попытался выпрямиться, но снова упал на колени.
   Тяжело дыша, к нему подошел Пфайфер. Попытался помочь Касееву подняться, но сам не удержался на ногах. Они упали в снег.
   – Хреново мне, Францевич,– сказал Касеев и сплюнул.
   – Это не тебе хреново,– ответил Пфайфер.– Это нам хреново. И ты еще даже не догадываешься, как нам хреново.
   – Нам,– сказал Касеев.– Хреново.
   Он встал на четвереньки, постоял, нащупывая равновесие. Подтянул правую ногу. Оперся на нее.
   Пфайфер встал, помог встать Женьке.
   – Хреново? – спросил Касеев.
   – Полный песец,– сказал Пфайфер и начал отряхивать свою одежду и кофр, который так и не бросил.
   – Что так?
   Женька обнаружил, что, когда разговариваешь, можно не замечать, как кровь Быстровой собирается в лужицу где-то возле касеевского мозжечка.
   – Посмотри,– сказал Пфайфер и протянул Касееву контрольный монитор.– Полюбуйся. Я записал начало, теперь сигнал принимаем с опозданием в десять минут. Любуйся.
   Натали в кадре. Что-то говорит, за спиной у нее покрытые снегом деревья.
   Касеев мотнул головой, пытаясь настроиться. Ну, что она там...
   – ...Наша съемочная группа. Полученная информация позволяет предположить, что группа так называемых космополетов предприняла попытку захватить населенный пункт Понизовка, используя ментальные способности, характер которых до сих пор не понятен. Как удалось выяснить, уже месяц космополеты накапливались в деревне, заставляя местных жителей обеспечивать себя едой, одеждой и жильем. Дошло до того, что местный участковый и группа несовершеннолетних создали вооруженное формирование для охраны и защиты своих новых хозяев.
 
   Изображение Натали исчезло, вместо него появилась картинка с телефона.
 
   Перрон. Дождь. Изображение прыгает и трясется, будто снимавший бежит, пытаясь построить кадр на ходу. Картинка плоская, без глубины и объема.
 
   То самое кино, подумал Касеев. С перрона, что переслала в Агентство Быстрова.
   Участковый бьет девушку. Явно под контролем, сволочь.
   Его заставили новые хозяева. А куда же делись старые? За такую лажу в материале Касеев при личной встрече устроил бы Натали выволочку.
   Если есть новые, значит, были старые. А ведь учил тебя, дуру, даже надежды подавала, казалось бы...
 
   – ...Этот мент... милиционер... я попросила, чтобы он вмешался... мент... милиционер вначале даже попытался задержать космополета, а тот на него посмотрел и говорит... типа... разгони их, говорит... защищай меня... и мент... милиционер вдруг замер так, словно парализованный, а потом... потом бросился на нас и стал избивать... а космополет повернулся к местным ребятам, кстати, «землянам» и тоже приказал им... я потеряла сознание и... я так испугалась... я так...