Страница:
Пустота
Хозяин поймал себя на том, что ему нравится наблюдать, как Краб пытается удержать ситуацию в своих руках. Сильный, настойчивый, целеустремленный Краб сейчас напоминал ребенка, целый день строившего башню из кубиков, а потом вдруг перед самым моментом демонстрации ее родителям вдруг заметившим, что башня покачнулась.Однажды нечто подобное случилось с внучкой Хозяина. Вначале она испугалась, обернулась к сестре и закричала, что это та виновата, что это она все подстроила, что это противная Люба подтолкнула кубики.
Потом внучка попыталась подвинуть кубик в самой середине сооружения, потом попыталась удержать башню, потом… Потом кубики обрушились, и внучка закричала так, будто закончилась жизнь и рухнула не башня из кубиков, а весь мир.
Страшный и опасный Краб вел себя будто маленький ребенок, испуганный тем, что рушится дело его рук. Испуг, агрессия, тщетные попытки исправить, удержать и… И неизбежный крах.
Хозяину нравилось видеть эти чувства на лице Краба, и одновременно Хозяин понимал, что сам ведет себя неправильно. Он слишком поддался эмоциям, слишком хочет не просто защититься от Краба и защитить свое дело, но и получить удовольствие от уничтожения бывшего помощника.
Это было неправильно, Хозяин всегда старательно разделял дела и эмоции, но теперь ничего не мог с собой поделать.
Краб что-то говорил, Хозяин слышал только интонации его голоса, только злость, страх и неуверенность, которые овладели обычно невозмутимым Крабом. Хозяина не интересовало то, что Краб говорит, какие предположения строит. Хозяину нужно было просто ждать, когда кубики упадут. Тогда Краб будет не опасен.
– Может быть, ты сам займешься охотой? – наконец спросил Хозяин Краба прямо посреди фразы. – Это ведь ты у нас главный профессионал в этом вопросе.
Краб замолчал. Хозяин улыбался, глядя ему в глаза, и эта улыбка дала понять, что все его слова, все предложения и предположения сейчас звучат впустую.
Ты облажался, говорила ему улыбка, облажался полностью и сейчас единственное что ты можешь сделать, это перестать корчить из себя мыслителя и стать тем, кем ты был всегда – просто боевым псом.
– Хорошо, – сказал Краб, – машины из города уже на подъезде. Я начну прочесывать лес.
– Вот и хорошо. Только ты не забудь, людям мы должны показать Гаврилина целым и невредимым. Ну, или во всяком случае, живым.
– Я помню.
– Тогда удачи тебе, майор! – Хозяин улыбнулся шире и руки не подал. – Если произойдет что-то особенно – звони.
Краб вышел из кабинета, хлопнув дверью.
Вот так-то, майор, подумал Хозяин. Не стоит забывать, как Хозяин подобрал тебя на улице. У тебя ведь тогда не хватило даже ума заняться каким-нибудь делом. Ты напивался и устраивал драки, в которых отводил душу. Дерешься ты здорово, майор.
– Идите погуляйте, ребята, – сказал Хозяин телохранителям, – погуляйте. Мне нужно отдохнуть.
За окном послышался голос Краба. Потом заработал автомобильный мотор.
Хозяин закрыл глаза и несколько минут просидел прислушиваясь к звукам, заполняющим мир вокруг него. Далекие голоса, отдаленный стук, что-то поскрипывало в старом доме. Нет, днем это не получается. Днем ему не удается услышать призрачные голоса.
Если бы кто-нибудь узнал, что Хозяин верить в то, что в стены домов впитываются голоса их бывших обитателей, решили бы, что он сошел с ума. А он точно знает, что когда вокруг наступает полная тишина, на самом пределе слуха можно уловить слабые отголоски слов, смеха, криков.
Впервые он понял это, когда пришлось по молодости прятаться в заброшенной церкви. Далеко заполночь он, лежа на полу, вдруг услышал далекое-далекое пение, потом такой же далекий голос читал молитву, Хозяин не мог разобрать ни слова, но понял, что это молитва.
Ему пришлось просидеть в церкви почти неделю, и каждую ночь голоса приходили вновь и вновь. Хозяин тогда чуть не поверил в Бога.
Сейчас даже смешно вспоминать. Потом он узнал, что такие голоса можно слышать и в школах, даже специально приходил в одну старую школу, чтобы в этом убедиться. И действительно, ясно, хоть и очень тихо звучали детские голоса в пустых школьных коридорах. Он даже нашел старую школьную уборщицу, которая уверяла, что сидя в своей коморке может слышать все, что происходит в школе, в любом ее уголке.
Люди уходят, а голоса их остаются тихим, еле слышным эхом.
Вот и его голос будет также звучать в этих стенах.
Он так и не стал праведником. Оказалось, что это плохо кормит и не дает власти над людьми. Хозяин стал меньше говорить и стал держать свое слово. И не давать его, не будучи полностью уверенным в том, что сможет его сдержать.
А однажды, совсем недавно, сидя ночью в своем кабинете и вслушиваясь в призрачные голоса, Хозяин вдруг понял, что нет ни рая, ни ада. Либо человек получает по делам своим еще при жизни, либо дано ему после смерти просто слышать и видеть мир после себя, слышать, что говорят о тебе, видеть дело рук своих. И тогда человек испытывает адские муки или райское наслаждение.
И тогда Хозяин впервые пожалел, что не верит в Бога. Не поверил, а именно пожалел. Не было над ним никого, кроме пустоты. Так он и сказал сегодня этому парню, Александру Гаврилину.
Пустота. Сколько раз испытывал он соблазн перестать бороться с искушением и бросится в эту пустоту, исчезнуть в ней. И не мог. Он привык держать слово, а это значило, что он не имеет права добровольно выйти из игры.
Наверное, был другой выход из этой истории, можно было спасти Гаврилина своими руками. Что-то в этом парне привлекало Хозяина. Что-то чувствовалось в нем странное.
Выражение глаз? Голос? Наверное, можно было его спасти по другому. Но, не смотря на сомнения, было в душе Хозяина чувство, что поступил он правильно. Правильно. Он дал парню шанс либо умереть, либо стать… Волком, сказал он ему сегодня. Волком… Или человеком?
Старый я, подумал Хозяин.
– Старый, – Хозяин произнес это слово вслух и поморщился. Неприятное, шершавое от морщин слово.
Гаврилина еще не взяли. Прошло уже почти пять часов. Он или нашел выход, или уже замерзает. Для планов Хозяина это одно и то же.
Хозяин открыл глаза. Похоже, он начинает жалеть этого парня. Странно.
Пришла пора позвонить загадочному – Хозяин достал из ящика стола лист бумаги, на котором Гаврилин написал номер телефона – загадочному Григорию Николаевичу.
Нам нужно поговорить! Нет, не так. Вы хотели со мной связаться… Нет. Хозяин повертел в руках телефонную трубку. Давненько не было у него необходимости выступать просителем. Ведь не дружбу же ему собирался предложить человек, устроивший перед Новым Годом кровавую мясорубку в городе.
Хозяин аккуратно набрал номер телефона. Гудок. Не мог ты никуда деться от телефона, ты сейчас должен сидеть на месте и ждать моего звонка. Ты умный, ты все просчитал, ты понимаешь, что меня поджимает Краб, что мне нужно с тобой договориться до того, как с тобой попытается договориться Краб. Ты ведь не мог знать, что я помешаю ему поговорить с твоим посланцем.
Гудок. Да куда ты провалился? Ведь я тебе нужен. Я тебе нужен, а не этот боевик. Ты ведь мне демонстрировал свою силу, Краба ты этим не привлечешь. Краб попытается продемонстрировать всем свою силу, свою. А ты хочешь, чтобы я и все остальные верили в твою.
Гудок. Гудок. Да где же ты? Гудок…
– Да?
– Григорий Николаевич?
– Да.
– Хотел передать вам привет от Саши Гаврилина.
– Спасибо.
Хозяин помолчал, на другом конце провода тоже молчали. Да не молчи ты, подумал Хозяин.
– Я вас слушаю, – напомнил голос в телефонной трубке.
– Мне показалось, что вы хотели со мной поговорить.
– Я действительно хотел с вами поговорить. Вы сейчас у себя в кабинете?
– Да.
– Я вам перезвоню через несколько минут, – Григорий Николаевич повесил трубку.
Хозяин медленно положил свою. Так, особой радости Григорий Николаевич не проявил. Или осторожничает. Его право.
Сейчас он либо перейдет на другой телефон, более надежный, либо подготовится записывать их разговор. Либо просто дает понять, что теперь Хозяину придется все время быть готовым постоять в очереди на прием.
У внучек сейчас уроки, подумал Хозяин. Потом уроки закончатся, и внучки скорее всего прибегут к нему в кабинет. Это уже стало традицией. Он должен быть готовым ответить на любой вопрос, который зададут девчонки.
И еще он должен быть готовым ответить на те вопросы, которые ему задаст Григорий Николаевич. Это посложнее. Что он может потребовать? Денег? Это будет красиво – рэкет наехал на самого Хозяина.
Подал голос телефон. Хозяин занес руку над трубкой. Не сразу, не сразу. Не нужно хватать трубку сразу. Мы не торопимся. Выждав пять сигналов, Хозяин поднял трубку:
– Слушаю.
– На днях к вам придет человек от меня. И изложит мои пожелания.
– Приказы?
– Пожелания.
– И я могу их не учитывать?
– Наверное, можете…
– Но не больше одного раза?
– У вас несколько извращенное представление о нашем дальнейшем сотрудничестве.
– Можете изложит мне свой вариант.
– Вот мой человек вам его и изложит. А вы решите, подходит он вам или нет.
Хозяин засмеялся. Григорий Николаевич вежливо подождал, пока смех закончится.
– Давайте говорить нормальным человеческим языком, – сказал отсмеявшись Хозяин.
– Давайте.
– Вы загнали меня в угол…
– Не совсем.
– Вы загнали меня в угол.
– Если вы настаиваете на этом, то вынужден вам напомнить, что вы сами этот угол построили. Согласны?
– Уговорили.
– Вот и хорошо. Мне бы хотелось, чтобы с самого начала между нами не было недомолвок. Вам перезвонят, когда будет назначена встреча. До свиданья.
– Минуточку.
– Да? – в голосе мелькнуло недовольство, легкое, почти незаметное.
– Вас ничего больше не интересует? – спросил Хозяин.
– Нет. А что вы имеете в виду?
– А как же Саша?
– Саша? Я не думаю, что в нем сейчас есть необходимость. Вы ведь об этом меня хотели спросить?
– Я хотел вам сказать, если это вас конечно интересует, что в настоящий момент Саша ушел не спросившись на прогулку. И мне показалось, что он вами немного не доволен.
– И ваш ближайший помощник его просто так отпустил?
– Он его ищет. Уже почти полдня. Очень беспокоится, как бы Саша не замерз. Он ушел совсем налегке. Моему помощнику очень бы хотелось, чтобы Саша присутствовал на общем собрании наших друзей. И даже выступил перед ними.
– Не думаю, что это будет интересно и вам и мне.
– Тогда вот что: я пообещал Саше, что буду вести дела с вами только через него. Только через него. Если хотите – это мое условие. Нет – нам придется долго еще спорить.
– Не очень. До тех пор, пока мне это не надоест.
– Да? Еще раз Солдата придумаете? Или на этот раз матроса?
– Морпеха, и вы это прекрасно знаете.
– Если получится. Тут ведь как выходит – если Саша с ним встречается – плохо и мне и вам, если Саша с ним не встречается – хорошо мне, хорошо вам…
– Ну и… ?
– Не «ну и», а если Саша выберется из этой каши, вы его и пальцем не тронете.
– А если не выберется?
– Тогда и решим.
– Хорошо, я вам обещаю, если Саша не простудится, то он придет к вам. До свидания.
– До свидания! – Хозяин бросил трубку.
Сволочь. Разговаривает спокойно, не нажимает, а руку на горле держит крепко. Хозяин приложил руку к сердцу – стучит, торопится. Ладно. Успокоимся. Что-то действительно слишком заволновался Хозяин, устроил зачем-то истерику по поводу парня, которого видел только раз в жизни.
Хозяин встал с кресла, прошел по кабинету.
Да. Теперь все понятно. Столько лет прожил, а так и не научился говорить правду самому себе. Хозяин посмотрел на свое отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Это он Гаврилина бросил как монетку. Выберется живым – все будет нормально. Не выберется – не светит Хозяину ничего больше в этой жизни. Не повезло Гаврилину, Хозяин всегда к себе относился куда как требовательнее, чем к остальным. И монетке своей шансов оставил немного.
– Деда! – дверь распахнулась, и в кабинет ворвались три урагана.
Грязь
Григорий Николаевич сидел не отрывая взгляда от телефона. Вот и все. Можно чувствовать себя удовлетворенным. Цель практически достигнута. Можно сказать себе, что все позади, что силы потрачены не зря, что ставки были сделаны верно.Осталось совсем немного. Григорий Николаевич помассировал виски. Как это утомляет, когда выясняется, что мир живет по тем правилам, которые ты для него разработал. Люди ведут себя как нужно, делают что нужно, и даже говорят совершенно правильные слова. И при этом совершенно искренне считают, что делают это по собственной воле.
Или нет, Григорий Николаевич недовольно нахмурился. Он не любил неопрятно сформулированные мысли. Все это люди делают по своей воле, а он только диктует им их волю, заставляет хотеть действовать именно так, как ему нужно.
Григорий Николаевич набрал номер телефона Хорунжего. Нужно держать его под контролем. Наружка его потеряла, клянутся, что совершенно случайно. Группа тоже исчезла. Как предупредил Хорунжий, его люди работают для того, чтобы вытащить Гаврилина. Не хватало, чтобы они сцепились с Крабом.
– Да, – сразу же ответил Хорунжий.
– Где вы сейчас находитесь?
– В городе, отрабатываем возможные варианты.
– Ни в коем случае не лезьте к Усадьбе. Ни в коем случае.
– Я помню ваши указания. Есть что-нибудь новое о нашем приятеле?
– Ничего нового. Со мной на связь еще не вышли. Жду.
– Понял. Конец связи, – и Хорунжий отключился, не дождавшись ответа Григория Николаевича.
А ведь по всем характеристикам Хорунжий очень взвешенный и недоверчивый человек. И так волнуется за Гаврилина. У того действительно талант нравится людям. Как и должно быть.
Как и задумывалось.
Ну что ж, теперь нужно просто ждать, как зрителю. Григорий Николаевич снова поморщился. Как автору пьесы. Только аплодисментов не будет.
Суета
Нет, начальству врать нехорошо. Начальству нужно говорить только правду. Хороший подчиненный на вопрос Григория Николаевича о местонахождении сказал бы, что уже несколько часов ездочится туда-сюда по шоссе, стараясь не слишком удаляться от поворота к Усадьбе. .От наблюдения утром получилось оторваться с третьей попытки. Хорунжий надеялся, что отрыв выглядел как случайность. При помощи гололеда и встречного грузовика удалось убедительно имитировать чудом предотвращенное столкновение. Грузовик развернулся почти поперек дороги, сзади выстроилась небольшая пробка, надежно зацементировав машину наблюдения.
Ну, а потом, естественно, как для наблюдения так и для зевак, виновник визга тормозов и ругани зрителей, нырнул в переулок. И вряд ли кто-нибудь обратил внимания на номер пошарпанного БМВ.
И никакого хвоста Михаил Хорунжий не видел. Так сложилось. Никто не виноват. Именно так и будет отражено в отчете. Случайность. Никто от нее не застрахован.
Хорунжий посмотрел на часы. Время идет не торопясь. И нужно придумать, как толково его проводить и при этом не вызывать подозрения у мальчиков в джипе на развилке.
С утра очень удачно не повезло лиловой «мазде». Хорунжий затормозил возле машины ГАИ и «скорой». Как раз загружали в «скорую помощь» носилки. И по выражениям лиц ничего не поймешь – покойника грузят или просто сильно побитого.
«Мазда», во всяком случае, ремонту не подлежит. Всмятку.
У побитой «мазды» удалось аргументировано помаячить почти час. Тем более, что не один он любопытствовал по этому поводу. Поболтал с водителями, посетовал вместе со всеми на сракопад. Согласился, что лучше всего держать скорость около шестидесяти и тормозами пользоваться осторожно.
Потом пришлось покататься. На четвертой ездке оказалось, что на повороте стоит джип, из которого четыре парня пялятся на дорогу.
Способ номер тридцать пять. Значит, мотор у нас заглох, не так чтобы возле джипа, не нужно нервировать мальчиков, метрах в ста. Теперь нужно немного потерзать стартер. Теперь вылезаем из машины и открываем капот.
На лице легкое обалдение, от джипа все равно не увидят, но в образ войти помогает. Теперь хлопнуть капотом. Бац! Какой я злой!
Ногой по колесу. Шлеп! Теперь посмотреть по сторонам. Машин на трассе немного. Ой, а это что за джип стоит неподалеку? А ну-ка, может помогут машину починить?
Ах, не помогут, значит, валить, типа, отсюда, пока в голову не получил. Нет базара, пацаны, нет базара, я только хотел… Понял, понял, не нужно объяснять. Я пошел.
И вот теперь совершенно спокойно можно сидеть в машине уже два часа. Нужно только время от времени выходить на дорогу, голосовать и остановившимся чудакам говорить что-то вроде: «Отремонтировать не поможешь?». При этом ни в коем случае не останавливать потрепанных отечественных аппаратов. Водители этих тачек могут оказаться технарями – любителями.
Итак, начальству мы в очередной раз соврали, подвел итог Хорунжий. И дай Бог, не в последний. Хорунжий покрутил настройку радио. Ничего интересного. Ладно, придется дожидаться в тишине. Чего дожидаться? А черт его знает.
От Гаврилина ни слуху, ни духу. Плохо. Если он начал играть в подпольщика и решил умереть, не сообщив ни одного телефона и адреса – очень плохо.
К Григорию Николаевичу ни кто не звонил. И по телефону Хорунжего никто не звонил. И по контактному телефону тоже никто не звонил.
Кстати, а почему Григорий Николаевич не поинтересовался звонками к Хорунжему? И так слушает его телефон? Или…
Ну не нравится Хорунжему все, что происходит с ним и Гаврилиным сейчас.
Еще в самом начале карьеры пришлось ему однажды принимать участие в извлечении повешенного из петли. Все было понятно – самоубийца, провисел несколько дней в теплой комнате. Опытный коллега обрезал веревку, другой, не менее опытный, придерживал труп со спины, а Хорунжий обхватил покойника спереди.
Ну не мог он себе тогда по неопытности представить, что труп скользнет совершенно неподъемной массой, что руки Хорунжего автоматически попытаются тело удержать и вместо этого прижмут его к своей груди, лицом к лицу.
И уж совсем никак не мог себе представить, что объятием своим так сдавит грудную клетку самоубийцы, что скопившийся за двое суток трупный газ, словно последний выдох изо рта покойника, ударит ему в лицо.
Хорунжий до сих с ужасом вспоминал тот случай. Несколько часов он тогда не мог проблеваться и почти на месяц лишился аппетита.
От нынешних приключений несет точно также, как от того покойника. От каждого слова Григория Николаевича воняет, от каждого его жеста. Хорунжий почувствовал, как к горлу подкатило.
Раньше все было понятно Хорунжему. Ему приказывали – он выполнял. Наружное наблюдение, задержание, силовая акция. И он, и его группа были мастерами широкого профиля. Они могли все.
Так считал Хорунжий до тех пор, пока не получил задания на уничтожение. Он ужасно переживал тогда, ломал голову как поступить, а потом просто отказался. Был готов к любым последствиям, но они не наступили.
Его выслушали, понимающе покивали, а потом выделили в совершенно отдельное подразделение. К тому моменту он уже и сам толком не понимал где работает.
Новую присягу после развала Союза он как-то не принял, не из политических пристрастий, ему просто не предложили, а самому настаивать было глупо. Потом перестали идти очередные звания, о них даже перестали вспоминать. Ему даже не выдали нового удостоверения личности.
Нет, в его распоряжении был очень большой выбор разнообразных документов, но ни один из них не был его, тем, который удостоверял его действительный статус.
И к этому тоже привык Михаил Хорунжий. Иногда, в общении между своими, называли организацию, в которой работали, Конторой, но и это тоже было данью привычке.
Для Хорунжего реально существовала только его группа, приказы и информация приходили вроде бы ниоткуда, рапорта и отчеты тоже уходили в никуда. Он работал, получал деньги и чувствовал себя обязанным только группе и своему пониманию чести, которое тоже становилось все более и более размытым.
Появление Гаврилина он поначалу тоже воспринял как возникновение очередного начальника. Потом, присмотревшись повнимательнее, включил Гаврилина в свою зону ответственности. То, как Гаврилин повел себя в критический момент, как сделал все, что увести с линии огня его группу и как отказался прятаться, заставило Хорунжего включить его в список друзей.
И тут уже никакие начальники и никакие приказы не могли заставить пересмотреть статус Гаврилина. Весь жизненный опыт научил Хорунжего, что приказ может отобрать друга, но никакое начальство не сможет друга вернуть.
Если от ваших игр воняет – Хорунжий не станет делать вид что наслаждается ароматом. Инстинкты подсказывают быть начеку, а инстинктам он верит.
Со стороны города к повороту прибыла кавалькада иномарок. Зажралась братва, скоро на вертолетах будет летать.
Естественно, остановились возле джипа, перекинулись парой слов. Десять машин, по четыре хари в таре. Ни фига себе!
Или у них пикник, или все это по поводу Гаврилина. От города по такой дороге, даже на шипованной резине ехать не меньше полутора часов. Как бы все это уточнить? Хорунжий покрутил головой. Ну не выцарапывать же четырех мясистых мальчиков из джипа, в самом деле. Куда их потом девать?
Из двух машин вышло шесть человек. Хорунжий присмотрелся. Матка бозка, они что, на войну приехали? Минимум три автомата. На охоту отправились. Только вот на кого?
Дежурный джип выехал во главу колонны, на его месте осталось две машины с водителями. Машины уехали в сторону Усадьбы, пехота редкой цепочкой двинулась в лес.
Нужно попытаться сложить все в кучу.
Спокойный Григорий Николаевич, который стал слишком большое внимание уделять своей безопасности и настойчиво навешивать хвост на Хорунжего и его группу. Приказ не пытаться выручать Гаврилина. Слишком явная уверенность в том, что все идет так, как запланировано.
И что же это у него там запланировано? Хорунжий посмотрел на часы. Ага, судя по времени, есть большая вероятность того, что их новый приятель Максим, бывший охранник клиники «Гиппократ», только что проехал мимо него в одной из этих машин. Если он сгоряча не посеял сотовый телефон, презентованный ему Хорунжим во время последней встречи, то через несколько минут от него может поступить информация.
Вздремнуть, что ли? Хорунжий поднял воротник куртки и закрыл глаза. Остается только ждать.
Наблюдатель
Один урка говорит другому: «Я тут классный тулуп нашел и хромовые сапоги!». – «Ну так возьми себе!» – «А в них мусор.» – «Вытряхни.» – «Он меня за руки держит».Смешно-то как! Остроумно. Тонко. И чертовски тяжело.
Гаврилин остановился, перевел дыхание. Холодает. Пар изо рта вырывается столбом. Не останавливаться, вдруг ребята, проверявшие автобус решат вернуться. Гаврилин наклонился, зашипел от боли, вцепился потерявшими чувствительность пальцами в воротник милицейского тулупа и потащил сержанта дальше, в сторону от села и автобусной остановки.
Тяжелый, зараза, а на вид не скажешь. И ростом не вышел и весу особого не набрал. Будто и не гаишник вовсе. Наверное, недавно стал мастером машинного доения. Еще не собака, а так, щенок. Щенок по имени Вася.
Гаврилин снова остановился, осматриваясь. Вполне приличная ложбинка, поросшая по краям чахлым кустарником. Вот тут мы и остановимся. Гаврилин подтащил сержанта к краю и спустил на дно, головой вперед.
Ишь, разлегся. Гаврилин присел на корточки. С чего начать? Ага. Пункт первый, оружие. Только бы не огурец был в кобуре. И еще бы пальцы двигались как надо, а не скребли по кожаному клапану.
Есть. Милый, хорошенький, тупоносый «макаров». Ротный, давным-давно, в приступе либерализма, сообщил солдатам, что «макаров» выдается офицерам только с одной целью, чтобы они могли в случае чего застрелиться.
Во время учебы Гаврилин видел, что можно сделать используя девятимиллиметрового старичка, да и сам из него по мишеням стрелял неплохо.
Обойма на месте, восемь патронов. И даже запасная имеет место. Совсем хорошо. Гаврилин вставил магазин в рукоять пистолета и попытался передернуть затвор. Ни фига. Пальцы застыли окончательно.
Рукавицы. Толстые, из овчины. Это неплохо. Гаврилин надел их на руки. И даже глаза закрыл. Хорошо. И шапку.
А что там у мента в сумке? Гаврилин неохотно стащил рукавицу с руки, с трудом зацепил бегунок «молнии» на сумке. Жратва. Добротная сельская жратва. Сало, колбаска.
Спасибо, есть что-то не хочется. Совершенно. Пить? Пить – тоже не хочется. А вот выпить… Гаврилин вытащил на свет Божий бутылку. Самогон. Гадом буду, самогон. В приятной литровой бутылке из-под импортной водки.