Они так и ничего не пожрали за весь день. Ездочились до трех часов ночи, да так и не собрались похавать.
      – Жрать хочу, – сказал Нолик, глядя перед собой.
      – Приедем – накормят.
      – Накормят… В кабак хочу.
      – Хоти.
      – Меня это казарменное положение уже задрало.
      – Не ты один. Я своих детей уже две недели не видел. Даже на Новый год к ним не смог заехать.
      – Вот и я говорю. Чего это Краб…
      – Забыл про Солдата? Ты, может быть, только из-за этого казарменного положения и жив остался. Попал бы под пулю на улице…
      Нолику захотелось сплюнуть набежавшую слюну, но открывать окно не решился. Холодно.
      – Дом Хозяина точно не тронули бы.
      – Так ты действительно решил, что у Хозяина всех наших пацанов спрятали?
      – А что – нет?
      – А ты подумай, для чего тридцать стволов круглосуточно ошиваются в усадьбе.
      – Для чего? Охраняют.
      – А это что значит?
      – Что?
      – А это значит, что Хозяин испугался.
      – Брось, – Нолик чуть не засмеялся, – Хозяин испугался! Ты еще скажи, что это сдрейфил Краб.
      Нолик это сказал и осекся. А ведь точно! И Краб, и Хозяин… Точно ведь серанули. Ни хрена себе!
      Впереди, за голыми деревьями мелькнули огни усадьбы. Кирилл увидел, как оживился Нолик. Из засранца будет толк. Будет. Или он подохнет.
 
   Суета
      Охранник на воротах клиники «Гиппократ» Андрей Сергеев чувствовал, что потихоньку засыпает. Напарник его, Михаил Никоненко, сидел возле пульта опершись подбородком на кулак, и дыхание его было подозрительно ровным.
      Усну, подумал Сергеев. В принципе ничего особо страшного в этом не было. Никто уже давно не пытался проникнуть на территорию клиники. Нету дураков ссориться сразу со всеми авторитетами города. Беспредельщики и заезжие звери тоже относились к клинике с должным уважением.
      – Спишь? – спросил Сергеев у напарника.
      – А? Нет, не сплю, – Никоненко помотал головой.
      – Спишь, бродяга, – засмеялся Сергеев.
      – Хоть спички вставляй!
      – Ладно, утром сменят.
      Сергеев потянулся, расставив руки в стороны, поправил наплечную кобуру:
      – Жарко.
      – Пойди, на улице остынь.
      – Ага, щас все брошу и пойду на этот колотун.
      – Как оно все сразу замерзло вдруг.
      – Ты как думаешь, – спросил Сергеев, – зачем среди ночи приезжал Краб?
      – Ты бы у него и спросил. Всего… – Никоненко посмотрел на часы, – всего пятнадцать минут назад он выезжал. Вышел бы и спросил, какого хрена, мол посторонний приходил в клинику.
      Сергеев на иронию не отреагировал. Он великолепно понимало, как собственно, и Никоненко, что так свободно пропустив Краба в клинику и обратно, они, по большому счету, нарушили инструкцию. Но ведь это был Краб.
      И не смотря на то, что это был Краб, обоим было неприятно. Обычно они чувствовали себя людьми значимыми. Самые крутые посетители терпеливо ждали, пока они разрешат въехать. А Краб словно поставил их наместо. Лакей всегда останется лакеем.
      – По кофейку? – спросил Сергеев вставая.
      – По крепкому кофейку.
      – Будет исполнено, – Сергеев взял было в руки кофеварку, но Никоненко вдруг наклонился к монитору – что там?
      – Кто-то подъехал к воротам.
      Сергеев через плечо Никоненко тоже наклонился к пульту. Какой-то жигуль.
      – Дай увеличение.
      Никоненко передвинул переключатель и изображение машины на экране приблизилось.
      – Ни хрена себе! – протянул Никоненко.
      В лобовом стекле машины виднелось два отверстия от пуль.
      – Кажется, клиент подъехал, – сказал Сергеев.
      – Выйди, посмотри.
      – Иду.
      Сергеев расстегнул кобуру, надел пиджак, подошел к двери и подождал, пока Никоненко с пульта ее откроет. Автоматический замок щелкнул.
      Градусов двадцать мороза. Изо рта повалил пар. Разгоряченное лицо стало легонько покалывать. Сергеев застегнул пиджак и почти пробежал десять метров до ворот.
      Ворота приоткрылись так, чтобы пропустить охранника.
      В белой «девятке» кроме водителя не было никого, он лежал лицом на руле.
      Охранник посмотрел по сторонам. Пусто. Прожектора ярко освещали все подходы и салон машины. Только один водитель.
      Сергеев осторожно приоткрыл дверцу машины со стороны водителя.
      – Живой?
      Тишина. Потом водитель попытался поднять голову, захрипел и стал сползать в сторону, в ноги Сергеева. Тот успел подхватить падающего. Тяжелый, зараза.
      Сергеев повернулся к камере над воротами и махнул рукой.
      – Что там? – через динамик на воротах спросил Никоненко.
      – Черт его знает! Без сознания.
      – Что?
      – Без сознания! – крикнул Сергеев в сторону микрофона на воротах.
      – Вызвать врача? – прохрипел динамик.
      – Я тут околею, пока они приедут. Помоги его затащить!
      – Я вызову, – сказал Никоненко.
      – К Крабу сам выскочил бы, – зло выкрикнул Сергеев.
      Тело водителя сползало на землю, выскальзывая из рук. Еще и мороз. Если Никоненко действительно станет вызывать дежурного врача клиники, то это займет не меньше получаса. Пока проснется, пока поднимет водителя, пока тот выгоним машину…
      Ворота клиники открылись, из домика вышел Никоненко, застегивая на ходу пиджак.
      – Я сейчас! – крикнул он.
      Сергеев попытался поудобнее перехватить тело, потащил его из машины:
      – Давай быстрее!
      Никоненко подбежал, взял водителя «девятки» за туловище:
      – Куда его ранило? Еще кровью выпачкаться не хватало.
      – Не видел, – ответил Сергеев.
      Куда же его? Сергеев вздрогнул. Запах. В машине не пахло кровью. Немного бензином, чем-то кисловатым. Порохом. В машине еле слышно пахло порохом.
      Сергеев не успел ни выпрямиться, ни бросить раненого. Расслабленное до этого тело вдруг напряглось и словно бы взорвалось в движении.
      Никоненко отлетел от машины и замер неподвижно. Горло Сергеева словно сжала петля, в лицо ткнулось что-то твердое, остро пахнущее порохом. Ствол, понял Сергеев.
      – Не нужно дергаться, – сказал водитель, – внимательно посмотри на пистолет. Что там у него на стволе?
      Тиски на горле у Сергеева немного ослабли.
      – Глу… глушитель.
      – Вот именно – глушитель. Как ты думаешь, почему я просто не перестрелял вас двоих?
      Сергеев закашлялся.
      – Правильно, я не хочу вас убивать.
      Никоненко завозился на земле. Нападавший, увлекая за собой Сергеева, приблизился к Никоненко и ударил рукоятью пистолета за ухо.
      – Хорошо у тебя приятель удары держит. А ты как? У меня есть предложение – давай посотрудничаем. Обещаю, всего минут на тридцать. Никто даже не узнает. Идет?
      Сергеев прохрипел что-то утвердительное.
      – Отлично. Сейчас ты поднимешь своего приятеля с земли, чтобы он у нас не схлопотал пневмонию, и мы все вместе отправимся в ваш уютный домик. Возражений нет?
      Шутник, почти беззлобно подумал Сергеев. Ему легко вот так выпендриваться с пистолетом в руках. В любой момент… Сергеев вздохнул. В любой момент он может просто нажать на спуск и…
      Только в этот момент Сергеев вспомнил о своем пистолете, но мысли выхватить его не возникло.
      – Кстати, – сказал нападавший, – я чуть не забыл. Достань, пожалуйста у своего напарника пистолет. Только аккуратно, не торопясь.
      Сергеев наклонился над Никоненко.
      – Без глупостей. Не будем устраивать соревнования в скорости.
      – Вот. – Сергеев не оборачиваясь протянул через плечо пистолет.
      – Теперь – свой. Очень хорошо. Теперь пойдем греться.
      Сергеев взвалил Никоненко на плече и пошел к домику. Пока усаживал его на пол возле стены, нападавший извлек из видеомагнитофона кассету:
      – С этим что будем делать? Компромат, как никак. Ну ладно, это потом. Сейчас мы поболтаем.
      Сергеев старательно рассматривал свои ноги и пол под ногами. Только не смотреть ему в лицо. Не смотреть. Тогда еще может быть шанс. Шансик остаться в живых.
      – Сейчас мы поиграем в вопросы и ответы. Вот если бы я хотел узнать, кто за последний час въезжал на вверенную вам территорию, ты бы мне подсказал?
      – Краб. Только Краб. Минут сорок назад въехал.
      – И?
      – И уехал минут пятнадцать. Двадцать. – Сергеев не знал куда деть дрожащие руки. Только не в карманы. Этот парень держал пистолет в опущенной руке, Сергеев видел ствол, покачивающийся в такт разговора. Только не делать резких движений.
      Наконец Сергеев сунул руки подмышки.
      – Так, – сказал нападавший, – а что, Краб приезжал один?
      – Один, с водителем. Приезжал один с водителем. Я выходил смотреть.
      – Приезжал – один, – с нажимом констатировал собеседник, – а уезжал?
      – Не знаю.
      – Что?
      – Правда, не знаю.
      – Хочешь сказать, что не осматривал машину на выезде? А мне говорили, что это приличная клиника. Что ж так? Нехорошо.
      – Это… – Сергеев облизнул губы, – это… ну это был ведь Краб…
      – И тут все делается по блату… Печально.
      Сергееву показалось, что пол уходит из-под ног.
      – Ну ладно, – наконец сказал нападавший, – а вот если бы мы захотели узнать, что Краб делал в клинике, что бы нам нужно было для этого сделать?
      – А, можно позвонить. На пост, в корпусе. Он туда ездил.
      – Прекрасно. И кто из нас будет туда звонить?
      – Я. Я позвоню! – Сергеев торопливо шагнул к пульту.
      – Только спокойно. На дворе ночь, все полусонные, всем хочется спать.
      – Да-да… Понял.
      – Очень хорошо.
      Сергеев несколько раз не мог попасть по кнопкам телефона, застонал. На глаза попала кнопка тревоги. Красная кнопка тревоги. Всего лишь пошевелить рукой и там, в глубине клиники зазвучит сигнал.
      А тут. Тут прозвучит негромкий выстрел из пистолета с глушителем, и охранник Андрей Сергеев умрет на работе.
      – Да? – наконец-то дозвонился.
      – Привет! Это Сергеев.
      – Не спится?
      – Нет, – Сергеев покосился на пистолет, – мы тут с Мишкой поспорили, зачем это Краб приезжал.
      – Не поверишь.
      – Поверю, – Сергеев сглотнул, – зачем.
      – Мне по яйцам въехал, Игорька отмудохал.
      – И все?
      – А что – мало? Игорь вон считает, что многовато сделал.
      Сергеев несильно постучал кулаком по пульту. Что же он там плетет?
      – Так он за этим приезжал? Никого не забирал?
      – А ты что, в машину на выезде не заглядывал?
      – Не успел. Мы тут решали, кому из нас к Крабу за пиздюлями выходить, – с злостью сказал Сергеев.
      В трубке засмеялись.
      – Настроение у тебя хорошее, Макс, хоть и по яйцам получил. Что так?
      – Меня Краб к себе в группу позвал. Так что я с завтрашнего дня увольняюсь отсюда.
      – Поздравляю. Так забирал кого-нибудь Краб?
      – Двоих из инфекционного отделения. Гепатитчиков. Своих людей, того, что с Нового года у нас, и Никиту Клоуна.
      – Точно?
      – Точно. Да что ты в самом деле волнуешься?
      Сергеев сжал кулак:
      – Не волнуюсь, на всякий случай просто решил узнать. Мало ли, вдруг завтра спросят, за чем приезжал Краб. Мне в отличие от тебя, работу не предлагали. Пока.
      – Пока, – Сергеев положил телефонную трубку и вытер рукавом вспотевший лоб.
      – Да ты артист, – одобрительно сказал нападавший, – вы когда сменяетесь?
      – В восемь утра, – автоматически ответил Сергеев и внутри у него все сжалось. Теперь он может просто выстрелить и уйти. Теперь ему Сергеев уже не нужен.
      – Как ты считаешь, если начальство твое обо всем узнает, ты долго еще будешь здесь работать?
      Сергеев мотнул головой.
      – Не долго, – сказал нападавший. –Как тут у вас с учетом видеокассет?
      – С обзором периметра?
      – Да. Если вдруг эта кассета потеряется, сможешь отбрехаться?
      – Да. Смогу. Их смотрят только тогда, когда что-то происходит. Смогу.
      – Ага, а у нас сегодня ничего ведь и не случилось. Правда?
      – Правда, – охранник говорил торопливо, ему ясно давали понять, что есть шанс остаться в живых. – Ничего не было.
      – Только вот твой напарник…
      – Он будет молчать.
      – Уверен?
      – Уверен. Все жить хотят.
      – Вот это правильно. Ну хорошо, кассету я забираю. Теперь мы с тобой весело идем к машине. Только пожалуйста, не споткнись. Не нужно нам портить прекрасно проведенную встречу.
      Сергеев, прислушиваясь к шагам за спиной, прошел за ворота к белым жигулям, остановился на обочине, демонстративно повернувшись спиной к машине. Он даже пытался молиться, но молитва вышла однообразной. Господи, спаси! Господи, спаси! Господи…
      За спиной завелся мотор, машина развернулась. Господи…
      – Спасибо за сотрудничество, – сказал водитель, – пистолетик твой и приятеля твоего, я, извини, в кусты бросил. Придется поискать. Спокойной ночи.
      Господи, спаси…
      – Чуть не забыл – молчание золото. Начнешь его тратить – расплатишься с процентами.
      Сергеев стоял, пока звук двигателя не скрылся за деревьями. На лице застывал пот, холодный воздух обжигал легкие, но Сергеев этого не чувствовал.
      – Спасибо, – прошептал он, – спасибо…
      Минут пять он ползал на коленях в кустарнике, цепляясь костюмом за колючки, пока не нашел пистолеты.
      У него хватило сил дойти до пульта, закрыть ворота. Никоненко завозился на полу. Застонал.
      Сергеев сел возле него на пол, съехал спиной по стене.
      – Твою мать, – прохрипел Никоненко, – что это было?
      Голова болела, и Никоненко не сразу понял, что его напарник смеется. Вначале ему показалось, что напарник плачет.
 
   Наблюдатель
      Не спать. Если закрою глаза – мгновенно укачает и тогда точно сблюю. В тридцать три струи, не считая брызг. Нет, оно, конечно, неплохо сделать лишнюю пакость товарищу майору. С другой стороны, как же тогда из себя изображать обиженного крутого. Подчеркиваю, не справедливо обиженного.
      Или не стоит так откровенно портить отношения с самим Крабом? Вон даже у Клоуна на лице появилось выражение жалости, когда он услышал, как Гаврилин достает Краба.
      Какие все-таки они одинаковые, эти полковники. Даже если они майоры в отставке. Сдержать эмоции он может, а вот простить оскорбление…
      Краб чуть зубы себе не сломал, так сцепил челюсти.
      Его дело. Пусть попсихует немного. Никто ему не навязывался в попутчики. Чем больше он психует, тем больше вероятность того, что он допустит ошибку.
      Если честно, Саша Гаврилин, то шанс у тебя все равно получается маленький. Одноклеточный. Без микроскопа не разглядишь.
      Может, не стоило вести себя так? Гаврилин перешел на хамский тон автоматически, когда понял, что все равно придется ехать и отвечать на вопросы. Так или иначе.
      А так ему удалось отвоевать хоть несколько минут вольного состояния. Он не пленный пока, а всего лишь попутчик. А это значит, что он свободно может общаться с…
      Краб в качестве собеседника отпадает сразу. Не то у него настроение. Никита Колунов. Симпатичный болтливый парень. Герой войны. И, кстати, в отличие от Краба не запсиховал там в коридоре.
      Чем не собеседник?
      – Ты хоть Ленку успел трахнуть?
      – Не успел. На самом интересном месте нас и прервали.
      – Так тебе и надо. У меня из-за твоего коньяка в голове черт знает что творится, и рана как огнем горит.
      Клоун засмеялся:
      – Коньяк, между прочим, фирменный был. Классный был коньячок.
      – Ну да, а ты его стаканами…
      – Так ведь торопился.
      Торопился он, подумал Гаврилин, поглаживая бок, который болел немилосердно.
      – Теперь опять придется коньяк покупать.
      – Это зачем?
      – А когда вы найдете того, с кем меня спутали. Опять придется его спаивать.
      – Не придется, – внезапно сказал Краб, не оборачиваясь, – ты все и расскажешь.
      – Опять начал? – с угрозой в голосе спросил Гаврилин, – я не с тобой буду разговаривать а с твоим хозяином.
      – С Хозяином? – переспросил Краб.
      – С хозяином. У таких бульдогов как ты, всегда есть хозяин.
      Краб промолчал. Тяжело, с надрывом, но промолчал. Он может себе позволить промолчать, подумал Гаврилин. Немного потерпеть. А потом уже разобраться с наглым типом по фамилии Гаврилин.
      – Чего ж ты к телефону бежал, раненый? – спросил Клоун.
      – А не хрен было мой сотовый раздалбывать! Кулибин!
      – И кому же ты собирался звонить?
      – Пацанам своим.
      – Это еще с чего?
      – А ты вот на его рожу внимательно смотрел? – Гаврилин ткнул пальцем в сторону Краба, – у нас в части, когда я служил, прапорщик был. Фамилия очень подходящая – Лопата. Вот такое же личико. Ночью встретишь, всю мелочь из карманов отдашь.
      Прапорщика он мне точно не забудет, подумал Гаврилин. Не забудет. Припомнит.
      Машину тряхнуло, и Гаврилин тихо взвыл, вцепившись в бок.
      – Тебя когда в армии ранило, очень больно было? – отдышавшись спросил Гаврилин у Клоуна.
      – По разному.
      – Военная тайна?
      – Нет, просто не все помню.
      Загрустил что-то Клоун. Слишком быстро он переходит от состояния веселья к унынию. Гаврилин погладил свою рану. Спокойно, милая, сейчас мы поковыряемся в чужой душевной ране.
      – Так тебя что, еще и контузило?
      – Тебя никогда не таскали на плече? И чтобы в тебе было восемнадцать дырок? Не таскали?
      – Не довелось.
      – Твое счастье. Меня парень один нес двое суток. Сорок восемь часов. Сколько раз я сознание терял, сколько в себя приходил – никто не знает.
      Сволочь ты, все-таки, Гаврилин. Редкостная, изощренная сволочь. Ведь видишь же, что тяжело человеку… А мне легко, оборвал себя Гаврилин.
      – Так это ты ему задолжал?
      – Ему.
      – А что за парень?
      – Я толком и не знаю. Был у нас один лунатик. Ходил в одиночку, почти ни с кем не общался. На меня наткнулся случайно, когда шел на задание. В результате меня вынес, а задание не выполнил.
      – Это ты у высшего начальства узнал?
      – Это он мне при встрече рассказал, когда я уже выздоровел.
      – Выпили, небось, поговорили? – Гаврилин сказал это безразлично, но в душе что-то заклубилось, как легкий туман над водой. Это было бы слишком большим совпадением. Слишком большим. Но в одиночку в Афгане на задания ходило не так уж много народу…
      – А вот угадай, какой у нас получился разговор через пару месяцев. Он, оказывается, потом тоже пулю подцепил и попал в тот же госпиталь.
      – Хватит болтать, – вмешался Краб, – приехали.
      Машина затормозила, из темноты в свет фар вынырнул человек, заглянул в машину, что-то сказал негромко, потом отступил в сторону и махнул правой рукой, придерживая левой автомат.
      Машина въехала во двор усадьбы. Такие Гаврилин видел только в кино. Дворянское гнездо, с колоннами, фонтаном перед фасадом. Ничего себе, подумал Гаврилин.
      Машина остановилась не у двухэтажного здания, а у отдельно стоящего между высоченными деревьями домика.
      Краб открыл дверцу и вышел из машины. Клоун открыл свою дверцу.
      – Хочешь, скажу, как прошла ваша встреча? – тихо спросил Гаврилин у Клоуна.
      – Как?
      Гаврилин ни чем не рисковал. Ошибиться – Клоун только усмехнется. А вот угадать… Как мог Палач отреагировать на человека, из-за которого не смог выполнить приказ?
      – Он попытался пройти мимо тебя, как мимо пустого места. А когда ты заговорил с ним, он тебя просто слегка вырубил. С брезгливым выражением лица. Так?
      Клоун обернулся к Гаврилину:
      – Так.
      – А потом, – Гаврилин лихорадочно прокручивал в голове биографию Палача.
      Через месяц после его второго посещения госпиталя, Палач был переведен на нелегальное положение. Для всех он не вернулся с очередного задания.
      – Через месяц он погиб, тот парень. Точно?
      – Откуда ты знаешь?
      – И звали его… – Гаврилин решил играть ва-банк, – … звали его Слава.
      – Откуда ты это знаешь? Откуда? – Клоун вцепился в плечо Гаврилина.
      – А я был с ним знаком, – Гаврилин оттолкнул руку Клоуна, – уже после его смерти.
      – Уснули вы там? – спросил снаружи Краб.
      – Сейчас, – ответил Клоун и тихо спросил у Гаврилина, – Он жив?
      – Был жив.
      – Когда?
      – Когда мы с ним вместе были в ресторане «Старая крепость».
 

   Глава 3

   Суета
 
      Хозяин не спал. Он вообще последние пять лет спал мало. Бессонница. Врач предлагал снотворное, но химию Хозяин не признавал. Валериана – самое сильное успокаивающее средство, которое он себе позволял.
      Иногда Хозяин с усмешкой смотрел на свое отражение в зеркале. Старый. Все лицо словно изрезано морщинами. Глубокими, словно шрамы от ножа. Даже старого следа от финки почти не видно. Жизнь – она писарь покруче, чем ростовский блатной.
      Ночь для Хозяина мало отличалась от дня. Просто становилось темно за окном, и внучки отправлялись спать. Из всех радостей жизни Хозяину остались только три смешливые девчонки-погодки. Вера, Надежда и Любовь.
      Поначалу он был против этих имен. Слишком это все было похоже на воровскую романтику. Хозяин ни как не отреагировал на имя первой внучки, но когда сын сообщил, что вторую дочь решил назвать Надей, Хозяин закрылся с сыном в кабинете и долго разговаривал. Он не хотел, чтобы на его семью падала хоть какая-нибудь тень прошлого.
      Не за тем он сына вытолкал наверх, чтобы из того лезли воровские замашки. У сына будет другая жизнь. И у внучек.
      А у него, у Хозяина, жизни скоро не будет вообще.
      Первую свою ходку в зону Хозяин по молодости перенес тяжело. Знал, что это нужно, знал, что без этого не будет авторитета, но ограда его душила. Он голодным волчьим взглядом смотрел сквозь «колючку» и ушел бы в бега, если бы не старый вор, державший «зону».
      Хозяина остановили в самый последний момент, для острастки сломали пару ребер, а потом Каленый долго вправлял молодому мозги.
      – Воля не там, – сказал он, махнув рукой в сторону забора, – воля вот тут.
      Вор постучал узловатым пальцем по груди.
      – Пока она у тебя там, никто у тебя ее не отберет. И «зона» – тоже там. И от нее ты тоже никуда не денешься. Бегай – не бегай… Ни перед кем не гнись, закон помни, слово держи.
      Хозяин это запомнил. Но понял все это только к старости. За пределы усадьбы он уже давно не выходил. Он прожил долгую жизнь, и вот теперь снова жил в зоне. И конвоирами у него были старое тело и страх.
      Он не боялся смерти. В бога не верил, на загробную жизнь не надеялся. Смерть представлял себе как абсолютный конец. Без боли, без мыслей, без чувств.
      Хозяин боялся того, что после его смерти все рухнет. Развалится, рассыплется, разлетится по ветру. Или что еще хуже, начнется свара среди своих. И польется кровь.
      Когда Солдат начал свои гастроли в городе, Хозяину вдруг показалось, что это начало краха. Что катастрофа пришла неожиданно и неотвратимо, что он сможет своими глазами увидеть, как рушится все.
      И еще показалось, что кто-то специально делает все так, чтобы продемонстрировать ему, Хозяину, его слабость. Били по системе, по шестеркам. Удары наносились по деньгам, по связям, по самолюбию.
      Многим казалось, что Солдат просто несется вслепую, нанося удары направо и налево, а Хозяин видел, что все происходить по определенной схеме.
      Увидеть во всем происходящем систему мог только Хозяин, а это значило, что все это было предназначено для него как послание.
      Хозяин не спал. Он разучился спать очень давно. В этом были свои плюсы. Он мог думать, перепроверять варианты, строить предположения.
      И он мог делать это очень хорошо. Когда вдруг, утром первого января стало известно, что группа Солдата уничтожена, в отличие от остальных, Хозяин не стал радоваться. То, что девятнадцатилетний сопляк-дезертир получил пулю в ресторане «Старая крепость» после полутора месяцев беспрерывных убийств, на Хозяина не произвело почти никакого впечатления.
      Солдат был исполнителем, шестеркой. Пусть об этом говорят что угодно, но Хозяин знал твердо – для него еще ничего не закончилось. Придет день, или час, и кто-то снова возьмется за него. Кто-то безжалостный и умный. И отлично информированный.
      По этому поводу у Хозяина были свои мысли. Он ни с кем ими не делился, даже с Крабом.
      С Крабом в первую очередь.
      Для всех Краб был правой рукой Хозяина, воплощением его воли и силы. Сам Краб, похоже, с таким своим приближенным к Хозяину положением, пока мирился. Это «пока» Краба было спрятано очень хорошо в исполнительность, в подчеркнутую беспрекословность, но Хозяин редко ошибался в людях.
      И Краб очень активно занялся поиском тех, кто уничтожил Солдата и его банду. Слишком активно.
      Хозяин не мешал Крабу. Не ограничивал его инициативу, не возражал против кровавых брызг. Краб задумал что-то свое – его право. Хозяин помнит свое. И правая рука не всегда знает, что делает левая.
      Хозяин не спал. Он не спал, когда привезли лабуха из «Старой крепости», не спал, когда вернулись Нолик и Кирилл.
      Когда, мазнув желтым светом фар по окнам дома, во двор въехала машина Краба, Хозяин тоже не спал. Он сидел в кресле возле окна и думал. У него выстраивался интересный вариант дальнейших событий.