Страница:
– Создали всю группу Солдата. Ею руководил мой человек. И вместе с ним мы эту группу уничтожили.
Честно ответил. Честно и неожиданно, хотя Хозяин ожидал чего-нибудь подобного. Значит, он был все-таки прав.
– Чего вы их убрали? Они что, вышли из-под управления? – Понимающе спросил Хозяин. У него и самого бывало так неоднократно, когда поднятый из дерьма человек, вдруг начинал вести себя самостоятельно и нагло. Таких нужно было наказывать.
– Нет, – сказал Гаврилин, не отводя взгляда от лица Хозяина, – мы их убрали, потому что в них отпала необходимость.
– Отпала необходимость…
– Да. Мы решили, что тот, кто это должен был понять, это понял. А потом оказалось, что это не так.
– Это ты о клинике? – усмехнулся Хозяин.
– О клинике.
– Я что, не мог найти другого места для того, чтобы отлежаться? Думал, что вы поймете меня. Неужели непонятно, что я хотел поговорить? Я когда Краба увидел – сразу понял, что все пошло наперекосяк. А сегодняшняя ночь это подтвердила.
– Перегнули палку, – сказал Хозяин.
– Это я заметил.
– Ну ладно, – сказал Хозяин, – вот мы встретились, так или иначе. Говори.
Гаврилин прикрыл глаза, вздохнул:
– Теперь говорите вы. Вы меня сюда притащили, вам и слово.
– А это не слишком сильно сказано?
– Иначе не получается. Извините.
Не получается у него. Не получается. Не может тридцатилетний мужик спокойно разговаривать, не смотря на мелкие неурядицы. В свое время Хозяин тоже был таким.
Пришлось научиться держать себя в руках.
Не получается. А так ничего, парень, толковый.
Хозяин улыбнулся:
– Ладно, за ночь и клинику я извиняюсь.
– Хорошо, – Гаврилин кивнул, – я тоже извиняюсь за тон. Думаю, вы меня тоже простите.
– Уже простил.
– Зачем я вам был нужен?
– Все-таки решил по-своему. Решил сам вопросы задавать? – Хозяин покачал головой, – Нехорошо…
– А так у нас будет шанс довести разговор до конца. Если я вдруг не так что-то скажу, меня отведут в подвал и я так и не узнаю, что вы хотели мне сказать, – Гаврилин тоже улыбнулся, вернее, попытался, потому что улыбка вышла довольно кривая.
– Хорошо, я буду умнее, – Хозяин припечатал ладонь к столу. – Я начну. А ты слушай. А потом мы будем решать, как тебе выбраться отсюда живым. И не дергайся, как конь. Слушай.
Хозяин встал из кресла и прошелся по кабинету.
– Я всегда выполнял правила и соблюдал обычаи. Всю жизнь я считал, что закон, не тот, что в бумагах, а настоящий, нужен для того, чтобы можно было жить. Солнце светит, трава растет, коровы пасутся, волки охотятся. Это закон. Его не нарушишь, Если нарушишь – умрешь.
Меня короновали, я честно вносил долю в общак, выполнял решения сходов. И ни кому не позволял этот закон облажать. Даже своим корешам.
Потом времена изменились. Ходить в «зону» уже стало ненужно. Авторитету от этого не прибавлялось. Беспредельщики полезли, звери… Некоторые старые воры попытались идти против этого…
Где они?.. Я понял тогда, что изменился закон. Изменился. Значит. Нужно меняться самому. И я изменился, потому что хотел выжить, и хотел, чтобы выжили мои люди. И мой сын, и мои внучки.
Мой сын работает уже легально, у него официальный бизнес и с ним могут здороваться за руку очень большие люди. Я сделал это. Я купил кого надо, я кого надо продал.
Я выполняю этот закон. И заставляю всех остальных его выполнять. И этот закон одинаков и для меня и для всех остальных. Только я сильнее. Но не сильнее закона. Понимаешь?
Хозяин потер руки, сел в кресло. На его желтых щеках проступил румянец:
– Я даже научился говорить без блатной музыки. Чтобы со мной могли говорить и те, кто не в законе. И чтобы со мной могли говорить мои внучки.
Я держу всех в этом городе. Я держу весь этот город. Он живет по моему закону, и я живу по этому же закону.
И тут появляетесь вы. Ваш Солдат. Кровь, смерть, беспредел.
Вы хотели мне показать, что мой закон не вечен? Вы хотите меня списать? Нет. Меня вы не тронули, хотя могли. Я вам нужен? Или мой закон?
Скажите. Вы продемонстрировали свою силу? Нет. Вы показали мою слабость. Вот что вы показали. И не только мне. Вы показали ее Крабу. Вы показали ее другим.
Зачем? Я это хотел у тебя узнать. Что вам от меня нужно?
Так поступают с лохами, когда хотят обложить их данью. Вы хотите от меня дань? Тогда покажите, что вы не только умеете разрушать. Докажите, что вы умеете строить.
Докажите, что вы сможете держать закон.
Хозяин замолчал. Потом вдруг наклонился к Гаврилину через стол и прошептал:
– А тебе придется доказать, что ты сможешь выжить в моем мире. В мире живущем по моим законам. И как бы я не хотел тебе помочь – я тебе не стану помогать его нарушать.
Глава 5
Нолик решил держаться от Краба подальше. На сколько это было возможно, конечно. После прокола в подвале Нолик чувствовал себя виноватым. Не вовремя дернулась рука, глаз того лабуха лопнул, Нолик запаниковал…
Ну хоть не отмудохали, и то ладно. А ведь могли.
О том, как Краб наказывает нарушителей, среди пацанов ходили легенды. Но те, кто знал Краба достаточно хорошо, великолепно понимали, что это не легенды, и испытывать их на себе никто не хотел.
Когда Краб разогнал всех из подвала, Нолик попытался тихонько слинять и завалиться спать, предварительно отмывшись. Кровь успела застыть, а на морозе даже почернеть на руках и под ногтями, отмывать ее пришлось долго. Почему-то вспомнилось, как давно, еще совсем маленьким, возился вместе с отцом, собирая старый велосипед.
Тогда руки тоже плохо отмывались. Ему даже показалось, что мазут никогда не сойдет с рук. Не страшно, сказал тогда отец, ты у нас мастер, пусть все видят.
Пусть все видят, повторил про себя Нолик. Не, ни хрена. Нечего этим хвастаться. Вон пацаны и так косятся. Прав Кирилл, нужно на все это смотреть проще. Работа и работа.
Отмыв руки, Нолик решил переодеться. Шмотки было жаль, кровью он их попортил сильно. Можно будет потом попытаться отстирать. Утром. После того, как покемарит несколько часов.
Ни хрена подобного. До койки Нолик добраться не успел. В дверях комнаты появился Кирилл с кислой рожей и сказал, что Краб велел грузиться в его тачку им обоим, и еще двум ребятам в другую машину.
Можно было, конечно, попытаться вздремнуть по дороге, но Краб молча курил с таким видимым остервенением, так прикуривал одну сигарету от другой, что рисковать Нолик не решился. Несколько раз Краб оборачивался, и Нолику казалось, что сейчас он что-то скажет.
Нолик даже втягивал голову в плечи и задерживал дыхание, но слабо освещаемое красным огоньком сигареты лицо Краба пару секунд маячило перед ним, а потом отворачивалось. Молча.
К первой больнице они подъехали, когда начало потихоньку светать. Краб пробормотал две фамилии и приказал Нолику смотаться к дежурной и выяснить, в каких палатах они лежат.
Опухшая спросонья баба не сразу въехала в то, что ей говорил Нолик, потом покопалась в бумагах, а потом сказала, что обоих, и мужика и бабу увезли из больницы около шести часов утра.
– Откуда я знаю куда? – попыталась баба отмазаться криком и от подошедшего Краба, но потом внимательно посмотрела ему в глаза и заткнулась.
Краб сел в машину чернее тучи, Кирилл по этому случаю сделал вид, что его в машине нет. Нолик, вслед за Крабом закурил.
Во вторую больницу Краб пошел уже самолично.
– Совсем озверел, – шепотом сказал Нолик.
– Не стони под руку!
– Не, а чего это он?
– Либо ты заткнешься, либо я тебе хлебало порву, – сказал Кирилл, рассматривая в окно вход в больницу.
Нолик заметил, как Кирилл поправил под курткой пистолет и заткнулся. Хреновые дела, решил Нолик, хреновей не бывает.
Водила сидел молча, постукивая пальцами по рулю. Этот вместе с Крабом всякого повидал. И при нем действительно не стоит трепаться.
С лязгом распахнулась металлическая дверь больницы. Если бы стекло в ней давно не заменили листом фанеры, сейчас бы осколки летели по всей улице.
Краб сбежал по ступенькам, в самом конце поскользнулся, и Нолик решил, что вот сейчас долбонется Краб мордой о замерзший асфальт, вот тут места всем мало будет.
Но Краб на ногах удержался. Сел в машину, зверски хлопнув дверцей.
– Куда? – спросил водила.
Краб молча достал из кармана сотовый телефон и позвонил, как понял Нолик из разговора, Хозяину.
Что там Хозяин отвечал закипающему Крабу, Нолик не усек, но по Крабу было ясно видно, что ничего хорошего он по телефону не услышал.
Сунув телефон в карман Краб посидел немного молча. Желваки на лице шевелились. Нолик оглянулся на вторую машину, остановившуюся в нескольких метрах сзади. Там пацаны вообще, наверное, в непонятке, чего это Краб от больницы к больнице носится.
Краб очень медленно достал из кармана пачку сигарет, покопался в ней и обнаружив, что она пустая, медленно смял ее в кулаке. Потом совершенно спокойным и каким-то безжизненным голосом попросил сигарету у водителя. Щелкнул зажигалкой.
Курил не торопясь, выпуская изо рта аккуратные белые колечки. В машине было так тихо, что Нолику захотелось закрыть уши и закричать. Кирилл сидел рядом, неподвижным взглядом упершись в затылок водителю. Словно хотел заставить того наклонить голову.
Краб докурил сигарету почти до фильтра, неторопливо загасил окурок о ладонь – у Нолика желудок свело судорогой, когда в салоне запахло паленым – опустил боковое стекло и выбросил окурок на улицу.
Кирилл скрипнул зубами. Снова подал голос телефон Краба.
– Да… Какие проблемы?.. Так… Так… Кто именно наезждает? Да вынь ты хер изо рта! Да… Сколько? Будем через десять минут… Все!.. Я сказал через десять минут… Да понял я, что серьезно.
Вот он сейчас телефоном точно лобовое стекло высадит, подумал Нолик и вжался в угол сидения. Краб
спрятал телефон.
– В клинику, быстро.
Машина рванула с места.
Ни один гаишник по дороге не попался. Повезло. Гаишникам повезло, поправил себя Нолик. Краб сейчас может запросто горло перервать любому.
– Что у вас со стволами? – спросил Краб уже почти возле самых ворот клиники.
– Только у меня, – ответил Кирилл.
Краб открыл бардачок, вытащил из него пистолет и молча, через плечо, подал Нолику.
– Умеешь?
– Ага, – ответил Нолик, немного замешкавшись.
– ТТ, семь патронов, стрелять только после того, как я скажу.
В кого? В кого это Краб собрался стрелять на нейтральной территории? Нолик поежился. Взвесил пистолет на руке. Тяжелая хреновина! Ребята говорили, что бронежилет может запросто пробить.
Пока Нолик рассматривал звездочку на рукояти пистолета, машина резко затормозила. Твою мать!
Пистолет, выпав из руки, больно ударил по колену. В результате Нолик вылез из машины последним.
Ворота клиники были приоткрыты так, чтобы только-только мог кто-нибудь протиснуться. За воротами стоял микроавтобус – мерседес, открытой боковой дверью к воротам. В машине кто-то сидел. Кто именно и сколько Нолик не рассмотрел, да не особенно и старался.
Его внимание сразу привлекли трое амбалов, стоявших перед воротами. У двоих в опущенных руках были автоматы. Третий держал руки в карманах расстегнутого пальто.
За спиной Нолика стукнули дверцы машины, и к Крабу рысцой подбежали два пацана из задней машины. Один держал руку за пазухой, второй придерживал рукой под полой помповое ружье.
– Что за базар? – глядя перед собой спросил Краб.
– Санитарный день, – ответил тот, что был без автомата. – А для вас – вообще карантин.
– Это почему? – спросил Краб и шагнул к воротам. Пацаны шагнули следом, ступил шаг вперед и Нолик. Пистолет он держал за спиной, металл на морозе быстро остыл и начинал холодить руку.
Амбалы у ворот подняли автоматы и расступились, чтобы, как понял Нолик, не заслонять мишени сидевшим в микроавтобусе.
Только бы стрельбу не начали. Только бы не стреляли! Нолик покрутил головой. Прятаться в случае чего, кроме как за машину, было некуда. А до машины еще нужно добежать.
– Я спросил, – Краб повысил голос, пар изо рта повис у него над головой и медленно растаял в солнечном свете, – кто придумал карантин?
– Об этом сказали Хозяину. Хочешь – спроси у него. Хозяин не возражал.
Краб сплюнул прямо перед собой. Сейчас начнется, обреченно подумал Нолик. Вот сейчас эти козлы в несколько стволов выметут все перед воротами. Вон как рожи у мудаков с автоматами напряглись.
Пистолет, зажатый в руке, показался Нолику допотопной хлопушкой. Семь патронов! В автоматах по тридцать. Нужно только пальцем пошевелить и всем будет полный и бесповоротный…
– Где мои люди? – спросил Краб.
– Тут они, – амбал наконец вытащил левую руку из кармана пальто и помахал ею над головой.
Открылась дверь домика охраны и оттуда вышли Заяц и Дыня. Дыня шел скособочившись, а распухшая половина физиономии Зайца наливалась багровым цветом.
– В машину, – приказал им Краб.
– Это… – сказал Дыня.
– В машину!
– Так стволы… – невнятно сказал Заяц.
– Где стволы? – Краб сделал еще шаг к воротам.
В микроавтобусе что-то лязгнуло.
Никак пулемет, внутри у Нолика все оборвалось.
Из домика вышел мужик в черном костюме и бросил к ногам Краба два пистолета и нож.
Оружие проехало по асфальту с каким-то несерьезным скрежетом и остановились.
– Поднять, – приказал Краб.
Заяц наклонился, поднял оба пистолета, выпрямился и один пистолет отдал Дыне.
– А теперь все в машину, – Краб приказал это словно разом заржавевшим голосом.
Нолик быстро попятился к машине, попытался открыть дверцу правой рукой, вспомнил, что в ней пистолет, переложил его в левую руку. Краб стоял не шевелясь.
– Передайте вашим, что не нужно со мной так разговаривать. Никому. А тебя я запомню.
– Обязательно. Только это все не я придумал, сам понимаешь…
– Понимаю, – сказал Краб.
– В машину садись, придурок, – Кирилл потянул Нолика за куртку.
Нолик потыкал вслепую пистолетом в левой руке в поисках кармана, нашел. Потом сел в машину.
Пока топтались на улице, машина успела остыть.
Что там еще сказал Краб, Нолик не услышал. Краб сел на свое место, хлопнул дверцей.
– Домой.
Водила мотор не глушил. Машина сдала задним ходом, развернулась. Нолик оглянулся на клинику.
Тройка подошла к микроавтобусу. Ворота закрылись
Пистолет, вспомнил Нолик и осторожно тронул Краба за плечо.
– Что?
– А пистолет куда?
– Пистолет?
– Ну да, ТТ.
– Себе оставь. Может пригодиться сегодня. Только смотри, – Краб обернулся к Нолику, и тот отшатнулся от него, – будешь его в руках держать как нож в подвале…
Краб фразу не закончил и отвернулся.
– Ага, – сказал Нолик и зачем-то добавил, – Спасибо!
Говорил наверняка очень увлеченно и страстно. Кабинеты вообще располагают хозяев к увлеченным и страстным разговорам.
Вон даже нынешний Хозяин, человек деловой и суровый, ударился вдруг в патетику. Как же им всем хочется выговориться! Перед кем угодно! Постараться рассказать, задыхаясь и захлебываясь слюной, что жизнь прожита не зря, что есть под ребрами, между уязвленным желудком и изболевшейся печенью, место для души. И что именно эта изможденная и очень ранимая душа и заставляет его, бедного и страдающего, делать все эти гнустности и подлости.
Хозяин говорил, подкреплял свои слова резкими, рубящими жестами. Иногда пальцы его шевелились, словно в поисках горла собеседника. Пытается быть убедительным. Только все его аргументы, все его изболевшиеся внутренности – не интересны они Гаврилину. У Гаврилина сейчас только одна мысль, одно желание. Выжить.
Хозяин несколько раз энергично прошел по кабинету и теперь немного задыхался, вернувшись в кресло. Рука нашаривает сердце, связки время от времени перестают подчиняться старику и вместо слов вырывается просто сипение. Как из чайника, вода в котором уже давно выкипела. Или как шипение змеи…
– Я не могу тебя просто так отпустить. Даже если захочу.
Даже если захочешь, кивнул Гаврилин. А ты не захочешь. Ты не захочешь меня отпустить просто так. Ты захочешь сыграть со мной в одну из своих воровских игр. И не воровских даже. А просто игр.
Сколько вас сейчас играют с такими как я в эти простые и душещипательные игры. Вот такой же как ты говорил мне: «Отдохните, Саша!». Отдохните.
– Как вы меня нашли, кстати? – Гаврилин спросил это автоматически, даже не подумав, что вопрос этот сейчас неуместен и никак не согласуется с рассуждениями Хозяина о законах.
– Что? – Хозяин закашлялся.
– Нашли меня как? – повторил свой вопрос Гаврилин, лихорадочно соображая, как превратить этот слабый и нелепый в устах опытного и сильного человека вопрос. – Ничего странного вы здесь не обнаружили?
– Как… – Хозяин прокашлялся, – Если кто-то нарвался на пулю и не хочет светиться, то он отправляется в «Гиппократ».
– Вы ж не знали, что меня ранили. Не было этому свидетелей.
– А мы решили просто так проверить, на всякий случай. Была стрельба. Могут быть и подстреленные.
– Повезло вам!
– Тебе не повезло.
– Серьезно? – Гаврилин слепил на лице скептическую улыбочку, больше похожую на гримасу боли, – Я же вам уже говорил. Вы почти два месяца не могли вычислить и накрыть Солдата с его героической группой, а тут прямо вам в руки попался тот, кто этой группой руководил. Счастье, говорите?
Хозяин откинулся на спинку кресла. Морщины на его лице стали резче и глубже. До самого затылка скоро дойдут, мелькнуло у Гаврилина, и голова развалится как пересохший ком глины.
– Хочешь сказать, что лег в клинику специально?
– Уже два раза говорил. Это вы теперь сами сказали, – ответил Гаврилин механически, потому что в голове его вдруг полыхнуло ослепительным пламенем озарение. В пору «Эврика!» кричать. И – на мороз. Голым.
Вот так пообщаешься с умным человеком, и у самого наступит прозрение. Вижу! Вижу!
Гаврилин прикусил губу.
Два месяца никто не мог предсказать действий Солдата и Палача. Два месяца все пытались найти убийц, но у них ничего не получалось. Когда кто-то выходил на Палача и Солдата, мудрая Контора принимала меры, и все снова шло по накатанной дорожке.
И вдруг словно ослепление нашло на Григория Николаевича. Он укладывает Гаврилина в клинику, которую действительно должны были проверить в первую очередь. И его сразу же вычислили. Сразу.
– А что, нельзя просто ко мне обратиться? – спросил Хозяин, – Как говорят отморозки, забить стрелку.
– Можно было… – протянул Гаврилин, – можно было…
И новая трещина прорезала лицо Хозяина – улыбка. В глазах его мелькнуло понимание и удовлетворение. Для него все стало на свои места. Для Гаврилина тоже.
– Так тебя подставили, паренек. Сдали не за хрен собачий. И я так понимаю, что ты этого не ожидал?
Точно, не ожидал. Снова расслабился. И нарвался. Ай, да Григорий Николаевич! Сука! Мягко и ненавязчиво…
Ведь наверняка он мог спокойно пристроить раненого наблюдателя в более безопасное место.
– Не подставили…
– Давай-давай!..
– Я знал, что вы меня найдете.
– Правда? А если бы мы тебя просто порезали бы в мелкий салат? Ты вон в подвале в обморок упал от одного вида крови. Ты бы все Крабу рассказал, даже то, чего не знал бы. Все.
И таки да! Таки рассказал бы. Гаврилин понимал это ясно и четко. И Григорий Николаевич не мог это не понимать. Тогда что? Тогда он сам хотел, чтобы Гаврилин рассказал о нем, чтобы Хозяин получил возможность выйти на Григория Николаевича самостоятельно. По телефону.
Кого бы мог сдать Гаврилин? Себя, любимого. Еще Хорунжего и его группу. Телефон Григория Николаевича, наверняка зарегистрированный еще на кого-нибудь. Еще раз подумаем…
– Нехорошо с тобой поступили. Очень нехорошо. Так подставить своего – это какую же совесть иметь нужно! – Хозяин покачал головой, – Нехорошо.
Сам знаю, ласковый ты мой. Сам знаю. Гаврилин потер висок. Не хватало еще головной боли.
– Ну ты подумай пока, а я на счет завтрака распоряжусь. – Хозяин легко встал с кресла, похлопал, проходя мимо Гаврилина по плечу и вышел из кабинета.
Это он кстати. Что же это получается?
Его подставляют, сдают Хозяину, и тот получает возможность узнать, что Солдат не сам вырос на свалке. Что его тщательно удобряли всяким дерьмом, холили, лелеяли и оберегали. Причем Гаврилин сможет внятно объяснить как это делалось и не сможет рассказать зачем это все производилось.
«Пальчики», – произнес Краб в мозгу Гаврилина. И с глазиком…
Твою мать…
Гаврилин встал со стула. Слишком резко, ласково напомнила ему рана. Слишком резко. Гаврилин постоял немного, убаюкивая ее, потом прошел к окну.
Совсем разгулялась погодка. Солнце. Бессмысленно яркое солнце вывалилось наконец из-за туч и теперь лупило лучами во все стороны.
Мороз и солнце. День поганый совершенно. Гаврилин оглядел двор. Охрана, охрана, охрана, проволока по забору, закрытые ворота… Тут все ясно. Можно не дергаться. Или вот сейчас взять что-нибудь тяжелое… Вон очень славная на вид литая пепельница в виде лошадиной головы.
Вот сейчас этой самой головой по голове Хозяина и приложить. Взять и – хрясь. Как молотком.
Сейчас сблюю. Точно сблюю, прямо на рабочий стол самого Хозяина. Наблюдателя неудержимо рвало на рабочий стол!
Но мы не об этом. Мы о том, как же все это произошло.
Меня находят в клинике и изымают… Минутку! Не изымают меня вовсе, меня не могли изъять без моего согласия или без согласия высшего общества. Хозяин, кстати, говорил что-то подобное. И Клоун. Клоун тоже говорил, что все планировалось сделать мягко и с соблюдением правил.
Значит, Хозяин известил бы всех, что имеется шустрый парень, Саша Гаврилин, который явно знает о Солдате почти все и теперь все должны были согласиться с тем, чтобы изъять шустряка с нейтральной территории.
Согласие, естественно было бы получено, но в этом случае Гаврилина раскручивали бы в присутствии всех. И все бы знали, что есть люди и покруче Хозяина. Куда как круче.
И чтобы потом они не сделали с Гаврилиным, они все равно начали бы переговоры с Григорием Николаевичем. Переговоры о…
А о чем, собственно, переговоры?
Кто-то загремел за окном пустым ведром. Гаврилин оглянулся. Хозяйством занимаются. Работают. Справа в поле зрение Гаврилина медленно, неторопливой походкой вошел Клоун. Взгляд его медленно скользнул по окнам, на окне кабинета задержался. Клоун чуть заметно кивнул.
Здоровается? Или просто демонстрирует хорошее к нему отношение. Или хочет напомнить…
Ага, Гаврилин кивнул в ответ и отошел от окна. Правильно. Говорил ведь Клоун, что единственный шанс Гаврилина – попытаться сыграть на противоречиях между Крабом и Хозяином.
Чертов Краб! Это он все испортил. Взял и вытащил наблюдателя внаглую. Теперь…
А теперь у Хозяина могут быть проблемы. Естественно, в открытую на него коллеги не полезут, но сам Хозяин…
Что он там врал на счет законов и правил? Не может он их нарушать? А тут получается, что его правая рука ведет себя нагло и слишком независимо.
Теперь, если Хозяин все-таки передаст Гаврилина на общую разборку, станет понятно, что прав был все-таки Краб. Плюс майору – минус Хозяину.
Если Хозяин никому Гаврилина не отдаст, значит он поддержит Краба, его незаконные действия, значит Краб прибавит в авторитете, и, поскольку закон Хозяина перестанет быть непреложным, то повысится ценность просто грубой силы. А все это…
А все это Гаврилину будет совсем параллельно, потому что с ним никто церемониться не станет. Гаврилин вернулся на стул. Очень хочется жить. Безумно хочется. И…
Хозяин сказал, что даст шанс. Шанс. А Хозяин должен был уже многое обдумать. И если он так сказал, то не исключено, что у него есть план. А это значит, что нужно внимательно его выслушать. Гаврилин посмотрел на часы. Как время быстро летит! Уже начало девятого.
Хозяин замешкался. Или просто дает возможность Гаврилину все это обдумать. И попытаться самому прийти к выводам, которые уже давно сделал сам Хозяин.
Гаврилин своим существованием угрожает авторитету Хозяина, а после действий Краба – угрожает всей системе, построенной Хозяином.
Так вот где собака порылась, как любил говаривать известный политический деятель. Так это значит, что Краб, туповатый и негибкий служака, своими неуклюжими действиями неожиданно тонко подставляет Хозяина. И Хозяину это не нравится.
Честно ответил. Честно и неожиданно, хотя Хозяин ожидал чего-нибудь подобного. Значит, он был все-таки прав.
– Чего вы их убрали? Они что, вышли из-под управления? – Понимающе спросил Хозяин. У него и самого бывало так неоднократно, когда поднятый из дерьма человек, вдруг начинал вести себя самостоятельно и нагло. Таких нужно было наказывать.
– Нет, – сказал Гаврилин, не отводя взгляда от лица Хозяина, – мы их убрали, потому что в них отпала необходимость.
– Отпала необходимость…
– Да. Мы решили, что тот, кто это должен был понять, это понял. А потом оказалось, что это не так.
– Это ты о клинике? – усмехнулся Хозяин.
– О клинике.
– Я что, не мог найти другого места для того, чтобы отлежаться? Думал, что вы поймете меня. Неужели непонятно, что я хотел поговорить? Я когда Краба увидел – сразу понял, что все пошло наперекосяк. А сегодняшняя ночь это подтвердила.
– Перегнули палку, – сказал Хозяин.
– Это я заметил.
– Ну ладно, – сказал Хозяин, – вот мы встретились, так или иначе. Говори.
Гаврилин прикрыл глаза, вздохнул:
– Теперь говорите вы. Вы меня сюда притащили, вам и слово.
– А это не слишком сильно сказано?
– Иначе не получается. Извините.
Не получается у него. Не получается. Не может тридцатилетний мужик спокойно разговаривать, не смотря на мелкие неурядицы. В свое время Хозяин тоже был таким.
Пришлось научиться держать себя в руках.
Не получается. А так ничего, парень, толковый.
Хозяин улыбнулся:
– Ладно, за ночь и клинику я извиняюсь.
– Хорошо, – Гаврилин кивнул, – я тоже извиняюсь за тон. Думаю, вы меня тоже простите.
– Уже простил.
– Зачем я вам был нужен?
– Все-таки решил по-своему. Решил сам вопросы задавать? – Хозяин покачал головой, – Нехорошо…
– А так у нас будет шанс довести разговор до конца. Если я вдруг не так что-то скажу, меня отведут в подвал и я так и не узнаю, что вы хотели мне сказать, – Гаврилин тоже улыбнулся, вернее, попытался, потому что улыбка вышла довольно кривая.
– Хорошо, я буду умнее, – Хозяин припечатал ладонь к столу. – Я начну. А ты слушай. А потом мы будем решать, как тебе выбраться отсюда живым. И не дергайся, как конь. Слушай.
Хозяин встал из кресла и прошелся по кабинету.
– Я всегда выполнял правила и соблюдал обычаи. Всю жизнь я считал, что закон, не тот, что в бумагах, а настоящий, нужен для того, чтобы можно было жить. Солнце светит, трава растет, коровы пасутся, волки охотятся. Это закон. Его не нарушишь, Если нарушишь – умрешь.
Меня короновали, я честно вносил долю в общак, выполнял решения сходов. И ни кому не позволял этот закон облажать. Даже своим корешам.
Потом времена изменились. Ходить в «зону» уже стало ненужно. Авторитету от этого не прибавлялось. Беспредельщики полезли, звери… Некоторые старые воры попытались идти против этого…
Где они?.. Я понял тогда, что изменился закон. Изменился. Значит. Нужно меняться самому. И я изменился, потому что хотел выжить, и хотел, чтобы выжили мои люди. И мой сын, и мои внучки.
Мой сын работает уже легально, у него официальный бизнес и с ним могут здороваться за руку очень большие люди. Я сделал это. Я купил кого надо, я кого надо продал.
Я выполняю этот закон. И заставляю всех остальных его выполнять. И этот закон одинаков и для меня и для всех остальных. Только я сильнее. Но не сильнее закона. Понимаешь?
Хозяин потер руки, сел в кресло. На его желтых щеках проступил румянец:
– Я даже научился говорить без блатной музыки. Чтобы со мной могли говорить и те, кто не в законе. И чтобы со мной могли говорить мои внучки.
Я держу всех в этом городе. Я держу весь этот город. Он живет по моему закону, и я живу по этому же закону.
И тут появляетесь вы. Ваш Солдат. Кровь, смерть, беспредел.
Вы хотели мне показать, что мой закон не вечен? Вы хотите меня списать? Нет. Меня вы не тронули, хотя могли. Я вам нужен? Или мой закон?
Скажите. Вы продемонстрировали свою силу? Нет. Вы показали мою слабость. Вот что вы показали. И не только мне. Вы показали ее Крабу. Вы показали ее другим.
Зачем? Я это хотел у тебя узнать. Что вам от меня нужно?
Так поступают с лохами, когда хотят обложить их данью. Вы хотите от меня дань? Тогда покажите, что вы не только умеете разрушать. Докажите, что вы умеете строить.
Докажите, что вы сможете держать закон.
Хозяин замолчал. Потом вдруг наклонился к Гаврилину через стол и прошептал:
– А тебе придется доказать, что ты сможешь выжить в моем мире. В мире живущем по моим законам. И как бы я не хотел тебе помочь – я тебе не стану помогать его нарушать.
Глава 5
Суета
Нолик решил держаться от Краба подальше. На сколько это было возможно, конечно. После прокола в подвале Нолик чувствовал себя виноватым. Не вовремя дернулась рука, глаз того лабуха лопнул, Нолик запаниковал…
Ну хоть не отмудохали, и то ладно. А ведь могли.
О том, как Краб наказывает нарушителей, среди пацанов ходили легенды. Но те, кто знал Краба достаточно хорошо, великолепно понимали, что это не легенды, и испытывать их на себе никто не хотел.
Когда Краб разогнал всех из подвала, Нолик попытался тихонько слинять и завалиться спать, предварительно отмывшись. Кровь успела застыть, а на морозе даже почернеть на руках и под ногтями, отмывать ее пришлось долго. Почему-то вспомнилось, как давно, еще совсем маленьким, возился вместе с отцом, собирая старый велосипед.
Тогда руки тоже плохо отмывались. Ему даже показалось, что мазут никогда не сойдет с рук. Не страшно, сказал тогда отец, ты у нас мастер, пусть все видят.
Пусть все видят, повторил про себя Нолик. Не, ни хрена. Нечего этим хвастаться. Вон пацаны и так косятся. Прав Кирилл, нужно на все это смотреть проще. Работа и работа.
Отмыв руки, Нолик решил переодеться. Шмотки было жаль, кровью он их попортил сильно. Можно будет потом попытаться отстирать. Утром. После того, как покемарит несколько часов.
Ни хрена подобного. До койки Нолик добраться не успел. В дверях комнаты появился Кирилл с кислой рожей и сказал, что Краб велел грузиться в его тачку им обоим, и еще двум ребятам в другую машину.
Можно было, конечно, попытаться вздремнуть по дороге, но Краб молча курил с таким видимым остервенением, так прикуривал одну сигарету от другой, что рисковать Нолик не решился. Несколько раз Краб оборачивался, и Нолику казалось, что сейчас он что-то скажет.
Нолик даже втягивал голову в плечи и задерживал дыхание, но слабо освещаемое красным огоньком сигареты лицо Краба пару секунд маячило перед ним, а потом отворачивалось. Молча.
К первой больнице они подъехали, когда начало потихоньку светать. Краб пробормотал две фамилии и приказал Нолику смотаться к дежурной и выяснить, в каких палатах они лежат.
Опухшая спросонья баба не сразу въехала в то, что ей говорил Нолик, потом покопалась в бумагах, а потом сказала, что обоих, и мужика и бабу увезли из больницы около шести часов утра.
– Откуда я знаю куда? – попыталась баба отмазаться криком и от подошедшего Краба, но потом внимательно посмотрела ему в глаза и заткнулась.
Краб сел в машину чернее тучи, Кирилл по этому случаю сделал вид, что его в машине нет. Нолик, вслед за Крабом закурил.
Во вторую больницу Краб пошел уже самолично.
– Совсем озверел, – шепотом сказал Нолик.
– Не стони под руку!
– Не, а чего это он?
– Либо ты заткнешься, либо я тебе хлебало порву, – сказал Кирилл, рассматривая в окно вход в больницу.
Нолик заметил, как Кирилл поправил под курткой пистолет и заткнулся. Хреновые дела, решил Нолик, хреновей не бывает.
Водила сидел молча, постукивая пальцами по рулю. Этот вместе с Крабом всякого повидал. И при нем действительно не стоит трепаться.
С лязгом распахнулась металлическая дверь больницы. Если бы стекло в ней давно не заменили листом фанеры, сейчас бы осколки летели по всей улице.
Краб сбежал по ступенькам, в самом конце поскользнулся, и Нолик решил, что вот сейчас долбонется Краб мордой о замерзший асфальт, вот тут места всем мало будет.
Но Краб на ногах удержался. Сел в машину, зверски хлопнув дверцей.
– Куда? – спросил водила.
Краб молча достал из кармана сотовый телефон и позвонил, как понял Нолик из разговора, Хозяину.
Что там Хозяин отвечал закипающему Крабу, Нолик не усек, но по Крабу было ясно видно, что ничего хорошего он по телефону не услышал.
Сунув телефон в карман Краб посидел немного молча. Желваки на лице шевелились. Нолик оглянулся на вторую машину, остановившуюся в нескольких метрах сзади. Там пацаны вообще, наверное, в непонятке, чего это Краб от больницы к больнице носится.
Краб очень медленно достал из кармана пачку сигарет, покопался в ней и обнаружив, что она пустая, медленно смял ее в кулаке. Потом совершенно спокойным и каким-то безжизненным голосом попросил сигарету у водителя. Щелкнул зажигалкой.
Курил не торопясь, выпуская изо рта аккуратные белые колечки. В машине было так тихо, что Нолику захотелось закрыть уши и закричать. Кирилл сидел рядом, неподвижным взглядом упершись в затылок водителю. Словно хотел заставить того наклонить голову.
Краб докурил сигарету почти до фильтра, неторопливо загасил окурок о ладонь – у Нолика желудок свело судорогой, когда в салоне запахло паленым – опустил боковое стекло и выбросил окурок на улицу.
Кирилл скрипнул зубами. Снова подал голос телефон Краба.
– Да… Какие проблемы?.. Так… Так… Кто именно наезждает? Да вынь ты хер изо рта! Да… Сколько? Будем через десять минут… Все!.. Я сказал через десять минут… Да понял я, что серьезно.
Вот он сейчас телефоном точно лобовое стекло высадит, подумал Нолик и вжался в угол сидения. Краб
спрятал телефон.
– В клинику, быстро.
Машина рванула с места.
Ни один гаишник по дороге не попался. Повезло. Гаишникам повезло, поправил себя Нолик. Краб сейчас может запросто горло перервать любому.
– Что у вас со стволами? – спросил Краб уже почти возле самых ворот клиники.
– Только у меня, – ответил Кирилл.
Краб открыл бардачок, вытащил из него пистолет и молча, через плечо, подал Нолику.
– Умеешь?
– Ага, – ответил Нолик, немного замешкавшись.
– ТТ, семь патронов, стрелять только после того, как я скажу.
В кого? В кого это Краб собрался стрелять на нейтральной территории? Нолик поежился. Взвесил пистолет на руке. Тяжелая хреновина! Ребята говорили, что бронежилет может запросто пробить.
Пока Нолик рассматривал звездочку на рукояти пистолета, машина резко затормозила. Твою мать!
Пистолет, выпав из руки, больно ударил по колену. В результате Нолик вылез из машины последним.
Ворота клиники были приоткрыты так, чтобы только-только мог кто-нибудь протиснуться. За воротами стоял микроавтобус – мерседес, открытой боковой дверью к воротам. В машине кто-то сидел. Кто именно и сколько Нолик не рассмотрел, да не особенно и старался.
Его внимание сразу привлекли трое амбалов, стоявших перед воротами. У двоих в опущенных руках были автоматы. Третий держал руки в карманах расстегнутого пальто.
За спиной Нолика стукнули дверцы машины, и к Крабу рысцой подбежали два пацана из задней машины. Один держал руку за пазухой, второй придерживал рукой под полой помповое ружье.
– Что за базар? – глядя перед собой спросил Краб.
– Санитарный день, – ответил тот, что был без автомата. – А для вас – вообще карантин.
– Это почему? – спросил Краб и шагнул к воротам. Пацаны шагнули следом, ступил шаг вперед и Нолик. Пистолет он держал за спиной, металл на морозе быстро остыл и начинал холодить руку.
Амбалы у ворот подняли автоматы и расступились, чтобы, как понял Нолик, не заслонять мишени сидевшим в микроавтобусе.
Только бы стрельбу не начали. Только бы не стреляли! Нолик покрутил головой. Прятаться в случае чего, кроме как за машину, было некуда. А до машины еще нужно добежать.
– Я спросил, – Краб повысил голос, пар изо рта повис у него над головой и медленно растаял в солнечном свете, – кто придумал карантин?
– Об этом сказали Хозяину. Хочешь – спроси у него. Хозяин не возражал.
Краб сплюнул прямо перед собой. Сейчас начнется, обреченно подумал Нолик. Вот сейчас эти козлы в несколько стволов выметут все перед воротами. Вон как рожи у мудаков с автоматами напряглись.
Пистолет, зажатый в руке, показался Нолику допотопной хлопушкой. Семь патронов! В автоматах по тридцать. Нужно только пальцем пошевелить и всем будет полный и бесповоротный…
– Где мои люди? – спросил Краб.
– Тут они, – амбал наконец вытащил левую руку из кармана пальто и помахал ею над головой.
Открылась дверь домика охраны и оттуда вышли Заяц и Дыня. Дыня шел скособочившись, а распухшая половина физиономии Зайца наливалась багровым цветом.
– В машину, – приказал им Краб.
– Это… – сказал Дыня.
– В машину!
– Так стволы… – невнятно сказал Заяц.
– Где стволы? – Краб сделал еще шаг к воротам.
В микроавтобусе что-то лязгнуло.
Никак пулемет, внутри у Нолика все оборвалось.
Из домика вышел мужик в черном костюме и бросил к ногам Краба два пистолета и нож.
Оружие проехало по асфальту с каким-то несерьезным скрежетом и остановились.
– Поднять, – приказал Краб.
Заяц наклонился, поднял оба пистолета, выпрямился и один пистолет отдал Дыне.
– А теперь все в машину, – Краб приказал это словно разом заржавевшим голосом.
Нолик быстро попятился к машине, попытался открыть дверцу правой рукой, вспомнил, что в ней пистолет, переложил его в левую руку. Краб стоял не шевелясь.
– Передайте вашим, что не нужно со мной так разговаривать. Никому. А тебя я запомню.
– Обязательно. Только это все не я придумал, сам понимаешь…
– Понимаю, – сказал Краб.
– В машину садись, придурок, – Кирилл потянул Нолика за куртку.
Нолик потыкал вслепую пистолетом в левой руке в поисках кармана, нашел. Потом сел в машину.
Пока топтались на улице, машина успела остыть.
Что там еще сказал Краб, Нолик не услышал. Краб сел на свое место, хлопнул дверцей.
– Домой.
Водила мотор не глушил. Машина сдала задним ходом, развернулась. Нолик оглянулся на клинику.
Тройка подошла к микроавтобусу. Ворота закрылись
Пистолет, вспомнил Нолик и осторожно тронул Краба за плечо.
– Что?
– А пистолет куда?
– Пистолет?
– Ну да, ТТ.
– Себе оставь. Может пригодиться сегодня. Только смотри, – Краб обернулся к Нолику, и тот отшатнулся от него, – будешь его в руках держать как нож в подвале…
Краб фразу не закончил и отвернулся.
– Ага, – сказал Нолик и зачем-то добавил, – Спасибо!
Наблюдатель
Кабинет. Лет сто назад в нем, видать, сиживал какой-нибудь граф и излагал уездному врачу свои взгляды на облегчение жизни народной. Или наоборот, жаловался жандармскому офицеру на неблагодарность пейзан. Или еще кто-то болтал на любую другую тему.Говорил наверняка очень увлеченно и страстно. Кабинеты вообще располагают хозяев к увлеченным и страстным разговорам.
Вон даже нынешний Хозяин, человек деловой и суровый, ударился вдруг в патетику. Как же им всем хочется выговориться! Перед кем угодно! Постараться рассказать, задыхаясь и захлебываясь слюной, что жизнь прожита не зря, что есть под ребрами, между уязвленным желудком и изболевшейся печенью, место для души. И что именно эта изможденная и очень ранимая душа и заставляет его, бедного и страдающего, делать все эти гнустности и подлости.
Хозяин говорил, подкреплял свои слова резкими, рубящими жестами. Иногда пальцы его шевелились, словно в поисках горла собеседника. Пытается быть убедительным. Только все его аргументы, все его изболевшиеся внутренности – не интересны они Гаврилину. У Гаврилина сейчас только одна мысль, одно желание. Выжить.
Хозяин несколько раз энергично прошел по кабинету и теперь немного задыхался, вернувшись в кресло. Рука нашаривает сердце, связки время от времени перестают подчиняться старику и вместо слов вырывается просто сипение. Как из чайника, вода в котором уже давно выкипела. Или как шипение змеи…
– Я не могу тебя просто так отпустить. Даже если захочу.
Даже если захочешь, кивнул Гаврилин. А ты не захочешь. Ты не захочешь меня отпустить просто так. Ты захочешь сыграть со мной в одну из своих воровских игр. И не воровских даже. А просто игр.
Сколько вас сейчас играют с такими как я в эти простые и душещипательные игры. Вот такой же как ты говорил мне: «Отдохните, Саша!». Отдохните.
– Как вы меня нашли, кстати? – Гаврилин спросил это автоматически, даже не подумав, что вопрос этот сейчас неуместен и никак не согласуется с рассуждениями Хозяина о законах.
– Что? – Хозяин закашлялся.
– Нашли меня как? – повторил свой вопрос Гаврилин, лихорадочно соображая, как превратить этот слабый и нелепый в устах опытного и сильного человека вопрос. – Ничего странного вы здесь не обнаружили?
– Как… – Хозяин прокашлялся, – Если кто-то нарвался на пулю и не хочет светиться, то он отправляется в «Гиппократ».
– Вы ж не знали, что меня ранили. Не было этому свидетелей.
– А мы решили просто так проверить, на всякий случай. Была стрельба. Могут быть и подстреленные.
– Повезло вам!
– Тебе не повезло.
– Серьезно? – Гаврилин слепил на лице скептическую улыбочку, больше похожую на гримасу боли, – Я же вам уже говорил. Вы почти два месяца не могли вычислить и накрыть Солдата с его героической группой, а тут прямо вам в руки попался тот, кто этой группой руководил. Счастье, говорите?
Хозяин откинулся на спинку кресла. Морщины на его лице стали резче и глубже. До самого затылка скоро дойдут, мелькнуло у Гаврилина, и голова развалится как пересохший ком глины.
– Хочешь сказать, что лег в клинику специально?
– Уже два раза говорил. Это вы теперь сами сказали, – ответил Гаврилин механически, потому что в голове его вдруг полыхнуло ослепительным пламенем озарение. В пору «Эврика!» кричать. И – на мороз. Голым.
Вот так пообщаешься с умным человеком, и у самого наступит прозрение. Вижу! Вижу!
Гаврилин прикусил губу.
Два месяца никто не мог предсказать действий Солдата и Палача. Два месяца все пытались найти убийц, но у них ничего не получалось. Когда кто-то выходил на Палача и Солдата, мудрая Контора принимала меры, и все снова шло по накатанной дорожке.
И вдруг словно ослепление нашло на Григория Николаевича. Он укладывает Гаврилина в клинику, которую действительно должны были проверить в первую очередь. И его сразу же вычислили. Сразу.
– А что, нельзя просто ко мне обратиться? – спросил Хозяин, – Как говорят отморозки, забить стрелку.
– Можно было… – протянул Гаврилин, – можно было…
И новая трещина прорезала лицо Хозяина – улыбка. В глазах его мелькнуло понимание и удовлетворение. Для него все стало на свои места. Для Гаврилина тоже.
– Так тебя подставили, паренек. Сдали не за хрен собачий. И я так понимаю, что ты этого не ожидал?
Точно, не ожидал. Снова расслабился. И нарвался. Ай, да Григорий Николаевич! Сука! Мягко и ненавязчиво…
Ведь наверняка он мог спокойно пристроить раненого наблюдателя в более безопасное место.
– Не подставили…
– Давай-давай!..
– Я знал, что вы меня найдете.
– Правда? А если бы мы тебя просто порезали бы в мелкий салат? Ты вон в подвале в обморок упал от одного вида крови. Ты бы все Крабу рассказал, даже то, чего не знал бы. Все.
И таки да! Таки рассказал бы. Гаврилин понимал это ясно и четко. И Григорий Николаевич не мог это не понимать. Тогда что? Тогда он сам хотел, чтобы Гаврилин рассказал о нем, чтобы Хозяин получил возможность выйти на Григория Николаевича самостоятельно. По телефону.
Кого бы мог сдать Гаврилин? Себя, любимого. Еще Хорунжего и его группу. Телефон Григория Николаевича, наверняка зарегистрированный еще на кого-нибудь. Еще раз подумаем…
– Нехорошо с тобой поступили. Очень нехорошо. Так подставить своего – это какую же совесть иметь нужно! – Хозяин покачал головой, – Нехорошо.
Сам знаю, ласковый ты мой. Сам знаю. Гаврилин потер висок. Не хватало еще головной боли.
– Ну ты подумай пока, а я на счет завтрака распоряжусь. – Хозяин легко встал с кресла, похлопал, проходя мимо Гаврилина по плечу и вышел из кабинета.
Это он кстати. Что же это получается?
Его подставляют, сдают Хозяину, и тот получает возможность узнать, что Солдат не сам вырос на свалке. Что его тщательно удобряли всяким дерьмом, холили, лелеяли и оберегали. Причем Гаврилин сможет внятно объяснить как это делалось и не сможет рассказать зачем это все производилось.
«Пальчики», – произнес Краб в мозгу Гаврилина. И с глазиком…
Твою мать…
Гаврилин встал со стула. Слишком резко, ласково напомнила ему рана. Слишком резко. Гаврилин постоял немного, убаюкивая ее, потом прошел к окну.
Совсем разгулялась погодка. Солнце. Бессмысленно яркое солнце вывалилось наконец из-за туч и теперь лупило лучами во все стороны.
Мороз и солнце. День поганый совершенно. Гаврилин оглядел двор. Охрана, охрана, охрана, проволока по забору, закрытые ворота… Тут все ясно. Можно не дергаться. Или вот сейчас взять что-нибудь тяжелое… Вон очень славная на вид литая пепельница в виде лошадиной головы.
Вот сейчас этой самой головой по голове Хозяина и приложить. Взять и – хрясь. Как молотком.
Сейчас сблюю. Точно сблюю, прямо на рабочий стол самого Хозяина. Наблюдателя неудержимо рвало на рабочий стол!
Но мы не об этом. Мы о том, как же все это произошло.
Меня находят в клинике и изымают… Минутку! Не изымают меня вовсе, меня не могли изъять без моего согласия или без согласия высшего общества. Хозяин, кстати, говорил что-то подобное. И Клоун. Клоун тоже говорил, что все планировалось сделать мягко и с соблюдением правил.
Значит, Хозяин известил бы всех, что имеется шустрый парень, Саша Гаврилин, который явно знает о Солдате почти все и теперь все должны были согласиться с тем, чтобы изъять шустряка с нейтральной территории.
Согласие, естественно было бы получено, но в этом случае Гаврилина раскручивали бы в присутствии всех. И все бы знали, что есть люди и покруче Хозяина. Куда как круче.
И чтобы потом они не сделали с Гаврилиным, они все равно начали бы переговоры с Григорием Николаевичем. Переговоры о…
А о чем, собственно, переговоры?
Кто-то загремел за окном пустым ведром. Гаврилин оглянулся. Хозяйством занимаются. Работают. Справа в поле зрение Гаврилина медленно, неторопливой походкой вошел Клоун. Взгляд его медленно скользнул по окнам, на окне кабинета задержался. Клоун чуть заметно кивнул.
Здоровается? Или просто демонстрирует хорошее к нему отношение. Или хочет напомнить…
Ага, Гаврилин кивнул в ответ и отошел от окна. Правильно. Говорил ведь Клоун, что единственный шанс Гаврилина – попытаться сыграть на противоречиях между Крабом и Хозяином.
Чертов Краб! Это он все испортил. Взял и вытащил наблюдателя внаглую. Теперь…
А теперь у Хозяина могут быть проблемы. Естественно, в открытую на него коллеги не полезут, но сам Хозяин…
Что он там врал на счет законов и правил? Не может он их нарушать? А тут получается, что его правая рука ведет себя нагло и слишком независимо.
Теперь, если Хозяин все-таки передаст Гаврилина на общую разборку, станет понятно, что прав был все-таки Краб. Плюс майору – минус Хозяину.
Если Хозяин никому Гаврилина не отдаст, значит он поддержит Краба, его незаконные действия, значит Краб прибавит в авторитете, и, поскольку закон Хозяина перестанет быть непреложным, то повысится ценность просто грубой силы. А все это…
А все это Гаврилину будет совсем параллельно, потому что с ним никто церемониться не станет. Гаврилин вернулся на стул. Очень хочется жить. Безумно хочется. И…
Хозяин сказал, что даст шанс. Шанс. А Хозяин должен был уже многое обдумать. И если он так сказал, то не исключено, что у него есть план. А это значит, что нужно внимательно его выслушать. Гаврилин посмотрел на часы. Как время быстро летит! Уже начало девятого.
Хозяин замешкался. Или просто дает возможность Гаврилину все это обдумать. И попытаться самому прийти к выводам, которые уже давно сделал сам Хозяин.
Гаврилин своим существованием угрожает авторитету Хозяина, а после действий Краба – угрожает всей системе, построенной Хозяином.
Так вот где собака порылась, как любил говаривать известный политический деятель. Так это значит, что Краб, туповатый и негибкий служака, своими неуклюжими действиями неожиданно тонко подставляет Хозяина. И Хозяину это не нравится.