Страница:
– Нет. Не я… Я… – Дедов, не отрываясь, смотрел на пистолет, а пистолет, в свою очередь, не сводил своего единственного глаза с мэра. – Толик, мы же с тобой уже сколько…
– Ту кассету, где я и Олег мочим Тертого… ее ведь ты нам отдал. И ты снимал?
– Ты чего? Конечно, нет. Я просто передал, как меня просили…
– Кто просил? – вмешался Гринчук. – Явки, пароли, адреса…
– Позвонили, сказали…
– Как у вас все запущено! – покачал головой Гринчук. – И обрати внимание – это кто угодно может позвонить, назвать пароль и потребовать чего угодно. Быстро и надежно! Можно даже через газету дать объявление, внести деньги, поставить задачу… Так? Не знаю как у вас, а у нас в городе слух среди дамочек пошел, о волшебном объявлении в газету… Пишешь – получаешь результат.
– Пусть он заткнется! – прорычал Дедов. – Заткни ему рот!
Сергеев улыбнулся, поудобнее уселся на письменном столе Дедова.
– А почему? Почему только я должен дергаться? Ты думаешь, что на тебя не смогут выйти теперь? Напрасно надеешься… Расскажи товарищу из министерства, как твои люди вывозили и перехватывали богатеньких отдыхающих… По заказу… Расскажи, сколько ты народу вывез в море! – Сергев подмигнул Гринчуку. – Полагаешь, твои дамочки и их муженьки просто так платили деньги и получали результат? Ничего подобного. Их вначале закрепляли – Сережа это так называл – закрепляли кровью или грязью. Хочешь, чтобы твой муж не доехал до дому с курорта – пожалуйста. Вот тебе бомж, вот тебе нож… или пистолет… или еще что… отрабатывай! И уж после этого умрет твой постылый муж или неверная жена… Помнишь, в советские времена кассу взаимопомощи? Тут тоже самое. Просто и красиво.
Дедов вскочил со стула, бросился к шкафу, но Сергеев оказался быстрее.
Удар – Дедов отлетел к дивану, на котором сидел Гринчук. Дедов попытался вскочить, но Гринчук придавил его ногами:
– Не дергайся, дай послушать – интересно же! Не дергайся, горло раздавлю, придурок!
Дедов затих.
– Чего так нервничать? – Сергеев вернулся на свое место. – Ты архивчик свой карманный где держишь? Здесь где-то? Кого через тебя мочили, как вербовал и чем шантажировали… Нельзя ведь копировать архив. Всё нужно отправлять… хозяину, правильно говорит Гринчук.
– Отпусти, – попросил Дедов, Гринчук убрал ноги.
Дедов встал, с ненавистью посмотрел на Сергеева, перевел взгляд на Гринчука.
– Ну извини! – сказал Гринчук.
– У меня нет архива…
– Не ври, он был у Черного, есть у меня… да, есть у меня. Моя доля. Те, кто проходил через мои руки. А что – нельзя? – Сергеев щелкнул пальцами левой руки.
– Хороший у нас разговор получился, добрый, товарищеский, – одобрил Гринчук. – Считайте, что я показал два больших пальца. Наручники не снимешь? И ладно. Так я о чем не закончил… Засаду, скажем, организовал Дедов, но вот кто нас выручил? Вот ведь вопрос. Это вам не пустяк, типа, что делать и кто виноват. Мы, когда проезжали под шлагбаум, ждали, пока сержант откроет. И ведь кого-то еще пропустил, следом за нами… Вовремя пропустил, но все-таки… Уж ни снайпера ли пропустил он моего, неуклюжего… И снайпер этот нас прикрыл. Обратите внимание: не меня – нас. Возникает вопрос – а не договорился ли господин Сергеев с теми, кто пас меня? Они гоняли меня, а разговаривали с ним…
Лицо Дедова изменилось, краска бросилась в лицо, губы задрожали:
– А ведь верно! Правильно я всё понял… Решил спрыгнуть с поезда?
– Рот закрой, слюна летит, – брезгливо поморщился Сергеев. – Я ни с кем не договаривался. Я честно…
– Честно, да? Пушку на меня наставил – честно? Мента сюда приволок, спалил меня перед ним…
– А мент только бабки ищет, вон, сидит с сумкой в обнимку, бабки греет. Да ты ему сейчас предложи его миллионы, он и о жене не вспомнит, все бросит и побежит… Так, Юра? – Сергеев перевел пистолет с Дедова на Гринчука. – Деньги тебя здесь держат.
– А тебя – что? – спросил Гринчук. – Ради чего ты во всем этом участвуешь? Деньги? Власть? Так нет у тебя власти. И у Дедова нет, и у Олега не было… Ради чего? Не отводи взгляд, в глаза мне смотри… Смотри! Мне нужны деньги. Понятно. Такие деньги дважды в руки не идут, потеряешь один раз – навсегда нищим останешься. Я же за собой все мосты сжег. Со всеми разосрался, даже ближайших помощников кинул. Мишку обещал спасти – бросил. Дай бог, чтобы он на след мой не вышел. Уголовники меня кончат, несмотря ни на что, если я им попадусь. И всё это вдруг собаке под хвост? Из-за того, что кто-то тут решил новые порядки навести… У меня всё понятно, а у вас? Скажи, Сергеев? Просто для того чтобы жить? Не принесешь очередную жертву, сам умрешь? А у тебя, Дедов? То же самое? Тоже через кассу взаимопомощи провели? Или через Черный замок? Какие там у вас еще способы воздействия и промывания мозгов?
– Ха-ха-ха, – громко, внятно и раздельно произнес Сергеев.
– Не нужно мне рассказывать о детях и женах, – спокойно сказал Гринчук.
– А что – нет? – спросил Сергеев. – Нет? Не ради них…
Сергеев осекся и замолчал.
– Ради своего страха, – Гринчук цыкнул зубом. – И только ради него. Жить очень хочется.
– Хочется. Хочется-хочется-хочется! – закричал Сергеев. – И ему хочется. И тебе…
– И Олегу, – подсказал Гринчук. – Кого волнует, чего вам хочется? Решит хозяин – и смерть. Или вот коллега по горю подсуетится, поставит автоматчика на дороге. Кстати, а почему хозяин не звонит? Такое сложное время… Почему он не звонит? Нужно реагировать быстро. Вон, на звонок Олега отреагировал быстро и резко. А сейчас – молчит? Мне даже страшно представить себе, что его могло заставить молчать. Разве что – Сережа, может ты и вправду хозяин? Лежит сейчас где-то телефончик у тебя в доме, а ты тут, с нами, не можешь позвонить?
Дедов побледнел и покачал головой. Сергеев напрягся.
– Нет, – покачал головой Гринчук, – вряд ли. Скорее, он договорился с претендентами. Не может быть? Может. Свободно. А вас – отдаст. Зачем вы ему? Сюда понаедет разного народу, будут задавать разные вопросы… А кому? Олегу – бессмысленно. Сереже и Толику будут задавать разные вопросы сердитые дяди. И на покойников списать получится далеко не все. Вы ведь за свои семьи дрожать будете… И признаете всё, что потребует хозяин. Если он договорился. Или даже без этого. Сколько народу прошло через ваши руки? Сотни? Тысячи? Обо всех знает хозяин, он общается с ними поимо вас… Ведь так? Это вы всё гребетесь на здешнем пляже, привлекаете излишнее внимание. Вот вас спишут, и станет всем веселее… И спрячь ты свой пистолет, Сергеев. Никого ты не убьешь. Не отмажешься ведь потом, соплями и слезами изойдешь, а не отмажешься. Подумай! А начнешь стрелять, что хозяин подумает? Что ты следы заметаешь, хочешь единственным остаться, незаменимым. Вы ведь не верите друг другу, ни на секунду, ни на грош. Подумай, спрячь пистолет и сними наручники.
И вот тут в кармане Гринчука зазвонил телефон. Дедов вздрогнул и сцепил пальцы рук. Сергеев встал со стола.
– Кто-нибудь мне поможет? – осведомился Гринчук. – А если это ваш хозяин… Вы ему давали мой номер?
– Нет, не давал, – Сергеев подошел к Гринчук и достал телефон. – Номер подавлен…
– Всё сходится, господа, – воскликнул Гринчук. – Сам будешь разговаривать, или все-таки расстегнешь руки?
Сергеев бросил телефон на колени Гринчуку, достал ключ и расстегнул наручники. Отошел к столу.
– Что за манеры – живому человеку руки ковать, – Гринчук взял телефон. – Да?
Гринчук поманил Сергеева пальцем, предлагая послушать разговор.
– Это Юрий Иванович? – голос был спокойный и уверенный.
Дедов тоже подошел поближе, все трое стояли голова к голове посреди комнаты, словно три лучших друга, решивших посекретничать.
– Я.
– Юрий Иванович, мы просили вас уехать из города…
– Настойчиво просили…
– Но вы отказались.
– У меня не было выбора… – сказал Гринчук.
– Вам нужны ваши деньги?
– И жена.
– Конечно, и жена. Естественно – и жена тоже. Мы готовы вам все это вернуть. Одно условие – немедленно уезжаете.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– Нет. Не получится. Вначале – жена и деньги. Здесь, – Гринчук раздраженно отодвинул плечом Дедова, который слишком близко придвинулся.
– Тогда это займет немного времени, – сказал звонивший. – А вы, как я понимаю, уже успели надоесть слишком многим. Вы доживете до двадцати двух ноль-ноль, если мы вас больше не будем прикрывать?
– А я сейчас у них спрошу, – Гринчук подмигнул Сергееву и Дедову. – Не станете меня убивать за две минуты до счастья?
Настроение Гринчука явно улучшилось. Совсем хорошим стало настроение. Улыбка появилась счастливая. Радостная.
– Они говорят, что все будет в порядке. Нормально всё будет. Обещают.
– Отлично. Вы сейчас спокойно выйдете из дома. На всякий случай мы приняли меры.
– Один вопрос… – Гринчук снова стал серьезным. – Почему вы решили меня отпустить?
– Скажем так, всё, что происходило, привлекло очень большое внимание разных людей… Вы, надеюсь, понимаете… И теперь я хочу, чтобы все знали – появилась новая сила. И мы не будем щипать авторитетов, подрабатывать, решая семейные вопросы… Наступают новые времена. Они уже наступили. Всё остальное – хлам, мусор и шлак. Мы закрываем Приморск. За-кры-ва-ем! В двадцать два ноль-ноль мы вам перезвоним.
– Я пойду? – сказал Гринчук, пряча телефон в карман.
– Стоять! – выкрикнул Сергеев.
Дедов не заметил, что именно произошло, но Сергеев вдруг согнулся, постоял секунду и упал на колени. А пистолет оказался в руках у Гринчука.
– А еще мне хотелось приложить тебя ногой по роже, – Гринчук взял Сергеева за волосы и посмотрел ему в глаза. – Но не буду. Ладно, праздник у меня сегодня. Стоять!
Это уже относилось к Дедову, который метнулся к двери.
– Я еще не закончил, ребята… – Гринчук взял наручники и пристегнул правую руку Сергеева к левой руке Дедова. – Вот так – немного лучше. Вы всё хорошо слышали? Вы больше не нужны. Совершенно. Никому. Себе самим в том числе. Вы об этом подумали? Подумали? Нет, вам хотелось, чтобы всё длилось вечно.
– Я тебя найду, – с трудом выговорил Сергеев.
– Что ты говоришь! И зачем? А вы вообще отсюда выйдете? Если этот… – Гринчук похлопал себя по карману рубашки, в котором лежал телефон. – Если этим вы не нужны, то они не только мне помогут отсюда выйти, но и вас тут оставят… Я не думал, что удастся так легко отделаться… Честно, не думал.
Гринчук тщательно обтер пистолет, бросил его на диван. Ключ от наручников забросил на шкаф. Открыл дверь кабинета, выглянул. Никого.
– Никого, – сказал Гринчук, оглянулся. – Вот сейчас мне почему-то вспомнился фильм «Горец». В живых должен остаться один. Если кто уцелеет – перезвоните.
Гринчук закрыл за собой дверь. В кабинете что-то загремело, разбилось стекло, кто-то тонко взвизгнул.
Один из людей Дедова лежал, связанный и без сознания, в гостиной. Второй, в таком же виде, в столовой.
– Однако, – одобрительно проворчал Гринчук, обнаружив ключ в зажигании «джипа».
Возле расстрелянной машины Гринчук притормозил. Ни егерей, ни Володи. Что, в общем, понятно.
Мобильник. Гринчук достал телефон:
– Кто выжил? Толик? Очень рад. Что?
Сергеев говорил, словно задыхаясь, словно долго бежал в гору:
– Гринчук… Нам нужно договориться…
– Слушаю. Но исключительно из вежливости.
– Там, на блокпосту сейчас людно. Кто-то напал на моих, отобрал оружие… Думаю, из их автомата и грохнули стрелка… Слышишь, Гринчук?
– Слышу.
– Скажи, что ты вырвался, что нас здесь ждали… Что, пока мы разговаривали с мэром… он нас позвал, хотел расколоться… сдать всех, кто у нас чудил…
– Здорово излагаешь, – похвалил Гринчук. – Книги писать не пробовал?
– Не перебивай! Я ведь мог позвонить на блокпост и сказать, что это ты стрелял и теперь бежишь… Мне терять нечего… Тебя бы грохнули, а потом уже стали бы разбираться. А я звоню тебе…
– Ценю. Что дальше?
– А что дальше? Всю обслугу убили… Выманили референта и егерей, не знаю, что уж с ними сделали, но тутошних обоих связали и убили…
– Убили? – спросил Гринчук.
– Убили. Связали, а потом выстрелили в затылок. Затащили в кладовку… Когда я начал стрелять, они сбежали… Я остался здесь… ранили меня, в руку. Слышишь? В левую руку.
– Бедняга, я надеюсь, не тяжело?
– Вскользь.
– И зачем мне все это нужно? – поинтересовался Гринчук. – Ты мне зачем нужен?
– Нужен. Ты мне поможешь. Ты вытащишь меня, а я…
– А ты с благодарностью бросишься мне на грудь.
– Я отдам тебе мои бумаги и бумаги Дедова…
– А мародерствовать – нехорошо, – сказал Гринчук. – Что мне дадут твои бумаги?
– У тебя же готов отход… Как только ты получишь жену и деньги, ты же сразу исчезнешь… Не одну же ты яхту готовил, я ведь тебя уже знаю… Ты – сволочь хитрая.
– Хитрая, не спорю…
– Вот, когда ты увидишь бумаги, ты скажешь, что они у меня, что я, если меня будут искать и делать из меня козла отпущения, я эти бумаги вынесу на свет божий. Тебе поверят… Мне – нет. Меня просто придушат. А тебе… Там много бумаг, многие засветились… такие люди… я даже тебе часть бумаг дам… Честное слово…
– И что мне с этого?
– Я отдам тебе половину бумаг. Половину… Там на миллионы… Твои бабки – фигня. Подумай… Тебе ведь тоже гарантия нужна… А у меня еще есть твоя рубаха с кровью Олега. Тебя отпускают, пока нет на тебя компромата, – Сергеев застонал.
– Ручке бо-бо? – спросил Гринчук. – Ладно. Убедил. Встретимся в девять ноль-ноль. И…
– Что?
– Не стоит мудрить, Сергеев. Попытаешься хитрить, убрать свидетеля… Ты же помнишь, главная угроза – твои новые хозяева. Все остальное – ерунда. Согласен?
– Я согласен.
– И еще… Прямо сейчас перезвони к себе в контору… Пусть выпустят Аркашу. Хватит ему сидеть под замком.
– Сделаю…
– Аркаша выходит – это первый знак, что ты выполняешь условия. Я начинаю давать нужные показания твоим людям. Ты, ведь, как я понимаю, в больницу?
Его вышвырнули, как ненужную тряпку. Сменился хозяин – это Гринчук правильно сказал. Гринчук вообще очень правильно всё говорит… Сволочь. Ну почему – некоторым все, а остальным… Остальным копаться в дерьме, норовя по головам остальных выбраться туда, где немного чище… где можно хотя бы дышать.
Дедов подох… Тварь, готовился уйти. Бежать хотел… Убить Сергеева и Гринчука, спалить дом… Иначе зачем ему столько бензина в канистрах? Зажечь дом и лес, пока его погасят, пока доищутся, где чей скелет… А если и город сгорит – туда ему и дорога. Небось, семью свою подготовил… Или решил бросить. Что ей сделают, если сам погиб.
Убили его те, кто охотился за Гринчуком. Все довольны… И хозяин доволен, и власти официальные не задают лишних вопросов… Новые, правда, будут знать, что не они работали, но кого это, на фиг, заботит?
Хитрый Дедов, но ему не повезло.
Сергеев, пока за ним не приехали, вытащил из дома бумаги и кассеты в трех огромных сумках, засунул в гараж, за стеллажи с инструментом, прикрыл сверху старым брезентом. Сегодня, как минимум, обыскивать не будут. А завтра… Он ведь тоже не пальцем деланный. Завтра его уже здесь не будет. И жены, и детей…
Его погрузили в машину, отвезли в больницу. Сергеев еще из машины позвонил жене, попросил прийти к нему.
Всё будет в порядке, успокаивал себя Сергеев. Все будет нормально. Перетерпеть.
– И вы полагаете, что Инга… – осторожно спросил Полковник.
– Что – Инга? Не убьет ли это Ингу? Не знаю… Мне очень жаль Ингу…
– Но тут ничего не поделаешь, – закончил Полковник. – Своя рубашка ближе к телу, тем более что ничего еще не известно. А вдруг она жива? И ее отпустят? Я все правильно воспроизвел?
Владимир Родионыч смотрел строго перед собой, даже не моргал, кажется.
– А если Гринчук…
– Да, Гринчук. Именно Гринчук во всем виноват. Понесла его нелегкая… Если бы он сказал… Нам объяснил, что хочет уйти. Мы бы его…
– Да, что мы? Отпустили бы?
– Но мы же – отпустили. Он ушел.
– Он не привык оставлять дела незавершенными. Решил объединить… Уйти, закончив дела.
– А теперь только на Михаила, если мы все с вами правильно поняли, у него надежда. Он уже потерял Братка, Ингу. Только Михаил…
– Или сам Гринчук, – сказал Полковник. – Мы же с вами помним, сколько раз…
– Вы верите в чудеса?
– Как прошла ночь? – спросил Гринчук, расположившись с Аркашей за столиком летнего кафе. – Не беспокоили?
– Всё нормально… Спал, как убитый…
Гринчук демонстративно постучал костяшками пальцев по столешнице и сплюнул через левое плечо.
– Крепко спал. Пытались разбудить на завтрак, но я эту еду… – Аркашу передернуло от одной мысли. – За пять лет так и не научился получать удовольствие от баланды.
Получив от официанта меню, Аркаша выбрал блюда, подумал, не заказать ли еще, но сдержался. Всегда можно добавить.
– И деньги не отобрали? – спросил Гринчук, заказавший только кофе.
– Даже не обыскивали. По высшему разряду. И к обеду не будили. Полчаса назад вывели, сказали, что приказано меня отправить – и вот я здесь. Остался вопрос – зачем?
Гринчук засмеялся.
– Скажу – не поверишь.
– Смотря как скажете, – Аркаша беспокойно оглядывался на кухню, очень хотелось есть.
– Понимаешь, Аркадий… Я ехал в Приморск в очень плохом настроении…
– Предчувствия мучили?
– Ты, Аркаша, просто слушай, раз есть такая возможность, и есть чем. Намек понятен?
– Понятен, – кивнул Аркаша и замахал руками официанту. – Ты там скоро, ярыжка? Жрать охота!
Официант посмотрел на Аркашу, потом на Гринчука, увидел, как Гринчук кивнул, переполошился и бросился на кухню.
– Весь город уже вас знает, – сказал Аркаша.
– И что здесь плохого? Вот ты, например, в результате, быстрее получишь свою еду. Плохо?
– Нормально. Я вас больше не перебиваю и слушаю.
Гринчуку принесли кофе, поставили на стол сахарницу. Официант суетился так, что чуть не опрокинул поднос.
– Не нужно нервничать, – улыбнулся Гринчук. – В меня сегодня больше стрелять не будут.
Официант ушел.
– Я, Аркаша, ехал сюда в очень плохом настроении. В меня перед этим стреляли, пытались угробить, пришлось стрелять мне, в живого человека… В убийцу, подонка, но человека! А человек – это звучит…
– В кабаках «человек» звучит так же как «половой», – сказал Аркаша.
– Вот и ты грубый, прозаический человек. А я подъехал к городу и увидел, как живого, гордого человека выбрасывают из машины вместе с чемоданом. Странно, да? Даже хотел остановиться прямо там и поговорить. Выяснить, а почему это человека вышвыривают из города, в котором обычно убивают? Странно ведь, согласись…
– Согласен.
– Потом я случайно встретил тебя в сквере. Я там как раз бил одного человечка, гляжу – кого-то убивают. А у меня осталась старая дурацкая ментовская привычка вмешиваться в процесс убийства. Вмешался… Это уж потом я понял, что это судьба, что ты мне послан…
Пришел официант, поставил перед Аркашей тарелки с едой.
– И у меня мелькнула мысль, чем черт не шутит, а вдруг эта странная встреча… – в общем, пусть те, кто за мной следит, заодно посмотрит и за тобой. Типа, а с чего это приезжий с бывшим уркой общается? Честно, не ожидал ничего такого… Разве что, действительно, произойдет чудо, ты увидишь что-то такое, что тебя поразит… Или станет понятно, почему именно тебя именно выкидывали именно живого. В твоем родном городе все происходило только по приказу хозяина.
– Кого? – Аркаша оторвался от еды. – Какого?
– Это не важно. Хозяин – и всё. – Гринчук посмотрел на часы. – Нам бы только день простоять, да ночь продержаться…
Все должны видеть, что он не собирается выкидывать фокусы. Он терпеливо ждет назначенного срока. Осталось всего ничего… Каких-то пять часов до встречи с Сергеевым. Можно было бы, конечно, Сергеева оставить, бросить или даже кинуть, но все нужно доводить до логичного завершения. До самого конца.
Сергеев сам всё решил и всё подготовил.
– Тебя посодют, а ты не воруй, – сказал Гринчук.
– А я не воровал, я за мошенничество, – Аркаша перешел ко второму. – Мошенничество…
– Я не о тебе. Я так, в принципе…
– А…
Всё ему понятно, Аркаше. Но ведь единственный из всех тогда вспомнил, что взорвавшаяся машина зажжет лес, а огонь может перекинуться на поселок. Это его город.
– Ты что потом делать будешь? Когда я уеду?
– Не знаю. У меня ведь образования – техникум советской торговли. И пять лет на зоне. С таким капиталом… – Аркаша потыкал вилкой в отбивную. – На первое время у меня деньги – спасибо – есть. Там что-нибудь придумаю…
– А ты в политики иди, – посоветовал Гринчук. – Серьезно! С таким образованием – в депутаты. Как на тебя шито! Или даже вот что… Иди в мэры.
Аркаша хихикнул, пережевывая мясо.
– Чего смеешься? В вашем богом спасаемом городе сегодня умер мэр. Король-орел и умер-мэр… Неплохая скороговорка.
– Серега умер?
– Дедов. Почил. Как точно – не знаю, но не исключено, что его просто придушили. Или застрелили… Завтра всем скажут. И есть у меня подозрение, что весь ему подчиненный персонал дружненько подаст в отставку… На днях. Кстати, если ты не в курсе, Большого Олега убили, и, как мне кажется, начальник вашей милиции так или иначе, покинет свой пост. Не будет в Приморске власти. Даже более того, даже хозяин перестанет вмешиваться в городские дела. И это значит, что скоро будут проходить выборы мэра. И такие выборы, каких еще ни один город не знал. Следить будут за каждым бюллетенем, проверять каждого избирателя… – Гринчук допил кофе и посмотрел на часы.
Время шло медленно. Вот ведь свинство – люди вокруг двигались быстро, птицы быстро летали, облака – и те неслись стремительно – а время почти остановилось.
– Это вы так думаете? – спросил Аркаша.
– Это я так уверен, Аркадий. Это я вам обрисовываю ситуацию, господин Клинченко. И даже готов набросать предвыборную программу.
Аркаша неторопливо допил сок, отодвинул стакан и разгладил перед собой бумажную салфетку:
– Ручка найдется? Я запишу.
Гринчук, не глядя, поманил официанта. Тот подлетел:
– Что хотели заказать?
– Ручку или карандаш…
– Пожалуйста, – официант отдал свой карандаш и поспешил скрыться.
– Вот вам, товарищ, мое стило…
– Не ваше это стило, а официанта. И Маяковского лучше не цитируйте. Его нельзя декламировать с иронией, его нужно выкрикивать, рокотать! «Я пролетарий, объясняться лишне, жил, как мать произвела, родив!..» Диктуйте, – спохватился Аркаша.
– Я тебя вижу на трибуне перед бушующей толпой, – всплеснул восхищенно руками Гринчук. – Оратор! Трибун! Ты ведь здешний? И, как я понял, кинул не так чтобы много аборигенов.
– Я вообще не кидал. Там всё должно было срастись…
– Не многих кинул, по нашим временам – почти подвиг… – Гринчук подавил желание посмотреть на часы, спрятал руки под стол. – Значит, вступая, жми на то, что ты местный, учился здесь, здесь приобрел специальность… И только одна фраза – на плакатах, в газете вашей, на митингах – только одна. Пиши: «Я буду воровать меньше других».
Аркаша положил карандаш.
– Чего ты?
– Издеваетесь?
– Есть немного, но ты сам подумай. Если ты скажешь, что воровать не будешь вообще – тебе поверят?
– Нет.
– А если ты будешь бормотать, что твои оппоненты будут воровать, что подумают люди, электорат, извините за выражение? А сам что, не будет тырить народное добро? Все тырили, и он будет… И врет, скотина, нам в глаза. Логично?
Солнце зависло, как прибитое, над горами. Давай, давай вниз. Вниз давай! Гринчук закрыл глаза.
Аркаша недоверчиво усмехнулся. Потом посмотрел на салфетку, взял карандаш, стал писать.
– Я тебе даже предлагаю пари, – Гринчук протянул руку Аркаше.
Тот подумал и пожал руку.
– А о чем пари и на что? У меня есть только десять тысяч долларов, которые вы же мне и дали.
Гринчук снова помахал рукой в воздухе и снова, как по волшебству, возле столика появился официант.
– Сумку, – сказал Гринчук. – Такую – непрозрачную и не очень большую.
Официант, наверное, бежал, но через минуту он снова стоял возле столика с сумкой из полиэтилена. И снова исчез.
Гринчук поставил на стол свою сумку. Отсчитал четыре пачки денег и быстро бросил их пакет. Подвинул Аркаше.
– Я ставлю на тебя и на мой лозунг сорок тысяч долларов.
– Не нужно, – сказал тихо Аркаша, оглянувшись.
– Не бери в голову, – отмахнулся Гринчук. – Тебе деньги, ты регистрируешься, когда объявят выборы. Если проиграешь из-за моей методы – моя вина. Пролетел. А если выиграешь…
– Что?
– Ничего…
– Так не пойдет, – возмутился Аркаша. – Нельзя так. Что я буду должен?
– Азартный ты человек, Аркаша… Ладно. Дом Дедова мне понравился. Не тот, в котором его порешили, а другой, поменьше и с коллекцией холодного оружия. Когда ты станешь насквозь коррумпированным мэром, домик захапаешь и мне передашь. Лады? – Гринчук снова протянул руку.
– Ту кассету, где я и Олег мочим Тертого… ее ведь ты нам отдал. И ты снимал?
– Ты чего? Конечно, нет. Я просто передал, как меня просили…
– Кто просил? – вмешался Гринчук. – Явки, пароли, адреса…
– Позвонили, сказали…
– Как у вас все запущено! – покачал головой Гринчук. – И обрати внимание – это кто угодно может позвонить, назвать пароль и потребовать чего угодно. Быстро и надежно! Можно даже через газету дать объявление, внести деньги, поставить задачу… Так? Не знаю как у вас, а у нас в городе слух среди дамочек пошел, о волшебном объявлении в газету… Пишешь – получаешь результат.
– Пусть он заткнется! – прорычал Дедов. – Заткни ему рот!
Сергеев улыбнулся, поудобнее уселся на письменном столе Дедова.
– А почему? Почему только я должен дергаться? Ты думаешь, что на тебя не смогут выйти теперь? Напрасно надеешься… Расскажи товарищу из министерства, как твои люди вывозили и перехватывали богатеньких отдыхающих… По заказу… Расскажи, сколько ты народу вывез в море! – Сергев подмигнул Гринчуку. – Полагаешь, твои дамочки и их муженьки просто так платили деньги и получали результат? Ничего подобного. Их вначале закрепляли – Сережа это так называл – закрепляли кровью или грязью. Хочешь, чтобы твой муж не доехал до дому с курорта – пожалуйста. Вот тебе бомж, вот тебе нож… или пистолет… или еще что… отрабатывай! И уж после этого умрет твой постылый муж или неверная жена… Помнишь, в советские времена кассу взаимопомощи? Тут тоже самое. Просто и красиво.
Дедов вскочил со стула, бросился к шкафу, но Сергеев оказался быстрее.
Удар – Дедов отлетел к дивану, на котором сидел Гринчук. Дедов попытался вскочить, но Гринчук придавил его ногами:
– Не дергайся, дай послушать – интересно же! Не дергайся, горло раздавлю, придурок!
Дедов затих.
– Чего так нервничать? – Сергеев вернулся на свое место. – Ты архивчик свой карманный где держишь? Здесь где-то? Кого через тебя мочили, как вербовал и чем шантажировали… Нельзя ведь копировать архив. Всё нужно отправлять… хозяину, правильно говорит Гринчук.
– Отпусти, – попросил Дедов, Гринчук убрал ноги.
Дедов встал, с ненавистью посмотрел на Сергеева, перевел взгляд на Гринчука.
– Ну извини! – сказал Гринчук.
– У меня нет архива…
– Не ври, он был у Черного, есть у меня… да, есть у меня. Моя доля. Те, кто проходил через мои руки. А что – нельзя? – Сергеев щелкнул пальцами левой руки.
– Хороший у нас разговор получился, добрый, товарищеский, – одобрил Гринчук. – Считайте, что я показал два больших пальца. Наручники не снимешь? И ладно. Так я о чем не закончил… Засаду, скажем, организовал Дедов, но вот кто нас выручил? Вот ведь вопрос. Это вам не пустяк, типа, что делать и кто виноват. Мы, когда проезжали под шлагбаум, ждали, пока сержант откроет. И ведь кого-то еще пропустил, следом за нами… Вовремя пропустил, но все-таки… Уж ни снайпера ли пропустил он моего, неуклюжего… И снайпер этот нас прикрыл. Обратите внимание: не меня – нас. Возникает вопрос – а не договорился ли господин Сергеев с теми, кто пас меня? Они гоняли меня, а разговаривали с ним…
Лицо Дедова изменилось, краска бросилась в лицо, губы задрожали:
– А ведь верно! Правильно я всё понял… Решил спрыгнуть с поезда?
– Рот закрой, слюна летит, – брезгливо поморщился Сергеев. – Я ни с кем не договаривался. Я честно…
– Честно, да? Пушку на меня наставил – честно? Мента сюда приволок, спалил меня перед ним…
– А мент только бабки ищет, вон, сидит с сумкой в обнимку, бабки греет. Да ты ему сейчас предложи его миллионы, он и о жене не вспомнит, все бросит и побежит… Так, Юра? – Сергеев перевел пистолет с Дедова на Гринчука. – Деньги тебя здесь держат.
– А тебя – что? – спросил Гринчук. – Ради чего ты во всем этом участвуешь? Деньги? Власть? Так нет у тебя власти. И у Дедова нет, и у Олега не было… Ради чего? Не отводи взгляд, в глаза мне смотри… Смотри! Мне нужны деньги. Понятно. Такие деньги дважды в руки не идут, потеряешь один раз – навсегда нищим останешься. Я же за собой все мосты сжег. Со всеми разосрался, даже ближайших помощников кинул. Мишку обещал спасти – бросил. Дай бог, чтобы он на след мой не вышел. Уголовники меня кончат, несмотря ни на что, если я им попадусь. И всё это вдруг собаке под хвост? Из-за того, что кто-то тут решил новые порядки навести… У меня всё понятно, а у вас? Скажи, Сергеев? Просто для того чтобы жить? Не принесешь очередную жертву, сам умрешь? А у тебя, Дедов? То же самое? Тоже через кассу взаимопомощи провели? Или через Черный замок? Какие там у вас еще способы воздействия и промывания мозгов?
– Ха-ха-ха, – громко, внятно и раздельно произнес Сергеев.
– Не нужно мне рассказывать о детях и женах, – спокойно сказал Гринчук.
– А что – нет? – спросил Сергеев. – Нет? Не ради них…
Сергеев осекся и замолчал.
– Ради своего страха, – Гринчук цыкнул зубом. – И только ради него. Жить очень хочется.
– Хочется. Хочется-хочется-хочется! – закричал Сергеев. – И ему хочется. И тебе…
– И Олегу, – подсказал Гринчук. – Кого волнует, чего вам хочется? Решит хозяин – и смерть. Или вот коллега по горю подсуетится, поставит автоматчика на дороге. Кстати, а почему хозяин не звонит? Такое сложное время… Почему он не звонит? Нужно реагировать быстро. Вон, на звонок Олега отреагировал быстро и резко. А сейчас – молчит? Мне даже страшно представить себе, что его могло заставить молчать. Разве что – Сережа, может ты и вправду хозяин? Лежит сейчас где-то телефончик у тебя в доме, а ты тут, с нами, не можешь позвонить?
Дедов побледнел и покачал головой. Сергеев напрягся.
– Нет, – покачал головой Гринчук, – вряд ли. Скорее, он договорился с претендентами. Не может быть? Может. Свободно. А вас – отдаст. Зачем вы ему? Сюда понаедет разного народу, будут задавать разные вопросы… А кому? Олегу – бессмысленно. Сереже и Толику будут задавать разные вопросы сердитые дяди. И на покойников списать получится далеко не все. Вы ведь за свои семьи дрожать будете… И признаете всё, что потребует хозяин. Если он договорился. Или даже без этого. Сколько народу прошло через ваши руки? Сотни? Тысячи? Обо всех знает хозяин, он общается с ними поимо вас… Ведь так? Это вы всё гребетесь на здешнем пляже, привлекаете излишнее внимание. Вот вас спишут, и станет всем веселее… И спрячь ты свой пистолет, Сергеев. Никого ты не убьешь. Не отмажешься ведь потом, соплями и слезами изойдешь, а не отмажешься. Подумай! А начнешь стрелять, что хозяин подумает? Что ты следы заметаешь, хочешь единственным остаться, незаменимым. Вы ведь не верите друг другу, ни на секунду, ни на грош. Подумай, спрячь пистолет и сними наручники.
И вот тут в кармане Гринчука зазвонил телефон. Дедов вздрогнул и сцепил пальцы рук. Сергеев встал со стола.
– Кто-нибудь мне поможет? – осведомился Гринчук. – А если это ваш хозяин… Вы ему давали мой номер?
– Нет, не давал, – Сергеев подошел к Гринчук и достал телефон. – Номер подавлен…
– Всё сходится, господа, – воскликнул Гринчук. – Сам будешь разговаривать, или все-таки расстегнешь руки?
Сергеев бросил телефон на колени Гринчуку, достал ключ и расстегнул наручники. Отошел к столу.
– Что за манеры – живому человеку руки ковать, – Гринчук взял телефон. – Да?
Гринчук поманил Сергеева пальцем, предлагая послушать разговор.
– Это Юрий Иванович? – голос был спокойный и уверенный.
Дедов тоже подошел поближе, все трое стояли голова к голове посреди комнаты, словно три лучших друга, решивших посекретничать.
– Я.
– Юрий Иванович, мы просили вас уехать из города…
– Настойчиво просили…
– Но вы отказались.
– У меня не было выбора… – сказал Гринчук.
– Вам нужны ваши деньги?
– И жена.
– Конечно, и жена. Естественно – и жена тоже. Мы готовы вам все это вернуть. Одно условие – немедленно уезжаете.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– Нет. Не получится. Вначале – жена и деньги. Здесь, – Гринчук раздраженно отодвинул плечом Дедова, который слишком близко придвинулся.
– Тогда это займет немного времени, – сказал звонивший. – А вы, как я понимаю, уже успели надоесть слишком многим. Вы доживете до двадцати двух ноль-ноль, если мы вас больше не будем прикрывать?
– А я сейчас у них спрошу, – Гринчук подмигнул Сергееву и Дедову. – Не станете меня убивать за две минуты до счастья?
Настроение Гринчука явно улучшилось. Совсем хорошим стало настроение. Улыбка появилась счастливая. Радостная.
– Они говорят, что все будет в порядке. Нормально всё будет. Обещают.
– Отлично. Вы сейчас спокойно выйдете из дома. На всякий случай мы приняли меры.
– Один вопрос… – Гринчук снова стал серьезным. – Почему вы решили меня отпустить?
– Скажем так, всё, что происходило, привлекло очень большое внимание разных людей… Вы, надеюсь, понимаете… И теперь я хочу, чтобы все знали – появилась новая сила. И мы не будем щипать авторитетов, подрабатывать, решая семейные вопросы… Наступают новые времена. Они уже наступили. Всё остальное – хлам, мусор и шлак. Мы закрываем Приморск. За-кры-ва-ем! В двадцать два ноль-ноль мы вам перезвоним.
– Я пойду? – сказал Гринчук, пряча телефон в карман.
– Стоять! – выкрикнул Сергеев.
Дедов не заметил, что именно произошло, но Сергеев вдруг согнулся, постоял секунду и упал на колени. А пистолет оказался в руках у Гринчука.
– А еще мне хотелось приложить тебя ногой по роже, – Гринчук взял Сергеева за волосы и посмотрел ему в глаза. – Но не буду. Ладно, праздник у меня сегодня. Стоять!
Это уже относилось к Дедову, который метнулся к двери.
– Я еще не закончил, ребята… – Гринчук взял наручники и пристегнул правую руку Сергеева к левой руке Дедова. – Вот так – немного лучше. Вы всё хорошо слышали? Вы больше не нужны. Совершенно. Никому. Себе самим в том числе. Вы об этом подумали? Подумали? Нет, вам хотелось, чтобы всё длилось вечно.
– Я тебя найду, – с трудом выговорил Сергеев.
– Что ты говоришь! И зачем? А вы вообще отсюда выйдете? Если этот… – Гринчук похлопал себя по карману рубашки, в котором лежал телефон. – Если этим вы не нужны, то они не только мне помогут отсюда выйти, но и вас тут оставят… Я не думал, что удастся так легко отделаться… Честно, не думал.
Гринчук тщательно обтер пистолет, бросил его на диван. Ключ от наручников забросил на шкаф. Открыл дверь кабинета, выглянул. Никого.
– Никого, – сказал Гринчук, оглянулся. – Вот сейчас мне почему-то вспомнился фильм «Горец». В живых должен остаться один. Если кто уцелеет – перезвоните.
Гринчук закрыл за собой дверь. В кабинете что-то загремело, разбилось стекло, кто-то тонко взвизгнул.
Один из людей Дедова лежал, связанный и без сознания, в гостиной. Второй, в таком же виде, в столовой.
– Однако, – одобрительно проворчал Гринчук, обнаружив ключ в зажигании «джипа».
Возле расстрелянной машины Гринчук притормозил. Ни егерей, ни Володи. Что, в общем, понятно.
Мобильник. Гринчук достал телефон:
– Кто выжил? Толик? Очень рад. Что?
Сергеев говорил, словно задыхаясь, словно долго бежал в гору:
– Гринчук… Нам нужно договориться…
– Слушаю. Но исключительно из вежливости.
– Там, на блокпосту сейчас людно. Кто-то напал на моих, отобрал оружие… Думаю, из их автомата и грохнули стрелка… Слышишь, Гринчук?
– Слышу.
– Скажи, что ты вырвался, что нас здесь ждали… Что, пока мы разговаривали с мэром… он нас позвал, хотел расколоться… сдать всех, кто у нас чудил…
– Здорово излагаешь, – похвалил Гринчук. – Книги писать не пробовал?
– Не перебивай! Я ведь мог позвонить на блокпост и сказать, что это ты стрелял и теперь бежишь… Мне терять нечего… Тебя бы грохнули, а потом уже стали бы разбираться. А я звоню тебе…
– Ценю. Что дальше?
– А что дальше? Всю обслугу убили… Выманили референта и егерей, не знаю, что уж с ними сделали, но тутошних обоих связали и убили…
– Убили? – спросил Гринчук.
– Убили. Связали, а потом выстрелили в затылок. Затащили в кладовку… Когда я начал стрелять, они сбежали… Я остался здесь… ранили меня, в руку. Слышишь? В левую руку.
– Бедняга, я надеюсь, не тяжело?
– Вскользь.
– И зачем мне все это нужно? – поинтересовался Гринчук. – Ты мне зачем нужен?
– Нужен. Ты мне поможешь. Ты вытащишь меня, а я…
– А ты с благодарностью бросишься мне на грудь.
– Я отдам тебе мои бумаги и бумаги Дедова…
– А мародерствовать – нехорошо, – сказал Гринчук. – Что мне дадут твои бумаги?
– У тебя же готов отход… Как только ты получишь жену и деньги, ты же сразу исчезнешь… Не одну же ты яхту готовил, я ведь тебя уже знаю… Ты – сволочь хитрая.
– Хитрая, не спорю…
– Вот, когда ты увидишь бумаги, ты скажешь, что они у меня, что я, если меня будут искать и делать из меня козла отпущения, я эти бумаги вынесу на свет божий. Тебе поверят… Мне – нет. Меня просто придушат. А тебе… Там много бумаг, многие засветились… такие люди… я даже тебе часть бумаг дам… Честное слово…
– И что мне с этого?
– Я отдам тебе половину бумаг. Половину… Там на миллионы… Твои бабки – фигня. Подумай… Тебе ведь тоже гарантия нужна… А у меня еще есть твоя рубаха с кровью Олега. Тебя отпускают, пока нет на тебя компромата, – Сергеев застонал.
– Ручке бо-бо? – спросил Гринчук. – Ладно. Убедил. Встретимся в девять ноль-ноль. И…
– Что?
– Не стоит мудрить, Сергеев. Попытаешься хитрить, убрать свидетеля… Ты же помнишь, главная угроза – твои новые хозяева. Все остальное – ерунда. Согласен?
– Я согласен.
– И еще… Прямо сейчас перезвони к себе в контору… Пусть выпустят Аркашу. Хватит ему сидеть под замком.
– Сделаю…
– Аркаша выходит – это первый знак, что ты выполняешь условия. Я начинаю давать нужные показания твоим людям. Ты, ведь, как я понимаю, в больницу?
* * *
Рука болела немилосердно. Сергеев не думал, что будет так больно. Очень больно. И обидно.Его вышвырнули, как ненужную тряпку. Сменился хозяин – это Гринчук правильно сказал. Гринчук вообще очень правильно всё говорит… Сволочь. Ну почему – некоторым все, а остальным… Остальным копаться в дерьме, норовя по головам остальных выбраться туда, где немного чище… где можно хотя бы дышать.
Дедов подох… Тварь, готовился уйти. Бежать хотел… Убить Сергеева и Гринчука, спалить дом… Иначе зачем ему столько бензина в канистрах? Зажечь дом и лес, пока его погасят, пока доищутся, где чей скелет… А если и город сгорит – туда ему и дорога. Небось, семью свою подготовил… Или решил бросить. Что ей сделают, если сам погиб.
Убили его те, кто охотился за Гринчуком. Все довольны… И хозяин доволен, и власти официальные не задают лишних вопросов… Новые, правда, будут знать, что не они работали, но кого это, на фиг, заботит?
Хитрый Дедов, но ему не повезло.
Сергеев, пока за ним не приехали, вытащил из дома бумаги и кассеты в трех огромных сумках, засунул в гараж, за стеллажи с инструментом, прикрыл сверху старым брезентом. Сегодня, как минимум, обыскивать не будут. А завтра… Он ведь тоже не пальцем деланный. Завтра его уже здесь не будет. И жены, и детей…
Его погрузили в машину, отвезли в больницу. Сергеев еще из машины позвонил жене, попросил прийти к нему.
Всё будет в порядке, успокаивал себя Сергеев. Все будет нормально. Перетерпеть.
* * *
– Осталось недолго ждать, Полковник. Совсем недолго. Группа уже отправилась на самолете. Мне сказали, что к вечеру… – Владимир Родионыч поудобнее устроился в кресле. – И всё. Это уже не наши с вами проблемы. И даже не проблемы Юрия Ивановича.– И вы полагаете, что Инга… – осторожно спросил Полковник.
– Что – Инга? Не убьет ли это Ингу? Не знаю… Мне очень жаль Ингу…
– Но тут ничего не поделаешь, – закончил Полковник. – Своя рубашка ближе к телу, тем более что ничего еще не известно. А вдруг она жива? И ее отпустят? Я все правильно воспроизвел?
Владимир Родионыч смотрел строго перед собой, даже не моргал, кажется.
– А если Гринчук…
– Да, Гринчук. Именно Гринчук во всем виноват. Понесла его нелегкая… Если бы он сказал… Нам объяснил, что хочет уйти. Мы бы его…
– Да, что мы? Отпустили бы?
– Но мы же – отпустили. Он ушел.
– Он не привык оставлять дела незавершенными. Решил объединить… Уйти, закончив дела.
– А теперь только на Михаила, если мы все с вами правильно поняли, у него надежда. Он уже потерял Братка, Ингу. Только Михаил…
– Или сам Гринчук, – сказал Полковник. – Мы же с вами помним, сколько раз…
– Вы верите в чудеса?
* * *
Гринчук зашел в магазин, купил новую рубашку и светлые джинсы, затем вернулся в гостиницу и заставил горничную все это погладить. Через час к гостинице на милицейской машине подвезли Аркашу, небритого и мятого.– Как прошла ночь? – спросил Гринчук, расположившись с Аркашей за столиком летнего кафе. – Не беспокоили?
– Всё нормально… Спал, как убитый…
Гринчук демонстративно постучал костяшками пальцев по столешнице и сплюнул через левое плечо.
– Крепко спал. Пытались разбудить на завтрак, но я эту еду… – Аркашу передернуло от одной мысли. – За пять лет так и не научился получать удовольствие от баланды.
Получив от официанта меню, Аркаша выбрал блюда, подумал, не заказать ли еще, но сдержался. Всегда можно добавить.
– И деньги не отобрали? – спросил Гринчук, заказавший только кофе.
– Даже не обыскивали. По высшему разряду. И к обеду не будили. Полчаса назад вывели, сказали, что приказано меня отправить – и вот я здесь. Остался вопрос – зачем?
Гринчук засмеялся.
– Скажу – не поверишь.
– Смотря как скажете, – Аркаша беспокойно оглядывался на кухню, очень хотелось есть.
– Понимаешь, Аркадий… Я ехал в Приморск в очень плохом настроении…
– Предчувствия мучили?
– Ты, Аркаша, просто слушай, раз есть такая возможность, и есть чем. Намек понятен?
– Понятен, – кивнул Аркаша и замахал руками официанту. – Ты там скоро, ярыжка? Жрать охота!
Официант посмотрел на Аркашу, потом на Гринчука, увидел, как Гринчук кивнул, переполошился и бросился на кухню.
– Весь город уже вас знает, – сказал Аркаша.
– И что здесь плохого? Вот ты, например, в результате, быстрее получишь свою еду. Плохо?
– Нормально. Я вас больше не перебиваю и слушаю.
Гринчуку принесли кофе, поставили на стол сахарницу. Официант суетился так, что чуть не опрокинул поднос.
– Не нужно нервничать, – улыбнулся Гринчук. – В меня сегодня больше стрелять не будут.
Официант ушел.
– Я, Аркаша, ехал сюда в очень плохом настроении. В меня перед этим стреляли, пытались угробить, пришлось стрелять мне, в живого человека… В убийцу, подонка, но человека! А человек – это звучит…
– В кабаках «человек» звучит так же как «половой», – сказал Аркаша.
– Вот и ты грубый, прозаический человек. А я подъехал к городу и увидел, как живого, гордого человека выбрасывают из машины вместе с чемоданом. Странно, да? Даже хотел остановиться прямо там и поговорить. Выяснить, а почему это человека вышвыривают из города, в котором обычно убивают? Странно ведь, согласись…
– Согласен.
– Потом я случайно встретил тебя в сквере. Я там как раз бил одного человечка, гляжу – кого-то убивают. А у меня осталась старая дурацкая ментовская привычка вмешиваться в процесс убийства. Вмешался… Это уж потом я понял, что это судьба, что ты мне послан…
Пришел официант, поставил перед Аркашей тарелки с едой.
– И у меня мелькнула мысль, чем черт не шутит, а вдруг эта странная встреча… – в общем, пусть те, кто за мной следит, заодно посмотрит и за тобой. Типа, а с чего это приезжий с бывшим уркой общается? Честно, не ожидал ничего такого… Разве что, действительно, произойдет чудо, ты увидишь что-то такое, что тебя поразит… Или станет понятно, почему именно тебя именно выкидывали именно живого. В твоем родном городе все происходило только по приказу хозяина.
– Кого? – Аркаша оторвался от еды. – Какого?
– Это не важно. Хозяин – и всё. – Гринчук посмотрел на часы. – Нам бы только день простоять, да ночь продержаться…
Все должны видеть, что он не собирается выкидывать фокусы. Он терпеливо ждет назначенного срока. Осталось всего ничего… Каких-то пять часов до встречи с Сергеевым. Можно было бы, конечно, Сергеева оставить, бросить или даже кинуть, но все нужно доводить до логичного завершения. До самого конца.
Сергеев сам всё решил и всё подготовил.
– Тебя посодют, а ты не воруй, – сказал Гринчук.
– А я не воровал, я за мошенничество, – Аркаша перешел ко второму. – Мошенничество…
– Я не о тебе. Я так, в принципе…
– А…
Всё ему понятно, Аркаше. Но ведь единственный из всех тогда вспомнил, что взорвавшаяся машина зажжет лес, а огонь может перекинуться на поселок. Это его город.
– Ты что потом делать будешь? Когда я уеду?
– Не знаю. У меня ведь образования – техникум советской торговли. И пять лет на зоне. С таким капиталом… – Аркаша потыкал вилкой в отбивную. – На первое время у меня деньги – спасибо – есть. Там что-нибудь придумаю…
– А ты в политики иди, – посоветовал Гринчук. – Серьезно! С таким образованием – в депутаты. Как на тебя шито! Или даже вот что… Иди в мэры.
Аркаша хихикнул, пережевывая мясо.
– Чего смеешься? В вашем богом спасаемом городе сегодня умер мэр. Король-орел и умер-мэр… Неплохая скороговорка.
– Серега умер?
– Дедов. Почил. Как точно – не знаю, но не исключено, что его просто придушили. Или застрелили… Завтра всем скажут. И есть у меня подозрение, что весь ему подчиненный персонал дружненько подаст в отставку… На днях. Кстати, если ты не в курсе, Большого Олега убили, и, как мне кажется, начальник вашей милиции так или иначе, покинет свой пост. Не будет в Приморске власти. Даже более того, даже хозяин перестанет вмешиваться в городские дела. И это значит, что скоро будут проходить выборы мэра. И такие выборы, каких еще ни один город не знал. Следить будут за каждым бюллетенем, проверять каждого избирателя… – Гринчук допил кофе и посмотрел на часы.
Время шло медленно. Вот ведь свинство – люди вокруг двигались быстро, птицы быстро летали, облака – и те неслись стремительно – а время почти остановилось.
– Это вы так думаете? – спросил Аркаша.
– Это я так уверен, Аркадий. Это я вам обрисовываю ситуацию, господин Клинченко. И даже готов набросать предвыборную программу.
Аркаша неторопливо допил сок, отодвинул стакан и разгладил перед собой бумажную салфетку:
– Ручка найдется? Я запишу.
Гринчук, не глядя, поманил официанта. Тот подлетел:
– Что хотели заказать?
– Ручку или карандаш…
– Пожалуйста, – официант отдал свой карандаш и поспешил скрыться.
– Вот вам, товарищ, мое стило…
– Не ваше это стило, а официанта. И Маяковского лучше не цитируйте. Его нельзя декламировать с иронией, его нужно выкрикивать, рокотать! «Я пролетарий, объясняться лишне, жил, как мать произвела, родив!..» Диктуйте, – спохватился Аркаша.
– Я тебя вижу на трибуне перед бушующей толпой, – всплеснул восхищенно руками Гринчук. – Оратор! Трибун! Ты ведь здешний? И, как я понял, кинул не так чтобы много аборигенов.
– Я вообще не кидал. Там всё должно было срастись…
– Не многих кинул, по нашим временам – почти подвиг… – Гринчук подавил желание посмотреть на часы, спрятал руки под стол. – Значит, вступая, жми на то, что ты местный, учился здесь, здесь приобрел специальность… И только одна фраза – на плакатах, в газете вашей, на митингах – только одна. Пиши: «Я буду воровать меньше других».
Аркаша положил карандаш.
– Чего ты?
– Издеваетесь?
– Есть немного, но ты сам подумай. Если ты скажешь, что воровать не будешь вообще – тебе поверят?
– Нет.
– А если ты будешь бормотать, что твои оппоненты будут воровать, что подумают люди, электорат, извините за выражение? А сам что, не будет тырить народное добро? Все тырили, и он будет… И врет, скотина, нам в глаза. Логично?
Солнце зависло, как прибитое, над горами. Давай, давай вниз. Вниз давай! Гринчук закрыл глаза.
Аркаша недоверчиво усмехнулся. Потом посмотрел на салфетку, взял карандаш, стал писать.
– Я тебе даже предлагаю пари, – Гринчук протянул руку Аркаше.
Тот подумал и пожал руку.
– А о чем пари и на что? У меня есть только десять тысяч долларов, которые вы же мне и дали.
Гринчук снова помахал рукой в воздухе и снова, как по волшебству, возле столика появился официант.
– Сумку, – сказал Гринчук. – Такую – непрозрачную и не очень большую.
Официант, наверное, бежал, но через минуту он снова стоял возле столика с сумкой из полиэтилена. И снова исчез.
Гринчук поставил на стол свою сумку. Отсчитал четыре пачки денег и быстро бросил их пакет. Подвинул Аркаше.
– Я ставлю на тебя и на мой лозунг сорок тысяч долларов.
– Не нужно, – сказал тихо Аркаша, оглянувшись.
– Не бери в голову, – отмахнулся Гринчук. – Тебе деньги, ты регистрируешься, когда объявят выборы. Если проиграешь из-за моей методы – моя вина. Пролетел. А если выиграешь…
– Что?
– Ничего…
– Так не пойдет, – возмутился Аркаша. – Нельзя так. Что я буду должен?
– Азартный ты человек, Аркаша… Ладно. Дом Дедова мне понравился. Не тот, в котором его порешили, а другой, поменьше и с коллекцией холодного оружия. Когда ты станешь насквозь коррумпированным мэром, домик захапаешь и мне передашь. Лады? – Гринчук снова протянул руку.