Александр Золотько
Мент. Разборки под прикрытием
Ситюку Юрию Ивановичу, майору милиции и другу, с благодарностью за помощь.
Глава1
Все курортные города, в общем, похожи друг на друга. Особенно – города небольшие. Море, пляж и пристроенные к ним дома, домики, халупы и халабуды. И все это приправлено, как и положено южному блюду, зеленью. Какие-то курортные города просто утопают в ней, какие-то – лишь слегка сдобрены тополями и задыхающимися от зноя садами. А в остальном…
Приморск выглядел как типичный, можно даже сказать, среднеарифметический курортный город на тридцать тысяч коренного населения. Это в не сезон. А во время сезона его население увеличивалось многократно. С июня по сентябрь. Июнь, хоть и входил номинально в сезон, но мэра Приморска раздражал.
Нет, типа, все понятно. Типа, в сентябре дети идут в школу, нужно ехать по домам. А кто мешает этим курортникам начинать отдых в июне? Холодно? Читая ежедневные сводки о прибывших на отдых, Сергей Петрович Дедов вздыхал и качал головой. Не едут, уроды. Хоть ты тресни!
Сергей Петрович Дедов очень любил осознавать, что в такие минуты беспокоится не о своих карманах, а о благосостоянии жителей своего города. Это очень поднимало Сергея Петровича в собственных глазах. Кроме этого, Сергей Петрович очень любил, когда его называли хозяином города. Именно – Хозяином. Не мэром, хотя и это слово ему также было приятно, а хозяином.
А еще Хозяин города Приморска Сергей Петрович Дедов очень любил бить людей ногами.
Понятное дело, мэр не носился по городу, пиная всех встречных. Ни коим образом. Господин Дедов наказывал всегда только по заслугам.
Вот, как сегодня.
Валентин Петрович Грибачев попытался уклониться от участия в сборе средств на ремонт стадиона. Ну, ведь не для себя ремонтировал этот стадион Дедов – для людей. Для тех, между прочим, людей, которые останавливаются на отдых и в пансионате «Приморский» того же Грибачева. Но если большинство предпринимателей Приморска правильно поняли намек Хозяина города, то Грибачев начал рассказывать о своих финансовых проблемах, ссылаться на ремонт собственного пансионата и вообще гнал такую пургу, что мэр не выдержал.
Захватив с собой, как обычно в таких случаях, двух референтов, Колю и Володю, Сергей Петрович поехал в гости к Валентину Петровичу. На день рождения. Гостям было, вообще-то, назначено на восемнадцать ноль-ноль, но Сергей Петрович приехал по делу. Раньше.
Расслабленный в предвкушении праздника, виновник торжества не оценил всю серьезность визита и попытался снова рассказать о своих проблемах.
– И, – закончил за него Сергей Петрович, – бабок ты не дашь?
Валентин Петрович пожал плечами. Хотя с мэром спорить было не принято, но у Грибачева была крыша. Начальник городской милиции с Грибачевым был дружен и до последнего времени надежно прикрывал Валентина Петровича. И, кстати, через пару часов должен был приехать на праздник. Столы были накрыты во дворе дома Грибачева. Девочки из пансионата с самого утра суетились, готовя угощение под присмотром мадам Грибачевой.
– Так что – извините, Сергей Петрович, – сказал Валентин Петрович, – но денег…
Грибачев хотел сказать, что денег нет, смягчив это грустное заявление словосочетанием «пока нет», но не успел. Референт Володя, стоявший во время разговора возле двери кабинета, сделал два быстрых шага к хозяину кабинета, взмахнул рукой…
Валентин Петрович не закричал – не смог. Захрипел и упал на пол. Володя оглянулся на своего шефа. Тот, не торопясь, поднялся со стула. Грибачев хрипел, скреб пальцами по ковру. Самому Грибачеву казалось, что он пытается встать.
Сергей Петрович Дедов очень любил бить людей ногами. Вот в таких ситуациях. Удобно, знаете ли, когда человек лежит. И прицелиться удобно, и ударить можно, не сильно напрягаясь. Ножкой чуть взмахнул – и человечек изгибается. И дергается. И хрипит. А если еще ударить ногой по лицу… Но по лицу Дедов решил сегодня не бить.
Грибачев в Приморске человек относительно новый – всего год, как выкупил пансионат. Целый год его практически не трогали. И вот настал момент, когда нужно расставить все точки, где положено. Кроме этого, у человека, все-таки, день рождения, и через пару часов начнут съезжаться гости. Их может удивить наличие у именинника синяков.
– Больно? – поинтересовался Дедов, чуть наклонившись.
Грибачев кивнул.
– Правильно, – удовлетворенно кивнул Дедов и ударил еще раз, чтобы закрепить урок. – Денежки перекинешь завтра. Да?
Грибачев снова кивнул.
– Тогда – я поехал домой, – сообщил Дедов. – Извини, на праздник остаться не могу – дела.
Сергей Петрович вышел из кабинета, во дворе раскланялся с супругой Грибачева, совершенно искренне расстроился, что не сможет попробовать ее фирменного жаркого, сделал абсолютно заслуженный комплимент внешности мадам Грибачевой и пошел к машине.
Грибачев уже смог сесть, прислонившись спиной к стене, когда дверь кабинета распахнулась, и вошли оба референта мэра города. Валентин Петрович застонал и схватился за бок.
– Сергей Петрович извиняется, – сказал Володя очень вежливо, – извиняется за то, что не сможет остаться на праздник, и что забыл отдать вам подарок.
Референты поставили на письменный стол картонную коробку, раскланялись и ушли.
– Вашу мать, – простонал Грибачев и осторожно, прижимая к ребрам руку, встал на ноги.
Подошел к столу, постанывая. Открыл коробку.
Вино. Грибачев механически взглянул на этикетку. Очень хорошее вино. Дорогое. И открытка с наилучшими пожеланиями от Сергея Петровича и его супруги. Долгих лет жизни и удачи в деловых начинаниях.
– Сука, – простонал Грибачев. – Садист.
И ошибся.
Сергей Петрович вовсе не хотел своим подарком уязвить или унизить именинника. Дедов никогда не смешивал личное с бизнесом. Провинился – получи. Именинник – тоже получи. Подарок.
Сергей Петрович Дедов был человеком справедливым. По-своему. И в город возвращался с чувством удовлетворения. Как оттого, что удалось попинать лежащего, так и оттого, что преподнес хороший подарок.
Возле самого въезда в Приморск, Володя привычно притормозил. Как раз напротив плаката. Этим шедевром рекламного искусства Сергей Петрович Дедов гордился. Это он самолично придумал текст… слогана, говорил один из подчиненных мэра. Лозунга, говорил сам мэр.
– Вы здесь оставите свою душу! – провозглашал плакат.
Дедов удовлетворенно вздохнул, и машина поехала дальше, вниз по дороге. Хозяин Приморска не обратил внимания на автомобиль, стоявший возле поворота. Много их таких, машин.
Референты на машину внимание обратили профессионально. Отметили, что номера местные, что водитель за рулем, а мужчина, стоявший возле «мазды», на «мерседес» мэра практически не отреагировал. Мужчине было на вид около тридцати пяти, росту выше среднего, худощавый. В пестрых бермудах, футболке и цепуре навыпуск поверх футболки. Типа, конкретно приехал отдохнуть и оттянуться. Сейчас стоял и смотрел на плакат, сравнивая город на нем с оригиналом.
Водитель «мазды» проводил машину мэра равнодушным взглядом. Посмотрел на клиента, все еще рассматривавшего плакат.
– Едем? – спросил водитель. – Ты еще хотел на главпочтамт успеть…
Клиент дернул головой, словно просыпаясь:
– Ага, поехали.
Но спокойно проехать они смогли всего метров пятьдесят. Когда из встречной «тойоты» выбросили на дорогу человека, водитель хотел просто проехать мимо, но пассажир потребовал остановиться.
– Не лезь ты в это дело, – сказал, останавливая машину, водитель.
– Так интересно же, – ответил пассажир.
И чего тут интересного, подумал водитель, но спорить не стал. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку.
«Тойота» развернулась, остановилась возле выброшенного, который как раз пытался встать. Дверца снова приоткрылась, и на дорогу вылетел чемодан. «Тойота» уехала к городу.
Выброшенный встал и начал отряхиваться. При этом он громко выражал свое неудовлетворение по поводу грубого и странного поведения местных жителей по отношению к нему, Аркаше Клину. Неудовлетворение свое Аркаша выражал затейливо и даже талантливо. Одно ругательство не повторялось два раза подряд, все слова было согласованы в падежах и числах.
– Как излагает! – восхитился пассажир.
– Клин вернулся, – узнал, наконец, водитель. – Не повезло пацану.
– Это ж как ссучиться нужно, чтобы так человека после зоны принять! – выкрикнул Аркаша Клин в сторону города. – Я ж к вам как человек. Домой, типа. Отдохнуть… А вы…
Клин взял чемодан и пошел к обочине.
– Это теперь всех приезжих так выкидывают? – спросил в окошко пассажир.
– Приезжих! – обиженно протянул Аркаша. – Приезжих здесь на руках носят, пока бабки есть. А тут своего, земляка так встречают.
Клин снова выругался, поставил чемодан на землю и присел на бетонный столбик возле дороги.
– Поехали, – сказал водитель.
Пассажир колебался. Было видно, что он очень хочет выйти из машины и поговорить с Аркашей Клином. И делать ему этого совсем не стоит, понимал водитель. Поэтому, не дожидаясь, пока пассажир начнет собирать неприятности и на свою голову, водитель тронул машину.
– Аркаша лет пять назад сел, – сказал водитель. – Видно, срок кончился.
– И что, теперь после отсидки у вас в городе и жить, типа, нельзя? – спросил пассажир.
– Аркаше, видать, нельзя, – сказал водитель.
Он старался не лезть не в свое дело. Аркаша, в общем, был парнем неплохим, но если кто-то решил, что в городе ему делать нечего, то пусть так и будет.
Возле милицейского поста водитель остановил машину сам, не дожидаясь сигнала. Сержант, не торопясь, вышел из двухэтажного здания поста, и так же не торопясь, подошел к машине. Мельком глянул на водителя и протянул руку к окошку со стороны пассажира.
– Ась? – спросил пассажир.
– Ваши документы, – сказал сержант.
– Это, типа, через почему? – спросил пассажир.
– А я вас сейчас из машины выведу и стану выяснять личность, – скучным голосом пообещал сержант.
Пассажир оглянулся на водителя. Тот молча кивнул, подтверждая, что да, может. Что лучше предъявить документы без возражений.
– Не нужно выводить, – улыбнулся пассажир. – Я, в натуре, этот, законопослушный налогоплательщик.
Он достал из барсетки паспорт и отдал его сержанту.
– Так, – сказал сержант, раскрывая паспорт. – Гринчук Юрий Иванович.
– Типа, я, – подтвердил Гринчук.
– Цель поездки? – спросил сержант.
Он достал из кармана блокнот и переписывал туда данные из паспорта.
– Так море же! – сказал Гринчук. – И женщины. Я типа, хочу оставить здесь свою душу.
Сержант закрыл паспорт и протянул его Гринчуку. Молча отвернулся и пошел к зданию поста.
– Гостеприимные тут у вас менты, – сказал Гринчук, когда машина отъехала от поста.
– У нас все гостеприимные, – ответил водитель. – Даже собаки во дворах.
Гринчук улыбнулся. Да, очень гостеприимный город, этот Приморск. А ему все наперебой говорили, что ничего такого странного в нем не нашли. Сколько ни проверяли – город как город.
– Главпочтамт, – сказал водитель.
Какого черта приезжего несет на почту – непонятно. Но – его дело. Он и на Узловой таскал за собой водителя на почтамт, получал письмо от своей дамы. И дама у него, видать, такая же ненормальная – только и написала на листке в конверте – Приморск.
Таксист проводил пассажира взглядом до двери почтамта, а потом переключил свое внимание на стоявшую неподалеку желтую «вольву» . Ее водитель задумчиво смотрел под открытый капот и время от времени почесывал затылок. Руки после этого на всякий случай сразу прятал за спину.
Гринчук вышел из здания почты, помахивая в воздухе конвертом. Таксист что-то говорил водителю «вольво», тот разводил руками и делал недоуменное лицо. Гринчук остановился рядом, несколько секунд послушал диалог, а потом легонько похлопал таксиста по плечу.
– А? – оглянулся тот.
– Типа, – протянул Гринчук, – если консилиум закончен, можно ехать.
– Можно, – согласился таксист и с состраданием посмотрел на «вольву». – Где поселилась супруга?
Гринчук разорвал конверт, вынул оттуда несколько бумажек.
– Что мы имеем с гуся… – рассматривая бумажки, пробормотал Гринчук. – А с гуся мы имеем гостевую карточку гостиницы «Приморская», электронный ключ от номера 305 и талончик на получение фотографий. И фотографии получить, как я понимаю, нужно немедленно.
Таксист неопределенно хмыкнул и сел за руль. Гринчук сел рядом.
И почему на юг приезжают одни ненормальные, подумал водитель. Придумали развлечение – переписка. Если бы его супруга попыталась ему вот так писульку передать… Водитель потер правый кулак о ладонь.
– Слышь, – спросил Гринчук, – набережная далеко?
– Улица или набережная?
– Вот, сам глянь, – Гринчук протянул талончик.
– Улица, – сказал водитель, рассмотрев документ. – Название у нее такое – Набережная. А на самом деле находится от моря в пяти кварталах. Вроде шутка юмора.
– А гостиница «Приморская» находится километрах в пяти от моря, – подхватил Гринчук. – Тоже как бы шутейно…
– А гостиница «Приморская» находится почти на самой набережной, – сказал водитель. – На той, что не улица, а набережная.
– Чудовищная архитектура, – вздохнул Гринчук и неопределенно махнул рукой, – поехали.
И они поехали. Водитель, правда, не отказал себе в удовольствии, проезжая мимо «вольвы» сыграть на клаксоне что-то обидное.
– Чего так? – поинтересовался Гринчук.
– Понимаешь, – сказал водитель, – машина, она, конечно, штука железная, но не виновата, что досталась такому козлу. Уперся, баран, глазами в двигатель, как в новые ворота. И гипнотизирует. Я ему говорю, машина, блин, не заводится только в двух случаях – если нечему гореть и если нечем поджечь. В общем. А он, бычара, ни мычит, ни телится. Хоть бы клемму пошевелил, что ли. Послал только своего друзана за мастером.
– Нечему гореть или нечем поджечь… – задумчиво повторил Гринчук. – Философский факультет где заканчивал?
– Чего?
– Типа, конкретно сказал, – Гринчук изобразил на лице восхищение, – глубоко.
Водитель промолчал. Странный пассажир попался сегодня. И баба его… И сам. Не поймешь, прикалывается или правду говорит. Ну и хрен с ним, решил водитель. Лишь бы бабки заплатил.
– А давай я тебе бабки заплачу, – сказал неожиданно предложил Гринчук и вынул из барсетки толстую «котлету» баксов. – А то ты, смотрю, заскучал… И меня возле этого фотоателье подожди, поедем в гостиницу. Вначале заскочим за цветами, а потом – в гостиницу. И где тут у вас вино можно хорошее купить? Не крашенный спирт, а вино. Сделаешь?
Водитель кивнул.
Гринчук щелкнул пальцами и с довольной улыбкой вышел из машины. Подошел к бывшему газетному киоску, а ныне пункту выдачи фотографий.
Даже снаружи было жарко. Жестяные стены киоска источали накопленный за день жар. Гринчук мельком глянул в окошечко на паренька и торопливо отвернулся. Лопоухий, бледный и потный. Почему все коренные жители курортных городов обычно бледные, подумал Гринчук.
В обмен на талон и деньги, паренек выдал Гринчуку увесистый конверт с фотографиями. Слабо улыбнулся, когда Гринчук сунул ему купюру «на мороженое».
Гринчук вернулся в машину.
– За цветами? – спросил водитель.
– И за вином, – снова улыбнулся Гринчук.
Он держал конверт с фотографиями в руке, словно взвешивал, прикидывая, сейчас его открыть, или отложить на потом.
Можно, конечно, сейчас. Даже уместно. Фотографии жены. И водиле показать. Типа…
Гринчук закрыл глаза.
Спокойно, Юра. Спокойно, гражданин Зеленый, как именуют вас некоторые особо приближенные. И не особо приближенные также. Вы приехали на юг, к любимой женщине. Почти к жене. Вы с ней немного повздорили перед отъездом. Обиделась на тебя за то, что ты не смог выехать с ней, а остался решать вопросы с Михаилом. И она решила тебя наказать. А ты сейчас приехал, и терпеливо выполняешь все ее задания. Ты хочешь, чтобы она вышла за тебя замуж. Это – главное. А то, что тебя несколько часов назад пытались убить, что ты стрелял в человека и даже продырявил ему плечо – это лирика. Это последствия твоего образа жизни. Ты слишком многим отдавил ноги. И слишком поздно понял, что нужно выходить из игры. Хорошо еще, что удалось отделаться так, относительно легко. Подумаешь – нападение трех парней на дороге, закончившееся всего одним раненым и одной утопленной машиной. Твоей, между прочим, машиной.
Парни оказались понятливые, черту под прениями подвели жирную. И Мастеру сообщено, что так талантливо кинувший его мент лежит на дне моря в дырчатой железной штучке, ранее бывшей автомобилем.
Мастер на несколько часов успокоен. Родное начальство… Бывшее начальство, поправил себя Гринчук, вспомнив, как шикарно отдал Полковнику свое удостоверение. Бывшее родное начальство… Родное бывшее начальство – проинформировано в нужных пределах. Оно знает, что бывший подполковник милиции жив, хотя и числится в покойниках. Об этом позаботился прапорщик Бортнев, он же – Браток, бывший конкретный пацан, воспользовавшийся шансом изменить жизнь.
Всё выглядит нормально. Даже если внимательно покопаться. Гринчук честно хотел выйти из игры. Честно вывел из нее всех, кого мог, расплатившись по всем долгам, по которым смог… Не мог же он знать, что в самый последний день перед отъездом на юга, Мишку снова шандарахнет этот его приступ, и что придется вывозить его из города, с забинтованным лицом. Перевернувшийся «джип», текущая из радиатора вода и цветы, рассыпавшиеся по салону машины, цветы, которые Мишка вез для Инги… Инга…
Гринчук мотнул головой.
Кто-то поверит, что Инга случайно выбрала Приморск? Не Сочи с Ялтой, не Турцию с Болгарией, а этот долбаный город, в котором вы оставите свою душу… Поверят? Нет?
А какая, к хренам собачьим, разница? Важно то, что Инга выбрала из всех возможных вариантов – наихудший. И что должен был делать бывший подполковник милиции Юрий Иванович Гринчук, узнав, что его Инга отправилась именно в тот город, в который так старательно подталкивали Гринчука, в город, из которого можно не вернуться, а можно и вернуться, но в таком виде, что…
Он Инге не говорил ничего именно потому, что не собирался заниматься этим проклятым Приморском, вернувшись из которого люди исчезают в ста метрах от своего родного дома, священники кончают жизнь самоубийством, а держатель общака начинает вести себя так, будто в него вселился бес.
– Рынок, – сказал таксист.
– Если тебе не впадлу, – Гринчук достал из бумажника деньги и протянул водиле. – Гигантский букет из лучших цветов. Будь человеком.
– А вино? – принимая деньги, напомнил таксист.
– И вино, – Гринчук протянул еще купюру. – Лучшее.
Если честно, лучшее, что может сделать Гринчук, это бросить всё и как можно быстрее найти Ингу, сунуть ее в эту же машину и быстро-быстро уехать подальше. Она и так уже несколько дней в городе, из которого многие не возвращались.
Но Гринчук, во-первых, до последнего момента не знал, где именно она остановилась. Не знал. Откуда он мог это знать? Только вот сейчас нашел в письме карточку. И, во-вторых, если он сейчас начнет суетиться, то может случайно… Нет, тут нужно – и это поймет каждый – нужно действовать осторожно. Не привлекая внимания.
Приехал – красиво приехал – с цветами и вином. Выпили, закусили и осторожно исчезли. Бросить на фиг все вещи, арендовать катер, приставить нож к горлу рулевого и свалить по морям – по волнам подальше от этого странного и страшного, если честно, места. А пока – пока нужно вести себя очень естественно и не привлекать внимания.
Таксист сложил букет на заднее сидение, сунул Гринчуку в руки темную бутылку без этикетки и сел за руль.
– Теперь – в «Приморскую»?
– В «Приморскую», – согласился Гринчук.
Сдачу таксист не предлагал. Это свидетельствовало о том, что свою роль Гринчук пока играет хорошо.
И всё будет хорошо, пообещал себе Гринчук мысленно. Всё будет замечательно. Сейчас мы подъедем к гостинице, водила предложит, если что, обращаться за транспортными услугами к нему. Гринчук согласится, пообещает, что кататься они будут долго и часто. Потом Гринчук зайдет с цветами и вином в номер… И все будет нормально. Все будет нормально.
– Если что – звони, – сказал водитель, протягивая визитку. – Отвезу в лучшем виде.
– Нет вопросов, – сказал Гринчук, выбираясь из машины.
Выглядел он как человек, уверенный в том, что все будет замечательно. Что жизнь прекрасна. И если кто-то обратит на него внимание, подумал Гринчук, то, самое большее, вспомнит старую поговорку о том, что человек полагает, а господь…
Ашот Микаэлович Мирзоян, например, эту поговорку не помнил. Вернее, помнил, но лежала она у него в памяти рядом с тригонометрическими формулами, вбитыми когда-то преподавателем математики.
То есть, вспомнить Ашотик их мог, но пользоваться… Кто-то когда-то видел человека, пользующегося в обычной жизни тригонометрическими формулами? Ашотик деньгами пользовался, связями пользовался, успехом у женщин пользовался, а тригонометрическими формулами – нет. И, как показала практика, особого дискомфорта при этом не испытывал.
Сейчас он сидел в кресле лучшего номера лучшей местной гостиницы и мелкими глотками пил очень неплохое вино. В ванной принимала душ лучшая из женщин, которых он встретил в этом городе. На кровати была чистая постель, кондиционер гнал прохладный воздух с ароматом роз… Что еще для счастья нужно? Ашотик даже предупредил горничную, чтобы никто не смел мешать его отдыху.
Жизнь была хороша и обещала быть прекрасной в течение ближайших нескольких часов. Ашотик так полагал.
Горничная полагала, что дежурство, как всегда, пройдет нормально. У них в гостинице все дежурства проходили нормально. Всякая босота к ним поселиться не могла ввиду высоких цен, если же кто-то из клиентов начинал слишком много себе позволять, то им занималось местное секьюрити, а если по какой-то причине ребята не справлялись, то в срочном порядке прибывали менты. И никаких проблем.
А выбитые стекла или там случайно поврежденная мебель… Все всегда решалось нормально. В гостинице был Хозяин. И это главное. И в городе есть Хозяин – это тоже важно. Есть Хозяин – есть порядок. Есть порядок – не может быть неожиданностей.
Горничная так полагала.
Когда мимо нее прошел гигантский букет роз, горничная особо этим не заинтересовалась. Никто не запрещает клиентам чудить. А кроме того, воры с цветами не ходят. А если даже и ходят, то им нужно иметь электронный ключ. А если они даже вскроют дверь и что-то украдут, то лично горничная им не позавидовала бы. Лет пять назад был последний случай. У них в городе не принято мешать людям тратить деньги.
Ашотик, увидев, что дверь номера открывается, подумал, что это горничная… что именно – горничная, Ашотик подумать не успел. Появился букет роз.
Ашотик усмехнулся, подумал, что горничная решила немного заработать и приволокла цветы. Молодец, подумал Ашотик и встал с кресла.
Но из-за цветов выглянула не горничная, а молодой мужчина, лет тридцати пяти.
– З-дравствуйте, – сказал Ашотик. – Вы к кому?
Ему показалось, что лицо нежданного посетителя дрогнуло.
– Это номер триста пять? – спросил гость.
– Да, – сказал Ашотик.
– Где она? – спросил мужчина.
– В душе, – внезапно охрипшим голосом сказал Ашотик.
Муж. Был у Ашотика опыт такого рода. Ашотик попятился. Главное, не делать резких движений, подумал Мирзоян.
И резко отправился к дивану.
У него просто не было выбора. Когда человека бьют ногой в грудь, то выбор у него небольшой. Если человек тяжелый, а удар сильный, то есть еще некоторые варианты, от сдавленного стона, до треска ребер. Если человек, как Ашотик, имел семьдесят килограммов веса, то полет ему был обеспечен.
– Мама, – успел вскрикнуть Ашотик, ударился спиной о диван и сполз на пол.
Цветы отлетели в сторону, а нападавший оказался возле Мирзояна и рывком поднял его с паласа. За ворот рубашки. Ткань затрещала.
– Не надо… – простонал Ашотик.
Он очень не хотел, чтобы его били. И страстно желал убедить в этом мужа своей дамы. И не находил слов. Достаточно трудно найти нужные слова, когда тебя приподнимают, сжимают в кулаке ворот твоей рубахи, замахиваются свободной рукой. Ладонью, успел заметить Ашотик. И полетел к входной двери.
Левая половина лица как-то сразу онемела. Это Мирзоян понял еще в полете. Потом входная дверь чувствительно приложилась к его спине и отправила назад, к нападавшему, имевшему очень хлесткий и резкий удар.
Ашотику, наверное, повезло. Его не ударили. Его просто оттолкнули к двери. Ашотик повернул дверную ручку. Выпал в коридор. Встал на четвереньки и быстро побежал, прихрамывая на правую руку, навстречу горничной.
– По…! – выкрикнул Ашотик, но пинок сзади не дал ему закончить, и горничная так и не поняла, просит ли жилец позвонить, помочь или еще чего.
Правда, сам факт того, что человека, живущего в самом дорогом номере гостиницы, пинками, будто консервную банку, гонят по коридору, заставил горничную схватиться за телефонную трубку и набрать простой двузначный номер.
Приморск выглядел как типичный, можно даже сказать, среднеарифметический курортный город на тридцать тысяч коренного населения. Это в не сезон. А во время сезона его население увеличивалось многократно. С июня по сентябрь. Июнь, хоть и входил номинально в сезон, но мэра Приморска раздражал.
Нет, типа, все понятно. Типа, в сентябре дети идут в школу, нужно ехать по домам. А кто мешает этим курортникам начинать отдых в июне? Холодно? Читая ежедневные сводки о прибывших на отдых, Сергей Петрович Дедов вздыхал и качал головой. Не едут, уроды. Хоть ты тресни!
Сергей Петрович Дедов очень любил осознавать, что в такие минуты беспокоится не о своих карманах, а о благосостоянии жителей своего города. Это очень поднимало Сергея Петровича в собственных глазах. Кроме этого, Сергей Петрович очень любил, когда его называли хозяином города. Именно – Хозяином. Не мэром, хотя и это слово ему также было приятно, а хозяином.
А еще Хозяин города Приморска Сергей Петрович Дедов очень любил бить людей ногами.
Понятное дело, мэр не носился по городу, пиная всех встречных. Ни коим образом. Господин Дедов наказывал всегда только по заслугам.
Вот, как сегодня.
Валентин Петрович Грибачев попытался уклониться от участия в сборе средств на ремонт стадиона. Ну, ведь не для себя ремонтировал этот стадион Дедов – для людей. Для тех, между прочим, людей, которые останавливаются на отдых и в пансионате «Приморский» того же Грибачева. Но если большинство предпринимателей Приморска правильно поняли намек Хозяина города, то Грибачев начал рассказывать о своих финансовых проблемах, ссылаться на ремонт собственного пансионата и вообще гнал такую пургу, что мэр не выдержал.
Захватив с собой, как обычно в таких случаях, двух референтов, Колю и Володю, Сергей Петрович поехал в гости к Валентину Петровичу. На день рождения. Гостям было, вообще-то, назначено на восемнадцать ноль-ноль, но Сергей Петрович приехал по делу. Раньше.
Расслабленный в предвкушении праздника, виновник торжества не оценил всю серьезность визита и попытался снова рассказать о своих проблемах.
– И, – закончил за него Сергей Петрович, – бабок ты не дашь?
Валентин Петрович пожал плечами. Хотя с мэром спорить было не принято, но у Грибачева была крыша. Начальник городской милиции с Грибачевым был дружен и до последнего времени надежно прикрывал Валентина Петровича. И, кстати, через пару часов должен был приехать на праздник. Столы были накрыты во дворе дома Грибачева. Девочки из пансионата с самого утра суетились, готовя угощение под присмотром мадам Грибачевой.
– Так что – извините, Сергей Петрович, – сказал Валентин Петрович, – но денег…
Грибачев хотел сказать, что денег нет, смягчив это грустное заявление словосочетанием «пока нет», но не успел. Референт Володя, стоявший во время разговора возле двери кабинета, сделал два быстрых шага к хозяину кабинета, взмахнул рукой…
Валентин Петрович не закричал – не смог. Захрипел и упал на пол. Володя оглянулся на своего шефа. Тот, не торопясь, поднялся со стула. Грибачев хрипел, скреб пальцами по ковру. Самому Грибачеву казалось, что он пытается встать.
Сергей Петрович Дедов очень любил бить людей ногами. Вот в таких ситуациях. Удобно, знаете ли, когда человек лежит. И прицелиться удобно, и ударить можно, не сильно напрягаясь. Ножкой чуть взмахнул – и человечек изгибается. И дергается. И хрипит. А если еще ударить ногой по лицу… Но по лицу Дедов решил сегодня не бить.
Грибачев в Приморске человек относительно новый – всего год, как выкупил пансионат. Целый год его практически не трогали. И вот настал момент, когда нужно расставить все точки, где положено. Кроме этого, у человека, все-таки, день рождения, и через пару часов начнут съезжаться гости. Их может удивить наличие у именинника синяков.
– Больно? – поинтересовался Дедов, чуть наклонившись.
Грибачев кивнул.
– Правильно, – удовлетворенно кивнул Дедов и ударил еще раз, чтобы закрепить урок. – Денежки перекинешь завтра. Да?
Грибачев снова кивнул.
– Тогда – я поехал домой, – сообщил Дедов. – Извини, на праздник остаться не могу – дела.
Сергей Петрович вышел из кабинета, во дворе раскланялся с супругой Грибачева, совершенно искренне расстроился, что не сможет попробовать ее фирменного жаркого, сделал абсолютно заслуженный комплимент внешности мадам Грибачевой и пошел к машине.
Грибачев уже смог сесть, прислонившись спиной к стене, когда дверь кабинета распахнулась, и вошли оба референта мэра города. Валентин Петрович застонал и схватился за бок.
– Сергей Петрович извиняется, – сказал Володя очень вежливо, – извиняется за то, что не сможет остаться на праздник, и что забыл отдать вам подарок.
Референты поставили на письменный стол картонную коробку, раскланялись и ушли.
– Вашу мать, – простонал Грибачев и осторожно, прижимая к ребрам руку, встал на ноги.
Подошел к столу, постанывая. Открыл коробку.
Вино. Грибачев механически взглянул на этикетку. Очень хорошее вино. Дорогое. И открытка с наилучшими пожеланиями от Сергея Петровича и его супруги. Долгих лет жизни и удачи в деловых начинаниях.
– Сука, – простонал Грибачев. – Садист.
И ошибся.
Сергей Петрович вовсе не хотел своим подарком уязвить или унизить именинника. Дедов никогда не смешивал личное с бизнесом. Провинился – получи. Именинник – тоже получи. Подарок.
Сергей Петрович Дедов был человеком справедливым. По-своему. И в город возвращался с чувством удовлетворения. Как оттого, что удалось попинать лежащего, так и оттого, что преподнес хороший подарок.
Возле самого въезда в Приморск, Володя привычно притормозил. Как раз напротив плаката. Этим шедевром рекламного искусства Сергей Петрович Дедов гордился. Это он самолично придумал текст… слогана, говорил один из подчиненных мэра. Лозунга, говорил сам мэр.
– Вы здесь оставите свою душу! – провозглашал плакат.
Дедов удовлетворенно вздохнул, и машина поехала дальше, вниз по дороге. Хозяин Приморска не обратил внимания на автомобиль, стоявший возле поворота. Много их таких, машин.
Референты на машину внимание обратили профессионально. Отметили, что номера местные, что водитель за рулем, а мужчина, стоявший возле «мазды», на «мерседес» мэра практически не отреагировал. Мужчине было на вид около тридцати пяти, росту выше среднего, худощавый. В пестрых бермудах, футболке и цепуре навыпуск поверх футболки. Типа, конкретно приехал отдохнуть и оттянуться. Сейчас стоял и смотрел на плакат, сравнивая город на нем с оригиналом.
Водитель «мазды» проводил машину мэра равнодушным взглядом. Посмотрел на клиента, все еще рассматривавшего плакат.
– Едем? – спросил водитель. – Ты еще хотел на главпочтамт успеть…
Клиент дернул головой, словно просыпаясь:
– Ага, поехали.
Но спокойно проехать они смогли всего метров пятьдесят. Когда из встречной «тойоты» выбросили на дорогу человека, водитель хотел просто проехать мимо, но пассажир потребовал остановиться.
– Не лезь ты в это дело, – сказал, останавливая машину, водитель.
– Так интересно же, – ответил пассажир.
И чего тут интересного, подумал водитель, но спорить не стал. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку.
«Тойота» развернулась, остановилась возле выброшенного, который как раз пытался встать. Дверца снова приоткрылась, и на дорогу вылетел чемодан. «Тойота» уехала к городу.
Выброшенный встал и начал отряхиваться. При этом он громко выражал свое неудовлетворение по поводу грубого и странного поведения местных жителей по отношению к нему, Аркаше Клину. Неудовлетворение свое Аркаша выражал затейливо и даже талантливо. Одно ругательство не повторялось два раза подряд, все слова было согласованы в падежах и числах.
– Как излагает! – восхитился пассажир.
– Клин вернулся, – узнал, наконец, водитель. – Не повезло пацану.
– Это ж как ссучиться нужно, чтобы так человека после зоны принять! – выкрикнул Аркаша Клин в сторону города. – Я ж к вам как человек. Домой, типа. Отдохнуть… А вы…
Клин взял чемодан и пошел к обочине.
– Это теперь всех приезжих так выкидывают? – спросил в окошко пассажир.
– Приезжих! – обиженно протянул Аркаша. – Приезжих здесь на руках носят, пока бабки есть. А тут своего, земляка так встречают.
Клин снова выругался, поставил чемодан на землю и присел на бетонный столбик возле дороги.
– Поехали, – сказал водитель.
Пассажир колебался. Было видно, что он очень хочет выйти из машины и поговорить с Аркашей Клином. И делать ему этого совсем не стоит, понимал водитель. Поэтому, не дожидаясь, пока пассажир начнет собирать неприятности и на свою голову, водитель тронул машину.
– Аркаша лет пять назад сел, – сказал водитель. – Видно, срок кончился.
– И что, теперь после отсидки у вас в городе и жить, типа, нельзя? – спросил пассажир.
– Аркаше, видать, нельзя, – сказал водитель.
Он старался не лезть не в свое дело. Аркаша, в общем, был парнем неплохим, но если кто-то решил, что в городе ему делать нечего, то пусть так и будет.
Возле милицейского поста водитель остановил машину сам, не дожидаясь сигнала. Сержант, не торопясь, вышел из двухэтажного здания поста, и так же не торопясь, подошел к машине. Мельком глянул на водителя и протянул руку к окошку со стороны пассажира.
– Ась? – спросил пассажир.
– Ваши документы, – сказал сержант.
– Это, типа, через почему? – спросил пассажир.
– А я вас сейчас из машины выведу и стану выяснять личность, – скучным голосом пообещал сержант.
Пассажир оглянулся на водителя. Тот молча кивнул, подтверждая, что да, может. Что лучше предъявить документы без возражений.
– Не нужно выводить, – улыбнулся пассажир. – Я, в натуре, этот, законопослушный налогоплательщик.
Он достал из барсетки паспорт и отдал его сержанту.
– Так, – сказал сержант, раскрывая паспорт. – Гринчук Юрий Иванович.
– Типа, я, – подтвердил Гринчук.
– Цель поездки? – спросил сержант.
Он достал из кармана блокнот и переписывал туда данные из паспорта.
– Так море же! – сказал Гринчук. – И женщины. Я типа, хочу оставить здесь свою душу.
Сержант закрыл паспорт и протянул его Гринчуку. Молча отвернулся и пошел к зданию поста.
– Гостеприимные тут у вас менты, – сказал Гринчук, когда машина отъехала от поста.
– У нас все гостеприимные, – ответил водитель. – Даже собаки во дворах.
Гринчук улыбнулся. Да, очень гостеприимный город, этот Приморск. А ему все наперебой говорили, что ничего такого странного в нем не нашли. Сколько ни проверяли – город как город.
– Главпочтамт, – сказал водитель.
Какого черта приезжего несет на почту – непонятно. Но – его дело. Он и на Узловой таскал за собой водителя на почтамт, получал письмо от своей дамы. И дама у него, видать, такая же ненормальная – только и написала на листке в конверте – Приморск.
Таксист проводил пассажира взглядом до двери почтамта, а потом переключил свое внимание на стоявшую неподалеку желтую «вольву» . Ее водитель задумчиво смотрел под открытый капот и время от времени почесывал затылок. Руки после этого на всякий случай сразу прятал за спину.
Гринчук вышел из здания почты, помахивая в воздухе конвертом. Таксист что-то говорил водителю «вольво», тот разводил руками и делал недоуменное лицо. Гринчук остановился рядом, несколько секунд послушал диалог, а потом легонько похлопал таксиста по плечу.
– А? – оглянулся тот.
– Типа, – протянул Гринчук, – если консилиум закончен, можно ехать.
– Можно, – согласился таксист и с состраданием посмотрел на «вольву». – Где поселилась супруга?
Гринчук разорвал конверт, вынул оттуда несколько бумажек.
– Что мы имеем с гуся… – рассматривая бумажки, пробормотал Гринчук. – А с гуся мы имеем гостевую карточку гостиницы «Приморская», электронный ключ от номера 305 и талончик на получение фотографий. И фотографии получить, как я понимаю, нужно немедленно.
Таксист неопределенно хмыкнул и сел за руль. Гринчук сел рядом.
И почему на юг приезжают одни ненормальные, подумал водитель. Придумали развлечение – переписка. Если бы его супруга попыталась ему вот так писульку передать… Водитель потер правый кулак о ладонь.
– Слышь, – спросил Гринчук, – набережная далеко?
– Улица или набережная?
– Вот, сам глянь, – Гринчук протянул талончик.
– Улица, – сказал водитель, рассмотрев документ. – Название у нее такое – Набережная. А на самом деле находится от моря в пяти кварталах. Вроде шутка юмора.
– А гостиница «Приморская» находится километрах в пяти от моря, – подхватил Гринчук. – Тоже как бы шутейно…
– А гостиница «Приморская» находится почти на самой набережной, – сказал водитель. – На той, что не улица, а набережная.
– Чудовищная архитектура, – вздохнул Гринчук и неопределенно махнул рукой, – поехали.
И они поехали. Водитель, правда, не отказал себе в удовольствии, проезжая мимо «вольвы» сыграть на клаксоне что-то обидное.
– Чего так? – поинтересовался Гринчук.
– Понимаешь, – сказал водитель, – машина, она, конечно, штука железная, но не виновата, что досталась такому козлу. Уперся, баран, глазами в двигатель, как в новые ворота. И гипнотизирует. Я ему говорю, машина, блин, не заводится только в двух случаях – если нечему гореть и если нечем поджечь. В общем. А он, бычара, ни мычит, ни телится. Хоть бы клемму пошевелил, что ли. Послал только своего друзана за мастером.
– Нечему гореть или нечем поджечь… – задумчиво повторил Гринчук. – Философский факультет где заканчивал?
– Чего?
– Типа, конкретно сказал, – Гринчук изобразил на лице восхищение, – глубоко.
Водитель промолчал. Странный пассажир попался сегодня. И баба его… И сам. Не поймешь, прикалывается или правду говорит. Ну и хрен с ним, решил водитель. Лишь бы бабки заплатил.
– А давай я тебе бабки заплачу, – сказал неожиданно предложил Гринчук и вынул из барсетки толстую «котлету» баксов. – А то ты, смотрю, заскучал… И меня возле этого фотоателье подожди, поедем в гостиницу. Вначале заскочим за цветами, а потом – в гостиницу. И где тут у вас вино можно хорошее купить? Не крашенный спирт, а вино. Сделаешь?
Водитель кивнул.
Гринчук щелкнул пальцами и с довольной улыбкой вышел из машины. Подошел к бывшему газетному киоску, а ныне пункту выдачи фотографий.
Даже снаружи было жарко. Жестяные стены киоска источали накопленный за день жар. Гринчук мельком глянул в окошечко на паренька и торопливо отвернулся. Лопоухий, бледный и потный. Почему все коренные жители курортных городов обычно бледные, подумал Гринчук.
В обмен на талон и деньги, паренек выдал Гринчуку увесистый конверт с фотографиями. Слабо улыбнулся, когда Гринчук сунул ему купюру «на мороженое».
Гринчук вернулся в машину.
– За цветами? – спросил водитель.
– И за вином, – снова улыбнулся Гринчук.
Он держал конверт с фотографиями в руке, словно взвешивал, прикидывая, сейчас его открыть, или отложить на потом.
Можно, конечно, сейчас. Даже уместно. Фотографии жены. И водиле показать. Типа…
Гринчук закрыл глаза.
Спокойно, Юра. Спокойно, гражданин Зеленый, как именуют вас некоторые особо приближенные. И не особо приближенные также. Вы приехали на юг, к любимой женщине. Почти к жене. Вы с ней немного повздорили перед отъездом. Обиделась на тебя за то, что ты не смог выехать с ней, а остался решать вопросы с Михаилом. И она решила тебя наказать. А ты сейчас приехал, и терпеливо выполняешь все ее задания. Ты хочешь, чтобы она вышла за тебя замуж. Это – главное. А то, что тебя несколько часов назад пытались убить, что ты стрелял в человека и даже продырявил ему плечо – это лирика. Это последствия твоего образа жизни. Ты слишком многим отдавил ноги. И слишком поздно понял, что нужно выходить из игры. Хорошо еще, что удалось отделаться так, относительно легко. Подумаешь – нападение трех парней на дороге, закончившееся всего одним раненым и одной утопленной машиной. Твоей, между прочим, машиной.
Парни оказались понятливые, черту под прениями подвели жирную. И Мастеру сообщено, что так талантливо кинувший его мент лежит на дне моря в дырчатой железной штучке, ранее бывшей автомобилем.
Мастер на несколько часов успокоен. Родное начальство… Бывшее начальство, поправил себя Гринчук, вспомнив, как шикарно отдал Полковнику свое удостоверение. Бывшее родное начальство… Родное бывшее начальство – проинформировано в нужных пределах. Оно знает, что бывший подполковник милиции жив, хотя и числится в покойниках. Об этом позаботился прапорщик Бортнев, он же – Браток, бывший конкретный пацан, воспользовавшийся шансом изменить жизнь.
Всё выглядит нормально. Даже если внимательно покопаться. Гринчук честно хотел выйти из игры. Честно вывел из нее всех, кого мог, расплатившись по всем долгам, по которым смог… Не мог же он знать, что в самый последний день перед отъездом на юга, Мишку снова шандарахнет этот его приступ, и что придется вывозить его из города, с забинтованным лицом. Перевернувшийся «джип», текущая из радиатора вода и цветы, рассыпавшиеся по салону машины, цветы, которые Мишка вез для Инги… Инга…
Гринчук мотнул головой.
Кто-то поверит, что Инга случайно выбрала Приморск? Не Сочи с Ялтой, не Турцию с Болгарией, а этот долбаный город, в котором вы оставите свою душу… Поверят? Нет?
А какая, к хренам собачьим, разница? Важно то, что Инга выбрала из всех возможных вариантов – наихудший. И что должен был делать бывший подполковник милиции Юрий Иванович Гринчук, узнав, что его Инга отправилась именно в тот город, в который так старательно подталкивали Гринчука, в город, из которого можно не вернуться, а можно и вернуться, но в таком виде, что…
Его подменили, сказал покойный Атаман. Съезди туда, сказал Мастер, и если тебе повезет, ты просто умрешь.Господи, но ведь все же прекрасно понимали, что Гринчук не хотел сюда ехать.
Он Инге не говорил ничего именно потому, что не собирался заниматься этим проклятым Приморском, вернувшись из которого люди исчезают в ста метрах от своего родного дома, священники кончают жизнь самоубийством, а держатель общака начинает вести себя так, будто в него вселился бес.
– Рынок, – сказал таксист.
– Если тебе не впадлу, – Гринчук достал из бумажника деньги и протянул водиле. – Гигантский букет из лучших цветов. Будь человеком.
– А вино? – принимая деньги, напомнил таксист.
– И вино, – Гринчук протянул еще купюру. – Лучшее.
Если честно, лучшее, что может сделать Гринчук, это бросить всё и как можно быстрее найти Ингу, сунуть ее в эту же машину и быстро-быстро уехать подальше. Она и так уже несколько дней в городе, из которого многие не возвращались.
Но Гринчук, во-первых, до последнего момента не знал, где именно она остановилась. Не знал. Откуда он мог это знать? Только вот сейчас нашел в письме карточку. И, во-вторых, если он сейчас начнет суетиться, то может случайно… Нет, тут нужно – и это поймет каждый – нужно действовать осторожно. Не привлекая внимания.
Приехал – красиво приехал – с цветами и вином. Выпили, закусили и осторожно исчезли. Бросить на фиг все вещи, арендовать катер, приставить нож к горлу рулевого и свалить по морям – по волнам подальше от этого странного и страшного, если честно, места. А пока – пока нужно вести себя очень естественно и не привлекать внимания.
Таксист сложил букет на заднее сидение, сунул Гринчуку в руки темную бутылку без этикетки и сел за руль.
– Теперь – в «Приморскую»?
– В «Приморскую», – согласился Гринчук.
Сдачу таксист не предлагал. Это свидетельствовало о том, что свою роль Гринчук пока играет хорошо.
И всё будет хорошо, пообещал себе Гринчук мысленно. Всё будет замечательно. Сейчас мы подъедем к гостинице, водила предложит, если что, обращаться за транспортными услугами к нему. Гринчук согласится, пообещает, что кататься они будут долго и часто. Потом Гринчук зайдет с цветами и вином в номер… И все будет нормально. Все будет нормально.
– Если что – звони, – сказал водитель, протягивая визитку. – Отвезу в лучшем виде.
– Нет вопросов, – сказал Гринчук, выбираясь из машины.
Выглядел он как человек, уверенный в том, что все будет замечательно. Что жизнь прекрасна. И если кто-то обратит на него внимание, подумал Гринчук, то, самое большее, вспомнит старую поговорку о том, что человек полагает, а господь…
Ашот Микаэлович Мирзоян, например, эту поговорку не помнил. Вернее, помнил, но лежала она у него в памяти рядом с тригонометрическими формулами, вбитыми когда-то преподавателем математики.
То есть, вспомнить Ашотик их мог, но пользоваться… Кто-то когда-то видел человека, пользующегося в обычной жизни тригонометрическими формулами? Ашотик деньгами пользовался, связями пользовался, успехом у женщин пользовался, а тригонометрическими формулами – нет. И, как показала практика, особого дискомфорта при этом не испытывал.
Сейчас он сидел в кресле лучшего номера лучшей местной гостиницы и мелкими глотками пил очень неплохое вино. В ванной принимала душ лучшая из женщин, которых он встретил в этом городе. На кровати была чистая постель, кондиционер гнал прохладный воздух с ароматом роз… Что еще для счастья нужно? Ашотик даже предупредил горничную, чтобы никто не смел мешать его отдыху.
Жизнь была хороша и обещала быть прекрасной в течение ближайших нескольких часов. Ашотик так полагал.
Горничная полагала, что дежурство, как всегда, пройдет нормально. У них в гостинице все дежурства проходили нормально. Всякая босота к ним поселиться не могла ввиду высоких цен, если же кто-то из клиентов начинал слишком много себе позволять, то им занималось местное секьюрити, а если по какой-то причине ребята не справлялись, то в срочном порядке прибывали менты. И никаких проблем.
А выбитые стекла или там случайно поврежденная мебель… Все всегда решалось нормально. В гостинице был Хозяин. И это главное. И в городе есть Хозяин – это тоже важно. Есть Хозяин – есть порядок. Есть порядок – не может быть неожиданностей.
Горничная так полагала.
Когда мимо нее прошел гигантский букет роз, горничная особо этим не заинтересовалась. Никто не запрещает клиентам чудить. А кроме того, воры с цветами не ходят. А если даже и ходят, то им нужно иметь электронный ключ. А если они даже вскроют дверь и что-то украдут, то лично горничная им не позавидовала бы. Лет пять назад был последний случай. У них в городе не принято мешать людям тратить деньги.
Ашотик, увидев, что дверь номера открывается, подумал, что это горничная… что именно – горничная, Ашотик подумать не успел. Появился букет роз.
Ашотик усмехнулся, подумал, что горничная решила немного заработать и приволокла цветы. Молодец, подумал Ашотик и встал с кресла.
Но из-за цветов выглянула не горничная, а молодой мужчина, лет тридцати пяти.
– З-дравствуйте, – сказал Ашотик. – Вы к кому?
Ему показалось, что лицо нежданного посетителя дрогнуло.
– Это номер триста пять? – спросил гость.
– Да, – сказал Ашотик.
– Где она? – спросил мужчина.
– В душе, – внезапно охрипшим голосом сказал Ашотик.
Муж. Был у Ашотика опыт такого рода. Ашотик попятился. Главное, не делать резких движений, подумал Мирзоян.
И резко отправился к дивану.
У него просто не было выбора. Когда человека бьют ногой в грудь, то выбор у него небольшой. Если человек тяжелый, а удар сильный, то есть еще некоторые варианты, от сдавленного стона, до треска ребер. Если человек, как Ашотик, имел семьдесят килограммов веса, то полет ему был обеспечен.
– Мама, – успел вскрикнуть Ашотик, ударился спиной о диван и сполз на пол.
Цветы отлетели в сторону, а нападавший оказался возле Мирзояна и рывком поднял его с паласа. За ворот рубашки. Ткань затрещала.
– Не надо… – простонал Ашотик.
Он очень не хотел, чтобы его били. И страстно желал убедить в этом мужа своей дамы. И не находил слов. Достаточно трудно найти нужные слова, когда тебя приподнимают, сжимают в кулаке ворот твоей рубахи, замахиваются свободной рукой. Ладонью, успел заметить Ашотик. И полетел к входной двери.
Левая половина лица как-то сразу онемела. Это Мирзоян понял еще в полете. Потом входная дверь чувствительно приложилась к его спине и отправила назад, к нападавшему, имевшему очень хлесткий и резкий удар.
Ашотику, наверное, повезло. Его не ударили. Его просто оттолкнули к двери. Ашотик повернул дверную ручку. Выпал в коридор. Встал на четвереньки и быстро побежал, прихрамывая на правую руку, навстречу горничной.
– По…! – выкрикнул Ашотик, но пинок сзади не дал ему закончить, и горничная так и не поняла, просит ли жилец позвонить, помочь или еще чего.
Правда, сам факт того, что человека, живущего в самом дорогом номере гостиницы, пинками, будто консервную банку, гонят по коридору, заставил горничную схватиться за телефонную трубку и набрать простой двузначный номер.