Золотько Александр. Разборки под прикрытием

   Гринчук выслушал Братка серьезно. Раскланялся с проходившим мимо Полковником. Потом взял с подноса у проходившего мимо официанта бокал с шампанским и прочитал первую и единственную лекцию по искусствоведенью.
   – Понимаешь, Иван, – сказал Гринчук, – подавляющее большинство нынешних эстетов разбирается в современном искусстве приблизительно так же, как и ты, только не подают виду. Для того, чтобы в самой продвинутой и крутой тусовке сойти за тонкого ценителя этой фигни, тебе нужно запомнить всего три слова. И научиться их склонять по падежам и числам. Всего три слова: инцест, суицид, концептуально. Повтори!
   Браток повторил.
   – Отлично, – похвалил Гринчук. – Что сие обозначает знаешь?
   – Это… кровосмешение, самоубийство и…
   – Молодец. Теперь свободно комбинируя эти три важных слова, смело отвечай на любые вопросы.
   – Это как? – не понял Браток.
   Ему всегда казалось, что искусство вещь сложная и заковыристая, и тремя словами…
   – Хорошо, задай мне вопрос. Умный вопрос вот об этой, – Гринчук ткнул пальцем в первую попавшуюся скульптуру, – загогулине.
   Браток кашлянул, неуверенно посмотрел на скульптуру.
   – Давай-давай, – подбодрил Гринчук.
   – Это… чего хотел выразить… – Браток лихорадочно вспоминал уроки эстетики в техникуме. – Что хотел сказать скульптор этой работой?
   – О! – поднял указательный палец Гринчук. – На мой взгляд, автор концептуально выражал свое отношение к суициду. Въехал?
   Браток восхищенно посмотрел на Гринчука и кивнул.
   – А вот теперь, Ваня, выпей для храбрости шампанского, подойди к вон той экстравагантной даме – владелице салона, и сооруди что-нибудь из вновь приобретенных знаний.
   – К ней? – засомневался Браток.
   Даме было всего лет двадцать пять, декольте у нее было головокружительной глубины, но она закатила такую речугу перед открытием, так уверенно говорила что-то о перформансах и инсталляциях, что Браток проникся к ней безграничным уважением, как к тонкому ценителю и глубокому знатоку…
   Но спорить с Юрием Ивановичем он не стал и отправился к владелице салона, которая как раз отшивала очередного воздыхателя.
   – Ну, вам чего? – спросила она, с нескрываемым презрением рассматривая милицейского прапорщика, который и пригласительный-то на открытие получил только за компанию со своим страшным и таинственным начальником.
   Браток набрал воздуха в грудь и выдал фразу…
   …Утром Браток долго рассматривал лежащую рядом с ним владелицу салона, которую, как оказалось, звали Машей, и думал, как странно, все-таки устроена жизнь. И не мог понять, как фраза: «Мне кажется, что концептуально эта картина стоит между суицидом и инцестом» может заставить образованную женщину вначале удивленно посмотреть на говорящего, потом выдать часовую лекцию о картине, а потом настойчиво потребовать у прапорщика интимной близости.
   Странная штука – жизнь, подумал тогда Браток, еще раз убедившись в гениальности Юрия Ивановича… В том, что в его этом… цинизме, есть глубокий смысл.
   И стал постоянным гостем на очередных перформансах и инсталляциях. Машка, кстати, почти не ревновала. Есть в богеме свои достоинства.
   – Если концептуально отказаться от инцестуального суицида, – сказал Браток, немного забывшись, Николаевне. – Ладно, пошел я.
   Кафе стояло в тихом месте, называлось «У озера» и названию своему полностью соответствовало. Рядом было небольшое озеро, обсаженное ивами. По озеру, среди цветущих кувшинок, плавали лебеди.
   Браток посмотрел на часы. Подошел к своему «джипу» и возле самой машины спохватился.

* * *

   – Мобилу на столике забыл, – объяснял через полчаса Браток Полковнику и Владимиру Родионычу. – Прикиньте, блин… Подошел к машине, чего-то, думаю, не хватает. Телефона. Я повернулся и пошел назад, к кафе… Отошел шагов на двадцать…

* * *

   «Джип» взорвался на удивление негромко. На открытом пространстве звук взрыва был похож на сдвоенный выстрел пистолета. Силы его хватило как раз на то, чтобы вырвать левую переднюю дверцу и изуродовать салон.
   Машина даже толком не загорелась. Но если бы в ней кто-нибудь сидел, шансов уцелеть у него не было.

* * *

   – И ведь тачка совсем новая! – сорвался на крик Браток и уронил на пол стакан с коньяком, который ему предложил Полковник. – В три минуты двенадцатого рвануло… Козлы… А я бронежилет надел…
   – Спокойно, Ваня, спокойно… – Полковник похлопал Братка по плечу, – всякое бывает, могло быть и хуже…
   Как оказалось через полчаса – могло. И было.
   В подвале Большого дома ровно в тринадцать ноль-ноль одновременно рвануло одиннадцать зарядов, напрочь выведя из строя водопровод, канализацию, электричество и телефоны.
   – Вы полагаете, – это уже неприятности, или только преамбула? – холодно осведомился по телефону Владимир Родионыч у Полковника и, не дожидаясь ответа, сообщил, что на его телефон поступило очень краткое сообщение. – Кто-то знал мой номер и прислал всего два слова: Уберите Зеленого.
   – Про козлов ничего не было? – спросил Полковник.

* * *

   Сергей Петрович Дедов привык ощущать себя Хозяином. Хозяином города, людей, своей судьбы, в конце концов. С ранней юности он понял, что даже если не удается быть действительно Хозяином, то ощущать себя Хозяином никто запретить не может.
   Вначале ты начинаешь себя ощущать, а потом, если действительно очень хочешь и стараешься, становишься. И постепенно отвыкаешь, что для кого-то эти твои ощущения могут быть совершенно безразличны.
   И ладно бы, от кого чужого исходило подобное хамство. То, что здесь начал качать права какой-то подполковник из министерства, еще можно было стерпеть. Он не знает обычаев, местных законов, правил поведения… Он чужак, не способный понять, на чем держится порядок в Приморске, что заставляет людей вести себя так, а не иначе.
   Но когда местные, властные и посвященные, Сергеев и Олег привезли с собой Гринчука и в его присутствии заговорили о делах смертельно опасных – Дедов не выдержал.
   Его хватило минут на десять спокойной светской беседы.
   Привет, привет! Как дела? А, это тот самый супруг… Не нашли еще? Жаль… Что значит – на хрен? Вы что себе позволяете? А ты, Олег, не лезь… Что ты сказал? Заткнуться? Ты у меня дома! И я не позволю… Ты мне угрожать?! Хоть ты ему скажи, Анатолий… Да вы совсем мозги потеряли! О чем вы…
   Дедов даже попытался вызвать своих референтов, Колю и Володю, но Коля как раз лежал без сознания на крыльце, а Володя задумчиво смотрел в дуло автомата. Люди Большого Олега дачу заняли быстро и без стрельбы. Им было строго приказано – без крови. Все-таки со своими разбираемся.
   Да и сколько их там было, своих: два референта, водитель и повар. Сопротивляться попытался только Коля.
   Наблюдая за всей этой суетой, Гринчук молчал.
   Вконец издерганный Аркаша сидел в кресле-качалке, стараясь не терять из виду Гринчука. Хоть Олег и не пытался сейчас расправиться с Клином, но береженого…
   – Не кипешуй, а спокойно все рассказывай, – посоветовал Олег.
   Сергеев кивнул.
   – Это ведь с твоих все началось. И ты у нас работаешь по этой части, – давно Олег мечтал увидеть, как бледнеет эта зажравшаяся сволочь. – Я ж тебе все объяснил и обрисовал. Этот…
   – Еще раз покажешь на меня пальцем, – предупредил Гринчук, – отломаю.
   – Господин Гринчук, сволочь, не оставляет нам выбора. Ни мне, ни вот нашему менту. Если ты хочешь остаться чистеньким за наш счет – хрен тебе на сковородке. Твои ведь его бабу взяли, больше некому…
   Дедов затравленно оглянулся.
   Дверь в гостиную была открыта, и было хорошо видно лежащего на ковре Колю.
   – Я ее не трогал, – выдавил Дедов. – Я же вас всегда предупреждаю, когда…
   Дедов посмотрел на Гринчука. Тот внимательно рассматривал коллекцию холодного оружия, развешанную на стенах кабинета.
   – Когда я работаю… Я же сразу, вы же… – взгляд Дедова прыгал с одного собеседника на другого. – Ну, Олег, я же только готовлю замену и сценарий. Твои же люди работают… Берут, а потом либо мочат, либо… отпускают.
   – Обычно – мои, – кивнул Олег.
   – Конечно…
   Коля в зале пошевелился и застонал. К нему подошли, взяли под руки и вытащили на залитый солнцем двор.
   – И тебя я предупреждаю, Толик, обо всем… Ведь предупреждаю же?
   – Предупреждаешь. Обычно. Когда вопрос не идет о шести миллионах долларов.
   – О скольких? – переспросил Дедов.
   – О шести. Миллионах. Долларов. Не знал? – недобро прищурился Большой Олег. – Бабу, значит, просто так взял, бескорыстно. Из любви?
   – Да не брал я ее, не трогал… – Дедов протянул перед собой руки, словно это могло кого-то в чем-то убедить. – Не было ничего уже больше месяца. С тех пор, как тех двоих журналистов… Они живыми уехали. Помните?
   Сергеев и Большой Олег помнили, но это ничего не меняло.
   – Твои люди, – напомнил Сергеев.
   – Мои? Да, мои… Мои… Только где они сейчас, а, Сергеев? – вскинулся Дедов. – Их ведь менты еще вчера забрали из гостиницы. Забрали. Где они?
   – Они ничего не сказали, – после паузы сказал Сергеев. – Они сделали глупость, подставили всех…
   – И ты их убрал? Да? – Дедов кричал, и бил кулаком по столу. – А это не ты свои следы прикрываешь? Как ты мог, без моего разрешения?
   – Это не я решал, – неожиданно тихим голосом сказал Сергеев, почти прошептал. – Как ты понимаешь.
   Дедов замолчал, побледнев еще сильнее.
   – Это что, настоящая? – спросил Гринчук.
   – Что? – не понял Дедов.
   – Шпага эта – настоящая? – Гринчук потрогал оружие пальцем.
   – Да, семнадцатый век, Толедо… При чем здесь шпага?! – мэр оглянулся на Сергеева и Большого Олега, словно за поддержкой.
   – Больших денег стоит, наверне, – сказал Гринчук. – Уважаю. Но не могу понять…
   Гринчук неожиданно оказался возле хозяина дачи, аккуратно взял его за ворот рубахи и тряхнул. Ткань затрещала.
   – Ты хочешь сказать, что похищаешь людей… Что вы все втроем ведете здесь бизнес, что люди здесь исчезают, но что моя жена пропала без вашего участия?
   Дедов отлетел в угол кабинета и упал.
   – Пока, то, что я видел в городе, навело меня на мысль, что без вашего участия здесь ничего не могло произойти. Что вы задавили этот город тремя удавками и решаете, кому можно дышать, а кому нельзя. И вы хотите сказать, что кто-то без вашего участия смог провернуть подобное дело? Не вы? – Гринчук подошел к лежащему мэру, рывком поднял его на ноги. – Тогда кто?
   – Знаете, – тихо сказал Гринчук, отпуская мэра. – Сдается мне, что кто-то из вас врет. Или что теперь не вы главные перцы в этом городе. И, знает что? Давайте поступим следующим образом. Я сейчас поеду в город, прогуляюсь, посмотрю достопримечательности… Если я не ошибаюсь, ты, Толик, собирался на меня навесить хвост… Полагаю, этого шустрого капитана Стоянова. Так?
   – Так.
   – Вот я беру его, беру машину… Олежек, ты не будешь возражать, если я возьму тот симпатичный, темно-синий «джип», на время? Кстати, ты ни кого мне в сопровождение не хочешь дать? Нет? Ну и ладненько.
   Гринчук взял с письменного стола лист бумаги и ручку, быстро написал номер своего мобильного телефона:
   – Ровно через час позвоните мне по этому номеру и сообщите, кто берет на себя ответственность. Или найдите аргументы, чтобы я поверил – не ваших рук это дело. Вопросы, жалобы, предложения есть? Нет? До свидания.
   Ровно через минуту после ухода Гринчука, в комнату вбежал Горб, парень Большого Олега:
   – Тот мудак базарит, чтобы, типа, машину…
   Очень кстати вбежал парень, разрядил обстановку.
   В молодости Олег был боксером. Тренер прочил больше будущее его прямому правому. Олег давно не тренировался, но рефлексы сработали четко – прервавшись на полуслове Горб отлетел в угол. И, как специально, упал прямо к ногам мэра Приморска Сергея Петровича Дедова. А тот любил бить людей ногами.
   Тем более, что был повод и подходящее настроение. Он все еще пинал потерявшего сознание Горба, когда Большой Олег вернулся с крыльца.
   «Джип» уехал, увозя, помимо Гринчука, Аркашу и Стоянова.
   Капитан оказался куда более предусмотрительным и осторожным, чем Горб. Получив указания от Гринчука, он не стал уточнять лично, а позвонил Сергееву по телефону.
   – Ты не обижайся, – сказал Гринчук, сидевший за рулем, когда, после пяти минут телефонного мата, Стоянов с совершенно бледным лицом спрятал мобильник, – но начальник у тебя – полное дерьмо и гнида. А я даже зауважал его поначалу. Думал – мужик. А вышло… И ко всем его недостаткам – трепло.
   Стоянов спорить не стал. Чего тут спорить? К тому же почему-то всплыла в голове фраза, сказанного во время ночного телефонного разговора бывшим однокурсником.
   С ним лучше не спорить, сказал однокурсник. Он никогда и ничего не делает, не просчитав все возможные варианты. Это понять можно. Но, что у его недоброжелателей начинаются проблемы… Это нельзя объяснить. Это какая-то мистика.
   – Какая-то мистика, – прошептал Стоянов.
   – Ты что-то сказал? – спросил Гринчук.
   – Молюсь, – неожиданно для себя ответил Стоянов.
   – Что так?
   Стоянов пригладил волосы.
   – Юрий Иванович… Товарищ подполковник…
   – Что?
   – Я вас очень прошу – не убивайте меня, – тихо сказал Стоянов. – Я все скажу… Честное слово! Все, что знаю… Только не нужно… Я вас прошу…
   Гринчук резко остановил машину на повороте, над обрывом:
   – Совсем с ума сошел?
   – Я звонил… Это я звонил ночью к вам… в город… И мне рассказал… знакомый мой рассказал… о вас… Пожалуйста…
   – Хочешь исповедоваться, сын мой? – спросил Гринчук. – Похвально.
   Стоянов достал из кармана чистый платок и вытер лоб. На рубашке проступили пятна пота.
   – Аркадий, – спросил Гринчук, – ты про тайну исповеди слышал? Пойди постой над морем, полюбуйся, как солнечные лучи нежно целуются с прохладными волнами… Тут товарищ капитан будет сейчас сдавать всех и вся.
   Клин вышел из машины.
   – Тебя, кстати, как зовут, капитан Стоянов?
   – Дмитрий. Дмитрий Иванович…
   – Ты что ж так перепугался, Дмитрий Иванович? Разве я страшный?
   – Страшный… – честно сказал Стоянов. – Я в жизни так не боялся…
   – И хватит о хорошем, – подхватил Гринчук. – Теперь – о плохом. И как можно подробнее. С фактами, именами, паролями и явками.

* * *

   – Ну что вы на меня смотрите? – жалобным голосом спросил Дедов, когда Горба вынесли из здания. – Я ничего об этом не знаю… Я ничего не делал.
   – Я тоже, – сказал Олег. – И вон Толик тоже говорит…
   – Не я, – подтвердил Сергеев.
   – И выходит, что никто из нас ничего не знает о том, что и как здесь произошло. Известно одно – пропала женщина… По нашей методике, между прочим, пропала, но мы к этому не имеем никакого отношения. Тогда кто? – Большой Олег достал из бара бутылку коньяка, отвинтил пробку и глотнул, прямо из горлышка. – Кто крыса, ребята?
   Дедов потер горло.
   Сергеев набрал номер на мобилке:
   – Это Сергеев. Через полчаса у меня в кабинете – совещание. Да. Собрать всех. И тех, кто в отпуске. Я переведу всю нашу богадельню на казарменное положение… Выполняй.
   – Что-то придумал? – поинтересовался Олег, но Сергеев только отмахнулся.
   Он встал с кресла, подошел к столу, на котором лежал листок бумаги с телефоном Гринчука. Набрал номер.
   Гринчук отозвался сразу.
   – Юрий Иванович, вы говорили, что забрали, по просьбе жены, фотографии из киоска… Вы не могли бы мне эти фотографии передать. Или негативы… Негативы даже лучше. Цифровой фотоаппарат… Ладно, если вы не возражаете, мы посмотрим, не сохранились ли снимки в компьютере у фотографа. Меня интересует, где и когда ваша супруга фотографировалась.
   Сергеев выключил телефон.
   – Вот, – сказал назидательным тоном Гринчук Стоянову. – Вот теперь ваш начальник начинает работать серьезно, а не плакать. Это хорошая идея – поминутно восстановить, что и где делала моя жена с момента приезда в город. Пусть он ищет, а мы с тобой начнем несколько с другой стороны. В вашем вольном городе все пассажиры всех машин регистрируются на въезде?
   – Да. И автобусов.
   – И номер машины и адрес водителя?
   – И адрес, куда приехавший поселился. И тот, у кого он поселился, сообщает об этом нам… – речь Стоянова стала торопливый, словно он боялся не успеть вовремя ответить на вопрос. – Из гостиниц, пансионатов… Те, кто на рейсовом автобусе приезжают – регистрируются по месту поселения. У нас всё записано…
   Гринчук отвел взгляд и покачал головой. Дмитрий Иванович напоминал ему медузу, выброшенную на берег. И вызывал такие же чувства – не жалость, а гадливость.
   – Выясни, – сказал Гринчук, – кто привез в город Ингу. И поехали к нему. А то, сдается мне, что в городе, того и гляди, эпидемия начнется. И те, кто останется в живых, позавидует мертвым.

Глава 4

   А здешние горы напоминают сжатые кулаки, – подумал Гринчук.
   Сжатые от боли, от ярости? Не понять.
   От страха?
   Гринчук покосился на сидящего рядом Стоянова. Тот смотрел прямо перед собой и что-то, кажется, шептал. Губы еле заметно шевелились.
   Гринчук снова перевел взгляд на дорогу. Над асфальтом дрожал воздух, собирался в ртутные лужицы, блестевшие в солнечных лучах.
   Люди как люди. Влиятельные, сильные… Не могли они попасть на нынешние свои места, не проявив хватку и умение идти по головам других. Пусть они всего пять лет сидят на своих теплых местах… Но ведь сидят, никто не смог их вышибить…
   И вдруг в одночасье, стоило кому-то чуть надавить… Прижать немного.
   И потекли серьезные ребята.
   Даже вот этот, сидящий рядом, холеный и ухоженный кот в звании капитана милиции, превратился черт знает во что только потому, что вдруг поверил в сплетни, переданные по телефону.
   – Ты адрес выяснил точно, не напутал? – спросил Гринчук.
   – Нет, нет, я все точно… Веселая, дом пять, – это почти за городом, километра два отсюда. Сейчас по дороге налево, до перекрестка, потом направо, через рощицу. И вниз, – Стоянов снова достал платок и вытер лоб.
   – Всё будет нормально, – пообещал Гринчук. – Не дергайся. Если ты все сделаешь правильно – я тебя вытащу. Честное слово… Значит, тут направо?
   – Да, – Стоянов указал рукой. – Вот сюда. А тут…
   – А тут – рощица, – кивнул Гринчук, останавливая машину. – Я помню.
   – А чего мы остановились? – спросил Стоянов.
   – По физиологической надобности, – Гринчук вышел из машины, потом вернулся, погрозил Стоянову пальцем и ушел, забрав сумку с деньгами.
   – А на Западе, говорят, за то, что отлил в лесу, могут посадить, – подал голос молчавший все время на заднем сидении Аркаша. – У нас в отряде мужик был…
   – Что ты говоришь! – изумился Гринчук, отходя за деревья. – Проклятые империалисты!
   Стоянов оглянулся на Аркашу:
   – А ты, Клин, чего здесь трешься? Тебе, мудаку, такой шанс выпал! Тебя не пришили, к дьяволу не водили, просто выкинули из города…
   – А ты меня не пугай! – неожиданно тонким голосом выкрикнул Аркаша. – Это – мой город! Мой! Тут мои друзья, мой дом…
   – Нету у тебя здесь друзей, – сказал Стоянов. – Ты еще не понял? И мой тебе совет… Как старого знакомого.
   – Старый знакомый! – отмахнулся Аркаша. – Ты всю жизнь сукой был. Я тебя еще со школы помню, Димончик. Каким ты замечательным пионером был! Стихи со сцены читал… И стучал втихомолку.
   – Дурак ты, Клин, – Стоянов поморщился и покачал головой. – Ты все еще думаешь, что домой приехал…
   – О чем базар, благородные джентльмены? – осведомился Гринчук, усаживаясь на водительское место. – Отчего лица не веселые?
   – Мне Димон говорит, что валить мне из города нужно, что не в тот город я приехал, – голос Клина даже, казалось, дрожал от обиды. – Он, значит, в своем городе, а я…
   – Мудак, – сказал, глядя перед собой, Стоянов. – Живым остался, к дьяволу не попал.
   – Забавный у вас город! – Гринчук завел двигатель. – Отсюда, выходит, теперь по дороге и вниз?
   – И вниз, – подтвердил Стоянов.
   Вот, казалось бы, всё просто. Едешь, как указано, солнце, сосны… Просто доехать до конца рощицы и спуститься с небольшой горки.
   Казалось бы…
   Цок-цок-цок-цок! По капоту, весело играя в чехарду, вдруг пробежала дорожка дырочек. Слева направо.
   Машину повело к правой обочине, развернуло. Поэтому вторая очередь подняла пыль и выбила асфальтовую крошку из дорожного покрытия в полуметре слева.
   Гринчук выругался. Машина задним ходом вломилась в придорожный кустарник и, хрустя гравием, съехала в кювет.
   – Из машины! – крикнул Гринчук и выпрыгнул из «джипа», успев забрать сумку.
   Стоянов открыл дверцу со своей стороны, но она уперлась в камень. Капитан толкнул дверцу – не получилось.
   – На эту сторону давай, – Гринчук протянул руку и потащил Стоянова, – живо давай, кандидат в покойники.
   – Да бросьте вы его, – Аркаша уже был снаружи и успел отбежать на несколько шагов.
   Автомат с противоположной стороны дороги снова выпустил очередь. Пули прошлись по краю дороги, срезая ветки с кустов.
   Гринчук выволок Стоянова из машины, толкнул его вниз, к деревьям. Стоянов споткнулся и покатился.
   – Бегом, – Гринчук подхватил капитана за шиворот, потащил, рубаха треснула…
   – Я сам, – выкрикнул Стоянов, срываясь на визг. – Я сам!
   И они побежали.
   Сзади что-то вдогонку им кричал автомат, наверное, просил подождать, но пули над головой не свистели – какой редкой не была роща, но пули через себя не пропустила. Из жалости к людям, что ли…
   Они пробежали еще метров триста, и только оказавшись между домами, остановились.
   Сзади, возле дороги, рвануло.
   – Граната, – сказал Гринчук. – Противопехотная, оборонительная, в просторечии – «лимонка». Неизвестный доброжелатель из жалости добил машину. Фу, давно я так не бегал.
   Аркаша стоял, согнувшись и держась за правый бок. Стоянов сел на землю. Рубашка, еще с утра бывшая белой, висела клочьями. Кремовые брюки были разодраны на коленях. Сквозь дыры были видны ссадины. По щеке капитана текла кровь.
   – Возникает вопрос, – Гринчук посмотрел на дым, который появился из-за деревьев. – Это просто так или нарочно?
   Клин закашлялся, сплюнул.
   – Что капитан, впервой под пулями? – Гринчук хотел было хлопнуть капитана по плечу, но вовремя удержался – лицо Стоянова было белым, а зрачки медленно сдвигались к переносице и вверх, под лоб. – Капитан!
   Гринчук замахнулся правой рукой, но, обнаружив, что на левой щеке Стоянова рана, ударил с левой. От пощечины голова капитана дернулась.
   Из ближайшей калитки вышел старик.
   – Воды не найдется, добрый человек? – спросил Гринчук. – Тут представителю закона захотелось в обморок, а в наши планы это не входит.
   – Это авария, что ли? – спросил старик.
   – Авария. У нас вот парашюты не раскрылись, – Гринчук снова шлепнул Стоянова по щеке, – воды давай, дед!
   – Прекрати меня бить, – прошептал Стоянов. – Я уже… Все нормально…
   – Вот и замечательно, – обрадовался Гринчук. – Сейчас ты умоешься, приведешь себя в порядок, насколько это возможно в твоем случае, и мы пойдем…
   Снова что-то взорвалось. Дым над лесом стал гуще.
   – А вот это – бензобак, – прокомментировал Гринчук.
   На улице стало людно. Рассматривали живописного Стоянова, прикидывали вслух, в машине он перевернулся, или просто свалился со скалы.
   – Лес сейчас загорится! – прокашлявшись, крикнул Аркаша. – Машина там взорвалась, в кустарнике. Полыхнет – от ваших хибар ни хрена не останется.
   Народ вначале разбежался по дворам, а потом, вооружившись кто чем, бросились к роще.
   – Вызывай кого надо, – Гринчук сунул Стоянову свой мобильник.
   …Пожарные прибыли на пять минут позже, чем Сергеев.
   За кустом, как раз напротив сгоревшей машины, обнаружили десятка три гильз от патронов к «калашникову». И следы кроссовок сорок третьего размера. Следы от кустов вели к осыпи и там терялись.
   – «Калаш», между прочим, «семь шестьдесят два». Это вам не ментовские пукалки «пять сорок пять, укороченные», – Гринчук подбросил на ладони гильзы. – Человек собирался со знанием дела, к лесу готовился… Или просто – серьезный человек.
   – Или не было у него ничего другого, – зло бросил Сергеев. – Вон, магазин выпустил, а всё впустую. Если бы из «семьдесят четвертого» стрелял…
   – Очень может быть… – не мог не согласиться Гринчук. – Не попал. Хотя, если честно, меня такая меткость совершенно устраивает. Вон, у своего героического капитана тоже спроси – наверняка он полностью поддерживает недостатки в огневой подготовке этого супостата.
   – Куришь? – спросил Сергеев.
   – И тебе не советую.
   – Пошел ты!
   – Уже в пути, – Гринчук бросил гильзы на землю и встал с корточек.
   Огляделся.
   Пожарные суетились возле останков машины – местные жители очень удачно подоспели – тушить особо было нечего.
   Люди Сергеева осматривали местность вокруг.
   – Отойдем, – сказал Гринчук, – что-то покажу.
   Он спустился в промоину, поманил за собой Сергеева.
   Сергеев тяжело вздохнул. Хотелось, как в детстве, забиться под одеяло и подождать, пока этот кошмар закончится.
   – Давай быстрее, – позвал Гринчук.
   Промоина оказалась глубокой – метра два, можжевельник по краю почти полностью ее скрывал.
   – Ну что здесь? – спросил Сергеев, захрипел и упал бы, если бы его не подхватил Гринчук.