Он нажал клавишу «eject», но магнитофон, похоже, не спешил расставаться с добычей. Ему было все равно, кому достанется кассета, Атасову или новым гостям, ведь они вряд ли пришли с подарками, скорее – что-то забрать. Ну а что может быть ценнее судьбы целой финансовой империи, или, по-крайней мере, ее хозяина. Механизмы внутри магнитофона работали лениво, словно в замедленном кино, заставляя Атасова обливаться потом, бросая тревожные косяки в сторону коридора. В конце концов шахта выплюнула кассету, лязгнув, как артиллерийский затвор. Атасов спрятал ее за пазуху и припал на одно колено, выставив перед собой пистолет.
– Что это, б-дь, хрустнуло? – приглушенно спросили в прихожей.
– Я ни х-я не слышал.
– А что ты, б-дь, мог услышать, после того, как дверью на все парадное х-л?
– Я, думал, ты придержишь…
– Индюк, б-дь, тоже думал, мудила.
– Да ладно…
– В трамвае, б-дь, родился.
– Не звизди.
Пока Атасов ломал голову, каким образом вырваться из ловушки, желательно, не поднимая при этом шума, то есть без стрельбы или поножовщины, в прихожей раздался крик. Один из незнакомцев в темноте налетел на вешалку и едва не расстался с глазом.
– Б-дь! Я чуть иллюминатор не вышиб!
– Чуть не считается.
– Фонарик, б-дь, доставай.
До Атасова долетел легкий шорох одежды, видимо, владелец фонаря искал его по карманам, потом узкий и тусклый луч искусственного света проник из коридора в спортзал, трепетный, будто щупальце гигантской медузы, с которой можно встретиться, ныряя ночью в тропиках.
– Что, б-дь, за х-ня?! – враждебно поинтересовался тот из незваных гостей, что чуть не выколол глаз вешалкой. – Это, б-дь, что, по-твоему?
– Что, что?
– Это, б-дь, фонарь?!
– А что, похоже на фаллоимитатор?
– Ты, б-дь, у себя в жопе этим фонарем светить собираешься?!
– У тебя!
– Мудак, тебе, б-дь, рассказать, что такое фонарь?!
– Да отвянь ты! Зае-л! Какой был, такой и купил. В киоске, на вокзале!
– Батарейки, б-дь, ума не хватило проверить?!
– Как их, б-дь, проверишь днем?
– На голову тому барыге его одень.
– В следующий раз прихвачу прибор ночного видения.
– Следующего, б-дь, раза не будет, ниппель, если клиент нас застукает.
– Захекается стучать. Его в городе нет. Так Сурков сказал.
– Пусть Сурков, б-дь, у меня отсосет.
– Предложишь ему при встрече. Ладно, пошли.
– Куда ты, б-дь, прешься, там же кухня. Недоумок, бля!
Пока взломщики топтались в коридоре, припираясь, а луч фонаря без всякой цели метался по стенам, будто прожектор в цирке, Атасов змеей проскользнул обратно в кабинет и укрылся за книжным шкафом, слева от двери. Как он и предполагал, в гостиной, переоборудованной Правиловым в спортзал, незваные гости, присланные, как теперь выяснилось, Сурковым, напоролись на подвешенный к потолку манекен и едва не начали стрельбу.
– Б-дь, стреляй! – истошно завопил один из них, судя по голосу тот, что остался с глазом.
– Стой! Стой! Это же чучело, Ваня!
– Фух, блядь. Я чуть в штаны не насрал!
– Не ты один, – сказал тот, который по мысли партнера родился в общественном транспорте. Он осветил манекен фонариком. – Ни х… себе. Это ж спортзал…
– Да по х… мне, что это! Сюда подсвети. Где телевизор.
Насколько Атасов помнил, у телевизора, вилку которого он только что выдернул из сетевой розетки, располагалась небольшая стойка с кассетами. Просьба подсветить в этом направлении говорила о том, что гости явились за кассетой, которая лежала у него за пазухой. Дальнейшие события только укрепили Атасова в этой мысли. Из бывшей гостиной донесся грохот, с которым кассеты из этажерки очутились на полу.
– Опупел, б-дь?! – крикнул тот, что сохранил глаз. – Всех соседей на уши подымешь! Вызовет какой-нибудь гондон милицию…
– Слушай, не гони, – оправдывался рожденный в трамвае. – Если наш клиент, каратюга хренов, соседей своими макиварами не достал конкретно, то… б-дь, кажется батарейка села.
– Кажется, б-дь?
– Ну, села…
– Запасная, б-дь, есть?
– Ни х… нет.
– Тогда зажги, б-дь, свет.
– А соседи?
– По бую. Что ты, б-дь, предлагаешь? На ощупь, е… твою мать, эту фуфловую кассету искать.
– Может, все заберем?
– Пупок, б-дь, не развяжется? И потом, на х… тебе все, если Сурков четко и ясно сказал – взять, б-дь, одну, желтого цвета.
– Где тут свет включается?
– Х… его знает, где.
Батарейка окончательно издохла. Теперь бандиты орудовали в кромешной тьме. Они не отличались кошачьим зрением. Снова что-то упало. Атасов решил, что один из тренажеров. Послышался сдавленный стон.
– Колено…
– Да тише ты, б-дь, говорю! Козел безрогий! Калека.
Через мгновение вспыхнул свет, обыск продолжился с удвоенной энергией.
– Ни х-я нет!
– Угу, тут желтой кассеты нет. Давай в другую комнату.
Бандиты двинулись к кабинету. Атасов, за шкафом, затаил дыхание, сказав себе «НАЧАЛОСЬ».
* * *
– Блядь! – завопили они практически хором с порога. Вид мертвого хозяина, сгорбившегося за столом, произвел на них еще большее впечатление, чем на Атасова. Возможно оттого, что Атасов был один, и ему не для кого было орать, если не считать самого себя, а это совсем не так интересно.
– Он же застрелился, твою мать! Снес, б-дь, себе балду, на х…!
– А ты думал, он кимарит, да?!
– Ну и сука твой Сурков! Подставил по полной программе, гондон! Сказал, б-дь, хату обшманать, а тут жмур с дыркой в скворечнике. Парься теперь со жмуром!
– Сваливать надо, – предложил родившийся в трамвае. Пока на жопу приключения не заработали.
Атасов мысленно горячо поддержал это дельное со всех сторон предложение. У обоих взломщиков были пистолеты, устраивать пальбу не хотелось. Это так, мягко говоря.
Но, вместо того, чтобы рвануть наутек, незнакомцы вспомнили о долге перед Сурковым, который, по мысли Атасова, не стоил того чтобы умирать в этой квартире.
– Как не крути, Колян, а Сурков яйца оторвет, если мы без кассеты вернемся. Давай, вруби свет.
«Плохая мысль», – подумал Атасов, выставляя из-за шкафа вооруженную пистолетом Стечкина руку. Клацнул выключатель. Комнату залил яркий свет, Правилов не поскупился на люстру, и она вспыхнула маленьким искусственным солнцем из четырех стоваттных лампочек. Практически одновременно прогремел выстрел. Пуля ударила родившегося в трамвае незнакомца чуть выше солнечного сплетения, и он, охнув, вывалился из комнаты через дверь. Второй взломщик, проявив необыкновенную прыть, прыгнул под прикрытие стола, в полете ухитрившись дважды выстрелить в Атасова. Пули прошли так близко, что Атасов на мгновение замешкался, сообразив, что только по прихоти Провидения избежал смерти. Одна из пуль прошила окно и улетела в темнеющее небо. Рама треснула, часть осколков со звоном посыпалась наружу, во двор. Ствол «Стечкина» дернулся за взломщиком. Атасов раз за разом спускал курок, пули кромсали массивные ореховые ножки, уродовали толстую столешницу. Несколько угодило в стену, выкрашенную водоэмульсионной краской цвета беж. Одна поразила фотографию в рамке на стене, на которой Правилов в военной форме стоял с девчонкой лет десяти у какого-то воинского обелиска. В следующую секунду противник, в которого Атасов так и не попал, открыл ответный огонь из-под стола, метя по ногам. Оттолкнувшись от дубового табурета, Атасов высоко подпрыгнул, как крестьянская девушка в ночь на Ивана Купала, очутившись сначала в кресле, а затем на столе. «Чистое кенгуру, типа», – мелькнуло у него при этом. Едва его полиуретановые подошвы коснулись крепкой столешницы, Атасов трижды выстрелил прямо себе под ноги, рискуя раздробить собственные пальцы, а затем качнулся вперед, держа пистолет обеими руками, и рассчитывая увидеть распростертое на полу агонизирующее тело, из которого струйками брызжет кровь.
Вместо этой жестокой, но желанной картины он заглянул в вороненое дуло револьвера, в котором немедленно опознал «наган», табельное оружие офицерского корпуса российской императорской армии, за сотню лет пребывания в эксплуатации не утратившее способности убивать. Атасов замер, как солдат, наступивший на противопехотную мину, глядя в дуло «нагана», где было темно, как в погребе.
– Х… попал! – сообщил из-под стола взломщик, глядя на Атасова через прорезь в прицеле. Голос был визгливым, как стертые до металла тормозные колодки. Взломщик лежал навзничь, выставив перед собой руки с револьвером.
– Упс, – почти беззвучно прошептал Атасов.
Получи, б-дь, козел! – крикнул взломщик, и его указательный палец придушил спусковой крючок револьвера. Люди, побывавшие в смертельно опасных переплетах, знают, что такое феномен компрессии времени. Не в теории, естественно, на практике. Теоретически этого не знает никто. Возможно, явление объясняется малоизученными особенностями устройства человеческой психики, которые проявляются в стрессовых ситуациях, хотя сторонники теории червячных дыр в пространстве[98] придерживаются иного мнения, утверждая, что минуты порой действительно становятся резиновыми, если вы готовы очутиться в какой-то иной, параллельной реальности. В мире мертвых, например, куда для вас, простите, уже приоткрылась дверь, причем сделали это – НЕ ВЫ. Так это или нет, но Атасов, окаменевший на столе, будто стриптизерша из притона после прихода полиции нравов, которой не заплатили откупные, стал свидетелем медленного движения ударника, занимающего исходную позицию перед выстрелом под воздействием нажатого курка. Одновременно, точно также неторопливо, как в кошмарном сне, провернулся барабан, пока револьверный патрон в гнезде не занял исходное положение для полета, задницей к бойку, носом – к стволу и, соответственно, Атасову. Эта маленькая рокировка, быть может, длившаяся от силы мгновение, показалась Атасову Вечностью, той самой, в которую он рисковал отправиться в любую секунду. Потом ударник двинулся в обратном направлении, к казенной части, и поразил капсуль патрона. Атасов решил, что вот-вот увидит пулю, которая так же не спеша, покинет ствол «нагана» и, лениво вращаясь, полетит ему прямо в лоб, чтобы разнести голову на куски. Однако, выстрела не последовало. Вместо него раздался металлический щелчок, с каким один кусок высококачественного металла дал другому тумака.
– Осечка, б-дь! – с досадой в голосе выкрикнул взломщик. Все встало на вои места, время отправилось по расписанию, как поезд метро, придержанный в тоннеле диспетчером, и Атасов, которому сверху было лучше видно, разглядел, что барабан нагана пуст, как кошелек пенсионера в Украине. Точнее, из него вылетели все пули, оставив в отверстиях стреляные гильзы. Чтобы возобновить стрельбу, их еще следовало выколупать при помощи шомпола, это ахиллесова пята «наганов», омрачающая их высокую надежность.
– Патроны кончились, придурок, – поправил Атасов, собираясь отправить в лучший мир его обладателя. – Надо было считать.
– Погоди, б-дь! – крикнул распростертый на полу взломщик. – Погоди, б-дь, слышишь?!
– Не вижу причин ждать, – холодно ответил Атасов.
– Погоди! Ты, б-дь, кто вообще такой?!
– Дед Пихто, – сказал Атасов, – друг семьи, типа. – И, добавил автоматически: – А ты, б-дь, кто?
– Колян… – бандит выдохнул воздух, который, очевидно, задержался в легких. – Ты что тут делаешь?
– В гости зашел. А ты?
– И я – в гости. Слушай, может, разбежимся?
– Обязательно разбежимся, – пообещал Атасов. – Не скажу, Колян, что было приятно познакомиться… в общем, бывай, типа. – С этими словами он нажал на курок. «Стечкин» выплюнул пулю, и она поразила паркет в миллиметре от уха Коляна. Затвор клацнул и отскочил назад до упора, оголив дымящийся ствол. Патроны в обойме закончились.
– Я промазал! – потрясенно сказал Атасов.
– Ах ты гондон! – сказал Колян, судорожно глотая воздух.
– Что есть, то есть, типа, – согласился Атасов, и прыгнул вниз, рассчитывая приземлиться ногами на голову собеседнику. Такие приемчики показывал в свое время киногерой начала семидесятых Брюс Ли. Правда, Брюсу они удавались лучше, поскольку он гораздо больше времени уделял тренировкам. Пока Атасов солдатиком летел к земле, Колян в очередной раз продемонстрировал быстроту реакции, откатившись в сторону. Не успел Атасов приземлиться на пол, при этом дрогнули стены, а у соседей этажом ниже, возможно посыпалась штукатурка с потолка, как получил удар подъемом ноги по щиколотке и, скрипя зубами от боли, рухнул на четвереньки.
Пошел на х… сука! – завопил Колян, лягнув Атасова в беззащитный борт двумя ногами, как жеребец на ипподроме. Чувствуя, как печень врезалась в легкое и сдвинула его, Атасов повалился на бок, моля Бога, чтобы не потерять сознания. При падении он зацепил стул, на котором восседал Правилов, совершенно безучастный к разыгравшемуся у его яловых офицерских сапог сражению. Это была первая битва, в которую он не ввязался. Стул громко заскрипел, тело Олега Петровича накренилось и рухнуло на пол вместе со стулом, будто поверженная вандалами[99] статуя римского императора. В прыжке вскочив на ноги, Колян ударил копошащегося на полу Атасова кроссовкой по ребрам, заставив извиваться в чем-то холодном и липком словно клейстер.
«Черт! – мелькнуло у Атасова, – это же кровь, которая вытекла из головы Правилова…»
– Гондон, б-дь, драный! – вопил Колян, награждая Атасова новыми тумаками, причем каждый последующий казался увесистее предыдущего. – Получи, сука!
Атасов задыхался, из носа хлынула кровь, перед глазами плыли круги. Он перевернулся на спину, попытавшись подсечь Коляна левой ногой, но тот был быстрее и моложе. Парировав выпад, Колян врезал противнику по щиколотке.
– Ух, – выдохнул Атасов, подозревая открытый перелом. Драка превратилась в избиение, и теперь не могла продолжаться долго. Атасов это понимал, вероятно, еще лучше Коляна. Очередной свирепый пинок буквально швырнул его на Правилова. Перепачканные кровью пальцы нащупали холодный металл пистолета, выпавшего из руки Правилова. Обойма ПМ снаряжается девятью патронами калибра девять миллиметров. Чтобы застрелиться, достаточно одного, если, конечно, у вас серьезные намерения.
Атасов выстрелил, когда Колян замахивался для нового удара, напоминая пенальтиста, собравшегося поставить точку в затянувшемся футбольном матче.
– Нет! – крикнул Колян, и его крик потонул в грохоте выстрела. Привстав на одно колено, как бегун на старте, Атасов еще дважды спустил курок, отправив Коляна в забег, из которого обыкновенно не возвращаются. Он был готов расстрелять в подергивающееся тело всю обойму, уж очень хотелось делать это снова и снова.
Прошло, пожалуй, минут пять, прежде чем Атасов частично пришел в себя. Слишком мало, после пережитого потрясения, и гораздо больше, чем он мог себе позволить. Во дворе кричало несколько голосов, мужских и женских, возможно, их было гораздо больше. В голове ухало, Атасов сумел разобрать только глагол «стреляют» и существительное «милиция». Большего, впрочем, не требовалось. С большим трудом ему удалось подняться на ноги. «Ребра мне сломал, сволочь», – предположил Атасов, выглядывая в окно, из рамы которого, как зубы дракона, торчали во все стороны осколки. Во дворе накопилось с десяток зевак. Они ожидали прибытия милиции, как закоренелые театралы дожидаются появления на сцене «звезды номер один», «гвоздя программы», «прима-балерины» или еще кого-нибудь, в этом роде.
Атасов отшатнулся в глубь кабинета, скользнул взглядом по распростертому телу Правилова. Мелькнула мысль, что еще хватит времени инсценировать перестрелку между Правиловым и незваными визитерами, пожертвовав для этого «Стечкиным». Вложить АПС в окоченевшую ладонь Правилова, чтобы выкроить хотя бы толику времени. Сбить со следа милицейскую группу захвата, должно сработать, до прибытия экспертов, которые, конечно, рано или поздно сообразят, что к чему. Скорее рано, но и эта жалкая проволочка вполне могла помочь Атасову уйти. Выбраться из дома. Выскользнуть относительно сухим из воды. Атасов, в нерешительности, обернулся к поверженному Олегу Петровичу, и понял, что не станет этого делать, даже если ему придется в самом скором времени заплатить за свою меркантильность высокую цену. Потому что у него просто не поднимется рука. Во дворе снова завопили «Милиция!», гораздо смелее, чем прежде. Видимо, она, наконец, прибыла. В подтверждение этой догадке снизу взвыла милицейская сирена. Не требовались способности Пуаро,[100] чтобы сообразить: отсчет времени пошел на секунды. Атасов снова обернулся к Правилову. Лучи заката отражались в орденах на груди покойника, ветер врывался в комнату через выбитое стекло и теребил портьеру, как приспущенный флаг.
– Прощай, Олег Петрович, – сказал Атасов, вытянулся во фронт и, как мог, щелкнул каблуками. Вероятно, со стороны сцена отдавала дешевым позерством, но у Атасова было другое мнение. Теперь он был уверен, что обязан поступить именно так.
– Где стреляли? – спросил с улицы откровенно милицейский голос.
– Вон в той квартире, на третьем этаже! – завизжала в ответ какая-то женщина. Атасов, которому ее визг придал ускорение, поспешил из квартиры, с кассетой в левой руке, и разряженным пистолетом Стечкина в правой, хромая на одну ногу, и проклиная в душе все на этом гребаном свете.
* * *
Парадное оставалось свободным, когда Атасов летел по ступенькам вниз, рискуя покатиться и свернуть шею, что было весьма вероятно, принимая во внимание его темп и изувеченную щиколотку. В чем Атасов не сомневался, так это в том, что за половиной дверей затаились бдительные соседи, прильнувшие к «глазкам», как капитаны подводных лодок к перископам.
«Ох, и не завидую я «Европе Саттелит Сервис», – злорадствовал Атасов на ходу, справедливо предположив, что львиная доля наблюдателей запомнит жирную надпись на его удаляющейся спине.
Он уже одолел последний пролет, когда со стороны парадной двери загремели подкованные подошвы тяжелых милицейских полусапог. Атасов перепрыгнул через перила, на лету закусив воротник рубахи, чтобы не заорать при приземлении. Боль, ожидавшая его внизу, при контакте с полом, действительно превзошла ожидания. В подвал он вкатился кубарем через низкий дверной проем, который располагался сразу за забранной сеткой-рабицей шахтой лифта. Здесь Атасов на секунду остановился, сражаясь с приступами тошнотворной боли и прислушиваясь одновременно. Судя по дружному топоту, наряд милиционеров рванул на третий этаж, в квартиру Правилова, будто был группой солдат Егорова и Кантария, а она – куполом злосчастного Рейхстага.[101] Это означало для Атасова хорошую фору. «Пока они высадят бронедверь, которую я не поленился прихлопнуть, – думал Атасов, хромая углубляясь в подвал, – пока разглядят трупы, пока сообразят, что птичка упорхнула, если сообразят, кстати, пройдет минут десять – пятнадцать. Это – как минимум». И, тем не менее, он не собирался расхолаживаться.
Потолок в подвале оказался таким низким, что пришлось пригнуть голову, чтобы не врезаться в бетон макушкой. Вдоль стен тянулись разнокалиберные трубы, некоторые были укутаны в стекловату, висевшую грязными рваными космами. «Коты когти точили», – догадался Атасов, двигаясь по полутемному коридору на ощупь и ежеминутно рискуя раскроить череп о какой-нибудь предательский вентиль. Вокруг воняло мочой, это был запах номер один, не самый приятный для ноздрей. Высокая влажность и тепло наводили на мысли об экваториальном лесу из школьного учебника географии. Скудный свет просачивался в подвал через окошки, напоминающие бойницы средневекового замка.
«Пора выбираться из катакомб», – сказал себе Атасов. Но, это оказалось непросто.
Выходы на поверхность, то есть в следующие два подъезда дома Олега Правилова оказались преграждены прочными стальными решетками, в палец толщиной, причем Атасов не разглядел замков, – выходы были просто заварены при помощи электросварки. «Простота, сестра таланта, – хмыкнул Атасов, возблагодарив Бога за то, что на парадном Олега Правилова у сварщиков ЖЭКа, очевидно, закончились электроды. Или наступил обеденный перерыв, с которого они уже не вернулись, как корабли, ушедшие в море навсегда. – Люди гибнут за металл», – пробормотал Атасов, продолжая путь.
Есть, типа, – сказал он через несколько минут. Перед ним был выход из катакомб. Старая дверь была сорвана с петель и валялась, как крыло сбитого самолета. Эта часть помещения пестрела следами пребывания бомжей. Атасов разглядел несколько матрацев и драный полушубок на змеевике отопления. За образованным канализационным коллектором углом стоял кверху дном застеленный пожелтевшими газетами «Киев на ладонях»[102] пустой овощной ящик, на нем красовались две вскрытые банки из-под тушенки, переделанные в кружки, и крышка леденцов «Кэтти-Бос», наполненная окурками до краев.
«Главное, чтобы дом со всех сторон не обложили», – подумал Атасов, прислушиваясь. Это была скверная мысль, но лучше заранее прикинуть все варианты развития событий, чем дожидаться, пока они застанут тебя врасплох. Атасов осторожно выглянул на лестницу. Пока там было тихо.
«С Богом».
Пожелав себе удачи, он сделал несколько осторожных шагов, зная, что с поврежденной ногой далеко не убежит, и если дело дойдет до этого, то наверняка станет «трубой». Не успел Атасов преодолеть и половины расстояния до шахты лифта, как у парадного раздался топот как минимум нескольких пар ног. Атасов, как мог быстро, метнулся обратно, в укрытие, припадая на ушибленную ногу.
«Влип, типа, – констатировал Атасов, отступая по темному проходу. – Окружили таки, сволочи. Надо же, типа, какая оперативность. Кто бы мог подумать».
– Тут дверь в подвал есть? – спросил с лестницы голос, в котором без труда угадывались командирские нотки.
– Так точно.
– Обыскать.
«Вот, типа, спасибо! – думал Атасов, пятясь вдоль канализационной трубы. – Что мне теперь делать? Отстреливаться, как защитнику Брестской крепости, которому наверняка не поставят монумент? Так ведь, и не из чего, «Стечкин» пустой…»
Решение пришло неожиданно, небесспорное, конечно, но других у Атасова не было.
Отбросив колебания (лучше хотя бы что-то делать, чем стоять, как быку на бойне), Атасов сунул АПС за трубу, в самом грязном углу, какой только сумел отыскать. За пистолетом отправилась кассета, за кассетой куртка с логотипом фирмы «Европа Саттелит Сервис», за курткой брюки. Избавившись таким образом от компромата, Атасов тщательно стер кровь с ладоней, сбросил ботинки, влез в дырявые спортивные штаны, которые подобрал с пола, накинул тулуп на голое тело, и улегся на один из матрацев. Большего, пожалуй, и не требовалось. Недавняя потасовка придала ему соответствующий вид лучше самого опытного гримера из Голливуда. Свернувшись калачиком, он принялся ждать.
* * *
– А ну, встать! – орали на него через пять минут.
Хлопцы, в-вы шо? – заикался Атасов, демонстрируя пустые ладони фонарю, который держал в руке один из милиционеров, при этом близоруко щурясь, будто крот. – Хлопцы, вы шо? Вы шо? – испуг особенно удался ему. Его не очень сложно сыграть, когда в вас целятся сразу из нескольких автоматов АКС-у.[103]
– Давай, вставай!
Атасов поднялся, шатаясь, и растирая затекшие ноги.
– Хлопцы, вы шо?
– Стоять, говорю. Ты что, бомж?
– Я ничего не сделал.
– Документы есть?
– Хлопцы, какие документы?
– Степа, обыщи его.
– Руки за голову, лицом к стене.
Атасов беспрекословно подчинился.
– Хлопцы, вы шо?
Его довольно халатно похлопали по бедрам и ногам. Что неудивительно. Вероятно, он вызывал некоторую гадливость.
«Я бы и сам с большим удовольствием и усердием шмонал, к примеру, манекенщиц. Или поп-звезду какую… за попу».
– Воняет от него, как от козла, – брезгливо сообщил Степа. – Еще блох подхвачу. Или вшей….
– Или, б-дь, вообще заразу какую, лишай там…
– Та я незаразный, хлопцы…
– Не заразный, говоришь? А что это у тебя на руках? Кровь?
– А?
– А ну, грабли обратно сюда? Это у тебя чего, кровь?
– Ага, – согласился Атасов, глупо улыбаясь избитым лицом, и проклиная в душе милиционера, оказавшегося столь зорким.
– Смотри, Петро, у него и морда вся расквашенная. Кто это тебя так, дружки?
Атасов замотал головой, радуясь, что речь зашла о дружках, следовательно, еще не все потеряно.
– Ребята…
– Какие ребята?
– А, – Атасов безнадежно махнул рукой, – соседские. Школьники.
– М-да, – протянул один из милиционеров. – Молодое поколение.
– Сам виноват, – сказал второй. – Еще, б-дь, радуйся, что мало дали. Ну что, дядя, поедешь с нами?
– Так я ж ничего не сделал, – завел старую шарманку Атасов.
– Так уж и ничего?
– Что у вас тут? – к двум милиционерам присоединился третий. Все были в беретах цвета перезрелой малины, защитного цвета форме и бронежилетах.
– Да вот, бомжа нашли. Забирать?
Изобразив самый невинный вид, на какой он только оказался способен, Атасов переминался с ноги на ногу.
– На х… он сдался?
– Тогда куда его?