– Ну, что?… – первой нарушила тишину Анастасия. Она замечательно выглядела. Олег Правилов, закусив губу, поднял глаза к освещенным утренним солнцем крышам, прошелся по вершинам деревьев и, наконец, остановил взгляд на жене. Точнее, на бывшей жене. И пожал плечами.
– Ничего.
Последние несколько месяцев он только и делал, что пил, и это сказалось на лице. Ночь в поезде Правилов провел в компании бутылки «Столичной», утром не побрился, а у вокзала еще дернул пивка. От Анастасии все это не ускользнуло, как никак, до серебряной свадьбы дотянули.
– Пьешь?
– Пью, – согласился Правилов. Глупо было отрицать очевидное.
– Я хотела предложить тебе проведать дочь, но, даже не знаю… в таком виде… нужно ли ей это?
– А она знает, что я здесь?
– Нет, – поколебавшись, ответила Настя. И, поскольку он промолчал, добавила на повышенных тонах, – от тебя разит, Олег! Хотя бы до суда мог воздержаться?!
– Чихал я на твой сраный суд. Ясно? – сказал Правилов, подумав, что она стала другой. Совсем не такой, как прежде.
Круто повернувшись на каблучках, Анастасия зашагала прочь. Зашагала так запросто и решительно, что убила его наповал. Он ожидал чего-то иного. Хотя бы каких-то слов. Впрочем, кому они вообще надо? Проводив удалявшуюся фигурку жены долгим и полным тоски взглядом, Правилов уныло поплелся на вокзал. Ему чертовски хотелось выпить.
* * *
Обретя свободу, Анастасия поразительно быстро с ней распрощалась, выйдя замуж за доцента Лавриновича, которого профессор Барановский прочил себе в приемники. Отношения между ними были, как у хорошего отца с сыном, так что Федор Титович радовался вдвойне. Свадьбу сыграли дома, без помпы, в узком семейном кругу. Правилова, естественно, не звали. Мы не в Европе, с ее обескураживающим порой либерализмом.
Сидя за праздничным столом, Лиля Правилова пребывала в шоке. Скоропалительное замужество матери похоронило надежды на воссоединение родителей как бетонная плита, упавшая на туристическую палатку. Вообще говоря, легкость и быстрота, с какими госпожа Правилова превратилась в госпожу Лавринович, породила в душе дочери подозрения. Промучившись пару дней, Лиля без обиняков спросила мать:
– Мама, а ты Вениамина Семеновича давно знаешь?
– Почему ты спрашиваешь? – насторожилась новоиспеченная госпожа Лавринович.
Если как следует поднапрячь извилины, то можно вспомнить, а, вспомнив удивиться. Где это все хранилось? Неужели в моей голове? А я ведь долгие годы не знал, что оно лежит спокойно на чердаке, и можно дотянуться, если пошарить на совесть. Впрочем, активация памяти далеко не всегда зависит от пользователя, смахивая скорее на поиски наугад в архиве, где потерялись регистрационные карточки. Вы забрасываете невод на глубину, но дно не доступно даже эхолоту, и какая глубоководная рыба попадется, остается только гадать. Лампы CD – проигрывателя перемигиваются, устройство считывает информацию с диска, оно греется и честно пыхтит, но канавки с цифровым кодом забиты и исцарапаны, так что монитор остается чист. Впрочем, если повезет, кое-что может появиться. Иногда обрывками, реже в виде картины.
– А почему тебя это интересует? – напряглась мать.
– А ведь я помню, – сказала Лиля. – Он, ведь и раньше к нам заходил. Всегда, когда мы у дедушки гостили.
– С чего ты взяла?! – это была вспышка, которая только подтвердила догадку.
– Он меня еще мороженым угощал. В кафе, в центре. Его еще в широких таких пиалах подавали, на длинной ножке. Оно еще в виде шариков было, политых вареньем или джемом. Я такого нигде больше не пробовала. – Продолжая выуживать подробности, как сачком из бачка, Лиля вспомнила, как оставалась на попечении бабушки, в то время как мама куда-то исчезала в компании этого мужчины. Поразительно, но ни бабушку, ни деда, исчезновения Насти не смущали. А Правилов не знал. Правилов был далеко. Правилов защищал Родину. По-крайней мере, думал, что защищает.
– У тебя с ним давно, ведь так?! – подловив родную мать на нечестности, пускай пятнадцатилетней давности, Лиля залилась пунцом. Ей стало так неприятно, будто она подглядывала в замочную скважину, и застала мать за нехорошим занятием. В определенной степени, так оно и было, только скважина располагалась в голове.
Теперь пришло время краснеть Анастасии Лавринович. По ее лицу дочка сообразила, что попала в точку. В самую, что ни на есть, сердцевину.
– Как ты можешь помнить?! – вспыхнула мать.
– И, тем не менее, это так! – отрезала дочь.
Анастасия Лавринович-Барановская сдалась.
– Да, это так. Хочешь об этом поговорить? – она опустилась в кресло, пригласив дочь последовать ее примеру. В квартире они были одни. Федор Титович укатил на дачу. Доцент Лавринович принимал экзамены.
– С Вениамином Семеновичем мы старинные друзья. Одногруппники, между прочим. Так что я с ним раньше, чем с твоим отцом познакомилась. Он… – Анастасия улыбнулась, – он был в меня влюблен. Безнадежно…
Но Лиля не приняла шутливого тона матери.
– Ты изменяла отцу. – Это не прозвучало вопросом. Все время изменяла. Ведь так? А бабушка с дедушкой тебя покрывали, потому что возненавидели папу с самого начала. Я же помню, тебя сюда как магнитом тянуло. Ты его обманывала здесь, вы все его обманывали, а отец даже приехать не мог, зная, как к нему относятся. Тебя это вполне устраивало.
– Не смей так говорить! – глаза матери налились слезами. – Ты ничего не понимаешь!
– Куда уж мне! – Лиля решилась поставить точку. – Скажи лучше честно, ты давно хотела бросить отца, и только ждала повода, разве не так? Когда ему стало совсем тяжело, ты, наконец, решилась, и оставила его одного. Пропадать…
– Ты ничегошеньки не понимаешь, – Анастасия уронила голову.
– Я все понимаю гораздо лучше, чем ты думаешь! – сказала Лиля с вызовом. – Ты развалила НАШУ СЕМЬЮ. Мою семью, если хочешь знать. Ты не сказала, что подаешь на развод. Но ведь это и меня касается! А ты… ты скрыла даже то, что отец приезжал в Минск. Зачем?
– Он не захотел тебя навестить.
– Ты лжешь! – выкрикнула Лиля. – Отцу плохо, я это чувствую! И он совсем один. И, знаешь, что я сделаю?! Я уеду к нему. Сегодня же!
– Нет! – выдохнула Анастасия Лавринович, и Лиля подумала, что маму сейчас хватит удар.
– Уеду! – закричала Лиля. – Ноги моей здесь не будет! Живи со своим Веником паршивым. Глаза бы вас обоих не видели.
– Не смей так о Вениамине Семеновиче говорить! Он тебе в отцы годится.
– Он мне, к счастью, не отец!
– Он и есть твой отец, – сказала Анастасия. – Вениамин Семенович и есть твой настоящий отец, Лиля.
* * *
Тем вечером Лиля позвонила отцу.
– Ну, как ты там, доця? – спросил Правилов. Он только откупорил бутылку и очень рассчитывал, что она не заметит.
– У меня все нормально, папочка.
– Как учеба? Успеваешь?
– Да, папочка. А как у тебя дела?
Правилов сидел на такой мели, которая по всем направлениям казалась Сахарой, и вот, думал теперь, то ли подаваться на рынок в грузчики, то ли застрелиться, и дело с концом. «Всем будет только лучше. Со временем».
– Я в порядке, доця. – Правилов глубоко затянулся. – Как там мама?
– Ничего, папочка.
– Здорова?
– Здорова, папочка.
– Обо мне не вспоминает?
Лиля задержала дыхание.
– Вспоминает, папочка.
– Ругается?
– Нет, папочка, не очень.
– Домой возвращаться не надумала?
О замужестве Анастасии Олегу Петровичу никто не сообщил. И Лиля этого делать не собиралась.
– Пока нет, папочка. Но вообще, кто ее знает…
– Ты учись, дочка, – голос Олега Петровича дрогнул. – Маму береги. Ты за ней уж приглядывай там… Ладно?
– Пригляжу, папочка, – пообещала Лиля. – Ты себя береги. Хорошо?
– Так точно, – отвечал Олег Петрович. Повисла короткая пауза. Потом он добавил. – Ты уж прости, если что не так. Особенно, за тот случай…
– Папочка, я тебя очень люблю, – Лиля заплакала.
– Я тебя тоже люблю, – сказал Правилов и повесил трубку.
В тот вечер он был так близок к суициду, что смог заглянуть в собственное лицо, с засунутым в рот стволом. Это было как в зеркале, только без зеркала, и пистолет Правилов прижимал к виску, так сильно, что кожа побелела. Кто знает, чем бы все обернулось в ближайшие минуты, если бы не зазвонил телефон. Олег Петрович, отложив ПМ,[14] схватил трубку, думая, что это снова Лиля. Но это была не она. Правилов перепутал голоса, что не мудрено, – они были похожи.
– Алло, здравствуйте. Могу я поговорить с Олегом Петровичем Правиловым?
– Доця, это ты?
На другом конце провода произошло некоторое замешательство, а потом тот же голос, только утративший кажущееся спокойствие, произнес:
– Олег? Это Аня…
– Какая Аня?
– Олежек. Это Аня. Неужели не узнаешь?
– Аня? – «Не знаю я никакой Ани». И тут его осенило. – Аня? Анюточка… Сестричка.
Анна Ледовая позвонила как раз вовремя, чтобы вытащить Олега Петровича из петли. Чтобы впоследствии он ее не спас.
* * *
– А я подумал, хотя бы на часок домой заглянешь… – разочарование тяжело скрыть. Правилову это не удалось. Они по-прежнему стояли на перроне центрального вокзала столицы. Вокруг бурлил людской поток. Провожающие махали отбывающим, прибывшие выглядывали встречающих, а носильщики сновали между ними с тележками, и кричали «Посторонись!» такими голосами, что и утес бы поспешил убраться с дороги. Дождь все падал и падал.
– Папочка, – Лиля Правилова, а точнее, уже Лиля НЕ ЗНАЮ КАК ФАМИЛИЯ ЭТОГО ПОГАНОГО ХЛЫЩА, сжала ладошками отцовскую руку. – Папочка, – она почувствовала, как расстроен отец, – я же тебе говорила. Поезд идет транзитом, всего полчаса остановка.
Отец попробовал изобразить улыбку:
– Значит, я не расслышал. Виноват.
Нас ждут сеньориты и Маргарита,[15] – сказал Валик с усмешкой, понравившейся Правилову еще меньше самого Валика. – Югославия, – страна контрастов.
«А не прихлопнуть ли тебе, дружок, пасть?» — подумал Правилов, жалея, что Валику не бывать его новобранцем. Вот бы побегал, так побегал.
– Давай, на обратном пути, – предложила Лиля отцу. – Я обязательно у тебя побываю. То есть, мы побываем. С Валентином.
– Хорошо, – согласился Правилов. – «Будет лучше, если его унесетв море». – Раз так, давай на обратном.
– Только не представляю, каким образом, – вмешался Валик. – У нас обратные билеты на самолет.
Лиля передернула плечами, сожалея о том, что позабыла. Или о том, что он сказал.
– Может, выберешься, как ни будь погостить? – спросил Правилов, игнорируя долговязого Валика. – Безо всяких транзитов? А?
– Конечно, папа. Обязательно.
– Только если мы не перебежим из Югославии на Запад. Большое, знаете ли, искушение, – добавил Хлыщ, и Правилов подумал, что сможет убить его одним хорошим ударом. В висок или область носа, именуемую в восточных боевых искусствах треугольником смерти.
– Давай, хотя бы немного пройдемся, что ли? – предложил Правилов, и они побрели, не спеша, вдоль перрона. Дочь под руку с отцом, у них в хвосте Валик НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ ТВОЕЙ БЛЯДСКОЙ ФАМИЛИИ, НЕДОНОСОК, и, на почтительном расстоянии быкообразные, шкафоподобные гориллы из секьюрити. Причудливая получилась процессия.
– Я так рада, что ты… – Лиля замешкалась, не подобрав нужных слов.
– Выкарабкался? – подсказал Правилов.
– Ну, я не так хотела сказать. Просто… – Лиля шмыгнула носом. – Просто боялась… что ты пропадешь… без мамы.
– Без тебя, – поправил дочку Правилов. – Без тебя, доця. – Он вздохнул. – Как она там? Счастлива, в новом браке?
Шила в мешке не утаишь. Хоть Лиля и скрывала от отца повторное замужество матери, ему все равно сказали. Добрые люди с длинными языками. А где-то спустя год после того, как мама поменяла фамилию, до них, через каких-то давнишних знакомых дошли слухи о том, что Правилов уволился из армии, какое-то время работал грузчиком, и, конечно же, пил по-черному, а затем очутился в рэкетирской группировке.
– Теперь целой бандой налетчиков верховодит. Отпетых, знаете ли, проходимцев, – сообщила всезнающая мамина подруга. – Олег твой.
– Во-первых, не мой, – поправила Анастасия.
Доцент Лавринович с профессором Барановским во время разговора как раз садились обедать. В столовой накрыли стол.
– Я никогда не сомневался, что он плохо кончит, – изрек Федор Титович и важно поправил очки. Вениамин Семенович еле заметно кивнул. Лилька, вспыхнув, выскочила из комнаты. Через месяц должна была состояться ее свадьба. Избранник Лили Валентин учился на том же потоке, что и она, и тоже происходил из семейки потомственных эскулапов. С медицинскими институтами это скорее правило, нежели исключение. Либо потомственные гиппократы, либо детки начальства средней руки, либо пролетарский набор от сохи. Для соблюдения процентного паритета.
Когда определялся список гостей, Лиля попробовала заикнуться об отце, но никто и слушать не стал.
– Вот что, дочь, – заявила Анастасия, отведя Лилю в сторону. – Имей совесть, хорошо? Вам с Валиком еще учиться и учиться. А потом, дай Бог, аспирантура. С дедушкиной помощью. Припекло замуж, я не против. Мы с отцом и слова тебе не сказали. А ты знаешь, во сколько нам ваша затея обошлась. Банкет в ресторане, машины, оркестр. Везде зеленый свет. Ну, так и ты соображай, что творишь. Мы с папой…
– Веник мне не отец! – выпалила Лиля.
– Сдай тест, если есть сомнения, – ледяным тоном посоветовала мать.
– Вот мой тест. – Лиля взялась за сердце. – И оно говорит…
– С тобой говорит твоя глупость! – заверила госпожа Лавринович. – На свадьбе будут родители Валика, весьма достойные люди, и мы с папой, со стороны невесты. И не ставь нас в четвертую позицию. Это блажь, а блажи не выполняются. Понятно? Веришь ты, в конце концов, или нет, это твое дело, а Олег тут и даром никому не нужен. Обойдемся как-нибудь без пьяных драк, вымогателей, дебоширов и поножовщины.
Лиле пришлось уступить. В свадебное путешествие молодожены отправились на Южное побережье Кавказа. Для папы Валика, крупного туза из городской санитарно-гигиенической службы, разжиться парой престижных путевок не составило большого труда. Только по приезде с моря Лиля собралась с силами и позвонила отцу:
– Папа, а я вышла замуж.
А еще через год тот же всемогущий санитарно-гигиенический свекор снова добыл путевки, теперь на Балканы, к ласковому Средиземному морю. Белградский поезд следовал через Киев транзитом. Вот так и встретились отец и дочь первый раз за много лет.
Они дошли до конца перрона. Дальше тянулись бесконечные пути, куда-то за горизонт, и не менее бесконечные линии проводов, туда же. Правилов молчал, ссутулившись.
– А помнишь, папа, как мы через Байкал ехали? – сказала Лиля, чтобы хоть немного отвлечь отца.
– Конечно, помню, – оживился Правилов. – Ну, у тебя и память. Ты же крошечная совсем была.
– Ничего не крошечная, – засмеялась Лиля. – Я помню, поезд медленно-медленно шел. А вода о рельсы плескалась.
Так и было, – согласился Правилов. – Это куогда меня с Дальнего Востока в ГСВГ[16] перевели. Перед Афганом…
– И рыбаки вдоль насыпи стояли. С рыбой. Как она называлась, папочка?
Олег Петрович наморщил лоб.
– Омуль.
– Ага, омуль. Мы еще с мамой на нее накинулись. – Лиля захихикала. – А она вонючая такая была. Все купе пропахло.
– Весь вагон, – подтвердил Правилов. – И не вонючая, а с душком. Так положено. Деликатес. Ясно?
– Ага, деликатес. Помню, как от этого деликатеса у мамы так живот прихватило, что она из туалета не вылезала.
– Ну, скажешь, – усмехнулся Правилов.
– Точно, папа, – развеселилась Лиля. – Остальные пассажиры ее убить были готовы, потому что не только она рыбой объелась.
– А помнишь, ты маме платок купил? Пушистый. Его еще крестьянка продавала. И просовывала через кольцо, чтобы показать, какой он тонкой работы.
Правилов почесал затылок.
– Этого я не помню.
А в ГДР,[17] в седьмом классе, – Лиля сменила тему, – помнишь, как мы с ребятами на стрельбище пошли, погулять? Это когда там стрельбы начались. Они не знали, что мы там, и мы тоже не знали, что они палить начнут. А они как начали…
– Помнишь?! – передразнил Правилов. – Да меня чуть в звании не понизили! Когда выяснилось, чья дочка одноклассников подбила на полигоне погулять. – Правилов крякнул. – Да что там звание… Вас всех запросто могли убить!
– Но, не убили же, – возразила Лиля, припомнив, как они с ребятами вжимались в землю, а крупнокалиберные пули жужжали прямо над головами и сверху сыпались сбитые ветки и листья. – И потом, ну кто же знал?
– Действительно, кто же? – сказал Правилов.
– Папа, а ты ту девочку помнишь, которую маньяк убил? На Дальнем Востоке?
То была совсем давняя история, относившаяся ко времени службы Правилова в Забайкалье. Тихо свихнувшийся старший лейтенант заманил домой пятилетнюю девчушку, изнасиловал и задушил портупеей. Правилов как раз был на маневрах, когда ему сообщили, что в части случилась трагедия. Убита пятилетняя девочка. Имени девочки никто не знал и, один Бог ведает, что тогда пережил капитан Правилов, пока не добрался домой. К счастью для Правилова (если, конечно, позволительно выразиться таким образом), жертвой маньяка оказалась соседская девчушка. Лиля была жива и, перепуганная насмерть сидела дома. Маньяк ударился в бега, скрывшись в Уссурийской тайге. Поговаривали, что он намеревается перейти границу с Китаем, чтобы избежать расплаты. За негодяем снарядили погоню, в которой, естественно, участвовал и Правилов. Вообще, добровольцев оказалось в избытке, как среди офицеров, так и вольнонаемных из городка.
– Папа, а это правда, что именно ты того маньяка поймал?
– Правда, – неохотно признался Правилов.
– И что ты с ним сделал?
Олега Петрович помрачнел. Маньяк-то не дожил до суда.
– Почему ты вспомнила? – пробурчал Правилов. – Не надо такое вспоминать.
– Я часто о той девочке думаю, – проговорила Лиля. – Особенно, в последнее время. Понимаешь, мы же были подружками. Из одного песочника. Только она умерла, а я вот живу…
Правилов обнял свою девочку.
– Такая судьба, – продолжала Лиля. – Мне жить, а ей – нет. У нее украли игру в резинки, выпускной бал, и остальное все. Все украли. Даже ведерко для пасочек. Она так и не узнала любви, не встретила свою половинку, она никогда не услышит слова «мама», понимаешь? Мы вот живем, а она… она НАВСЕГДА ОСТАЛАСЬ В ПРОШЛОМ.
– Господи… – Правилов растерялся. – Зачем ты об этом говоришь, доця? Что было, то прошло.
– Я беременна, папа, – сказала Лиля.
Глава 3
БЕЗНАДЕГА
Поздний вечер пятницы, 11.03.94
Площадку у банка освещали фонари, закрытые никелированными колпаками. Света было даже больше, чем нужно. Как на футбольном поле во время вечернего матча. Город вокруг терялся во мгле. Неоновые готические буквы, каждая в рост человека: «Бастион-Неограниченный кредит, вечный среди бренного», висевшие над парадным входом, заливали фасад мертвым синим сиянием.
«Как в операционной», – подумал Андрей, содрогнувшись. – Саша? Ты уверен, что мне надо идти?
– Иначе бы мы сюда не приехали, – отрезал Атасов, и потрепал Андрея по плечу. – Шевелись, парень. Не заставляй Поришайло ждать. Олигархи этого не любят.
– Вы останетесь, пока я не выйду?
– По-любому, зема, – заверил Вовчик. Эдик кивнул. Протасов махнул рукой. – Двигай, Андрон. За нами не заржавеет.
Андрей вылез из «Линкольна», стоявшего на самом краю площадки, прямо у дороги, поднял воротник, ссутулился.
– Пожелай мне удачи в бою… – еле слышно сказал он.
– Желаю, – сказал Протасов. – Давай, чеши.
* * *
– Заходи, – наконец буркнул Артем Павлович и Андрей, битый час маявшийся у двери, шагнул к столу для совещаний, который бы вполне сгодился для обустройства взлетно-посадочной полосы. Вообще, кабинет поражал воображение, напоминая какой нибудь гулкий грот из подземелья Минотавра. Очевидно, размеры помещения должны были подчеркивать никчемность посетителей точно так же, как в Египте фараонов это делали пирамиды. Впрочем, и сам хозяин кабинета терялся у дальней, снабженной камином стены. Если он, при тщедушном теле, повелевал из таких хором, стоило задуматься, а не маг ли перед вами?
– Можно, Артем Павлович? – пролепетал Бандура, опасаясь вызвать эхо, способное привести к обвалу. Люстра высоко над полом напоминала летающую тарелку. Из тех, что описывают разные психи.
Поришайло отодвинул какие-то писульки, одарив молодого человека холодным взглядом поверх очков. Холоднее речной воды, в которой он только чудом не утонул с утра.
– Догадываешься, зачем позвал? – осведомился Поришайло. Две длинные шеренги стульев стояли безукоризненно, как солдаты в строю. Можно было подумать, что когда тут проводятся совещания, цена вопросов касается существования Вселенной. На худой конец, Солнечной системы.
Поришайло поправил очки. Глаза за толстыми стеклянными линзами казались двумя ледышками.
«Впрочем, – неожиданно подумалось Андрею, – если б тебя в подземном переходе посадить, с гармошкой и перевернутой шляпой, магнетизма было б поменьше». Мысли были крамольными, Бандура немедленно их прогнал. Кто знает, не телепат ли, Артем Павлович, ненароком?
– Нет, Артем Павлович, – почти шепотом сказал Андрей. Мне это неизвестно.
– Неизвестно, значит… – Поришайло позволил себе бледную тень улыбки на тонких, как шнурки, губах. Глаза оставались стеклянными. Бандура хотел потупиться, занявшись изучением ореховой столешницы, но, все же решил, что это будет невежливо.
– Подумать, гм, такой уважительный. – Продолжил Поришайло. – Прямо мухи не обидит. – Он покачал головой, и, неожиданно, повысил голос: – Может, хватит, гм, комедию ломать?!
– Какую комедию, Артем Павлович?
Лицо Поришайло посерело. «Фиговый признак», подумал Андрей. И не ошибся с прогнозом.
– Целку из себя строишь?! – крикнул Поришайло, и звуки его голоса заметались под сводами. – Я тебе, б-дь, устрою целку! – Поришайло, отодвинув ящик письменного стола, извлек обыкновенную канцелярскую папку на тесемочках, украшенную большими буквами ДЕЛО №, оттиснутыми типографским способом. Советские папки все такие, а какое уж будет дело, кулинарное там, или, например, уголовное, жизнь покажет. Развязав узел, олигарх вынул несколько черно-белых фотографий.
– А ну, гм, иди сюда.
Андрей медленно подошел.
– Что, г-м?! Чует собака, чье мясо съела? – осклабился Поришайло. – Узнаешь?
Остов сгоревшей «Лады» снимали, очевидно, со вспышкой. Закопченные стены гаража Бонасюков он бы узнал из тысячи других. И, все же, сподобился изобразить недоумение.
– А что это, Артем Павлович?
Поришайло закусил губу.
– Это гараж на Оболони, – сказал он вкрадчиво, где ты убил и сжег двух милиционеров.
– Я?! – ахнул Андрей. – Откуда такая уверенность?
– Я тебе расскажу, откуда! – многообещающе проговорил Артем Павлович. – Тебя, твою мать, милиция ищет.
– Меня?!
– Тебя, б-дь, гм, – подтвердил Поришайло. – Тебя, мудака. По подозрению в двойном убийстве. Оперуполномоченных милиции капитана Журбы, г-м, и старшего лейтенанта Ещешина. Их, г-м, б-дь, живьем спалили. Прошлой ночью. Ты и спалил…
Андрей был бы рад присесть, ноги совсем не слушались.
«Как же ты докопался? – спрашивал себя Андрей, лихорадочно просчитывая варианты. – Свидетелей же, кажется, не было».
Следующее предположение ошеломило Бандуру:
«Неужели милиция взяла Планшетова?! Его трухнули, он и раскололся?»
– Тут, б-дь, и думать нечего! – повысил голос Поришайло. Андрей подметил, что чем шире растягиваются его губы, тем холоднее становятся глаза. – Ты, б-дь, с Кристиной Бонасюк шуры-муры крутил, г-м, при живом муже?!
Андрей открыл и закрыл рот.
– Вот и порешил, обоих. Ты, Бандура, у полковника Украинского, как, блядь, заноза в жопе. Ты, гм, его достал, герой!
– Я… – начал Андрей.
– Головка от буя! – зарычал Артем Павлович. – Где два трупа, там и три?! Так, Бандура?! Бонасюк Василий Васильевич – твоя работа?
Кожа Андрея покрылась липким потом.
– Милиция нашла труп. Ты его кончил, по глазам твоим паскудным вижу.
– Артем Павлович! – взмолился Бандура.
– Цыц! – рявкнул Поришайло. Взял ладони в замок и вывернул с громким хрустом. Андрей бы мог поклясться, что теперь олигарх выглядит довольным, как кот, слопавший хозяйский творог. – Ты, гм, со своим приятелем, как его, напомни… – Артем Павлович выжидающе поглядел на Андрея, но тот, как воды в рот набрал.
– Ну, да я без тебя знаю. С этим, б-дь, с Протасовым, – Артем Павлович, торжествуя, сверкнул очками, – опрокинули, понимаешь, банк. Ты, б-дь, знаешь, что с такими, как ты делают, за хищение государственных средств в особо крупных размерах, так сказать?
– Да я ни сном, ни духом, Артем Павлович…
– Доктору расскажешь, – оборвал Поришайло. И нагнулся к селектору.
– Оксана, гм, Украинский пришел?
Пока Артем Павлович обменивался фразами с невидимой секретаршей, Бандура испытал чудовищное искушение абсолютно все свалить на Протасова, и пускай расхлебывает, как знает. Чтобы не сделать этого, молодой человек прикусил язык.
– Артем Павлович, – робко позвал Андрей. – Не надо Украинского! – Давайте, как-то с вами, тут, на месте, договоримся…