Бэккер Р. Скотт. Воин кровавых времен

   Найюр немного проехал вдоль гребня, разглядывая истоптанную землю и считая мертвых. Еще семнадцать убитых: раздетых, как и прочие, руки искривлены, вокруг ртов кишат мухи.
   Слышно было, как внизу Пройас спорит с придворными.
   Пройас неглуп, но горячность делает его нетерпеливым. Он подолгу слушал рассказы Найюра об изобретательности кианцев, но до сих пор плохо представляет себе врага. Однако, с другой стороны, его соотечественники вообще не понимают, с кем им придется воевать. А когда люди, знающие мало, спорят с людьми, не знающими ничего, то непременно выходят из себя.
   С первых же дней похода Найюр испытывал серьезные опасения насчет Священного воинства. До сих пор едва ли не все его предложения, высказанные на советах, либо просто отвергались, либо высмеивались в открытую. Мягкотелые придурки!
   Во многих отношениях Священное воинство было полной противоположностью скюльвендской орде. Степной народ не терпел, чтобы за ним кто-то тащился. Никаких рабов, подтирающих задницу хозяину, никаких прорицателей и жрецов, и уж конечно никаких баб – их всегда можно найти во вражеской стране. Скюльвенды брали с собой ровно столько, сколько могли унести конь и всадник, – даже для самых долгих походов. Если у них заканчивался амикут и не удавалось раздобыть еды, они пили кровь своих коней либо ходили голодными. Их лошади были маленькими, невзрачными и относительно небыстрыми, но зато приспособленными к жизни под открытым небом. Коню, на котором Найюр ехал сейчас, не просто требовалось зерно вместо травы; ему требовалось столько зерна, что его хватило бы на трех человек!
   Безумие.
   Единственным, против чего Найюр не протестовал, был распад Священного воинства – именно то, чего так боялось напыщенное дворянство. Что такое с этими айнрити? Они что, спят с собственными сестрами? Или их в детстве часто бьют по голове? Ведь чем больше войско, тем медленнее оно продвигается. Чем медленнее оно продвигается, тем больше припасов съедает. Что тут непонятного? Проблема не в том, что Священное воинство разделилось. У него просто не было другого выхода: Гедея, судя по описанию, страна бедная и малонаселенная. Проблема в том, что они разделились, ничего не обдумав, не выслав разведку, не согласовав маршруты продвижения и способы связи.
   Но как заставить их понять это? Понять, что от этого согласования зависит жизнь Священного воинства. Зависит все…
   Найюр сплюнул в пыль, послушал их перебранку, посмотрел, как они размахивают руками.
   Важным было лишь одно: убить Анасуримбора Моэнгхуса. Вот мера всего.
   «Любое унижение… Все, что угодно!»
   – Лорд Ингиабан! – крикнул Найюр…..
   Спорщики умолкли и повернулись к нему.
   – Скачите обратно к главной колонне и приведите хотя бы сотню людей. Фаним любят внезапно обрушиться на тех, кто отходит посмотреть на покойников.
   Когда никто из толпящихся внизу дворян не сдвинулся с места, Найюр выругался и поскакал вниз по склону. Пройас нахмурился при его приближении, но ничего не сказал.
   «Он меня испытывает».
   – Меня не волнует, считаете ли вы меня наглецом, – сказал Найюр. – Я говорю только то, что должно быть сделано.
   – Я съезжу, – вызвался Ксинем и уже развернул было коня.
   – Нет, – отрезал Найюр. – Поедет лорд Ингиабан. Ингиабан заворчал, провел пальцами по синим воробьям, вышитым на котте, – знаку его Дома – и гневно взглянул на Найюра.
   – Из всех псов, которые осмеливались мочиться мне на ногу, – бросил он, – ты – единственный, кто прицелился выше колена.
   Несколько придворных загоготали, а палатин Кетанейский с горечью усмехнулся.
   – Но прежде чем я сменю брюки, – продолжил Ингиабан, – пожалуйста, объясни, скюльвенд, почему ты решил помочиться именно на меня.
   Найюра эта речь не позабавила.
   – Потому что твои люди ближе всего к нам. Потому что на кон поставлена жизнь твоего принца.
   Худощавый длиннолицый придворный побледнел.
   – Делай, как он говорит! – крикнул Ксинем.
   – За собой последи, маршал! – огрызнулся Ингиабан. – Если ты играешь в бенджуку с принцем, это еще не значит, что ты выше меня.
   – Это значит, Ксин, – язвительно заметил лорд Гайдекки, – что ты не должен описывать его выше пояса.
   Новый взрыв смеха. Ингиабан печально покачал головой. Он немного задержался, прежде чем уехать, и слегка наклонил голову, глядя на скюльвенда, но трудно было сказать, то ли это знак примирения, то ли предостережение.
   Воцарилось неловкое молчание. На миг группу придворных накрыла тень грифа. Пройас взглянул на небо.
   – Итак, Найюр, – сказал он, щурясь от яркого солнца, – что же здесь произошло? Их превзошли числом?
   Найюр хмуро посмотрел на принца.
   – Их превзошли мозгами, а не числом.
   – Что ты имеешь в виду? – спросил Пройас.
   – Твой кузен был глупцом. Он привык строить своих людей колонной. Они свернули в эту низинку и начали подниматься по склону, по трое-четверо в ряд. Кианцы, заставив лошадей лечь, поджидали их наверху.
   – То есть они попали в засаду…
   Пройас приставил руку козырьком ко лбу, вглядываясь в гребень холма.
   – Ты думаешь, язычники натолкнулись на них случайно?
   Найюр пожал плечами.
   – Может быть. А может, и нет. Поскольку Содорас считал свой отряд передовым, то не видел нужды самому высылать разведчиков. Фаним более благоразумны. Они вполне могли выслеживать его так, что он об этом не знал, и рассчитать, что рано или поздно он подойдет сюда…
   Он развернул коня и указал на раздувшихся мертвецов у самого гребня. Они выглядели до странности мирно, слово группа евнухов, вздремнувших на солнышке после купания.
   – Ясно одно: фаним атаковали их, когда первые всадники поднялись на гребень, Содорас – в их числе…
   – Какого черта! – не сдержался лорд Гайдекки. – Откуда ты знаешь, как…
   – Кавалеристы, которые находились ниже, сломали строй и кинулись защищать лорда, да только обнаружили, что фаним заняли весь гребень. А этот склон, хоть и кажется безобидным, весьма коварен. Песок и щебень. Многих перебили стрелами в упор, когда их кони увязли в песке. Те немногие, кому удалось добраться до вершины, все-таки доставили фаним неприятности – там куда больше пятен крови, чем мертвых тел, – но в конце концов враги одолели их в связи с численным превосходством. Прочие – человек двадцать, более здравомыслящие, но безнадежно храбрые, – поняли, что лорда уже не спасти, и отступили – во-он туда. Возможно, они намеревались заманить фаним вниз и хоть немного отыграться.
   Найюр взглянул на Гайдекки, проверяя, осмелится ли дерзкий придворный оспорить его слова. Но тот, как и все прочие, разглядывал, как и где лежат мертвецы.
   – Кианцы, – продолжал Найюр, – остались на гребне… Я думаю, они пытались спровоцировать уцелевших, осквернив труп Содораса – вон там кого-то выпотрошили. Затем они попытались сократить численность противника путем обстрела. Айнрити, сражавшиеся на гребне, должно быть, изрядно подорвали их силы, и даже на короткой дистанции стрелы не принесли особого результата. В какой-то момент фаним начали стрелять по лошадям – хотя обычно они этого не делают. Что, кстати, стоит запомнить… Как только люди Содораса оказались спешены, кианцы просто затоптали их.
   Война. Он почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом…
   – Они обобрали убитых, – добавил он, – и ускакали на юго-запад.
   Найюр вытер ладони об штаны. Они поверили ему – это было ясно по ошеломленному молчанию. Прежде это место было упреком и грозным знамением, но теперь… Тайна делает все колоссальным. Знание умаляет.
   – Сейен милостивый! – внезапно воскликнул Гайдекки. – Он читает мертвых, словно рукопись!
   Пройас, нахмурившись, взглянул на него.
   – Не богохульствуйте, пожалуйста, господин палатин.
   Он потеребил аккуратную бородку; взгляд его снова метнулся к мертвецам. Казалось, будто он вот-вот кивнет своим мыслям. Затем он спокойно взглянул на Найюра.
   – Сколько?
   – Фаним? Скюльвенд пожал плечами.
   – Шестьдесят. Может, семьдесят. Не больше. Легковооруженные всадники.
   – А Саубон? Значит ли это, что он окружен? Найюр ответил ему таким же спокойным взглядом.
   – Когда пеший воюет против конного, он всегда окружен.
   – Так, значит, этот ублюдок может все еще быть жив, – произнес Пройас; одышка выдавала легкую дрожь в его голосе.
   Священное воинство могло пережить потерю одного из народов, но чтобы троих сразу… Безрассудным маневром Саубон поставил на карту не только собственную жизнь, а намного больше – потому-то Пройас, невзирая на протесты Конфаса, приказал своим людям выступать. Быть может, четыре народа смогут одержать верх там, где это будет не под силу троим.
   – Судя по тому, что нам известно, – сказал Ксинем, – не исключено, что этот галеотский ублюдок прав. Он может промчаться через всю Гедею и загнать Скаура в море.
   – Нет, – возразил Найюр. – Он в большой опасности… Скаур собрал силы в Гедее. Он ждет вас со всем своим войском.
   – Откуда ты знаешь?! – воскликнул Гайдекки.
   – Оттуда, что фаним, перебившие ваших родичей, сильно рисковали.
   Пройас, прищурившись, кивнул. Он явно предчувствовал недоброе.
   – Они напали на крупный, хорошо вооруженный отряд. Это означает, что им было приказано – строго-настрого приказано – не допускать сообщения между отдельными частями войска.
   Найюр склонил голову в знак почтения – не к этому человеку, а к правде. Наконец-то Нерсей Пройас начал понимать. Скаур наблюдает за ними; он стал изучать Священное воинство задолго до того, как оно вышло из Момемна. Он знает его слабости… Знание. Все сводится к знанию.
   Моэнгхус научил его этому.
   – Война – это ум, – сказал скюльвендский вождь. – Если ты и твои люди будете поступать так, как подсказывает сердце, вы обречены.
   – Акирейя им Вал! – грянула тысяча галеотских глоток. – Акирейя им Вал па Валса!
   Хвала Богу. Хвала Богу Богов.
   Вырванный из своих мечтаний, Коифус Саубон взглянул на огромную беспорядочную колонну – его войско, – пытаясь разглядеть там Куссалта, конюха, отправившегося навстречу разведчикам. Он грыз мозолистые костяшки пальцев – как всегда, когда его терзало беспокойство. «Пожалуйста, – подумал он. – Ну пожалуйста…»
   Но Куссалта не было видно.
   Стащив шлем и подшлемник, Саубон провел рукой по коротко стриженным белокурым волосам, выжимая пот, упорно заливавший ему глаза. Принц стоял на скале, выходившей на небольшую, но очень быструю речку, не отмеченную ни на одной из карт. К счастью, речку, хоть и не без труда, можно было перейти вброд. Она уже забрала четыре повозки и одну жизнь, не считая нескольких часов драгоценного времени; в долине за бродом скапливалось все больше и больше людей и обозных телег. На противоположном берегу воины и обслуга отряхивались от воды, а затем расходились по сторонам; некоторые шли вдоль берега, чтобы наполнить мехи водой или, как мрачно отметил Саубон, половить рыбу. Другие с трудом брели дальше; лица их были отупелыми от усталости; с пик и копий свисали узелки с пожитками.
   На юге громоздились высокие горные гряды, мешали разглядеть, что там за ними, и ограничивали обзор речной долиной, открывая лишь смутные контуры того, что впереди. А там, за холмами, он видел широкую равнину, уходящую до самого горизонта. Равнина Менгедда. Великая Равнина Битвы из легенд.
   Что-то сдавило принцу грудь. Он подумал о своем старшем кузене, Тарщилке, чьи кости рассыпались в прах вместе с костями Кальмемуниса и Священного воинства простецов где-то среди тех далеких трав. Он подумал о князе Келлхусе…
   «Эта земля моя… Она принадлежит мне! Должна принадлежать!»
   Они шли целую неделю, через Врата Юга, а затем по разрушенной кенейской дороге, которая внезапно уткнулась в ущелье и там оборвалась. Там они с Готьелком – упрямый старый ублюдок! – поссорились, да так, что дело едва не дошло до кулаков, – поссорились из-за того, по какому маршруту им двигаться дальше. Драгоценностью Гедеи, если можно так сказать, был город Хиннерет на юго-востоке Менеанорского побережья. Саубон, конечно же, хотел заполучить этот город себе, а кроме того, Священному воинству необходимо было обезопасить фланги, если оно собиралось и дальше продвигаться на юг. Однако же, по мнению великого Хоги Готьелка, Гедею следовало просто пересечь, а не завоевывать. Этот дурак думал, будто земли, отделяющие Священное воинство от Шайме, не более чем дорожные столбы на пути скорохода. Они орали друг на друга до поздней ночи, Готиан пытался найти решение, которое устроило бы всех, а Скайельт кивал из своего угла, время от времени делая вид, будто слушает переводчика. В конце концов они решили идти разными дорогами. Готиан, получивший, подобно всем нансурским кастовым дворянам, полноценное военное образование, решил продолжать двигаться на Хиннерет – он, по крайней мере, не дурак. Что решил Скайельт, никто не знал до следующего дня, когда он рванул на юг вместе с Готьелком и его тидонцами.
   «Ну и скатертью дорога», – подумал Саубон. Тогда он все еще верил, что Скаур уступил Гедею. «Поход… – сказал князь Атритау той ночью в горах. – Шлюха-Судьба будет благосклонна к вам. Но вы должны позаботиться о том, чтобы шрайские рыцари были наказаны».
   Никогда в жизни Саубон не размышлял так долго над столь малым количеством слов. Казалось, будто они прозвучали точно в срок. Но, подобно жутковатым древним изваяниям нелюдей, которые выглядели то благожелательными, то злобными, то божественными, то демоническими, смотря с какой стороны на них взглянуть, значение этих слов изменялось с каждым прошедшим днем. Действительно ли принц Келлхус подтвердил то, во что верил Саубон? Да, конечно, боги дали свои заверения и, как истинные скряги, назвали условия. Но они ничего не сказали насчет того, что Скаур оставил Гедею. Скорее уж намекнули на обратное…
   Битва. Они намекали на битву. Как еще он может наказать шрайских рыцарей?
   – Акирейя им Вал! Акирейя им Вал!
   Саубон посмотрел вниз, затем снова перевел взгляд на Равнину Битвы. Плоская, темная, синяя, она больше походила на океан, чем на земной простор, и казалось, будто она способна поглотить целые народы.
   Скаур не отказался от Гедеи. Саубон чувствовал это. Понимание, появившееся после ссоры с Готьелком, наполнило Саубона ужасом – таким сильным, что он сперва даже лишился самообладания. У него же были заверения богов – самих богов! Так какое имеет значение, отправился он вместе с Готьелком или нет? Шлюха-Судьба благосклонна к нему. Гедея падет!
   Так он говорил себе.
   А потом внутренний голос прошептал: «Возможно, князь Келлхус – мошенник…»
   Этот мир так безумен – так извращен! – что одна-единственная мысль, одно-единственное движение души способно все перевернуть. Он понимал, что бросил кости – поставил на кон жизни тысяч людей! А может, и судьбу всего Священного воинства.
   Одна-единственная мысль… Так хрупко равновесие между душой и миром.
   Страх обуял его, угрожая отчаянием. Ночью Саубон тайком плакал у себя в шатре. Почему все так? Почему боги постоянно насмехаются над ним, срывают его замыслы, унижают его? Сперва само рождение – душа первенца в теле седьмого сына! Потом его отец, который наказывал его совершенно ни за что, бил, потому что видел в сыне свой огонь, свое хитроумие! Потом войны с нансурцами, несколько лет назад… Считанные мили! Они подошли так близко, что он уже чуял дым Момемна! А в результате его сокрушил Икурей Конфас – его превзошел этот сопляк!
   И вот теперь…
   Почему? Почему его дурят? Разве он не ухаживал за их прекрасными статуями, разве не удовлетворял их отвратительную жажду крови?
   А вчера Атьеаури и Ванхайл, которых Саубон отправил на разведку, заметили большие отряды фаним.
   – Многоцветные, в тонких, развевающихся одеждах, – рассказывал Ванхайл, граф Куригладский, на вечернем совете.
   Несмотря на то что они были близки по возрасту и даже внешне похожи, Ванхайл всегда казался Саубону одним из тех людей, которые волей случая рождаются далеко от их естественного состояния: трактирный шут в нарядах кастового дворянина.
   – Даже хуже айнонов… Отряд каких-то гребаных плясунов!
   Ему ответил взрыв смеха.
   – Но быстрые, – добавил Атьеаури, не отрывая глаз от огня. – Очень быстрые.
   Когда он перевел взгляд на окружающих, лицо его было сурово, и глаза под длинными ресницами глядели строго.
   – Когда мы погнались за ними, они с легкостью ушли от погони…
   Он сделал паузу, чтобы значение его слов дошло до присутствующих на совете графов и танов.
   – А лучники! Я в жизни не видел ничего подобного! Они умудряются пускать стрелы на полном скаку – стрелять в преследователей.
   На предводителей войска это сообщение впечатления не произвело: айнритийские кастовые дворяне, что норсирайцы, что кетьянцы, считали стрельбу из лука вульгарным и недостойным мужчины занятием. Что же касалось самих стрелков, общее мнение гласило, что они особого значения не имеют.
   – Конечно, они тайком следили за нами! – заявил Ванхайл. – Удивительно только, что мы до сих пор не замечали их шутов-застрельщиков.
   Даже Готиан согласился с ним, хотя в основном приличия ради.
   – Если бы Скаур хотел бороться за Гедею, – сказал он, – он бы защищал перевалы, так?
   И только Атьеаури остался при своем мнении. Немного позже он оттащил Саубона в сторону и прошипел:
   – Дядя, здесь что-то не так!
   Что-то действительно было не так, хотя тогда Саубон ничего не сказал. Он давно уже научился воздерживаться от резких суждений в обществе своих военачальников – особенно в тех ситуациях, когда его главенство легко было оспорить. Хоть он и мог рассчитывать на многих, в основном на родичей или ветеранов его предыдущих кампаний, на самом деле он был лишь номинальным главой галеотского войска, и это прекрасно понимали многочисленные дворяне, постоянно отправляющиеся в холмы поохотиться. Разница между графом и безземельным принцем была сугубо протокольной; складывалось впечатление, будто всем приказам Саубона нужно преодолевать море гордыни и прихотей.
   Поэтому он притворялся, будто размышляет, скрывая уверенность, что легла на его плечи тяжелым грузом. Скрывая правду.
   Они были одни, сорок-пятьдесят тысяч галеотов и примерно девять тысяч шрайских рыцарей, не говоря уже о бессчетных тысячах тех людей, что тащились за войском, – одни во враждебной стране, в когтях безжалостного, хитроумного и решительного врага. Готьелк с его тидонцами ушел. Пройас и Конфас остались у Асгилиоха. Враг намного превосходил их численностью, если оценка сил Скаура, которую давал Конфас, была верной – а Готиан настаивал на том, что она верна. У них не было ни реальной дисциплины, ни реального вождя. И у них не было колдунов. Не было Багряных Шпилей.
   «Но он сказал, что Шлюха-Судьба будет благосклонна ко мне… Он так сказал!»
   Саубона озадачил хор голосов, по-прежнему гремевший внизу. «Акирейя им Вал!» Обычно подобное переплетение выкриков, скандирования и гимнов было характерно для войска на марше. Это возбуждало солдат. Саубон снова принялся вглядываться в запыленную плотную толпу, пытаясь отыскать своего конюха. Ну где же Куссалт…
   « Пожалуйста…»
   А, вот! Скачет вместе с небольшим отрядом всадников. У Саубона вырвался прерывистый вздох. Он смотрел, как отряд пробирается сквозь строй тяжеловооруженных кавалеристов – агмундрменов, если судить по каплевидным щитам, – и начинает взбираться по каменистому склону туда, где стоит Саубон. Охватившее его облегчение быстро испарилось. Он увидел, что у всадников при себе копья. А на копья насажено несколько голов.
   – Акирейя им Вал па Валса!
   Саубон стиснул кулак и ударил себя по бедру, обтянутому кольчужной сеткой. Он надавил на глаза, пытаясь прогнать навязчивое видение – образ князя Келлхуса.
   «Никто не знает тебя…»
   Копья! Они несут копья… Традиционный знак, который используют галеотские рыцари, чтобы предупредить командиров о надвигающейся битве.
   – От Атьеаури? – крикнул принц, когда конь Куссалта добрался до гребня.
   Старый конюх нахмурился, словно бы говоря: «А от кого же еще?» Все в нем было тусклым – кольчуга, древний, покрытый зарубками шлем, даже Красный Лев на синем фоне, нашитый на его котту, знак принадлежности к дому Коифуса. Тусклым и опасным. Куссалта абсолютно не волновало, как он выглядит, и это придавало ему особую внушительность. Саубон никогда не встречал человека, у которого был бы столь безжалостный взгляд, как у Куссалта, – не считая князя Келлхуса.
   – Что он говорит? – крикнул Саубон.
   Старый конюх отшвырнул копье и натянул поводья, останавливая коня. Саубон с трудом поймал копье. На нем красовалась отрубленная голова. Бескровная темная кожа, сухая, словно долго пролежавшая на солнце. Бородка, заплетенная в косички. Мертвый кианский вельможа. Но даже сейчас казалось, будто он продолжает глядеть на Саубона из-под тяжелых век.
   Его враг.
   – «Война и яблоки», – сказал Куссалт. – Он сказал: «Война и яблоки».
   «Яблоками» галеоты называли отрубленные головы. Наставник когда-то сказал Саубону, что во время оно галеоты вываривали и набивали их, как до сих пор поступают туньеры.
   Остальные с топотом неслись к Саубону, приветствуя его на ходу. Готиан со своим заместителем, Сарцеллом. Анфириг, граф Гесиндальский с конюхом. Несколько танов, представителей разных домов. Четверо-пятеро безбородых юнцов, готовых разносить послания. И на всех лицах читалось нечто среднее между отчаянием и злобой.
   Последовавший спор был наиболее ожесточенным из всех после ухода Готьелка. Видимо, Атьеаури и Ванхайл с раннего утра вели бои. Куссалт сказал, что Атьеаури уверен, будто войска Скаура собраны где-то неподалеку, скорее всего – на равнине Менгедда.
   – Он думает, что сапатишах пытается замедлить наше продвижение, натравливая на войско мелкие отряды, чтобы не пустить нас на Поле Битвы, пока он не будет готов к встрече.
   Но Готиан не согласился с ним и принялся настаивать, что Скаур уже давным-давно готов и на самом деле заманивает их.
   – Он знает, что ваши люди безрассудны и неосторожны, что предвкушение битвы заставит их мчаться вперед.
   Когда Анфириг и прочие принялись протестовать, великий магистр принялся хрипло выкрикивать: «Разве вы не понимаете? Не понимаете?» – и кричал, пока все, включая Саубона, не умолкли.
   – Он хочет как можно скорее втянуть вас в бой при благоприятных для него обстоятельствах! Как можно скорее!
   – И что? – надменно спросил Анфириг.
   Готиан постоянно твердил о хитрости и свирепости фаним. И в результате многие галеоты решили, что он трус и боится язычников. Но Саубон знал, что на самом деле шрайский рыцарь боится опрометчивости своих союзников-норсирайцев.
   – Он, скорее всего, знает нечто такое, чего не знаем мы! Что-то такое, из-за чего ему надо побыстрее с нами покончить!
   От этих слов Саубону сделалось нечем дышать.
   – Если вся Гедея – одна сплошная пересеченная местность, – ошеломленно произнес он, – значит, Равнина Битвы – самый быстрый способ пересечь ее…
   Принц взглянул на Готиана. Тот осторожно кивнул.
   – И что… – начал было Анфириг.
   – Думай! – воскликнул Саубон. – Думай, Анфи, думай! Готьелк! Если Готьелк хочет пройти через Гедею как можно быстрее, какой путь он выберет?
   Граф Гесиндальский не был дураком, но и гением тоже не был. Он опустил седеющую голову, задумался, потом произнес:
   – Ты хочешь сказать, что он близко, что тидонцы и туньеры все это время двигались параллельным курсом, направляясь, как и мы, к Равнине Битвы…
   Когда он поднял голову, в глазах его светилось скупое восхищение. Саубон знал, что для Анфирига, близкого друга его старшего брата, он всегда оставался мальчишкой, которого весело было дразнить в детстве.
   – Ты думаешь, сапатишах пытается помешать нам объединиться с Готьелком?
   – Именно, – отозвался Саубон.
   Он снова взглянул на Готиана, осознав, что великий магистр попросту подарил ему это озарение. «Он хочет, чтобы я возглавлял войско. Он мне доверяет».
   Но ведь Готиан не знает его. Никто его не знает. Никто…
   «Опять эти мысли!»
   Тидонцы составляли самую большую, если не считать айнонов, часть Священного воинства – около семидесяти тысяч воинов. Добавить к этому двадцать тысяч головорезов Скайельта, и получится… Да это же величайшее норсирайское войско, какое только собиралось после падения Древнего Севера!
   «Ах, Скаур, мой языческий друг…»
   Внезапно отрубленная голова на копье перестала выглядеть укором, знаком нависшего над ними рока. Теперь она казалась сигналом, дымом, обещающим священный огонь. Саубон с непостижимой уверенностью вдруг осознал, что Скаур боится…
   Так и надо.
   Все заблуждения исчезли, и прежний азарт заструился по его жилам, подобно вину; для Саубона это ощущение всегда было неразрывно связано с Гильгаоалом, Одноглазой Войной.
   «Шлюха-Судьба будет благосклонна к тебе».
   Саубон вернул копье с насаженным на него неприятным трофеем обратно Куссалту, затем принялся выкрикивать приказы – отослал множество гонцов, чтобы сообщить Атьеаури и Ванхайлу о сложившейся ситуации, поручил Анфиригу поиски Готьелка, велел Готиану рассредоточить рыцарей по всей колонне для усиления дисциплины.