Бэккер Р. Скотт. Воин кровавых времен

   Проклиная животное, Найюр спрыгнул и помчался бегом, понимая, что теперь не сумеет догнать рыцаря-командора. Однако после первого же поворота перед ним раскинулся белый Калаул, оплетенный лужицами воды, собравшейся в щелях между камнями брусчатки, и темный от многочисленной толпы изголодавшихся людей.
   В первый момент Найюр сам не понял, то ли его привел в замешательство вид стольких айнрити разом, то ли приободрил. Наверняка большинство из них – заудуньяни, и они могли помешать Сарцеллу убить Дунианина – если тот действительно именно это намеревался сделать. Проталкиваясь между встревоженными зрителями, Найюр оглядывал толпу, силясь отыскать шрайского рыцаря, но тщетно. Он увидел в отдалении дерево Умиаки, темное и сутулое на фоне подернутых дымкой колоннад. Найюр вдруг решил, что Дунианин мертв, и едва не задохнулся.
   «Все кончено».
   Казалось, он никогда еще не испытывал столь мучительной мысли. Найюр принялся, словно безумный, вглядываться вдаль. Под жгучими лучами солнца от мокрой после дождя толпы поднимался пар. Скюльвенд оглядел людей вокруг себя и ощутил внезапное облегчение, от которого голова пошла кругом. Многие пели или скандировали гимны. Другие просто смотрели на дерево. Все страдали от голода, но и только.
   «Если бы он умер, уже поднялся бы бунт…»
   Найюр прокладывал себе дорогу, с удивлением обнаружив, что полуживые от голода айнрити спешат убраться с его дороги. Время от времени до него доносились выкрики: «Скюльвенд!» – но это звучало не как приветствие, а как ругательство или мольба. Вскоре за ним уже двигалась длинная вереница людей; одни сыпали насмешками, другие – ликующими выкриками. Казалось, будто каждый, мимо кого он проходит, поворачивается к нему. Перед ним открылся широкий проход, почти до самого дерева.
   – Скюльвенд! – кричали Люди Бивня. – Скюльвенд!
   Как и прежде, дерево охраняли шрайские рыцари, только теперь они стояли в три-четыре ряда – по сути, в боевом построении. Неподалеку с трудом передвигались конные патрули. Единственные из айнрити, рыцари Бивня отказались надевать кианские одежды и теперь казались оборванцами в потрепанных бело-золотых плащах. Однако их шлемы и кольчуги по-прежнему блестели на солнце.
   Приблизившись, Найюр увидел Сарцелла: тот находился рядом с Готианом и группой шрайских офицеров. Рыцари, стоявшие в переднем ряду, узнали и пропустили Найюра, когда он направился к Сарцеллу и великому магистру. Кажется, эти двое спорили. Умиаки высился за ними: черные ветви на фоне морской синевы небес. Бросив взгляд поверх опавших листьев, Найюр заметил обруч, свисающий с растрескавшейся ветви.
   Серве и Дунианин медленно вращались, словно две стороны одной монеты.
   «Как она может быть мертвой?»
   «Из-за тебя, – прошептал Дунианин. – Нытик…»
   – Но почему именно сейчас? – донесся до Найюра возглас, великого магистра, перекрывший нарастающий ропот толпы.
   – Да потому, – крикнул Найюр, – что он таит недоброжелательство, которого нормальному человеку не понять!
   Несмотря на дополнительные курильницы с благовониями, Ахкеймиона вскоре начало мутить от зловония, исходящего от отрубленной головы. Он объяснил, каким образом эти отростки формируют лицо, и даже подержал гниющую голову, чтобы продемонстрировать, как два отростка точно укладываются поверх липкой глазницы. Собравшаяся знать смотрела на это все, онемев от ужаса, если не считать отдельных возгласов омерзения. В какой-то момент раб предложил Ахкеймиону платок, пахнущий апельсинами. Когда колдун не смог уже больше терпеть, он прижал платок к лицу и жестом уничтожил отвратительный предмет.
   Несколько мгновений в древнем зале царила потрясенная тишина. Курильницы тихо шипели и испускали струйки дыма. Останки головы, напоминающие черное желе, продолжали вонять.
   – Итак, – в конце концов произнес Конфас, – это и есть та причина, по которой мы должны освободить мошенника?
   Ахкеймион уставился на него, подозревая, что экзальт-генерал готовит ему западню. Он с самого начала знал, что Конфас будет его главным противником. Пройас предупредил его об этом, добавив, что никогда еще не встречал человека, столь искушенного в тонкостях джнана. Ахкеймион решил не отвечать, провоцируя Конфаса на раскрытие роли, которую тот сыграл в этом тяжком деле.
   «Мне необходимо дискредитировать его».
   – Хватит держать тех, кто равен тебе, за идиотов, Икурей.
   Экзальт-генерал откинулся на спинку кресла и лениво провел пальцами по императорским солнцам, отчеканенным на кирасе его походного доспеха, словно бы напоминая Ахкеймиону о спрятанной на груди хоре. Этот жест был не менее выразителен, чем презрительная усмешка.
   – Ты так говоришь, – сказал Пройас, – словно экзальт-генерал давно знал об этих тварях.
   – Он знал.
   – Колдун ссылается на одну старую историю, – отозвался Конфас.
   На нем был синий генеральский плащ традиционного нансурского покроя, переброшенный через левое плечо. Теперь же он резким движением отбросил плащ назад, так, что его полы упали на ковер.
   – Некоторое время назад, когда Священное воинство стояло под стенами Момемна, мой дядя обнаружил, что его главный советник на самом деле – один… одна из этих тварей.
   – Скеаос?! – воскликнул Пройас. – Скеаос был шпионом-оборотнем?
   – Именно. Его оказалось на удивление трудно обуздать, особенно для человека его возраста, и поэтому мой дядя обратился к Имперскому Сайку. Когда они принялись настаивать, что колдовство тут ни при чем, меня послали за этим добрым богохульником, Ахкеймионом, чтобы проверить их утверждение. Тварь стала… – он сделал паузу, потом нахально подмигнул Ахкеймиону, – неприятной.
   – Ну так что?! – выкрикнул Готьелк в свойственной ему грубоватой манере. – Было там колдовство?
   – Нет, – ответил Ахкеймион. – Именно это и делает их столь смертоносными. Будь они колдовскими артефактами, их быстро раскрыли бы. А так их невозможно засечь… Вот в чем, – сказал он, враждебно глядя на экзальт-генерала, – заключается взаимосвязь Анасуримбора Келлхуса и этих тварей. Он – единственный, кто способен их видеть.
   Послышалось несколько восклицаний.
   – Откуда вам это известно? – спросил Хулвагра.
   Ахкеймион напрягся, мысленно увидев Келлхуса и Серве, вращающихся под черным деревом.
   – Он мне сказал.
   – Сказал? – прогремел Готьелк. – Когда? Когда?
   – Но что они такое? – перебил его Чинджоза.
   – Он прав! – воскликнул Саубон. – Верно! Это и есть та самая язва, что пятнает наши ряды! Я всегда говорил, что Воин-Пророк пришел очистить нас!
   – Вы чересчур спешите! – огрызнулся Конфас. – Вы затираете самые важные вопросы.
   – Вот именно! – вмешался Пройас. – Например, вы знали, что шпионы ходят среди нас, и ничего не сказали Совету!
   – Ой, ну будет вам, – отозвался экзальт-генерал, иронично сдвинув брови. – А что мне было делать? Судя по тому, что нам известно, несколько этих тварей находится среди нас прямо сейчас, в эту минуту…
   Он обвел взглядом лица окружающих.
   – Среди вас, на ярусах, – воскликнул он, взмахнув рукой. – Или даже за этим столом…
   По залу прокатился встревоженный ропот.
   – Ну так объясните, – продолжал Конфас, – кому я мог доверять? Вы слышали, что сказал колдун: их невозможно засечь. Фактически, я делал все, что мог сделать в подобных обстоятельствах…
   Он бросил коварный взгляд на Ахкеймиона, хотя продолжал обращаться к Великим Именам.
   – Я внимательно наблюдал, а когда наконец-то понял, кто из них главный, то начал действовать.
   Ахкеймион резко выпрямился. Он попытался возразить, но было уже поздно.
   – Кто?! – хором выкрикнули Чинджоза, Готьелк и Хулвагра.
   Конфас пожал плечами.
   – Ну, тот самый человек, который называл себя Воином-Пророком… Кто же еще?
   Кто-то выкрикнул презрительное замечание, но его тут же перекрыл хор упреков.
   – Вздор! – крикнул Ахкеймион. – Что за отъявленная чепуха?!
   Экзальт-генерал приподнял брови, словно удивляясь, что можно противоречить столь очевидным вещам.
   – Но ты же сказал, что он один способен различать оборотней, – разве не так?
   – Да, но…
   – Тогда поведай нам – как он их видит? Захваченный врасплох Ахкеймион мог лишь смотреть на Конфаса. Кажется, он никогда еще не встречал человека, который успел бы так быстро внушить ему отвращение.
   – Ну так вот, – сказал Конфас, – мне ответ кажется очень простым. Он видит их потому, что знает, кто они.
   Снова зазвенели крики.
   Ахкеймион в замешательстве оглядел бушующие ярусы, переводя взгляд с одного бородатого лица на другое. Внезапно он осознал, что минуту назад Конфас сказал чистую правду. Даже сейчас шпионы-оборотни следили за ним – он был уверен в этом! Консульт следил за ним… И смеялся.
   Он поймал себя на том, что стоит, вцепившись в край стола.
   – Тогда откуда он знал, что я одержу победу на равнине Менгедда? – крикнул Саубон. – Откуда он знал, где искать воду в пустыне? Откуда он знает истину, таящуюся в сердцах людей?
   – Да оттуда, что он – Воин-Пророк! – проорал кто-то с ярусов. – Опора Истины! Несущий Свет! Спасение…
   – Богохульство! – взревел Готьелк, грохнув по столу кулачищами. – Он – это ложь! Ложь! Никаких пророков больше быть не может! Сейен – вот истинный голос Божий! Единственный…
   – Как вы можете утверждать это? – спросил Саубон таким тоном, словно увещевал заблудшего брата. – Сколько раз…
   – Он зачаровал вас! – выкрикнул Конфас голосом высокопоставленного имперского офицера. – Околдовал вас всех!
   Когда рев несколько стих, экзальт-генерал продолжил, и голос его по-прежнему звенел силой.
   – Как я уже говорил ранее, мы забыли о самом важном вопросе! Кто? Кто эти твари, преследующие нас, проникающие незамеченными на наши тайные советы?
   – Именно об этом я и твержу, – буркнул Чинджоза. – Кто? Икурей Конфас многозначительно взглянул на Ахкеймиона, бросая ему вызов и ожидая, что тот ответит…
   – А, колдун?
   Ахкеймион понял, что его одолели. Конфас знает, что он ответит, и знает, что остальные не поверят ему и поднимут на смех. Для них Консульт – это такая штука из детских сказок и болтовни чокнутых адептов Завета. Он молча смотрел на экзальт-генерала, пытаясь скрыть смятение за маской презрения. Даже теперь, увидев доказательство, они уничтожили все его труды при помощи слова. Даже теперь, увидев доказательство, они отказались верить!
   Глаза Конфаса насмехались над ним и словно бы говорили: «Ты сам подставился…»
   Внезапно Конфас повернулся к остальным.
   – Но вы уже ответили на мой вопрос, не так ли? Когда сказали, что эти твари – не результат колдовства или, во всяком случае, не того колдовства, которое способны видеть наши чародеи!
   – Кишаурим, – сказал Саубон. – Вы утверждаете, что эти твари – кишаурим.
   Краем глаза Ахкеймион видел, что Пройас встревоженно смотрит на него.
   «Почему ты не скажешь?»
   Но его захлестнуло изнеможение, ледяное ощущение поражения. Перед его мысленным взором предстала Эсменет; она умоляла его, но взгляд ее казался чужим, потому что в нем были вероломные желания и мысли, от которых разрывалось сердце…
   «Как такое могло произойти?»
   – Ну а кто еще это может быть? – спросил Конфас рассудительным тоном. – Вы же понимаете.
   – Да, – согласился Чинджоза, но во взгляде его сквозила странная нерешительность. – Они принадлежат к Безглазым. К Змееголовым! Другого объяснения быть не может!
   – Совершенно верно, – сказал Конфас глубоким голосом, подобающим хорошему оратору. – Человек, которого заудуньяни именуют Воином-Пророком, – лжец, незаконно присвоивший привилегии князя, агент кишаурим, присланный, чтобы совратить нас, посеять среди нас вражду, уничтожить Священное воинство!
   – И он преуспел! – в смятении воскликнул Готьелк. – По всем пунктам!
   И снова воздух задрожал от возражений и сетований. Но судьба, как было известно Ахкеймиону, очертила круг, уходящий далеко за стены Карасканда. «Я должен отыскать способ…»
   – Если Келлхус… – крикнул Пройас, удивив собравшихся; он редко кричал. – Если Келлхус – агент кишаурим, тогда почему он спас нас в пустыне?
   Ахкеймион повернулся к бывшему ученику, приободрившись…
   – Чтобы спасти собственную шкуру! – нетерпеливо огрызнулся экзальт-генерал. – С чего бы еще? Хоть вы и подозреваете меня в коварстве, Пройас, придется мне поверить. Анасуримбор Келлхус – шпион кишаурим. Мы следили за ним с самого Момемна, с тех пор как мой дядя по его блуждающему взгляду распознал Скеаоса.
   – Что вы имеете в виду? – не сдержался Ахкеймион. Экзальт-генерал презрительно взглянул на него.
   – А как, по-вашему, мой дядя, прославленный император Нансурии, узнал в Скеаосе шпиона? Он увидел, как ваш Воин-Пророк переглядывался с ним – еще до того, как их представили друг другу.
   – Он – не мой Воин-Пророк! – закричал Ахкеймион, уже не соображая, что делает.
   Он огляделся по сторонам, растерянно мигая, как будто собственная вспышка поразила его ничуть не меньше, чем остальных.
   «Все это время! Он с самого начала способен был видеть их…»
   И он ничего ему не сказал. Все то время, пока они были в пути и вели бесконечные дискуссии о прошлом и будущем, Келлхус знал о шпионах-оборотнях.
   Ахкеймион схватился за грудь, ловя ртом воздух. Ему не было дела до того, что кастовые дворяне пристально смотрят на него. От страха по коже у него побежали мурашки. Внезапно многие из вопросов Келлхуса – особенно те, что касались Консульта и Не-бога, – предстали в новом свете…
   «Он использовал меня! Воздействовал на меня ради моих знаний! Пытался понять, что же он такое видит!»
   И он вспомнил, как губы Эсменет размыкаются и произносят эти слова, эти невозможные слова…
   «Я ношу его ребенка».
   Как? Как она могла предать его?
   Он помнил те ночи, когда лежал с ней в своей скромной палатке, чувствуя, как ее стройная спина касается его груди, и улыбаясь от прикосновения пальцев ее ног, которые она всегда засовывала ему под икры, когда мерзла. Десять маленьких пальчиков, каждый – холодный, словно дождевая капля. Он помнил свое изумление. Как могла такая красавица выбрать его? Как эта женщина могла чувствовать себя в безопасности в его жалких объятиях? Воздух был теплым от их дыхания, а снаружи, по ту сторону грязного холста, все вокруг на много миль становилось чуждым и холодным. И он вцеплялся в нее, как будто они оба падали…
   И он ругал себя, думая: «Не будь дураком! Она здесь! Она поклялась, что ты никогда не будешь один!»
   И однако же это произошло. Он один.
   Ахкеймион смахнул с глаз нелепые слезы. Даже его мул, Рассвет, и тот умер…
   Он посмотрел на Великие Имена. Ему не было стыдно. Багряные Шпили избавили его от этого – во всяком случае, так ему казалось. Остались лишь одиночество, сомнения и ненависть.
   «Это сделал он! Он отнял ее!»
   Ахкеймион помнил, как Наутцера – кажется, это было в прошлой жизни, – спрашивал, стоит ли жизнь его ученика Инрау Армагеддона. Он считал тогда, в чем и сознался Наутцере, что никакой человек и никакая любовь не заслуживают подобного риска. И теперь он тоже уступил. Он собирался спасти человека, который оторвал половину от его сердца, потому что сердце не стоит всего мира, не стоит Второго Армагеддона.
   Так ли это?
   Прошлой ночью Ахкеймион почти не спал, лишь подремал немного. И впервые после того, как он сделался колдуном школы Завета, к нему не пришли Сны о Древних войнах. Вместо этого ему снилось, как Келлхус и Эсменет тяжело дышат и смеются под пропотевшими простынями.
   Безмолвно сидя перед Великими Именами, Друз Ахкеймион понял, что держит сердце на одной руке, а Армагеддон – на другой. И, взвешивая их, не может сказать, что тяжелее.
   А этим людям было без разницы.
   Священное воинство страдало, и кто-то должен был умереть. Хоть весь мир.
   Это был лишь один из тысячи очагов противоборства, разбросанных по Калаулу. И все-таки он был центральным. Десятки шрайских рыцарей стояли напротив заудуньяни с непроницаемыми, настороженными лицами, и их широко распахнутые глаза были встревожены и сосредоточены.
   Что-то назревало.
   – Но он должен умереть, великий магистр! – воскликнул Сарцелл. – Убейте его и спасите Священное воинство!
   Готиан нервно взглянул на Найюра и снова перевел взгляд на рыцаря-командора. Он провел рукой по коротко стриженным седеющим волосам. Найюр всегда думал, что магистр шрайских рыцарей – человек решительный, но сейчас он выглядел старым и неуверенным. Казалось даже, будто рвение подчиненного пугает его. Все Люди Бивня страдали, некоторые – больше, чем другие, а некоторые – иначе. У Готиана, похоже, шрамами покрылась душа.
   – Я ценю твою заботу, Сарцелл, но это следует согласовать с…
   – Но я об этом и твержу, великий магистр! Колдун сообщил Великим Именам, почему следует пощадить мошенника. Он дал им причины. Сочинил байку о злых духах, которых только этот тип способен видеть!
   – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что только он способен их видеть? – резко вмешался Найюр.
   Сарцелл повернулся. От его поведения веяло настороженностью, хотя по лицу ничего нельзя было прочитать.
   – Что так заявил колдун, – ехидным тоном произнес он.
   – Может, он так и заявил, – парировал Найюр, – но только я вышел из зала сразу же за тобой. И к этому моменту он сказал только, что среди нас есть шпионы, – больше ничего.
   – По-твоему, мой рыцарь-командор лжет? – резко бросил Готиан.
   – Нет, – отозвался Найюр, пожав плечами. Он ощущал смертоносное спокойствие.
   – Мне просто интересно, откуда он знает то, чего не слышал.
   – Ты – языческий пес, скюльвенд, – заявил Сарцелл. – Язычник! Клянусь всем святым и праведным, тебе стоило бы гнить вместе с фаним Карасканда, а не подвергать сомнению слова шрайского рыцаря!
   Хищно усмехнувшись, Найюр плюнул на сапог Сарцеллу. За плечами этого человека он видел великанское дерево и стройное тело Серве, привязанное к Дунианину, – словно мертвеца прибили гвоздями к мертвецу.
   «Пора».
   В толпе послышались крики. Встревоженный Готиац приказал Найюру и Сарцеллу убрать руки с рукоятей мечей. Ни один не послушался.
   Сарцелл взглянул на Готиана, который всматривался в толпу, потом снова перевел взгляд на Найюра.
   – Ты не понимаешь, что делаешь, скюльвенд…
   Его лицо согнулось, дернувшись, словно издыхающее насекомое.
   – Ты не понимаешь, что делаешь.
   Найюр смотрел на него в ужасе, слыша в окружающем реве безумие Анвурата.
   «Ложь, обретшая плоть…»
   Крики становились все громче. Проследив за взглядом Готиана, Найюр повернулся и заметил, что через ряды шрайских рыцарей пробирается отряд людей в чешуйчатых доспехах и сине-красных плащах: сперва их было немного, и они терялись среди айнрити, а потом появились сотни – и выстроились напротив людей Готиана. Но пока что ни один не извлек меч из ножен.
   Готиан быстро двинулся через ряды своих воинов, выкрикивая приказы и веля послать в казармы за подкреплением.
   Засверкали на солнце выхваченные мечи. Неизвестных воинов становилось все больше – вот уже целая фаланга принялась пролагать себе путь через толпу изможденных айнрити. Это джавреги, понял Найюр, рабы-солдаты Багряных Шпилей. Что здесь происходит?
   Вспыхнуло несколько схваток. Зазвенели мечи. Сквозь шум слышались пронзительные выкрики Готиана. Стоявшие прямо перед Найюром шрайские рыцари были сбиты с толку, и внезапно их ряды оказались прорваны джаврегами, которые яростно размахивали мечами.
   Пораженные Найюр и Сарцелл единодушно схватились за мечи.
   Но рабы-солдаты остановились перед ними, дав дорогу внезапно появившейся дюжине худых рабов, что несли паланкин, украшенный причудливой резьбой, покрытый черным лаком и обтянутый шелком и кисеей. Одним слаженным движением бледные носильщики опустили паланкин на землю.
   Толпа стихла; воцарилась такая тишина, что Найюру показалось, будто он слышит, как шуршат на ветру ветви Умиаки. В отдалении пронзительно вскрикнул какой-то несчастный, то ли раненый, то ли умирающий.
   Из паланкина вышел старик в широком темно-красном одеянии и огляделся по сторонам, надменно и презрительно. Ветерок шевелил его шелковистую белую бороду. Из-под накрашенных бровей поблескивали темные глаза.
   – Я – Элеазар, – объявил старик звучным аристократическим голосом, – великий магистр Багряных Шпилей.
   Он обвел взглядом ястребиных глаз онемевшую толпу и остановился на Готиане.
   – Человек, который именует себя Воином-Пророком. Снимите его и отдайте мне.
   – Ну что ж, я думаю, вопрос решен, – произнес Икурей Конфас, но его серьезный, сдержанный голос совершенно не вязался с жестокой насмешкой в глазах.
   – Акка? – прошептал Пройас.
   Ахкеймион недоуменно взглянул на него. На миг голос принца зазвучал так, словно ему опять было двенадцать лет…
   Просто удивительно, до чего мало память волнует облик прошлого. Может, поэтому умирающие старики зачастую так недоверчивы. При помощи памяти прошлое нападает на настоящее, и не вереницей календарей и хроник, а голодной толпой «вчера».
   Вчера Эсменет любила его. Всего лишь вчера она умоляла его не покидать ее, не ехать в Сареотскую библиотеку. И теперь до конца жизни, понял Ахкеймион, это останется «вчера».
   Он посмотрел на вход – его внимание привлекло уловленное краем глаза движение. Это был Ксинем… Один из людей Пройаса – Ахкеймион узнал в нем Ирисса – помог ему переступить порог и подняться на заполненные людьми ярусы. Ксинем был в доспехах: кожаная юбка конрийского рыцаря, длиной по голень, серебристая кольчуга и наброшенный поверх нее ки-анский халат. Борода его была умащена маслом и заплетена, и спускалась на грудь веером завитков. По сравнению с полуживыми Людьми Бивня Ксинем выглядел крепким и величественным, одновременно и необычным, и знакомым, словно айн-ритийский принц из далекого Нильнамеша.
   Маршал дважды споткнулся, проходя мимо собратьев-дворян, и Ахкеймион видел, какая мука отразилась на его лице – мука и странное упрямство, от которого разрывалось сердце. Решимость вновь обрести свое место среди сильных мира сего.
   Ахкеймион проглотил комок в горле.
   «Ксин…»
   Не дыша, он смотрел, как маршал уселся между Гайдекки и Ингиабаном, потом повернулся лицом к открытому пространству, как будто Великие Имена сидели не внизу, а прямо перед ним. Ахкеймион вспомнил праздные вечера, проведенные на приморской вилле Ксинема в Конрии. Он вспомнил анпои, куропаток, фаршированных устрицами, и их бесконечные беседы. И внезапно Ахкеймион осознал, что он должен сделать… Рассказать историю.
   Эсменет любила его лишь вчера. Но потом мир вдруг обрушился.
   – Я страдал, – внезапно воскликнул он и словно бы услышал свой голос ушами Ксинема.
   Прозвучало сильно.
   – Я страдал, – повторил он, рывком поднимаясь на ноги. – Все мы страдали. Время политических интриг миновало. «Тем, кто говорит правду, – сказал Последний Пророк, – нечего бояться, хоть им и предстоит умереть за нее…»
   Он чувствовал на себе их взгляды: скептические, пытливые, негодующие.
   – Несомненно, вам странно слышать, как колдун, один из Нечистых, цитирует Писание. Думаю, некоторых из вас это даже оскорбляет. И тем не менее я буду говорить правду.
   – Так значит, прежде ты нам лгал? – с неким хмурым подобием такта поинтересовался Конфас.
   Истинный сын Дома Икуреев.
   – Не больше, чем вы, – отозвался Ахкеймион, – и не больше, чем любой другой человек в этом зале. Ибо все вы перебираем и нормируем наши слова, вкладываем их в уши слушателей. Все мы играем в джнан, эту проклятую игру! Люди умирают, а мы все играем в нее… И мало кому, экзальт-генерал, это известно лучше, чем вам!
   Ахкеймион обнаружил, что то ли его тон, то ли последнее замечание заставило людей замолчать и слушать. Он вдруг понял, что это был тот самый голос, которым так легко и непринужденно говорил Келлхус.
   – Люди думают, что адепты Завета пьяны легендами, свихнулись на истории. Все Три Моря потешаются над нами. Да и почему бы не посмеяться над нами, если мы рыдаем и рвем бороды от историй, которые вы рассказываете детям на ночь? Но здесь – здесь! – не Три Моря. Здесь Карасканд, здесь Священное воинство, и Священное воинство сидит в ловушке и голодает, осажденное армией падираджи. По всей вероятности, настали последние дни вашей жизни! Подумайте об этом! Голод, отчаяние и страх грызут ваше нутро, ужас пронзает ваши сердца!
   – Довольно! – крикнул пепельно-бледный Готьелк.
   – Нет! – пророкотал Ахкеймион. – Не довольно! Вы страдаете сейчас, а я страдал всю жизнь, дни и ночи! Рок! Рок лежит на вас, затмевает ваши мысли, отягощает вашу поступь. Даже сейчас ваши сердца бьются учащенно. Ваше дыхание становится все более напряженным…