Бэккер Р. Скотт. Воин кровавых времен

   Но все-таки у Ахкеймиона было к нему множество вопросов. По большей части о Келлхусе, но еще и о шранках, появляющихся на севере тех земель, которыми владело его племя. Ему даже хотелось спросить скюльвенда насчет Серве: все заметили, что она без памяти влюблена в Келлхуса, но спать отправляется с Найюром. В те разы, когда эти трое уходили от костра раньше прочих, Ахкеймион видел огонь в глазах Ирисса и остальных офицеров, хотя пока что они не делились друг с другом своими соображениями. Когда Ахкеймион задал этот вопрос Келлхусу, тот просто пожал плечами и сказал: «Она – его добыча».
   Некоторое время Ахкеймион и Найюр изо всех сил старались не замечать друг друга. Откуда-то из темноты доносились возгласы и крики, и вокруг костров теснились неясные фигуры празднующих. Некоторые подолгу смотрели в их сторону, но большинство не обращало на них внимания.
   Проводив хмурым взглядом шумную компанию конрийских рыцарей, Ахкеймион наконец повернулся к Найюру и спросил:
   – Думаю, мы язычники, – а, скюльвенд?
   На некоторое время у костра воцарилась неловкая тишина: Найюр продолжал обгладывать кость. Ахкеймион потягивал вино и старался придумать благовидный предлог, чтобы удалиться в палатку. Ну что можно сказать скюльвенду?
   – Так ты его учишь, – внезапно произнес Найюр, сплюнув хрящ в костер.
   Его глаза поблескивали в тени густых бровей, взгляд был устремлен в огонь.
   – Да, – отозвался Ахкеймион.
   – Он сказал тебе, зачем?
   Ахкеймион пожал плечами.
   – Он ищет знаний Трех Морей… А почему ты спрашиваешь?
   Но скюльвенд уже вставал, вытирая жирные пальцы о штаны и выпрямляясь во весь свой огромный рост. Не сказав ни слова, он исчез в темноте, оставив сбитого с толку Ахкеймиона у костра. Короче говоря, варвар никаким образом не желал его признавать.
   Ахкеймион решил упомянуть об этом происшествии при Келлхусе, когда тот вернется, но быстро позабыл о нем. По сравнению с терзавшими его страхами скверные манеры и загадочные вопросы, в общем-то, были пустяком.
   Обычно Ахкеймион ставил свою скромную палатку у шатра Ксинема. Он всегда подолгу лежал без сна и то грыз себя из-за Келлхуса, то увязал в тягостных раздумьях. А когда на остальные мысли находило оцепенение, он беспокоился об Эсменет или о Священном воинстве. Похоже было, что оно вскоре вступит в земли фаним – в бой.
   Ночные кошмары становились все более невыносимыми. Пожалуй, не проходило ни единой ночи, чтобы Ахкеймион не просыпался еще до пения утренних рогов оттого, что колотил ногами по одеялу либо расцарапывал себе лицо, взывая к древним товарищам. Мало кому из адептов Завета доводилось наслаждаться мирным сном или хотя бы его подобием. Эсменет часто шутила, что он спит, «словно старый нес, который гоняется за кроликами».
   «Скорее уж старый кролик, удирающий от собак», – отвечал Ахкеймион.
   Но сон – или, во всяком случае, его абсолютная суть, дарующая забвение, – стал ускользать от него, пока не начинало казаться, что он просто перелетает от одного скопления гомона и криков к другому. Ахкеймион выползал из палатки в предрассветной тьме, обхватив себя руками за плечи, чтобы сдержать дрожь, и просто стоял, пока ночь не сменялась холодными, бесцветными сумерками. Он смотрел, как на востоке появляется золотой ободок солнца – словно уголь, просвечивающий сквозь раскрашенную бумагу. И ему казалось, будто он стоит на краю мира и достаточно малейшего толчка, чтобы полететь в бескрайнюю тьму.
   «Один, совсем один», – думал он.
   Он представлял Эсменет, как она спит у себя в комнате, в Сумне: стройная нога высунулась из-под одеяла, и ее обвивают нити света, лучи все того же солнца, прорвавшегося сквозь щели в ставнях. И он молился, чтобы она была в безопасности, – молился богам, которые прокляли их обоих.
   «Одно солнце согревает нас. Одно солнце дарует нам свет. Одно…»
   Потом он думал об Анасуримборе Келлхусе – и эти мысли навевали тягостные предчувствия.
   Однажды вечером, слушая, как другие спорят о фаним, Ахкеймион вдруг осознал, что ему совершенно незачем страдать от одиночества: он может поделиться всеми страхами с Ксинемом.
   Ахкеймион взглянул поверх костра на старого друга, спорившего о битвах, в которых он еще не участвовал.
   – Конечно, Найюр знает этих язычников! – возражал маршал. – Я никогда не утверждал обратного. Но до тех пор, пока он не увидит нас на поле битвы, пока он не поймет всю мощь Конрии, ни я, ни наш принц, как я подозреваю, не станем воспринимать его слова как Священное Писание!
   Может ли он рассказать все Ксинему?
   Утро после безумия, произошедшего под императорским дворцом, было тем самым утром, когда Священное воинство выступило в путь. Вокруг царила полнейшая неразбериха. И однако даже в тех обстоятельствах Ксинем внимательно отнесся к Ахкеймиону и честно попытался расспросить его о подробностях предыдущей ночи. Ахкеймион начал с правды – ну, во всяком случае, с некой ее части, – сказав, что императору понадобился независимый специалист, чтобы проверить некоторые утверждения, сделанные Имперским Сайком. А вот дальше последовал чистой воды вымысел, история насчет шифра и зачарованной карты. Ахкеймион даже не мог теперь толком ее припомнить.
   Тогда он солгал потому, что… ну, просто так получилось. События той ночи были слишком свежи в памяти. Даже сейчас, две недели спустя, Ахкеймион чувствовал, что ему не под силу вынести их ужасающий смысл. Тогда же он вообще едва барахтался, пытаясь удержаться на плаву.
   Но как теперь объяснить это Ксинему? Единственному человеку, которому он верит. Которому доверяет.
   Ахкеймион смотрел и ждал, переводя взгляд с одного лица, освещенного пламенем костра, на другое. Он нарочно положил свой коврик с наветренной стороны, туда, куда шел дым, надеясь во время еды посидеть в одиночестве. Теперь ему казалось, что сюда его поместило само провидение, давшее возможность исподтишка взглянуть на всех вместе.
   Конечно, там был Ксинем; он сидел, скрестив ноги, словно зеумский военный вождь, и лицо у него было каменное, но смешинки в глазах и крошки в квадратной бороде создавали противоречивое впечатление. Слева, примостившись на бревне и раскачиваясь в разные стороны, сидел кузен Ксинема, Ирисс. По избытку чувств и энергии он здорово походил на задиристого большелапого щенка. Слева от него сидел Динхаз, или Грязный Динх. Он держал в вытянутой руке чашу, чтобы рабы заново наполнили ее вином; шрам в виде буквы «X» у него на лбу из-за игры света и теней казался черным. Зенкаппа, как обычно, сидел рядом с ним. Его угольно-черная кожа поблескивала в свете костра. Ахкеймиону почему-то всегда казалось, будто Зенкаппа озорно подмигивает. Поблизости сидел Келлхус в белой тунике и взирал на мир, будто на похищенный из древнего храма портрет, – одновременно и медитативно, и внимательно, и отстраненно, и затаив дыхание. К нему прислонилась Серве. Глаза под полуприкрытыми веками сияли, одеяло было обернуто вокруг бедер. Как всегда, ее безукоризненное лицо приковывало взгляд, а от изгибов фигуры захватывало дыхание. Рядом с ней сидел Найюр, но подальше от костра, в тени, смотрел на пламя и отщипывал кусочки хлеба. Даже сейчас, когда он ел, он смотрел так, будто был готов в любое мгновение свернуть одному из присутствующих шею.
   Такое вот странное семейство. Его семейство.
   Способны ли они чувствовать это? Ощущают ли приближение конца?
   Ахкеймиону необходимо было поделиться тем, что он знал. Если не с Заветом, то хоть с кем-нибудь. Ему необходимо разделить ношу, или он сойдет с ума. Если бы только Эсми пришла к нему… Нет. Это принесет только боль.
   Ахкеймион поставил чашу, встал и присел рядом со старым Другом, Крийатесом Ксинемом, маршалом Аттремпа.
   – Ксин…
   – Что такое, Акка?
   – Мне нужно поговорить с тобой, – приглушенно произнес Ахкеймион. – Насчет… Насчет…
   Келлхус, казалось, был занят чем-то другим. И все же Ахкеймион и сейчас не мог избавиться от ощущения, будто за ним наблюдают.
   – Та ночь, – продолжил он, – ну, последняя под стенами Момемна. Помнишь, как Икурей Конфас пришел за мной и отвел в императорский дворец?
   – Еще бы я забыл! Я тогда здорово перенервничал! Ахкеймион заколебался. Ему вновь вспомнился тот старик – первый советник императора, – бьющийся в цепях. Лицо, которое разжимается, словно рука, и выгибается наружу, и тянется… Которое захватывает, а потом завладевает… Ксинем присмотрелся к нему и нахмурился.
   – Что случилось, Акка?
   – Я адепт, Ксин, я связан клятвой и долгом, точно так же, как ты…
   – Лорд кузен! – позвал маршалла Ирисс. – Вы только послушайте! Келлхус, расскажите ему!
   – Кузен! – резко отозвался Ксинем. – А не мог бы ты…
   – Да вы только послушайте! Мы пытаемся понять, что это означает.
   Ксинем явно собрался обругать Ирисса, но было уже поздно. Келлхус заговорил.
   – Это просто притча, – сказал князь Атритау. – Я узнал ее от скюльвендов. Звучит она примерно так: некрупный, стройный молодой бык и его коровы, к потрясению своему, обнаружили, что хозяин купил другого быка, с более широкой грудью, более толстыми рогами и более скверным характером. Но все равно, когда сын хозяина привел нового быка на пастбище, молодой бык опустил голову, выставил рога и принялся фыркать и рыть копытом землю. «Нет! – вскричали коровы. – Пожалуйста, не надо рисковать жизнью из-за нас!» – «Рисковать жизнью? – удивился молодой бык. – Я просто забочусь о том, чтобы он знал, что я – бык!»
   Мгновение тишины и взрыв смеха.
   – Скюльвендская притча? – переспросил Ксинем, смеясь. – Вы…
   – Вот что я думаю! – воскликнул Ирисс, перекрывая общий хохот. – Вот мое толкование! Слушайте! Эта притча означает, что наше достоинство – нет, наша честь – дороже всего, даже наших жен!
   – Да ничего она не означает, – сказал Ксинем, вытирая выступившие на глазах слезы. – Это просто шутка, только и всего.
   – Это притча о мужестве, – проскрежетал Найюр, и все смолкли, потрясенные.
   Ахкеймион попытался понять, что же на самом деле сказал неразговорчивый варвар.
   Скюльвенд сплюнул в огонь.
   – Эту историю старики рассказывают мальчишкам, чтобы пристыдить их, чтобы научить, что красивые жесты ничего не значат, что реальна только смерть.
   Все переглянулись. Один лишь Зенкаппа громко рассмеялся.
   Ахкеймион подался вперед.
   – А ты что скажешь, Келлхус? Что, по-твоему, это означает? Келлхус пожал плечами, явно удивляясь, что ему нужно так много объяснять. Он поднял на Ахкеймиона дружеский, но совершенно неумолимый взгляд.
   – Это означает, что иногда из молодого быка получается неплохая корова…
   Все снова расхохотались, но Ахкеймион с трудом изобразил слабое подобие улыбки. Да что его, собственно, так разозлило?
   – Нет! – воскликнул он. – Что ты думаешь на самом деле?
   Келлхус помолчал, взял Серве за руку и оглядел присутствующих. Ахкеймион покосился на Серве и тут же отвернулся. Она смотрела на него очень внимательно.
   – Эта история учит, – серьезным, изменившимся голосом произнес Келлхус, – что есть разное мужество и разные понятия о чести.
   Он говорил так, что, казалось, заставил умолкнуть всех вокруг – едва ли не все Священное воинство.
   – Она учит, что все эти вещи – мужество, честь, даже любовь – лишь проблемы, а не абсолютные понятия. Вопросы.
   Ирисс решительно встряхнул головой. Он принадлежал к числу тех туго соображающих людей, которые постоянно путают рвение с проницательностью. Для других уже стало дежурным развлечением наблюдать, как он спорит с Келлхусом.
   – Мужество, честь, любовь – проблемы? А что же тогда решения? Трусость и развращенность?
   – Ирисс… – сказал Ксинем, начиная сердиться. – Кузен.
   – Нет, – отозвался Келлхус. – Трусость и развращенность – это тоже проблемы. А что касается решений… Вы, Ирисе, – вы решение. На самом деле все мы – решения. Каждая жизнь рисует набросок другого ответа, другого пути…
   – Так что же, все решения равны? – выпалил Ахкеймион. И удивился горечи, прозвучавшей в собственном голосе.
   – Это философский вопрос, – сказал Келлхус, улыбнувшись.
   Его улыбка развеяла возникшую неловкость.
   – Нет. Конечно же, нет. Некоторые жизни прожиты лучше других – в этом не может быть сомнений. Как вы думаете, почему мы поем песни? Почему чтим священные книги? Почему размышляем над жизнью Последнего Пророка?
   Примеры, понял Ахкеймион. Примеры жизней, несущих свет, дающих ответы… Он понимал, но не мог заставить себя произнести это вслух. В конце концов, он ведь колдун – пример жизни, которая ни на что не отвечает. Ахкеймион молча встал и ушел от костра. Его не волновало, что подумают другие. Его охватила острая потребность побыть в темноте, в одиночестве…
   Подальше от Келлхуса.
   А потом он осознал, что Ксинем так и не услышал его исповеди, что он по-прежнему наедине со своим знанием, – и опустился на колени у своей палатки.
   «Возможно, оно и к лучшему».
   Оборотни среди них. Келлхус. – Предвестник конца света. Ксинем наверняка решит, что он свихнулся.
   Из размышлений его вырвал женский голос.
   – Я видела, как ты смотришь на него.
   На него – в смысле, на Келлхуса. Ахкеймион оглянулся и увидел на фоне костра стройный силуэт Серве.
   – И что с того? – спросил он.
   Серве была рассержена – это было ясно по ее тону. Она что, ревнует? Ведь днем, пока они с Ксинемом шагают с колонной, она идет с рабами Ксинема.
   – Тебе не следует бояться, – сказала Серве. Ахкеймион облизал губы. На языке остался кислый привкус.
   Ксинем вместо вина пустил сегодня по кругу перрапту – омерзительный напиток.
   – Бояться чего?
   – Бояться любить его.
   Ахкеймион мысленно проклял бешено бьющееся сердце.
   – Ты меня недолюбливаешь, верно?
   Даже сейчас, в полумраке, она казалась слишком красивой, чтобы быть настоящей, – словно нечто, проходящее сквозь трещины мироздания, нечто дикое и белокожее. Ахкеймион впервые осознал, насколько сильно хочет ее.
   – Только… – Серве заколебалась, уставившись на примятую траву.
   Затем она подняла голову и на кратчайший миг взглянула на колдуна глазами Эсменет.
   – Только потому, что ты отказываешься видеть, – пробормотала она.
   «Что видеть?!» – хотелось закричать Ахкеймиону. Но Серве уже убежала.
   – Акка! – позвал Келлхус в полутьме. – Я слышал плач.
   – Пустяки, – хрипло отозвался Ахкеймион, все еще пряча лицо в ладонях.
   В какой-то момент – он сам не мог точно сказать, когда именно, – он выполз из палатки и свернулся калачиком у костра, от которого остались только угли. Теперь уже светало.
   – Это Сны?
   Ахкеймион протер лицо и полной грудью вдохнул холодный воздух.
   «Скажи ему!»
   – Д-да… Сны. Это Сны.
   Он чувствовал, как Келлхус смотрит на него сверху вниз, но не решался поднять голову. Когда Келлхус положил руку ему на плечо, Ахкеймион вздрогнул, но не отстранился.
   – Но это не просто Сны, Акка? Это что-то еще… Нечто большее.
   Горячие слезы потекли по щекам Ахкеймиона. Он ничего не ответил.
   – Ты не спал этой ночью… Ты не спишь уже много ночей, так ведь?
   Ахкеймион взглянул на усеянные шатрами поля и склоны холмов. На фоне серо-стального неба яркими пятнами вырисовывались знамена.
   Затем он перевел взгляд на Келлхуса.
   – Я вижу в твоем лице его кровь, и это наполняет меня одновременно и надеждой, и ужасом.
   Князь Атритау нахмурился.
   – Так, значит, все из-за меня… Этого я и боялся. Ахкеймион сглотнул и вступил в игру.
   – Да, – сказал он. – Но все не так просто. – Но почему? Что ты имеешь в виду?
   – Среди многих Снов, терзающих меня и моих братьев-адептов, есть один, который беспокоит нас в особенности. Это Сон о смерти Анасуримбора Кельмомаса II, Верховного короля Куниюрии, – о его смерти на полях Эленеота в 2146 году.
   Ахкеймион глубоко вздохнул и сердито потер глаза.
   – Видишь ли, Кельмомас был первым великим врагом Консульта и первой и самой знаменитой жертвой Не-бога. Первой! Он умер у меня на руках, Келлхус. Он был моим самым ненавистным и самым дорогим другом, и он умер у меня на руках!
   Он помрачнел и в замешательстве развел руками. – В смысле… я имел в виду – на руках у Сесватхи…
   – И это причиняет тебе боль? Что я…
   – Ты не понимаешь! П-послушай… Он, Кельмомас, сказал мне – то есть Сесватхе – перед тем, как умереть… Он сказал всем нам…
   Ахкеймион замотал головой, фыркнул и запустил пальцы в бороду.
   – На самом деле он продолжает это говорить каждую треклятую ночь, умирая снова и снова – и всегда первым! И… и он сказал…
   Ахкеймион поднял голову; он как-то резко перестал стыдиться своих слез. Если он не раскроет душу перед этим человеком – так похожим на Айенсиса и на Инрау! – то перед кем же еще?
   – Он сказал, что Анасуримбор – Анасуримбор, Келлхус! – вернется перед концом света.
   Лицо Келлхуса, на котором никогда прежде не отражалась борьба чувств, потемнело.
   – Что ты такое говоришь, Акка?
   – А ты не понял? – прошептал Ахкеймион. – Это ты, Келлхус. Тот самый Предвестник! И это означает, что все начинается заново…
   «Сейен милостивый!»
   – Второй Армагеддон, Келлхус… Я говорю о Втором Армагеддоне. Ты – его знак!
   Рука Келлхуса соскользнула с плеча Ахкеймиона.
   – Но, Акка, это лишено смысла. То, что я здесь, еще ничего не значит. Ничего. Сейчас я здесь, а прежде был в Атритау. А если мой род и вправду уходит корнями в настолько далекое прошлое, как ты утверждаешь, значит, Анасуримбор всегда был здесь, где бы это здесь ни находилось…
   Взгляд его помутнел, словно князь Атритау боролся с чем-то незримым. На миг его абсолютное самообладание дало сбой, и Келлхус сделался похож на любого человека, ошеломленного внезапно переменившимися обстоятельствами.
   – Это просто… – начал он и умолк, как будто ему не хватило дыхания продолжать.
   – Совпадение, – сказал Ахкеймион, прижавшись к его ногам.
   Ему почему-то ужасно хотелось обнять Келлхуса, поддержать и успокоить.
   – Именно так мне и показалось… Должен признаться, я был потрясен, впервые встретив тебя, но никогда не думал… Это казалось чересчур безумным! Но затем…
   – Что – затем?
   – Я обнаружил их. Я обнаружил Консульт… В ту ночь, когда вы праздновали победу Пройаса над императором, меня вызвали в Андиаминские Высоты – не кто иной, как сам Икурей Конфас – и привели в катакомбы. Очевидно, они обнаружили шпиона, причем такого, что император был убежден - без колдовства здесь не обошлось. Но колдовство оказалось ни при чем, и человек, которого мне показали, не был обычным шпионом…
   – Как так?
   – Сперва он назвал меня Чигра – так выглядело имя Сесватхи на агхурзое, искаженном языке шранков. Он каким-то образом разглядел во мне след Сесватхи… Затем он…
   Ахкеймион прикусил губу и замотал головой.
   – У него не было лица! У него была не плоть, а какая-то мерзость, Келлхус! Шпион, способный в точности подражать облику любого человека, без колдовства и колдовской Метки. Идеальный шпион!
   Когда-то Консульт убил первого советника императора и подменил его вот этим. Такие… такие существа могут быть где угодно! Здесь, в Священном воинстве, при дворах Великих фракций… Судя по тому, что нам известно, кто-то из них мог сделаться королем!
   «Или шрайей…»
   – Но почему я-то становлюсь Предвестником?
   – Потому что Консульт овладел Древней Наукой. Шранки, башраги, драконы, все мерзости инхороев – это артефакты Текне, Древней Науки, созданной в незапамятные времена, когда Эарвой правили нелюди. Считается, что она была уничтожена, когда куйюра-кимнои стерли инхороев с лица земли – еще до того, как был написан Бивень, Келлхус! Но шпионы-оборотни – это нечто новое. Неизвестные ранее артефакты Древней Науки. А раз Консульт заново открыл тайны Текне, есть вероятность, что они знают и как возродить Мог-Фарау…
   От этого имени у Ахкеймиона перехватило дыхание, словно от удара в грудь.
   – Не-бога, – сказал Келлхус.
   Ахкеймион сглотнул и поморщился, как если бы у него болело горло.
   – Да, Не-бога…
   – И теперь, раз Анасуримбор вернулся…
   – Эти домыслы превращаются в уверенность.
   Несколько тягостных мгновений Келлхус изучающе глядел на Ахкеймиона; лицо его было непроницаемо.
   – И что вы будете делать?
   – Мне поручено лишь наблюдать за Священным воинством, – сказал Ахкеймион. – Но решение все равно принимать мне… И есть вещь, которая непрестанно разрывает мое сердце.
   – Что же это за вещь?
   Ахкеймион изо всех сил старался выдержать взгляд ученика, но в его глазах было нечто… нечто не поддающееся описанию.
   – Я не сказал им о тебе, Келлхус. Я не сказал моим братьям, что Пророчество Кельмомаса исполнилось. И пока я молчу, я предаю их, Сесватху, себя, – он нервно рассмеялся – и, может быть, весь мир…
   – Но почему? – спросил Келлхус. – Почему ты им не сказал?
   Ахкеймион глубоко вздохнул.
   – Если я это сделаю, они придут за тобой, Келлхус.
   – Ну, может, так будет правильнее…
   – Ты не знаешь моих братьев, Келлхус.
   Найюр урс Скиоата лежал нагим в предрассветной полутьме, в шатре, который делил с Келлхусом, вглядывался в лицо спящей Серве и кончиком ножа убирал пряди, упавшие ей на лицо. Наконец он отложил нож и провел мозолистыми пальцами по щеке женщины. Та заворочалась, вздохнула и поплотнее закуталась в одеяло. Она так красива. Так похожа на его покинутую жену.
   Найюр смотрел на Серве; он был неподвижен, равно как и девушка, хотя она спала, а он бодрствовал. Все это время снаружи доносились голоса: Келлхус и колдун несли какую-то чушь.
   Все происходящее казалось ему чудом. Он не только пересек империю, он еще и плюнул под ноги императору, унизил Икурея Конфаса в присутствии высшего дворянства и получил все права и привилегии айнритийского принца. Теперь он ехал во главе самого огромного войска, какое ему только доводилось видеть. Войска, способного сокрушать города, уничтожать целые народы, убивать бессчетное множество людей. Войска, достойного песен памятливцев. Священного воинства.
   И воинство это шло на Шайме, цитадель кишаурим. Кишаурим!
   Анасуримбор Моэнгхус был кишаурим.
   Вопреки непомерным амбициям дунианина, его план, похоже, работал. В мечтах Найюр всегда шел за Моэнгхусом один. Иногда он убивал его молча, иногда – с какими-то словами. Всегда смерти ненавистного врага сопутствовало много крови. Но теперь все эти мечты казались ребяческими фантазиями. Келлхус был прав. Моэнгхус явно был не тем человеком, которого можно просто зарезать в переулке; он наверняка сделался крупной величиной. Властителем. Да разве могло быть иначе? Он ведь дунианин.
   Как и его сын, Келлхус.
   Кто скажет, насколько велико могущество Моэнгхуса? Конечно же, ему подвластны кишаурим и кианцы. Но есть ли его пешки в Священном воинстве?
   Служит ли ему Келлхус?
   Послать к ним сына. Есть ли для дунианина лучший способ уничтожить врагов?
   Во время советов у Пройаса кастовые дворяне-айнрити уже начали мгновенно замолкать, едва лишь раздавался голос Келлхуса. Они уже наблюдали за ним, когда думали, что он погружен в свои мысли, и шептались, когда думали, что он не слышит. При всем их самомнении, эти вельможи уже считались с ним, словно он обладал чем-то очень нужным. Каким-то образом Келлхус убедил их, что стоит выше обыденности и даже выше необычного. Дело было не только в том, что он заявил, будто, находясь в Атритау, увидел Священную войну во сне, и не только в его гнусной манере говорить так, словно он отец, играющий на слабостях и тщеславии своих детей. Дело было в том, что он говорил. В правде.
   – Но Бог благоволит к праведным! – однажды воскликнул во время совета Ингиабан, палатин Кетантейский.
   По настоянию Найюра они обсуждали, какую стратегию может применить Скаур, сапатишах Шайгека, для победы над ними.
   – Сам Сейен…
   – А вы, – перебил его Келлхус, – вы праведны?
   В Королевском шатре воцарилось странное, бесцельное ожидание.
   – Да, мы праведны, – отозвался палатин Кетантейский. – Если нет, то что, во имя Юру, мы здесь делаем?
   – Действительно, – сказал Келлхус. – Что мы здесь делаем? Найюр заметил краем глаза, как лорд Гайдекки повернулся к Ксинему; взгляд у него был обеспокоенный.
   Насторожившись, Ингиабан решил тянуть время и пригубил анпои.
   – Поднимаем оружие против язычников. Что же еще?
   – Так мы поднимаем оружие против язычников потому, что праведны?
   – И потому, что они нечестивы.
   Келлхус улыбнулся, сочувственно, но строго.
   – «Праведен тот, в ком не находят изъяна на путях Божьих…» Разве не так писал Сейен?
   – Да, конечно.
   – А кто определяет, есть ли в человеке изъян? Другие люди? Палатин Кетантейский побледнел.
   – Нет, – сказал он. – Только Бог и его пророки.
   – Так значит, мы не праведны?
   – Да… То есть я хотел сказать – нет…
   Сбитый с толку Ингиабан посмотрел на Келлхуса; на лице его читалась ужасающая откровенность.
   – Я хотел… Я уже не знаю, что я хотел сказать!
   Уступки. Всегда добивайтесь уступок. Накапливайте их.