Страница:
Альтал ласково взял экзарха Алейкона за руку и подвел к мраморному столу, за которым сидели Двейя, Эмдаль и Юдон. Он заметил, что Книга была накрыта куском плотной ткани.
— Ты неважно выглядишь, Алейкон, — проскрежетал Эмдаль.
— Где мы? — спросил Алейкон, в смятении оглядываясь вокруг.
— Мы сами толком не знаем, Алейкон, — сказал ему седоволосый Юдон. — Сейчас мы, похоже, находимся где-то далеко от реальности.
— Все зависит от того, как ты определяешь реальность, — сказал Эмдаль. — Божественная, ты не могла бы вернуть голову Алейкона на место? — спросил он Двейю. — Нам троим необходимо принять кое-какие решения, а Алейкон сейчас не совсем дееспособен.
— Возможно, мы с ним немного переборщили, — согласилась Двейя, глядя на страдальческое лицо Алейкона. — Больше вы не будете видеть кошмарных снов, Алейкон, — сказала она экзарху Коричневой Рясы. — Они уже сослужили свою службу, так что теперь можно от них избавиться.
Она протянула руку и сняла покрывало с Книги.
— Дайте мне свою руку, Алейкон, — сказала она ему.
Экзарх Коричневой Рясы протянул дрожащую руку, Двейя мягко взяла ее и положила ладонью на обтянутую белой кожей Книгу.
— Расслабьтесь, — сказала она. — Книга моего брата прогонит прочь все воспоминания о ваших кошмарах.
— Неужели это… — с трепетом в голосе начал было Юдон.
— Да, это Книга Дейвоса, — сказал ему Альтал. — Она довольно интересная, если вдуматься в ее содержание. Но поначалу скучновато. Братец Двейи не сразу подходит к сути.
— Ну не надо, — упрекнула его Двейя.
— Прости, — извинился Альтал.
На лице экзарха Алейкона вдруг отразилось удивление.
— Теперь, должно быть, хватит, — бесстрастно отметила Двейя. — Не стоит слишком торопиться. Вам, джентльмены, нужно обсудить практические вопросы, а религиозный экстаз не самое подходящее состояние для этого.
— А мне можно… — умоляюще попросил Юдон, протягивая руку к Книге, с неутолимой жаждой в глазах.
— Дай им потрогать ее, Эм, — попросил Альтал. — Если не дашь, они будут думать об этом все время, а нам нужно работать.
Двейя сурово взглянула на экзархов.
— Если вы действительно считаете, что вам необходимо дотронуться до Книги, что ж, дотроньтесь, — сказала она им, — но не заглядывайте.
При этих словах Альтал расхохотался.
— Что тут такого смешного? — спросила Двейя.
— Ничего, Эм, — ответил он с притворным недоумением. — Просто смешинка попала, вот и все.
Экзарх Эмдаль сидел за мраморным столом в башне Дома, и его лицо, изрезанное глубокими морщинами, было задумчиво.
— О том, чтобы Церковь отступила от своих изначальных целей, не может быть и речи, джентльмены, — печально заявил он Алейкону и Юдону. — Мы стремились произвести впечатление на богатых и власть предержащих, подражая им, и в конечном счете стали еще более высокомерными и преисполненными гордыни, чем они сами. Мы совершенно потеряли связь с простыми людьми, и это открыло путь врагам.
— Взгляни в лицо реальности, Эмдаль, — оборвал его пухлолицый Алейкон. — Церкви приходится существовать в реальном мире, каким бы несовершенным он ни был. Без поддержки со стороны аристократии мы просто не смогли бы исполнять свой долг.
— Но так ли уж мы в этом преуспели, Алейкон? — спросил его Эмдаль. — С моей точки зрения, все проходит мимо наших ушей.
— Мне кажется, мы немного уклоняемся от темы, — заметил Альтал. — Когда ваш дом объят пламенем, у вас нет времени на споры о том, какое ведро лучше взять, чтобы залить огонь водой. Почему бы нам не взглянуть на лица тех людей, что поджигают дом? Наверное, нам не помешает с ними познакомиться.
— Не думаю, что у нас есть на это время, Альтал, — возразил Юдон.
— Здесь, в Доме Эмми, время не имеет значения, — сказал ему Гер, — и расстояние тоже, впрочем, насколько я понимаю, это естественно, поскольку время и пространство — одно и то же. Все в мире находится в постоянном движении, потому что наш мир — это часть неба, а небо все время движется. Когда мы говорим о милях, на самом деле мы говорим о часах — о том, сколько времени требуется, чтобы добраться отсюда туда. Мне кажется, именно поэтому никто не может видеть Дом Эмми, поскольку, несмотря на то что Дом все время находится здесь, Эмми может сделать так, чтобы он одновременно был еще где-то.
— У этого мальчика все в порядке с головой, Альтал? — спросил Эмдаль.
— Просто он думает быстрее, чем кто-либо, экзарх Эмдаль. — ответил Альтал, — и он воспринимает идеи гораздо быстрее, чем все мы. Если вы немного побеседуете с ним, думаю, у вас глаза вылезут на лоб, когда вы будете уходить отсюда.
— Или все мозги встанут с ног на голову, — добавил Халор. — Мне кажется, Гер даже живет не в том же самом мире, что и мы. Его разум так быстр, что никто, кроме Двейи, не может за ним угнаться.
Три экзарха задумчиво посмотрели на мальчика.
— И не думайте, — твердо сказала им Двейя. — Не стройте иллюзий, джентльмены. Этот мальчик мой, и я его никому не отдам. Расскажи им про окна, Гер.
— Хорошо, Эмми. — Гер серьезно посмотрел на всех троих. — Поскольку Дом находится сразу везде, из окон можно видеть любое место, какое пожелает Эмми, поэтому мы можем узнать, что сейчас делают злые люди и что они собираются делать. В этих окнах самое замечательное то, что мы можем видеть и слышать злых людей, а они при этом даже не подозревают, что мы совсем рядом, — если только мы действительно не появляемся. — Гер нахмурился. — Это ужасно трудно объяснить, — сказал он. — Я знаю, что происходит, но не знаю, какими словами это объяснить остальным. Если Дом находится “везде”, разве это не означает, что он как бы нигде? Я хочу сказать, не то чтобы его действительно нигде не было, он только как бы нигде. Во всяком случае, в достаточной степени нигде, чтобы злые люди не могли нас видеть, когда мы на них смотрим.
— Мне кажется, слово, которое ты ищешь, — “вездесущность”, мальчик, — предположил Эмдаль. — Это обычный атрибут Бога. Если Бог везде, то человеку от него не спрятаться.
— Вы здорово мне помогли, мистер священник, — с благодарностью сказал Гер. — Мне казалось, я единственный, кому в голову приходят подобные мысли, а это очень одинокое чувство.
— По-моему, тебе лучше привыкать к этому, мальчик, — сказал ему Эмдаль. — По-видимому, ты способен инстинктивно воспринимать идеи, к которым другие люди могут лишь едва прикоснуться после того, как пытались постичь их всю жизнь. — Эмдаль с сожалением вздохнул. — Какого теолога мы могли бы из него сделать, если бы он сначала попал к нам в руки.
— Ему и без вас неплохо, Эмдаль, — сказала Двейя. — Не пытайтесь на него воздействовать.
— Мысль, никем не направляемая, может быть весьма опасной, — заявил Эмдаль.
— То же самое считают оба мои брата, — сказала она. — Геру повезло, что это я нашла его.
— Они действительно твои братья, Двейя? — спросил Эмдаль, почему-то понизив голос.
— Все немного сложнее, но слово “брат” неплохо подходит. А теперь, может быть, подойдем к окну и посмотрим, что там затевают “злые люди”?
Свет за окном затуманился, и стало темнее.
— Что происходит? — с тревогой в голосе спросил Юдон.
— Окно передвигается, ваше преосвященство, — объяснил Бхейд. — Оно перемещается из одного места в другое — и насколько я могу судить, из одного времени в другое тоже, учитывая изменение освещенности. — Он взглянул на Двейю. — Что именно мы видим, Божественная? — спросил он ее.
— Это город Лейда в южной части Центрального Перкуэйна, — ответила она, — а мы видим вчерашний вечер.
— Это Коман пробирается там по аллее, да, Эм? — спросил Альтал, вглядываясь в сумерки.
— Да, похоже на то, — отозвалась она. — Я искала Аргана, но у Дома есть свой собственный разум. Иногда Дейвос бывает ленив, и тогда для простоты Дом действует по своему усмотрению.
— Это идея для тебя, брат Бхейд, — хитро сказала Лейта. — Представь себе на минутку ленивое божество.
— Пожалуйста, Лейта, не надо, — взмолился Бхейд. — У меня и так голова кругом, и не влезай пока ко мне в голову. Тебе не следует знать, что там творится.
Экзарх Эмдаль в задумчивости взглянул на Бхейда и Лейту, но ничего не сказал.
В конце сумеречной, неухоженной аллеи Коман открыл какую-то полуразбитую дверь и вошел в какой-то дом.
Свет снова затуманился, и окно последовало за мозговой пиявкой Генда в убогую комнатенку, где его поджидал Арган.
— Нашел что-нибудь стоящее? — спросил Арган.
Белобородый Коман сел.
— Местный правитель называет себя герцогом, — ответил он. — Его зовут Арекад, и он так же глуп, как и остальные.
— А чего ты ожидал, старина? — отозвался светловолосый священник в алой рясе. — А как насчет здешнего скопаса?
— Это типичный церковник ордена Коричневой Рясы. Подлизывается к герцогу и вымогает у простолюдинов каждый пенни. Этот горшочек уже закипает, Арган. Одна хорошая проповедь, и он забурлит как следует.
По лицу Аргана скользнула слабая улыбка.
— Тебе не обязательно передавать это Генду, старина, но я никогда особенно не верил в открытые боевые действия. Всегда легче действовать изнутри. Пехалю и Гелте следовало оставаться в том же дремучем прошлом, откуда они родом. Если бы Генд прислушивался в первую очередь ко мне, Векти и Треборея были бы уже у нас в кармане, а остальные земли гостеприимно распахивали бы перед нами ворота.
— Возможно, но для нас с тобой, Арган, это не так уж важно. Это Генду приходится объясняться с Хозяином. Мне кажется, что скоро Хозяин потеряет терпение. Не вечно же нам подбирать объедки. Военные кампании в Векти и Треборее были пустой тратой времени, и это вина Генда, а не наша.
— Полностью с тобой согласен, старина, — сказал Арган. — Нам нужны людские души и разум, а не их тела, и ключ к ним находится в храме Двейи в Магу. Если мы с тобой преподнесем этот храм Хозяину в качестве подарка, он сразу же отправит нашего “славного полководца” в отставку.
— О, да мы, оказывается, честолюбивы? — заметил Коман.
— Я несравненно лучше подхожу для этой работы, чем Генд, старина. Ты знаешь это не хуже меня. Когда мы с этим разделаемся, я буду сидеть по правую руку от Дэвы в Нагараше, а ты — по левую, и весь мир покорится нам.
— Красивая картинка, Арган, но тебе еще нужно обставить Генда, а это не так-то просто.
— Альтал обставил его без особого труда.
— Ты ловок, Арган, но не настолько.
— Время покажет, старина. Так ты со мной?
— Во всем. Но если Генд узнает, что мы замышляем, ты сам по себе.
— Иначе и быть не может, старина. Пойдем к Генду, доложим о своих успехах. Однако я бы не стал представлять все в розовом цвете, надеюсь, ты понимаешь мой намек.
Альтал поворочался в своей постели и несколько раз взбил подушку. Потом, ворча про себя, он успокоился и медленно погрузился в сон.
В огромном храме в Магу, казалось, было безлюдно, но вдруг в него вошли две служанки с метлами, швабрами и тряпками. На них были передники, а волосы их были спрятаны под платки. И когда они вошли, Кинжал исполнил им серенаду. Одной из вошедших была бледная, светловолосая Лейта, а другой — безупречно прекрасная Двейя. И бледная Лейта со слезами села на каменный пол храма и взяла в руки платье тончайшего шитья. Рыдая, она оторвала от платья один рукав и бросила его в безмолвный воздух, и заплакал Кинжал, когда рукав тот исчез в воздухе. И лик Двейи был печален.
С плачем оторвала Лейта второй рукав от платья тончайшего шитья, и снова бросила она оторванный рукав в воздух, и снова заплакал Кинжал, и исчез рукав.
И обливаясь слезами, разорвала Лейта то платье тончайшего шитья на мелкие кусочки и бросила их вслед за исчезнувшими рукавами. И когда сделала она это, не стало больше платья тончайшего шитья, и бледная Лейта бросилась на пол перед алтарем и зарыдала безутешно, как дитя.
Но безупречно прекрасная Двейя не стала ее успокаивать, а подошла к алтарю. Она остановилась у алтаря и своей прекрасной рукой стала тщательно вытирать его.
И затем она подбросила то, что стерла с алтаря, в воздух, и было это словно пыль.
И тогда она сделала так, что окно, которое люди называли Бхейдом, распахнулось. И сильный ветер ворвался через это окно. И запел Кинжал, и пыли не стало больше.
И посмотрела Богиня вокруг с великим удовлетворением.
— А теперь, — молвила она, — мой храм снова безупречен и очищен от скверны.
ГЛАВА 39
— Ты неважно выглядишь, Алейкон, — проскрежетал Эмдаль.
— Где мы? — спросил Алейкон, в смятении оглядываясь вокруг.
— Мы сами толком не знаем, Алейкон, — сказал ему седоволосый Юдон. — Сейчас мы, похоже, находимся где-то далеко от реальности.
— Все зависит от того, как ты определяешь реальность, — сказал Эмдаль. — Божественная, ты не могла бы вернуть голову Алейкона на место? — спросил он Двейю. — Нам троим необходимо принять кое-какие решения, а Алейкон сейчас не совсем дееспособен.
— Возможно, мы с ним немного переборщили, — согласилась Двейя, глядя на страдальческое лицо Алейкона. — Больше вы не будете видеть кошмарных снов, Алейкон, — сказала она экзарху Коричневой Рясы. — Они уже сослужили свою службу, так что теперь можно от них избавиться.
Она протянула руку и сняла покрывало с Книги.
— Дайте мне свою руку, Алейкон, — сказала она ему.
Экзарх Коричневой Рясы протянул дрожащую руку, Двейя мягко взяла ее и положила ладонью на обтянутую белой кожей Книгу.
— Расслабьтесь, — сказала она. — Книга моего брата прогонит прочь все воспоминания о ваших кошмарах.
— Неужели это… — с трепетом в голосе начал было Юдон.
— Да, это Книга Дейвоса, — сказал ему Альтал. — Она довольно интересная, если вдуматься в ее содержание. Но поначалу скучновато. Братец Двейи не сразу подходит к сути.
— Ну не надо, — упрекнула его Двейя.
— Прости, — извинился Альтал.
На лице экзарха Алейкона вдруг отразилось удивление.
— Теперь, должно быть, хватит, — бесстрастно отметила Двейя. — Не стоит слишком торопиться. Вам, джентльмены, нужно обсудить практические вопросы, а религиозный экстаз не самое подходящее состояние для этого.
— А мне можно… — умоляюще попросил Юдон, протягивая руку к Книге, с неутолимой жаждой в глазах.
— Дай им потрогать ее, Эм, — попросил Альтал. — Если не дашь, они будут думать об этом все время, а нам нужно работать.
Двейя сурово взглянула на экзархов.
— Если вы действительно считаете, что вам необходимо дотронуться до Книги, что ж, дотроньтесь, — сказала она им, — но не заглядывайте.
При этих словах Альтал расхохотался.
— Что тут такого смешного? — спросила Двейя.
— Ничего, Эм, — ответил он с притворным недоумением. — Просто смешинка попала, вот и все.
Экзарх Эмдаль сидел за мраморным столом в башне Дома, и его лицо, изрезанное глубокими морщинами, было задумчиво.
— О том, чтобы Церковь отступила от своих изначальных целей, не может быть и речи, джентльмены, — печально заявил он Алейкону и Юдону. — Мы стремились произвести впечатление на богатых и власть предержащих, подражая им, и в конечном счете стали еще более высокомерными и преисполненными гордыни, чем они сами. Мы совершенно потеряли связь с простыми людьми, и это открыло путь врагам.
— Взгляни в лицо реальности, Эмдаль, — оборвал его пухлолицый Алейкон. — Церкви приходится существовать в реальном мире, каким бы несовершенным он ни был. Без поддержки со стороны аристократии мы просто не смогли бы исполнять свой долг.
— Но так ли уж мы в этом преуспели, Алейкон? — спросил его Эмдаль. — С моей точки зрения, все проходит мимо наших ушей.
— Мне кажется, мы немного уклоняемся от темы, — заметил Альтал. — Когда ваш дом объят пламенем, у вас нет времени на споры о том, какое ведро лучше взять, чтобы залить огонь водой. Почему бы нам не взглянуть на лица тех людей, что поджигают дом? Наверное, нам не помешает с ними познакомиться.
— Не думаю, что у нас есть на это время, Альтал, — возразил Юдон.
— Здесь, в Доме Эмми, время не имеет значения, — сказал ему Гер, — и расстояние тоже, впрочем, насколько я понимаю, это естественно, поскольку время и пространство — одно и то же. Все в мире находится в постоянном движении, потому что наш мир — это часть неба, а небо все время движется. Когда мы говорим о милях, на самом деле мы говорим о часах — о том, сколько времени требуется, чтобы добраться отсюда туда. Мне кажется, именно поэтому никто не может видеть Дом Эмми, поскольку, несмотря на то что Дом все время находится здесь, Эмми может сделать так, чтобы он одновременно был еще где-то.
— У этого мальчика все в порядке с головой, Альтал? — спросил Эмдаль.
— Просто он думает быстрее, чем кто-либо, экзарх Эмдаль. — ответил Альтал, — и он воспринимает идеи гораздо быстрее, чем все мы. Если вы немного побеседуете с ним, думаю, у вас глаза вылезут на лоб, когда вы будете уходить отсюда.
— Или все мозги встанут с ног на голову, — добавил Халор. — Мне кажется, Гер даже живет не в том же самом мире, что и мы. Его разум так быстр, что никто, кроме Двейи, не может за ним угнаться.
Три экзарха задумчиво посмотрели на мальчика.
— И не думайте, — твердо сказала им Двейя. — Не стройте иллюзий, джентльмены. Этот мальчик мой, и я его никому не отдам. Расскажи им про окна, Гер.
— Хорошо, Эмми. — Гер серьезно посмотрел на всех троих. — Поскольку Дом находится сразу везде, из окон можно видеть любое место, какое пожелает Эмми, поэтому мы можем узнать, что сейчас делают злые люди и что они собираются делать. В этих окнах самое замечательное то, что мы можем видеть и слышать злых людей, а они при этом даже не подозревают, что мы совсем рядом, — если только мы действительно не появляемся. — Гер нахмурился. — Это ужасно трудно объяснить, — сказал он. — Я знаю, что происходит, но не знаю, какими словами это объяснить остальным. Если Дом находится “везде”, разве это не означает, что он как бы нигде? Я хочу сказать, не то чтобы его действительно нигде не было, он только как бы нигде. Во всяком случае, в достаточной степени нигде, чтобы злые люди не могли нас видеть, когда мы на них смотрим.
— Мне кажется, слово, которое ты ищешь, — “вездесущность”, мальчик, — предположил Эмдаль. — Это обычный атрибут Бога. Если Бог везде, то человеку от него не спрятаться.
— Вы здорово мне помогли, мистер священник, — с благодарностью сказал Гер. — Мне казалось, я единственный, кому в голову приходят подобные мысли, а это очень одинокое чувство.
— По-моему, тебе лучше привыкать к этому, мальчик, — сказал ему Эмдаль. — По-видимому, ты способен инстинктивно воспринимать идеи, к которым другие люди могут лишь едва прикоснуться после того, как пытались постичь их всю жизнь. — Эмдаль с сожалением вздохнул. — Какого теолога мы могли бы из него сделать, если бы он сначала попал к нам в руки.
— Ему и без вас неплохо, Эмдаль, — сказала Двейя. — Не пытайтесь на него воздействовать.
— Мысль, никем не направляемая, может быть весьма опасной, — заявил Эмдаль.
— То же самое считают оба мои брата, — сказала она. — Геру повезло, что это я нашла его.
— Они действительно твои братья, Двейя? — спросил Эмдаль, почему-то понизив голос.
— Все немного сложнее, но слово “брат” неплохо подходит. А теперь, может быть, подойдем к окну и посмотрим, что там затевают “злые люди”?
Свет за окном затуманился, и стало темнее.
— Что происходит? — с тревогой в голосе спросил Юдон.
— Окно передвигается, ваше преосвященство, — объяснил Бхейд. — Оно перемещается из одного места в другое — и насколько я могу судить, из одного времени в другое тоже, учитывая изменение освещенности. — Он взглянул на Двейю. — Что именно мы видим, Божественная? — спросил он ее.
— Это город Лейда в южной части Центрального Перкуэйна, — ответила она, — а мы видим вчерашний вечер.
— Это Коман пробирается там по аллее, да, Эм? — спросил Альтал, вглядываясь в сумерки.
— Да, похоже на то, — отозвалась она. — Я искала Аргана, но у Дома есть свой собственный разум. Иногда Дейвос бывает ленив, и тогда для простоты Дом действует по своему усмотрению.
— Это идея для тебя, брат Бхейд, — хитро сказала Лейта. — Представь себе на минутку ленивое божество.
— Пожалуйста, Лейта, не надо, — взмолился Бхейд. — У меня и так голова кругом, и не влезай пока ко мне в голову. Тебе не следует знать, что там творится.
Экзарх Эмдаль в задумчивости взглянул на Бхейда и Лейту, но ничего не сказал.
В конце сумеречной, неухоженной аллеи Коман открыл какую-то полуразбитую дверь и вошел в какой-то дом.
Свет снова затуманился, и окно последовало за мозговой пиявкой Генда в убогую комнатенку, где его поджидал Арган.
— Нашел что-нибудь стоящее? — спросил Арган.
Белобородый Коман сел.
— Местный правитель называет себя герцогом, — ответил он. — Его зовут Арекад, и он так же глуп, как и остальные.
— А чего ты ожидал, старина? — отозвался светловолосый священник в алой рясе. — А как насчет здешнего скопаса?
— Это типичный церковник ордена Коричневой Рясы. Подлизывается к герцогу и вымогает у простолюдинов каждый пенни. Этот горшочек уже закипает, Арган. Одна хорошая проповедь, и он забурлит как следует.
По лицу Аргана скользнула слабая улыбка.
— Тебе не обязательно передавать это Генду, старина, но я никогда особенно не верил в открытые боевые действия. Всегда легче действовать изнутри. Пехалю и Гелте следовало оставаться в том же дремучем прошлом, откуда они родом. Если бы Генд прислушивался в первую очередь ко мне, Векти и Треборея были бы уже у нас в кармане, а остальные земли гостеприимно распахивали бы перед нами ворота.
— Возможно, но для нас с тобой, Арган, это не так уж важно. Это Генду приходится объясняться с Хозяином. Мне кажется, что скоро Хозяин потеряет терпение. Не вечно же нам подбирать объедки. Военные кампании в Векти и Треборее были пустой тратой времени, и это вина Генда, а не наша.
— Полностью с тобой согласен, старина, — сказал Арган. — Нам нужны людские души и разум, а не их тела, и ключ к ним находится в храме Двейи в Магу. Если мы с тобой преподнесем этот храм Хозяину в качестве подарка, он сразу же отправит нашего “славного полководца” в отставку.
— О, да мы, оказывается, честолюбивы? — заметил Коман.
— Я несравненно лучше подхожу для этой работы, чем Генд, старина. Ты знаешь это не хуже меня. Когда мы с этим разделаемся, я буду сидеть по правую руку от Дэвы в Нагараше, а ты — по левую, и весь мир покорится нам.
— Красивая картинка, Арган, но тебе еще нужно обставить Генда, а это не так-то просто.
— Альтал обставил его без особого труда.
— Ты ловок, Арган, но не настолько.
— Время покажет, старина. Так ты со мной?
— Во всем. Но если Генд узнает, что мы замышляем, ты сам по себе.
— Иначе и быть не может, старина. Пойдем к Генду, доложим о своих успехах. Однако я бы не стал представлять все в розовом цвете, надеюсь, ты понимаешь мой намек.
Альтал поворочался в своей постели и несколько раз взбил подушку. Потом, ворча про себя, он успокоился и медленно погрузился в сон.
В огромном храме в Магу, казалось, было безлюдно, но вдруг в него вошли две служанки с метлами, швабрами и тряпками. На них были передники, а волосы их были спрятаны под платки. И когда они вошли, Кинжал исполнил им серенаду. Одной из вошедших была бледная, светловолосая Лейта, а другой — безупречно прекрасная Двейя. И бледная Лейта со слезами села на каменный пол храма и взяла в руки платье тончайшего шитья. Рыдая, она оторвала от платья один рукав и бросила его в безмолвный воздух, и заплакал Кинжал, когда рукав тот исчез в воздухе. И лик Двейи был печален.
С плачем оторвала Лейта второй рукав от платья тончайшего шитья, и снова бросила она оторванный рукав в воздух, и снова заплакал Кинжал, и исчез рукав.
И обливаясь слезами, разорвала Лейта то платье тончайшего шитья на мелкие кусочки и бросила их вслед за исчезнувшими рукавами. И когда сделала она это, не стало больше платья тончайшего шитья, и бледная Лейта бросилась на пол перед алтарем и зарыдала безутешно, как дитя.
Но безупречно прекрасная Двейя не стала ее успокаивать, а подошла к алтарю. Она остановилась у алтаря и своей прекрасной рукой стала тщательно вытирать его.
И затем она подбросила то, что стерла с алтаря, в воздух, и было это словно пыль.
И тогда она сделала так, что окно, которое люди называли Бхейдом, распахнулось. И сильный ветер ворвался через это окно. И запел Кинжал, и пыли не стало больше.
И посмотрела Богиня вокруг с великим удовлетворением.
— А теперь, — молвила она, — мой храм снова безупречен и очищен от скверны.
ГЛАВА 39
— Хорошо ли вам спалось, джентльмены? — хитро спросил Альтал у экзархов на следующее утро, когда они собрались в столовой.
— Вообще-то неплохо, — ответил седоволосый Юдон, — если не считать того, что я видел очень странный сон. Почему-то я никак не могу выбросить его из головы.
— Дайте-ка, угадаю. Две девушки-служанки приводили в порядок храм. Одна из них разрывала рубашку, а другая смахивала пыль с алтаря. Примерно так?
— Откуда вы это узнали? — изумленно спросил Юдон.
— Не только вы видели сон этой ночью. Такое уже бывало раньше, но на этот раз сон был, вероятно, подарком Двейи. У нас и до этого бывали такие странные сновидения, но их наводил на нас Дэва. Лучше бы вам никогда не видеть тех снов.
— Вы должны знать все, что касается сновидений, Юдон, — прохрипел экзарх Эмдаль. — Вы, священники Белой Рясы, делаете больше денег на толковании снов, нежели на составлении гороскопов. А что это за странный звук, который был в том сне, Альтал?
— Пение Кинжала, Эмдаль. В сновидениях Дэвы звук был совершенно другой. Большинство снов ничего не значат, но если они начинают тебе напевать, то пора обратить на них внимание. Сновидения, как правило, являются альтернативой реальности. Те, с которыми мы сталкивались раньше, были попытками Генда изменить некоторые события в прошлом, чтобы трансформировать будущее. Иногда сны бывают весьма явными, но тот, что мы видели прошлой ночью, был, похоже, одним из самых сложных. Эмми, конечно, мыслит гораздо тоньше, чем ее братья. Если я правильно прочел сновидение прошлой ночи, это связано с очищением храма Двейи в Магу.
— Но это наш храм! — возразил экзарх Алейкон.
— Может быть, пока. Но несколько тысяч лет назад это был храм Двейи. Если ей заблагорассудится взять его себе обратно, вы окажетесь на улице. Во всяком случае, вчера мы говорили о метафорах, и это, видимо, лучший способ объяснить ночное сновидение. Двейя и Лейта действительно собираются очистить наш храм, но без всяких тряпок и швабр. За многие годы ваш орден пророс коррупцией насквозь. Вы слишком интересовались деньгами и властью, а ваше отношение к простому люду открыло двери для подручного Генда Аргана. Это лишенный сана священник, и он умеет проповедовать. Его проповеди во многом основаны на разоблачении несправедливости, творимой вашим орденом, и они нашли своих благодарных слушателей. Генд пытался захватить Векти и Треборею с помощью войска. Теперь он пытается совершить революцию в обществе, а это гораздо опаснее. Очевидно, на сей раз Двейя собирается вмешаться сама, а если она возьмется подметать храм, она вычистит его до самого основания. Она сметет все, что ее оскорбляет, и вы, священники Коричневой Рясы, очень даже можете оказаться в одной мусорной куче вместе с Арганом и Команом.
— Дейвос этого не допустит! — воскликнул Алейкон.
— На вашем месте, ваше преосвященство, я не был бы так уверен в этом. Двейя и ее братец частенько спорят, но они все равно любят друг друга. Дейвос — это Бог, который далеко, а Двейя участвует во всем сама. Если вы ее обидите, она предпримет свои шаги, и Дейвос не будет ей мешать.
Три экзарха с беспокойством посмотрели на Двейю, но она лишь слегка улыбнулась и ничего не сказала. — С помощью своего сновидения Эмми пыталась заглянуть в будущее, правда? — предположил Гер, обращаясь к Альталу. — То есть это еще не произошло, так? Это ведь похоже на тот сон, который мы видели, когда злая тетя поставила ногу на шею Андине?
— Наверное, ты прав, Гер, — согласился Альтал. — Эмми часто перескакивает из одного времени в другое, так что иногда ей даже трудно определить, где именно она находится. На сей раз здесь было какое-то ощущение того, что “это еще не произошло”, и у меня сильное чувство, что во всем этом будет каким-то образом замешан брат Бхейд.
— Не сейчас, любовь моя, — прошептал голос Двейи. Прежде чем мы доберемся до этого, должны произойти кое-какие события. Сразу после завтрака поднимайся в башню — посмотрим, что делает Арган.
— Как тебе угодно, Эм, — согласился Альтал.
— Где мы находимся, сержант Халор? — спросил Бхейд, когда они присоединились к упрямому арумцу, стоявшему у западного окна башни.
— В Дейле, — ответил Халор. — Когда кто-то все-таки проснулся и поджег Бхаго, крестьяне собрали награбленное и пошли в северо-восточном направлении. Оборонительные укрепления Дейла — всего лишь ширма, и я не думаю, что город продержится слишком долго. Там находятся Арган и Коман, и мне кажется, Арган готовится произнести речь, чтобы разжечь крестьянский гнев.
— Это называется проповедь, Халор, — сказал Бхейд с немного болезненным выражением на лице.
Халор пожал плечами.
— Неважно, — равнодушно ответил он. — Я арумец и не слишком хорошо разбираюсь в религиозной терминологии. Когда выскакивает какой-нибудь идиот и начинает кричать: “Мой бог лучше, чем твой!”, я не обращаю большого внимания — разве только прячу свой кошелек подальше.
— Мудрая предосторожность, — пробормотал Альтал. — Но мне любопытно было бы посмотреть, насколько ловок Арган. Ему ведь удалось взбудоражить весь Перкуэйн так что, вероятно, он весьма красноречив.
— А вот и они, — доложил Элиар, стоя у окна.
— Мне кажется, джентльмены, вам тоже не мешало бы послушать для сравнения, — предложил Альтал экзархам. — Уверен, он изо всех сил постарается затронуть как можно больше больных мест.
Огромная толпа разъяренных крестьян наводнила замерзшие поля Северного Перкуэйна и хлынула к мрачным стенам города Дейла. То тут, то там в толпе мелькали роскошные одежды: очевидно, среди добычи, захваченной в прибрежных городах, была и одежда всяких знатных господ.
Лицо экзарха Алейкона побледнело.
— Я не знал, что их так много, — сказал он с некоторой тревогой. — Эта толпа нескончаемая!
— Сейчас зима, Алейкон, — прохрипел Эмдаль. — Им больше нечего делать.
Сержант Халор глядел на людской океан, надвигавшийся на Дейл.
— По-моему, мы оказались в трудном положении, — печально сказал он. — Они не умеют воевать, и единственное, что их интересует, — это грабеж, и вместе с тем в восстании, похоже, участвуют все крестьяне Перкуэйна до единого. О том, чтобы воевать с этой толпой, не может быть и речи. Во всем Аруме не найдется столько профессиональных солдат, чтобы противопоставить их этой толпе, а среди вождей кланов нет таких глупцов, которые бы даже попытались это сделать. Аристократы, похоже, всегда забывают о том, как много существует на свете крестьян. Стоит только поднять крестьянство на бунт и указать им какую-то цель, их уже не остановить.
— Сдается мне, Алейкон, вы встали не на ту сторону, — Довольно бесцеремонно заметил Юдон. — У перкуэйнской знати в руках все деньги, но крестьяне давят своей численностью. На вашем месте я бы удирал со всех ног.
— Коман, — загадочно произнесла Лейта, — и Арган.
— Где? — спросил Бхейд.
— Вон там, впереди толпы, — ответила она, выглядывая в окно. — Там, — сказала она, указывая. — Они едут вон в той крестьянской повозке.
— Мы не могли бы немного приблизиться к ним, мэм? — спросил Халор у Двейи. — Мне кажется, нам не мешает послушать, что они говорят.
— Конечно, сержант, — согласилась она и сделала жест в сторону окна.
Пейзаж под ними на мгновение затуманился, а затем снова прояснился, и они оказались прямо над дребезжащей телегой, которая, трясясь и подпрыгивая, катилась по мерзлой земле; ее тащила пара изможденных волов, устало бредущих в сторону Дейла.
— Твои люди знают, что они должны делать? — спрашивал Арган у Комана.
Арган был одет в искусно залатанную красную рясу, к тому же он, похоже, несколько недель не брился.
— Ты напрасно так беспокоишься, — ответил Коман. — Я устроил все в точности так, как ты хочешь.
Коман был одет в лохмотья, кое-где подвязанные обрывками бечевки.
— Только задавай вопросы, Арган; ты получишь желаемые ответы. Мне кажется, тебе нужно немного подогреть этих грязных свиней. Их энтузиазм начинает угасать, а это бесконтрольное мародерство в прибрежных городах уже сокращает численность наших рядов. Крестьяне, которым нечего терять, пойдут за кем угодно, но крестьянин, который только что набил кошелек золотом, как правило, желает прожить подольше, чтобы иметь время его потратить.
— Я смогу их зажечь, старина, — доверительно ответил Арган. — Если захочу, я могу заговорить даже птиц, чтобы они упали с деревьев. Нет ли сейчас Генда где-нибудь поблизости?
Коман отрицательно покачал своей седеющей головой.
— Не так близко, чтобы я мог его обнаружить. По-моему, он все еще в Нагараше, пытается загладить свою вину в смерти Яхага. Хозяин недоволен.
— Какой ужас, — с язвительной усмешкой ответил Арган.
— Для нас все складывается неплохо, да? Как только мы преподнесем Хозяину в подарок храм Двейи, он, пожалуй, решит, что Генд и вовсе ему не нужен.
— Прежде чем праздновать, Арган, давай подождем, пока Магу будет у нас в руках, — ответил Коман. — Ты же знаешь, Альтал все еще на воле, а ему удавалось обхитрить Генда на каждом шагу. Чтобы взять храм в Магу, тебе нужно обмануть его, а я не уверен, что ты к этому готов.
— Похоже, у вас неплохая репутация в стане врага, Альтал, — хрипло произнес Эмдаль.
— Я неплох, — неодобрительно отозвался Альтал. — И всем это известно.
— Сверни в сторонку, Коман, — приказал Арган, когда их повозка была уже примерно в полумиле от ворот Дейла. — Давай поднимемся на вершину этого холма, чтобы все могли меня видеть.
— Хорошо, — согласился Коман.
— Сделай так, чтобы все могли меня слышать, — добавил Арган.
— Нет проблем, — сказал Коман, разворачивая усталых волов.
— Что-то я не совсем понимаю, — проскрипел экзарх Эмдаль. — Эта толпа простирается на много миль вокруг, и ни один человек не может говорить так громко, чтобы его услышали на таком расстоянии.
— Об этом позаботится Коман, ваше преосвященство, — сказала ему Лейта.
— Как?
Она пожала плечами.
— Я не совсем уверена, — призналась она.
— Это один из его трюков, Эмдаль, — сказал Альтал.
— А ты можешь такое сделать?
— Возможно, если очень захочу. Но мне понадобится спросить у Эмми соответствующее слово. Здесь замешаны Книги, и поэтому тут всегда все непросто.
— Значит, это какое-то чудо?
— Ну, можно сказать и так. Но лучше поговорим об этом в другой раз. Давайте послушаем, что скажет Арган.
Когда их тряская повозка добралась до вершины холма, светловолосый Арган натянул на голову рваный капюшон, чтобы скрыть лицо, и задумчиво встал в повозке, в то время как люди Комана успокаивали неуправляемую толпу. Когда некоторый порядок был установлен, Арган скинул капюшон и поднял голову с выражением благородного страдания на лице.
— Братья и сестры мои, — произнес он срывающимся от волнения голосом.
Толпа притихла.
— Братья и сестры мои, — повторил Арган. — Много страданий мы вынесли в наших поисках справедливости. Теперь уж самый разгар зимы, и холодный северный ветер терзает нашу плоть, а от замерзшей земли коченеют наши босые ноги. Необутые и полураздетые, мы с боями шли через весь Перкуэйн, а жестокая зима кружила над нами. Нас мучают голод и жажда, но утолить их не могут ни хлеб, ни вода. Наш голод и наша жажда гораздо глубже. Но что же это за недостижимая цель, которой мы жаждем?
— Справедливость! — громоподобным голосом проревел какой-то дородный крестьянин.
— Слово найдено верно, брат мой, — согласился Арган. — Да, справедливость. Но кто стоит поперек нашей дороги к простой справедливости?
— Знать! — крикнул другой крестьянин.
— О да, — согласился Арган, — те, кто называют себя благородными. Однако, по правде говоря, я не вижу особого благородства в том, что они творили с нами испокон веков. Благодатная земля Перкуэйна плодородна, она приносит нам пищу в изобилии, но какая доля той пищи достается нам?
— Ничего! — взвизгнула неряшливая женщина с нечесаными, спутанными волосами.
— Хорошо сказано, сестра моя, — согласился Арган. — Ничего — вот наша доля. Ничего на завтрак и ничего на ужин. Мы сыты по горло этим “ничем”. Мы тратим свою жизнь, борясь за урожай, который дает богатая земля Перкуэйна, а в награду получаем бочки, наполненные “ничем”. Те кто называют себя благородными, отняли у нас все, но им еще мало. А когда нам уже нечего им отдать, они бьют нас кнутом и дубиной — не для того, чтобы удовлетворить свою жадность, а для того, чтобы насытить свою жажду жестокости. И это вы называете благородством?
— Нет! — раздались сотни голосов.
— И должны ли мы относиться с почтением к этим грязным негодяям?
— Нет!
— Мы умираем от голода посреди изобилия, братья и сестры мои, а те, кто называет себя благородными, непомерно угнетают нас, потому что считают, что это их богоданное право. В Перкуэйне лучше быть собакой или лошадью, чем простым человеком. Но давайте посмотрим на это поглубже, братья и сестры. Мы всю свою жизнь прожили под пятой своих угнетателей, и мы знаем их хорошо. Кто-нибудь из вас видел хоть одного господина, который мог бы отличить правую руку от левой?
— Вообще-то неплохо, — ответил седоволосый Юдон, — если не считать того, что я видел очень странный сон. Почему-то я никак не могу выбросить его из головы.
— Дайте-ка, угадаю. Две девушки-служанки приводили в порядок храм. Одна из них разрывала рубашку, а другая смахивала пыль с алтаря. Примерно так?
— Откуда вы это узнали? — изумленно спросил Юдон.
— Не только вы видели сон этой ночью. Такое уже бывало раньше, но на этот раз сон был, вероятно, подарком Двейи. У нас и до этого бывали такие странные сновидения, но их наводил на нас Дэва. Лучше бы вам никогда не видеть тех снов.
— Вы должны знать все, что касается сновидений, Юдон, — прохрипел экзарх Эмдаль. — Вы, священники Белой Рясы, делаете больше денег на толковании снов, нежели на составлении гороскопов. А что это за странный звук, который был в том сне, Альтал?
— Пение Кинжала, Эмдаль. В сновидениях Дэвы звук был совершенно другой. Большинство снов ничего не значат, но если они начинают тебе напевать, то пора обратить на них внимание. Сновидения, как правило, являются альтернативой реальности. Те, с которыми мы сталкивались раньше, были попытками Генда изменить некоторые события в прошлом, чтобы трансформировать будущее. Иногда сны бывают весьма явными, но тот, что мы видели прошлой ночью, был, похоже, одним из самых сложных. Эмми, конечно, мыслит гораздо тоньше, чем ее братья. Если я правильно прочел сновидение прошлой ночи, это связано с очищением храма Двейи в Магу.
— Но это наш храм! — возразил экзарх Алейкон.
— Может быть, пока. Но несколько тысяч лет назад это был храм Двейи. Если ей заблагорассудится взять его себе обратно, вы окажетесь на улице. Во всяком случае, вчера мы говорили о метафорах, и это, видимо, лучший способ объяснить ночное сновидение. Двейя и Лейта действительно собираются очистить наш храм, но без всяких тряпок и швабр. За многие годы ваш орден пророс коррупцией насквозь. Вы слишком интересовались деньгами и властью, а ваше отношение к простому люду открыло двери для подручного Генда Аргана. Это лишенный сана священник, и он умеет проповедовать. Его проповеди во многом основаны на разоблачении несправедливости, творимой вашим орденом, и они нашли своих благодарных слушателей. Генд пытался захватить Векти и Треборею с помощью войска. Теперь он пытается совершить революцию в обществе, а это гораздо опаснее. Очевидно, на сей раз Двейя собирается вмешаться сама, а если она возьмется подметать храм, она вычистит его до самого основания. Она сметет все, что ее оскорбляет, и вы, священники Коричневой Рясы, очень даже можете оказаться в одной мусорной куче вместе с Арганом и Команом.
— Дейвос этого не допустит! — воскликнул Алейкон.
— На вашем месте, ваше преосвященство, я не был бы так уверен в этом. Двейя и ее братец частенько спорят, но они все равно любят друг друга. Дейвос — это Бог, который далеко, а Двейя участвует во всем сама. Если вы ее обидите, она предпримет свои шаги, и Дейвос не будет ей мешать.
Три экзарха с беспокойством посмотрели на Двейю, но она лишь слегка улыбнулась и ничего не сказала. — С помощью своего сновидения Эмми пыталась заглянуть в будущее, правда? — предположил Гер, обращаясь к Альталу. — То есть это еще не произошло, так? Это ведь похоже на тот сон, который мы видели, когда злая тетя поставила ногу на шею Андине?
— Наверное, ты прав, Гер, — согласился Альтал. — Эмми часто перескакивает из одного времени в другое, так что иногда ей даже трудно определить, где именно она находится. На сей раз здесь было какое-то ощущение того, что “это еще не произошло”, и у меня сильное чувство, что во всем этом будет каким-то образом замешан брат Бхейд.
— Не сейчас, любовь моя, — прошептал голос Двейи. Прежде чем мы доберемся до этого, должны произойти кое-какие события. Сразу после завтрака поднимайся в башню — посмотрим, что делает Арган.
— Как тебе угодно, Эм, — согласился Альтал.
— Где мы находимся, сержант Халор? — спросил Бхейд, когда они присоединились к упрямому арумцу, стоявшему у западного окна башни.
— В Дейле, — ответил Халор. — Когда кто-то все-таки проснулся и поджег Бхаго, крестьяне собрали награбленное и пошли в северо-восточном направлении. Оборонительные укрепления Дейла — всего лишь ширма, и я не думаю, что город продержится слишком долго. Там находятся Арган и Коман, и мне кажется, Арган готовится произнести речь, чтобы разжечь крестьянский гнев.
— Это называется проповедь, Халор, — сказал Бхейд с немного болезненным выражением на лице.
Халор пожал плечами.
— Неважно, — равнодушно ответил он. — Я арумец и не слишком хорошо разбираюсь в религиозной терминологии. Когда выскакивает какой-нибудь идиот и начинает кричать: “Мой бог лучше, чем твой!”, я не обращаю большого внимания — разве только прячу свой кошелек подальше.
— Мудрая предосторожность, — пробормотал Альтал. — Но мне любопытно было бы посмотреть, насколько ловок Арган. Ему ведь удалось взбудоражить весь Перкуэйн так что, вероятно, он весьма красноречив.
— А вот и они, — доложил Элиар, стоя у окна.
— Мне кажется, джентльмены, вам тоже не мешало бы послушать для сравнения, — предложил Альтал экзархам. — Уверен, он изо всех сил постарается затронуть как можно больше больных мест.
Огромная толпа разъяренных крестьян наводнила замерзшие поля Северного Перкуэйна и хлынула к мрачным стенам города Дейла. То тут, то там в толпе мелькали роскошные одежды: очевидно, среди добычи, захваченной в прибрежных городах, была и одежда всяких знатных господ.
Лицо экзарха Алейкона побледнело.
— Я не знал, что их так много, — сказал он с некоторой тревогой. — Эта толпа нескончаемая!
— Сейчас зима, Алейкон, — прохрипел Эмдаль. — Им больше нечего делать.
Сержант Халор глядел на людской океан, надвигавшийся на Дейл.
— По-моему, мы оказались в трудном положении, — печально сказал он. — Они не умеют воевать, и единственное, что их интересует, — это грабеж, и вместе с тем в восстании, похоже, участвуют все крестьяне Перкуэйна до единого. О том, чтобы воевать с этой толпой, не может быть и речи. Во всем Аруме не найдется столько профессиональных солдат, чтобы противопоставить их этой толпе, а среди вождей кланов нет таких глупцов, которые бы даже попытались это сделать. Аристократы, похоже, всегда забывают о том, как много существует на свете крестьян. Стоит только поднять крестьянство на бунт и указать им какую-то цель, их уже не остановить.
— Сдается мне, Алейкон, вы встали не на ту сторону, — Довольно бесцеремонно заметил Юдон. — У перкуэйнской знати в руках все деньги, но крестьяне давят своей численностью. На вашем месте я бы удирал со всех ног.
— Коман, — загадочно произнесла Лейта, — и Арган.
— Где? — спросил Бхейд.
— Вон там, впереди толпы, — ответила она, выглядывая в окно. — Там, — сказала она, указывая. — Они едут вон в той крестьянской повозке.
— Мы не могли бы немного приблизиться к ним, мэм? — спросил Халор у Двейи. — Мне кажется, нам не мешает послушать, что они говорят.
— Конечно, сержант, — согласилась она и сделала жест в сторону окна.
Пейзаж под ними на мгновение затуманился, а затем снова прояснился, и они оказались прямо над дребезжащей телегой, которая, трясясь и подпрыгивая, катилась по мерзлой земле; ее тащила пара изможденных волов, устало бредущих в сторону Дейла.
— Твои люди знают, что они должны делать? — спрашивал Арган у Комана.
Арган был одет в искусно залатанную красную рясу, к тому же он, похоже, несколько недель не брился.
— Ты напрасно так беспокоишься, — ответил Коман. — Я устроил все в точности так, как ты хочешь.
Коман был одет в лохмотья, кое-где подвязанные обрывками бечевки.
— Только задавай вопросы, Арган; ты получишь желаемые ответы. Мне кажется, тебе нужно немного подогреть этих грязных свиней. Их энтузиазм начинает угасать, а это бесконтрольное мародерство в прибрежных городах уже сокращает численность наших рядов. Крестьяне, которым нечего терять, пойдут за кем угодно, но крестьянин, который только что набил кошелек золотом, как правило, желает прожить подольше, чтобы иметь время его потратить.
— Я смогу их зажечь, старина, — доверительно ответил Арган. — Если захочу, я могу заговорить даже птиц, чтобы они упали с деревьев. Нет ли сейчас Генда где-нибудь поблизости?
Коман отрицательно покачал своей седеющей головой.
— Не так близко, чтобы я мог его обнаружить. По-моему, он все еще в Нагараше, пытается загладить свою вину в смерти Яхага. Хозяин недоволен.
— Какой ужас, — с язвительной усмешкой ответил Арган.
— Для нас все складывается неплохо, да? Как только мы преподнесем Хозяину в подарок храм Двейи, он, пожалуй, решит, что Генд и вовсе ему не нужен.
— Прежде чем праздновать, Арган, давай подождем, пока Магу будет у нас в руках, — ответил Коман. — Ты же знаешь, Альтал все еще на воле, а ему удавалось обхитрить Генда на каждом шагу. Чтобы взять храм в Магу, тебе нужно обмануть его, а я не уверен, что ты к этому готов.
— Похоже, у вас неплохая репутация в стане врага, Альтал, — хрипло произнес Эмдаль.
— Я неплох, — неодобрительно отозвался Альтал. — И всем это известно.
— Сверни в сторонку, Коман, — приказал Арган, когда их повозка была уже примерно в полумиле от ворот Дейла. — Давай поднимемся на вершину этого холма, чтобы все могли меня видеть.
— Хорошо, — согласился Коман.
— Сделай так, чтобы все могли меня слышать, — добавил Арган.
— Нет проблем, — сказал Коман, разворачивая усталых волов.
— Что-то я не совсем понимаю, — проскрипел экзарх Эмдаль. — Эта толпа простирается на много миль вокруг, и ни один человек не может говорить так громко, чтобы его услышали на таком расстоянии.
— Об этом позаботится Коман, ваше преосвященство, — сказала ему Лейта.
— Как?
Она пожала плечами.
— Я не совсем уверена, — призналась она.
— Это один из его трюков, Эмдаль, — сказал Альтал.
— А ты можешь такое сделать?
— Возможно, если очень захочу. Но мне понадобится спросить у Эмми соответствующее слово. Здесь замешаны Книги, и поэтому тут всегда все непросто.
— Значит, это какое-то чудо?
— Ну, можно сказать и так. Но лучше поговорим об этом в другой раз. Давайте послушаем, что скажет Арган.
Когда их тряская повозка добралась до вершины холма, светловолосый Арган натянул на голову рваный капюшон, чтобы скрыть лицо, и задумчиво встал в повозке, в то время как люди Комана успокаивали неуправляемую толпу. Когда некоторый порядок был установлен, Арган скинул капюшон и поднял голову с выражением благородного страдания на лице.
— Братья и сестры мои, — произнес он срывающимся от волнения голосом.
Толпа притихла.
— Братья и сестры мои, — повторил Арган. — Много страданий мы вынесли в наших поисках справедливости. Теперь уж самый разгар зимы, и холодный северный ветер терзает нашу плоть, а от замерзшей земли коченеют наши босые ноги. Необутые и полураздетые, мы с боями шли через весь Перкуэйн, а жестокая зима кружила над нами. Нас мучают голод и жажда, но утолить их не могут ни хлеб, ни вода. Наш голод и наша жажда гораздо глубже. Но что же это за недостижимая цель, которой мы жаждем?
— Справедливость! — громоподобным голосом проревел какой-то дородный крестьянин.
— Слово найдено верно, брат мой, — согласился Арган. — Да, справедливость. Но кто стоит поперек нашей дороги к простой справедливости?
— Знать! — крикнул другой крестьянин.
— О да, — согласился Арган, — те, кто называют себя благородными. Однако, по правде говоря, я не вижу особого благородства в том, что они творили с нами испокон веков. Благодатная земля Перкуэйна плодородна, она приносит нам пищу в изобилии, но какая доля той пищи достается нам?
— Ничего! — взвизгнула неряшливая женщина с нечесаными, спутанными волосами.
— Хорошо сказано, сестра моя, — согласился Арган. — Ничего — вот наша доля. Ничего на завтрак и ничего на ужин. Мы сыты по горло этим “ничем”. Мы тратим свою жизнь, борясь за урожай, который дает богатая земля Перкуэйна, а в награду получаем бочки, наполненные “ничем”. Те кто называют себя благородными, отняли у нас все, но им еще мало. А когда нам уже нечего им отдать, они бьют нас кнутом и дубиной — не для того, чтобы удовлетворить свою жадность, а для того, чтобы насытить свою жажду жестокости. И это вы называете благородством?
— Нет! — раздались сотни голосов.
— И должны ли мы относиться с почтением к этим грязным негодяям?
— Нет!
— Мы умираем от голода посреди изобилия, братья и сестры мои, а те, кто называет себя благородными, непомерно угнетают нас, потому что считают, что это их богоданное право. В Перкуэйне лучше быть собакой или лошадью, чем простым человеком. Но давайте посмотрим на это поглубже, братья и сестры. Мы всю свою жизнь прожили под пятой своих угнетателей, и мы знаем их хорошо. Кто-нибудь из вас видел хоть одного господина, который мог бы отличить правую руку от левой?