Гейдж Элизабет. Табу

   Фройнд был творческим началом в Голливуде. Он получил не одного «Оскара», часто уводя награды из-под носа более могущественных боссов шоу-бизнеса с их более дорогостоящей продукцией. Фройнд радовался полученным «Оскарам» потому, что они означали признание высокого уровня его кинолент и творческих возможностей его коллектива. Гораздо меньше он думал о том, что эти награды прославляли его имя. В творчеством отношении его киностудия была престижнее более влиятельных студий, и знатоки стремились увидеть каждый новый фильм, снятый «Монак пикчерз».
   Но был еще один момент, касавшийся личности Фройнда, который побудил Джозефа Найта воспользоваться его услугами.
   Оскар Фройнд ненавидел Брайана Хэйса.
   Эта вражда началась пятнадцать лет назад, в те времена, когда они были энергичными молодыми руководителями киностудий, боровшимися за выживание в эпоху немого кино. Наибольшее значение в этой битве имело противостояние между Фройндом и одной могущественной теневой фигурой в Нью-Йорке, крупным финансистом, владевшим более чем тремястами кинотеатрами на Восточном побережье. Фройнд такими возможностями не обладал, и потому он встретился с Хэйсом и спросил, согласен ли он стать его партнером. Если дело выгорит, объединенные усилия могли бы сделать их владельцами крупнейшей киностудии в Голливуде.
   Хэйс медлил с ответом, говоря, что ему необходимо время, чтобы убедить своего партнера, Адольфа Германа, согласиться с идеей альянса с Фройндом и его «Монак пикчерз». Фройнд решил позволить себе небольшой отдых и улетел в Мехико.
   Но когда он возвратился в Голливуд, его ожидали невеселые новости. Хэйс заключил сепаратную сделку с нью-йоркским финансистом. Хотя Фройнд не получил никаких реальных, а тем более официальных подтверждений своей догадки, но было очевидно, что Хэйсу удалось тайными и, возможно, нелегальными путями добиться желаемого – убрать Фройнда со своего пути.
   Под руководством Хэйса «Континентал пикчерз» стала одной из крупнейших киностудий Голливуда. Оскар Фройнд так никогда и не сумел наверстать упущенную возможность. Он молча наблюдал, как Хэйс мало-помалу становился патриархом шоу-бизнеса и столпом общества, тогда как он сам был вынужден бороться изо всех сил, чтобы выбраться из мрака неизвестности. К концу эпохи немого кино «Континентал пикчерз» утвердила свой статус «главы киностудий», тогда как «Монак пикчерз» оставалась своего рода неудачливой «подружкой невесты», которую уважали за ее творческий уровень, но никогда не принимали всерьез в финансовом отношении.
   Ненависть Оскара Фройнда к Брайану Хэйсу с годами только усиливалась.
   Оскар Фройнд любил кинематограф. Он любил все, что связано с его работой, и не боялся запачкать рук самыми черновыми ее моментами. Его можно было увидеть на съемочной площадке, среди сценаристов – когда работа у них стопорилась, он даже мог помогать в монтаже фильма, когда ему казалось, что там нуждаются в его советах. Он часто подшучивал над своим вторжением в компетенцию других, но все, находившиеся под его началом на «Монак», очень ценили его мнение. Его слово во всем, что касалось процесса создания фильма, было веским и неоспоримым – не один раз он, обладая безошибочным чутьем, спасал киноленты от рутины и серости. Результат проявлялся в билетной кассе.
   Но ни незаурядный талант Фройнда, ни его трудолюбие не могли поднять «Монак пикчерз» вровень с «Континентал» в табели о рангах. Он не мог тягаться с финансовой мощью империи Хэйса. Он мог только надеяться смутить своего соперника высоким уровнем своей продукции и отдельными финансовыми успехами фильмов его студии. Это все, что Фройнд мог противопоставить могучему и влиятельному конкуренту.
   Но теперь возможность мести постучалась в его двери. Она пришла в лице совершенно незнакомого человека.
   Найт обнаружил, что увидеться с Фройндом гораздо легче, чем с Хэйсом. Фройнд разительно отличался от всесильного главы «Континентал пикчерз». Он радушно встретил Джо в своем офисе на студии, непрезентабельной комнатушке, заваленной рукописями и носившей отпечаток его офиса на Тин Пэн Элли, где он работал двадцать пять лет назад в фирме грамзаписи в атмосфере непрекращавшейся спешки. Фройнд был известен своим непритязательным образом жизни, который он приветствовал и у своих подчиненных, особенно у звезд.
   – Что я могу сделать для вас, мистер Найт? – спросил Фройнд. Он говорил немного нетерпеливо и не без сознания собственной значимости. – Боюсь, что я ограничен во времени.
   – Я не отниму у вас его много, – сказал Джозеф Найт. – И надеюсь, что смогу предложить вам то, что вас заинтересует.
   Он принялся излагать Фройнду сценарий, кардинально отличающийся от предложенного Хэйсу. Новый замысел был не менее блистательным, чем предыдущий.
   Это была правдивая история, повествовавшая о тяжелых временах Депрессии и их влиянии на судьбы двух влюбленных. Героиня была молоденькой девушкой из богатой семьи, безумно любившей молодого, красивого человека из другого сословия. Когда семья девушки вмешалась и разлучила их, юноша отправился на поиски удачи. Пока юноша постепенно становился миллионером, Депрессия окончательно расстроила финансовые дела семьи его возлюбленной. По жестокой иронии судьбы герой возвратился с триумфом просить руки героини и обнаружил, что в его отсутствие она вышла замуж за бедного поклонника, которому ее обнищавшая теперь семья не отказала. Таким образом, юноша пожертвовал свою судьбу золотому идолу, которого собирался использовать как средство в борьбе за свою любовь.
   Оскар Фройнд слушал Найта, куря сигарету за сигаретой. Его живой ум оценивал сценарий. Это был символ всей трагедии Депрессии, меткая характеристика самой Америки – «страны многочисленных возможностей», где часто деньги или их отсутствие вставали между людьми. Основная мысль фильма, который предстояло снять, заключалась в том, что материальные блага не могут соединить людей друг с другом. Только любовь.
   Когда Джозеф Найт закончил, Оскар Фройнд кивнул головой.
   – Это поистине блестящий замысел, – сказал он. – Я не боюсь называть вещи своими именами. Я имею достаточно опыта в своем деле, чтобы увидеть подлинные ценности. Это достойная идея. Она может принести кому-то много денег.
   Фройнд глубоко вздохнул.
   – Но только не мне, – добавил он. – И не сейчас. Наступила пауза. Они смотрели друг на друга, не отводя взгляда.
   – Отчего же не вам? – спросил Найт.
   – Потому что я занят, – ответил Фройнд. – Я занят по уши своими собственными фильмами, каждый из них более многообещающий, чем предыдущий. Если бы вы только знали, как я завален работой… Я просто не в состоянии сделать то, о чем вы просите. У меня нет ни свободных средств, ни возможностей. По крайней мере, сейчас. Может быть, через год или два…
   Джозеф Найт с улыбкой покачал головой.
   – Это нужно сделать сейчас, – сказал он. – Я не прошу вас вкладывать в это дело ни цента. Я прошу лишь показать фильм в своих кинотеатрах. Весь финансовый риск я беру на себя. Я сам найду актеров. Я найду инвесторов. Я буду ответствен за любые потери. Все, в чем я нуждаюсь – это ваши возможности для съемки и четыре сотни кинотеатров для проката.
   Фройнд казался заинтригованным.
   – И что вы будете от этого иметь? – спросил он.
   – Я буду продюсером, – ответил Найт. – Я беру на себя художественный уровень. Я распределяю роли. Это будет мой фильм.
   Фройнд взглянул скептически.
   – И у вас есть опыт в подобных делах? – спросил он.
   – Достаточно, – сказал Найт. Его собственная бравада изумила его, но он не подал и вида.
   На лице Фройнда появилось озадаченное выражение.
   – А что будет, если фильм провалится? – проговорил он. – Я не привык получать плевок в лицо.
   Найт улыбнулся.
   – Вы слышали сценарий, – заметил он. – Может это провалиться?
   Фройнд ничего не ответил. Он был уверен, что у будущей картины был шанс стать хитом. Публика была готова увидеть на экране суровую правду о Депрессии, которая довела большинство людей до нищеты.
   – Позвольте мне облегчить для вас дело так, как это только возможно, – продолжал Найт. – Вам нет необходимости связывать с фильмом ни ваше имя, ни название вашей студии до тех пор, пока он не будет окончен. Вы сами решите, стоит ли он того. Весь риск я беру на себя.
   Фройнд более внимательно посмотрел на посетителя.
   – И какова будет моя доля, если фильм будет иметь успех? – спросил он.
   – Вы сами назовете ее, – улыбнулся Найт.
   Фройнд назвал процент. Найт ответил половиной. Оскар Фройнд улыбнулся. Это было как раз то, что он хотел получить за использование названия студии, ее ресурсов и проката готовой продукции.
   Фройнд услышал теперь достаточно, чтобы понять: то, что было ему предложено – слишком хорошо для того, чтобы это было правдой. Но, на удивление, он теперь казался менее заинтересованным, чем прежде. Его лицо приняло какое-то отрешенное выражение.
   Джозеф Найт понимал, что означал этот взгляд. Фройнд готовился отказать ему. Не имело значения, как сильно отличался он от глав других голливудских киностудий. Он не осмеливался нарушить неписаный закон, связывавший воедино представителей шоу-бизнеса. Он не имел права позволить независимому продюсеру, в данном случае Джозефу Найту, проникнуть в свою студию. Он мог купить у Найта права и делать фильм сам – но не доверить ему возможность «Монак», дабы Найт стал новой крупной фигурой на голливудском небосклоне.
   – Я впечатлен тем, что вы мне предложили, – начал Фройнд осторожно. – Но я не убежден, что бомба сработает.
   – Быть может, вы перемените свое мнение, когда узнаете последнее звено головоломки, – парировал Найт.
   Фройнд поднял брови.
   – Что там еще у вас за пазухой? – спросил он. Джозеф Найт откинулся в кресле.
   – Новый грандиозный замысел Брайана Хэйса, – сказал он. – Это самая дорогостоящая затея его студии за семь последних лет. Костюмированная драма из времен русской революции. Она появится в прокате на будущее Рождество. В ней будут сниматься Мойра Талбот и Гай Лэйвери. Рекламная шумиха будет не сравнима ни с чем до того. Я знаю каждое слово сценария фильма.
   – Как это может быть? – спросил Фройнд.
   – Потому что я сам написал его, – улыбнулся Найт. Оскар Фройнд напрягся.
   – Быть может, вы расскажете мне поподробнее обо всем этом, – предложил он.
   В нескольких хорошо взвешенных словах Джозеф Найт рассказал Фройнду об идее, которую он принес Брайану Хэйсу. Он описал внушительную костюмную драму и в особенности ее неожиданный трагический финал. Без тени возмущения Найт рассказал также о том, что Хэйс присвоил его собственность, не заплатив ни гроша.
   Он сказал даже больше. Он поведал Фройнду о том, что эта собственность была представлена боссам Хэйса на сверхсекретном совещании в Нью-Йорке, была одобрена, что фильм выйдет, ориентировочно, к следующему Рождеству. Он ознакомил Фройнда с составом актеров, предположительными местами съемок, именами режиссеров и продюсера. Короче, он описал Фройнду сверхсекретное, лелеемое детище Хэйса в мельчайших деталях и красках.
   – Но как вы узнали обо всем этом? – спросил Фройнд.
   – Пустяки, – сказал Найт с еле уловимой улыбкой. – Главное – это то, что лента Хэйса будет вашим главным конкурентом на следующее Рождество. А между тем я знаю кое-что… Это по-новому освещает всю проблему.
   – Что же это? – спросил Фройнд нетерпеливо.
   – Три недели назад на встрече со своими консультантами в вопросах сценария Хэйс согласился изгнать трагический конец истории и заменить его любимым голливудским – «мальчик не расстается с девочкой» – финалом.
   Фройнд, сидя на кончике стула, неотрывно смотрел Найту в глаза.
   – Но ведь весь сюжет держится на этом конце! – воскликнул он. – Без него характеры – мыльные пузыри. О чем эти ослы думают, хотел бы я знать?
   – Они делают то, что подсказывает им их инстинкт, – усмехнулся Найт. – Они топят свой шанс, вместо того чтобы им воспользоваться. Они собираются сунуть публике то, что она, по их мнению, хочет.
   Неожиданно маленькие живые глазки Фройнда сверкнули из-под бровей. Интересно, откуда этот Найт знает, что Хэйс и его люди собираются избавиться от концовки его сценария? Не он ли сам нарочно подсунул им эту историю, зная, что они с ней сделают? Может ли он быть настолько умным?
   Но Оскар Фройнд не задал по этому поводу ни одного вопроса.
   – Итак, вы собираетесь предложить публике кое-что получше, чем «Континентал», – сказал он. – Вы собираетесь принять бой и оставить Хэйса с носом.
   Найт улыбнулся.
   – Мне говорили, что вы умный человек, мистер Фройнд, – сказал он. – Я думаю, что вы меня правильно поняли.
   Оскар Фройнд напряженно думал. Шанс, который был у него сейчас в руках, выпадает только раз в жизни. И без какого-либо риска для него лично. Если он поддержит фильм Найта и обскачет костюмированную драму, это будет для главы «Континентал» большим конфузом. И добавит еще одно яркое перо в его собственную шляпу.
   – Вы сами – умный человек, – сказал он Найту. – Вы – никто в кинематографе. В этом городе никогда не слышали о вас. Между тем вы приходите ко мне и говорите, что оба самых грандиозных фильма, которые могут появиться к следующему Рождеству – ваши. Один – украденный Хэйсом, и другой – тот, который я должен пустить в прокат.
   Найт ничего не ответил. Выражение лица его было спокойным, словно двое мужчин говорили о погоде.
   В этот момент давняя ненависть к Брайану Хэйсу пересилила в душе Фройнда приверженность негласному закону голливудских судей относительно независимых продюсеров.
   – Хорошо, – сказал он. – Я помогу вам. При условии, что вы вкладываете деньги и подписываете документы, гласящие, что берете на себя ответственность за любые убытки, которые может понести моя студия. Взамен вы получаете мои возможности, прокат и любую помощь, которая потребуется от меня.
   – Есть еще одно важное условие, – добавил Найт. – Замысел должен содержаться в строжайшей тайне. Мне нужна максимальная секретность. Никто не должен знать ничего о съемках. До тех пор, пока мы сами не дадим им знать. Неожиданность – ключ к успеху.
   Фройнд кивнул. Коварный план вынашивал его гость.
   – Хорошо, – сказал он. – Никто, кроме нас, не будет знать ни о самом замысле, ни о его деталях. Если хотя бы слово просочится, вы будете знать, что это я проболтался.
   Найт улыбнулся. Ему понравилась честность Фройнда. Ему говорили, что Фройнд был струей свежего воздуха в затхлой атмосфере Голливуда. Сегодня он убедился в этом собственными глазами. Этот человек собирался воспользоваться шансом, держа все в полном секрете.
   Они обменялись рукопожатием.
   – Мне бы, конечно, хотелось знать, откуда вы получили информацию о делах Хэйса, – вернулся к прежнему вопросу Оскар Фройнд.
   Найт улыбнулся.
   – Почему вы не хотите, чтобы это было только моей головной болью? – спросил он.
   – Конечно – если только это надежная информация, – проговорил он. – Не забывайте, ведь это – ваши деньги.
   Найт опять улыбнулся. Выражение его глаз произвело впечатление на Фройнда. Только теперь он понял, что видит перед собой человека, который однажды может стать одной из наиболее ярких и сильных фигур в Голливуде. Незаурядный талант в сочетании с умом и ловкостью был как раз той силой, которая подняла ввысь Талберга и Майера.
   При обычных обстоятельствах Оскар Фройнд, подобно любому другому главе голливудской киностудии, сделал бы все, что в его власти, чтобы встать на пути подобного новичка. Но в лице Джозефа Найта явился самый крупный шанс Фройнда – и, возможно, последний – отомстить Брайану Хэйсу за грязные дела прошлого, которые испортили всю его дальнейшую карьеру. И он собирался не упустить свой шанс.
   – Партнеры? – спросил Найт, протягивая руку.
   – Партнеры, – согласился Оскар Фройнд, горячо пожимая эту руку. В этом рукопожатии он ощутил всю силу личности Найта. Ему пришло в голову, что он знавал и ловких предпринимателей, и блестящих художников в Голливуде за свою долгую творческую жизнь. Но никогда еще эти два качества – ловкость и вдохновение – не соединялись в одном лице – до сих пор, до Джозефа Найта.
   Он проводил посетителя до ворот студии и попрощался с ним. Затем поспешил в офис набрасывать план работы. За последние годы давно он не был так радостно возбужден.
   Когда Джозеф Найт возвращался в отель, он чувствовал удовлетворение, смешанное с приливом непривычной в последнее время бодрости. Он был на пороге самого грандиозного скачка, финансового триумфа своей карьеры. С другой стороны, неприступная крепость Голливуда была готова вот-вот сдаться, отворив ему свои наглухо замурованные ворота. Он шел на этот штурм, обладая великолепной идеей и заключив необычайно важный альянс. Два альянса.
   Первый – с Оскаром Фройндом, его студией, ее возможностями и его ненавистью к Брайану Хэйсу. Второй – с Дарией Кейн.

6

   Голливуд, каким его увидели по приезде Кейт Гамильтон и Мелани, разительно отличался от Голливуда, который наблюдал Джозеф Найт из окна «Беверли-Уилтшир-отеля», – не говоря уже о роскошном Голливуде Брайана Хэйса.
   Это был Голливуд дешевых квартир и меблирашек, огромный спрут с длинными грязными щупальцами улиц, чьи здания знавали лучшие времена, а обитатели этих халуп уже имели билет в одну сторону – в никуда.
   Это был Голливуд погибающих талантов и звездных надежд, талантов, доверчиво принесших свои мечты о славе на алтарь прожорливого чудовища по имени шоу-бизнес. Сюда стекалась молодежь, подгоняемая мечтами о том, чтобы стать «кем-то», вооруженная хорошенькой внешностью и, иногда, подлинным дарованием, опытом игры в школьных или в самодеятельных театрах. Но за благообразным обликом чудовища скрывалась его порочная, продажная сущность. Черная ирония судьбы многих состояла в том, что казавшийся усыпанным розами путь оказывался верной и быстрой дорожкой к смерти – моральной или физической. Редко кто из переживших крах своих надежд мог целым и невредимым возвратиться домой.
   Это был Голливуд бездарных режиссеров, невежественных постановщиков и назойливых мелких рекламных агентов, которые раскатывали с дешевым шиком в подержанных «мерседесах», чтобы поразить своих подружек. Это был Голливуд жидких талантов и слетавшихся на огонь низкосортных независимых продюсеров, эксплуатировавших зараженных звездной болезнью «деток» (распространенное голливудское название для жаждущих славы простаков), заключавших с ними кабальные контракты, обещая взамен крошечные роли, состоявшие из двух-трех реплик или вовсе бессловесных статистов.
   Это был мир холодного, расчетливого шоу-бизнеса. Он также включал в себя несколько тысяч профессионалов на крупных киностудиях, некоторые из которых были действительно богаты. Но эта кучка счастливчиков, окруженная толпой рекламных и прочих агентов, представляла собой исключение из общего жесткого правила.
   Большинство же голливудских актеров работало по контракту с крупными киностудиями, с жалованьем, достаточным, чтобы находиться на уровне жизни средних слоев общества, и не имело никаких гарантий постоянной занятости. Многие из этих, иногда действительно одаренных, людей были рады получить роль во второразрядных фильмах (даже в одном или двух), прежде чем их карьера рушилась, подточенная не пользующимся спросом амплуа, сменой распределяющего роли или неумолимым бегом времени. И за каждым актером, работающим по контракту, стояли тысячи неудачников, которые не смогли найти работы вовсе.
   Голливуд, «мир неисчислимых возможностей», в действительности был местом, настолько заполненным хорошенькими лицами, точеными фигурками и необработанными талантами, что только один из миллиона исполнителей мог реально построить здесь успешную карьеру.
   Но «детки» не думали о реальности. Их привела сюда мечта. И эта мечта не вяла даже после того, как жесткая реальность со всей очевидностью показывала им, что сказка не имеет никаких шансов стать явью. В этом была самая большая ирония Голливуда, «фабрики грез». Огромное море надеющихся было буквально пожрано этой мечтой, – так что даже тысячи унижений и оскорблений не могли развеять ее или умалить их надежды на успех, реальная возможность которого таяла день ото дня.
   Таков был Голливуд, чья продажность и коррумпированность стали уже притчей во языцех, – обратная сторона луны, изнанка «фабрики грез». Это было место, смертельно опасное для юности и чистоты, где лишь жалкая тень надежды на звездный успех была умело подброшенной приманкой для тысяч доверчивых «деток», слетавшихся сюда как мухи на мед. Их эксплуатировали самым безжалостным образом. Эта эксплуатация была моральной, профессиональной и почти всегда– сексуальной.
   Город был, в сущности, гигантской ловушкой, зыбучими песками, выдаваемыми за царство нирваны. Хотя его чары могли завлекать лишь один тип жертвы – «деток», эти жертвы существовали в бесчисленном количестве среди нации, искалеченной Депрессией. Голливуд процветал, тогда как его послушные рабы агонизировали в грязных, жалких углах.
   В отличие от большинства вновь прибывших Кейт была неприятно поражена тем, что ей пришлось увидеть. Она была уже опытной молодой женщиной двадцати лет, совершенно равнодушной к его соблазнам, потому что ее больше не привлекали воздушные замки фата-морганы.
   Кейт вошла в эту оранжерею окруженная невидимой броней, делавшей ее невосприимчивой к разъедавшей искусственный мирок коррупции. Эта броня образовалась на ее живой коже из-за одинокого детства, внезапной потери «родного» дома, несчастного брака с Квентином и мучительной муки за то, что она сделала с Крисом Хеттингером.
   Прошло то время, когда ее можно было приманить призраком обещаний, как кролика приманивают морковкой. Потому что у Кейт не осталось иллюзий. Не осталось вовсе. Она давно рассталась с девичеством и вместе с ним – со способностью мечтать о Прекрасном принце, о подвигах любви или о ее суррогате – Успехе.
   И потому грязная изнанка Голливуда, коренастые домишки у подножий легендарных холмов произвели на нее эффект не более шокирующий, чем сотни других местечек, где она жила, – с тех пор как начались ее странствия. Нарядный фасад Голливуда, навязываемый туристам, смотрящим из окон туристических автобусов, которые петляли по Бель-Эйр и Брентвуду, мимо китайских ресторанчиков Громана, ворот киностудии и надписи «Голливуд» среди холмов, производил на Кейт так же мало впечатления, как Лувр или Нотр-Дам на парижан, – они проходили мимо них тысячи раз без какого-либо желания зайти внутрь, чтобы сфотографироваться или купить открытки.
   Для Кейт Голливуд был таким же местом, как любое другое. И она вела себя там так же, как и везде. Она быстро нашла работу официантки в популярном ресторане «Уилтшир-бульвар» и с удовольствием обнаружила, что ее доход превосходен – голливудская студийная публика приходила сюда на ленч и обед, разгоряченные разговорами о «собственности», «таланте» и «идеях». Они обожали производить впечатление на своих приятелей, давая ей большие чаевые.
   На красоту Кейт клиенты не обращали никакого внимания– красивых девушек было в Голливуде навалом. Но то уважение и радушие, которое она проявляла к клиентам, внушали симпатию. Им нравились ее хорошие манеры – хотелось прийти еще. Все это укрепляло ее репутацию отличной официантки.
   Кейт была единственной, кто был равнодушен к ловушкам Голливуда. Ее подруга Мелани с головой ушла в бурную деятельность – тусовалась среди невольничьего рынка жаждущих работы «деток», искала агентов, пыталась записаться в класс актерского мастерства, постоянно читала «Всякую всячину» и «Голливудский репортер», – и конечно же, часами могла обсуждать голливудские слухи. И незримо для себя оказывалась перед мучительной проблемой – каждый день уносил по крупицам ее честь, достоинство, самоуважение. В жертву желанию «казаться милой» распределяющему роли, ассистентам режиссеров и рекламным агентам приносилось все.
   Довольно странно, но Кейт, которая одна не разделяла лихорадочных надежд и проводила свои дни за работой так же спокойно и однообразно, как она это делала в Северной Дакоте и Иллинойсе, сделалась своего рода матерью для Мелани и ее друзей. Частенько вечерами, приходя с работы, она обнаруживала их ждущими ее возвращения, чтобы излить ей свои печали. Они рассказывали ей о своем детстве, своих родителях (Кейт начинала понимать, что притягательность Голливуда была особенно сильна для тех молодых людей, которых в детстве не любили и унижали), о своих мечтах и крушениях этих надежд, разбивавшихся о ежедневные мелкие разочарования.
   Кейт была хорошей слушательницей, ее выдержанность и надежность вызывали желание довериться ей. Видимо, ее неуязвимость для голливудского дурмана побуждала многих поверять ей свои самые сокровенные мысли и мечты. В ней была независимость ума, которой они сами хотели бы обладать.