Страница:
Перрин перевел взгляд с Джил на себя и назад на Саламандра, затем внезапно застонал и закрыл глаза руками. Гертсин проговорил еще несколько эльфийских слов и щелкнул пальцами. У него в руке появился золотой меч, который казался сделанным из затвердевшего света. Он взмахнул им, разрубая ниточки, привязывавшие Джил к Перрину. Световые линии щелкали, как разрезанные веревки, которыми стреноживают лошадей, и отлетали назад к Перрину. Лорд отчаянно кричал, но Джил чувствовала, как сознание и воля возвращаются к ней, а вместе с ними – и отвращение, и ненависть к этому человеку, который обуздал ее, точно дикую лошадь. Когда Саламандр снова запел, монотонно и заунывно, мерцающие облака и меч исчезли. Перрин поднял голову.
– Не надо на меня так смотреть, любовь моя, – прошептал он. – О, клянусь самим Керуном, я люблю тебя! Неужели ты меня оставишь?
– Конечно, оставлю, ублюдок! Никогда в жизни не хочу тебя больше видеть! В моей богом проклятой жизни!
– Джил, Джил, умоляю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
– Любишь? – она почувствовала, как ненависть горит у нее во рту. – Плевала я на твою любовь!
Перрин расплакался. Этот звук показался ей прекрасным. Саламандр с трудом удержался от желания пнуть его ногой.
– Послушай, ты! – рявкнул он. – Из жалости скажу тебе одну вещь: ты должен прекратить воровать женщин и лошадей, иначе это убьет тебя. Ты меня слышал?
Перрин медленно поднялся на ноги, чтобы посмотреть в глаза гертсину. Лицо лорда постоянно меняло выражение, словно он отчаянно пытался отыскать свое утраченное достоинство.
– Я не знаю, кто ты, – прошептал Перрин. – Но я не должен здесь оставаться и позволять тебе лить уксус на мои раны. Я не могу остановить тебя. Ты увезешь с собой Джил… поэтому уезжайте. Ты меня слышал! Убирайтесь! – Его голос звучал все громче: – Убирайтесь! Оба!
Затем он снова разрыдался и упал на колени.
– Очень хорошо, – Саламандр повернулся к Джил. – Давай оставим этого хнычущего придурка тому правосудию, которое ему уготовили боги.
– С радостью.
Они сели на лошадей, окруженные толпой счастливых простейших духов. Большой черный гном с пурпурными пятнами бросил поводья вьючной лошади Саламандру и исчез. Джил обернулась и увидела вытянувшегося в траве Перрина, который все еще рыдал в море качающегося изумруда, а его серый в яблоках конь с беспокойством терся мордой ему о плечо. Ничто не приносило ей такой радости, как его боль. Целую милю они ехали молча, пока не выбрались из зарослей на глинистый тракт, который в Кергонни считался дорогой. Там Саламандр остановил коня, жестом показал Джил сделать то же самое, а затем повернулся в седле и с искренним беспокойством осмотрел девушку. Она могла только тупо глядеть на него в ответ.
– Как ты себя чувствуешь, Джил?
– Изможденной.
– Скоро силы восстановятся.
– Хорошо бы. И мир будет стоять на месте?
– Что? Что с ним сейчас происходит? С миром?
– Ну, все… не то чтобы туманно, не совсем, но ничто не стоит на месте… И эти цвета… все такое яркое и мерцает… – Она колебалась. К тому же приходилось восстанавливать утерянный навык формулирования мыслей. – Видишь ли, у вещей нет границ. Все горит и сливается. И больше нет времени. Подожди, это неправильно. Но это так.
– О, боги! Что с тобой сделала эта вошь?
– Не знаю.
– Прости, это был риторический вопрос. Проклятье, Джил, это очень серьезно.
– Догадываюсь, спасибо. Я когда-нибудь снова смогу видеть мир таким, каков он есть?
– Ты хочешь спросить, увидишь ли ты его когда-нибудь привычным? Потому что сейчас ты как раз видишь мир таким, каков он есть на самом деле, моя дикая голубка. Раньше ты видела только темную, мертвую, мрачную и обманчивую поверхность. Как и большинство людей.
– Но эти цвета и то, как все двигается…
– Достаточно реально. Впрочем, это действительно очень неудобно. Боги милостивы, дикая голубка. Они позволяют большинству людей видеть только то, что им требуется видеть, и скрывают от людских глаз истинную красоту. Если бы они этого не делали, то мы бы все голодали, потому что даже простое действие, например, срывание яблока с ветки, становилось бы важнейшим и зловещим событием.
– Не могу в это поверить.
– Тебе нет необходимости верить в это. Вера не имеет никакого отношения к твоему нынешнему плачевному состоянию. Вера – это иллюзия. И все, что видят люди – также иллюзия, потому что Вселенная – это ничто. Нет ничего, кроме несущейся сети чистой силы.
– Это не может быть правдой.
– Но это так. Впрочем, сейчас не время спорить о темных и малоизвестных вопросах, уподобляясь мудрецам из Бардека. Маленький круглоухий ублюдок причинил тебе больше зла, чем я боялся, Джил. – Саламандр надолго замолчал. Он был сильно обеспокоен. – Понятия не имею, что со всем этим делать. К счастью, это знает наш уважаемый Невин.
– Саламандр, что ты там несешь? Что со мной делал Перрин?
– Ну, смотри. Ты видела те линии света, не так ли? Он вкладывал в тебя жизненную силу – больше, чем ты можешь использовать. С ней тебе не справиться. Каждый раз, когда вы занимались любовью, он отдавал тебе огромное количество жизненной силы. Она не такая твердая, как вода, но более определенная, чем мысль. Ее можно передавать. Обычно, когда мужчина и женщина вместе, каждый из них немного отдает и немного получает взамен – все остается в равновесии. Впрочем, сомневаюсь, что это сейчас имеет для тебя смысл.
– Имеет.
Во взбудораженном сознании Джил появились образы Саркина и Аластира, черного двеомера, который коснулся ее и омрачил ей жизнь предыдущим летом, и ее чуть не вырвало. Когда она снова заговорила, то могла произносить слова только шепотом.
– Продолжай. Я должна знать.
– С Перрином что-то не так. Он изливал из себя силу, как льется мед на пиру у лорда. Ты никогда не смогла бы отдать ему столько же или использовать полученное. Вся эта избыточная сила текла у тебя в сознании. Ты могла применить ее как угодно. Но ты ведь даже не подозревала о ее существовании. Поэтому она побежала по первому же руслу, какое нашла… Так вода, перехлестывая через берега реки, бежит по канаве… Надеюсь, такой образ тебе понятен, моя дикая голубка. Знаешь, ты не можешь врать, будто у тебя нет таланта к двеомеру.
– Плевать! Я никогда не хотела ничего подобного!
– Разумеется, нет, сумасшедшая. Я не это имел в виду. Послушай, тут вершатся темные и опасные дела, и в них я вижу источник многих странных вещей. Никто из тех, кто изучает двеомер Света, не станет баловаться с ними так беззаботно, как этот Перрин.
– Ты хочешь сказать, что он следует темной тропой?
– Нет, потому что этот несчастный и слабый идиот, очевидно, не способен ни на что по-настоящему серьезное. Я не знаю, что представляет собой лорд Перрин, моя маленькая малиновка, но зато уверен, что нам нужно отвезти тебя подальше, как можно дальше от него. Доберемся до какого-нибудь безопасного места, а затем я все-таки выясню, что обо всем этом думает Невин.
– Как ты могла меня оставить? Я любил тебя так сильно!
Он заставил себя остановить поток слез и огляделся в лагере. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, его тело болело, словно он участвовал в драке. Вспомнив человека, который увез Джил, Перрин похолодел. Двеомер. Откуда еще могло взяться то странное видение светящихся облаков и золотых мечей? «Ты видишь, что ты делал?» – говорил тот мужчина. Но ведь Перрин совсем ничего не делал, он только любил ее. А какое отношение имеют к любви те нити, сотканные из мистического света? И Джил сказала, что ненавидит его. Перрин потряс головой, не позволяя себя снова расплакаться. Наконец он с усилием встал и начал собирать вещи. Перрину угрожала опасность, поскольку он слишком долго здесь задержался: лорд, который еще недавно владел жеребчиками, может отправиться на поиски конокрада. Работая, Перрин задумался над тем, в какую сторону ехать. Он не может вернуться к Неду. Это надолго. Нужно ждать, пока не остынет Беноик. «Ты дважды дурак, – сказал он сам себе. – Вначале забрал у другого человека его женщину, а потом потерял ее.» Перрин знал, что Беноик будет презирать его за это. Дядя постоянно будет демонстрировать ему свое негодование. После того, как он познал великолепие разделенной любви – а Перрин отказывался верить в то, что Джил его никогда не любила – вся предстоящая жизнь представлялась молодому лорду бесцветной и туманной. Он долго не мог покинуть прежнюю стоянку. Он бесконечно возился с вещами – например, сворачивал одеяла, а после застывал и задумывался о Джил, снова начиная плакать. Серый в яблоках конь оставался рядом, он терся мордой о плечо друга или подталкивал его в спину, словно хотел сказать, что хозяину следует развеселиться.
– По крайней мере, ты-то меня любишь, ведь так? – прошептал Перрин. – Но лошадь очень легко сделать довольной, да?
Наконец он был готов тронуться в путь. Серый был оседлан, а вьючную лошадь и двух новых жеребцов он собирался вести в поводу. Перрин забрался в седло и просто долго сидел на месте и смотрел на пустую поляну, связанную с последними воспоминаниями о Джил. Куда теперь ехать? Вопрос казался нерешаемым. Наконец, когда конь под ним начал нетерпеливо приплясывать, Перрин повернул назад, на северо-запад. Неподалеку находился город Лерин, где он знал торговца, который возьмет жеребцов и не станет задавать вопросов. Весь день Перрин ехал медленно, а слезы то и дело начинали литься из его глаз.
– Ну, маленький брат, насколько я понимаю, ты знаешь, что Джил оставила Перрина? Гном кивнул, затем махнул на юго-восток. – Джил там? Гном покачал головой и изобразил неуклюжую походку Перрина. – Ого! А как далеко находится наш дорогой лорд?
Гном пожал плечами и помахал руками, словно пытаясь сказать, что совсем недалеко. Родри долго размышлял. С одной стороны, он хотел отправиться за Джил, с другой – жажда мести была подобна похоти. Наконец победила месть.
– Хорошо, маленький брат. Я оседлаю коня, а ты отведешь меня к Перрину.
Гном улыбнулся и заплясал, постоянно указывая на юго-восток. Во второй половине дня – уже вечерело – Родри подъехал к бедной маленькой деревеньке. Домики, сгрудившиеся на вершине горы, даже не были обнесены стеной. Хотя там не имелось таверны, жена кузнеца держала у себя на кухне несколько бочек с элем для мучимых жаждой путников. Впрочем, она отказалась пустить в дом серебряного кинжала. Однако она продала ему кружку и позволила выпить ее в грязном дворе, где куры расхаживали перед небольшим свинарником, в котором находились два подросших поросенка. Эта полная женщина с вьющимися седыми волосами гневно буравила Родри взглядом все то время, пока он пил, словно думала, что он стянет у нее кружку. Наконец Родри допил эль и протянул кружку хозяйке с преувеличенно низким поклоном.
– Спасибо, добрая женщина. Как я предполагаю, путников тут проезжает немного.
– Зачем тебе знать?
– Ищу своего друга, вот и все. Высокого, тощего парня, рыжеволосого и…
– Тогда тебе лучше отправиться к пекарю. Такой парень покупал у меня эль примерно полчаса назад. Он сказал, что ему также нужно купить хлеб.
– Неужели? А с ним случайно не было девушки?
– Нет, только пара запасных лошадей. Слишком много лошадей для одного голодранца, если хочешь знать мое мнение. Мне он не понравился.
Следуя ее указаниям, Родри поспешил по петляющей улице. Когда он добрался до дома с большими круглыми глиняными угольными печами в переднем дворе, то увидел серого в яблоках коня Перрина, его вьючную лошадь и пару жеребцов, привязанных поблизости. Серебряный кинжал засмеялся, на короткое время позволив прорваться неистовому хохоту, и всем сердцем поблагодарил великого Бела.
Привязывая коня, Родри сквозь открытую дверь увидел Перрина, который протягивал несколько медных монет мужчине в тряпичном переднике. Широко шагая, Родри зашел внутрь. Перрин повернулся и взвизгнул. Он был в таком ужасе, что Родри испытал глубокое удовлетворение.
– Ты, ублюдок! – рявкнул Родри. – Где моя жена?
– О… э-э… ну, я не знаю.
Лицо пекаря побледнело, и он начал продвигаться поближе к двери. Не обращая на него внимания, Родри направился прямо к Перрину, схватил его за рубашку и с такой силой припечатал к каменной стене, что Перрин выронил хлеб. Ногой Родри отбросил буханки в сторону и снова треснул Перрина о стену.
– Где Джил?
– Не знаю, – Перрин хватал ртом воздух. – Она меня бросила. Клянусь. Он бросила меня на дороге.
– Это я знаю, болван. Где?
Перрин самодовольно ухмыльнулся, и Родри изо всех сил ударил его в живот. Задыхаясь, Перрин согнулся, но Родри рывком выпрямил его и ударил еще раз.
– Где она тебя бросила?
Ослепнув от слез, Перрин поднял голову. Родри дал ему пощечину.
– Я знаю, ты убьешь меня, – выдохнул Перрин. – Я тебе ничего не скажу.
Родри не видел оснований признаваться, что дал клятву оставить Перрина в живых. Он схватил его за плечи, подтянул к себе и вновь приложил о каменную стену.
– Где она? Если скажешь, останешься в живых.
– Не знаю, клянусь богами!
Родри замахнулся, но вдруг услышал за спиной голоса. Он бросил взгляд через плечо и увидел бледного пекаря, вместе с которым к ним приближались кузнец с железным прутом и еще двое мужчин, держащих наготове цепы для молотьбы.
– В чем дело, серебряный кинжал? Тебе никто не позволит совершить здесь убийство.
– Не собираюсь я никого убивать! Этот сукин сын, вонючий ублюдок украл мою жену, а теперь не желает говорить, где она.
Деревенские задумались, бросая взгляды то друг на друга, то на меч Родри. У них четверых был неплохой шанс против одного, будь он даже опытным фехтовальщиком… но деревенские – люди осторожные.
– А… ну, если он баловался с твоей женщиной, это не наше дело, – проговорил наконец кузнец.
– Пусть уйдет из моего дома, – простонал пекарь.
– Согласен. Крысам не место в амбаре.
Родри заломил руку Перрина за спину и вытолкал его из пекарни. Когда жертва попыталась сопротивляться, Родри отвел его в сторону и принялся бить – и бил до тех пор, пока Перрин не завопил.
– Где Джил?
– Не знаю… Если бы и знал, то не сказал бы.
Родри с такой силой врезал ему в живот, что Перрин упал на колени, и его вырвало. Когда Перрин утерся, Родри поднял его, опять заломил ему руку и потащил в обход пекарни к большому каменному зданию – какому-то складу. Серебряный кинжал бросил своего обидчика лицом в стену, после чего развернул к себе и снова толкнул, так что Перрин стукнулся о каменную кладку затылком. К этому времени Перрин уже едва держался на ногах.
– В последний раз спрашиваю: где она?
Хватая ртом воздух, Перрин дрожащей рукой утирал кровь, которая текла у него из носа и глубокой ссадины над бровью. Родри расстегнул ремень с мечом и бросил на землю.
– Или сюда, трус! Если посмеешь, ударь меня.
Перрин просто стоял и хлюпал носом. Родри изнемогал от презрения.
– Ты, подлая, гнусная свинья! Ты, холощеный боров!..
Родри схватил Перрина за шиворот и принялся хлестать свободной рукой. Удовольствие от избиения обидчика наполнило все его сознание – это было как стена пламени, пожирающая лес дерево за деревом. Внезапно Родри вспомнил священную клятву, которую дал Беноику. Он отпустил Перрина и прислонил его к стене. К счастью, лорд все еще дышал. Какое-то время он смотрел на Родри остекленевшими глазами, один из которых уже настолько заплыл, что почти не видел. Перрин попытался что-то сказать и резко втянул ноздрями воздух, но у него подогнулись ноги, и он медленно сполз по стене на землю. Родри в последний раз пнул его ногой, повернулся и увидел четырех деревенских жителей, стоявших с торжественностью судей, и трех маленьких мальчиков, у которых от возбуждения округлились глаза. Рядом хлопал в ладоши серый гном. Он улыбался, одновременно исполняя победный танец. Родри поднял свой ремень с мечом и пристегнул его, переводя дыхание.
– Видите, я не убил его, не так ли?
Они все согласно кивнули.
– Я думал, что у серебряных кинжалов не бывает жен, – сказал один из мальчиков.
– У меня была. И позволь мне кое-что сказать тебе. Если когда-нибудь встретишь еще одного серебряного кинжала с женой, то лучше не распускай руки.
Когда Родри двинулся прочь, деревенские почтительно расступились, чтобы дать ему пройти. Они выстроились за его спиной, как почетный караул, пока он забирал коня. Родри сел в седло и поехал к реке, на северо-запад. Его руки были окровавлены, покрыты синяками и болели, но никогда в жизни он так не наслаждался болью. Как только деревня осталась позади, на луке седла появился гном.
– Это было прекрасное развлечение, не так ли, маленький брат?
Гном кивнул и злобно улыбнулся.
– Ну, а теперь я еду правильно? Джил направляется к реке?
И снова гном кивнул.
– Она едет в Керрмор?
Гном покрутил руками и пожал плечами, показывая, что не знает. Родри подумал, что названия мест ничего не значат для простейших духов.
– Если она следует вдоль реки, то я определенно догоню ее. Спасибо, маленький брат. Тебе лучше вернуться к Джил и следить за ней, чтобы у нее все было в порядке.
– Мне не понравился этот серебряный кинжал. Неужели ты в самом деле увел у него жену?
Перрин пробормотал себе под нос нечто похожее на «да».
– Хм. Не понимаю, почему девушка предпочла тебя ему. Но, с другой стороны, девушки иногда бывают взбалмошными и непостоянными. Ладно, ты можешь остаться здесь на день или два, парень, если дашь мне пару медяков за сено для твоих лошадей. Перрин кивнул и потерял сознание.
– Но я не мог оставить Джил с этой вошью…
– Конечно нет, недоумок! Дело не в этом. Дело в самом Перрине. Ты бросил очень больного человека…
– Который насиловал женщину моего брата.
– Я это знаю. Меня это тоже приводит в ярость. Но я пытаюсь до тебя донести, что он смертельно болен.
– Ну, умрет он, разве это потеря?
– Попридержи язык, болтливый эльф!
Образ Саламандра сжался, словно отступил назад, и побледнел. Невин сделал глубокий вдох.
– Выслушай меня, Эвани. Если Перрин продолжит в том же духе, то будет изливать на женщин и лошадей свою жизненную силу – до тех пор, пока ее не останется слишком мало. И тогда он заболеет – скорее всего, воспалением легких – и умрет, как ты совершенно правильно догадался. Он причинит немало вреда другим женщинам, поскольку ничего не в состоянии с собой поделать. Он подобен больному чумой – распространяет инфекцию по всей округе, хотя сам не желает зла ни одной живой душе. Понимаешь?
– Да… Прости меня, – Саламандр выглядел искренне пристыженным. – Но что я мог поделать? Околдовать его? Связать веревками, привязать к одной из его лошадей и тащить за нами? Джил просто не выносит его на дух, а в ее состоянии…
– Да, все правильно. Дай мне подумать… Ближайший мастер двеомера – Лиддин из Кантрейи. Он, вероятно, сможет найти Перрина и изловить его. Твоей первой заботой должна быть Джил. Установи связь с ее аурой и затем – медленно, учти – оттяни часть этого лишнего магнетизма. Процесс должен занять несколько дней, потому что тебе придется впитывать эти силы самому. А потом потрать их. Ну, используй для каких-нибудь твоих любимых штучек. Это может позабавить Джил.
– Думаю, любое проявление двеомера теперь только приведет ее в ужас.
– Не исключено. А, боги! Ну какое же путаное дело ты свалил мне на голову!
– Это не я. И послушай, есть еще одна странность, связанная с Перрином. Когда я впервые увидел его, я открыл третий глаз и заглянул ему в душу. Я думал: может, это человек, связанный с Джил своим вирдом или что-то в этом роде.
– И что?
– Мне нечего сказать. Я не смог прочитать его душу. – Внезапно Саламандр погрустнел. – Вероятно, я позволил ярости, гневу и возмущению властвовать над разумом и управлять им. Я постоянно видел Перрина как какого-то монстра, получеловека. Он не был похож на человека.
– Валандарио многократно говорила тебе, и я сам повторял тебе это: двеомер требует держать чувства под контролем. Теперь ты понимаешь, что мы имеем в виду? Боги!
– Мои искренние извинения, учитель. Поскольку я видел Перрина, то могу найти его при помощи дальновидения, когда он потребуется тебе или Лиддину.
– Несомненно, потребуется. Его следует поймать.
– Просто когда я увидел нашу Джил такой… сломленной… и такой опозоренной… У меня заболело сердце.
– Я тоже огорчен, – Невин понял, что его гнев против Саламандра была лишь выплеском ярости, которую вызвало у него все случившееся. – Жаль, что я не могу сейчас к тебе присоединиться. Но если вы едете на юг, то постараюсь. Зависит от того, как дела пойдут здесь.
– Кстати, где ты?
Невин усмехнулся:
– Мой черед извиняться. В дане гвербрета Аберуина.
– Боги! Я удивлен, что Райс позволил тебе переступить его порог.
– О, он не желает мне зла. Леди Ловиан попросила меня поехать с ней и притвориться моим советником по вопросам права. Она собирается в последний раз попытаться заставить Райса призвать назад Родри.
– Вначале лед растает во всех кругах ада.
– Это так. С другой стороны, Райс любит Аберуин и, в конце концов, он может принять трудное решение и сделать то, что лучше для дана.
Саламандр посмотрел на Невина с глубоким скептицизмом, и старик согласно вздохнул. Упрямство входило в кодекс чести мужчин благородного происхождения, и Райс, как и все Майлвады, никогда не откажется от, однажды решенного.
Закончив разговор с Саламандром, Невин подошел к открытому окну, облокотился на подоконник и выглянул наружу. Его комната находилась высоко в брохе, и ему открывался вид на сады и большую часть лужайки, освещенной сотней крошечных масляных ламп, где проводили вечер придворные. Играли менестрели, а господа благородного происхождения танцевали среди мигающего света. Невин слышал, как они смеются, как у них перехватывает дыхание, когда они кружат в танце, притопывают и подпрыгивают в такт арфам и деревянным флейтам. «Ах, моя бедная Джил, – подумал он. – Будешь ли ты когда-нибудь снова так же счастлива, как они?»
Гнев чуть не задушил его – то была холодная ярость на Перрина, на Райса, на всех упрямых людей, которые желают иметь то, что хотят, иметь любой ценой. И как часто эту цену приходится платить кому-то другому! Райс хуже всех, решил Невин, потому что его отказ призвать брата может привести к открытой войне в Элдисе. И тогда все эти благородные лорды закружат в танце смерти, надолго забыв о развлечениях. Невин с такой силой захлопнул ставни, что стук прозвучал у него в покоях подобно грому. Мастер двеомера принялся ходить по комнате взад-вперед. Наконец он снова повернулся к жаровне.
Стоило Невину подумать о Родри, как его образ появился над огнем. Родри стоял спиной к стене в таверне, полной народу, и наблюдал за игрой в кости, а сам попивал эль из кружки. Временами, когда Родри пребывал в меланхоличном настроении, Невину удавалось добираться до его сознания, и он отправлял молодому человеку свои мысли, но сегодня Родри что-то сильно беспокоило. Временами он улыбался сам себе, словно вспоминал какую-то победу.
«Очень странно, – подумал Невин. – Почему он не грустит о Джил?»
Кто-то постучал Невину в дверь, и он тут же убрал видение. Вошла леди Ловиан. Ее клетчатый плед был застегнут на плече брошью в форме кольца, украшенной рубинами. Камни мерцали в пламени свечей.
– Хорошо ли ты потанцевала?
– Более, чем достаточно. Я пришла совсем по другому поводу. Из дана Дэверри только что приехал посланец. – Ловиан протянула Невину кусок пергамента, туго скрученный длинный свиток помещался внутри кожаного футляра. – Предполагается, что это предназначено только для моих глаз, но вряд ли Блейн стал бы возражать против того, чтобы это прочитал ты.
Письмо было короче обязательных длинных вступлений и приветствий. В нем сообщалось: «Я в дане Дэверри, у короля. Он говорит, что хотел бы встретиться с неким известным тебе серебряным кинжалом. Придет ли дракон в ярость, если наш сеньор узурпирует одну из его привилегий? Кстати, лорд Талид, кажется, нашел друга в Савиле из Каминвейна. Блейн, гвербрет Кума Пекл.»
– Хм, – фыркнул Невин. – Блейн не слишком способен на уловки и ухищрения. Райс все понял бы мгновенно, если бы прочитал письмо, – Ловиан забрала у Невина пергамент и бросила его в жаровню на горящие угли. Запах горящей кожи наполнил комнату, и Невин поспешил открыть ставни. – Меня беспокоит новость о Савиле из Каминвейна. Мне совсем не нравится, что Талид нашел еще одного гвербрета для представления дела нашему сеньору.
– Не надо на меня так смотреть, любовь моя, – прошептал он. – О, клянусь самим Керуном, я люблю тебя! Неужели ты меня оставишь?
– Конечно, оставлю, ублюдок! Никогда в жизни не хочу тебя больше видеть! В моей богом проклятой жизни!
– Джил, Джил, умоляю тебя, не уходи! Я люблю тебя!
– Любишь? – она почувствовала, как ненависть горит у нее во рту. – Плевала я на твою любовь!
Перрин расплакался. Этот звук показался ей прекрасным. Саламандр с трудом удержался от желания пнуть его ногой.
– Послушай, ты! – рявкнул он. – Из жалости скажу тебе одну вещь: ты должен прекратить воровать женщин и лошадей, иначе это убьет тебя. Ты меня слышал?
Перрин медленно поднялся на ноги, чтобы посмотреть в глаза гертсину. Лицо лорда постоянно меняло выражение, словно он отчаянно пытался отыскать свое утраченное достоинство.
– Я не знаю, кто ты, – прошептал Перрин. – Но я не должен здесь оставаться и позволять тебе лить уксус на мои раны. Я не могу остановить тебя. Ты увезешь с собой Джил… поэтому уезжайте. Ты меня слышал! Убирайтесь! – Его голос звучал все громче: – Убирайтесь! Оба!
Затем он снова разрыдался и упал на колени.
– Очень хорошо, – Саламандр повернулся к Джил. – Давай оставим этого хнычущего придурка тому правосудию, которое ему уготовили боги.
– С радостью.
Они сели на лошадей, окруженные толпой счастливых простейших духов. Большой черный гном с пурпурными пятнами бросил поводья вьючной лошади Саламандру и исчез. Джил обернулась и увидела вытянувшегося в траве Перрина, который все еще рыдал в море качающегося изумруда, а его серый в яблоках конь с беспокойством терся мордой ему о плечо. Ничто не приносило ей такой радости, как его боль. Целую милю они ехали молча, пока не выбрались из зарослей на глинистый тракт, который в Кергонни считался дорогой. Там Саламандр остановил коня, жестом показал Джил сделать то же самое, а затем повернулся в седле и с искренним беспокойством осмотрел девушку. Она могла только тупо глядеть на него в ответ.
– Как ты себя чувствуешь, Джил?
– Изможденной.
– Скоро силы восстановятся.
– Хорошо бы. И мир будет стоять на месте?
– Что? Что с ним сейчас происходит? С миром?
– Ну, все… не то чтобы туманно, не совсем, но ничто не стоит на месте… И эти цвета… все такое яркое и мерцает… – Она колебалась. К тому же приходилось восстанавливать утерянный навык формулирования мыслей. – Видишь ли, у вещей нет границ. Все горит и сливается. И больше нет времени. Подожди, это неправильно. Но это так.
– О, боги! Что с тобой сделала эта вошь?
– Не знаю.
– Прости, это был риторический вопрос. Проклятье, Джил, это очень серьезно.
– Догадываюсь, спасибо. Я когда-нибудь снова смогу видеть мир таким, каков он есть?
– Ты хочешь спросить, увидишь ли ты его когда-нибудь привычным? Потому что сейчас ты как раз видишь мир таким, каков он есть на самом деле, моя дикая голубка. Раньше ты видела только темную, мертвую, мрачную и обманчивую поверхность. Как и большинство людей.
– Но эти цвета и то, как все двигается…
– Достаточно реально. Впрочем, это действительно очень неудобно. Боги милостивы, дикая голубка. Они позволяют большинству людей видеть только то, что им требуется видеть, и скрывают от людских глаз истинную красоту. Если бы они этого не делали, то мы бы все голодали, потому что даже простое действие, например, срывание яблока с ветки, становилось бы важнейшим и зловещим событием.
– Не могу в это поверить.
– Тебе нет необходимости верить в это. Вера не имеет никакого отношения к твоему нынешнему плачевному состоянию. Вера – это иллюзия. И все, что видят люди – также иллюзия, потому что Вселенная – это ничто. Нет ничего, кроме несущейся сети чистой силы.
– Это не может быть правдой.
– Но это так. Впрочем, сейчас не время спорить о темных и малоизвестных вопросах, уподобляясь мудрецам из Бардека. Маленький круглоухий ублюдок причинил тебе больше зла, чем я боялся, Джил. – Саламандр надолго замолчал. Он был сильно обеспокоен. – Понятия не имею, что со всем этим делать. К счастью, это знает наш уважаемый Невин.
– Саламандр, что ты там несешь? Что со мной делал Перрин?
– Ну, смотри. Ты видела те линии света, не так ли? Он вкладывал в тебя жизненную силу – больше, чем ты можешь использовать. С ней тебе не справиться. Каждый раз, когда вы занимались любовью, он отдавал тебе огромное количество жизненной силы. Она не такая твердая, как вода, но более определенная, чем мысль. Ее можно передавать. Обычно, когда мужчина и женщина вместе, каждый из них немного отдает и немного получает взамен – все остается в равновесии. Впрочем, сомневаюсь, что это сейчас имеет для тебя смысл.
– Имеет.
Во взбудораженном сознании Джил появились образы Саркина и Аластира, черного двеомера, который коснулся ее и омрачил ей жизнь предыдущим летом, и ее чуть не вырвало. Когда она снова заговорила, то могла произносить слова только шепотом.
– Продолжай. Я должна знать.
– С Перрином что-то не так. Он изливал из себя силу, как льется мед на пиру у лорда. Ты никогда не смогла бы отдать ему столько же или использовать полученное. Вся эта избыточная сила текла у тебя в сознании. Ты могла применить ее как угодно. Но ты ведь даже не подозревала о ее существовании. Поэтому она побежала по первому же руслу, какое нашла… Так вода, перехлестывая через берега реки, бежит по канаве… Надеюсь, такой образ тебе понятен, моя дикая голубка. Знаешь, ты не можешь врать, будто у тебя нет таланта к двеомеру.
– Плевать! Я никогда не хотела ничего подобного!
– Разумеется, нет, сумасшедшая. Я не это имел в виду. Послушай, тут вершатся темные и опасные дела, и в них я вижу источник многих странных вещей. Никто из тех, кто изучает двеомер Света, не станет баловаться с ними так беззаботно, как этот Перрин.
– Ты хочешь сказать, что он следует темной тропой?
– Нет, потому что этот несчастный и слабый идиот, очевидно, не способен ни на что по-настоящему серьезное. Я не знаю, что представляет собой лорд Перрин, моя маленькая малиновка, но зато уверен, что нам нужно отвезти тебя подальше, как можно дальше от него. Доберемся до какого-нибудь безопасного места, а затем я все-таки выясню, что обо всем этом думает Невин.
* * *
После того, как Джил уехала, у Перрина едва хватило сил расседлать коня и отправить его пастись. Он упал на одеяла и заснул; проснулся ненадолго на закате и после того проспал всю ночь. Утром, открыв глаза, он перекатился на бок и по привычке протянул руку к Джил, а потом заплакал, потому что вспомнил: ее больше нет рядом.– Как ты могла меня оставить? Я любил тебя так сильно!
Он заставил себя остановить поток слез и огляделся в лагере. Несмотря на долгий сон, он все еще чувствовал себя усталым, его тело болело, словно он участвовал в драке. Вспомнив человека, который увез Джил, Перрин похолодел. Двеомер. Откуда еще могло взяться то странное видение светящихся облаков и золотых мечей? «Ты видишь, что ты делал?» – говорил тот мужчина. Но ведь Перрин совсем ничего не делал, он только любил ее. А какое отношение имеют к любви те нити, сотканные из мистического света? И Джил сказала, что ненавидит его. Перрин потряс головой, не позволяя себя снова расплакаться. Наконец он с усилием встал и начал собирать вещи. Перрину угрожала опасность, поскольку он слишком долго здесь задержался: лорд, который еще недавно владел жеребчиками, может отправиться на поиски конокрада. Работая, Перрин задумался над тем, в какую сторону ехать. Он не может вернуться к Неду. Это надолго. Нужно ждать, пока не остынет Беноик. «Ты дважды дурак, – сказал он сам себе. – Вначале забрал у другого человека его женщину, а потом потерял ее.» Перрин знал, что Беноик будет презирать его за это. Дядя постоянно будет демонстрировать ему свое негодование. После того, как он познал великолепие разделенной любви – а Перрин отказывался верить в то, что Джил его никогда не любила – вся предстоящая жизнь представлялась молодому лорду бесцветной и туманной. Он долго не мог покинуть прежнюю стоянку. Он бесконечно возился с вещами – например, сворачивал одеяла, а после застывал и задумывался о Джил, снова начиная плакать. Серый в яблоках конь оставался рядом, он терся мордой о плечо друга или подталкивал его в спину, словно хотел сказать, что хозяину следует развеселиться.
– По крайней мере, ты-то меня любишь, ведь так? – прошептал Перрин. – Но лошадь очень легко сделать довольной, да?
Наконец он был готов тронуться в путь. Серый был оседлан, а вьючную лошадь и двух новых жеребцов он собирался вести в поводу. Перрин забрался в седло и просто долго сидел на месте и смотрел на пустую поляну, связанную с последними воспоминаниями о Джил. Куда теперь ехать? Вопрос казался нерешаемым. Наконец, когда конь под ним начал нетерпеливо приплясывать, Перрин повернул назад, на северо-запад. Неподалеку находился город Лерин, где он знал торговца, который возьмет жеребцов и не станет задавать вопросов. Весь день Перрин ехал медленно, а слезы то и дело начинали литься из его глаз.
* * *
Родри мог бы сразу же сесть на баржу, если бы не серый гном, который появился у него тем самым утром, когда Саламандр догнал Джил. Маленькое существо выражало сильную радость, оно плясало вокруг Родри и так широко улыбалось, что показывало все свои длинные острые зубки.– Ну, маленький брат, насколько я понимаю, ты знаешь, что Джил оставила Перрина? Гном кивнул, затем махнул на юго-восток. – Джил там? Гном покачал головой и изобразил неуклюжую походку Перрина. – Ого! А как далеко находится наш дорогой лорд?
Гном пожал плечами и помахал руками, словно пытаясь сказать, что совсем недалеко. Родри долго размышлял. С одной стороны, он хотел отправиться за Джил, с другой – жажда мести была подобна похоти. Наконец победила месть.
– Хорошо, маленький брат. Я оседлаю коня, а ты отведешь меня к Перрину.
Гном улыбнулся и заплясал, постоянно указывая на юго-восток. Во второй половине дня – уже вечерело – Родри подъехал к бедной маленькой деревеньке. Домики, сгрудившиеся на вершине горы, даже не были обнесены стеной. Хотя там не имелось таверны, жена кузнеца держала у себя на кухне несколько бочек с элем для мучимых жаждой путников. Впрочем, она отказалась пустить в дом серебряного кинжала. Однако она продала ему кружку и позволила выпить ее в грязном дворе, где куры расхаживали перед небольшим свинарником, в котором находились два подросших поросенка. Эта полная женщина с вьющимися седыми волосами гневно буравила Родри взглядом все то время, пока он пил, словно думала, что он стянет у нее кружку. Наконец Родри допил эль и протянул кружку хозяйке с преувеличенно низким поклоном.
– Спасибо, добрая женщина. Как я предполагаю, путников тут проезжает немного.
– Зачем тебе знать?
– Ищу своего друга, вот и все. Высокого, тощего парня, рыжеволосого и…
– Тогда тебе лучше отправиться к пекарю. Такой парень покупал у меня эль примерно полчаса назад. Он сказал, что ему также нужно купить хлеб.
– Неужели? А с ним случайно не было девушки?
– Нет, только пара запасных лошадей. Слишком много лошадей для одного голодранца, если хочешь знать мое мнение. Мне он не понравился.
Следуя ее указаниям, Родри поспешил по петляющей улице. Когда он добрался до дома с большими круглыми глиняными угольными печами в переднем дворе, то увидел серого в яблоках коня Перрина, его вьючную лошадь и пару жеребцов, привязанных поблизости. Серебряный кинжал засмеялся, на короткое время позволив прорваться неистовому хохоту, и всем сердцем поблагодарил великого Бела.
Привязывая коня, Родри сквозь открытую дверь увидел Перрина, который протягивал несколько медных монет мужчине в тряпичном переднике. Широко шагая, Родри зашел внутрь. Перрин повернулся и взвизгнул. Он был в таком ужасе, что Родри испытал глубокое удовлетворение.
– Ты, ублюдок! – рявкнул Родри. – Где моя жена?
– О… э-э… ну, я не знаю.
Лицо пекаря побледнело, и он начал продвигаться поближе к двери. Не обращая на него внимания, Родри направился прямо к Перрину, схватил его за рубашку и с такой силой припечатал к каменной стене, что Перрин выронил хлеб. Ногой Родри отбросил буханки в сторону и снова треснул Перрина о стену.
– Где Джил?
– Не знаю, – Перрин хватал ртом воздух. – Она меня бросила. Клянусь. Он бросила меня на дороге.
– Это я знаю, болван. Где?
Перрин самодовольно ухмыльнулся, и Родри изо всех сил ударил его в живот. Задыхаясь, Перрин согнулся, но Родри рывком выпрямил его и ударил еще раз.
– Где она тебя бросила?
Ослепнув от слез, Перрин поднял голову. Родри дал ему пощечину.
– Я знаю, ты убьешь меня, – выдохнул Перрин. – Я тебе ничего не скажу.
Родри не видел оснований признаваться, что дал клятву оставить Перрина в живых. Он схватил его за плечи, подтянул к себе и вновь приложил о каменную стену.
– Где она? Если скажешь, останешься в живых.
– Не знаю, клянусь богами!
Родри замахнулся, но вдруг услышал за спиной голоса. Он бросил взгляд через плечо и увидел бледного пекаря, вместе с которым к ним приближались кузнец с железным прутом и еще двое мужчин, держащих наготове цепы для молотьбы.
– В чем дело, серебряный кинжал? Тебе никто не позволит совершить здесь убийство.
– Не собираюсь я никого убивать! Этот сукин сын, вонючий ублюдок украл мою жену, а теперь не желает говорить, где она.
Деревенские задумались, бросая взгляды то друг на друга, то на меч Родри. У них четверых был неплохой шанс против одного, будь он даже опытным фехтовальщиком… но деревенские – люди осторожные.
– А… ну, если он баловался с твоей женщиной, это не наше дело, – проговорил наконец кузнец.
– Пусть уйдет из моего дома, – простонал пекарь.
– Согласен. Крысам не место в амбаре.
Родри заломил руку Перрина за спину и вытолкал его из пекарни. Когда жертва попыталась сопротивляться, Родри отвел его в сторону и принялся бить – и бил до тех пор, пока Перрин не завопил.
– Где Джил?
– Не знаю… Если бы и знал, то не сказал бы.
Родри с такой силой врезал ему в живот, что Перрин упал на колени, и его вырвало. Когда Перрин утерся, Родри поднял его, опять заломил ему руку и потащил в обход пекарни к большому каменному зданию – какому-то складу. Серебряный кинжал бросил своего обидчика лицом в стену, после чего развернул к себе и снова толкнул, так что Перрин стукнулся о каменную кладку затылком. К этому времени Перрин уже едва держался на ногах.
– В последний раз спрашиваю: где она?
Хватая ртом воздух, Перрин дрожащей рукой утирал кровь, которая текла у него из носа и глубокой ссадины над бровью. Родри расстегнул ремень с мечом и бросил на землю.
– Или сюда, трус! Если посмеешь, ударь меня.
Перрин просто стоял и хлюпал носом. Родри изнемогал от презрения.
– Ты, подлая, гнусная свинья! Ты, холощеный боров!..
Родри схватил Перрина за шиворот и принялся хлестать свободной рукой. Удовольствие от избиения обидчика наполнило все его сознание – это было как стена пламени, пожирающая лес дерево за деревом. Внезапно Родри вспомнил священную клятву, которую дал Беноику. Он отпустил Перрина и прислонил его к стене. К счастью, лорд все еще дышал. Какое-то время он смотрел на Родри остекленевшими глазами, один из которых уже настолько заплыл, что почти не видел. Перрин попытался что-то сказать и резко втянул ноздрями воздух, но у него подогнулись ноги, и он медленно сполз по стене на землю. Родри в последний раз пнул его ногой, повернулся и увидел четырех деревенских жителей, стоявших с торжественностью судей, и трех маленьких мальчиков, у которых от возбуждения округлились глаза. Рядом хлопал в ладоши серый гном. Он улыбался, одновременно исполняя победный танец. Родри поднял свой ремень с мечом и пристегнул его, переводя дыхание.
– Видите, я не убил его, не так ли?
Они все согласно кивнули.
– Я думал, что у серебряных кинжалов не бывает жен, – сказал один из мальчиков.
– У меня была. И позволь мне кое-что сказать тебе. Если когда-нибудь встретишь еще одного серебряного кинжала с женой, то лучше не распускай руки.
Когда Родри двинулся прочь, деревенские почтительно расступились, чтобы дать ему пройти. Они выстроились за его спиной, как почетный караул, пока он забирал коня. Родри сел в седло и поехал к реке, на северо-запад. Его руки были окровавлены, покрыты синяками и болели, но никогда в жизни он так не наслаждался болью. Как только деревня осталась позади, на луке седла появился гном.
– Это было прекрасное развлечение, не так ли, маленький брат?
Гном кивнул и злобно улыбнулся.
– Ну, а теперь я еду правильно? Джил направляется к реке?
И снова гном кивнул.
– Она едет в Керрмор?
Гном покрутил руками и пожал плечами, показывая, что не знает. Родри подумал, что названия мест ничего не значат для простейших духов.
– Если она следует вдоль реки, то я определенно догоню ее. Спасибо, маленький брат. Тебе лучше вернуться к Джил и следить за ней, чтобы у нее все было в порядке.
* * *
Испытывая сострадание к избитому и наслаждаясь вместе с тем торжеством справедливости, кузнец и пекарь подняли Перрина и перенесли в коровник, где и уложили на кучу соломы. Перрин почти ничего не видел оплывшими глазами. Грудь его так сильно болела, что он не сомневался: Родри сломал ему пару ребер. Нижняя губа была разбита и кровоточила. Жена пекаря принесла ему миску с водой, дала попить и вымыла ему лицо.– Мне не понравился этот серебряный кинжал. Неужели ты в самом деле увел у него жену?
Перрин пробормотал себе под нос нечто похожее на «да».
– Хм. Не понимаю, почему девушка предпочла тебя ему. Но, с другой стороны, девушки иногда бывают взбалмошными и непостоянными. Ладно, ты можешь остаться здесь на день или два, парень, если дашь мне пару медяков за сено для твоих лошадей. Перрин кивнул и потерял сознание.
* * *
Раздраженный Невин сидел у себя в комнате и гневно смотрел на образ Саламандра, который плясал над тлеющими углями в жаровне. Гертсин казался искренне озадаченным.– Но я не мог оставить Джил с этой вошью…
– Конечно нет, недоумок! Дело не в этом. Дело в самом Перрине. Ты бросил очень больного человека…
– Который насиловал женщину моего брата.
– Я это знаю. Меня это тоже приводит в ярость. Но я пытаюсь до тебя донести, что он смертельно болен.
– Ну, умрет он, разве это потеря?
– Попридержи язык, болтливый эльф!
Образ Саламандра сжался, словно отступил назад, и побледнел. Невин сделал глубокий вдох.
– Выслушай меня, Эвани. Если Перрин продолжит в том же духе, то будет изливать на женщин и лошадей свою жизненную силу – до тех пор, пока ее не останется слишком мало. И тогда он заболеет – скорее всего, воспалением легких – и умрет, как ты совершенно правильно догадался. Он причинит немало вреда другим женщинам, поскольку ничего не в состоянии с собой поделать. Он подобен больному чумой – распространяет инфекцию по всей округе, хотя сам не желает зла ни одной живой душе. Понимаешь?
– Да… Прости меня, – Саламандр выглядел искренне пристыженным. – Но что я мог поделать? Околдовать его? Связать веревками, привязать к одной из его лошадей и тащить за нами? Джил просто не выносит его на дух, а в ее состоянии…
– Да, все правильно. Дай мне подумать… Ближайший мастер двеомера – Лиддин из Кантрейи. Он, вероятно, сможет найти Перрина и изловить его. Твоей первой заботой должна быть Джил. Установи связь с ее аурой и затем – медленно, учти – оттяни часть этого лишнего магнетизма. Процесс должен занять несколько дней, потому что тебе придется впитывать эти силы самому. А потом потрать их. Ну, используй для каких-нибудь твоих любимых штучек. Это может позабавить Джил.
– Думаю, любое проявление двеомера теперь только приведет ее в ужас.
– Не исключено. А, боги! Ну какое же путаное дело ты свалил мне на голову!
– Это не я. И послушай, есть еще одна странность, связанная с Перрином. Когда я впервые увидел его, я открыл третий глаз и заглянул ему в душу. Я думал: может, это человек, связанный с Джил своим вирдом или что-то в этом роде.
– И что?
– Мне нечего сказать. Я не смог прочитать его душу. – Внезапно Саламандр погрустнел. – Вероятно, я позволил ярости, гневу и возмущению властвовать над разумом и управлять им. Я постоянно видел Перрина как какого-то монстра, получеловека. Он не был похож на человека.
– Валандарио многократно говорила тебе, и я сам повторял тебе это: двеомер требует держать чувства под контролем. Теперь ты понимаешь, что мы имеем в виду? Боги!
– Мои искренние извинения, учитель. Поскольку я видел Перрина, то могу найти его при помощи дальновидения, когда он потребуется тебе или Лиддину.
– Несомненно, потребуется. Его следует поймать.
– Просто когда я увидел нашу Джил такой… сломленной… и такой опозоренной… У меня заболело сердце.
– Я тоже огорчен, – Невин понял, что его гнев против Саламандра была лишь выплеском ярости, которую вызвало у него все случившееся. – Жаль, что я не могу сейчас к тебе присоединиться. Но если вы едете на юг, то постараюсь. Зависит от того, как дела пойдут здесь.
– Кстати, где ты?
Невин усмехнулся:
– Мой черед извиняться. В дане гвербрета Аберуина.
– Боги! Я удивлен, что Райс позволил тебе переступить его порог.
– О, он не желает мне зла. Леди Ловиан попросила меня поехать с ней и притвориться моим советником по вопросам права. Она собирается в последний раз попытаться заставить Райса призвать назад Родри.
– Вначале лед растает во всех кругах ада.
– Это так. С другой стороны, Райс любит Аберуин и, в конце концов, он может принять трудное решение и сделать то, что лучше для дана.
Саламандр посмотрел на Невина с глубоким скептицизмом, и старик согласно вздохнул. Упрямство входило в кодекс чести мужчин благородного происхождения, и Райс, как и все Майлвады, никогда не откажется от, однажды решенного.
Закончив разговор с Саламандром, Невин подошел к открытому окну, облокотился на подоконник и выглянул наружу. Его комната находилась высоко в брохе, и ему открывался вид на сады и большую часть лужайки, освещенной сотней крошечных масляных ламп, где проводили вечер придворные. Играли менестрели, а господа благородного происхождения танцевали среди мигающего света. Невин слышал, как они смеются, как у них перехватывает дыхание, когда они кружат в танце, притопывают и подпрыгивают в такт арфам и деревянным флейтам. «Ах, моя бедная Джил, – подумал он. – Будешь ли ты когда-нибудь снова так же счастлива, как они?»
Гнев чуть не задушил его – то была холодная ярость на Перрина, на Райса, на всех упрямых людей, которые желают иметь то, что хотят, иметь любой ценой. И как часто эту цену приходится платить кому-то другому! Райс хуже всех, решил Невин, потому что его отказ призвать брата может привести к открытой войне в Элдисе. И тогда все эти благородные лорды закружат в танце смерти, надолго забыв о развлечениях. Невин с такой силой захлопнул ставни, что стук прозвучал у него в покоях подобно грому. Мастер двеомера принялся ходить по комнате взад-вперед. Наконец он снова повернулся к жаровне.
Стоило Невину подумать о Родри, как его образ появился над огнем. Родри стоял спиной к стене в таверне, полной народу, и наблюдал за игрой в кости, а сам попивал эль из кружки. Временами, когда Родри пребывал в меланхоличном настроении, Невину удавалось добираться до его сознания, и он отправлял молодому человеку свои мысли, но сегодня Родри что-то сильно беспокоило. Временами он улыбался сам себе, словно вспоминал какую-то победу.
«Очень странно, – подумал Невин. – Почему он не грустит о Джил?»
Кто-то постучал Невину в дверь, и он тут же убрал видение. Вошла леди Ловиан. Ее клетчатый плед был застегнут на плече брошью в форме кольца, украшенной рубинами. Камни мерцали в пламени свечей.
– Хорошо ли ты потанцевала?
– Более, чем достаточно. Я пришла совсем по другому поводу. Из дана Дэверри только что приехал посланец. – Ловиан протянула Невину кусок пергамента, туго скрученный длинный свиток помещался внутри кожаного футляра. – Предполагается, что это предназначено только для моих глаз, но вряд ли Блейн стал бы возражать против того, чтобы это прочитал ты.
Письмо было короче обязательных длинных вступлений и приветствий. В нем сообщалось: «Я в дане Дэверри, у короля. Он говорит, что хотел бы встретиться с неким известным тебе серебряным кинжалом. Придет ли дракон в ярость, если наш сеньор узурпирует одну из его привилегий? Кстати, лорд Талид, кажется, нашел друга в Савиле из Каминвейна. Блейн, гвербрет Кума Пекл.»
– Хм, – фыркнул Невин. – Блейн не слишком способен на уловки и ухищрения. Райс все понял бы мгновенно, если бы прочитал письмо, – Ловиан забрала у Невина пергамент и бросила его в жаровню на горящие угли. Запах горящей кожи наполнил комнату, и Невин поспешил открыть ставни. – Меня беспокоит новость о Савиле из Каминвейна. Мне совсем не нравится, что Талид нашел еще одного гвербрета для представления дела нашему сеньору.