Майкл Джудит. Спящая красавица

   «Это именно я уехала, а Винс остался, в семье, в тепле и безопасности. Не честно, не честно, не честно. И после всего этого он хочет, чтобы Кит избавился от меня – что бы это ни значило. И Кит потом позвонил, спрашивал, здесь ли я. Почему Кит? А какая Винсу разница? Это не может быть связано с угрызениями совести: у него ее нет. Не страх и не беспокойство; какую же опасность я для него представляю? Один раз я обвинила его и никто мне не поверил».
   Но, разумеется, и сенатор может опасаться, разумеется, и сенатор может беспокоиться. Обвинение в сексуальном злоупотреблении было бы подобно разрыву бомбы. И обвинение, если таковое последовало бы, исходило бы не от пятнадцатилетней девочки, а от респектабельного юриста, сотрудника известной фирмы с устоявшимися, консервативными правилами.
   Она была, действительно, реальной угрозой для Винса. Конечно, тот хотел бы избавиться от нее.
   Ладно же, ему это не удастся. Один раз он попытался это сделать, снова не получится. Теперь у нее есть семья. Всегда была, хотя она не осознавала этого. Итан беспокоился о ней, и она была уверена, Мэриан, Нина и Уильям тоже по-своему беспокоились, хотя в тот ужасный момент не поддержали ее. А теперь здесь были Лео и Гейл, Нед и Робин, и если она хотела, чтобы они стали ее семьей, и может быть, еще кто-то из остальных, то Винсу не остановить ее. У нее снова будет семья. И она не отдаст ее так легко, как раньше.
   На этот раз если кто и уйдет из семьи, то это будет Винс.
   – ...в понедельник, тетя Анна? – спросила Робин. Анна вздрогнула.
   – Извини, что насчет понедельника?
   – Мы могли бы вместе пойти на мои занятия по керамике. Ладно? Может быть, ты тоже что-нибудь сделаешь, тебе понравится, правда. А потом мы купили бы булочек с сосисками и съели бы их в парке. Хорошо?
   Анна стала пересматривать свой план отъезда в понедельник. Она могла бы позвонить рано утром в свой офис и попросить секретаршу все спланировать заново.
   – Мне бы очень хотелось. Где ты...
   – Привет, я услышала ваши голоса и прошла через дом.
   – Дора, с приездом, – сказала Гейл. – Давно тебя не было видно. Это Анна Че... Гарнетт. Анна, Дора Четем. Ты обедала, Дора?
   – Нет, я ходила по магазинам все утро. Умираю от голода. – Она повернулась к Анне. – Я видела тебя на похоронах Итана; все удивлялись, кто ты. Ты остановилась у Гейл и Лео?
   Анна кивнула. Она не могла говорить. Это было почти то же самое, как если бы перед нею сидел Винс. Белокурые волосы Доры лежали волнами и блестели в точности, как у ее отца; карие глаза окидывали Анну быстрым взглядом в точности, как глаза ее отца; улыбка была такой же нежной, подбородок таким же острым. Дора Четем с ее ангельской красотой, была точным подобием Винса Четема в женском обличье, и на какое-то мгновение, Анна съежилась.
   Гейл вопросительно посмотрела на Анну. Помедлив немного, Анна кивнула. Дора должна была знать, кто такая Анна; они не смогли бы держать это в секрете.
   – Ты, наверное, не помнишь Анну, – сказала Гейл, – она уехала так давно, но она моя сестра. Она уехала...
   – Так ты та самая Анна? – уставилась на нее Дора. – Неудивительно, что все они с ума посходили на похоронах. Ты сорвалась, когда мне было лет пять, не так ли? Мама говорила, что ты не особенно нас любила. И ты никогда до сих пор не возвращалась? Где ты была?
   ? В Калифорнии, – сказала Гейл. – Анна живет в Лос-Анджелесе.
   ? Правда? Я тоже. А где ты живешь?
   ? Сенчери Сити, – ответила Анна. Голос у нее был сдавленным.
   ? Это рядом с тобой, Дора? – спросила Гейл.
   ? Нет, – коротко ответила та.
   Бровь Лео поднялась.
   – Какие-нибудь проблемы, Дора?
   Она пожала плечами.
   ? Я там больше не живу. Уже два месяца.
   – О, извини, – сказала Гейл. – Мы не знали. Вы так долго были вместе.
   – Три года и два месяца. И одну неделю.
   – И ты решила, что тебе это не подходит?
   ? Он решил, – она снова пожала плечами. – Совершенно неожиданно. Я думала, что знаю все его безумные настроения, но это было что-то новое. Он все рассуждал и рассуждал о своих делах, а потом просто... выставил меня.
   – Извини, – снова повторила Гейл. – Ты нашла себе другое жилье в Лос-Анджелесе?
   – Нет еще; я была в Европе. Пока мне хотелось только уехать. Все кончено, знаете. Я просто не знала, что делать или к кому обратиться. Он сказал выметаться, что я и сделала.
   – Даже не уложив вещи? – заинтересованно спросил Нед.
   Дора рассеянно посмотрела на него.
   – Нет, я уложила. Взяла свою одежду. На прошлой неделе я вернулась в Лос-Анджелес, – сказала она Гейл и Лео. – Мне нужно было воодушевить моего адвоката. Он все время твердил мне, что я не могу делать, что не могу получить и о чем не могу даже спрашивать. Я думаю Джош к нему обратился. Вот почему я приехала сюда, поговорить с Лео. Ты знаком с юристами и знаешь Джоша; то есть я имею в виду, вы довольно близко сошлись, так ведь? Иногда мне казалось, он вам нравится больше, чем я. Так что скажите, что мне делать дальше. Мне нужно найти кого-то, еще не обработанного Джошем.
   – Я не знаю, чего ты от него хочешь, – мягко сказал Лео.
   – Какую-то компенсацию за все эти годы. Если бы мы были женаты в течение этого времени и меня выставили, то по крайней мере, я получила бы деньги. Так почему бы мне не получить их сейчас? Если даже мы и не были женаты, разве это не значит, что я давала ему все, что он хотел, развлекала его, готовила для него...
   – Ты говорила, что ненавидишь готовить, – вставила Робин.
   – Робин, – сделала замечание Гейл.
   – Я старалась, как могла, – сказала Дора. – На самом деле, знаете, его особенно не беспокоило, готовила я или нет; он привык к этой ужасной пище на его разлюбезных раскопках. В любом случае, какая разница? Я делала все, что он хотел, все, что делает жена, все это время мы были вместе и он был счастлив... Я знаю, он был счастлив... говорил мне всякие любовные слова... – Из глаз у нее хлынули слезы, и она вытащила носовой платок из кармана брюк. – Я тоже была счастлива, а он все разрушил, все мои надежды, все, чем я дорожила...
   Лео нахмурился.
   – Он тебя не предупреждал? Были какие-то причины? Это непохоже на Джоша.
   – Вы за него, как и тот адвокат! Он обрабатывает людей, Лео, вот что я скажу. Все думают, он замечательный, но они же не живут с ним. Мне нужен кто-то на моей стороне, кто справился бы с ним, кто-нибудь жесткий, кому небезразлично, как обращаются с женщиной. Ты должен знать кого-нибудь.
   – Дора, ты знаешь половину Лос-Анджелеса, – ответил Лео, – Ты должна знать десятки юристов или людей, которые порекомендовали бы тебе кого-то.
   – Может быть, Анна знает кого-нибудь, – сказала Гейл.
   Дора взглянула на Анну.
   – Почему? Ты замужем за кем-то из них?
   – Анна юрист, – заметила Гейл. – Она специализируется по разводам.
   Дора не сводила глаз с Анны.
   – А ты хороший юрист?
   – Дора, – сказала Гейл.
   – Я имею в виду, были ли у тебя серьезные дела и выигрывала ли ты эти процессы?
   – Конечно, выигрывала, – ответила Гейл.
   – Она могла бы и сама за себя ответить.
   ? Я сейчас очень занята, – холодно сказала Анна. – Сомневаюсь, чтобы я смогла взять нового клиента. Я могу порекомендовать кого-нибудь.
   – В какой фирме ты работаешь?
   – Энгл, Саксон и Джоут.
   – Я слышала о ней. У этой фирмы хорошая репутация. Ты могла бы порекомендовать кого-нибудь в своей фирме?
   – Если хочешь. Человек, о котором я подумала, работает в другой фирме.
   Дора отхлебнула чай со льдом.
   – Как ты думаешь, я могу выиграть дело?
   – Не имею представления. Я ничего не знаю о тебе или о том, с кем ты жила.
   – Что тебе надо знать?
   – Какие между вами были соглашения, какие контракты вы подписывали, какие устные обещания давали друг другу, утверждения, которые высказывались перед свидетелями, имущество, приобретенное совместно, сбережения, которые у вас были.
   – Это такая анкета?
   – Это начало.
   – Человек, которого ты бы рекомендовала, сталкивался с такими случаями?
   – Нет, насколько мне известно. Но он сильная, творческая личность и расположен к женщинам, ведет дела беспристрастно.
   – У тебя были такие случаи, как этот?
   – Да.
   – А сейчас занимаешься чем-то подобным?
   – Нет.
   – А когда вела последнее такое дело?
   – Два месяца тому назад.
   Глаза Доры сузились.
   – Стив Хауторн. Верно? Боже, я же не связала факты. Анна Гарнетт. Ты была адвокатом его подружки. Я читала о тебе. Ты выиграла.
   – Да, но я сказала тебе, я не могу сейчас взять новых клиентов.
   Дора села поудобнее.
   – Ведь юристы всегда ищут интересные случаи, правда? Это способствует их карьере? Полагаю, Стив Хауторн был лакомым кусочком, но ведь неплохо защищать дочь сенатора?
   – Извини, – сказала Анна.
   – Ну что тебе стоит? – вопрошала Дора. – Анна, послушай. Пожалуйста, послушай. Я в отчаянии. Вся моя жизнь полетела кувырком. Минуту назад у меня был дом, я знала, что ждет меня в будущем, и вдруг мне негде жить, нет никакого представления о будущем. Я оказалась на улице, я была испугана. Я все еще испугана; наверное, мне потребуется не один месяц, чтобы снова поверить в себя и начать жизнь заново. – Она увидела, что выражение лица Анны изменилось. – Ведь ты понимаешь, Анна, не так ли? Анна, пожалуйста, возьмись за это. Я хочу, чтобы это была ты. Не хочу никого другого. Мне нравится, как ты говоришь, как смотришь, и я хочу, чтобы ты это сделала. Анна, я чувствуя себя ужасно одинокой и мне так стыдно... то есть, я думаю, каково это, быть выгнанной из своего собственного дома... Анна, послушай, ты нужна мне.
   Женщина смотрела мимо Доры, на пики гор, величественно спускавшиеся уступами к горизонту. Так много места на свете, так много людей, так много способов избежать столкновений. Однако, она сидит здесь за этим столом, а напротив нее – дочь Винса, которая просит о помощи. Дочь Винса». Я не могу, – подумала она. – Я не могу настолько приблизиться к нему. Я хотела обрести семью, но не хотела попадать в затруднительные положения. А как же ты думала, что такое семья, как не затруднительные положения? Не все здесь мило и приятно».
   Если бы Дора не была дочерью Винса, она незамедлительно взяла бы ее дело. Анна единственная в фирме вела такие дела. Так почему же Винс снова будит определять, что ей следует делать? Только что она решила, что никогда не позволит ему лишить ее семьи. Так почему же то, что он существует должно определять, браться ей или нет за случай, предназначенный как раз для нее?
   «Он для меня не существует. У меня есть профессия, у меня есть жизнь, а теперь у меня есть и семья. Я делаю, что хочу. И прошлое здесь ни при чем».
   – Хорошо, – сказала она Доре, и в это мгновение почувствовала, что ступила на путь, конца которого не может ни предвидеть, ни вообразить. – Я вернусь в Лос-Анджелес во вторник. Тогда мы и возьмемся за работу.

ГЛАВА 9

   – Очень мило, – сказала Дора, бросив быстрый одобрительный взгляд на солидную английскую мебель в кабинете Анны. – И вид из окна тоже хорош. Предполагаю, что угловые кабинеты здесь оставляют для тех, кто давно тут работает.
   – Да, – ответила Анна с улыбкой.
   – Хорошо, держу пари, для тебя сделали исключение; люди говорят о тебе восторженно, это очень впечатляет, – она села напротив Анны в кожаное кресло у стола. – Я спросила о тебе нескольких человек – ты не против, а? Не то чтобы не доверяла тебе, просто все для меня так ново, что я решила поинтересоваться чужим мнением – так или иначе все говорят, что мне повезло, если ты согласилась взять мое дело. Я не стала говорить им, что мы родственницы; хотела, чтобы они думали, что ты занимаешься моим делом, потому что ты, действительно, интересуешься им и считаешь мой случай хорошим, а не потому что мы кузины... ведь поэтому ты и взялась за это дело, правда? Я подумала, что даже не уверена, лучше или хуже отдать дело родственнице. О, я не имела в виду хуже, ужасно глупо получилось. Я только подумала, тебе не надо так выкладываться, как ты делала бы для...
   Анна смазала ее последние слова.
   – Я лучший юрист, каким только могу быть для моих клиентов, – сказала она ровным голосом.
   – Знаю, я это знаю, – смиренно сказала Дора. – Извини, что сказала так, я, действительно, так благодарна... действительно, благодарна, ты знаешь; ты и вправду нужна мне. Ну а теперь, с чего мы начнем? О чем ты хочешь спросить меня?
   Анна улыбнулась, наблюдая озабоченность Доры насчет своей собственной персоны. Интересно, насколько ее ласковость и обаяние наиграны. Может быть, целиком и полностью. Ее отец был в этом большим мастером. Ее захватила внезапно волна сожаления о данном согласии. «Я не могу. Нельзя было говорить, что займусь этим». – Но Дора не отвечала за своего отца; она не могла не быть на него похожей, чтобы Анна не испытывала потрясения каждый раз, когда она смеется или по-особенному поворачивает голову; и не ее вина, что из-за этого сходства Анна испытывала чувство недоверия к ней. Она принадлежала к их семье, и самое важное – Анна была ей нужна, а тут уж Анна не могла устоять Именно это в первую очередь привлекло ее в юриспруденции и позволяло быть довольной жизнью все эти годы без семьи или близких друзей. Быть нужной. Когда-то она никому не была нужна. Даже Элинор, хотевшей дружбы с нею, собственная семья, в конце концов, стала нужнее. У Анны были ее клиенты. Многие из них ей не нравились, многими она восхищалась, но поделать с этим ничего было нельзя; они в ней нуждались. Они сидели в ее кабинете и старались произвести на нее впечатление своей честностью, прямотой, значительностью, привлекательностью, и как жестоко они ошибались. За их хвастовством и бравадой, за их непринужденной ложью она слышала мольбу о помощи. Они хотели, чтобы им сказали, что делать, как и когда поступать так или иначе, и даже если они не следовали ее советам, все равно возвращались, с просьбой дать им новые указания, помочь и ободрить. И почти всегда они были ей благодарны.
   – Можешь спрашивать меня обо всем, – сказала Дора. – Я не могла бы что-то скрывать от тебя, мне не будет стыдно о чем-нибудь рассказывать тебе, потому что знаю, что ты поймешь меня и не будешь смеяться надо мной. Я действительно, доверяю тебе, Анна, не знаю, что бы я делала без тебя.
   Анна кивнула. Пока Дора говорила, она уже начала чувствовать профессиональное возбуждение. Сначала женщина была так сосредоточена на сходстве Доры с Винсом, что не разглядела бесхитростность ее очарования и неотразимое обаяние ее улыбки. Теперь она чувствовала действенность этих качеств и знала, как великолепна будет Дора на свидетельском месте. Она покусывала карандаш.
   – Давай начнем с того, как ты познакомилась с этим человеком. Джошуа Дюраном.
   – Хорошо. – Дора поудобнее устроилась в кресле. – В Тамараке. Кто-то пригласил нас на вечеринку. А он как раз уходил. Ему не нравятся шумные сборища, он там побыл буквально минуту, но мы начали разговаривать, а потом пошли ужинать. А потом отправились ко мне домой.
   – Это было примерно три года тому назад?
   – Три года и два месяца.
   – Так что вы начали жить вместе вскоре после того, как встретились.
   ? Ну, нe так скоро. Он хотел, но я... – она замолчала. Легкая, задумчивая улыбка задрожала на ее губах. – Ты знаешь, это неправда. Именно я хотела этого. Джош хотел подождать. Он сказал, что нам нужно пожить у себя, встречаться, сколько нам захочется, а потом через какое-то время решить, хотим мы чего-то большего или нет. Я не хотела ждать, боялась потерять его. Но конечно, мы сделали, как хотел он: мужчины ведь всегда лучше формулируют условия и правила, ты знаешь.
   Взгляд Анны стал более острым.
   ? Что за соглашение существовало между вами? Что он устанавливает правила, а ты следуешь им?
   Дора нахмурилась.
   ? Не знаю. Так он никогда не говорил. Я тоже не говорила. Думаю, соглашения не было, просто так получилось.
   – Расскажи мне о нем, – сказала Анна и увидела, что Дора снова нахмурилась. Большинство людей так хмурятся, когда их просят описать того человека, которого они раньше любили, а теперь презирают. Они решают дилемму, когда им хочется описать этого человека так, чтобы слушатель тоже начал презирать его, или просто сделать из него такого монстра, чтобы казалось, будто невозможно его полюбить.
   – Он эгоистичный, самонадеянный, посредственный сукин сын, – сказала Дора. Она разразилась слезами. – Извини, я не должна была так говорить. – Она выпрямилась и вытерла глаза кулаками, как ребенок. – Он очень привлекательный – люди говорят, – просто блестящий человек – и может быть, действительно нежным и любящим, приятным в общении, когда хочет этого. Женщины сходят по нему с ума; он высокий и симпатичный, за исключением того, что из-за продолжительного пребывания на открытом воздухе у него на лице морщины, которые делают его старше на вид. Он всегда загорелый от солнца, глаза у него синие, а волосы вроде светло-каштановые, но мне кажется, они от солнца светлее, чем на самом деле. Тратит много денег на одежду; мне нравилось, как он одевается. Но при ближайшем рассмотрении он не так мил, как кажется. Джош и вправду завернут на самом себе, заботится только о том, чего он хочет. И не позволил мне перевезти мою собственную мебель в свою квартиру или моих зверюшек – я собираю фигурки керамических зверей; о моей коллекции писали в журналах! – и мне пришлось сдать их на хранение. Он не позволял мне говорить повару, что приготовить на ужин; у него есть любимые блюда, а мне приходилось или есть то, что подано, или оставаться голодной. Джош самонадеянный и жестокий, хвастливый и деспотичный. Но откуда я могла это знать, пока не съехалась с ним? Он руководил мною, как руководит своими рабочими...
   – Какими рабочими? Кто он по профессии?
   – Он копает, археолог, и конечно, у него есть рабочие, которые выполняют основную часть работ при раскопках, но Джош говорит, что ему нравится чувство разворачивания земли своими руками – мне показалось, что это действительно, странное высказывание – раскрывать тайны своими собственными руками, а не с помощью машин, так человек становится частью этих тайн, частью истории, чувствует себя ближе к людям, которые положили какие-то вещи в могилу или куда-то еще. Ну, в таком роде. Он много говорил об этом, и я не всегда точно понимала, что имел в виду, но смысл тебе ясен.
   Анна повторила про себя эти фразы, они ей нравились. Разворачивание земли. Раскрытие ее тайн своими руками, а не с помощью машин.
   – Чем он еще занимается? – спросила она.
   – О, многим. Ходит в походы, катается на лыжах, занимается парусным спортом, играет в теннис и плавает; иногда даже играет в поло, хороший танцор. Он профессор археологии в колледже университета Лос-Анджелеса и консультант в Музее Древнего Мира. Еще он покупает произведения искусства и антиквариат, в основном, когда путешествует.
   Анна кое-что записала.
   – Откуда он берет деньги на все это? Многовато для археолога и профессора.
   – Ему досталось большое наследство от дедушки и бабушки, они оставили ему целое состояние. Знаешь, Джош не похож ни на одного профессора, которого можно встретить, а выглядит, как повеса. Но на самом деле, он много работает, у него потрясающая квартира и винный погреб, у них с другом есть гоночная яхта, и он покупает костюмы известных фирм... ему нравятся красивые вещи.
   – Когда мы встретились, – задумчиво произнесла Анна, – ты сказала, что его не интересовала хорошая еда, он привык к плохой пище на раскопках. Так что его не волновало, готовила ты или нет. Что-то не сочетается с винным погребом и обеспеченной жизнью.
   Дора покраснела.
   – Ну, он интересуется едой. Много знает об этом, больше, чем я, и у него лучшие поставщики провизии для его приемов. А я никогда не могла вникнуть в кулинарию. И Джош знал это.
   – Сколько у него денег? – спросила Анна.
   – Не знаю. Я старалась выяснить намеками. Знаешь, но у меня ничего не получилось. Он не беспокоится об этом, я знаю.
   – А как насчет тебя?
   – У меня достаточно. У меня есть трастовый фонд, который положил дедушка и еще один – от моего отца.
   «Ее дедушка, – подумала Анна. – Итан. У нас один дедушка. И он положил деньги на ее имя. Должно быть, сделал это для всех своих внуков, кроме меня. Ты на работе», – одернула она сама себя и снова сосредоточилась на Доре.
   – И сколько эти вклады приносят тебе? Дора заколебалась.
   – Я ни с кем не говорю об этом кроме моего бухгалтера.
   Анна молчала.
   – Но если тебе надо знать... примерно полмиллиона в год.
   Анна кивнула.
   – Он это знал? Вы обсуждали свои доходы?
   – Нет, я тебе рассказывала, я никогда не расспрашивала его как следует. Знаешь, мы о многом не говорили. В начале мы много выходили и беседовали о людях, с которыми встречались, и о местах, куда шли, а потом через какое-то время, – весь прошлый год, я думаю, – мы почти никуда не ходили; Джош постоянно говорил, что хочет остаться дома и почитать. Правда, это было самое скучное время, наконец, я стала ходить всюду одна.
   – А он сам тоже ходил в разные места один?
   – И много. Не в начале; мы все делали вместе, кроме его работы; в этом я никогда не разбиралась. Но в последний год он оставался дома, читал или слушал музыку, или выходил со своими друзьями, а они у него все ученые и писатели, и мне никто из них не нравился. Они говорили о том, что меня не интересовало, и не казались особенно заинтересованными в том, о чем я хотела бы побеседовать, ну я и поняла, что не стоит прилагать усилий. Поэтому когда у Джоша были с ними встречи, я шла на вечеринки или звонила подруге, чтобы пойти вместе в кино, знаешь, лишь бы не оставаться дома и не чувствовать себя, действительно, брошенной.
   – Говорила ты когда-нибудь о том, чтобы разъехаться?
   – Нет, я никогда даже не думала об этом. Я считаю, многие женатые люди что-то делают и отдельно...
   – Но вы не были женаты.
   – Я знаю, но всегда забываю. То есть мы были прямо, как женаты – главное как раз не в том, чтобы пойти зарегистрироваться, – в остальном мы были совсем как женатые люди. И не имеет значения, что у нас не было кусочка бумаги...
   – Ты говорила о том, чтобы пожениться?
   – Конечно! Все время.
   – Как? Что он сказал?
   – Он сказал, что хочет жениться на мне. Сказал, что любит меня и хочет жениться на мне.
   Анна положила карандаш и посмотрела на Дору.
   – Послушай меня. Что бы ты ни говорила другим людям, мне ты должна сказать правду. Я не буду представлять тебя, если только подумаю, что ты рассказываешь мне полуправду, выдумку или ложь. И отойду от этого дела в ту же минуту, как обнаружу это. Яснее выразиться невозможно.
   – Я не лгала! – выкрикнула Дора.
   Но через минуту, под настойчивым взглядом Анны, она отвела глаза. Ее нижняя губа выпятилась, в глазах стояли слезы.
   – Он никогда не говорил этого. Я ждала и ждала... и вроде... упомянула об этом, знаешь, как-то... но он никогда не говорил. И как будто становился глухим каждый раз, как я говорила об этом.
   Анна взяла карандаш.
   – Что он сказал тебе?
   – Сказал, что ему нравится быть со мной, он со мной расслабляется. Сказал, надеется дожить до библейского возраста, потому что хочет жить со мной долго-долго. Это у него такая странная манера говорить. Он сказал, что хотел бы путешествовать со мной и показать мне тайные уголки и затаившихся духов мест, которые я считала знакомыми. Я подумала, что это странно, и в любом случае, когда такая мысль ему приходила в голову, мы не слишком много путешествовали вместе. Он сказал, что хочет принести мне серафимов и змей, потому что мой мир слишком узок; я никогда не могла себе представить, к чему все это было.
   Анна почувствовала острую боль, незнакомую и приводящую в замешательство. Никто никогда не говорил ей таких вещей.
   «Конечно, нет», – твердо сказала она сама себе. В ее жизни не было места фантазии. Но женщина была озадачена тем образом Джоша Дюрана, который нарисовала Дора. Каким же странным был этот самонадеянный деспот, жестокий и эгоцентричный, говорить с такой нежностью, фразами, которые мог бы употребить поэт.
   – Он еще что-то сказал, – продолжала Дора. – Я не помню остальное.
   – Ты не помнишь? – спросила Анна. – Вы жили раздельно лишь короткое время.
   – Да, но такие вещи он говорил редко. Он говорил их только в самом начале, когда мы впервые были вместе. В те дни он говорил приятные слова постоянно. Но потом нет. Я переехала к нему, и он начал меняться.
   – Сразу же?
   – Ну, не сразу. Понемногу.
   – В течение какого времени?
   – О, я не помню. Может быть, год.
   – Это ты хотела переехать, так ты сказала. Джош хотел подождать. Почему он передумал?
   – Ну, мы были все время вместе и это казалось очевидным.
   Анна ждала.
   Плечи Доры опустились.
   – Я постоянно говорила ему, как я несчастна. Знаешь, я действительно была несчастна; я терпеть не могла приходить домой в пустую квартиру, как будто меня изгнали из его жизни. Так что я говорила ему, как бы я хотела что-то для него сделать, и как мне тяжело, что он не особенно хочет жить со мной, и как я несчастна и одинока... Я думаю, ему это было тяжело. Но в те дни нам было так хорошо, что для меня не имело значения, что в действительности мы не были вместе, я не собиралась ждать, чтобы посмотреть, как я дальше буду себя чувствовать; я хотела его все время. Он немного подождал, но потом сказал «да» и какое-то время нам было исключительно хорошо, пока Джош не изменился. Хорошо нам было в течение года. По крайней мере, год.