Страница:
– Отель «Винтер Палас», – объявил Джош, подъезжая к квадратному зданию с освещенным фасадом. – Мы можем поужинать в одном из кафе поблизости, если ты голодна.
– Я не хочу есть, спасибо. Стюард на самолете из Лондона посоветовал мне посетить один ресторан в Каире, а у меня было так много времени между рейсами, что я поужинала там.
– Какой ресторан?
– «Махфуд».
– Один из моих любимых. – Он разочарованно улыбнулся. – А я-то представлял себе, как веду тебя по странным, мрачным улицам египетских городов. А ты, оказывается, очень хорошо справляешься сама.
– Я это делала долгое время, – сказала она вдруг ставшим холодным голосом. Она вышла из машины и подождала, пока Джош возьмет ее сумки с заднего сиденья машины. Они зашли в вестибюль отеля и Анна заполнила формуляр, который ей протянул администратор. – Мы поедем рано утром?
– В семь, если тебе подходит. Завтрак в шесть тридцать.
– Отлично. – Она отдала формуляр администратору вместе со своим паспортом и кредитной карточкой.
– Мы рады принять вас у себя, мадам, – сказал тот на безупречном английском, безо всякого любопытства, и протянул ей ключ. – Из вашей комнаты открывается вид на Нил. Надеюсь, вам будет удобно.
– Спасибо. – Она повернулась к Джошу. – Можем мы выпить кофе? Я, правда, не хочу есть, но я почти не спала со вчерашнего дня, а запираться в гостиничном номере просто немыслимо, по крайней мере сейчас.
– Хорошая мысль, – сказал он. Попросил администратора отнести багаж Анны в ее комнату, и они снова вышли на мягкий ночной воздух.
– О, а так будет нормально? – спросила Анна, посмотрев на свои брюки из тонкой шерсти. – Я привезла юбку, если понадобится.
– Ты великолепна, – ответил Джош. На ней были темно-серые брюки со светло-серой шелковой блузкой, открытой у шеи, чтобы было видно серебряное ожерелье, и красный кожаный блайзер. После четырнадцатичасового перелета в трех самолетах ее одежда не измялась, и она не выглядела бледной от усталости, как многие путешественники, облетевшие полсвета, – В самом деле, ты прекрасно выглядишь. Иногда возникают проблемы, если здесь женщины носят очень короткие юбки или платья с низким вырезом, или шорты, но сейчас это уже уходит; им слишком нужны доллары туристов, чтобы отворачиваться от приезжих. Ты была бы удивлена, узнав, как здесь много похожего на Тамарак.
Они пошли в сторону от отеля мимо людей, сидевших за чашечкой кофе в крошечных кафе на открытом воздухе с тремя-четырьмя столиками, мимо групп людей, усевшихся по-турецки, скрестив ноги, прямо на тротуар и покуривавших кальяны. К ним подбежал ребенок с протянутой рукой, девочка, очень хорошенькая, с пестрым шарфом на голове и в длинной цветастой юбке.
– Бакшиш, – попросила она. Девочка приноровилась к их шагу, сунулась к ним, преграждая путь протянутой рукой. Рядом стояла ее мать, закутанная в черное, с мрачным видом наблюдая за происходящим. – Бакшиш, – повторила девочка. – Бакшиш.
– Нет, – сказал Джош.
– Бакшиш, – настаивал ребенок, как будто не слыша. Ее глаза казались пустыми, смотрели на них, но не видели.
Джош опустил глаза.
– Нет, – сказал он.
Таким голосом родители говорят с детьми. Девочка отвернулась безо всякого признака разочарования и перешла на другую сторону улицы, высматривая, к кому еще можно пристать. Мать пошла за ней.
– Я могла бы дать ей что-нибудь, – сказала Анна.
– Я тоже, – ответил Джош. – И тогда вокруг нас их оказалось бы человек пятьдесят. А завтра еще пятьдесят, и еще, и еще. Они смышленые и забавные, очень обаятельные и прекрасно умеют обходиться с туристами. Первое время, проходя здесь, я опустошал свой бумажник. Потом научился говорить «нет». Пойдем через рынок.
Они прошли по короткой аллее и вдруг оказались среди шума и запахов рынка, закрывающегося на ночь. Продавцы по обеим сторонам улочки переносили свои товары в миниатюрные сарайчики, которые, вероятно, запирались: бочонки со специями, тюки одежды, блузы и рубашки галабия развешанные на стойках, плотно скатанные ковры, прилавки с пресс-папье в виде скарабеев и с маленькими резными фараонами, предназначенными для продажи туристам. Другие готовились вывозить с рынка огромные телеги с остатками непроданных фруктов и овощей, а пекари переставали топить свои печи и закрывали лавочки. Дети в школьной форме гуляли взявшись за руки, перешептываясь и хихикая. Женщины, закутанные в черные или темно-красные одежды, делали последние покупки, удерживая на головах высокие плетеные или пластмассовые корзины. Туристы фотографировали друг друга, позируя рядом с осликом или с прилавком, заваленном грудами трав, еще не убранных торговцами.
Анна смотрела по сторонам, радуясь колоритности, лирической ритмичности арабского языка, звонким голосам детей, запахам специй и кофе, хлеба и спелых фруктов, шерсти и пыли, и пробивавшемуся сквозь все это цоканью копыт лошадей, впряженных в легкие открытые коляски, которые курсировали по соседним улицам, и непрестанным гудкам машин. Водители так наслаждались шумом, что чувствовали бы себя приниженными, если бы не внесли в него свою лепту.
– Перейдем дорогу здесь, – сказал Джош. Он взял ее за руку. – Держись ко мне поближе, переходить улицу – здесь настоящее искусство.
Они подождали, пока образуется просвет в потоке машин, несущихся с выключенными фарами, завывая клаксонами, и перебежали на противоположную сторону, обогнув две машины и коляску, которую тянула резвая лошадка.
– Проворные ноги и случайная предрасположенность к долгой жизни помогут тебе перебраться через любую улицу в Египте, – сказал Джош. – Хотя Луксор – это легкий ветерок по сравнению с Каиром.
– И Римом, – добавила Анна, и оба они засмеялись. Теперь было спокойнее, они находились на широкой набережной, идущей вдоль берега Нила, пересекавшего город. Анна смотрела на десятки катеров стоявших тесно один к другому у причала.
– Их всегда так много? – спросила она.
– Летом, когда становится слишком жарко для туристов, не так много, а зимой все они в работе, почти две сотни выше и ниже по течению Нила. Я еще помню время, когда их было всего четыре, всего год назад.
Разноязыкая речь доносилась с палуб катеров, где мужчины в темных костюмах и женщины в шелковых платьях сидели за столиками и пили прохладительные напитки и кофе. С некоторых прогулочных катеров доносилась музыка: французская певица, немецкий джаз-оркестр, итальянский тенор, американский исполнитель в стиле кантри – все смешивалось с арабской музыкой города. Анне казалось, что они с Джошем совершенно одни: двое американцев в Луксоре, в Египте, отделенные от туристов на их катерах, от рынка, от культуры. Как будто они находились вдвоем в маленьком магическом круге, закрывшем их от окружающего мира.
– Сюда, – сказал Джош, корда они подошли к каменным ступенькам лестницы.
Ступеньки вели на берег реки, к прогулочным катерам. Но на полпути находилась широкая площадка с кафе на открытом воздухе, откуда слышалась громкая арабская музыка и чувствовался острый аромат кофе по-турецки.
– Ловлю тебя на слове, – напомнил он. – Это «гава», здесь подают только кофе. Если ты передумала, то чуть подальше внизу есть одно хорошее место, где мы можем получить ужин, но не кофе. Выпить кофе вернемся сюда.
– Нет, здесь чудесно, мне нравится, – сказала Анна. Она села за маленький круглый столик, покрытый клетчатой скатертью, и стала изучать оживленные группы людей за другими столиками, пока Джош ходил за кофе. Он принес чашечки с кофе, поставил их на стол и сел, придвинув свой стул поближе к Анне, чтобы можно было слышать друг друга в шуме.
– Это новое чувство, – сказал он. – Обычно, когда я брожу по Луксору, то рядом со мной местные жители, друзья, они, как камуфляж. Но сейчас мы двое, так очевидно похожие на американцев, никто нас не заметит, и куда бы мы ни пошли, мы отделены ото всех, Даже от тех американцев, что сидят на прогулочных катерах рядом с нами. У них есть их катер, их гид, их группа, а у нас есть наши ноги, машина и мы двое. Я долго чувствовал себя рядом с тобой, но это другое, как будто мы на нашем собственном острове, и никто не может дотронуться до нас. А ты это чувствовала?
Анну захлестнуло настоящее счастье. Она хотела прикоснуться к Джошу, положить руку на его руку и поблагодарить его за то, что он с нею и видит мир так же, как она. Но она не смогла это сделать, и ее рука осталась лежать на колене.
– Я думала то же самое на набережной, – ответила она. – Магический круг.
Джош улыбнулся.
– Мне это нравится больше, чем остров.
Запахи крепкого кофе, табака, сладкого дыма кальянов обволакивали их. Они накатывали и отступали с волнами сонливости, одолевавшей Анну, то уходя, то возвращаясь. Она отхлебнула кофе.
– Я расскажу тебе, что произошло со времени моего последнего письма? Это кажется таким далеким, как будто пытаешься вспомнить книгу, прочитанную давным-давно, но я попробую.
– Да, расскажи мне, – сказал Джош. – Потом мы забудем это, по крайней мере, пока мы здесь.
– Мне бы хотелось этого, – призналась Анна. – Я хотела бы забыть многое из того, что случилось после Рождества. – Она помолчала. – Ты знаешь о газетных статьях о Винсе.
– Я читал только ту, что ты мне прислала из «Таймз». Полагаю, что печаталось по всей стране.
Женщина кивнула.
– И по телевидению, – и покачала головой. – Нам никогда не приходило в голову, что он может превратить это в один из своих величайших триумфов.
– Но семье ведь все равно, не так ли? – спросил Джош. – Если он несет ответственность хотя бы за половину того, что, как мы считаем, сделал, его унижение могло бы доставить удовлетворение, но у нас нет доказательств, чтобы убедить его или кого бы то ни было, поэтому, наверное, самое важное, что у Чарльза есть деньги, а у семьи – Тамарак.
Они замолчали.
– Да, – сказала Анна. – Я бы хотела, чтобы его не было в Сенате, но...
– Но ты не об этом думала, – заметил Джош.
– Нет. Он воплощенное зло. И ужасно видеть, что плохие люди всегда взбираются наверх, всегда находят способы обернуть к своей выгоде все, что бы они ни делали, неважно, насколько это было отвратительно.
Джош не спросил ее, почему она сказала «всегда». Он подумал, что догадывается, но не мог сказать ей об этом или утешить, слыша печаль в ее голосе; он ничего не мог сказать, пока Анна не доверится ему. И вместо этого небрежно сказал:
– Но ведь он не взобрался наверх? Он потерял свое состояние и шанс стать президентом, а мне кажется, этими двумя вещами Винс дорожил больше всего.
Анна кивнула.
– Конечно, – спокойно ответила она. Ее голос почти перекрыла музыка. Женщина отхлебнула кофе. – Давай посмотрим, что еще случилось. Чарльз беседовал с несколькими кандидатами на пост вице-президента «Четем Девелопмент»; он не пытается избавиться от Фреда, но говорит, что хочет создать ему мощный противовес. Думаю, если он осуществит удачный проект, то удалится от дел. А потом, мне кажется, переедет в Тамарак. Не потому, что он хочет быть Итаном Четемом, а потому что там у него семья, а в Чикаго у него ничего и не остается. Что еще? Я написала тебе, что комиссия транспортного управления закончила расследование, сделав вывод, что имел место факт вредительства, но не найдя виновного. Всем это не нравится, но больше они ничего не смогли сделать. Тайлер держит расследование открытым, но ни у кого нет надежды, что будет найден тот, кто сделал это. Самое лучшее, – это отчет Халлорана, где тот написал, что компания осуществляла тщательное, высокопрофессиональное техническое обслуживание по программе, которая не дала бы сбоев, если бы не было вредительства. Лео использует это заявление в серии новых информационных листков, он надеется спасти оставшееся от сезона время. Думаю, ему это удастся. Гейл сказала несколько дней тому назад, что ассоциация курортов уже зарезервировала места.
– А Робин и Нед не расстраиваются, что вдруг им придется уезжать из Тамарака – сказал Джош.
– Нет, – засмеялась Анна. – Они планируют устроить праздник в честь нашего возвращения. Они очень возбуждены. Кажется, в городе думают, что благодаря Лео они избавлены от небоскребов и неоновых огней, поэтому все Кальдеры герои, а в школе, значит, это – Нед и Робин. Больше нет речи о драках для доказательства того, что они живут там. – Она помолчала, вспоминая, как Робин льнула к ней в последний вечер, который Анна провела с ними. – Робин сказала мне, что с тех пор, как я вернулась, ее семья стала больше. Все родственники раньше приезжали только в гости, а теперь приезжают чаще и остаются дольше. Как будто, – голос Анны стал тише и Джош наклонился к ней, чтобы услышать ее слова, – все живут там.
? Это верно, – сказал Джош. – Они привыкли избегать друг друга. Они не знали, как быть семьей, им нужен был кто-то, чтобы соединять их. Прежде это был Итан, когда был жив. А теперь ты.
– И Тамарак, – добавила Анна. – Я думаю, теперь они чувствуют, после того, как почти потеряли его, что это их дом и место, где можно найти мир и покой.
Какое-то время они сидели молча. Ничто, казалось, не находится дальше от пыли Древнего Египта, чем Тамарак, укрытый сверкающими снегами под ясным голубым небом, но оба они видели Тамарак. Место, где можно найти мир и покой. Их глаза встретились. Есть много мест, где можно чувствовать покой.
– Еще кофе? – непринужденно спросил Джош. Сердце у него сильно билось. Он чувствовал, что все, к чему он стремился, чего хотел, сосредоточилось в этом многолюдном, трепещущем городе, и все, о чем он когда-либо мечтал, соединилось чудесным образом совсем недавно. «Семь месяцев, – подумал Джош. – С августа, когда я впервые сидел в кабинете Анны, до этого вечера, когда мы сидим здесь, в магическом круге».
– Да, пожалуйста, – сказала Анна.
Она сидела очень тихо, как будто боясь разрушить чары.
Он принес еще две чашки кофе и сел рядом с нею, так что его рука касалась ее руки.
– Мы покончили с новостями, или есть еще что-нибудь?
– Кит уехал, – ответила Анна. – Оставил записку на столе у Лео недели две тому назад, что хочет посмотреть мир, и решил, мол, Лео потерял веру в него. Я не верю ни единому слову, догадываюсь, он поехал к Винсу, просить работу в Вашингтоне, и он ее получит; наверное, они тесно связаны друг с другом. Лео рад, что он уехал, хотя ему было неловко рассказывать об этом Мэриан; ей нравилось, что сын работал там.
– Мэриан знает Кита так же хорошо, как Фреда, поморщился Джош. – Кажется, она примирилась с ними обеими, принимая все, как есть. Это как Уильям со своими письмами, которые никогда не приносят результатов, и Нина с ее многочисленными мужьями, люди составляют для себя образ и следуют ему; очень трудно заставить их отступить от этого. Вот Чарльз сумел измениться, судя по тому, что ты мне рассказала. Я еще не слышал, кто смог освободиться от той жизни, которую вел при Винсе.
Анна молчала, чувствуя руку Джоша на своей руке. «Мой отец и я, – думала она, – мы освобождаемся от той жизни». Но знала, что не освободится окончательно, пока не расскажет Джошу о своем прошлом. Без этого они не могли быть вместе. «Я должна позволить ему разделить это со мной, – подумала женщина, – как он хочет, чтобы я разделила с ним его работу. Разделить все. Плохое и хорошее. Но волна сонливости сразу же накрыла ее, и она почувствовала, что глаза закрываются. Завтра. Или послезавтра. Еще много времени».
– Ну, хватит, тебе нужно поспать, – решительно заявил Джош. – Мы можем отложить поездку к гробнице на день, если ты не хочешь вставать рано.
– Нет, я хочу поехать завтра. Начать с завтрака в шесть тридцать. Мне здесь так хорошо, Джош. Как чудесно чувствовать себя частью странного города, сидеть в кафе и пить кофе с местными жителями.
– И их музыкой, – сказал Джош. Оба они засмеялись в то время как звон цимбал взорвал воздух вокруг них.
Об этом и думала Анна, ложась спать в своем номере: их дружный смех. «Спокойной ночи, Джош», – сказала она про себя, как сказала ему это в лифте. «Хороших снов», – прозвучал его ответ в ее памяти, он сказал это, когда женщина направлялась в свою комнату. – «Завтра у нас будет изумительный день».
«У меня сегодня был изумительный день», – подумала она и улыбнулась.
Казалось, вокруг гробницы возродился к жизни маленький городок. Бесплодная долина, зажатая между коричневыми холмами, была запружена грузовиками и разными машинами, складными столами и стульями, корзинами для упаковки, горами инструментов, прожекторов мощных фонарей, отдельными частями строительных лесов, ящиками с продуктами и бутылками с водой, вооруженными египетскими солдатами, рабочими, журналистами и фотографами, археологами, помощниками, официальными представителями правительства и небольшой группой почетных гостей. Все они двигались в облаке пыли под ослепительным солнцем. Анна вспомнила слайды, которые Джош показывал ей, где долина предстала тихой и молчаливой, такой заброшенной будто находилась на краю света, и она не могла поверить, что это было то же самое место.
– Мне бы хотелось, чтобы ты увидела это место каким оно было, когда мы первыми пришли сюда, ? сказал Джош, наблюдая, как Анна воспринимает оживленную сцену. – Но честно говоря, у меня такое чувство, что именно так выглядело это место, когда жили и умирали фараоны. Здесь всегда были рабочие, выкапывавшие новые гробницы, художники, расписывавшие их, и другие рабочие, доставлявшие в гробницы сокровища и предметы обихода, которые потребуются фараону в иной жизни. Они работали в две-три смены, поэтому постоянно были люди, приходившие и уходившие. Не знаю, оставалась ли долина пустынной больше, чем на короткие промежутки времени, пока эпоха фараонов не закончилась. А после них, даже раньше, появились грабители гробниц. Давай войдем?
Они начали длинный спуск по грубым каменным ступеням. Рабочие вбили примитивный поручень в каменную стену с одной стороны, но Анна хотела войти в гробницу, как впервые это сделал Джош и не пользовалась им. Сверху были закреплены лампы, бросавшие резкие тени на камень, так что Анне показалось, будто она роет ход к центру земли. Поэтому, когда Джош встал перед входом в первую комнату и пропустил ее вперед, женщина вошла и застыла в изумлении.
Комната сверкала яркими цветами: огромные лампы освещали яркие, нетронутые временем краски, которые сохранились в сухом воздухе и в полной темноте. В окружении этого буйства красок и рисунков Анна больше не слышала разговоров, доносившихся из других комнат, как будто они с Джошем оказались одни, вне времени. Завернув рукава рубашек из-за удушающей жары, время от времени они пили воду из бутылки, которую взял наверху Джош, и медленно ходили вдоль стен, запрокинув головы рассматривали нарисованные фигуры в натуральную величину и миниатюрные изображения. В то время как они продвигались, останавливаясь, чтобы разглядеть рисунки, Джош рассказывал Анне содержание изображенных сцен и истории, которые стояли за этим, а также историю сокровищ, расставленных вдоль стен, и других, еще не разобранных и оставленных там, где их нашли. Она слышала только его голос, величие этой гробницы принадлежало ему. Он нашел ее и открыл миру и говорил о ней, как будто это был альбом семейных фотографий.
– Мы фотографируем каждый предмет, – рассказывал Джош, – записываем его описание, присваиваем ему каталожный номер, заворачиваем и укладываем в корзину, потом поднимаем на поверхность, грузовиком доставляем до Нила, где все грузится на катер и отправляем по реке в Каирский Египетский музей. Каждый из этих предметов бесценен, разумеется, поэтому, как ты видела; долину патрулируют части египетской армии.
– У тебя есть представление, сколько здесь предметов? – спросила Анна.
– Еще нет. По предположениям, около десяти тысяч.
Анна попробовала представить себе, что значить составить документы и вывезти эти многочисленные предметы, от крошечных резных фигурок до настоящих тронов, покрытых листовым золотом и драгоценными камнями. Джош сказал, что это займет месяцы, может быть, год. Ей захотелось знать, сколько же времени он пробудет в Египте.
Они прошли в последнюю комнату с огромным каменным саркофагом в центре; здесь еще требовалось установить леса и лебедку, чтобы рабочие могли поднять каменную крышку и вынуть мумию фараона. Вдруг Анна почувствовала головокружение от духоты.
– Подожди минутку, – сказала она и, закрыв глаза, прислонилась к стене.
– Боже мой, извини, – сокрушенно сказал Джош. Он взял ее за руку и подвел к каменному выступу, шедшему вдоль одной стены. – Посиди здесь, выпей еще воды. Сейчас поднимемся наверх, как только тебе станет легче. Извини, я увлекся и забыл, что не все привыкли здесь находиться. – Он сердился на самого себя, и Анна поняла это по его голосу.
– Я могла бы попросить тебя приостановиться, – сказала она, улыбаясь, – но не захотела. Я никогда не видела ничего более великолепного.
Джош сел рядом с ней.
– Действительно, такого больше нет нигде. Но мы могли бы разделить осмотр на два-три дня.
– Нет, так лучше всего. – Анна оглядела квадратную комнату. Здесь было меньше рисунков, на потолке золотые звезды на синем фоне, а стены покрыты письменами из Книги мертвых. – Я хотела бы быть поглощенной этим, – проговорила она. – Я хотела бы затеряться здесь.
– Почему? – спросил Джош.
Впервые он спросил прямо о ее чувствах, и Анна инстинктивно отпрянула. Встретилась с ним глазами и отвела взгляд, потому что ей стало стыдно.
– Чтобы стать частью этого, – сказала она через некоторое время. – Чтобы почувствовать, как ты воспринимаешь это. Я думаю, ты позволяешь этой работе поглотить тебя так же, как я позволяю юриспруденции поглотить меня, и я подумала, что если бы могла быть полностью поглощена всем этим, как ты, то смогла бы понять эту часть тебя, а я знаю, что ты понимаешь меня. И еще, – торопливо продолжала она, не давая Джошу времени что-то сказать по поводу ее слов, гораздо более откровенных, чем все, что она когда-либо говорила ему или еще кому-то, – когда я путешествую, мне нравится становиться как бы частицей страны, в Египте это значит хаос каирских улиц или кафе в Луксоре или невероятное величие гробницы.
Джош кивнул.
– Теперь ты чувствуешь себя лучше?
– Гораздо лучше. Спасибо. Я посидела и это помогло. Я хотела бы узнать об этой комнате.
Он прошел вдоль стен, переводя некоторые строки, а потом присел рядом с саркофагом, провел пальцами по резным изображениям Исиды и священных животных, рассказывая легенды о них. Анна чувствовала себя, как ребенок, которому рассказывают сказку на ночь: в тепле и безопасности, словно укутанная в одеяла и убаюканная его голосом, воссоздающим чудесный, древний мир.
– Обед, – вдруг сказал Джош. Анна смотрела непонимающими глазами, как будто проснулась. – Мы вернемся в Луксор. – Он пытливо посмотрел на нее, когда она встала рядом с ним. – Мы можем вернуться сюда после обеда или, если хочешь, завтра и в любой день; здесь есть десятки других гробниц, некоторые совсем не такие, как эта, храмы и памятники, в зависимости от того, что ты хочешь посмотреть.
– Или? – спросила Анна.
– Или мы могли бы пойти куда-нибудь, – прямо ответил он. – Неважно куда, здесь у нас орды туристов, Долина царей – не место для уединения. Как и Луксор.
Анна кивнула.
– А куда ты хотел бы поехать?
– На реку. Один друг предложил мне свою лодку, пока он в отъезде. Мы могли бы посмотреть ту часть Египта, которую другим путем никак не увидишь.
– И быть в уединении? – с улыбкой спросила Анна. – С двумя сотнями других катеров и лодок?
Он усмехнулся.
– Они держат расстояние, а мы не собираемся устраивать лодочных сборищ.
После короткой паузы Анна сказала:
– Мне бы этого очень хотелось.
– Хорошо. – Джош провел ее обратно к каменной лестнице на ослепительное, безжалостное солнце. – Итак, обед на реке. Как только соберешься, мы отправляемся.
Лодка носила имя «Хапи», в честь бога Нила. Это была небольшая яхта, ослепительно бело-зеленая в солнечном свете. На палубе были шезлонги и две каюты, а внизу кубрики для команды из трех человек. Джош положил сумки Анны в одну из кают; они вышли на гладкую палубу и постояли у борта, глядя, как Луксор отдаляется, а лодка продвигается на середину реки.
Нил был коричневым на отмелях и голубовато-зеленым посередине, здесь «Хапи» поднял парус и взял направление на юг. Стюард подал холодный овощной салат и белое вино на столик, покрытый зеленой льняной скатертью и уставленный белым китайским фарфором и тяжелым античным серебром. С берега им кричали и махали руками мальчишки, из деревушек доносилась музыка, но на реке тишину нарушало лишь гудение двигателя «Хапи» и время от времени гудок проходящего мимо туристического катера. День протекал плавно и спокойно, как волны Нила. Джош и Анна сидели в плетеных креслах с подушками из яркого ситца, глядя на жизнь, которая разворачивалась на берегах и отмелях. Между ними стоял столик со стаканами чая со льдом, запотевшими на жаре, и стюард периодически доливал их. Прохладный ветерок обвевал их лица по мере того, как яхта набирала скорость. Они разговаривали или молчали умиротворенные ритмом реки. На берегах женщины в черном стирали белье, разостлав его на больших плоских камнях, болтая между собой, прерывая свое занятие, чтобы окликнуть голеньких малышей, которые подбирались слишком близко к воде. Дети постарше плавали неподалеку, весело перекликаясь друг с другом. Еще дальше от берега в маленьких рыбацких лодках стояли молодые люди, которые шлепали прутьями по воде, чтобы испугать рыбу, попадавшую в сеть, расставленную мужчинами постарше на другом конце лодки. Худенькие подростки бороздили поверхность реки в маленьких феллюках, таких же, как лодки, которыми пользовались во времена фараонов, с белыми парусами, колышущимися, как тело танцора, изогнутое в стремительном движении. На зеленых полях, расположенных уступами по берегам реки один крестьянин рыхлил почву вручную мотыгой, другой – ехал на ярко-красном тракторе. А за полями и древними городами с минаретами и небольшими скоплениями фабрик, трубы которых извергали струи черного дыма в небо, простиралась пустыня, безлюдная и нетронутая вплоть до соседних стран.
– Я не хочу есть, спасибо. Стюард на самолете из Лондона посоветовал мне посетить один ресторан в Каире, а у меня было так много времени между рейсами, что я поужинала там.
– Какой ресторан?
– «Махфуд».
– Один из моих любимых. – Он разочарованно улыбнулся. – А я-то представлял себе, как веду тебя по странным, мрачным улицам египетских городов. А ты, оказывается, очень хорошо справляешься сама.
– Я это делала долгое время, – сказала она вдруг ставшим холодным голосом. Она вышла из машины и подождала, пока Джош возьмет ее сумки с заднего сиденья машины. Они зашли в вестибюль отеля и Анна заполнила формуляр, который ей протянул администратор. – Мы поедем рано утром?
– В семь, если тебе подходит. Завтрак в шесть тридцать.
– Отлично. – Она отдала формуляр администратору вместе со своим паспортом и кредитной карточкой.
– Мы рады принять вас у себя, мадам, – сказал тот на безупречном английском, безо всякого любопытства, и протянул ей ключ. – Из вашей комнаты открывается вид на Нил. Надеюсь, вам будет удобно.
– Спасибо. – Она повернулась к Джошу. – Можем мы выпить кофе? Я, правда, не хочу есть, но я почти не спала со вчерашнего дня, а запираться в гостиничном номере просто немыслимо, по крайней мере сейчас.
– Хорошая мысль, – сказал он. Попросил администратора отнести багаж Анны в ее комнату, и они снова вышли на мягкий ночной воздух.
– О, а так будет нормально? – спросила Анна, посмотрев на свои брюки из тонкой шерсти. – Я привезла юбку, если понадобится.
– Ты великолепна, – ответил Джош. На ней были темно-серые брюки со светло-серой шелковой блузкой, открытой у шеи, чтобы было видно серебряное ожерелье, и красный кожаный блайзер. После четырнадцатичасового перелета в трех самолетах ее одежда не измялась, и она не выглядела бледной от усталости, как многие путешественники, облетевшие полсвета, – В самом деле, ты прекрасно выглядишь. Иногда возникают проблемы, если здесь женщины носят очень короткие юбки или платья с низким вырезом, или шорты, но сейчас это уже уходит; им слишком нужны доллары туристов, чтобы отворачиваться от приезжих. Ты была бы удивлена, узнав, как здесь много похожего на Тамарак.
Они пошли в сторону от отеля мимо людей, сидевших за чашечкой кофе в крошечных кафе на открытом воздухе с тремя-четырьмя столиками, мимо групп людей, усевшихся по-турецки, скрестив ноги, прямо на тротуар и покуривавших кальяны. К ним подбежал ребенок с протянутой рукой, девочка, очень хорошенькая, с пестрым шарфом на голове и в длинной цветастой юбке.
– Бакшиш, – попросила она. Девочка приноровилась к их шагу, сунулась к ним, преграждая путь протянутой рукой. Рядом стояла ее мать, закутанная в черное, с мрачным видом наблюдая за происходящим. – Бакшиш, – повторила девочка. – Бакшиш.
– Нет, – сказал Джош.
– Бакшиш, – настаивал ребенок, как будто не слыша. Ее глаза казались пустыми, смотрели на них, но не видели.
Джош опустил глаза.
– Нет, – сказал он.
Таким голосом родители говорят с детьми. Девочка отвернулась безо всякого признака разочарования и перешла на другую сторону улицы, высматривая, к кому еще можно пристать. Мать пошла за ней.
– Я могла бы дать ей что-нибудь, – сказала Анна.
– Я тоже, – ответил Джош. – И тогда вокруг нас их оказалось бы человек пятьдесят. А завтра еще пятьдесят, и еще, и еще. Они смышленые и забавные, очень обаятельные и прекрасно умеют обходиться с туристами. Первое время, проходя здесь, я опустошал свой бумажник. Потом научился говорить «нет». Пойдем через рынок.
Они прошли по короткой аллее и вдруг оказались среди шума и запахов рынка, закрывающегося на ночь. Продавцы по обеим сторонам улочки переносили свои товары в миниатюрные сарайчики, которые, вероятно, запирались: бочонки со специями, тюки одежды, блузы и рубашки галабия развешанные на стойках, плотно скатанные ковры, прилавки с пресс-папье в виде скарабеев и с маленькими резными фараонами, предназначенными для продажи туристам. Другие готовились вывозить с рынка огромные телеги с остатками непроданных фруктов и овощей, а пекари переставали топить свои печи и закрывали лавочки. Дети в школьной форме гуляли взявшись за руки, перешептываясь и хихикая. Женщины, закутанные в черные или темно-красные одежды, делали последние покупки, удерживая на головах высокие плетеные или пластмассовые корзины. Туристы фотографировали друг друга, позируя рядом с осликом или с прилавком, заваленном грудами трав, еще не убранных торговцами.
Анна смотрела по сторонам, радуясь колоритности, лирической ритмичности арабского языка, звонким голосам детей, запахам специй и кофе, хлеба и спелых фруктов, шерсти и пыли, и пробивавшемуся сквозь все это цоканью копыт лошадей, впряженных в легкие открытые коляски, которые курсировали по соседним улицам, и непрестанным гудкам машин. Водители так наслаждались шумом, что чувствовали бы себя приниженными, если бы не внесли в него свою лепту.
– Перейдем дорогу здесь, – сказал Джош. Он взял ее за руку. – Держись ко мне поближе, переходить улицу – здесь настоящее искусство.
Они подождали, пока образуется просвет в потоке машин, несущихся с выключенными фарами, завывая клаксонами, и перебежали на противоположную сторону, обогнув две машины и коляску, которую тянула резвая лошадка.
– Проворные ноги и случайная предрасположенность к долгой жизни помогут тебе перебраться через любую улицу в Египте, – сказал Джош. – Хотя Луксор – это легкий ветерок по сравнению с Каиром.
– И Римом, – добавила Анна, и оба они засмеялись. Теперь было спокойнее, они находились на широкой набережной, идущей вдоль берега Нила, пересекавшего город. Анна смотрела на десятки катеров стоявших тесно один к другому у причала.
– Их всегда так много? – спросила она.
– Летом, когда становится слишком жарко для туристов, не так много, а зимой все они в работе, почти две сотни выше и ниже по течению Нила. Я еще помню время, когда их было всего четыре, всего год назад.
Разноязыкая речь доносилась с палуб катеров, где мужчины в темных костюмах и женщины в шелковых платьях сидели за столиками и пили прохладительные напитки и кофе. С некоторых прогулочных катеров доносилась музыка: французская певица, немецкий джаз-оркестр, итальянский тенор, американский исполнитель в стиле кантри – все смешивалось с арабской музыкой города. Анне казалось, что они с Джошем совершенно одни: двое американцев в Луксоре, в Египте, отделенные от туристов на их катерах, от рынка, от культуры. Как будто они находились вдвоем в маленьком магическом круге, закрывшем их от окружающего мира.
– Сюда, – сказал Джош, корда они подошли к каменным ступенькам лестницы.
Ступеньки вели на берег реки, к прогулочным катерам. Но на полпути находилась широкая площадка с кафе на открытом воздухе, откуда слышалась громкая арабская музыка и чувствовался острый аромат кофе по-турецки.
– Ловлю тебя на слове, – напомнил он. – Это «гава», здесь подают только кофе. Если ты передумала, то чуть подальше внизу есть одно хорошее место, где мы можем получить ужин, но не кофе. Выпить кофе вернемся сюда.
– Нет, здесь чудесно, мне нравится, – сказала Анна. Она села за маленький круглый столик, покрытый клетчатой скатертью, и стала изучать оживленные группы людей за другими столиками, пока Джош ходил за кофе. Он принес чашечки с кофе, поставил их на стол и сел, придвинув свой стул поближе к Анне, чтобы можно было слышать друг друга в шуме.
– Это новое чувство, – сказал он. – Обычно, когда я брожу по Луксору, то рядом со мной местные жители, друзья, они, как камуфляж. Но сейчас мы двое, так очевидно похожие на американцев, никто нас не заметит, и куда бы мы ни пошли, мы отделены ото всех, Даже от тех американцев, что сидят на прогулочных катерах рядом с нами. У них есть их катер, их гид, их группа, а у нас есть наши ноги, машина и мы двое. Я долго чувствовал себя рядом с тобой, но это другое, как будто мы на нашем собственном острове, и никто не может дотронуться до нас. А ты это чувствовала?
Анну захлестнуло настоящее счастье. Она хотела прикоснуться к Джошу, положить руку на его руку и поблагодарить его за то, что он с нею и видит мир так же, как она. Но она не смогла это сделать, и ее рука осталась лежать на колене.
– Я думала то же самое на набережной, – ответила она. – Магический круг.
Джош улыбнулся.
– Мне это нравится больше, чем остров.
Запахи крепкого кофе, табака, сладкого дыма кальянов обволакивали их. Они накатывали и отступали с волнами сонливости, одолевавшей Анну, то уходя, то возвращаясь. Она отхлебнула кофе.
– Я расскажу тебе, что произошло со времени моего последнего письма? Это кажется таким далеким, как будто пытаешься вспомнить книгу, прочитанную давным-давно, но я попробую.
– Да, расскажи мне, – сказал Джош. – Потом мы забудем это, по крайней мере, пока мы здесь.
– Мне бы хотелось этого, – призналась Анна. – Я хотела бы забыть многое из того, что случилось после Рождества. – Она помолчала. – Ты знаешь о газетных статьях о Винсе.
– Я читал только ту, что ты мне прислала из «Таймз». Полагаю, что печаталось по всей стране.
Женщина кивнула.
– И по телевидению, – и покачала головой. – Нам никогда не приходило в голову, что он может превратить это в один из своих величайших триумфов.
– Но семье ведь все равно, не так ли? – спросил Джош. – Если он несет ответственность хотя бы за половину того, что, как мы считаем, сделал, его унижение могло бы доставить удовлетворение, но у нас нет доказательств, чтобы убедить его или кого бы то ни было, поэтому, наверное, самое важное, что у Чарльза есть деньги, а у семьи – Тамарак.
Они замолчали.
– Да, – сказала Анна. – Я бы хотела, чтобы его не было в Сенате, но...
– Но ты не об этом думала, – заметил Джош.
– Нет. Он воплощенное зло. И ужасно видеть, что плохие люди всегда взбираются наверх, всегда находят способы обернуть к своей выгоде все, что бы они ни делали, неважно, насколько это было отвратительно.
Джош не спросил ее, почему она сказала «всегда». Он подумал, что догадывается, но не мог сказать ей об этом или утешить, слыша печаль в ее голосе; он ничего не мог сказать, пока Анна не доверится ему. И вместо этого небрежно сказал:
– Но ведь он не взобрался наверх? Он потерял свое состояние и шанс стать президентом, а мне кажется, этими двумя вещами Винс дорожил больше всего.
Анна кивнула.
– Конечно, – спокойно ответила она. Ее голос почти перекрыла музыка. Женщина отхлебнула кофе. – Давай посмотрим, что еще случилось. Чарльз беседовал с несколькими кандидатами на пост вице-президента «Четем Девелопмент»; он не пытается избавиться от Фреда, но говорит, что хочет создать ему мощный противовес. Думаю, если он осуществит удачный проект, то удалится от дел. А потом, мне кажется, переедет в Тамарак. Не потому, что он хочет быть Итаном Четемом, а потому что там у него семья, а в Чикаго у него ничего и не остается. Что еще? Я написала тебе, что комиссия транспортного управления закончила расследование, сделав вывод, что имел место факт вредительства, но не найдя виновного. Всем это не нравится, но больше они ничего не смогли сделать. Тайлер держит расследование открытым, но ни у кого нет надежды, что будет найден тот, кто сделал это. Самое лучшее, – это отчет Халлорана, где тот написал, что компания осуществляла тщательное, высокопрофессиональное техническое обслуживание по программе, которая не дала бы сбоев, если бы не было вредительства. Лео использует это заявление в серии новых информационных листков, он надеется спасти оставшееся от сезона время. Думаю, ему это удастся. Гейл сказала несколько дней тому назад, что ассоциация курортов уже зарезервировала места.
– А Робин и Нед не расстраиваются, что вдруг им придется уезжать из Тамарака – сказал Джош.
– Нет, – засмеялась Анна. – Они планируют устроить праздник в честь нашего возвращения. Они очень возбуждены. Кажется, в городе думают, что благодаря Лео они избавлены от небоскребов и неоновых огней, поэтому все Кальдеры герои, а в школе, значит, это – Нед и Робин. Больше нет речи о драках для доказательства того, что они живут там. – Она помолчала, вспоминая, как Робин льнула к ней в последний вечер, который Анна провела с ними. – Робин сказала мне, что с тех пор, как я вернулась, ее семья стала больше. Все родственники раньше приезжали только в гости, а теперь приезжают чаще и остаются дольше. Как будто, – голос Анны стал тише и Джош наклонился к ней, чтобы услышать ее слова, – все живут там.
? Это верно, – сказал Джош. – Они привыкли избегать друг друга. Они не знали, как быть семьей, им нужен был кто-то, чтобы соединять их. Прежде это был Итан, когда был жив. А теперь ты.
– И Тамарак, – добавила Анна. – Я думаю, теперь они чувствуют, после того, как почти потеряли его, что это их дом и место, где можно найти мир и покой.
Какое-то время они сидели молча. Ничто, казалось, не находится дальше от пыли Древнего Египта, чем Тамарак, укрытый сверкающими снегами под ясным голубым небом, но оба они видели Тамарак. Место, где можно найти мир и покой. Их глаза встретились. Есть много мест, где можно чувствовать покой.
– Еще кофе? – непринужденно спросил Джош. Сердце у него сильно билось. Он чувствовал, что все, к чему он стремился, чего хотел, сосредоточилось в этом многолюдном, трепещущем городе, и все, о чем он когда-либо мечтал, соединилось чудесным образом совсем недавно. «Семь месяцев, – подумал Джош. – С августа, когда я впервые сидел в кабинете Анны, до этого вечера, когда мы сидим здесь, в магическом круге».
– Да, пожалуйста, – сказала Анна.
Она сидела очень тихо, как будто боясь разрушить чары.
Он принес еще две чашки кофе и сел рядом с нею, так что его рука касалась ее руки.
– Мы покончили с новостями, или есть еще что-нибудь?
– Кит уехал, – ответила Анна. – Оставил записку на столе у Лео недели две тому назад, что хочет посмотреть мир, и решил, мол, Лео потерял веру в него. Я не верю ни единому слову, догадываюсь, он поехал к Винсу, просить работу в Вашингтоне, и он ее получит; наверное, они тесно связаны друг с другом. Лео рад, что он уехал, хотя ему было неловко рассказывать об этом Мэриан; ей нравилось, что сын работал там.
– Мэриан знает Кита так же хорошо, как Фреда, поморщился Джош. – Кажется, она примирилась с ними обеими, принимая все, как есть. Это как Уильям со своими письмами, которые никогда не приносят результатов, и Нина с ее многочисленными мужьями, люди составляют для себя образ и следуют ему; очень трудно заставить их отступить от этого. Вот Чарльз сумел измениться, судя по тому, что ты мне рассказала. Я еще не слышал, кто смог освободиться от той жизни, которую вел при Винсе.
Анна молчала, чувствуя руку Джоша на своей руке. «Мой отец и я, – думала она, – мы освобождаемся от той жизни». Но знала, что не освободится окончательно, пока не расскажет Джошу о своем прошлом. Без этого они не могли быть вместе. «Я должна позволить ему разделить это со мной, – подумала женщина, – как он хочет, чтобы я разделила с ним его работу. Разделить все. Плохое и хорошее. Но волна сонливости сразу же накрыла ее, и она почувствовала, что глаза закрываются. Завтра. Или послезавтра. Еще много времени».
– Ну, хватит, тебе нужно поспать, – решительно заявил Джош. – Мы можем отложить поездку к гробнице на день, если ты не хочешь вставать рано.
– Нет, я хочу поехать завтра. Начать с завтрака в шесть тридцать. Мне здесь так хорошо, Джош. Как чудесно чувствовать себя частью странного города, сидеть в кафе и пить кофе с местными жителями.
– И их музыкой, – сказал Джош. Оба они засмеялись в то время как звон цимбал взорвал воздух вокруг них.
Об этом и думала Анна, ложась спать в своем номере: их дружный смех. «Спокойной ночи, Джош», – сказала она про себя, как сказала ему это в лифте. «Хороших снов», – прозвучал его ответ в ее памяти, он сказал это, когда женщина направлялась в свою комнату. – «Завтра у нас будет изумительный день».
«У меня сегодня был изумительный день», – подумала она и улыбнулась.
Казалось, вокруг гробницы возродился к жизни маленький городок. Бесплодная долина, зажатая между коричневыми холмами, была запружена грузовиками и разными машинами, складными столами и стульями, корзинами для упаковки, горами инструментов, прожекторов мощных фонарей, отдельными частями строительных лесов, ящиками с продуктами и бутылками с водой, вооруженными египетскими солдатами, рабочими, журналистами и фотографами, археологами, помощниками, официальными представителями правительства и небольшой группой почетных гостей. Все они двигались в облаке пыли под ослепительным солнцем. Анна вспомнила слайды, которые Джош показывал ей, где долина предстала тихой и молчаливой, такой заброшенной будто находилась на краю света, и она не могла поверить, что это было то же самое место.
– Мне бы хотелось, чтобы ты увидела это место каким оно было, когда мы первыми пришли сюда, ? сказал Джош, наблюдая, как Анна воспринимает оживленную сцену. – Но честно говоря, у меня такое чувство, что именно так выглядело это место, когда жили и умирали фараоны. Здесь всегда были рабочие, выкапывавшие новые гробницы, художники, расписывавшие их, и другие рабочие, доставлявшие в гробницы сокровища и предметы обихода, которые потребуются фараону в иной жизни. Они работали в две-три смены, поэтому постоянно были люди, приходившие и уходившие. Не знаю, оставалась ли долина пустынной больше, чем на короткие промежутки времени, пока эпоха фараонов не закончилась. А после них, даже раньше, появились грабители гробниц. Давай войдем?
Они начали длинный спуск по грубым каменным ступеням. Рабочие вбили примитивный поручень в каменную стену с одной стороны, но Анна хотела войти в гробницу, как впервые это сделал Джош и не пользовалась им. Сверху были закреплены лампы, бросавшие резкие тени на камень, так что Анне показалось, будто она роет ход к центру земли. Поэтому, когда Джош встал перед входом в первую комнату и пропустил ее вперед, женщина вошла и застыла в изумлении.
Комната сверкала яркими цветами: огромные лампы освещали яркие, нетронутые временем краски, которые сохранились в сухом воздухе и в полной темноте. В окружении этого буйства красок и рисунков Анна больше не слышала разговоров, доносившихся из других комнат, как будто они с Джошем оказались одни, вне времени. Завернув рукава рубашек из-за удушающей жары, время от времени они пили воду из бутылки, которую взял наверху Джош, и медленно ходили вдоль стен, запрокинув головы рассматривали нарисованные фигуры в натуральную величину и миниатюрные изображения. В то время как они продвигались, останавливаясь, чтобы разглядеть рисунки, Джош рассказывал Анне содержание изображенных сцен и истории, которые стояли за этим, а также историю сокровищ, расставленных вдоль стен, и других, еще не разобранных и оставленных там, где их нашли. Она слышала только его голос, величие этой гробницы принадлежало ему. Он нашел ее и открыл миру и говорил о ней, как будто это был альбом семейных фотографий.
– Мы фотографируем каждый предмет, – рассказывал Джош, – записываем его описание, присваиваем ему каталожный номер, заворачиваем и укладываем в корзину, потом поднимаем на поверхность, грузовиком доставляем до Нила, где все грузится на катер и отправляем по реке в Каирский Египетский музей. Каждый из этих предметов бесценен, разумеется, поэтому, как ты видела; долину патрулируют части египетской армии.
– У тебя есть представление, сколько здесь предметов? – спросила Анна.
– Еще нет. По предположениям, около десяти тысяч.
Анна попробовала представить себе, что значить составить документы и вывезти эти многочисленные предметы, от крошечных резных фигурок до настоящих тронов, покрытых листовым золотом и драгоценными камнями. Джош сказал, что это займет месяцы, может быть, год. Ей захотелось знать, сколько же времени он пробудет в Египте.
Они прошли в последнюю комнату с огромным каменным саркофагом в центре; здесь еще требовалось установить леса и лебедку, чтобы рабочие могли поднять каменную крышку и вынуть мумию фараона. Вдруг Анна почувствовала головокружение от духоты.
– Подожди минутку, – сказала она и, закрыв глаза, прислонилась к стене.
– Боже мой, извини, – сокрушенно сказал Джош. Он взял ее за руку и подвел к каменному выступу, шедшему вдоль одной стены. – Посиди здесь, выпей еще воды. Сейчас поднимемся наверх, как только тебе станет легче. Извини, я увлекся и забыл, что не все привыкли здесь находиться. – Он сердился на самого себя, и Анна поняла это по его голосу.
– Я могла бы попросить тебя приостановиться, – сказала она, улыбаясь, – но не захотела. Я никогда не видела ничего более великолепного.
Джош сел рядом с ней.
– Действительно, такого больше нет нигде. Но мы могли бы разделить осмотр на два-три дня.
– Нет, так лучше всего. – Анна оглядела квадратную комнату. Здесь было меньше рисунков, на потолке золотые звезды на синем фоне, а стены покрыты письменами из Книги мертвых. – Я хотела бы быть поглощенной этим, – проговорила она. – Я хотела бы затеряться здесь.
– Почему? – спросил Джош.
Впервые он спросил прямо о ее чувствах, и Анна инстинктивно отпрянула. Встретилась с ним глазами и отвела взгляд, потому что ей стало стыдно.
– Чтобы стать частью этого, – сказала она через некоторое время. – Чтобы почувствовать, как ты воспринимаешь это. Я думаю, ты позволяешь этой работе поглотить тебя так же, как я позволяю юриспруденции поглотить меня, и я подумала, что если бы могла быть полностью поглощена всем этим, как ты, то смогла бы понять эту часть тебя, а я знаю, что ты понимаешь меня. И еще, – торопливо продолжала она, не давая Джошу времени что-то сказать по поводу ее слов, гораздо более откровенных, чем все, что она когда-либо говорила ему или еще кому-то, – когда я путешествую, мне нравится становиться как бы частицей страны, в Египте это значит хаос каирских улиц или кафе в Луксоре или невероятное величие гробницы.
Джош кивнул.
– Теперь ты чувствуешь себя лучше?
– Гораздо лучше. Спасибо. Я посидела и это помогло. Я хотела бы узнать об этой комнате.
Он прошел вдоль стен, переводя некоторые строки, а потом присел рядом с саркофагом, провел пальцами по резным изображениям Исиды и священных животных, рассказывая легенды о них. Анна чувствовала себя, как ребенок, которому рассказывают сказку на ночь: в тепле и безопасности, словно укутанная в одеяла и убаюканная его голосом, воссоздающим чудесный, древний мир.
– Обед, – вдруг сказал Джош. Анна смотрела непонимающими глазами, как будто проснулась. – Мы вернемся в Луксор. – Он пытливо посмотрел на нее, когда она встала рядом с ним. – Мы можем вернуться сюда после обеда или, если хочешь, завтра и в любой день; здесь есть десятки других гробниц, некоторые совсем не такие, как эта, храмы и памятники, в зависимости от того, что ты хочешь посмотреть.
– Или? – спросила Анна.
– Или мы могли бы пойти куда-нибудь, – прямо ответил он. – Неважно куда, здесь у нас орды туристов, Долина царей – не место для уединения. Как и Луксор.
Анна кивнула.
– А куда ты хотел бы поехать?
– На реку. Один друг предложил мне свою лодку, пока он в отъезде. Мы могли бы посмотреть ту часть Египта, которую другим путем никак не увидишь.
– И быть в уединении? – с улыбкой спросила Анна. – С двумя сотнями других катеров и лодок?
Он усмехнулся.
– Они держат расстояние, а мы не собираемся устраивать лодочных сборищ.
После короткой паузы Анна сказала:
– Мне бы этого очень хотелось.
– Хорошо. – Джош провел ее обратно к каменной лестнице на ослепительное, безжалостное солнце. – Итак, обед на реке. Как только соберешься, мы отправляемся.
Лодка носила имя «Хапи», в честь бога Нила. Это была небольшая яхта, ослепительно бело-зеленая в солнечном свете. На палубе были шезлонги и две каюты, а внизу кубрики для команды из трех человек. Джош положил сумки Анны в одну из кают; они вышли на гладкую палубу и постояли у борта, глядя, как Луксор отдаляется, а лодка продвигается на середину реки.
Нил был коричневым на отмелях и голубовато-зеленым посередине, здесь «Хапи» поднял парус и взял направление на юг. Стюард подал холодный овощной салат и белое вино на столик, покрытый зеленой льняной скатертью и уставленный белым китайским фарфором и тяжелым античным серебром. С берега им кричали и махали руками мальчишки, из деревушек доносилась музыка, но на реке тишину нарушало лишь гудение двигателя «Хапи» и время от времени гудок проходящего мимо туристического катера. День протекал плавно и спокойно, как волны Нила. Джош и Анна сидели в плетеных креслах с подушками из яркого ситца, глядя на жизнь, которая разворачивалась на берегах и отмелях. Между ними стоял столик со стаканами чая со льдом, запотевшими на жаре, и стюард периодически доливал их. Прохладный ветерок обвевал их лица по мере того, как яхта набирала скорость. Они разговаривали или молчали умиротворенные ритмом реки. На берегах женщины в черном стирали белье, разостлав его на больших плоских камнях, болтая между собой, прерывая свое занятие, чтобы окликнуть голеньких малышей, которые подбирались слишком близко к воде. Дети постарше плавали неподалеку, весело перекликаясь друг с другом. Еще дальше от берега в маленьких рыбацких лодках стояли молодые люди, которые шлепали прутьями по воде, чтобы испугать рыбу, попадавшую в сеть, расставленную мужчинами постарше на другом конце лодки. Худенькие подростки бороздили поверхность реки в маленьких феллюках, таких же, как лодки, которыми пользовались во времена фараонов, с белыми парусами, колышущимися, как тело танцора, изогнутое в стремительном движении. На зеленых полях, расположенных уступами по берегам реки один крестьянин рыхлил почву вручную мотыгой, другой – ехал на ярко-красном тракторе. А за полями и древними городами с минаретами и небольшими скоплениями фабрик, трубы которых извергали струи черного дыма в небо, простиралась пустыня, безлюдная и нетронутая вплоть до соседних стран.