Майкл Джудит. Спящая красавица

   – Лео! – крикнул он, выбегая на аллею. – Эй! Лео!
   Лео высунул голову из машины.
   – Что-нибудь случилось?
   – Я тоже хочу поехать. О'кей? – быстро обежал машину и уселся на переднее сиденье рядом с Лео. – Хочу знать, что происходит. Это же нормально, правда, Лео? Почти все время я чувствую себя так, будто все здесь в курсе дела, кроме меня.
   Лео пожал плечами, выруливая на дорогу.
   – Можешь поехать туда, но к тебе это не имеет отношения. Твои обязанности заключаются в поддержании порядка на горе Тамарак, Кит, об этом ты должен беспокоиться.
   – Ну, да, но я беспокоюсь и о компании тоже, знаешь. У меня все-таки пять процентов акций, которые дал мне дедушка, так что я тут заинтересованная сторона, верно? Если дядя Чарльз надумает продавать компанию, ты знаешь, ему понадобится мой голос. А компания сейчас по уши в дерьме с этой водой – мне это отлично известно – так я подумал, что если они выяснят, что случилось, то мне надо об этом знать.
   Лео бросил на него быстрый взгляд. Волосы песочного цвета аккуратно причесаны, светлая, редкая бородка подстрижена, клетчатая рубашка тщательно выглажена. Вполне приличный, энергичный юноша. Он не виноват, что не может понравиться Лео. По городу ехали молча. Улицы мы были спокойными, теперь после уикенда, на который приходился День труда, и который завершал летний сезон, жители Тамарака прогуливались по пустым тротуарам и толклись на стоянках для машин, как бы заново открывая свой город. Немногие оставшиеся туристы направлялись в горы, где леса окрашивались в разные цвета, или слонялись по магазинам, делая покупки на сезонных распродажах, или сидели в кафе на открытом воздухе, греясь на теплом, ласковом осеннем солнце, позволяя сонной атмосфере города завладеть ими, как это происходило со всеми во временном затишье до наступления зимы, когда выпадет снег и появятся тысячи суетливых лыжников. Это время года Лео особенно любил. Сейчас он мог вообразить, что город снова стал уединенной горной деревушкой, где все знали друг друга и работали вместе, чтобы жить в достатке и безопасности даже в самые тяжелые времена.
   Но в этом году сентябрь таким не был. Этой красивой, золотой осенью люди были испуганы и многие кинулись в панику. Родители таскали детей на осмотры к врачам, собирались крикливыми группами рядом с Ситти-Холл, куда приходили за водой и писали письма в «Тамарак Таймз», спрашивая, что делает город, чтобы защитить их.
   – Сначала Управление по охране окружающей среды заявляет нам, что на восточной окраине опасно жить, – негодовали письма, – а теперь опасной стала и вода. Кто в этом виноват?
   «Кто виноват?» Этот вопрос задавали все громче. Все началось с беспокойного вопроса вечером у Сити-Холл, а теперь, неделю спустя этот вопрос уже гремел, превратившись в единый вопль, составленный из множества беспокойных, сердитых вопросов. ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? КТО ВИНОВАТ?
   Нетрудно было найти виновника. Лео знал, что когда в городе, которым управляла компания, случалось что-то плохое, то всегда обвиняли компанию.
   Он повернул на шоссе, постепенно спускавшееся к восточной части города и к перевалу Волф Крик.
   – Так что же они обнаружили? – спросил Кит.
   – Не знаю. Билл вызвал меня по телефону в машине и сказал, что они хотят что-то показать мне.
   – Где? – поинтересовался Кит.
   – Пониже Матушки Жилы.
   – Старого рудника? Там же поблизости ничего нет.
   – Дренажная траншея, – сказал Лео.
   Машина свернула на узкую дорогу, посыпанную гравием, которая зигзагами петляла по длинному склону мимо старых рудников, почти скрытых кустарником и сучковатыми, низкорослыми дубами. Через несколько минут они подъехали к припаркованному пикапу. Дальше дорога была загромождена вывернутыми кустами и валунами.
   – Билл! – позвал Лео, и высокий человек, стоявший на некотором расстоянии от них, повернулся и подошел.
   – Рад видеть тебя, – сказал Билл Клаузен, когда они пожали друг другу руки.
   Они прошли по склону и присоединились к двум другим мужчинам.
   – Мы уверены, что это здесь, Лео. Был оползень, и немаленький. Образовался здесь, пересек дорогу и врезался в дренажную траншею.
   – Есть какие-нибудь соображения насчет того, что вызвало оползень? – спросил Лео.
   – Сейчас пока нет. За последние недели мы наблюдали кое-какую сейсмическую активность, но она была слишком слабой и вряд ли вызвала этот оползень, могла только дать толчок уже готовящемуся обвалу.
   – Кит, поднимись наверх и посмотри, откуда начался оползень, – попросил Лео. – Может быть, ты увидишь, как это случилось. А мы пройдем вниз, к траншее.
   Они с Биллом спустились по широкой полосе, оставленной сползавшей вниз землей и камнями. Когда добрались до дренажной траншеи, то увидели куски разбитого бетона. Итан построил эту дренажную траншею пятнадцать лет тому назад, когда расширял прежнюю систему водоснабжения, созданную им в его первое посещение Тамарака. Тогда он построил небольшой резервуар и дамбу на расстоянии трех милей от города вверх по течению реки; трубопровод для очистки воды и насосная станция находились в городе. Резервуар располагался выше всех старых рудников, за исключением Матушки Жилы, самого большого, выдавшего когда-то на миллионы долларов серебряной руды. Когда горняки добывали руду, следуя по серебряной жиле, то оставляли огромное количество по роды как раз под входом в каждый туннель, где образовались лишенные растительности насыпи отвалов: черные камни и гравий, рассыпанные по зеленым склонам. Они выглядели некрасиво, но горняки думали о руде, а не о красоте. Чего они не знали, так это, что такие отвалы небезопасны, потому что здесь было много токсичных минералов.
   Когда горняки ушли из Тамарака, вода подземных источников заполнила туннели, прошла сквозь отвалы, где приобрела высокую концентрацию свинца, мышьяка, селена и других минералов, а затем просочилась в ручей «Тамарак Крик». Если не принять мер, то зараженная вода попала бы в резервуар и отравила бы весь запас воды. Поэтому Итан построил бетонную дренажную траншею, отводившую загрязненную воду от резервуара.
   – Траншея отлично служила пятнадцать лет, – прошептал Лео, опускаясь на колени и проводя рукой по искореженному бетону. Его рука стала мокрой от воды, которая просачивалась сквозь обломки, протекая вниз, в Тамарак Крик и в резервуар. Он встал, вытирая руку о брюки. – Это мы можем исправить прямо сейчас. Но резервуар... – Они с Биллом обменялись долгим взглядом.
   – Мы должны выпустить из него воду, – сказал Билл. – Пятьдесят галлонов^[8] воды. И наверное, вычерпать осадок со дна, несколько дюймов; думаю, придется обращаться в денверскую лабораторию. Боже, вычерпать восемь акров осадка. Это займет не меньше месяца. А может быть, два или три.
   Кит как раз спускался вниз по склону и услышал его последние слова.
   – Ух ты! – воскликнул он. – Это будет стоить кучу денег. А нам придется все это время привозить воду на грузовике. Ну и неприятность.
   «Ты считаешь, что боги рассердились на Четемов и Кальдеров?» Лео сказал это в шутку, когда они впервые обнаружили проблему с водой. Что, черт побери, здесь происходит. Слишком много неприятностей сразу. Ведь не может же в самом деле... «Прошу прощения, я рассуждаю, как шизофреник». «Не так уж и много неприятностей, – сказал он сам себе. – в конце концов, сорок лет Тамарак был постоянно растущим курортным городом, и за все это время столкнулся лишь с двумя серьезными проблемами: им заинтересовалось Управление по охране окружающей среды и произошел оползень, вероятно, вызванный небольшим землетрясением. Едва ли это можно считать результатом гнева богов».
   – И газеты, – зачастил Кит. – Нельзя, чтобы они узнали об этом, точно? Я имею в виду, мы ведь не хотим, чтобы туристы услышали, будто здесь повсюду вроде как яд... – Он увидел лицо Лео и его голос постепенно затих.
   – Ты нашел место, откуда все началось? – спросил Лео.
   – Прямо наверху, у подножия скалы. Должно быть это было землетрясение, сверху ничего не шло. Я думаю если бы случилась буря, ну, знаешь, большой дождь, то наверное, тоже могло так получиться, но сейчас сентябрь и ничего такого нет.
   Лео поддел ногой камень и сбросил его со склона.
   – Давай ремонтировать эту чертову штуку, – сказал он Биллу. – Отправь сюда бригаду прямо сегодня, по крайней мере, эта дрянь не будет протекать в резервуар. Было бы легче справиться до снега.
   Они знали, что не успеют: здесь всегда снег начинал идти в конце сентября. Но он будет таять в теплые дни снег будет выпадать и таять, пока не кончатся теплые дни или пока снега не выпадет так много, что он не будет успевать таять за один день. То есть им надо побеспокоиться о времени. «Или найти кого-то из старых индейцев Уте, живших здесь, и попросить их исполнить для нас один из их танцев».
   «Боже мой, – нетерпеливо подумал он. – Что со мной происходит? Это всего лишь обычный оползень. Не делай из этого греческой трагедии». Лео пошел вверх по склону, делая длинные шаги среди обломков скал. Одно только хорошо, наверное, единственное, что есть хорошего во всем этом, что Кит так заинтересовался. Обычно, ему, казалось, было наплевать на компанию, и часто Лео сомневался, что он тут надолго задержится. Теперь вдруг тот проявил самый живой интерес. Может быть он все-таки привык к работе.
   – Пошли, Кит, – сказал Лео, по-дружески кладя ему руку на плечо, – вернемся к нашей работе.
   – Здесь мистер Дюран, – сказал Анне по телефону швейцар.
   Анна хотела сначала сказать, что сейчас спустится вниз, но передумала.
   – Попросите его подняться наверх, – сказала она Анна никогда никого не приглашала в свою квартиру, даже когда Джош привез ее домой неделю назад после ужина в его доме, она не пригласила его войти. Но сейчас она хотела, чтобы он посмотрел ее квартиру.
   – Доброе утро, – сказал он, когда она открыла ему дверь. – Я пришел рано, если ты не готова, я подожду.
   – Мне понадобится всего несколько минут. На кухне есть кофе.
   Оставшись один, Джош нашел кофейник и кружку. Отхлебывая кофе, прислонился к кухонной двери и окинул взглядом длинную гостиную с обеденным столом, залитую солнечным светом, падавшим из окна во всю стену. Все здесь было белым. Лишь несколько поразительных цветных пятен, но преобладающим впечатлением была белизна: белый деревянный пол, белые диваны и кресла, белые стены, белые стальные светильники и стальные столики со стеклянными столешницами. Минуту спустя Джош уже смог сосредоточиться на цветах: обеденный стол был из зеленого гранита, на нем стоял макет скульптуры Уолока Вернера. На полу, между двумя группами мебели, лежали восточные ковры розовых, голубых и зеленых оттенков. На стенах – картины художников-абстракционистов. Яркие цветные завихрения, как узнал Джош, принадлежали кисти Зорах, Путтерман, О'Киф, Бартлет и Ротенберг; все женщины, отметил он.
   Анна поставила чемодан у входной двери. На ней были узкие черные джинсы и белая шелковая блузка.
   – Я почти готова, – сказала она и начала опускать полупрозрачные жалюзи на окнах гостиной. – Хочешь посмотреть остальные комнаты, пока мы не ушли?
   – Да, – ответил Джош.
   Он прошел за нею через белоснежную кухню в короткий коридор и заглянул в комнату, которая, вероятно, была спальней Анны; изумительная комната с бледно-зеленым ковром, белым стеганым одеялом, вышитым белыми цветами, с гардинами в серо-зеленую полоску и мягкой мебелью. Это была холодная, бесстрастная комната. Джош задержался в дверях, пытаясь представить себе страстное мгновение, мысль или мечту, которые могли бы возникнуть в этой комнате, и не смог.
   ? Это библиотека, – сказала Анна, и он прошел вслед за нею в следующую комнату.
   Стены были закрыты книжными полками, заполненными аккуратно расставленными книгами; мебель обтянута темным льном, а на современном столе из стекла и стали не было ни одного предмета. Все было на своем месте.
   Отсутствовала комната для гостей. И нигде не было видно фотографий в рамках.
   – Это поразительно, – сказал Джош, когда они воз вращались в гостиную. – Великолепно и трагично. Как картина.
   – Спасибо, – сказала Анна. – Именно так я и задумывала с самого начала.
   «Картина, декорация, иллюстрация», – подумал он. Ни одной книги, сдвинутой с места, никаких покосившихся картин, никаких газет, валяющихся на столах или на полу. Никакого беспорядка. Великолепно декорированное и холодное совершенство; высокий класс и нигде не витает никаких эмоций. Вся квартира выглядела такой замороженной, как будто находилась под наркозом. Он смотрел, как Анна оглядывает свою гостиную, и увидел, что выражение ее лица меняется, становится задумчивым, а потом слегка удивленным. Ему стало интересно, не видит ли она свое жилище его глазами и не сравнивает ли с его квартирой, которая теперь показалась ему заставленной мебелью, неаккуратной, даже немного неряшливой. Ему захотелось узнать, что она думает, сравнивая его квартиру со своим белым миром, и что думает о нем. Ему пришло в голову, что он не имеет ни малейшего представления, что она о нем думает.
   – Это напоминает мне Дибенкорна, – сказал Джош, показывая на гостиную. – Все эти четкие линии демаркации. Но ты, вероятно, не по его образцу устраивала свой дом, ведь он не женщина, так ведь?
   Анна удивленно посмотрела на него.
   – Ты узнал этих художников? Большинство людей даже не слышали о них, они не относятся к широко известным.
   Он усмехнулся.
   – Я мог бы смошенничать, но дело в том, что мне помогли. У меня есть знакомая, которая интересуете женщинами-художницами и дает мне почитать книги них. Она член Совета музея графства, а также Музея Древнего Мира. И я думаю, надеется, что окажется, будто некоторые великие египетские гробницы были созданы женщинами, но пока у нас нет этому доказательства.
   Анна рассеянно кивнула, оглядывая квартиру.
   – Здесь все в порядке, мы можем идти. Самолет в десять?
   – Да. – Он взял ее чемодан и подождал, пока она наденет голубой кожаный пиджак и откроет дверь. – А почему ты коллекционируешь картины только женщин-художниц? – спросил Джош, когда они шли к лифту.
   – Я ими интересуюсь. Как твоя подруга из музея. И мне нравятся их работы, во многих из них есть некая яростная сила и скрытый смысл, слои значений, которые мне нравится воображать. И потом очень многие собирают работы художников-мужчин.
   – Ты не находишь яростной силы в картинах мужчин?
   – Не того рода.
   – Какая между ними разница?
   – Власть, – сказала она. – Мужчины думают, что обладают ею, независимо от того, так это или нет. Женщины чаще всего знают, что власти не имеют.
   Он удивленно поднял брови.
   – А тебе нравится сила ярости, которая вызвана беспомощностью?
   – Нет. Мне нравится сила, которая появляется в борьбе за то, чтобы вырваться из-под чьей-то власти.
   – Все мы знаем, что это такое, – заметил Джош. – Ты не можешь думать, что все мужчины обладают властью или знают, как получить ее.
   – Они имеют больше, чем женщины, и расценивают это как свое право. А для женщин это как приз в конце длительной борьбы. – Она смотрела в окно машины на оживленное субботнее шоссе, ведущее в аэропорт. – Например, где твои египетские царицы на росписях гробниц? На картинах, которые я видела, они всегда за спиной фараона и высотой не больше, чем его рука. А если сидят рядом с ним, то не достают ему до колена. Может быть, даже ниже.
   Джош взглянул на нее.
   – У Исиды была огромная власть.
   – Это нечестно. Она была богиней. Боги и богини играли по разным правилам.
   Он улыбнулся.
   ? Конечно. Ты знаешь историю о том, как Исида искала своего мужа Озириса после того, как он был убит, разрублен на четырнадцать кусков, которые разбросали по полю? – Анна отрицательно покачала головой. – Ну так вот, она нашла куски, сложила их вместе и вернула его к жизни. Это египетская версия возрождения. Но я называю это историей нашего времени. Без женщин мужчины не были бы целыми.
   Брови Анны поднялись.
   ? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
   Он остановил машину на красный свет светофора и повернулся к ней.
   – Знаешь, я только что подумал сейчас об этом, впервые. Это неплохо. Можно написать статью.
   – Но на самом деле ты в это не веришь.
   – Нет, я верю, – спокойно сказал он. Загорелся зеленый свет и машина поехала дальше.
   Они молчали.
   – Ты говорила с Лео о том, что случилось в Тамараке? – спросил Джош.
   – Нет, только с Гейл. А ты?
   – Я ему вчера звонил. Я видел статью о снабжении водой в Тамараке в «Лос-Анджелес Таймз», где говорится что вода загрязнена, и мне интересно, как там обстоят дела. Гейл рассказала тебе?
   – Она сказала, что они выпускают воду из резервуара, все под контролем, но казалась она озабоченной.
   – Есть из-за чего. – Он въехал на автомобильную стоянку аэропорта. – Лео говорил, что сегодня после обеда они собираются провести технический осмотр фуникулера и пригласил меня на экскурсию. Хочешь пойти?
   – Не могу, я пообещала Гейл пойти с нею и детьми за грибами на Хейес Крик.
   Они взяли свои чемоданы из багажника.
   – Гейл говорила тебе, что пригласила меня завтра на ужин?
   – Да, мне кажется, она хочет помочь нам.
   Джош удивился.
   – Она думает, что мы нуждаемся в помощи?
   Анна слегка улыбнулась.
   – Я уверена, Гейл считает, что я нуждаюсь.
   В ее улыбке промелькнула грусть, и это тронуло Джош и он протянул руку, чтобы положить ее на руку Анны, но не сделал этого, а повернулся запереть машину, помня, как она неоднократно давала понять, что не хочет прикосновений. Даже у него дома она не переступила границ холодной дружелюбности в течение всего вечера и пожелала ему спокойной ночи в вестибюле своего дома тем же приятным официальным голосом и с тем же выражением лица, какое было у нее с того вечера в баре у Тимоти, когда они начали переходить от взаимоотношений двух противников к... к чему? – подумал Джош. Кем они были сейчас? Знакомыми. Случайными попутчиками. Может быть, на пути к тому, чтобы стать друзьями.
   Хотел ли он большего? «О, что за черт, – сказал он сам себе, – конечно, хотел».
   Хотел выяснить, по крайней мере, кем она была на самом деле, хотел узнать, какие чувства скрывались за настороженной холодностью ее внешнего облика, хотел выяснить, могли ли они разделить вместе какую-то радость.
   – Мы идем? – спросила Анна. Она насмешливо смотрела на него, пока он стоял у машины с ключами в руке, уставившись в пространство.
   – Да, – резко сказал он.
   Они прошли сквозь толпу ко входу и встали в очередь на регистрацию. Джош взглянул на Анну, которая стояла рядом с ним, с отсутствующим видом, рассматривая билет. Она была так близко к нему, что он мог вдохнуть запах ее волос, и в то же время так далеко, как ни одна из женщин, которых он знал.
   Мужчина отступил на шаг в сторону, оставляя расстояние между ними. «Пугливая, – подумал Джош, – как будто между нею и миром был ров. Но и очень умная, очень преуспевающая, с нею приятно поговорить, она милая, проницательная и интригующая, с бесконечно глубокой печалью в душе. Это верно, я хочу больше, чем случайного знакомства, – сказал он сам себе. – Проводить массу времени с нею и более того».
   Уильям ждал Анну на веранде, загреб обе ее руки в свои и сжал их, прежде чем громко чмокнуть ее в щеку.
   – Ты не приехала в Лейк Форест вот я и заявился сам, – сказал он. – Хотя это констатация очевидного, не так ли? Мэриан утверждает, что я все время так делаю. Наверное, она права. Знаешь, очевидные факты объясняют многое.
   – Я рада видеть тебя, – сказала Анна и села на стул рядом с ним. Они были одни в доме. – Ты пойдешь за грибами с нами после обеда?
   Он покачал головой.
   Уильям был небольшого роста, как Винс, с приятно округлыми формами, с животиком, упиравшимся в пуговицы застегнутой куртки.
   Лицо у него было веселым, румяным, а аккуратные усы подрагивали, когда он с торопливой горячностью выталкивал слова и фразы из своего маленького, четко очерченного рта.
   – Я не смогу пойти после обеда, мне надо написать письма. Насчет этого дела с резервуаром. Ужасная вещь. Но что еще хуже: газеты, телевидение делают из Тамарака опасное место. Лео говорит, в газете Лос-Анджелеса была статья, ты читала ее? Конечно, читала ты же там живешь. Говорить о туристах, отказывающихся про вести тут лыжный сезон, до которого еще месяцы, потому что они беспокоятся из-за воды! Проклятье, как они мог ли узнать так быстро? В Нью-Йорке и Чикаго это появилось раньше, чем в «Тамарак Таймз»! Такая болтовня непростительна. Если бы случилась война, мы бы ее проиграли. Но я приму меры: несколько писем редактору с объяснением, насколько проста проблема и как быстро ее можно решить... Это остановит отказы. Ты выглядишь очень мило, Анна. Знаешь, я скучал по тебе. Надеюсь, тебе это известно.
   Анна кивнула.
   – Я тоже скучала по тебе. Мне все время хотелось знать, счастлив ли ты.
   Он посмотрел на нее, прищурив глаза.
   – Почему?
   – У меня создалось впечатление, что были времена; когда ты не был счастлив.
   – Да, были. И это продолжается до сих пор. Но я не говорю об этом. Я ведь никогда об этом не говорил, не правда ли?
   – Нет. Ты просто выглядел иногда несчастным.
   – Выглядел. А ты была наблюдательной девочкой, а? Ну, наверное, временами я думал, что мне следовало жениться. Все уже женились, знаешь, а я еще слонялся, как солдат в увольнении. Я никогда не думал, что у меня постоянно будут женщины, мне казалось, что Винс мог быть таким... ах да, о чем это я? Женитьба. Я никогда не был женат и уже начал чувствовать себя лишним во всем... лишним в жизни, в той или иной степени... но я не знаю никого, с кем мне хотелось бы прожить остаток жизни. Может быть, следовало бы найти кого-то сейчас, но теперь мне уже за шестьдесят и осталось не так много лет, чтобы раскаиваться в совершенной ошибке или совершить еще одну, что даже хуже? Что ты об этом думаешь?
   Анна улыбнулась.
   – Я думаю, если ты готов жениться, то встретишь кого-нибудь, на ком тебе захочется жениться.
   – Неужели? – он откинулся назад. – Я слышал, ты никогда не была замужем. Тоже из-за того, что ты не готова?
   – Наверное. Расскажи мне, чем ты занимаешься.
   Он погрозил ей пальцем.
   ? Ну в точности, как они мне о тебе говорили. Ты не говоришь о себе, они сказали, ты ускользаешь, прося людей рассказать о них самих, и конечно, они всегда так и поступают, потому что хотят, чтобы кто-то попросил их об этом. Я этого не одобряю, юная дама, когда двое людей разговаривают, они отвечают на вопросы друг друга. И я хочу что-то узнать о тебе. Ты счастлива?
   – Да, – сказала Анна.
   – Действительно? Сама ты не задумывалась об этом?
   – Если задумывалась и если я чувствую себя счастливой, разве этого недостаточно?
   Он заинтересованно взглянул на нее.
   – Звучит, как умный вопрос адвоката. Ты довольна? Вот верное слово! Как насчет этого? Ты довольна?
   Анна заколебалась.
   – Не знаю.
   – Почему нет?
   – Не знаю. Я об этом не думаю, я слишком занята. И что это дает? Если я недовольна, то этому ничем не поможешь, а если довольна, то не о чем и беспокоиться. Люди не задают мне таких вопросов. Никто из родных не задавал.
   – Почему же они не спрашивали об этом? Всех их интересует то же, что и меня.
   – Я думаю, они боятся расспрашивать меня слишком много, потому что тогда нам пришлось бы говорить о Винсе.
   Они замолчали.
   – А ты не хочешь говорить о нем? – спросил Уильям.
   – Я не буду говорить о нем.
   Он кивнул. Через минуту сказал:
   – Знаешь, Анна, я всегда считал, что у нас счастливая семья. Как все семьи, конечно, у каждого бывают неприятности, но я думал, что мы лучше большинства семей. Мы часто виделись и у нас всегда было, о чем поговорить, У нас не было никаких распрей. По-моему, это хорошая семья. Мэриан и Нина тоже так считали. Потом ты заставила нас думать о неприятных вещах и нам уже не было так хорошо. Не то чтобы мы не поверили тебе, знаешь, я знал, что ты не врунья. Просто мы не могли противостоять тому, о чем ты говорила. Получилось, что ты как будто запихивала нам это в глотки, а мы заставляли тебя замолчать, мы не могли думать о том, что было нам неприятно, и странным образом обвинили в этом тебя. Извини, что я снова поднимаю все это, в таком приятном месте но я уже давно хотел сказать тебе, что был уверен в твоей правдивости.
   – Спасибо, – сказала Анна. Ее голос дрожал. Ее знобило на теплом солнце: он все это снова вернул к жизни. Она пристально смотрела на далекие горы, сосредоточиваясь на каждом пике, чтобы прошло головокружение «Отведи плечи назади дыши глубоко. Наполни легкие воздухом». Она села прямо, делая глубокие вдохи.
   – Ну, а теперь ты снова с нами и мы все рады, – Уильям смотрел на нее, щурясь от солнца, пытаясь уловить выражение ее лица. – Конечно, это снова констатация очевидного факта, не так ли? Но что я действительно хочу сказать, это что мы не настолько глупы, чтобы думать, будто можно стереть прошлое, но мы просим тебя понять и простить нас. Мы вели себя плохо и сожалели об этом все эти годы, и если бы смогли найти тебя раньше, то сказали бы об этом. А теперь пора строить все заново, а это большой труд. – Он помолчал. – Разве ты здесь не для этого?
   Анна кивнула.
   – Какой ты рассудительный, дядя Уильям.
   – О, я не «дядя», моя дорогая, никто больше так не говорит. Что же касается рассудительности, то, знаешь, когда однажды я признался самому себе, что мой отец и Винс самые умные в семье, а я всего лишь обыкновенный – приятный, порядочный, добрый к людям и собакам и так далее, но все равно обыкновенный – то решил смотреть на все по-прежнему, честными глазами, называя вещи своими именами. Никаких попыток приукрашивания. Я ни когда не рассчитывал на многое, Анна, наверное, поэтому больше всего времени провожу за письмами. Я пытаюсь повлиять на мир, улучшить его, знаешь ли. Вообще-то я знаю, что миру нет дела до того, что я думаю; все будет идти своим чередом, независимо от того, нравится мне это или нет. Войны, выборы, высокие налоги, плохая социальная защита, увеличение числа свалок токсичных отходов уменьшение площадей национальных парков – все это существует, как непреодолимая сила, и что бы я ни делал не будет замедления в их развитии или изменения. Если только не... Видишь ли в чем дело. Если только это не случится. Откуда я знаю, а вдруг получится? Может быть, одно действительно отличное письмо в газету или кому-нибудь в Государственном департаменте или в кабинете президента или даже самому президенту заставит кого-то сказать: – Эй, подождите, здесь есть то, о чем я не думал раньше. Мы должны изменить нашу политику, потому что этот Уильям Четем подал нам хорошую мысль. – Кто знает, вдруг что-нибудь в этом роде случится в один прекрасный день?