Страница:
В офис Винса Чарльз шел с таким чувством, как будто выдержал сражение.
– Я решил пообедать пораньше, присоединяйся, если хочешь, – сказал Винс. Он подписывал письма и не поднял головы. – У меня встреча в час.
Чарльз сел и зевнул.
– Я попью с тобой кофе, есть не хочется. Винс, мне нужно поговорить с тобой.
Винс подписал последние два письма.
– Хорошо. Рей сказал тебе, что покупает Тамарак?
– Да, но он сошел с ума. Откуда, черт побери, берутся эти цифры? Любой дурак знает, что компания стоит вдвое больше того, что он предлагает, а может быть и того больше.
– Спроси его. Я об этом ничего не знаю. Думаешь, что где-то найдешь предложение получше?
– Черт возьми, я знаю, дело плохо! Ты ведь не говорил ему, что я беспокоюсь о продаже?
– Конечно, нет. Это совсем не обязательно знать всем. – Он отложил подписанные письма. – Я об этом думал. Других предложений у тебя все-таки нет. Я беспокоюсь о тебе, Чарльз; нам нужно что-то предпринять, чтобы выручить тебя из беды.
Голова Чарльза откинулась назад в мощном зевке, в мозгу эхом отозвалось услышанное им слово. Мы. Винс беспокоился о нем, Винс поможет ему.
– Как? – спросил он.
– Ну, об этом мы и должны поговорить. Но я могу работать на благо своих родных только при одном условии. Ты ничего не сможешь сделать, пока не получишь согласия большинства из них на продажу компании «по доброй воле»; может быть, Белуа не поднимает цену, потому что не уверен, что ты серьезно относишься к делу.
– Ему ничего не известно о семье. Откуда он мог бы узнать?
Винс нахмурился.
– Ты ему не говорил?
– Ты что, Винс, побойся Христа!
– Ну, похоже он что-то об этом слышал. Многое можно узнать, болтаясь по округе и не выдавая себя, и Бог знает, что ему стало известно о семье. Ты ни с кем не делился? – Чарльз покачал головой. – Тогда лучше посмотреть, как будут развиваться события. – Он побарабанил пальцем по столу. – Единственное, что я могу сделать, это поговорить здесь кое с кем, в Управлении по охране окружающей среды. В последнее время они очень заняты, наверное, им нравится называть это чисткой, особенно, если мы находим другие города в таком же плохом состоянии. Если у меня это получится, то по-моему, мы могли бы получить несколько благодарных голосов в семье; есть много способов получить желаемое.
Что-то беспокоило Чарльза, напоминание, что должен был спросить Винса о чем-то важном.
? Винс, нужно обсудить еще одну вещь.
– Прямо сейчас? Мы тут говорим о – том, как спасти твою задницу; обычно, в последнее время ни о чем другом ты не говоришь. Разве не для этого ты сюда приехал?
Еще один зевок на целую минуту скрутил Чарльза.
? Да что это с тобой? – спросил Винс.
– Ничего. Я не спал эту ночь. Винс, послушай. Ты угрожал Анне? Ты ей говорил, что убьешь ее, если она вернется в семью?
Винс отшатнулся.
– Боже мой! Как ты можешь спрашивать такое у своего брата!
– Я бы предпочел не спрашивать. Но я должен знать. Ты угрожал ей?
– Придумать такое ты не мог бы, так с чего ты это взял? Ты виделся с нею? Ты ее видел?
– Да.
– Где?
– В Тамараке. Проклятье, Винс...
– Что ты сделал? Просил у нее прощения за то, что она липла к твоему брату? И она сказала, что я угрожал ей? Она это сказала? Эта сучка не изменилась. Первое, что она предпринимает, это обвиняет меня.
– Черт побери, Винс, ты говорил это?
– Ради Бога, конечно, нет. Я никого не собираюсь убивать. Ты в первую очередь должен знать это... и защитить меня, черт возьми, когда кто-то так заявляет! А ты защитил меня? Ты ей сказал, что твой брат не убийца? Сказал?
Чарльз беспомощно смотрел на него.
– Не сказал. Мой собственный брат ни черта не сказал в мою защиту. А что ты сказал? – Его голос сорвался на фальцет. – «Я у него спрошу, дорогая. Я спрошу у моего брата, не угрожал ли он моей дочери убить ее». – Что с тобой происходит? Что с нею происходит? Она что, вообразила себя Жанной Д'Арк, которая слышит голоса? Зачем мне ее убивать? Я уже давно простил ее; она была взбалмошным ребенком и делала ужасные вещи, но это в прошлом, она переросла это... ладно, черт возьми, я думал, что переросла, но кажется, это не так. Но убивать ее мне бы и в голову не пришло, Бог мой. Ну? О чем еще ты хотел знать?
Чарльз покачал головой. Винс говорил слишком долго, но было непонятно, то ли от чувства вины, то ли от справедливого негодования, потому что был невиновен. «Прислушайся к голосу своего сердца. У тебя нет представления, на что он способен, ты ничего о нем не знаешь».
«Это верно, – подумал Чарльз, опечаленный до глубины души. – Не знаю. Но я ничего не знаю и о своей дочери. Фактически, безнадежно, – подумал он, – я ничего ни о чем не знаю. Что происходило в прошлом, что происходит сейчас, что случится завтра». Чарльз снова зевнул, и вдруг его охватила паника. Он не мог бы объяснить, почему чувствовал такой панический ужас, только знал, что ужасно боится. «Я не могу! – воскликну он в душе. – Не могу что? – удивился Чарльз сам себе. И озирался безумными глазами; комната смыкалась над ним, замыкала его в себе, как накануне ночью замыкал в себе поезд. Он не мог остаться, но не мог и уйти, не мог сдвинуться со стула. – Нет, нет, нет!» – раздался пронзительный крик в его мозгу.
Чарльз снова зевнул и оцепенел от внезапного, яростного жжения в желудке. Оно становилось все сильнее, пока он не почувствовал, что огонь жжет внутренности. Огонь захватил грудную клетку, когда Чарльз зевнул, потом начал дрожать. «Сердце, – подумал он. – Сердечный приступ». Его руки дрожали, а каблуки туфель выбивали дробь на полу. Долгий стон вырвался у него, он зажмурился от боли.
– Что за черт!.. – Винс обежал вокруг стола. – Что случилось?
Чарльз скреб грудь дрожащими пальцами.
– Сердце, – выдохнул он.
Винс крикнул своих помощников и секретаршу, которые прибежали, склонились над Чарльзом, окружили его, издавая всякие ободряющие звуки. Только это Чарльз и помнил, когда очнулся в машине скорой помощи и, подняв глаза, увидел Винса. С другой стороны сидел врач, но самым главным человеком был Винс. Чарльз был так благодарен ему за то, что он был рядом, что забыл все остальное.
– Спасибо.
– Ты в порядке, – сказал Винс. – Сердцебиение у тебя отличное, никаких сбоев, они не думают, что это сердечный приступ.
– Ужасная боль, – пожаловался Чарльз.
– Вот это нашли у тебя в карманах. – Он показал ему две коробочки с таблетками. – Ты часто пил их?
– Моя основная пища в последнее время, – ответил Чарльз со слабой улыбкой. – Я подумывал сходить к врачу, теперь-то уж точно пойду.
– Они говорят, это может быть язва, иногда боль похожа на сердечную. Или мог быть приступ страха, вызванный язвой, хотя я сказал им, что насколько я знаю, никто у нас в семье не страдал приступами страха. Ты знаешь кого-нибудь? – Чарльз отрицательно покачал головой и закрыл глаза.
– Отлично, поспи. Я все равно не могу остаться, должен сразу же вернуться вот только удостоверюсь, что ты хорошо устроен. Я позвоню тебе попозже и узнаю как твои дела.
Чарльз кивнул, не открывая глаз. Приступ страха. Язва. Не сердце. Он не умрет. Современная медицина знает, как лечить язву. И приступы страха тоже, наверное. Почему им овладела такая паника? «Нет, нет, н е т». До сих пор слышится крик, раздавшийся у него в голове. С ним действительно творится что-то неладное, если он дошел до такой крайности. Что же это? «Слабость», – подумал Чарльз. Он всегда был слабым – Винс достаточно часто говорил ему это – и теперь любая мелочь могла выбить его из колеи. О чем он думал, когда это началось? Не мог вспомнить. Да и какая разница? Что бы это ни было, я не смог справиться. Винс справился бы. Отец тоже справился бы. А я не смог. Я кидаюсь в панику и теряюсь.
– Приехали, – сказал Винс. Машина остановилась и санитары открыли задние дверцы. – Я позвоню тебе потом. – И взглянул на закрытые глаза Чарльза. – Все будет хорошо, – и выпрыгнув из машины, пошел прочь. «Чертов гроб, – такое у него было чувство, когда они мчались по улицам, – пахнет лекарствами, пахнет смертью». Он никогда не бывал в больницах, потому что просто ненавидел их. Даже когда Итан лежал в больнице, он только один раз приходил туда, когда никак нельзя было отвертеться. И тогда поклялся, что больше ноги его там не будет, и сейчас, садясь в такси, чтобы ехать в свой офис, тоже так думал. Секретарша позвонит. И навестит, если потребуется.
Войдя в свой кабинет, он позвонил Киту в Тамарак.
– Ничего нового, – сказал Кит. – Они возятся с резервуаром, уже вторую неделю, наверное. Траншею уже давно починили, ты знаешь об этом. Слушания в Управлении состоялся в январе. У нас еще две недели до Дня Благодарения и уже неделю идет снег, так что все счастливы. Вот такие дела.
– Это все? Прошел месяц со времени нашего разговора.
– Послушай, этот город мертв. Вспомни, сейчас межсезонье. Самое волнующее событие, которое произошло за пару месяцев, это то, что недавно я ужинал у Гейл и Лео.
– Ты мне не говорил об этом.
– Я не узнал ничего нового. Немного поболтал с твоей племянницей. Великолепная баба, но холодна, как рыба. Кажется, я не особенно ей понравился.
– Почему?
– Откуда я знаю? Я же тебе сказал: она – айсберг.
– Она говорила, почему там оказалась?
– Я не спрашивал. Пытался выяснить насчет компании.
– И?
– Мало что удалось узнать. Лео и Джош разыграли сцену, чтобы сменить тему.
– Джош там был?
– Он часто тут бывает. В октябре он ездил в Египет, с тех пор, как вернулся, появляется раз в две недели. Обычно с твоей, знаешь, племянницей. Давай посмотрим, что у нас есть. Анна говорит, что не собирается переезжать в Тамарак, если тебя это интересует. Гейл беспокоится о папочке, знает, что дела обстоят ужасно, и хотела бы помочь, но не собирается помогать ему продавать «Тамарак Компани». Мечта Итана, как она ее называет, а теперь это их мечта. Гейл произнесла хорошую речь. Что-то среднее между рыданиями и поднятым кулаком.
– Что?
– Я сказал...
– Я тебя слышал.
Глаза у Винса стали задумчивыми. С каких это пор Кит превратился в умного наблюдателя с острым языком? Он нацепил на себя маску дурачка, а Винс этого не заметил. Надо понаблюдать за ним, вдруг подумал он.
– Что еще?
– Лео считает, что никто не купит компанию, потому что у нее неприятности. Может быть, он держался храбро перед своими детьми, а так он беспокоится гораздо больше, чем говорит. Но в разговоре настроен оптимистично. Резервуар будет снова работать через неделю-другую; лыжный сезон будет отличным – снегу на горе уже двенадцать дюймов – и Управление успокоится до января и может быть, все обойдется, кто знает? Твоя племянница заставила редактора местной газеты написать передовицу с чертовым обзором истории Тамарака, которая начинается со времен динозавров, и убедила городского адвоката вынести вместе с судьей постановление, чтобы никто не занимался очисткой, пока у города не появится время изучить эту проблему. Она первоклассный агитатор, тебе это известно? Винс? Ты слушаешь?
– Продолжай.
– Ну, все они вопят об этих статьях и о трепотне Управления, потому что требуется время, чтобы все проанализировать, знаешь. Может быть, слишком много беспокойства, они еще не выкрутятся. А это значит, что Гейл и Лео могут убедить семью подождать до весны, посмотреть, каким будет этот сезон. Они уже истратили больше миллиона баксов на резервуар, подвоз воды и выпуск бюллетеней, где говорится, что все обстоит отлично; против них ведется куча судебных процессов, но они могли бы выпутаться, если сезон будет хорошим. Лео уже сказал, что они отложат всякие усовершенствования и расширение, и сократят персонал.
«Это уже кое-что, – подумал Винс, – они держат что-то в запасе».
– Что еще?
Голос Кита стал непринужденным.
– Ну, кое-что сказал Лео. Он говорил, что не собирается экономить на техническом обслуживании. И он будет этого придерживаться. Но в трудные времена, кто знает?
«Сукин сын», – подумал Винс. Он поймал себя на том, что против своей воли восхищается Китом. Он все замечал, рассматривал все возможности, делал то, что ему говорили и не задавал вопросов. Но наряду с восхищением снова в его сознании раздался предупреждающий сигнал, уже появившийся несколько минут тому назад. Надо за ним понаблюдать. Слишком уж он сообразителен.
– Больше ничего, – сказал Кит. – Если что-нибудь объявится, я дам тебе знать. Ты будешь на месте, да?
– Я отъеду на пару недель после Дня Благодарения. А потом буду здесь.
– Проведешь смотр нашим союзникам?
– Что-то в этом роде. – Он положил трубку, рассердившись на любопытного Кита. Любопытство было оправдано в отношении Гейл и Лео, а не его, Винса. Кит был пронырливым и наблюдательным парнем, но о Винсе мог знать только то, что тот позволит ему узнать. И, разумеется, ни к чему ему знать, что Винс едет в Европу провести там свой медовый месяц.
– Сенатор, – сказала его секретарша, стоя в дверях, – вы сказали мне забрать вас отсюда в два часа, чтобы вы успели на самолет.
Винс поднялся.
– Спасибо, – надел пальто. – Через три дня увидимся в Денвере. Я не могу жениться, если мой персонал не будет присутствовать.
– Мы там будем, сенатор. Мы ждем этого события. Это так великодушно с вашей стороны пригласить нас и оплатить дорогу... мы хотим, чтобы вы знали, что мы очень благодарны.
Винс кивнул.
– Если Рей Белуа позвонит, скажите ему, что я встречусь с ним в аэропорту. Если позвонит Сид Фолкер, скажите ему, что я надеюсь, он встретит мой самолет. Свадьба будет в его доме, так что можно позвонить мне туда, если меня не окажется дома.
– Да, сэр, – сказала секретарша.
Винс вспомнил, что все это ей уже говорил раньше. Почему он вел себя, как разволновавшийся молокосос, который женится в первый раз?
Винс не волновался, а был полон возбуждения. Это было настоящее начало предвыборной президентской гонки. Впереди у него еще были выборы в Сенат, но он не сомневался, что выиграет их. И уже смотрел далеко вперед, поэтому и женился на безупречной женщине, приобретая безупречного партнера: с приятным характером, достаточно привлекательная, состоятельная, с хорошими связями, занятая хорошей работой. Мечта каждого американца о безупречной первой леди. А когда она посмотрела на Винса обожающими глазами, то стала его мечтой о безупречной жене.
«А почему бы и нет? – подумал Винс, усаживаясь свой лимузин. – Если подождать, то все само идет в руки».
ГЛАВА 15
– Я решил пообедать пораньше, присоединяйся, если хочешь, – сказал Винс. Он подписывал письма и не поднял головы. – У меня встреча в час.
Чарльз сел и зевнул.
– Я попью с тобой кофе, есть не хочется. Винс, мне нужно поговорить с тобой.
Винс подписал последние два письма.
– Хорошо. Рей сказал тебе, что покупает Тамарак?
– Да, но он сошел с ума. Откуда, черт побери, берутся эти цифры? Любой дурак знает, что компания стоит вдвое больше того, что он предлагает, а может быть и того больше.
– Спроси его. Я об этом ничего не знаю. Думаешь, что где-то найдешь предложение получше?
– Черт возьми, я знаю, дело плохо! Ты ведь не говорил ему, что я беспокоюсь о продаже?
– Конечно, нет. Это совсем не обязательно знать всем. – Он отложил подписанные письма. – Я об этом думал. Других предложений у тебя все-таки нет. Я беспокоюсь о тебе, Чарльз; нам нужно что-то предпринять, чтобы выручить тебя из беды.
Голова Чарльза откинулась назад в мощном зевке, в мозгу эхом отозвалось услышанное им слово. Мы. Винс беспокоился о нем, Винс поможет ему.
– Как? – спросил он.
– Ну, об этом мы и должны поговорить. Но я могу работать на благо своих родных только при одном условии. Ты ничего не сможешь сделать, пока не получишь согласия большинства из них на продажу компании «по доброй воле»; может быть, Белуа не поднимает цену, потому что не уверен, что ты серьезно относишься к делу.
– Ему ничего не известно о семье. Откуда он мог бы узнать?
Винс нахмурился.
– Ты ему не говорил?
– Ты что, Винс, побойся Христа!
– Ну, похоже он что-то об этом слышал. Многое можно узнать, болтаясь по округе и не выдавая себя, и Бог знает, что ему стало известно о семье. Ты ни с кем не делился? – Чарльз покачал головой. – Тогда лучше посмотреть, как будут развиваться события. – Он побарабанил пальцем по столу. – Единственное, что я могу сделать, это поговорить здесь кое с кем, в Управлении по охране окружающей среды. В последнее время они очень заняты, наверное, им нравится называть это чисткой, особенно, если мы находим другие города в таком же плохом состоянии. Если у меня это получится, то по-моему, мы могли бы получить несколько благодарных голосов в семье; есть много способов получить желаемое.
Что-то беспокоило Чарльза, напоминание, что должен был спросить Винса о чем-то важном.
? Винс, нужно обсудить еще одну вещь.
– Прямо сейчас? Мы тут говорим о – том, как спасти твою задницу; обычно, в последнее время ни о чем другом ты не говоришь. Разве не для этого ты сюда приехал?
Еще один зевок на целую минуту скрутил Чарльза.
? Да что это с тобой? – спросил Винс.
– Ничего. Я не спал эту ночь. Винс, послушай. Ты угрожал Анне? Ты ей говорил, что убьешь ее, если она вернется в семью?
Винс отшатнулся.
– Боже мой! Как ты можешь спрашивать такое у своего брата!
– Я бы предпочел не спрашивать. Но я должен знать. Ты угрожал ей?
– Придумать такое ты не мог бы, так с чего ты это взял? Ты виделся с нею? Ты ее видел?
– Да.
– Где?
– В Тамараке. Проклятье, Винс...
– Что ты сделал? Просил у нее прощения за то, что она липла к твоему брату? И она сказала, что я угрожал ей? Она это сказала? Эта сучка не изменилась. Первое, что она предпринимает, это обвиняет меня.
– Черт побери, Винс, ты говорил это?
– Ради Бога, конечно, нет. Я никого не собираюсь убивать. Ты в первую очередь должен знать это... и защитить меня, черт возьми, когда кто-то так заявляет! А ты защитил меня? Ты ей сказал, что твой брат не убийца? Сказал?
Чарльз беспомощно смотрел на него.
– Не сказал. Мой собственный брат ни черта не сказал в мою защиту. А что ты сказал? – Его голос сорвался на фальцет. – «Я у него спрошу, дорогая. Я спрошу у моего брата, не угрожал ли он моей дочери убить ее». – Что с тобой происходит? Что с нею происходит? Она что, вообразила себя Жанной Д'Арк, которая слышит голоса? Зачем мне ее убивать? Я уже давно простил ее; она была взбалмошным ребенком и делала ужасные вещи, но это в прошлом, она переросла это... ладно, черт возьми, я думал, что переросла, но кажется, это не так. Но убивать ее мне бы и в голову не пришло, Бог мой. Ну? О чем еще ты хотел знать?
Чарльз покачал головой. Винс говорил слишком долго, но было непонятно, то ли от чувства вины, то ли от справедливого негодования, потому что был невиновен. «Прислушайся к голосу своего сердца. У тебя нет представления, на что он способен, ты ничего о нем не знаешь».
«Это верно, – подумал Чарльз, опечаленный до глубины души. – Не знаю. Но я ничего не знаю и о своей дочери. Фактически, безнадежно, – подумал он, – я ничего ни о чем не знаю. Что происходило в прошлом, что происходит сейчас, что случится завтра». Чарльз снова зевнул, и вдруг его охватила паника. Он не мог бы объяснить, почему чувствовал такой панический ужас, только знал, что ужасно боится. «Я не могу! – воскликну он в душе. – Не могу что? – удивился Чарльз сам себе. И озирался безумными глазами; комната смыкалась над ним, замыкала его в себе, как накануне ночью замыкал в себе поезд. Он не мог остаться, но не мог и уйти, не мог сдвинуться со стула. – Нет, нет, нет!» – раздался пронзительный крик в его мозгу.
Чарльз снова зевнул и оцепенел от внезапного, яростного жжения в желудке. Оно становилось все сильнее, пока он не почувствовал, что огонь жжет внутренности. Огонь захватил грудную клетку, когда Чарльз зевнул, потом начал дрожать. «Сердце, – подумал он. – Сердечный приступ». Его руки дрожали, а каблуки туфель выбивали дробь на полу. Долгий стон вырвался у него, он зажмурился от боли.
– Что за черт!.. – Винс обежал вокруг стола. – Что случилось?
Чарльз скреб грудь дрожащими пальцами.
– Сердце, – выдохнул он.
Винс крикнул своих помощников и секретаршу, которые прибежали, склонились над Чарльзом, окружили его, издавая всякие ободряющие звуки. Только это Чарльз и помнил, когда очнулся в машине скорой помощи и, подняв глаза, увидел Винса. С другой стороны сидел врач, но самым главным человеком был Винс. Чарльз был так благодарен ему за то, что он был рядом, что забыл все остальное.
– Спасибо.
– Ты в порядке, – сказал Винс. – Сердцебиение у тебя отличное, никаких сбоев, они не думают, что это сердечный приступ.
– Ужасная боль, – пожаловался Чарльз.
– Вот это нашли у тебя в карманах. – Он показал ему две коробочки с таблетками. – Ты часто пил их?
– Моя основная пища в последнее время, – ответил Чарльз со слабой улыбкой. – Я подумывал сходить к врачу, теперь-то уж точно пойду.
– Они говорят, это может быть язва, иногда боль похожа на сердечную. Или мог быть приступ страха, вызванный язвой, хотя я сказал им, что насколько я знаю, никто у нас в семье не страдал приступами страха. Ты знаешь кого-нибудь? – Чарльз отрицательно покачал головой и закрыл глаза.
– Отлично, поспи. Я все равно не могу остаться, должен сразу же вернуться вот только удостоверюсь, что ты хорошо устроен. Я позвоню тебе попозже и узнаю как твои дела.
Чарльз кивнул, не открывая глаз. Приступ страха. Язва. Не сердце. Он не умрет. Современная медицина знает, как лечить язву. И приступы страха тоже, наверное. Почему им овладела такая паника? «Нет, нет, н е т». До сих пор слышится крик, раздавшийся у него в голове. С ним действительно творится что-то неладное, если он дошел до такой крайности. Что же это? «Слабость», – подумал Чарльз. Он всегда был слабым – Винс достаточно часто говорил ему это – и теперь любая мелочь могла выбить его из колеи. О чем он думал, когда это началось? Не мог вспомнить. Да и какая разница? Что бы это ни было, я не смог справиться. Винс справился бы. Отец тоже справился бы. А я не смог. Я кидаюсь в панику и теряюсь.
– Приехали, – сказал Винс. Машина остановилась и санитары открыли задние дверцы. – Я позвоню тебе потом. – И взглянул на закрытые глаза Чарльза. – Все будет хорошо, – и выпрыгнув из машины, пошел прочь. «Чертов гроб, – такое у него было чувство, когда они мчались по улицам, – пахнет лекарствами, пахнет смертью». Он никогда не бывал в больницах, потому что просто ненавидел их. Даже когда Итан лежал в больнице, он только один раз приходил туда, когда никак нельзя было отвертеться. И тогда поклялся, что больше ноги его там не будет, и сейчас, садясь в такси, чтобы ехать в свой офис, тоже так думал. Секретарша позвонит. И навестит, если потребуется.
Войдя в свой кабинет, он позвонил Киту в Тамарак.
– Ничего нового, – сказал Кит. – Они возятся с резервуаром, уже вторую неделю, наверное. Траншею уже давно починили, ты знаешь об этом. Слушания в Управлении состоялся в январе. У нас еще две недели до Дня Благодарения и уже неделю идет снег, так что все счастливы. Вот такие дела.
– Это все? Прошел месяц со времени нашего разговора.
– Послушай, этот город мертв. Вспомни, сейчас межсезонье. Самое волнующее событие, которое произошло за пару месяцев, это то, что недавно я ужинал у Гейл и Лео.
– Ты мне не говорил об этом.
– Я не узнал ничего нового. Немного поболтал с твоей племянницей. Великолепная баба, но холодна, как рыба. Кажется, я не особенно ей понравился.
– Почему?
– Откуда я знаю? Я же тебе сказал: она – айсберг.
– Она говорила, почему там оказалась?
– Я не спрашивал. Пытался выяснить насчет компании.
– И?
– Мало что удалось узнать. Лео и Джош разыграли сцену, чтобы сменить тему.
– Джош там был?
– Он часто тут бывает. В октябре он ездил в Египет, с тех пор, как вернулся, появляется раз в две недели. Обычно с твоей, знаешь, племянницей. Давай посмотрим, что у нас есть. Анна говорит, что не собирается переезжать в Тамарак, если тебя это интересует. Гейл беспокоится о папочке, знает, что дела обстоят ужасно, и хотела бы помочь, но не собирается помогать ему продавать «Тамарак Компани». Мечта Итана, как она ее называет, а теперь это их мечта. Гейл произнесла хорошую речь. Что-то среднее между рыданиями и поднятым кулаком.
– Что?
– Я сказал...
– Я тебя слышал.
Глаза у Винса стали задумчивыми. С каких это пор Кит превратился в умного наблюдателя с острым языком? Он нацепил на себя маску дурачка, а Винс этого не заметил. Надо понаблюдать за ним, вдруг подумал он.
– Что еще?
– Лео считает, что никто не купит компанию, потому что у нее неприятности. Может быть, он держался храбро перед своими детьми, а так он беспокоится гораздо больше, чем говорит. Но в разговоре настроен оптимистично. Резервуар будет снова работать через неделю-другую; лыжный сезон будет отличным – снегу на горе уже двенадцать дюймов – и Управление успокоится до января и может быть, все обойдется, кто знает? Твоя племянница заставила редактора местной газеты написать передовицу с чертовым обзором истории Тамарака, которая начинается со времен динозавров, и убедила городского адвоката вынести вместе с судьей постановление, чтобы никто не занимался очисткой, пока у города не появится время изучить эту проблему. Она первоклассный агитатор, тебе это известно? Винс? Ты слушаешь?
– Продолжай.
– Ну, все они вопят об этих статьях и о трепотне Управления, потому что требуется время, чтобы все проанализировать, знаешь. Может быть, слишком много беспокойства, они еще не выкрутятся. А это значит, что Гейл и Лео могут убедить семью подождать до весны, посмотреть, каким будет этот сезон. Они уже истратили больше миллиона баксов на резервуар, подвоз воды и выпуск бюллетеней, где говорится, что все обстоит отлично; против них ведется куча судебных процессов, но они могли бы выпутаться, если сезон будет хорошим. Лео уже сказал, что они отложат всякие усовершенствования и расширение, и сократят персонал.
«Это уже кое-что, – подумал Винс, – они держат что-то в запасе».
– Что еще?
Голос Кита стал непринужденным.
– Ну, кое-что сказал Лео. Он говорил, что не собирается экономить на техническом обслуживании. И он будет этого придерживаться. Но в трудные времена, кто знает?
«Сукин сын», – подумал Винс. Он поймал себя на том, что против своей воли восхищается Китом. Он все замечал, рассматривал все возможности, делал то, что ему говорили и не задавал вопросов. Но наряду с восхищением снова в его сознании раздался предупреждающий сигнал, уже появившийся несколько минут тому назад. Надо за ним понаблюдать. Слишком уж он сообразителен.
– Больше ничего, – сказал Кит. – Если что-нибудь объявится, я дам тебе знать. Ты будешь на месте, да?
– Я отъеду на пару недель после Дня Благодарения. А потом буду здесь.
– Проведешь смотр нашим союзникам?
– Что-то в этом роде. – Он положил трубку, рассердившись на любопытного Кита. Любопытство было оправдано в отношении Гейл и Лео, а не его, Винса. Кит был пронырливым и наблюдательным парнем, но о Винсе мог знать только то, что тот позволит ему узнать. И, разумеется, ни к чему ему знать, что Винс едет в Европу провести там свой медовый месяц.
– Сенатор, – сказала его секретарша, стоя в дверях, – вы сказали мне забрать вас отсюда в два часа, чтобы вы успели на самолет.
Винс поднялся.
– Спасибо, – надел пальто. – Через три дня увидимся в Денвере. Я не могу жениться, если мой персонал не будет присутствовать.
– Мы там будем, сенатор. Мы ждем этого события. Это так великодушно с вашей стороны пригласить нас и оплатить дорогу... мы хотим, чтобы вы знали, что мы очень благодарны.
Винс кивнул.
– Если Рей Белуа позвонит, скажите ему, что я встречусь с ним в аэропорту. Если позвонит Сид Фолкер, скажите ему, что я надеюсь, он встретит мой самолет. Свадьба будет в его доме, так что можно позвонить мне туда, если меня не окажется дома.
– Да, сэр, – сказала секретарша.
Винс вспомнил, что все это ей уже говорил раньше. Почему он вел себя, как разволновавшийся молокосос, который женится в первый раз?
Винс не волновался, а был полон возбуждения. Это было настоящее начало предвыборной президентской гонки. Впереди у него еще были выборы в Сенат, но он не сомневался, что выиграет их. И уже смотрел далеко вперед, поэтому и женился на безупречной женщине, приобретая безупречного партнера: с приятным характером, достаточно привлекательная, состоятельная, с хорошими связями, занятая хорошей работой. Мечта каждого американца о безупречной первой леди. А когда она посмотрела на Винса обожающими глазами, то стала его мечтой о безупречной жене.
«А почему бы и нет? – подумал Винс, усаживаясь свой лимузин. – Если подождать, то все само идет в руки».
ГЛАВА 15
Джош позвонил ей в восемь, и когда Анна открыла верь в белый кокон своей квартиры и улыбнулась ему со словами: – «С возвращением», он был так рад видеть ее, что – инстинктивно задержал ее руки в своих. Она, конечно, отступила назад; если бы он подумал заранее, то мог бы предсказать, что так и будет. Сердясь на себя и на нее, он прошел вслед за нею в гостиную, где на стеклянном кофейном столике стояли вина и закуски.
Но она была рада видеть его. Он сидел на белой кушетке в то время как Анна стояла перед ним, наливая вино. На ней было короткое синее шелковое платье, которое облегало ее и подчеркивало длинные изящные ноги, длинные волосы откинуты назад, обрамляя лицо. Казалось, женщина была довольна тем, что тишина затянулась, поэтому Джош задумался о ней и о выражении ее глаз, когда они встретились. Глаз – теплых, приветливых, радостных, немного удивленных. «Удивленных», – подумал он. Анна не ожидала, что будет рада. Или будет до такой степени рада. Но потом отстранилась.
«Нам нужно поговорить об этом – подумал он. – Как-нибудь в ближайшее время. И, конечно, она об этом узнает».
– То, что ты приехал раньше, означает успех или неудачу? – спросила Анна, когда они сидели на кушетке.
– Успех, – Джош поднял стакан в безмолвном тосте. – По крайней мере, вероятность успеха. Мы нашли вход в коридор, ведущий, надеемся, к чьей-то могиле. Ведет ли этот коридор к могиле фараона или кого-то еще, мы узнаем только через месяц-два, много времени займет откапывание, извлечение осколков.
– А из-за чего осколки?
? Из-за землетрясений или наводнений. Это выяснится, когда мы углубимся и увидим, какие повреждения нанесены колоннам и стенам. У меня есть слайды; они помогут тебе составить впечатление о раскопках.
– Они у тебя с собой?
– Да, я прихватил их, направляясь сюда, но это может подождать.
– Нет, я хотела бы увидеть их сейчас. Как чудесно, я не думала, что ты получишь их так быстро. Ты не возражаешь?
– Нет, конечно нет.
– Я поставлю проектор.
Анна вскочила и прошла в другую комнату, почти сразу же вернувшись с проектором и кассетой с ячейками. Она нервничала, или, может быть, подумал Джош, она разволновалась с того момента, как в ее глазах мелькнуло удивление.
– Вставь, пожалуйста, слайды.
Женщина протянула ему кассету. Джош почувствовал ее замешательство и удивился этому. Молча он заполнил круглую кассету и отдал ей, глядя, как Анна устанавливает кассету в проектор. Она протянула руку и включила светильник у себя за спиной, и они остались в темноте, едва рассеиваемой пятном света от лампочки на противоположной стене комнаты. Потом нажала на кнопку, слайд опустился в объектив и на стене ожила целая сцена: пространство голых скальных утесов и тени от песчаных холмов Долины Царей. Анна коротко задохнулась, наклонившись вперед.
– Как величественно, – выдохнула она.
Джош рассматривал ее четкий профиль.
– Почему?
– Масштаб, абсолютно подавляющие размеры всего этого. Поэтому я люблю горы: это особый род красоты, такой массивной, первозданной и устойчивой, что можно поверить в вечность.
– Поэтому я всегда стремлюсь туда вернуться, – сказал Джош. – Если бы у меня там и не было работы, я бы ее придумал.
– Но у тебя есть еще и горы.
– Они более человечны, в них есть жизнь. Тебе надо увидеть пустыню, она чудесна и ужасающа одновременно. Любой пейзаж, который там встретится, безжалостен, но снова и снова притягивает людей. Это вроде как темная сторона нас самих, грубая и жестокая, но извращенно привлекательная.
Анна не сводила с него глаз. Через минуту она встряхнула головой.
– Это далеко от той красоты, о которой я говорила, – и нажала на кнопку, чтобы перейти к следующему слайду.
На несколько минут холодная белая гостиная превратилась в золотисто-коричневый пейзаж шероховатых поверхностей и ослепительного света. Анна как бы чувствовала волны тепла, колыхавшиеся над запыленными телами рабочих, трудившихся над скалой; могла почти ощущать скрип песка на зубах и слышать скрежет стали по камню. Она так и сидела, наклонившись вперед, погрузившись в экзотическую сцену, которая окружила ее почти полностью. «Я хотела бы оказаться там, – подумала она. – Мне хотелось бы находиться там, когда делались эти фотографии».
Джош описал каждый слайд спокойным голосом, но с такой страстью, что казалось, вел сейчас Анну по этому миру, который она никогда не видела. Он рассказал ей о Хосни – «лучший смотритель работ, которого только можно желать, самоучка-египтолог, знающий больше, чем многие эксперты, и единственный человек, который работает на раскопках в белых брюках и никогда их не пачкает». Назвал имена рабочих, работавших с ним все эти годы, что они ищут могилу Тенкаура. При этих словах его голос стал еще более возбужденным от того, что должно было случиться дальше.
– Они будут откапывать коридор довольно быстро, пока не найдут росписи на потолке и боковых стенах, потом будут медленно перемещаться ползком, выполняя ручную работу – и Хосни вызовет меня, когда они доберутся до первой двери. Обычно она ведет в большую квадратную комнату с еще одной дверью в задней стене, за которой есть переход в другие комнаты. Воздух тяжелый и горячий и такой спертый, что им невозможно дышать. Но мы видели могилы с пшеницей, которую оставляли рядом с фараоном, чтобы помочь ему прокормиться на долгом пути в следующую жизнь, и она прорастала в этом темном, закупоренном помещении, прежде чем умереть без воды. Это потрясающая вещь, такая жажда жизни; скорее стихийная, чем эмоциональная. За исключением любви, я думаю, потому что она – синоним жизни. – Он сделал паузу. – Мы не имеем понятия, сколько здесь может быть комнат и большие ли они; мы знаем, что в последней комнате всегда находится саркофаг с мумией, заключенной в гроб, внутри. И если мы относимся к числу воистину благословенных, то теперь она ждет нас здесь, каменная плита саркофага, ждет, когда мы поднимем ее...
Анна была захвачена звучанием этих слов и силой его голоса.
– Я хотела бы увидеть это. И прикоснуться. И почувствовать воздух...
– Мы это можем устроить, – сказал Джош. – Тебе действительно нужно побывать здесь; фотографии – только набросок. Есть еще один последний слайд.
Анна нажала на кнопку. Каменные ступени заполняли освещенное пространство, в углу фотографии в кадр попали женские пальцы.
– Рука Кэрол, – сказал Джош. – Знакомая, которая снабжает меня книгами по искусству; я уже упоминал о ней. Не ожидал, что она будет так возбуждена раскопками. Этот слайд последний.
«Я хочу, чтобы это была моя рука. Я хочу, чтобы это я стояла здесь, рядом с ним, смотрела на эти ступеньки и представляла себе, что находится там, где они кончаются».
– Чудесные слайды, – сказала она. – На мгновение почувствовалось, что там очень тепло.
Она включила светильник за своей спиной. Они заморгали от вспыхнувшего света и улыбнулись друг другу. Нервозность Анны вернулась, и она сосредоточилась на вынимании слайдов из кассеты и укладывании их в желтые коробочки. Ее угнетало воспоминание о том, как резко она отшатнулась от него, когда он пришел. Анна превратила простое приветствие в сложный маневр, а это ей было несвойственно. Это могло получиться непроизвольно, ведь он был в отъезде немногим больше недели. Однако, показалось, его отсутствие длилось дольше; она так обрадовалась, увидев его, что сама была удивлена. Как позволила она Джошу стать такой важной частью ее жизни, что восемь дней показались долгим сроком? «Мне надо подумать об этом. И мы поговорим об этом, если я хочу продолжать видеться с ним. Не сегодня вечером, а в ближайшее время».
Но они не поговорили. Они встречались случайно. В начале октября Анна взяла два новых дела и даже перестала ездить в Тамарак. Джош два раза уезжал ненадолго этой осенью; его дни и вечера были заняты лекциями и встречами со студентами, заседаниями комитетов в музее; он писал, разговаривал по телефону с Хосни, которому пока что нечего было докладывать. Потом, в начале декабря, он пригласил Анну на благотворительный ужин в Музей Древнего Мира.
Ужин состоялся в Музее, с коктейлями во внутреннем дворике с его садами трав и цветов древности, со скульптурами из Рима и Греции, с египетским гиппопотамом из фаянса с голубой глазурью и с маленькими, квадратными фигурками доколумбовой цивилизации в стеклянных ящиках вдоль стен. Впервые Джоша и Анну видели вместе в обществе Лос-Анджелеса.
Вокруг толпились гости, друзья и коллеги, которые какое-то время не видели Джоша; они глазели на Анну, как будто пытаясь представить по ее виду, что в ней было притягательного для Джоша Дюрана. Это был мир Джоша ? мир богатства и хороших связей; он знал большинство гостей и свободно себя чувствовал среди них, обмениваясь новостями о путешествиях и общих друзьях.
А теперь в одно мгновение оказалось, что они с Анной воспринимались как пара. Анна знала, что в этом виновато общество: необходимо было думать о себе, как о чем-то организованном и гармоничном, стабильном, целеустремленном и надежном, и при этом побыстрее распределить людей по нишам, чтобы было как можно меньше неожиданностей. Она услышала, как кто-то спросил о Доре; кто-то позади них рассказывал о Джоше и о работе, которую он проделал в Сардинии, Турции, и позднее – в Египте; а еще кто-то сказал, что они с Джошем прекрасная пара.
Анна знала, что это было правдой. В смокинге он чувствовал себя так же свободно, как в джинсах и спортивных шортах, а она была в черном сатиновом платье без бретелек, облегавшем ее фигуру, с длинным разрезом сбоку на юбке. На ней были золотые серьги с сапфирами и золотое колье. Ее голова доходила ему до плеча; и они двигались одинаково, высоко подняв голову, замечая все вокруг. Когда они проходили по комнатам, все оборачивались, чтобы посмотреть им вслед.
Анна обнаружила, что ей это нравилось. Обычно, она терпеть не могла находиться в центре внимания, за исключением зала суда, но разделять это внимание с Джошем было вроде игры, их общей тайны. И ей нравилось находиться рядом с ним, когда тот делал предназначенные только для нее замечания о людях, с которыми она знакомилась.
– Он ждет вынесения приговора за то, что прикарманил десять миллионов долларов от С. и Л. – прошептал Джош, пока пара подходила к ним.
– Это вылилось в благотворительные взносы для одной-двух городских церквей; он орошал их несколькими процентами своих полученных нечестным путем миллионов в виде дороги на небеса, вымощенной желтым кирпичом, или легкого приговора – что подоспеет раньше.
У Анны вырвался смешок, а Джош бросил на нее быстрый довольный взгляд, прежде чем та пара оказалась перед ними: мужчина в траурной черной рубашке и бордовом галстуке под фрачным пиджаком; у женщины в руках сверкала сумка от Юдит Лейбер, как талисман, рассеивающий тьму.
Но она была рада видеть его. Он сидел на белой кушетке в то время как Анна стояла перед ним, наливая вино. На ней было короткое синее шелковое платье, которое облегало ее и подчеркивало длинные изящные ноги, длинные волосы откинуты назад, обрамляя лицо. Казалось, женщина была довольна тем, что тишина затянулась, поэтому Джош задумался о ней и о выражении ее глаз, когда они встретились. Глаз – теплых, приветливых, радостных, немного удивленных. «Удивленных», – подумал он. Анна не ожидала, что будет рада. Или будет до такой степени рада. Но потом отстранилась.
«Нам нужно поговорить об этом – подумал он. – Как-нибудь в ближайшее время. И, конечно, она об этом узнает».
– То, что ты приехал раньше, означает успех или неудачу? – спросила Анна, когда они сидели на кушетке.
– Успех, – Джош поднял стакан в безмолвном тосте. – По крайней мере, вероятность успеха. Мы нашли вход в коридор, ведущий, надеемся, к чьей-то могиле. Ведет ли этот коридор к могиле фараона или кого-то еще, мы узнаем только через месяц-два, много времени займет откапывание, извлечение осколков.
– А из-за чего осколки?
? Из-за землетрясений или наводнений. Это выяснится, когда мы углубимся и увидим, какие повреждения нанесены колоннам и стенам. У меня есть слайды; они помогут тебе составить впечатление о раскопках.
– Они у тебя с собой?
– Да, я прихватил их, направляясь сюда, но это может подождать.
– Нет, я хотела бы увидеть их сейчас. Как чудесно, я не думала, что ты получишь их так быстро. Ты не возражаешь?
– Нет, конечно нет.
– Я поставлю проектор.
Анна вскочила и прошла в другую комнату, почти сразу же вернувшись с проектором и кассетой с ячейками. Она нервничала, или, может быть, подумал Джош, она разволновалась с того момента, как в ее глазах мелькнуло удивление.
– Вставь, пожалуйста, слайды.
Женщина протянула ему кассету. Джош почувствовал ее замешательство и удивился этому. Молча он заполнил круглую кассету и отдал ей, глядя, как Анна устанавливает кассету в проектор. Она протянула руку и включила светильник у себя за спиной, и они остались в темноте, едва рассеиваемой пятном света от лампочки на противоположной стене комнаты. Потом нажала на кнопку, слайд опустился в объектив и на стене ожила целая сцена: пространство голых скальных утесов и тени от песчаных холмов Долины Царей. Анна коротко задохнулась, наклонившись вперед.
– Как величественно, – выдохнула она.
Джош рассматривал ее четкий профиль.
– Почему?
– Масштаб, абсолютно подавляющие размеры всего этого. Поэтому я люблю горы: это особый род красоты, такой массивной, первозданной и устойчивой, что можно поверить в вечность.
– Поэтому я всегда стремлюсь туда вернуться, – сказал Джош. – Если бы у меня там и не было работы, я бы ее придумал.
– Но у тебя есть еще и горы.
– Они более человечны, в них есть жизнь. Тебе надо увидеть пустыню, она чудесна и ужасающа одновременно. Любой пейзаж, который там встретится, безжалостен, но снова и снова притягивает людей. Это вроде как темная сторона нас самих, грубая и жестокая, но извращенно привлекательная.
Анна не сводила с него глаз. Через минуту она встряхнула головой.
– Это далеко от той красоты, о которой я говорила, – и нажала на кнопку, чтобы перейти к следующему слайду.
На несколько минут холодная белая гостиная превратилась в золотисто-коричневый пейзаж шероховатых поверхностей и ослепительного света. Анна как бы чувствовала волны тепла, колыхавшиеся над запыленными телами рабочих, трудившихся над скалой; могла почти ощущать скрип песка на зубах и слышать скрежет стали по камню. Она так и сидела, наклонившись вперед, погрузившись в экзотическую сцену, которая окружила ее почти полностью. «Я хотела бы оказаться там, – подумала она. – Мне хотелось бы находиться там, когда делались эти фотографии».
Джош описал каждый слайд спокойным голосом, но с такой страстью, что казалось, вел сейчас Анну по этому миру, который она никогда не видела. Он рассказал ей о Хосни – «лучший смотритель работ, которого только можно желать, самоучка-египтолог, знающий больше, чем многие эксперты, и единственный человек, который работает на раскопках в белых брюках и никогда их не пачкает». Назвал имена рабочих, работавших с ним все эти годы, что они ищут могилу Тенкаура. При этих словах его голос стал еще более возбужденным от того, что должно было случиться дальше.
– Они будут откапывать коридор довольно быстро, пока не найдут росписи на потолке и боковых стенах, потом будут медленно перемещаться ползком, выполняя ручную работу – и Хосни вызовет меня, когда они доберутся до первой двери. Обычно она ведет в большую квадратную комнату с еще одной дверью в задней стене, за которой есть переход в другие комнаты. Воздух тяжелый и горячий и такой спертый, что им невозможно дышать. Но мы видели могилы с пшеницей, которую оставляли рядом с фараоном, чтобы помочь ему прокормиться на долгом пути в следующую жизнь, и она прорастала в этом темном, закупоренном помещении, прежде чем умереть без воды. Это потрясающая вещь, такая жажда жизни; скорее стихийная, чем эмоциональная. За исключением любви, я думаю, потому что она – синоним жизни. – Он сделал паузу. – Мы не имеем понятия, сколько здесь может быть комнат и большие ли они; мы знаем, что в последней комнате всегда находится саркофаг с мумией, заключенной в гроб, внутри. И если мы относимся к числу воистину благословенных, то теперь она ждет нас здесь, каменная плита саркофага, ждет, когда мы поднимем ее...
Анна была захвачена звучанием этих слов и силой его голоса.
– Я хотела бы увидеть это. И прикоснуться. И почувствовать воздух...
– Мы это можем устроить, – сказал Джош. – Тебе действительно нужно побывать здесь; фотографии – только набросок. Есть еще один последний слайд.
Анна нажала на кнопку. Каменные ступени заполняли освещенное пространство, в углу фотографии в кадр попали женские пальцы.
– Рука Кэрол, – сказал Джош. – Знакомая, которая снабжает меня книгами по искусству; я уже упоминал о ней. Не ожидал, что она будет так возбуждена раскопками. Этот слайд последний.
«Я хочу, чтобы это была моя рука. Я хочу, чтобы это я стояла здесь, рядом с ним, смотрела на эти ступеньки и представляла себе, что находится там, где они кончаются».
– Чудесные слайды, – сказала она. – На мгновение почувствовалось, что там очень тепло.
Она включила светильник за своей спиной. Они заморгали от вспыхнувшего света и улыбнулись друг другу. Нервозность Анны вернулась, и она сосредоточилась на вынимании слайдов из кассеты и укладывании их в желтые коробочки. Ее угнетало воспоминание о том, как резко она отшатнулась от него, когда он пришел. Анна превратила простое приветствие в сложный маневр, а это ей было несвойственно. Это могло получиться непроизвольно, ведь он был в отъезде немногим больше недели. Однако, показалось, его отсутствие длилось дольше; она так обрадовалась, увидев его, что сама была удивлена. Как позволила она Джошу стать такой важной частью ее жизни, что восемь дней показались долгим сроком? «Мне надо подумать об этом. И мы поговорим об этом, если я хочу продолжать видеться с ним. Не сегодня вечером, а в ближайшее время».
Но они не поговорили. Они встречались случайно. В начале октября Анна взяла два новых дела и даже перестала ездить в Тамарак. Джош два раза уезжал ненадолго этой осенью; его дни и вечера были заняты лекциями и встречами со студентами, заседаниями комитетов в музее; он писал, разговаривал по телефону с Хосни, которому пока что нечего было докладывать. Потом, в начале декабря, он пригласил Анну на благотворительный ужин в Музей Древнего Мира.
Ужин состоялся в Музее, с коктейлями во внутреннем дворике с его садами трав и цветов древности, со скульптурами из Рима и Греции, с египетским гиппопотамом из фаянса с голубой глазурью и с маленькими, квадратными фигурками доколумбовой цивилизации в стеклянных ящиках вдоль стен. Впервые Джоша и Анну видели вместе в обществе Лос-Анджелеса.
Вокруг толпились гости, друзья и коллеги, которые какое-то время не видели Джоша; они глазели на Анну, как будто пытаясь представить по ее виду, что в ней было притягательного для Джоша Дюрана. Это был мир Джоша ? мир богатства и хороших связей; он знал большинство гостей и свободно себя чувствовал среди них, обмениваясь новостями о путешествиях и общих друзьях.
А теперь в одно мгновение оказалось, что они с Анной воспринимались как пара. Анна знала, что в этом виновато общество: необходимо было думать о себе, как о чем-то организованном и гармоничном, стабильном, целеустремленном и надежном, и при этом побыстрее распределить людей по нишам, чтобы было как можно меньше неожиданностей. Она услышала, как кто-то спросил о Доре; кто-то позади них рассказывал о Джоше и о работе, которую он проделал в Сардинии, Турции, и позднее – в Египте; а еще кто-то сказал, что они с Джошем прекрасная пара.
Анна знала, что это было правдой. В смокинге он чувствовал себя так же свободно, как в джинсах и спортивных шортах, а она была в черном сатиновом платье без бретелек, облегавшем ее фигуру, с длинным разрезом сбоку на юбке. На ней были золотые серьги с сапфирами и золотое колье. Ее голова доходила ему до плеча; и они двигались одинаково, высоко подняв голову, замечая все вокруг. Когда они проходили по комнатам, все оборачивались, чтобы посмотреть им вслед.
Анна обнаружила, что ей это нравилось. Обычно, она терпеть не могла находиться в центре внимания, за исключением зала суда, но разделять это внимание с Джошем было вроде игры, их общей тайны. И ей нравилось находиться рядом с ним, когда тот делал предназначенные только для нее замечания о людях, с которыми она знакомилась.
– Он ждет вынесения приговора за то, что прикарманил десять миллионов долларов от С. и Л. – прошептал Джош, пока пара подходила к ним.
– Это вылилось в благотворительные взносы для одной-двух городских церквей; он орошал их несколькими процентами своих полученных нечестным путем миллионов в виде дороги на небеса, вымощенной желтым кирпичом, или легкого приговора – что подоспеет раньше.
У Анны вырвался смешок, а Джош бросил на нее быстрый довольный взгляд, прежде чем та пара оказалась перед ними: мужчина в траурной черной рубашке и бордовом галстуке под фрачным пиджаком; у женщины в руках сверкала сумка от Юдит Лейбер, как талисман, рассеивающий тьму.