Страница:
– С тобой все в порядке? – спросил патрульный, отстегивая постромки.
– Отлично. Спасибо, – сказала она. – Спасибо всем вам, большое спасибо. С Робин и Недом все нормально?
– Великолепно. Они отличные ребята.
– А Лео?
– Конечно. Сейчас он уже в больнице. Твоя очередь, хочешь спуститься на санях?
– Нед сказал мне попроситься на снегоход.
– Сообразительный парнишка. О'кей, садись, и держись крепче.
«Я не одна, – подумала Анна, пока они спускались с горы. Она ухватилась руками за патрульного. Снег летел за ними тонкой пеленой, солнце сияло, и доброжелательный город ждал внизу, с людьми, обеспокоенными звуками сирен. – Она не одна».
И когда оказалась внизу, узнала, что с детьми и Лео не случилось ничего страшного, когда жизнь снова вошла в нормальное русло, то решила, что необходимо точно выяснить, что это значит.
ГЛАВА 18
– Отлично. Спасибо, – сказала она. – Спасибо всем вам, большое спасибо. С Робин и Недом все нормально?
– Великолепно. Они отличные ребята.
– А Лео?
– Конечно. Сейчас он уже в больнице. Твоя очередь, хочешь спуститься на санях?
– Нед сказал мне попроситься на снегоход.
– Сообразительный парнишка. О'кей, садись, и держись крепче.
«Я не одна, – подумала Анна, пока они спускались с горы. Она ухватилась руками за патрульного. Снег летел за ними тонкой пеленой, солнце сияло, и доброжелательный город ждал внизу, с людьми, обеспокоенными звуками сирен. – Она не одна».
И когда оказалась внизу, узнала, что с детьми и Лео не случилось ничего страшного, когда жизнь снова вошла в нормальное русло, то решила, что необходимо точно выяснить, что это значит.
ГЛАВА 18
Коридор, триста футов длиной, уходил в глуби земли на шестьдесят футов. От ослепляющей жары пустыни, вниз, по грубо обработанным ступеням, приостанавливаясь на каменных площадках, потом дальше и дальше, в темноту, Джош и Хосни, держа в руках мощные лампы, шли вслед за рабочими, пробираясь в узком пространстве, минуя ложные двери и коридоры, построенные работниками фараона, чтобы обмануть грабителей могил. И наконец, они подошли к плотно пригнанной каменной двери. Две змеи, нарисованные на ней яркими красками, угрожающе поднялись, готовясь поразить пришельцев.
– Отличное предупреждение, – с улыбкой сказал Хосни. – Но я думаю, мы все равно войдем. Мы раскачали дверь, Джош, но она раньше была открыта.
Джош положил руку на дверь. Камень был теплым.
– Давай сделаем это, – сказал он. Горло сжималось от волнения. Столько лет он шел к этому моменту, а теперь, когда они были здесь, могло выясниться, что гробница уже была когда-то разграблена, или прошедшие века оставили им лишь обломки, а может быть, и испортили, повредили мумию фараона. Джош стоял перед дверью и молился про себя.
До их прихода рабочие тщательно очистили пазы по штукатурке, маскирующей дверь и освободили ее края.
Теперь под руководством Хосни они начали открывать дверь, откалывая кусочки дерева по трещинам, образовавшимся сбоку, сверху и снизу. Когда они почувствовали, что она двигается под их пальцами, то стали обрабатывать один край, пытаясь открыть дверь, нажимая на нее. Медленно, как бы с сожалением, дверь стала поворачиваться. Их голоса эхом отдавались в коридоре.
Камень скрипел о камень. Рабочие налегли на дверь, расширяя проход настолько, чтобы мог пройти человек.
Джош и Хосни стояли у входа, за спинами рабочих и направляли свет от фонарей в открывшийся проход. Осветилась комната, такая большая, что не было видно ее углов. Но он смотрел не на комнату. На стене прямо в проходе был вырезан орнамент, печать фараона. Он направил на нее свой фонарь и прочел клинопись, заполнявшую овал резьбы.
– Тенкаур! – прошептал он. Посмотрел на Хосни. ? Тенкаур! – выкрикнул он, и они ликующе обнялись.
– А теперь начинаем! – воскликнул Хосни, и они прошли в комнату.
Свет их мощных фонарей пробегал по стенам и потолку, по квадратным колоннам, покрытым восхитительной живописью. Восхищенный шепот вырвался у рабочих.
– Мы первые!
Скрытая за сплошными скалистыми наслоениями, как и гробница Тутанхамона, гробница Тенкаура избежала набегов грабителей, которые прочесывали Долину Царей в течение веков; она ждала, нетронутая, ученых двадцатого века, чтобы они представили ее современному миру.
Они прошли в центр комнаты, рабочие вслед за ними. Ступая по кучам щебня, осыпавшегося в результате того землетрясения, которое сдвинуло скальные плиты наверху, они высоко подняли свои мощные фонари. И в то же мгновение ожило все, что спало веками.
– Боже мой, – выдохнул Хосни и стоявшие за его спиной рабочие ахнули.
Возгласы восхищения отозвались эхом. Все вокруг них сверкало золотом. Мебель, статуи, кубки, ювелирные изделия – все из золота, проглядывали из щебня и громоздились на полках вдоль стен. Наряду с золотом здесь стояли алебастровые кувшины, такие тонкие, что были почти прозрачными; сверкающие украшения, деревянные чаши с зерном и травами, доски для игр, похожие на шахматные, модели погребальных лодок, богиня с головой коровы, покрытая листовым золотом, и маленькие, ярко раскрашенные деревянные фигурка называвшиеся «шабти», которые должны были служить фараону в загробной жизни.
И вокруг, там, где известняк не откололся, каждый дюйм потолка, стен и колонн был покрыт яркой росписью картин повседневной жизни, протекавшей тридцать пять веков назад. Защищенные в этой полной тьме от обесцвечивающего солнца пустыни, краски сияли так же ярко, как в тот день, когда художники наложили их, а нарисованные фигурки людей, казалось, двигались: мужчины охотились на носорогов, рыбаки стояли в лодках из папируса, забрасывая сети; группы людей убирали урожай и делали вино; женщины пряли, работники резали скот, колесницы мчались на войну, позади конных отрядов, рабов, закованных в цепи. Джош и Хосни переходили из комнаты в комнату через двери под защитой распростертых крыльев больших нарисованных птиц. Они рассматривали сцены погребения, портреты Тенкаура и его жены, в натуральную величину, приветствующих богов и богинь; и еще были целые стены, покрытые текстами и иллюстрациями из Книги живых и Книги мертвых.
– Возможно ли поверить в это? – прошептал Хосни. – Черт побери, это невероятно!
И потом, наконец, они достигли погребальной камеры, квадратной комнаты со стенами, разрисованными картинками из жизни Тенкаура и золотым изображением богини Исиды. Джош глубоко вздохнул. Плита была нетронута. Внутри должна находиться мумия.
– Ты сделал это! – воскликнул Хосни. – Ты сделал это! Черт возьми, ты потрясающий парень!
Джош стоял как во сне. Он чувствовал себя так, как будто достиг вершины отвесной горы, голова у него кружилась, дыхание перехватывало. Всю жизнь он шел к этому моменту; ничто не влекло его так, как эти поиски.
Он стоял среди великолепия этих комнат, тысячи предметов были принесены сюда почтительными руками; столько богатства, такое разнообразие, такая яркость росписей. В семи комнатах гробницы Тенкаура хранилось больше предметов прошлого, чем большинство ученых исследовало за свою жизнь. Джош медленно повернулся на месте, как будто обнимая все это. Каждый ученый мечтает о таком моменте. И лишь немногие достигают. Хосни, уже ползая на коленях, с рулеткой в руках, составлял карту гробницы, намечая расположения основных предметов. Позднее будет решено, какие сокровища отправить в музей Джоша в Лос-Анджелесе; большая их часть останется в Музее Египта в Каире.
? Нам потребуется целый раздел только для этого, – счастливо бормотал Хосни. – Как для Тутанхамона. У него свои собственные помещения в музее, у нас будут свои для Тенкаура. И отдельный зал для мумии... Боже мой, Джош, ты себе можешь представить, что у нас есть мумия?
Они знали, что в основном она будет похожа на мумии других фараонов. Бальзамировщики следовали правилам, которые не менялись в течение тысячелетий. Будет поднята каменная крышка – для этого потребуется целая команда, и использование лебедки и подпорок – и тогда можно будет взглянуть на гроб из золота и драгоценных камней, сделанный в форме человеческого тела и еще один внутри этого, и другой внутри следующего, каждый обильно покрыт ляпис-лазурью и драгоценными камнями, вставленными в толстый лист золота, а внутри последнего гроба они найдут саму мумию, завернутую в полосы сотен ярдов тонкого льна. Когда она будет исследована рентгеновскими лучами и сканирована, они увидят Тенкаура, с головой, откинутой назад, поднятым подбородком, с руками, сложенными на груди, с нетронутыми волосами и кожей, с чертами, которые можно различить через тысячи лет.
Для многих это будет драматическая находка захоронения. Для Джоша – надписи, которые расскажут подлинную историю Тенкаура и его сына, были более волнующими, как и кухонная утварь, принадлежности для игр, мебель, потому что они уводили его все дальше и дальше в повседневную жизнь того древнего времени. Они давали ему факты и артефакты, чтобы с их помощью создать выставки в его музее для его современников. Это был труд его жизни: прокладывать мосты через века и вплетать прошлое в настоящее так, чтобы одно освещалось другим.
Он глубоко вдохнул затхлый воздух. Это был самый славный момент его жизни. Он должен был быть совершенным во всех отношениях. Но он таким не стал. Потому что Джош хотел, чтобы с ним была Анна. «Мы должны были разделить это вместе, – подумал он. – Никогда у меня не будет снова ничего подобного».
Он достаточно хорошо знал, что она отгораживается от прошлого, но должны быть способы дать ей понять, что прошлое означало для него. Она могла бы избежать столкновения с ее собственным прошлым, если ей этого хотелось, хотя он считал это ошибкой. Но разумеется, она могла бы увидеть, как человек может тратить свое время и силы на расшифровку других веков, чтобы они рассказали нам о нас самих, чтобы расположить нас в длинной цепи народов, которые являются частью нас – ведь все мы часть человеческой расы, – а также для чистой радости познания. Анна любила узнавать, она бы поняла его страсть и разделила бы ее. Потом, наверное, она разбила бы скорлупу, внутри которой что-то, казалось, спит. Или, может быть, позволила бы ему разбить это. И разбудить ее.
Он покачал головой, смущенно улыбнувшись самому себе. Гробница досталась ему, он накручивает фантазии, как школьник. Он посмотрел сквозь дверной проем, на тот путь, что они проделали.
– Я думаю, потребуется год, чтобы все описать, занести в каталог, как ты думаешь?
– Самое меньшее, – согласился Хосни, – зачем торопиться, так можно и перепутать что-нибудь.
– Нам понадобится дополнительная охрана. Сколько человек было здесь до сих пор?
– Трое. Нам потребуется армия. Я поговорю с полицией Луксора; они нас выручат для начала, пока из Каира не пришлют кого-то. Хочешь поработать теперь над планом?
– Не один, нам нужно вызвать твоего начальника из отдела Древностей и Туризма. Если мы не осчастливим его, и все правительство, у меня возникнет чувство, что мой музей очень вежливо можно отставить в сторонку. Эта гробница так велика, что Египет захочет все оставить себе, я понимаю это, но собираюсь что-то получить и для нас.
– Ты должен, ты должен получить, ты проделал такую работу, затратил деньги...
– Однако, это наследие Египта и большая часть останется здесь. С этим у меня проблем нет, я просто не хочу быть отброшенным. О'кей, почему бы тебе не отправиться в Луксор и не найти нам три смены охраны? Я позвоню в Каир сегодня же вечером. Сюда прибудут люди. Потребуется больше двух недель, чтобы доставить рабочих и оборудование, потом мы начнем выносить предметы.
Когда Хосни ушел, а рабочие поднялись наверх, чтобы съесть свой обед в тени машин, Джош прошелся по комнатам в одиночестве. Возбуждение и радость победы будоражили Джоша, но когда он стал фотографировать каждую комнату, чтобы иллюстрировать статьи, которые напишет о своей находке, движения его были точными и осторожными. Теперь он один освещал помещение своим фонарем, он нес его в руке, или клал на пол; фантастические тени метались по стенам и потолку заставляя нарисованные сцены смещаться и оживляя их! Он закреплял фонарь на кучах щебня и пользовался вспышкой, чтобы фотографировать каждую комнату под всеми углами. Тишина была абсолютной: спокойная, мирная, безразличная к миру, лежащему наверху. Интересное противопоставление, подумал Джош: в этом месте смерти, величайшими казались и безмятежность и красота.
Фотографируя предметы вперемешку и делая укрупненные снимки отдельных вещей, он понял, что фотографирует и для Анны, и для своих будущих статей. Джош уже придумывал, как опишет каждый слайд, который будет оживать на стене его квартиры, как расскажет Анне истории, составлявшие всю египетскую мифологию.
«Если мы когда-нибудь будем смотреть слайды вместе, – подумал он, – или если вообще будем вместе». Но это не помешало ему думать о ней, переходя из комнаты в комнату, и скоро создалось впечатление, что она идет рядом с ним, широко раскрытыми глазами глядя на великолепие, которые он фотографировал, ее голос вторил его восторгу, ее руки деликатно прикасались к золотым статуям и алебастровым вазам, оставляя все, как было, до прихода экспертов. И когда Джош вернулся, наконец, ко входу и стал подниматься наверх, присутствие Анны было так реально, ее место рядом с ним так естественно, что он понял: каким-то образом он найдет способ привести ее сюда.
Из своего отеля в Луксоре тем же вечером он позвонил ей в Лос-Анджелес. Разница в десять часов, рассчитал он, и, уже начал называть телефонистке номер телефона ее офиса, когда вспомнил, что это воскресенье. Но когда он дал домашний номер, ответа не было. Он откинулся в кресле, глядя в окно на лодки, плывущие по Нилу. Прошло четыре дня после Рождества, она могла еще быть в Тамараке. Но теперь вдруг ему расхотелось ей звонить. Что он сказал бы? «Я хочу, чтобы ты была здесь, это самое потрясающее время в моей жизни, и я хочу, чтобы ты разделила его со мной».
На ее конце было бы молчание, он мог бы почувствовать, как она отталкивает его даже по телефону.
Даже на расстоянии в десять тысяч миль. «3 а ч е м, Джош? Почему ты хочешь, чтобы я была т а м?»
Он рассеянно посмотрел на людей, отдыхавших на верхних палубах прогулочных катеров. На них были вечерние платья и светлые свитера, которые доставали на закате солнца. Официанты в ослепительно белых пиджаках и перчатках подавали им аперитивы. Были слышны их голоса, взрывы смеха. Он сидел один в номере отеля, глядя на них, и думал, как много всего он видел на свете, ни с кем не делясь. «Потому что каким бы невероятным ни был этот опыт, мне достаточно: я хочу, чтобы ты стала его частью. Потому что теперь все мои дела я хотел бы разделить с тобой. Потому что я люблю тебя».
«Он уже давно любил ее, – подумал он, – наверное, со дня, когда они пошли в поход на Озеро Вызова». До этого он был потрясен ее стойкостью и необыкновенным профессионализмом. В той прогулке с нею он увидел под холодным лицом, которое она являла миру, страстную душу, прорывающуюся на поверхность и откликавшуюся на красоту. Именно это он и полюбил. Что бы ни произошло у нее в прошлом, так сокрушительно подействовавшее на ее эмоции, она выжила и одержала много побед. Ее тонкий ум и мудрость остались нетронутыми, даже если казалось, что она не могла, по крайней мере, пока еще, не могла любить.
Он хотел рассказать ей, но не мог вести такой разговор по телефону. Он смотрел на опустевшие палубы прогулочных катеров: все ушли вниз ужинать. Беспокойство не исчезло, нужно было рассказать кому-то, кто знал, чем он занимается, другу. Он снова потянулся к телефону и позвонил Гейл и Лео. Телефон долго звонил, пока не ответил незнакомый голос.
– Алло. Дом Кальдеров.
– Кто это? – удивленно спросил Джош.
– Лена. Я убираю дом Кальдеров. Их сейчас нет, они в Альбукерке. Я могу передать.
Расстроенный, переполненный желанием поговорить о своей истории с раскопками, Джош взял карандаш.
– Ты можешь мне сказать, как им туда позвонить?
– А, в больницу. Я могу дать номер...
– Больница? Почему?
? Ну, несчастный случай, знаете. Все знают о...
Сердце у Джоша, казалось, остановилось.
? Что? Какой несчастный случай?
? На фуникулере. Как это можно не знать? Это было по телевизору и везде. Он упал. Ну, не весь, знаете, только один вагончик, а другой был раздавлен и в нем как раз был Лео. Никто не убился; это было прямо с утра, так что никто больше не поднимается в горы.
Прямо с утра...
«Джош, мы с Анной поднимаемся в горы завтра утром, ты с нами не собираешься?» – «Я не могу, рано улетаю в Египет. В следующий раз поднимемся».
– Кто еще пострадал? – спросил он сдавленным голосом.
– Дети: Робин и Нед, у них сломаны ноги. Там была сестра Гейл, но с нею все в порядке. Говорят, она спасла детей, прижала их к себе, поэтому они не выпали. Вокруг такое творится, такая суматоха...
«С нею все в порядке. С нею все в порядке». Его рука дрожала и он заставил свои пальцы разжать телефонную трубку. «Я должен был быть с нею», – подумал он. И понял, что хотел быть с ними со всеми: с Анной, Лео и Гейл, и с детьми, с Уильямом, Ниной, Мэриан.
– ...нашла номер в Альбукерке, – говорила Лена. Она прочла ему номер. – Они в пятнадцатой палате. Можно позвонить им туда.
– Спасибо, – сказал он и сразу же назвал телефонистке номер.
Когда он, наконец, дозвонился до Гейл, то заметил, что у нее усталый голос.
– О, Джош, как чудесно тебя слышать. Мы еще мало что знаем; у него трещина на черепе и, возможно, есть гематома, поэтому мы здесь, если вдруг понадобится хирургическая помощь. Анна с Робин и Недом в больнице в Тамараке, у них обоих сломаны ноги, но они держатся молодцом. Почему бы тебе им не позвонить?
Снова он заказал разговор с больницей в Тамараке, и услышал холодный голос Анны так близко, что казалось, они могли дотронуться друг до друга.
– С тобой действительно все в порядке? – спросил он. – Я хочу быть там, но смогу уехать только через несколько дней.
– У нас все в порядке, больше всего мы беспокоились о Лео. Как это хорошо с твоей стороны, Джош, но не торопись, нам ничего не нужно.
– Это не вам нужно, а мне, – сказал Джош. ? Я хочу быть там, с вами. Со всеми вами.
– Спасибо, – она говорила тихо, и теперь он услышал в ее голосе волнение. – Это было тяжелое время, Джош, все эти пострадавшие – никто не погиб, слава Богу, но у одного из них сломана спина, а у других – кости, и, конечно, все они рассержены и потрясены... и в городе тоже много недовольства; говорят о плохом техническом обслуживании фуникулера, даже о халатности. Туристы уезжают. Можно подумать, что здесь зона боевых действий; они сидят в аэропорту, пока не попадут на самолет.
– Почему? Чего они боятся?
– Дьявола, наверное. – У нее был странный голос, но Джош услышал в нем нотки печали, и знал, что был первым, с кем она смогла когда-то говорить, не создавая видимость доверия и успокоенности. – Как будто они думают, что попали под действие какого-то злого умысла. Газеты и телевидение обсуждают другие проблемы, с которыми мы сталкивались, и расследование Управления по охране окружающей среды тоже здесь фигурирует, потому что они не хотят прислать нам нужные документы и мы не можем закончить это дело. Так что народ уезжает. А те, кто остается, ругают и обвиняют компанию.
– Что случилось с фуникулером?
– Никто не знает. Следователи уже здесь, из государственной Комиссии по транспорту, они обнаружили, что отсутствует болт, но он не относится к тому креплению, что держало нас на канате. Никто не знает, почему наш вагончик соскользнул с каната.
– Для чего был нужен тот болт?
– Это часть страховочного механизма. Если бы на вагончике испортилось крепление, этот механизм определил бы это и остановил фуникулер. На нашем вагончике эта система не действовала, потому что не было болта, поэтому мы начали подниматься на гору, и канат двигался, а мы нет, и вагончик, который как раз был хорошо прикреплен к канату, врезался в нас. Я не могу проверить, как это все могло испортиться сразу – что-то случилось с креплением и выпал болт, но на сегодняшний день они обнаружили именно это.
– А Робин и Нед?
? Они в порядке. Сейчас я в палате Робин, она смотрит телевизор. Нед в палате напротив, говорит по телефону. Оба они так возбуждены случившимся, что только об этом и говорят. Я думаю, завтра вся школа будет здесь; телефоны звонят непрерывно. Я завидую их жизнерадостности; всю эту историю они превратили в фильм. Нед называет его «Ужасный фуникулер», от чего его родители не в восторге, а Робин дала ему название «Кровь на снегу», что не лучше; они и продюсеры и разумеется, звезды. По-моему, рассказов хватит еще лет на пятьдесят.
– Как ты? – спросил Джош.
– Со мной ничего не случилось. Не могу в это поверить, но факт остается фактом; я единственная из десятерых не получила ни царапины.
– Я не это имел в виду.
– Я знаю. – Они помолчали. – Никто еще не спрашивал меня об этом.
Ее голос изменился; вдруг она перестала контролировать его. И в это мгновение их голоса, казалось, соприкасались, как будто не было ни телефона, ни расстояния между ними, ни египетского отеля, ни больницы в Колорадо, только их голоса, без стеснения прикасавшиеся друг к другу. Никогда они не были так близки.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Я еще не думала об этом. Не знаю в точности, что я чувствую. Облегчение конечно, но еще и боль; странно, мне все еще кажется, что мы покачиваемся там, не зная, упадем мы или нет. Я не знала, насколько серьезно ранен Лео; не знала, нет ли в другом вагончике погибших, и знала, что не смогу защитить Неда и Робин, если мы оторвемся... наверное, у меня получился такой запас волнений, что весь не кончился за один раз.
– Нет, – сказал Джош. – Ужасы всегда тянутся долго, так ведь? – Анна молчала.
– Но легче, когда есть друзья. Я надеюсь быть там в среду, Анна.
– Я буду... мы будем рады видеть тебя, – сказала она.
Она хотела ему рассказать, каким приятным был его голос, как она ему благодарна за этот звонок, как перехватило у нее дыхание, когда он сообщил, что приедет через три дня. Она хотела рассказать ему, что думала о нем, пока ждала помощи на фуникулере. Но получились только обычные слова.
– Очень рада, – добавила Анна, пытаясь приукрасить их для него. – Как твои раскопки? Вы нашли гробницу? Она цела?
– Да, и да. – Анна поняла по его голосу, что он улыбается.—Ты не хочешь сейчас слушать об этом, хотя...
– О, я хочу. Хочу слышать об этом все. Как чудесно Джош. Ты так долго этого ждал. Это гробница Тенкаура?
– Да, его печать была прямо на двери.
– Значит, это первое, что вы увидели. Какое у тебя должно быть необыкновенное чувство. Вы были первыми?
– Мы первые. Ничто не тронуто. Загромождено обломками от землетрясения, но удивительно, как мало предметов разбилось, даже большая часть алебастра цела. Анна, ты должна это увидеть. Ты не поверишь, какая это красота и невероятное количество: все от суповых половников до золотых тронов.
– А Тенкаур?
– Он здесь. Пока мы не трогаем его; нам нужно очистить другие комнаты и в первую очередь коридор. Но он долго ждал, может подождать еще немного.
Она тихонько засмеялась.
– Это как в сказке. У многих ли людей было за их жизнь что-либо подобное? Я так рада за тебя. Как ты можешь быть таким спокойным?
– На самом деле, я неспокоен. Чувствую себя, как ребенок. Это был невероятнейший день, с той минуты, как мы нашли дверь. – Его слова побежали быстрее, выливаясь, как будто, думала Анна, он копил их, пока не получил возможность сказать ей. – Ты помнишь ступени, как они выглядели наверху, вот представь себе, ступени идут вниз...
Она слушала, видела комнаты, которые он так живо описывал, прикасалась к холодному алебастру и теплому золоту, вдыхала горячий, затхлый воздух. Она проходила по этим комнатам в момент, когда совершалось открытие, сидя в больнице, ожидая, пока срастутся поломанные ноги Робин и Неда, ожидая звонка Гейл из Альбукерка, которая расскажет о новостях, что обнаружила комиссия.
Она подумала об этих двух местах: гробница фараона и Тамарак. И вспомнила, как утром врачи говорили, что в городе тихо, как в могиле. «Мы с Джошем не очень-то и далеки, если так», – подумала она.
– Через несколько дней после приезда у меня будут слайды, – сказал Джош. – Если захочешь, устроим снова показ; хорошо, конечно, быть здесь, но сейчас это лучшее, что мы можем сделать.
– Я бы очень хотела, – просто ответила Анна. Получилась пауза, и она поняла, что он приготовился к ее отказу, как она уже отказалась несколько дней тому назад, на Рождество. – И я хотела бы поговорить с тобой об этой аварии. Так много всего случилось и столько было дел, когда мы оказались внизу... Я еще сама не разобралась.
– У нас будет полно времени для разговоров, – успокоил ее Джош, и в его голосе слышалась радость. – Я позвоню тебе из Нью-Йорка, как только пройду таможню; потом я уже буду знать, когда отправлюсь в Тамарак. Ты будешь там, правда? Когда ты возвращаешься в Лос-Анджелес?
– Не раньше, чем вернется Гейл. Я не могу оставить Робин и Неда. Я буду работать здесь, в офисе Лео, моя секретарша пришлет мне, что понадобится.
– А Гейл не вернется через три дня, как по-твоему?
– Сомневаюсь. Но даже если и вернется, я подожду тебя.
Слова пели на проводах, протянувшихся на мили между ними. Анна слушала, как они гудели и ждала ответа Джоша, опасаясь, что тот попытается оттолкнуть ее.
– Увидимся в среду, – сказал он, наконец, очень спокойно. – Как только я смогу это уладить.
Когда они положили трубки, Анна тихо сидела, забравшись с ногами на кушетку, где провела предыдущую ночь. Робин лежала в постели, смотрела фильм, с наушниками на голове. Взгляд Анны упал на окно. Плотные тучи заполнили долину, закрыли горы с каждой стороны; снежные хлопья мелькали в сером воздухе, начиналась предсказанная метель. «Тучи сгустились и над Тамараком, – подумала Анна, – радость от хорошего начала сезона исчезла после падения вагончика». Она почувствовала это еще позавчера, когда их спустили с гор и пришли тучи. В коридорах больницы и в городе шептались; все строили предположения о случившемся и о том, что будет дальше.
– Отличное предупреждение, – с улыбкой сказал Хосни. – Но я думаю, мы все равно войдем. Мы раскачали дверь, Джош, но она раньше была открыта.
Джош положил руку на дверь. Камень был теплым.
– Давай сделаем это, – сказал он. Горло сжималось от волнения. Столько лет он шел к этому моменту, а теперь, когда они были здесь, могло выясниться, что гробница уже была когда-то разграблена, или прошедшие века оставили им лишь обломки, а может быть, и испортили, повредили мумию фараона. Джош стоял перед дверью и молился про себя.
До их прихода рабочие тщательно очистили пазы по штукатурке, маскирующей дверь и освободили ее края.
Теперь под руководством Хосни они начали открывать дверь, откалывая кусочки дерева по трещинам, образовавшимся сбоку, сверху и снизу. Когда они почувствовали, что она двигается под их пальцами, то стали обрабатывать один край, пытаясь открыть дверь, нажимая на нее. Медленно, как бы с сожалением, дверь стала поворачиваться. Их голоса эхом отдавались в коридоре.
Камень скрипел о камень. Рабочие налегли на дверь, расширяя проход настолько, чтобы мог пройти человек.
Джош и Хосни стояли у входа, за спинами рабочих и направляли свет от фонарей в открывшийся проход. Осветилась комната, такая большая, что не было видно ее углов. Но он смотрел не на комнату. На стене прямо в проходе был вырезан орнамент, печать фараона. Он направил на нее свой фонарь и прочел клинопись, заполнявшую овал резьбы.
– Тенкаур! – прошептал он. Посмотрел на Хосни. ? Тенкаур! – выкрикнул он, и они ликующе обнялись.
– А теперь начинаем! – воскликнул Хосни, и они прошли в комнату.
Свет их мощных фонарей пробегал по стенам и потолку, по квадратным колоннам, покрытым восхитительной живописью. Восхищенный шепот вырвался у рабочих.
– Мы первые!
Скрытая за сплошными скалистыми наслоениями, как и гробница Тутанхамона, гробница Тенкаура избежала набегов грабителей, которые прочесывали Долину Царей в течение веков; она ждала, нетронутая, ученых двадцатого века, чтобы они представили ее современному миру.
Они прошли в центр комнаты, рабочие вслед за ними. Ступая по кучам щебня, осыпавшегося в результате того землетрясения, которое сдвинуло скальные плиты наверху, они высоко подняли свои мощные фонари. И в то же мгновение ожило все, что спало веками.
– Боже мой, – выдохнул Хосни и стоявшие за его спиной рабочие ахнули.
Возгласы восхищения отозвались эхом. Все вокруг них сверкало золотом. Мебель, статуи, кубки, ювелирные изделия – все из золота, проглядывали из щебня и громоздились на полках вдоль стен. Наряду с золотом здесь стояли алебастровые кувшины, такие тонкие, что были почти прозрачными; сверкающие украшения, деревянные чаши с зерном и травами, доски для игр, похожие на шахматные, модели погребальных лодок, богиня с головой коровы, покрытая листовым золотом, и маленькие, ярко раскрашенные деревянные фигурка называвшиеся «шабти», которые должны были служить фараону в загробной жизни.
И вокруг, там, где известняк не откололся, каждый дюйм потолка, стен и колонн был покрыт яркой росписью картин повседневной жизни, протекавшей тридцать пять веков назад. Защищенные в этой полной тьме от обесцвечивающего солнца пустыни, краски сияли так же ярко, как в тот день, когда художники наложили их, а нарисованные фигурки людей, казалось, двигались: мужчины охотились на носорогов, рыбаки стояли в лодках из папируса, забрасывая сети; группы людей убирали урожай и делали вино; женщины пряли, работники резали скот, колесницы мчались на войну, позади конных отрядов, рабов, закованных в цепи. Джош и Хосни переходили из комнаты в комнату через двери под защитой распростертых крыльев больших нарисованных птиц. Они рассматривали сцены погребения, портреты Тенкаура и его жены, в натуральную величину, приветствующих богов и богинь; и еще были целые стены, покрытые текстами и иллюстрациями из Книги живых и Книги мертвых.
– Возможно ли поверить в это? – прошептал Хосни. – Черт побери, это невероятно!
И потом, наконец, они достигли погребальной камеры, квадратной комнаты со стенами, разрисованными картинками из жизни Тенкаура и золотым изображением богини Исиды. Джош глубоко вздохнул. Плита была нетронута. Внутри должна находиться мумия.
– Ты сделал это! – воскликнул Хосни. – Ты сделал это! Черт возьми, ты потрясающий парень!
Джош стоял как во сне. Он чувствовал себя так, как будто достиг вершины отвесной горы, голова у него кружилась, дыхание перехватывало. Всю жизнь он шел к этому моменту; ничто не влекло его так, как эти поиски.
Он стоял среди великолепия этих комнат, тысячи предметов были принесены сюда почтительными руками; столько богатства, такое разнообразие, такая яркость росписей. В семи комнатах гробницы Тенкаура хранилось больше предметов прошлого, чем большинство ученых исследовало за свою жизнь. Джош медленно повернулся на месте, как будто обнимая все это. Каждый ученый мечтает о таком моменте. И лишь немногие достигают. Хосни, уже ползая на коленях, с рулеткой в руках, составлял карту гробницы, намечая расположения основных предметов. Позднее будет решено, какие сокровища отправить в музей Джоша в Лос-Анджелесе; большая их часть останется в Музее Египта в Каире.
? Нам потребуется целый раздел только для этого, – счастливо бормотал Хосни. – Как для Тутанхамона. У него свои собственные помещения в музее, у нас будут свои для Тенкаура. И отдельный зал для мумии... Боже мой, Джош, ты себе можешь представить, что у нас есть мумия?
Они знали, что в основном она будет похожа на мумии других фараонов. Бальзамировщики следовали правилам, которые не менялись в течение тысячелетий. Будет поднята каменная крышка – для этого потребуется целая команда, и использование лебедки и подпорок – и тогда можно будет взглянуть на гроб из золота и драгоценных камней, сделанный в форме человеческого тела и еще один внутри этого, и другой внутри следующего, каждый обильно покрыт ляпис-лазурью и драгоценными камнями, вставленными в толстый лист золота, а внутри последнего гроба они найдут саму мумию, завернутую в полосы сотен ярдов тонкого льна. Когда она будет исследована рентгеновскими лучами и сканирована, они увидят Тенкаура, с головой, откинутой назад, поднятым подбородком, с руками, сложенными на груди, с нетронутыми волосами и кожей, с чертами, которые можно различить через тысячи лет.
Для многих это будет драматическая находка захоронения. Для Джоша – надписи, которые расскажут подлинную историю Тенкаура и его сына, были более волнующими, как и кухонная утварь, принадлежности для игр, мебель, потому что они уводили его все дальше и дальше в повседневную жизнь того древнего времени. Они давали ему факты и артефакты, чтобы с их помощью создать выставки в его музее для его современников. Это был труд его жизни: прокладывать мосты через века и вплетать прошлое в настоящее так, чтобы одно освещалось другим.
Он глубоко вдохнул затхлый воздух. Это был самый славный момент его жизни. Он должен был быть совершенным во всех отношениях. Но он таким не стал. Потому что Джош хотел, чтобы с ним была Анна. «Мы должны были разделить это вместе, – подумал он. – Никогда у меня не будет снова ничего подобного».
Он достаточно хорошо знал, что она отгораживается от прошлого, но должны быть способы дать ей понять, что прошлое означало для него. Она могла бы избежать столкновения с ее собственным прошлым, если ей этого хотелось, хотя он считал это ошибкой. Но разумеется, она могла бы увидеть, как человек может тратить свое время и силы на расшифровку других веков, чтобы они рассказали нам о нас самих, чтобы расположить нас в длинной цепи народов, которые являются частью нас – ведь все мы часть человеческой расы, – а также для чистой радости познания. Анна любила узнавать, она бы поняла его страсть и разделила бы ее. Потом, наверное, она разбила бы скорлупу, внутри которой что-то, казалось, спит. Или, может быть, позволила бы ему разбить это. И разбудить ее.
Он покачал головой, смущенно улыбнувшись самому себе. Гробница досталась ему, он накручивает фантазии, как школьник. Он посмотрел сквозь дверной проем, на тот путь, что они проделали.
– Я думаю, потребуется год, чтобы все описать, занести в каталог, как ты думаешь?
– Самое меньшее, – согласился Хосни, – зачем торопиться, так можно и перепутать что-нибудь.
– Нам понадобится дополнительная охрана. Сколько человек было здесь до сих пор?
– Трое. Нам потребуется армия. Я поговорю с полицией Луксора; они нас выручат для начала, пока из Каира не пришлют кого-то. Хочешь поработать теперь над планом?
– Не один, нам нужно вызвать твоего начальника из отдела Древностей и Туризма. Если мы не осчастливим его, и все правительство, у меня возникнет чувство, что мой музей очень вежливо можно отставить в сторонку. Эта гробница так велика, что Египет захочет все оставить себе, я понимаю это, но собираюсь что-то получить и для нас.
– Ты должен, ты должен получить, ты проделал такую работу, затратил деньги...
– Однако, это наследие Египта и большая часть останется здесь. С этим у меня проблем нет, я просто не хочу быть отброшенным. О'кей, почему бы тебе не отправиться в Луксор и не найти нам три смены охраны? Я позвоню в Каир сегодня же вечером. Сюда прибудут люди. Потребуется больше двух недель, чтобы доставить рабочих и оборудование, потом мы начнем выносить предметы.
Когда Хосни ушел, а рабочие поднялись наверх, чтобы съесть свой обед в тени машин, Джош прошелся по комнатам в одиночестве. Возбуждение и радость победы будоражили Джоша, но когда он стал фотографировать каждую комнату, чтобы иллюстрировать статьи, которые напишет о своей находке, движения его были точными и осторожными. Теперь он один освещал помещение своим фонарем, он нес его в руке, или клал на пол; фантастические тени метались по стенам и потолку заставляя нарисованные сцены смещаться и оживляя их! Он закреплял фонарь на кучах щебня и пользовался вспышкой, чтобы фотографировать каждую комнату под всеми углами. Тишина была абсолютной: спокойная, мирная, безразличная к миру, лежащему наверху. Интересное противопоставление, подумал Джош: в этом месте смерти, величайшими казались и безмятежность и красота.
Фотографируя предметы вперемешку и делая укрупненные снимки отдельных вещей, он понял, что фотографирует и для Анны, и для своих будущих статей. Джош уже придумывал, как опишет каждый слайд, который будет оживать на стене его квартиры, как расскажет Анне истории, составлявшие всю египетскую мифологию.
«Если мы когда-нибудь будем смотреть слайды вместе, – подумал он, – или если вообще будем вместе». Но это не помешало ему думать о ней, переходя из комнаты в комнату, и скоро создалось впечатление, что она идет рядом с ним, широко раскрытыми глазами глядя на великолепие, которые он фотографировал, ее голос вторил его восторгу, ее руки деликатно прикасались к золотым статуям и алебастровым вазам, оставляя все, как было, до прихода экспертов. И когда Джош вернулся, наконец, ко входу и стал подниматься наверх, присутствие Анны было так реально, ее место рядом с ним так естественно, что он понял: каким-то образом он найдет способ привести ее сюда.
Из своего отеля в Луксоре тем же вечером он позвонил ей в Лос-Анджелес. Разница в десять часов, рассчитал он, и, уже начал называть телефонистке номер телефона ее офиса, когда вспомнил, что это воскресенье. Но когда он дал домашний номер, ответа не было. Он откинулся в кресле, глядя в окно на лодки, плывущие по Нилу. Прошло четыре дня после Рождества, она могла еще быть в Тамараке. Но теперь вдруг ему расхотелось ей звонить. Что он сказал бы? «Я хочу, чтобы ты была здесь, это самое потрясающее время в моей жизни, и я хочу, чтобы ты разделила его со мной».
На ее конце было бы молчание, он мог бы почувствовать, как она отталкивает его даже по телефону.
Даже на расстоянии в десять тысяч миль. «3 а ч е м, Джош? Почему ты хочешь, чтобы я была т а м?»
Он рассеянно посмотрел на людей, отдыхавших на верхних палубах прогулочных катеров. На них были вечерние платья и светлые свитера, которые доставали на закате солнца. Официанты в ослепительно белых пиджаках и перчатках подавали им аперитивы. Были слышны их голоса, взрывы смеха. Он сидел один в номере отеля, глядя на них, и думал, как много всего он видел на свете, ни с кем не делясь. «Потому что каким бы невероятным ни был этот опыт, мне достаточно: я хочу, чтобы ты стала его частью. Потому что теперь все мои дела я хотел бы разделить с тобой. Потому что я люблю тебя».
«Он уже давно любил ее, – подумал он, – наверное, со дня, когда они пошли в поход на Озеро Вызова». До этого он был потрясен ее стойкостью и необыкновенным профессионализмом. В той прогулке с нею он увидел под холодным лицом, которое она являла миру, страстную душу, прорывающуюся на поверхность и откликавшуюся на красоту. Именно это он и полюбил. Что бы ни произошло у нее в прошлом, так сокрушительно подействовавшее на ее эмоции, она выжила и одержала много побед. Ее тонкий ум и мудрость остались нетронутыми, даже если казалось, что она не могла, по крайней мере, пока еще, не могла любить.
Он хотел рассказать ей, но не мог вести такой разговор по телефону. Он смотрел на опустевшие палубы прогулочных катеров: все ушли вниз ужинать. Беспокойство не исчезло, нужно было рассказать кому-то, кто знал, чем он занимается, другу. Он снова потянулся к телефону и позвонил Гейл и Лео. Телефон долго звонил, пока не ответил незнакомый голос.
– Алло. Дом Кальдеров.
– Кто это? – удивленно спросил Джош.
– Лена. Я убираю дом Кальдеров. Их сейчас нет, они в Альбукерке. Я могу передать.
Расстроенный, переполненный желанием поговорить о своей истории с раскопками, Джош взял карандаш.
– Ты можешь мне сказать, как им туда позвонить?
– А, в больницу. Я могу дать номер...
– Больница? Почему?
? Ну, несчастный случай, знаете. Все знают о...
Сердце у Джоша, казалось, остановилось.
? Что? Какой несчастный случай?
? На фуникулере. Как это можно не знать? Это было по телевизору и везде. Он упал. Ну, не весь, знаете, только один вагончик, а другой был раздавлен и в нем как раз был Лео. Никто не убился; это было прямо с утра, так что никто больше не поднимается в горы.
Прямо с утра...
«Джош, мы с Анной поднимаемся в горы завтра утром, ты с нами не собираешься?» – «Я не могу, рано улетаю в Египет. В следующий раз поднимемся».
– Кто еще пострадал? – спросил он сдавленным голосом.
– Дети: Робин и Нед, у них сломаны ноги. Там была сестра Гейл, но с нею все в порядке. Говорят, она спасла детей, прижала их к себе, поэтому они не выпали. Вокруг такое творится, такая суматоха...
«С нею все в порядке. С нею все в порядке». Его рука дрожала и он заставил свои пальцы разжать телефонную трубку. «Я должен был быть с нею», – подумал он. И понял, что хотел быть с ними со всеми: с Анной, Лео и Гейл, и с детьми, с Уильямом, Ниной, Мэриан.
– ...нашла номер в Альбукерке, – говорила Лена. Она прочла ему номер. – Они в пятнадцатой палате. Можно позвонить им туда.
– Спасибо, – сказал он и сразу же назвал телефонистке номер.
Когда он, наконец, дозвонился до Гейл, то заметил, что у нее усталый голос.
– О, Джош, как чудесно тебя слышать. Мы еще мало что знаем; у него трещина на черепе и, возможно, есть гематома, поэтому мы здесь, если вдруг понадобится хирургическая помощь. Анна с Робин и Недом в больнице в Тамараке, у них обоих сломаны ноги, но они держатся молодцом. Почему бы тебе им не позвонить?
Снова он заказал разговор с больницей в Тамараке, и услышал холодный голос Анны так близко, что казалось, они могли дотронуться друг до друга.
– С тобой действительно все в порядке? – спросил он. – Я хочу быть там, но смогу уехать только через несколько дней.
– У нас все в порядке, больше всего мы беспокоились о Лео. Как это хорошо с твоей стороны, Джош, но не торопись, нам ничего не нужно.
– Это не вам нужно, а мне, – сказал Джош. ? Я хочу быть там, с вами. Со всеми вами.
– Спасибо, – она говорила тихо, и теперь он услышал в ее голосе волнение. – Это было тяжелое время, Джош, все эти пострадавшие – никто не погиб, слава Богу, но у одного из них сломана спина, а у других – кости, и, конечно, все они рассержены и потрясены... и в городе тоже много недовольства; говорят о плохом техническом обслуживании фуникулера, даже о халатности. Туристы уезжают. Можно подумать, что здесь зона боевых действий; они сидят в аэропорту, пока не попадут на самолет.
– Почему? Чего они боятся?
– Дьявола, наверное. – У нее был странный голос, но Джош услышал в нем нотки печали, и знал, что был первым, с кем она смогла когда-то говорить, не создавая видимость доверия и успокоенности. – Как будто они думают, что попали под действие какого-то злого умысла. Газеты и телевидение обсуждают другие проблемы, с которыми мы сталкивались, и расследование Управления по охране окружающей среды тоже здесь фигурирует, потому что они не хотят прислать нам нужные документы и мы не можем закончить это дело. Так что народ уезжает. А те, кто остается, ругают и обвиняют компанию.
– Что случилось с фуникулером?
– Никто не знает. Следователи уже здесь, из государственной Комиссии по транспорту, они обнаружили, что отсутствует болт, но он не относится к тому креплению, что держало нас на канате. Никто не знает, почему наш вагончик соскользнул с каната.
– Для чего был нужен тот болт?
– Это часть страховочного механизма. Если бы на вагончике испортилось крепление, этот механизм определил бы это и остановил фуникулер. На нашем вагончике эта система не действовала, потому что не было болта, поэтому мы начали подниматься на гору, и канат двигался, а мы нет, и вагончик, который как раз был хорошо прикреплен к канату, врезался в нас. Я не могу проверить, как это все могло испортиться сразу – что-то случилось с креплением и выпал болт, но на сегодняшний день они обнаружили именно это.
– А Робин и Нед?
? Они в порядке. Сейчас я в палате Робин, она смотрит телевизор. Нед в палате напротив, говорит по телефону. Оба они так возбуждены случившимся, что только об этом и говорят. Я думаю, завтра вся школа будет здесь; телефоны звонят непрерывно. Я завидую их жизнерадостности; всю эту историю они превратили в фильм. Нед называет его «Ужасный фуникулер», от чего его родители не в восторге, а Робин дала ему название «Кровь на снегу», что не лучше; они и продюсеры и разумеется, звезды. По-моему, рассказов хватит еще лет на пятьдесят.
– Как ты? – спросил Джош.
– Со мной ничего не случилось. Не могу в это поверить, но факт остается фактом; я единственная из десятерых не получила ни царапины.
– Я не это имел в виду.
– Я знаю. – Они помолчали. – Никто еще не спрашивал меня об этом.
Ее голос изменился; вдруг она перестала контролировать его. И в это мгновение их голоса, казалось, соприкасались, как будто не было ни телефона, ни расстояния между ними, ни египетского отеля, ни больницы в Колорадо, только их голоса, без стеснения прикасавшиеся друг к другу. Никогда они не были так близки.
– Расскажи мне, – попросил он.
– Я еще не думала об этом. Не знаю в точности, что я чувствую. Облегчение конечно, но еще и боль; странно, мне все еще кажется, что мы покачиваемся там, не зная, упадем мы или нет. Я не знала, насколько серьезно ранен Лео; не знала, нет ли в другом вагончике погибших, и знала, что не смогу защитить Неда и Робин, если мы оторвемся... наверное, у меня получился такой запас волнений, что весь не кончился за один раз.
– Нет, – сказал Джош. – Ужасы всегда тянутся долго, так ведь? – Анна молчала.
– Но легче, когда есть друзья. Я надеюсь быть там в среду, Анна.
– Я буду... мы будем рады видеть тебя, – сказала она.
Она хотела ему рассказать, каким приятным был его голос, как она ему благодарна за этот звонок, как перехватило у нее дыхание, когда он сообщил, что приедет через три дня. Она хотела рассказать ему, что думала о нем, пока ждала помощи на фуникулере. Но получились только обычные слова.
– Очень рада, – добавила Анна, пытаясь приукрасить их для него. – Как твои раскопки? Вы нашли гробницу? Она цела?
– Да, и да. – Анна поняла по его голосу, что он улыбается.—Ты не хочешь сейчас слушать об этом, хотя...
– О, я хочу. Хочу слышать об этом все. Как чудесно Джош. Ты так долго этого ждал. Это гробница Тенкаура?
– Да, его печать была прямо на двери.
– Значит, это первое, что вы увидели. Какое у тебя должно быть необыкновенное чувство. Вы были первыми?
– Мы первые. Ничто не тронуто. Загромождено обломками от землетрясения, но удивительно, как мало предметов разбилось, даже большая часть алебастра цела. Анна, ты должна это увидеть. Ты не поверишь, какая это красота и невероятное количество: все от суповых половников до золотых тронов.
– А Тенкаур?
– Он здесь. Пока мы не трогаем его; нам нужно очистить другие комнаты и в первую очередь коридор. Но он долго ждал, может подождать еще немного.
Она тихонько засмеялась.
– Это как в сказке. У многих ли людей было за их жизнь что-либо подобное? Я так рада за тебя. Как ты можешь быть таким спокойным?
– На самом деле, я неспокоен. Чувствую себя, как ребенок. Это был невероятнейший день, с той минуты, как мы нашли дверь. – Его слова побежали быстрее, выливаясь, как будто, думала Анна, он копил их, пока не получил возможность сказать ей. – Ты помнишь ступени, как они выглядели наверху, вот представь себе, ступени идут вниз...
Она слушала, видела комнаты, которые он так живо описывал, прикасалась к холодному алебастру и теплому золоту, вдыхала горячий, затхлый воздух. Она проходила по этим комнатам в момент, когда совершалось открытие, сидя в больнице, ожидая, пока срастутся поломанные ноги Робин и Неда, ожидая звонка Гейл из Альбукерка, которая расскажет о новостях, что обнаружила комиссия.
Она подумала об этих двух местах: гробница фараона и Тамарак. И вспомнила, как утром врачи говорили, что в городе тихо, как в могиле. «Мы с Джошем не очень-то и далеки, если так», – подумала она.
– Через несколько дней после приезда у меня будут слайды, – сказал Джош. – Если захочешь, устроим снова показ; хорошо, конечно, быть здесь, но сейчас это лучшее, что мы можем сделать.
– Я бы очень хотела, – просто ответила Анна. Получилась пауза, и она поняла, что он приготовился к ее отказу, как она уже отказалась несколько дней тому назад, на Рождество. – И я хотела бы поговорить с тобой об этой аварии. Так много всего случилось и столько было дел, когда мы оказались внизу... Я еще сама не разобралась.
– У нас будет полно времени для разговоров, – успокоил ее Джош, и в его голосе слышалась радость. – Я позвоню тебе из Нью-Йорка, как только пройду таможню; потом я уже буду знать, когда отправлюсь в Тамарак. Ты будешь там, правда? Когда ты возвращаешься в Лос-Анджелес?
– Не раньше, чем вернется Гейл. Я не могу оставить Робин и Неда. Я буду работать здесь, в офисе Лео, моя секретарша пришлет мне, что понадобится.
– А Гейл не вернется через три дня, как по-твоему?
– Сомневаюсь. Но даже если и вернется, я подожду тебя.
Слова пели на проводах, протянувшихся на мили между ними. Анна слушала, как они гудели и ждала ответа Джоша, опасаясь, что тот попытается оттолкнуть ее.
– Увидимся в среду, – сказал он, наконец, очень спокойно. – Как только я смогу это уладить.
Когда они положили трубки, Анна тихо сидела, забравшись с ногами на кушетку, где провела предыдущую ночь. Робин лежала в постели, смотрела фильм, с наушниками на голове. Взгляд Анны упал на окно. Плотные тучи заполнили долину, закрыли горы с каждой стороны; снежные хлопья мелькали в сером воздухе, начиналась предсказанная метель. «Тучи сгустились и над Тамараком, – подумала Анна, – радость от хорошего начала сезона исчезла после падения вагончика». Она почувствовала это еще позавчера, когда их спустили с гор и пришли тучи. В коридорах больницы и в городе шептались; все строили предположения о случившемся и о том, что будет дальше.