Майкл Джудит. Спящая красавица

   – Придержим их, – сказала Анна. – Они не доказывают ничего, кроме факта их общения, но если они вписываются в картину, мы еще сможем ими воспользоваться. – Она мерила шагами офис Лео, постояла у окна, выходившего на гору Тамарак, – Картина, действительно, вырисовывается, но я не знаю, что мы можем с нею сделать.
   – Наверное, мы ничего не можем, – заметил Джош.
   – Ладно, но мы должны все сделать, чтобы выйти из положения, – сказала Анна, все еще глядя на гору. Она повернулась к нему. – И Джим Матени нам не поможет в этом деле. Даже если выяснится, что кто-то блокировал крепление этим деревянным бруском, ты тоже окажешься в числе тех, кто мог бы это сделать. Так много потерянного времени, на которое мы не можем рассчитывать. Джош, давай снова вспомним то утро, когда ты укладывал вещи. Мы уже столько об этом говорили, но давай еще раз. Чтобы доехать от Ривервуда до фуникулера, требуется двадцать минут; тебе нужно было подняться на второй уровень и засунуть кусок дерева в крепление, потом уйти незамеченным и двадцать минут ехать обратно до... о, подожди минутку, – ее мысли метались. – Это же все меняет. Лео, если бы ты хотел вывести из строя определенный вагончик, тебе нужно было бы подождать, пока он не окажется прямо под тобой, не так ли? И блокировать этот особый зажим в креплении, когда тот проходит мимо?
   Лео кивнул.
   – Точно.
   – Почему мне был нужен твой вагончик? – спросил Джош.
   – Не знаю, но, может быть, это и неважно. Нет ничего важнее того, о чем мы говорим. Джош, нужно проверить время. Тебе потребовался бы самое меньшее час, чтобы доехать до города, до стоянки машин, проникнуть каким-то образом в здание станции фуникулера, пройти наверх, не привлекая внимания, подождать, пока в одну минуту девятого мы с Лео не сядем в вагончик, блокировать механизм, выбраться оттуда в сутолоке и двадцать минут ехать до твоего дома.
   – Он мог все это проделать, – сказал Лео, – если никто не видел его между восемью и девятью часами в то утро.
   – Нет, – вдруг сказал Джош. – Я не мог бы.
   Он встретился с Анной глазами. Она улыбалась, глаза ее блестели.
   – Ты не мог бы сделать этого, потому что уехал из дому немного позже девяти в аэропорт.
   – На такси, – добавил он.
   – И в транспортной компании должна быть запись о рейсе из Ривервуда в аэропорт. Но даже если мы подчеркнем этот факт, если ты уехал в аэропорт в девять пятнадцать или чуть позже, в девять двадцать, ты не смог бы оказаться на втором уровне станции в девять часов одну минуту и вернуться в Ривервуд, вызвать такси, а потом ехать в аэропорт.
   – Черт побери! – усмехнулся Лео. ? Нет того, чего вы не сделали бы!
   – Даже не имеет значения, являлся ли наш вагончик целью или нет, – заметила Анна. – Зажим крепления нужно было блокировать именно тогда, когда вагончики начинают двигаться на малой скорости, пока не выйдут из здания станции и не наберут скорость.
   Наступила тишина.
   – Этого достаточно? – спросил Джош у Анны через минуту. – Если у них будут все выверенные расчеты затрат времени, снимет ли Тайлер обвинение?
   – Не знаю, что еще можно сделать. Если Джим скажет нам, что именно этот кусок дерева был использован в креплении нашего вагончика, никоим образом ты не мог находиться в здании станции фуникулера в то время, когда его засовывали в крепление. Сегодня утром мы позвоним Кевину, а как только получим график движения такси из транспортной компании, пойдем в офис Тайлера. Скоро с этим будет покончено.
   – За исключением того, что мы не знаем, кто возвел на Джоша ложное обвинение, – сказал Лео. – Если только это не часть картины, о которой ты говорила.
   Анна кивнула. «Чудовище. Ч у д о в и щ е». У нее не было доказательств, но картина была. «А он чудовище».
   Все трое сидели молча, когда вернулся Джим Матени. Он положил деревянный брусок на стол Лео.
   – Откуда вам известно, что это была не простая авария? – спросил он.
   Лео посмотрел на Анну. Она была очень бледной.
   – Подошел? – спросила она.
   – Тютелька в тютельку. Как вы догадались? Вы знаете, кто сделал это?
   – Нет, – резко ответил Лео. – И никто еще не знает. Он взял кусок дерева и провел пальцем по выемкам.
   – Хорошие, четкие выемки, легко было проверять, – сказал Матени. – Это явно снимает с тебя обвинения, Джош. Кто-то подставил тебя, а? На твоем месте я бы проверил темные закоулки. Хорошо, я передам это Арвину, он будет счастлив, он терпеть не может закрывать расследование, не имея четкого представления о том, что случилось. Он сообщит о результатах Тайлеру, думаю, теперь ему есть от чего оттолкнуться.
   Когда Джим ушел, снова наступило молчание.
   – Темные закоулки, – прошептал Лео. – Все начинают говорить фразами из детективных романов.
   – Мы должны позвонить Кевину, – напомнила Анна.
   – Слава Богу, – сказал Лео. – По крайней мере, благодарение Богу хоть за эту часть дела. Твою часть, Анна. Теперь тебе не нужно беспокоиться о том, что здесь происходит. Больше того, что ты уже сделала, тебе даже не нужно было делать; ты ведь адвокат Джоша, а не наш. Если кто-то вредит нам, то это уже наши проблемы, а не твои и не Джоша.
   – Кто-то нацелился на меня или на тебя, когда мы были в том вагончике, – спокойно сказала Анна. – Это не значит, что я не должна беспокоиться. Но это не единственный довод. Даже если имели в виду не меня, я одна из вас. Пока у вас неприятности, это и мои неприятности тоже. – Она взяла свое пальто. – Думаю, с тобой все в порядке, после того, как мы встретимся с Кевином и Тайлером, неплохо было бы поговорить с Китом.
   – Да вы шутите, – говорил Кит, в изумлении подергивая головой. – Динамит? Боже, вы меня за дурака считаете. Да кто думал-то о динамите? Я имею в виду, вы знаете, я специально его не искал. Боже, Лео, извини, если я что-то просмотрел, то есть, это, я правда, бросьте вы, – отрывисто бормотал он, – вы считаете, кто-то сделал это нарочно? Боже, вот дерьмовое дело. Зачем они это сделали? И как вы нашли? Там же полно снега сейчас, знаете, просто удивительно, как это вам удалось найти. А вы уверены, что это то самое место? Я имею в виду весь этот снег, и трудно же точно определить, где мы были, так откуда же вы знаете, что это те скалы и все такое? То есть опасно, знаете, обвинять человека, что он взорвал гору, когда вы даже не уверены, правильное ли это место.
   – Мы знаем место, – ровным голосом ответил Лео. Он не сводил глаз с Кита, сидевшего за своим столом в углу офиса. Комната была такой маленькой, что Джош и Анна остались у двери, а Лео – у края стола рядом с единственным стулом и шкафом с документами, который занимал все оставшееся место. Кит сидел на стуле, выпрямившись, выдвинув вперед подбородок, широко раскрыв глаза от любопытства. Но его руки непрерывно перебирали карандаш и стиральную резинку, и Анна слышала, как он нервно постукивает носком ботинка по пол.
   – Ну, ты знаешь, Лео, я бы хотел помочь вам. Если я и вправду проявил невнимательность, то это было давно. А теперь я не вижу, что можно сделать.
   Анна кивнула.
   – Мы пытаемся найти людей, которые видели что-нибудь необычное в утро аварии на фуникулере. Можешь ты подумать и сказать нам, видел ты что-нибудь?
   – Эй, это что, допрос? Я имею в виду, все вы суетесь тут не в свое дело со всеми этими вопросами, а я уже рассказал Халлорану, что знал, так зачем это? Почему бы вам не спросить его? – и большим пальцем показал на Джоша. – Вы же знаете, что он все и устроил, кто же вам еще нужен?
   Анна и Джош обменялись быстрым взглядом с Лео. Менее часа назад Тайлер согласился снять обвинения против Джоша. Но рассказывать об этом Киту было ни к чему.
   – В любом случае, – продолжал Кит в то время как его ботинок стал постукивать даже чаще, – меня там не было. Я опоздал, пришел сразу после того, как упал вагончик. Мне очень жаль, Лео, я и тут тебя подвел, но ты знаешь, мы с Евой были в постели, и я потерял счет времени. То есть если бы я знал... но как бы я мог знать? Я имею в виду, я не мог знать, так ведь? А обычно я тут с раннего утра, ты же знаешь, помнишь, даже утром на Рождество я пришел рано. Я здесь всегда. Ты знаешь. И пропустил только одно утро, но я же не знал, что получится, знаешь, такое дело, но откуда бы я узнал...
   – Ты был в постели с твоей подругой? – спросила Анна.
   – Точно, так я и сказал.
   – И она не засыпала.
   – Ну да, конечно, – сказал Кит и подмигнул Лео. Лео взглянул на Анну.
   – О'кей, Кит, – обратился к нему Лео. – Я не знал, что тебя не было в утро аварии, нам нужно об этом поговорить. После обеда увидимся.
   С лицом, застывшим, как маска, Кит смотрел, как они уходят. Он уже протянул руку к телефону, но потом отдернул ее. Ему было неизвестно, что они знали, но он понял, о чем они подозревали, и самое плохое – что не представлял себе, как они докопались. И пока не узнает, что происходит и где он споткнулся, не стоило звонить Винсу. Сейчас, когда Винс думал, что Кит Джакс благословение Божье, можно было поспорить на что угодно, что Кит не расскажет ему насчет этих ослов, которые тут все вынюхивают, а может быть это из-за допущенной им где-то ошибки. Кит встал и надел лыжную куртку. Лео хочет видеть его сегодня после обеда. Нормально, он справится с Лео. Но совсем необязательно сидеть тут и ждать его. Надо пойти покататься на лыжах пару часиков, проветрить мозги, следует серьезно подумать. События вокруг его будущего ускорялись, он должен все спланировать, чтобы быть готовым.
   – Винс зарубил шоссе, ведущее к участку разработки Чарльза, – сказал Лео, когда они втроем шли в кафе на Главной улице, чтобы пообедать. – Он напустил на нас Управление. Мог договориться со своим племянником засорить наш резервуар. И мог договориться с тем же племянником вывести из строя фуникулер; это отличное алиби ни черта не значит, потому что подружка его прикроет. Так что он вполне мог сделать это, может быть метил в Анну или в меня, или в нас обоих, и ложно обвинил Джоша, хотя не думаю, что это действительно так. Фактически, я ни в чем до конца не уверен. Нормальный человек этого не сделал бы.
   – Ты можешь посмотреть на дело и с другой стороны, – сказала Анна. Она надевала темные очки, потому что солнце было очень ярким. – Раза два в неделю он говорил по телефону со своим племянником, который постоянно находился здесь, когда в Тамараке разворачивались события, которые выглядели, как случайность, а на самом деле были тщательно спланированы. Кроме того, Кит имел доступ ко всем местам, где происходили аварии. Проблема в том, что нет следов. Есть общая картина, но нет доказательств, и нет стрелок, показывающих, где искать дальше.
   Они сидели в кафе на открытом воздухе, глядя поверх низкой ограды на деловых людей, пришедших пообедать, на матерей с колясками, направляющихся к городскому рынку, и на группу туристов, которые выходили из пункта проката с лыжами и лыжными палками.
   – Приятно видеть все это, – сказал Лео. – Знаете, мы с Итаном часто сидели здесь в более счастливые времена. Это было его любимое место, ему нравилось наблюдать жизнь города. Здесь мы были в тот день, когда он произнес твое имя, Анна. Я рад, что он не увидит, как Тамарак перейдет к этому развязному сукину сыну, который покупает его.
   – Белуа, – сказала Анна. – Наверное, он самая важная часть картины, если мы составим ее части. Что если Винс, по какой-то причине, хочет, чтобы Белуа приобрел Тамарак? Он мог устроить все это, заставляя семью продать компанию Белуа. Конечно, Винс может быть и ни при чем, но предположим, что он заинтересован. И захотел, чтобы семья проголосовала за продажу компании по низкой цене. Семья так и сделала. Но это заняло довольно долгое время, и вероятно, поэтому возрос уровень опасности происходивших событий. Началось с шоссе и Управления, а кончилось аварией на фуникулере и может быть, – она замолчала на минуту, споткнувшись о слово, – убийством. Однако, мы ничего не можем доказать, не можем даже найти свидетельства, которое указывало бы на попытки занизить стоимость компании. – Нахмурившись, она сделала паузу. – А может быть и нет.
   – Нет, что? – поинтересовался Лео.
   – Может быть, нам и не потребуются все эти свидетельства. Мы можем оказаться не в состоянии доказать что-нибудь, но по крайней мере, мы могли бы остановить продажу «Тамарак Компани». Вполне вероятно, что достаточно иметь немного фактов и много логически выведенных подозрений. – Она вертела в руках стеклянную солонку, наблюдая за отражающимися в ее гранях солнечными лучами. – Как, вы считаете, захочет ли каждый из членов семьи продавать компанию, если узнает, что продажная цена и, вероятно, само голосование о продаже были подстроены закулисными маневрами, организацией аварий и попыткой покушения?
   – Чарльз, – сразу же сказал Джош. – Если бы он знал обо всем этом, в чем мы уверены и о чем мы догадываемся...
   – Он отказался бы от продажи! – воскликнул Лео. – Особенно, если бы знал, что Анну – о, Боже, меня охватывает волнение каждый раз, как я произношу это слово – чуть не убили.
   – И тебя, – добавила Анна. – И его внуков.
   – Все это. Все эти кошмарные неприятности. Ему стало бы так же тошно, как и нам. Конечно, он не продал бы компанию Белуа. По крайней мере, подождал бы, пока мы не выясним всей правды. Разве не так?
   – Ему нужны деньги, – сказал Джош.
   – Хорошо, мы бы нашли деньги каким-то другим способом, – нетерпеливо заявил Лео. – Надо ему рассказать. Сегодня после обеда. Завтра. Пока он ничего не подписал. Я знаю, они еще не подписывали, так Мэриан нам сказала, но скоро все будет кончено. Завтра? Мы все могли бы полететь в Чикаго.
   Джош и Анна обменялись взглядами.
   – Я ведь не член семьи, – сказал Джош. – Езжайте вы вдвоем.
   – Я не уверен, – медленно произнес Лео. – Мне кажется, должна ехать Анна.
   – Это же твоя компания, – сказала Анна.
   – А это твой отец. Что ты об этом думаешь?
   Женщина посмотрела на долину. С Чарльзом она не беседовала почти три недели, с Рождества. До этого они разговаривали несколько раз по телефону, даже не упоминая имени Винса. Теперь ситуацию нельзя было рассматривать как личную месть, подумала она, ведь она делала это для Лео и Гейл. А Чарльз должен был знать, что сделал его брат и что мог бы сделать. Он должен был знать о возможной попытке брата убить его дочь. Попытке не доказанной, но вероятной.
   Она предпочла бы поехать в Чикаго с Джошем. Или с Лео. Но с тех пор как вернулась это ждало ее: оба они, наконец, должны были встретиться лицом к лицу с тенью Винса и вместе бороться с ним.
   – Хорошо, – сказала она. – Я позвоню к себе в офис и отложу дела на пару дней. А завтра поеду в Чикаго. И поговорю с Чарльзом.

ГЛАВА 21

   Сидя за своим письменным столом в кабинете на шестьдесят пятом этаже Сире Тауер, Чарльз мог видеть с одной стороны панораму Чикаго, расплывающуюся на большом расстоянии, а с другой – озеро Мичиган, за которым начинался штат Индиана. Каждое утро он наслаждался этим видом, входя в кабинет и шагая по голубому ковру, выбранному Мэриан для Итана, когда тот подписал документы об аренде этого офиса вскоре после того, как здание было построено. Ковер и все остальное в кабинете Итана теперь принадлежало Чарльзу, и независимо от плохого состояния его дел сегодня, этот вид, открывавшийся из огромных окон, всегда заставлял его чувствовать удовлетворение. Он еще был президентом своей компании. Еще был здесь, паря над Чикаго, и еще мог сделать так, чтобы семья и весь город восхищались им так же, как восхищались его отцом.
   Однако, в тот день, когда приехала Анна, панорамы не было. Пока Чарльз ждал десяти часов, когда она должна была появиться здесь, как сказала по телефону, он смотрел на слой тяжелых белых облаков, расстилавшихся под ним до самого горизонта. Единственным свидетельством того, что внизу находился город, были антенны Хэнкок Билдинг, пронзавшие облака. Облака были и наверху, и между двумя этими белыми слоями, кабинет Чарльза казался бесцветным и призрачным, плавающем в мире, лишенном цвета.
   На Анне был красный костюм с черным свитером, она надела флорентийское ожерелье и серьги из золотых и серебряных звеньев. Анна казалась ярким светом маяка в неземном свете его кабинета, и Чарльз смотрел, как она идет к нему с ощущением чуда и удивления, что эта поразительная женщина, которая, казалось, несет с собой свет, его дочь.
   Он нерешительно встал из-за своего изогнутого письменного стола, изготовленного по эскизу Итана, потом обошел его, чтобы встретить ее, протягивая руку.
   – Это очень приятно. Ты никогда не была здесь.
   Анна взяла его руку, наклонилась и поцеловала отца в щеку.
   – Мы можем сесть здесь? – спросила она и направилась к серому замшевому дивану у окна. Серебряный кофейный сервиз стоял на столике орехового дерева перед диваном. Чарльз, слегка раскрасневшись от удовольствия, последовал за нею. – Я вспоминаю мебель из прежнего кабинета дедушки, – сказала она, усаживаясь на диван. – Итан дал мне копии чертежей для игры, а я смотрела, как он работает. Ты ничего не стал менять.
   – Нет, отец все перевез сюда, когда арендовал этот офис, и я не могу представить себе, что я хотел бы изменить. Я не помню, чтобы он приводил тебя в свой офис. Сколько лет тебе было?
   – Около семи, когда Итан взял меня с собой в первый раз.
   – Сразу после того, как умерла твоя мать. Я много путешествовал тогда, по делам.
   – Да.
   Они помолчали.
   – Мне так жаль, – сказал Чарльз. – Я знаю, что недостаточно много времени проводил с тобой. Мне хочется чаще бывать с тобой; знать, каким ты хотела бы видеть меня. Я не думал об этом; долгое время я вообще не знал, что происходило.
   Анна молчала, а он развел руками и опустил их.
   – Самое печальное для меня, что я не помогал тебе, когда ты росла. Я смотрю на своих друзей, у которых хранятся альбомы с газетными вырезками и истории, которые рассказывают всю свою жизнь, и даже если у них были тяжелые времена во взаимоотношениях с детьми, все равно у них есть воспоминания и они знают, что принимали участие в чем-то самом важном, как ничто другое в их жизни. А теперь у них дружеские отношения, которые росли по мере того, как вырастали дети. Не всегда конец бывает счастливым, я знаю, но смотрю на своих друзей, которые проделали этот путь со своими детьми, и кажется, их жизнь гораздо полнее моей. У них есть любовь, дом и чувство связи поколений, которого у меня никогда не было. И я им завидую.
   Слегка нахмурившись, он сделал паузу. Анне показалось, что ее приход что-то освободил в нем, так что слова выплескивались сами собой, как будто отец ждал этого поцелуя в щеку.
   – Мы никогда не были друзьями ни с одной из моих дочерей, – тихо сказал Чарльз. – Я хотел бы научиться этому. Он посмотрел на Анну, потом быстро отвел глаза. – Ты однажды сказала, в сентябре, когда я был в Тамараке, что не прощаешь меня и не можешь любить. И все время слышу, как ты повторяешь это. Не знаю, что я могу сделать, чтобы изменить это. Я. потерял все эти годы, когда ты росла, но мы могли бы найти какой-то способ сейчас...
   Он выпрямился, переменил тему, словно боялся того что она может сказать.
   – Извини, я не очень хороший хозяин. Хочешь чаю? Или кофе? – Он потрогал серебряный чайник. – Холодный, но у нас на кухне сколько угодно горячего. Чего тебе хочется? Рогаликов? Или тостов? Я купил и эклеров, помню, ты их любила... что такое? Тебе плохо?
   – Нет, – Анна встряхнула головой. «Нет на свете ничего вкуснее шоколадных эклеров. Они замечательно пачкают пальцы, когда их ешь. Определенно они мои любимые». – Больше я их не ем, уже давно. Просто чая было бы замечательно.
   Чарльз подошел к двери, открыл ее и поговорил со своей секретаршей, которая почти сразу же вошла вслед за ним с чайником горячего чая и корзинкой, накрытой салфеткой.
   – Я не завтракал, надеюсь, ты не будешь против, если я поем.
   – Конечно, нет. – Анна смотрела, как отец намазывает джем на кусочек тоста. Его рука дрожала.
   – Налей, пожалуйста, чаю, – попросил он и продолжил беседу. – Я и правда ничего не знаю о тебе, это ужасно; я не знаю, о чем можно говорить, а чего не следует касаться. Знаешь, – он сделал паузу, чтобы проглотить кусочек тоста – на рождественском ужине, когда ты задавала все эти вопросы о «Четем Девелопмент» и о «Тамарак Компани», я хотел попросить тебя остановиться; не мог вынести, что ты была не на моей стороне. Я знал, это оттого, что ты не простила меня, но продолжал думать; как было бы чудесно, если бы мы держались вместе, ты и я, может быть даже вместе работали, это казалось мне таким замечательным. – Он протянул нервно подрагивающую руку к корзине за следующим ломтиком тоста. – Видишь, я действительно не знаю, о чем говорить.
   – Ты мог бы начать с меня, – спокойно сказала Анна.
   Он удивленно посмотрел на нее, с рукой застывшей над корзинкой с тостами.
   – Что это значит?
   – Что до сих пор я слышала только о тебе, – Анна смотрела в свою чашку.
   Она вспомнила, Мэриан купила этот сервиз одновременно с ковром, китайский фарфор в цветочек от «Вильруа и Бош», слишком тонкий для офиса, но как раз по этой причине он и нравился Итану, и Анна всегда чувствовала себя взрослой и веселой, когда секретарша приносила поднос только для них двоих, и Итан на несколько минут отрывался от своего стола, чтобы присоединиться к ней на диване.
   – В нашей семье всегда чего-то не хватало, – сказала она, глядя на Чарльза. – Какой-то заботы, которая соединяет людей. Ты был всегда так углублен в себя, в жизни каждого из вас, кроме Гейл, не было места для кого-то еще. Ты только что сказал мне, как бы ты хотел что-то изменить, чтобы чувствовать себя счастливее и жить более полной жизнью. И мне жаль, столько печали в твоей душе. Но я не вижу, чтобы тебе в голову пришла мысль о том, что если бы ты повел себя иначе, твоей дочери было бы лучше. Она могла бы быть счастливее. У нее был бы отец, которому она доверилась бы, когда ее дядя – горло сжалось и она закашлялась, но вытолкнула слова – насиловал, ее неделя за неделей и разрушал то, что осталось от ее детства.
   Чарльз отодвинулся в уголок дивана. Тост упал на пол, но тот этого даже не заметил, не отводил глаз от Анны, и, казалось, съеживался пока она говорила.
   – И потом ты упомянул рождественский ужин, – продолжала Анна. – Что я не была на твоей стороне, потому что не простила тебя. Ты мог бы подумать, если бы ты думал о чем-нибудь кроме самого себя, что я беспокоилась о Гейл и Лео, и пыталась помочь им сохранить их дом и их компанию, что я член их семьи, что я хотела быть связанной с ними, как никто в нашей семье не пытался когда-либо быть связанным со мной.
   Анна замолчала. Ее голос стал настойчивым, почти горячим, а ведь она обещала сама себе, что будет сохранять спокойствие. Она почувствовала себя ближе к Чарльзу после их открытий относительно Винса, а ее поцелуй, когда она приехала, был искренним и непринужденным. Но потом, по мере того, как он говорил, вернулся ее гнев. И в душе у нее снова образовалась знакомая холодная пустота, то же чувство потери, заполнившее ее, когда она сидела за столом в свой пятнадцатый день рождения.
   Но на этот раз она была не одна. На этот раз с нею были Гейл, Лео и дети. На этот раз был Джош.
   – Я не собиралась нападать на тебя, – сказала Анна с легкой улыбкой. – Я надеялась, что мы могли бы начать поиски путей, чтобы вместе что-то создать; я не хотела поддаваться эмоциям и говорить, как обвинитель.
   Чарльз все еще сидел сгорбившись в уголке дивана. Лицо его исказилось.
   – Неужели это мы? – в его голосе слышалось изумление. Голова опустилась, дыхание вырывалось из груди долгими вздохами. – Дочери не следовало бы учить отца быть отцом. Я никогда не думал...
   Он потер лоб косточкой указательного пальца и вдруг Анне захотелось заплакать. Она вспомнила этот жест из того времени, когда была маленькой; отец сидит в одиночестве, трет лоб и плачет по ее умершей матери.
   – Ты права, ты права насчет нас, – сказал он. – Мы не думаем о других. Ты другая, Анна, ты думаешь, что творится в душах людей и как складываются их взаимоотношения, а мы, кажется, никогда так не могли. Не знаю, почему, мы же не плохие, ты знаешь.
   Через минуту Чарльз выпрямился. Он взял со стола свою чашку и откинулся назад, более свободно, как будто снова Анна побудила его к разговору, на этот раз, заставив его взглянуть на себя по-новому.
   – Наверное, это из-за отца. Я думаю о нем постоянно в последнее время; получается, что после своей смерти Итан стал еще значительнее, хотя в это трудно поверить, ведь он был самым замечательным человеком, которого я когда-либо знал. Может быть, отец настолько подавлял нас, что все мы замыкались, чтобы отдалиться от него. Или может быть, мы ревновали его, или почитая его и постоянно пытаясь понравиться ему или произвести на него впечатление, мы не научились быть великодушными друг к другу. – Он вздохнул. – Не знаю, я не очень хорошо представляю себе, почему люди поступают так, а не иначе.
   Анна улыбнулась.
   – Не думаю, что мы должны обвинять наших родителей за все, что идет плохо.
   Чарльз тоже улыбнулся.
   – Но это так удобно. И так успокоительно действует.
   Они рассмеялись одновременно. А потом перестали смеяться и обменялись долгими взглядами. Они не могли вспомнить, когда смеялись вместе.
   Их смех согрел Анну, и на какое-то мгновение ей показалось, что она могла бы быть дочерью, отец которой ко многому в мире относится иначе, чем относятся к ним мужчина и женщина. Но она знала, так не получилось бы. Слишком поздно. Она подумала, что они могли бы обрести дружбу и даже товарищеские отношения, но не больше. Слишком поздно, подумала она, и душа ее наполнилась сожалением. Слишком поздно. Слишком поздно.