Страница:
– Наденька, подумай хорошенько. Если ты что-то скрываешь, это не принесет тебе ничего хорошего: ни безопасности, ни денег. Свора освобождается от свидетелей преступления в первую очередь, а на чужом несчастье, как ты знаешь, счастья не построишь. Кстати, из кармана погибшего директора выпала нераспечатанная пачка сигарет. Так посылал он тебя за сигаретами или нет?
– Уходите! Вон! Я не буду с вами говорить! Не имеете права! Я свои права знаю! – Надя расправила-таки колючки, и злости в этой молоденькой особе оказалось гораздо больше, чем по логике вещей могло накопиться в девушке за всю ее недолгую жизнь.
Конечной вершиной этого треугольника для составления точного чертежа происшествия должен был стать Михаил Лебедев – сухощавый мальчишка восемнадцати лет со сморщенным личиком, с девическим румянцем на чистеньких щечках и лихорадочным блеском в глазах. Когда его ввели в следственный кабинет, Турецкий поразился какой-то зловещей анемичности, безжизненности, которая сквозила во всем облике этого молодого человека. Он не походил ни на отца, ни на мать – в тех бурлил энтузиазм и энергия. «Как в сказке, злой дух высосал из бедного юноши все жизненные соки и заколдовал его до поцелуя прекрасной царевны. Может, Елена и хотела стать той спасительницей, которая освободила бы несчастного от колдовских чар, – впервые за весь день Турецкий с некоторой долей теплоты вспомнил о Савельевой. – А я, ревнивый Кощей Бессмертный, пытаюсь погубить сказочную героиню».
– Что же вы, Миша, совсем не спите по ночам? – Турецкий совершенно искренне посочувствовал арестанту.
– А?… Что вы этим хотите сказать? Я не сплю, но какое это имеет значение? – Казалось, жизнь изо всех сил теплится лишь в глазах мальчика – только они сохранили подвижность и свет.
– Может, помочь чем-нибудь? В камере никто не обижает?
– Нет, моя жизнь кончена. Мне уже ничем не поможешь.
– Что так? В таком возрасте, как у тебя, любые беды кажутся предельными и вселенскими. Тебе учителя твои разве об этом не рассказывали?
– Мне уже никто не поможет, – продолжал упрямо твердить Михаил, уставившись в одну точку.
– Хватит канючить одно и то же. Расскажи о ваших отношениях с Савельевой.
– Откуда вы знаете? Не смейте говорить об этой святой женщине. Не смейте! – Юноша забился в истерике. – Я ничего не скажу. Вы, легавые, и пятки ее не стоите!
– Хватит визжать! – вышел из себя Турецкий. – Если ты такой рыцарь, так помоги своей возлюбленной – местные следователи уже готовы арестовать Савельеву за убийство твоего отца. Вот и расскажи всю правду. Спаси даму сердца.
– Я… – Губы малого тряслись. Турецкий подсунул ему стакан воды и пачку сигарет, памятуя, как много курил покойный отец Лебедева.
– Она… она не виновата… Это я… Я все сам… – Зубы Михаила клацали о стекло стакана. – Я люблю ее.
– Ну успокойся, будь мужиком. Расскажи все по порядку. Вы встречались с ней? Где?
– Когда мать обозвала Елену проституткой и пригрозила, что она будет жаловаться в отдел образования, Елена не испугалась. Она и матери сказала, что будет поступать по своей совести, а не по чужой указке. Елена разрешила мне бывать у нее дома, когда я захочу. Какие чудные минуты мы с ней проводили… Стихи читали, даже книги вслух… Булгакова, Набокова. Елена так здорово читает. Она настоящая артистка.
– А отец как относился к Савельевой?
– Он ухлестывал за ней, приставал. Он сказал мне, что я еще мальчишка разбираться в его чувствах. Он обозвал меня «змеиным отродьем»! Он хотел переспать с Еленой! Ему же только тело нужно было! Только тело! – Мальчишка снова начинал заходиться в слюнях и соплях.
– Молчать! – Турецкий, кажется, нашел подход к нервному поведению Михаила. Он вышибал его припадки резким, методичным, властным окриком. – Чего ты помчался к отцу на завод? Что произошло в кабинете?
– Я нашел у Елены, когда она вышла ставить чай, письмо. Он жениться хотел на ней. Этот грязный козел – на святой женщине. Он написал, что теперь, когда ее муж погиб, она свободна. Ему нужно было только тело!
– И ты побежал к отцу выяснять отношения?
– Да, а что мне оставалось делать?
– А Савельева не могла подложить этот листок специально, чтобы ты прочел?
– Вы – негодяй! Такой же, как все… Если бы вы знали Елену, вы даже предположить бы подобное не смогли.
«Уже знаем. И, по-видимому, предположить придется, судя по обстоятельствам, еще многое», – саркастически улыбнулся про себя Турецкий.
– У него я еще тетрадку в столе нашел. Гадкую такую, – сморщился Лебедев. – Вроде дневника, что ли. Что он там про Елену писал?! Скотина!
– Так что же произошло на заводе?
– Не помню. Мы ругались, кричали. Но я не виноват, я не убивал отца… Он сам…
– А Елена, Елена знала, что ты побежал на завод?
– Нет. Но она всегда мне жаловалась, что отец преследует ее. Он домогался ее. Ему нужно было только ее тело! Я хотел защитить ее от унижений! – Нездоровый блеск в глазах юноши усилился.
– Значит, ты все-таки убил его?
– Не-е-ет!… – Крик промчался по тишине следственного изолятора. – А если даже и убил, то правильно сделал. Меня никто не осудит, я люблю, люблю, люблю! – Мальчишка заплакал, по-детски размазывая слезы по щекам.
В душе Турецкого боролись противоречивые чувства. С одной стороны, этот сумасшедший влюбленный вызывал у него гадливое отвращение, какое всегда возникает у здорового, трезвого человека к истеричным, малодушным типам, с другой – следователя не оставляло чувство жалости к запутавшемуся, растерявшемуся юнцу, который толком не только не мог защитить себя, но даже внятно рассказать о случившемся оказался не в состоянии. «Это еще нужно очень постараться, чтобы до такой степени сломать мальчика и испортить ему жизнь», – с неприязнью Александр вспомнил родителей Михаила.
– А откуда взялась эта предсмертная записка? – Турецкий вынул из папки тетрадный листок, который он видел в первые минуты после происшествия на столе у директора.
Юноша повертел оборванный клочок бумаги:
– Не знаю. Это, наверное, из отцовской тетради выпало. Там много подобной белиберды валялось. Я помню, что швырнул ему дневник в лицо.
– Ты и к Савельевой заходил с этой тетрадкой?
– Да я же говорю – к отцу побежал, когда письмо у Елены от него разыскал.
Дело запутывалось. Основания подозревать Савельеву в причастности в смерти Лебедева у местных следователей действительно были. Ее влюбленный ученик находит в квартире, якобы случайно, письмо от собственного отца и бежит выяснять отношения. Что произошло между Лебедевыми, пока понять трудно, но ясно одно – сразу же после скандала Лебедев-старший погибает, выпрыгнув с девятого этажа. А на столе под стаканом с апельсиновым соком аккуратно была подложена предсмертная записка. Если это был просто листок из личной тетради директора, то кто мог воспользоваться им? Кто захотел инсценировать самоубийство? А самое главное, в чьи руки он мог попасть накануне? Мальчишка на такую коварную интригу не способен. Значит, на это способна та, чьим орудием стал этот простофиля, та, которая последним видела Михаила перед его роковой встречей с отцом. Значит…
Глава 47. СЛАВА
– Уходите! Вон! Я не буду с вами говорить! Не имеете права! Я свои права знаю! – Надя расправила-таки колючки, и злости в этой молоденькой особе оказалось гораздо больше, чем по логике вещей могло накопиться в девушке за всю ее недолгую жизнь.
Конечной вершиной этого треугольника для составления точного чертежа происшествия должен был стать Михаил Лебедев – сухощавый мальчишка восемнадцати лет со сморщенным личиком, с девическим румянцем на чистеньких щечках и лихорадочным блеском в глазах. Когда его ввели в следственный кабинет, Турецкий поразился какой-то зловещей анемичности, безжизненности, которая сквозила во всем облике этого молодого человека. Он не походил ни на отца, ни на мать – в тех бурлил энтузиазм и энергия. «Как в сказке, злой дух высосал из бедного юноши все жизненные соки и заколдовал его до поцелуя прекрасной царевны. Может, Елена и хотела стать той спасительницей, которая освободила бы несчастного от колдовских чар, – впервые за весь день Турецкий с некоторой долей теплоты вспомнил о Савельевой. – А я, ревнивый Кощей Бессмертный, пытаюсь погубить сказочную героиню».
– Что же вы, Миша, совсем не спите по ночам? – Турецкий совершенно искренне посочувствовал арестанту.
– А?… Что вы этим хотите сказать? Я не сплю, но какое это имеет значение? – Казалось, жизнь изо всех сил теплится лишь в глазах мальчика – только они сохранили подвижность и свет.
– Может, помочь чем-нибудь? В камере никто не обижает?
– Нет, моя жизнь кончена. Мне уже ничем не поможешь.
– Что так? В таком возрасте, как у тебя, любые беды кажутся предельными и вселенскими. Тебе учителя твои разве об этом не рассказывали?
– Мне уже никто не поможет, – продолжал упрямо твердить Михаил, уставившись в одну точку.
– Хватит канючить одно и то же. Расскажи о ваших отношениях с Савельевой.
– Откуда вы знаете? Не смейте говорить об этой святой женщине. Не смейте! – Юноша забился в истерике. – Я ничего не скажу. Вы, легавые, и пятки ее не стоите!
– Хватит визжать! – вышел из себя Турецкий. – Если ты такой рыцарь, так помоги своей возлюбленной – местные следователи уже готовы арестовать Савельеву за убийство твоего отца. Вот и расскажи всю правду. Спаси даму сердца.
– Я… – Губы малого тряслись. Турецкий подсунул ему стакан воды и пачку сигарет, памятуя, как много курил покойный отец Лебедева.
– Она… она не виновата… Это я… Я все сам… – Зубы Михаила клацали о стекло стакана. – Я люблю ее.
– Ну успокойся, будь мужиком. Расскажи все по порядку. Вы встречались с ней? Где?
– Когда мать обозвала Елену проституткой и пригрозила, что она будет жаловаться в отдел образования, Елена не испугалась. Она и матери сказала, что будет поступать по своей совести, а не по чужой указке. Елена разрешила мне бывать у нее дома, когда я захочу. Какие чудные минуты мы с ней проводили… Стихи читали, даже книги вслух… Булгакова, Набокова. Елена так здорово читает. Она настоящая артистка.
– А отец как относился к Савельевой?
– Он ухлестывал за ней, приставал. Он сказал мне, что я еще мальчишка разбираться в его чувствах. Он обозвал меня «змеиным отродьем»! Он хотел переспать с Еленой! Ему же только тело нужно было! Только тело! – Мальчишка снова начинал заходиться в слюнях и соплях.
– Молчать! – Турецкий, кажется, нашел подход к нервному поведению Михаила. Он вышибал его припадки резким, методичным, властным окриком. – Чего ты помчался к отцу на завод? Что произошло в кабинете?
– Я нашел у Елены, когда она вышла ставить чай, письмо. Он жениться хотел на ней. Этот грязный козел – на святой женщине. Он написал, что теперь, когда ее муж погиб, она свободна. Ему нужно было только тело!
– И ты побежал к отцу выяснять отношения?
– Да, а что мне оставалось делать?
– А Савельева не могла подложить этот листок специально, чтобы ты прочел?
– Вы – негодяй! Такой же, как все… Если бы вы знали Елену, вы даже предположить бы подобное не смогли.
«Уже знаем. И, по-видимому, предположить придется, судя по обстоятельствам, еще многое», – саркастически улыбнулся про себя Турецкий.
– У него я еще тетрадку в столе нашел. Гадкую такую, – сморщился Лебедев. – Вроде дневника, что ли. Что он там про Елену писал?! Скотина!
– Так что же произошло на заводе?
– Не помню. Мы ругались, кричали. Но я не виноват, я не убивал отца… Он сам…
– А Елена, Елена знала, что ты побежал на завод?
– Нет. Но она всегда мне жаловалась, что отец преследует ее. Он домогался ее. Ему нужно было только ее тело! Я хотел защитить ее от унижений! – Нездоровый блеск в глазах юноши усилился.
– Значит, ты все-таки убил его?
– Не-е-ет!… – Крик промчался по тишине следственного изолятора. – А если даже и убил, то правильно сделал. Меня никто не осудит, я люблю, люблю, люблю! – Мальчишка заплакал, по-детски размазывая слезы по щекам.
В душе Турецкого боролись противоречивые чувства. С одной стороны, этот сумасшедший влюбленный вызывал у него гадливое отвращение, какое всегда возникает у здорового, трезвого человека к истеричным, малодушным типам, с другой – следователя не оставляло чувство жалости к запутавшемуся, растерявшемуся юнцу, который толком не только не мог защитить себя, но даже внятно рассказать о случившемся оказался не в состоянии. «Это еще нужно очень постараться, чтобы до такой степени сломать мальчика и испортить ему жизнь», – с неприязнью Александр вспомнил родителей Михаила.
– А откуда взялась эта предсмертная записка? – Турецкий вынул из папки тетрадный листок, который он видел в первые минуты после происшествия на столе у директора.
Юноша повертел оборванный клочок бумаги:
– Не знаю. Это, наверное, из отцовской тетради выпало. Там много подобной белиберды валялось. Я помню, что швырнул ему дневник в лицо.
– Ты и к Савельевой заходил с этой тетрадкой?
– Да я же говорю – к отцу побежал, когда письмо у Елены от него разыскал.
Дело запутывалось. Основания подозревать Савельеву в причастности в смерти Лебедева у местных следователей действительно были. Ее влюбленный ученик находит в квартире, якобы случайно, письмо от собственного отца и бежит выяснять отношения. Что произошло между Лебедевыми, пока понять трудно, но ясно одно – сразу же после скандала Лебедев-старший погибает, выпрыгнув с девятого этажа. А на столе под стаканом с апельсиновым соком аккуратно была подложена предсмертная записка. Если это был просто листок из личной тетради директора, то кто мог воспользоваться им? Кто захотел инсценировать самоубийство? А самое главное, в чьи руки он мог попасть накануне? Мальчишка на такую коварную интригу не способен. Значит, на это способна та, чьим орудием стал этот простофиля, та, которая последним видела Михаила перед его роковой встречей с отцом. Значит…
Глава 47. СЛАВА
Слава о Вячеславе Грязнове – матером оперативнике, ныне достигшем «степеней известных», – разнеслась даже в далекой Сибири. Антон Коротков, получивший после убийства Сабашова почетный титул правой руки московского «важняка» Турецкого и по этому поводу не отстававший от него ни на шаг, приветствовал Грязнова по стойке «смирно». Слава, словно маршал времен второй мировой войны, прибыл на аэродром на старом «ЗИЛе» в похожем на шинель длинном кожаном пальто. Он, как и положено звезде, тяжело, с чувством собственной значимости вынес ногу на бетонную полосу и недовольно осмотрел хлипкий состав боевого звена, приданный ему в полное распоряжение. Помимо Антона на поиски Бурчуладзе снаряжались пилот вертолета «Ми-7» и молоденький оперативник (прозванный про себя Грязновым почему-то Солдатик) – ребята, далекие от образа Шварценеггера.
– Ну, орлы, – Грязнов обращался принципиально к одному Антону, который своей фигурой хоть как-то оттенял непрезентабельный подбор кадров. – Воздушной болезни ни у кого не имеется? А заячьей?
Солдатик мелко захихикал, проникаясь юмором такого важного человека.
– Задание у нас нелегкое, но и робеть причин пока нету. Главное, в боевой обстановке поддерживать моральный дух на высоте, а поскольку эта красавица машина поднимет сейчас нас на эту самую высоту, то о той высоте, что я сказал, выше заботиться нечего, – скаламбурил Грязнов, сам себе удивляясь, что же он сейчас выразил.
Однако ораторский ляп не пошатнул Славин авторитет в глазах подчиненных, и они с почтением наблюдали, как Грязнов трижды обошел вертолет, потрогал стенку, будто проверяя его на прочность, и напялил на голову шлем, в котором его и без того круглое лицо приобрело форму тыквы.
– Вопросы будут?
Вопросов не случилось по причине того, что подчиненные пока еще плохо себе представляли задание. Да и для Грязнова, проработавшего с Турецким общую стратегию операции, детали представлялись весьма смутно. Дверь вертолета закрывалась на примитивный амбарный замок, ключ от которого пилот достал из авоськи, зажатой им под мышкой. Слава расположился в кабине вертолета по максимуму, то есть занял почти все свободное пространство, оставив нетронутым своим влиянием, пожалуй, лишь кресло пилота. Антон и Солдатик скромно примостились в уголке, стараясь ничем не раздражать босса.
– Ну, значит, орлы, – Грязнов расстелил на коленях потрепанную карту области, – предположительно мы облетим пять зимовок. Может, конечно, сильно повезет и Бурчуладзе, тепленький, будет ожидать нас прямо на первой, но это, в конце концов, неважно. В любом раскладе мы обязаны повязать его под белы рученьки. Так что слушай мой приказ – никакой самодеятельности, преступник – егерь, оружием владеет лучше, чем ложкой, а мне трупы не нужны. Не высовываться, поперед батьки в пекло не лезть. Давай, водила, от винта и в бой! Вот сюда, – Грязнов наугад ткнул в точку на карте, когда моторы уже вовсю шумели, а вертушка на крыше машины описывала бешеные круги.
Вертолет, как лыжник с трамплина, оттолкнулся от земли и вертикально стал набирать высоту. Антон с Солдатиком приникли к иллюминаторам. Земля рывками уходила вниз, пугая открывающимся необозримым пространством леса. На высоте тайга не казалась столь густой и богатой. То там, то здесь то и дело виднелись проплешины, пустые выжженные пространства, просеки, на которых валялись еще недостроенные конструкции линии электропередачи, – следы хозяйничания в лесу гомо сапиенс. Вертолет резко взял курс на север и накренился. Земля, казалось, поменялась плоскостями с небом. Теперь серая полоса тайги и снега висела у пассажиров над головой, а голубая небесная стелилась под ногами. Жутко становилось оттого, что, несмотря на высоту, земная твердь находилась в опасной близости, а видимость была пугающе ясной до мелочей. Машину болтало, как перышко на ветру. Она то ныряла вниз, то, сопротивляясь падению, взмывала ракетой. С непривычки от живота катились горячие шарики и тошнота мучительными спазмами душила горло. Солдатик хватал ртом воздух, вцепившись ногтями в деревянную скамейку, и пялился за окно. Он страшно боялся опозориться, а потому изо всех сил отвлекал свой предательский организм на посторонние вещи. Однако обмануть природу все же не удалось, и очередной приступ вытолкнул из тела парнишки рвотную массу. Больше он сдерживаться не смог и блевал долго и страдальчески. Антон испуганно соскочил и бросился в кабину пилота – за тряпкой и питьевой водой. Один Слава после выкуренной сигареты, не потревоженный переполохом, преспокойно почивал, подложив под голову свое кожаное пальто. Антон еще раз восхитился московским гостем. Ни опасность предстоящей операции, ни вертолетная болтанка не нарушали отправления его естественных потребностей. Грязнов, как Штирлиц, отключался мгновенно и глубоко. Между тем Антон огорчился, потому что мечтал поговорить со Славой о его боевых подвигах, расспросить о задержаниях знаменитых преступников. Все-таки первоисточник многочисленных легенд присутствовал собственной персоной, а Антон потом мог бы в компании своих ребят покичиться знакомством с таким знаменитым оперативником. Но звезда храпела, выводя носом немыслимые рулады и соревнуясь с шумом моторов, вовсе не собираясь давать интервью.
Первая зимовка появилась в поле зрения минут через сорок после взлета. Разбуженный осторожной рукой Антона, Грязнов не торопясь, сладко потянулся и, заметив бледного Солдатика, склонившегося над тряпкой, из-под которой виднелись остатки блевотины, скептически сказал:
– Вон вы чем занимались, пока командир отдыхал. Смотрите, на задании не обкакайтесь. Посылают таких сосунков. – Последнюю фразу Грязнов бросил куда-то в сторону, но так, что все услышали.
Вертолет на посадке мотало с такой силой, что казалось, еще один порыв, и эта посудина разлетится на мелкие щепки. Солдатик сполз со скамейки и зажал рукой живот, перегнувшись пополам.
– Ну вот, картина, что такое ноосфера и как с ней бороться. Не обращайте на нас внимание, товарищ солдат, не стесняйтесь. С кем не бывает? На будущее запомните – слабый вестибулярный аппарат. Нужно тренировать. Вот у меня… – У Грязнова неожиданно что-то булькнуло в животе, и непроизвольный фонтан вырвался прямо на сидящего напротив Антона. – О! Ни фига себе! Я даю!
Вертолет заскользил по снегу, сокращая обороты вертушки.
– Ни хрена себе, это что же, на пузе, что ли, ползти? – раздался голос Грязнова где-то под чревом машины. Бедный Слава первым выскочил на выход, переживая случившийся казус, и сразу же провалился по уши в сугроб. Антон, как знаток местной экзотики, предложил использовать лыжи, которые нашлись в кабине пилота.
– Не-е… В тайге без этого транспорта и шагу ступить нельзя, – учил Антон, помогая Грязнову застегнуть крепления.
Солдатик, бледный от пережитого приступа рвоты, безучастно рассматривал окружавшую поляну елки.
– А ты че стоишь? Живо напяливай лыжи! – окрысился Антон.
– Я из Симферополя. Я не умею.
– Не хочешь – заставим, не можешь – научим, – грозным голосом изрек Слава. К нему возвращалась уверенность и начальственная жилка.
Процессия оперативников растянулась на добрый километр. Впереди, легко отталкиваясь палками, скользил Антон. За ним, отфыркиваясь и матерясь, проклиная ненужные, по его мнению, палки, торопился Грязнов. Фигурка Солдатика терялась где-то далеко позади за стволами деревьев. Наконец, первая пара увидела маленькую бревенчатую избушку, из трубы которой валил дымок.
– Ну, орлы, чего-то мы надыбали. – Грязнов приказал Антону остановиться, вытащил пистолет и сбросил лыжи.
– Полежи, дружище, покамест я разведаю обстановку. И этот сопливый как раз подгребет.
В два прыжка, стараясь не скрипеть на снегу, Слава достиг избы и прижался к стене. Вытянув шею, он заглянул в мутное, закопченное оконце. Силуэты двух мужчин маячили за столом. Грязнов напрягся – поведение Бурчуладзе и Савельева в момент ареста предвидеть было трудно. Это тебе не вор и рецидивист Чирков, которому есть что терять. Живущие отшельниками, уже не первую неделю скрывающиеся от людей, типы могли выкинуть все что угодно, поэтому следовало принять все меры предосторожности. Грязнов, несмотря на свое грузное тело, бесшумно промчался пять метров, отделявших его от крылечка, и пинком распахнул дверь. Дверь в сенцах он рванул на себя с такой силой, что крючок, который обитатели жилища накинули, предохраняя себя от непрошеных гостей, крякнул и вылетел из петли.
– Всем лежать! Руки за голову! Не двигаться! – ревел истошно Грязнов, подбадривая себя звуком собственного голоса.
Мужчины от неожиданности замерли. Один из сидевших ближе к Грязнову рванулся к берданке, валявшейся на полу, но Слава с проворством, не предполагаемым для такого нехуденького человека, успел перехватить ружье в десятые доли секунды и прижать ствол ногой к полу. Для верности Грязнов выстрелил вверх, с потолка посыпалась труха и какой-то пух. Мужчины повалились со скамеек под стол. К порогу уже бежала группа подкрепления, состоящая из Антона и Солдатика. Втроем они скрутили жильцов и выволокли их на снег. Грязнов, тяжело дыша, пока ребята стерегли арестованных, рванул в избушку, проверяя наличие оружия и документов. В кармане куртки, которая висела на гвоздике у входа, Слава нашел документ на имя Лобанова Николая Тимофеевича, работника Новогорского ГАИ. На столе остывала печеная картошка, валялось порезанное шматками сало и стояла неоткупоренная бутылка «Столичной».
– Чьи документы? – Размахивая красной книжечкой, Слава подхватил ручищами обоих пленников, как котят, за шкирку.
– Мои, – жалобно пропел мужчина в коричневом свитере, тот самый, что пытался оказать сопротивление. Из носа у него сочилась кровь. – Кто вы такие? Чего от нас хотите?
– Молчать! Я вот сейчас съезжу по кумполу – сразу вспомнишь, кто тут задает вопросы. Где взял документы?
– На работе выдали. – Мужчина подергивал головой, желая приостановить кровь.
Удостоверение личности второго нашлось в кармане его брюк. Пленник значился коллегой Лобанова по работе. Ничего не понимая, разгоряченный Грязнов извлек помятые фотографии Савельева и Бурчуладзе. Арестованные мало напоминали физиономии со снимков. Руки Славы непроизвольно разжались.
– А какого хрена вы тут расселись?
– На охоту приехали. – Мужчина с разбитым носом почувствовал смятение во вражеском стане и стал нападать. – А вы кто такие? Угрожаете пистолетом, нападаете на честных людей.
– Ладно, ладно. Подумаешь, девственницы-недотроги, – Грязнов отрекомендовался, не желая признавать ошибку. – А лицензия у вас имеется?
– И лицензия имеется, – передразнил Славу человек в коричневом свитере.
Через десять минут они уже дружной компанией сидели за столом. От угощения Грязнов отказаться не смог.
– Еще успеем налетаться в этой посудине, унитаз попугать. Был бы он там… – успокоил Слава своих ребят.
Расстались они в легком подпитии, начиненные ценными указаниями своих негаданных товарищей.
Вторая часть пути проходила поспокойнее, чем первая, но Слава больше не прикладывался спать. Он только периодически вздыхал, сокрушаясь:
– Черт их разберет! Кто бы подумал, что у них тут охотничий сезон в самом разгаре. Так, гляди, еще на кого-нибудь напорешься, только бы не на начальника местной милиции. Перестреляем друг друга, – бурчал он себе под нос, откусывая пятый пирожок с капустой, который преподнесли в качестве презента незадачливые охотники.
Следующая зимовка отстояла километров на семьдесят в глубь района. Первым рассмотрел пылающий на земле факел пилот.
– Ого! Да тут пожар.
Зрелище с высоты нескольких тысяч метров представлялось грандиозным. Большой ослепительно белый ковер, не оскверненный ни единым следом, обрывался зимовкой, которая прилепилась на краю леса. Впрочем, скрытая за деревьями избушка едва была заметна с вертолета, зато костер обращал на себя вызывающее внимание.
– По-моему, горит машина! – Антон в иллюминатор изучал пылающее пятно.
– Ничего себе! Давай снижайся! – махнул Грязнов пилоту.
Пока вертолет приземлялся, пока ребята прилаживали лыжи, на месте пожара послышались взрывы. Куски железа разрывались и красным фейерверком фонтанировали вверх.
– Не подходить! – заорал Грязнов, хотя никто и не мог подойти ближе чем на пятьдесят метров, потому что жар шел, словно от адской печки.
Оказывается, две противоположные стихии – вода и огонь – в чем-то сродни друг другу. Огонь, столь же прозрачный, как чистая вода, обнажил на мгновение остов машины, ее внутренности. Потом огромной силы вспышка собрала последний материальный образ предмета, встряхнула его, и взрыв полностью уничтожил то, что еще совсем недавно представляло из себя машину. Обломки разлетелись на несколько метров, а основной костер, насытившись, теперь лениво переваривал остатки машины.
– Если бы мы приземлились десятью минутами позже, хрен бы кто понял, что сгорела машина. Без специальной экспертизы не обойтись! – Грязнов максимально приблизился к костру.
Действительно, груда обгоревшего металла с трудом могла сейчас напоминать автомобиль.
– Молния, что ли, попала? – Грязнов с некоторой долей иронии оглядел зимний пейзаж. – Что думаете, орлы? Как произошло возгорание? Всему же должна иметься своя причина.
Судя по первому взгляду, ни шофера, ни пассажиров в машине не было. Какое-то подобие виднеющейся сквозь завалы дороги наводило на мысль, что владельцы машины пытались здесь проехать, однако смертельно увязли и зачем-то решили расправиться напоследок со своим стальным другом, сжечь его. След лыжни увиливал далеко в лес. Грязнов поколебался – если бы у него в наличии имелось достаточно людей, он должен был немедленно послать кого-то вслед поджигателям. Однако уверенности, что симферопольский Солдатик догонит человека, стартовавшего получасом раньше, не было никакой, да и отправить юнца, не знающего местной специфики, в сибирскую тайгу – все равно что обречь его на гибель. С единственным же реальным помощником – Антоном – Грязнов расстаться не мог.
Оставалось одно – немедленно двигаться к зимовке, которая находилась рядом. Издалека эта стоянка напоминала колдовскую избушку Бабы Яги, затерянную в лесах и болотах. Казалось, стоит подойти поближе, и увидишь курьи ножки, на которых, как известно, покоилось строение злобной твари, но в отличие от кудахтанья и свиста сказочного обиталища зимовка в Новогорской области оглушала пронзительной тишиной. Даже птицы застыли в этой мертвой зоне. Грязнов с группой захвата медленно продвигался к домику, который едва виднелся за деревьями. На этот раз Слава распорядился идти в обход, чтобы лишний раз не светиться на хорошо просматриваемой полянке. Сгоревшая машина как нельзя лучше сигнализировала о подозрительных событиях, разыгравшихся в этом затерянном Богом уголке, и интуиция подсказывала Грязнову, что теперь он не ошибся, что логово зверя притаилось тут, неподалеку, а потому следовало быть начеку.
– Вот что, орлы, – почти шепотом отдавал распоряжения Слава. – Антон, как самый резвый, пробежится сейчас вперед и осмотрит объект с обратной точки. Только не рискуй, пока не из-за чего. Близко не подходи. Держись дистанции, ну а если что… сам знаешь. Но чтобы никаких «что»! Понял? А мы с орлом, не знаю, как там тебя по имени…
– Марат, – мальчишка после вертолетных приступов наконец-то пришел в себя и даже поменял окраску с зеленой на розовую.
– Так вот, мы с Маратом пока тут покумекаем, как нам построить дальнейший план действий. Придушить всех сразу или оставить помучиться. – Грязнов захихикал, и стало видно, что он нервничает.
Антон юркнул между деревьями и плавно пошел описывать круг у зимовки. Через несколько минут его ладная фигура в пятнистой куртке скрылась из виду, и только едва улавливаемый скрип лыж оставлял надежду, что с товарищем ничего не случилось. Грязнов и Марат притаились в сугробе у поваленного дерева, вслушиваясь в тишину леса. Вскоре единственная ниточка, связывавшая их с Антоном, оборвалась – звук шагов затерялся. Потянулись томительные секунды ожидания, казалось, сама тайга замерла перед решительными событиями и затаилась, стараясь ничем не выдать тайны своего присутствия. Марат стал замерзать, он похлопывал себя по плечам, осторожно тер и постукивал ботинками друг о друга, боясь нарушить тишину, ерзал:
– Я, это… Отлучусь по-маленькому.
Грязнов сплюнул:
– Сколько раз предупреждал – нет, посылают на ответственные задания сосунков. – Он с сожалением оглядел Солдатика, который от нестерпимого желания напоминал сморщенный соленый огурец. – Дуй, быстренько!
Марат пулей соскочил с насиженного места, но тотчас же увяз в сугробе.
– Да делай прямо здесь, – приказал Грязнов.
Однако Солдатик, проваливаясь в снег, буквально на животе отполз на порядочное расстояние. Разглядев, что в зимнем белесом пространстве его фигура по-прежнему остается доступной зоркому оку начальника, он сделал над собой усилие и исчез за раскидистой елкой. Но вместо ожидаемого журчания Грязнов явственно услыхал придавленный вздох испуга. Смачно выматерившись, Слава покатился туда, где только что пропал Солдатик.
Прямо за елкой тянулась свежая лыжня, по которой на коленях ползал Марат и что-то рассматривал. Заметив Грязнова, он молча подал ему какой-то серо-красный предмет. Это была вязаная окровавленная перчатка. Наступила томительная пауза. Тайга по-прежнему хранила гробовое молчание. Ведьмина избушка не подавала никаких признаков жизни и казалась ненастоящей, лубочной картинкой. Неожиданно ухнули глухие взрывы. Это огонь на пожаре, вероятно, добрался до остатков бензина. Марат вздрогнул, по его лицу прошла судорога. Нервы у парня, по-видимому, сдавали. Больше медлить было нельзя.
– Ну, орлы, – Грязнов обращался принципиально к одному Антону, который своей фигурой хоть как-то оттенял непрезентабельный подбор кадров. – Воздушной болезни ни у кого не имеется? А заячьей?
Солдатик мелко захихикал, проникаясь юмором такого важного человека.
– Задание у нас нелегкое, но и робеть причин пока нету. Главное, в боевой обстановке поддерживать моральный дух на высоте, а поскольку эта красавица машина поднимет сейчас нас на эту самую высоту, то о той высоте, что я сказал, выше заботиться нечего, – скаламбурил Грязнов, сам себе удивляясь, что же он сейчас выразил.
Однако ораторский ляп не пошатнул Славин авторитет в глазах подчиненных, и они с почтением наблюдали, как Грязнов трижды обошел вертолет, потрогал стенку, будто проверяя его на прочность, и напялил на голову шлем, в котором его и без того круглое лицо приобрело форму тыквы.
– Вопросы будут?
Вопросов не случилось по причине того, что подчиненные пока еще плохо себе представляли задание. Да и для Грязнова, проработавшего с Турецким общую стратегию операции, детали представлялись весьма смутно. Дверь вертолета закрывалась на примитивный амбарный замок, ключ от которого пилот достал из авоськи, зажатой им под мышкой. Слава расположился в кабине вертолета по максимуму, то есть занял почти все свободное пространство, оставив нетронутым своим влиянием, пожалуй, лишь кресло пилота. Антон и Солдатик скромно примостились в уголке, стараясь ничем не раздражать босса.
– Ну, значит, орлы, – Грязнов расстелил на коленях потрепанную карту области, – предположительно мы облетим пять зимовок. Может, конечно, сильно повезет и Бурчуладзе, тепленький, будет ожидать нас прямо на первой, но это, в конце концов, неважно. В любом раскладе мы обязаны повязать его под белы рученьки. Так что слушай мой приказ – никакой самодеятельности, преступник – егерь, оружием владеет лучше, чем ложкой, а мне трупы не нужны. Не высовываться, поперед батьки в пекло не лезть. Давай, водила, от винта и в бой! Вот сюда, – Грязнов наугад ткнул в точку на карте, когда моторы уже вовсю шумели, а вертушка на крыше машины описывала бешеные круги.
Вертолет, как лыжник с трамплина, оттолкнулся от земли и вертикально стал набирать высоту. Антон с Солдатиком приникли к иллюминаторам. Земля рывками уходила вниз, пугая открывающимся необозримым пространством леса. На высоте тайга не казалась столь густой и богатой. То там, то здесь то и дело виднелись проплешины, пустые выжженные пространства, просеки, на которых валялись еще недостроенные конструкции линии электропередачи, – следы хозяйничания в лесу гомо сапиенс. Вертолет резко взял курс на север и накренился. Земля, казалось, поменялась плоскостями с небом. Теперь серая полоса тайги и снега висела у пассажиров над головой, а голубая небесная стелилась под ногами. Жутко становилось оттого, что, несмотря на высоту, земная твердь находилась в опасной близости, а видимость была пугающе ясной до мелочей. Машину болтало, как перышко на ветру. Она то ныряла вниз, то, сопротивляясь падению, взмывала ракетой. С непривычки от живота катились горячие шарики и тошнота мучительными спазмами душила горло. Солдатик хватал ртом воздух, вцепившись ногтями в деревянную скамейку, и пялился за окно. Он страшно боялся опозориться, а потому изо всех сил отвлекал свой предательский организм на посторонние вещи. Однако обмануть природу все же не удалось, и очередной приступ вытолкнул из тела парнишки рвотную массу. Больше он сдерживаться не смог и блевал долго и страдальчески. Антон испуганно соскочил и бросился в кабину пилота – за тряпкой и питьевой водой. Один Слава после выкуренной сигареты, не потревоженный переполохом, преспокойно почивал, подложив под голову свое кожаное пальто. Антон еще раз восхитился московским гостем. Ни опасность предстоящей операции, ни вертолетная болтанка не нарушали отправления его естественных потребностей. Грязнов, как Штирлиц, отключался мгновенно и глубоко. Между тем Антон огорчился, потому что мечтал поговорить со Славой о его боевых подвигах, расспросить о задержаниях знаменитых преступников. Все-таки первоисточник многочисленных легенд присутствовал собственной персоной, а Антон потом мог бы в компании своих ребят покичиться знакомством с таким знаменитым оперативником. Но звезда храпела, выводя носом немыслимые рулады и соревнуясь с шумом моторов, вовсе не собираясь давать интервью.
Первая зимовка появилась в поле зрения минут через сорок после взлета. Разбуженный осторожной рукой Антона, Грязнов не торопясь, сладко потянулся и, заметив бледного Солдатика, склонившегося над тряпкой, из-под которой виднелись остатки блевотины, скептически сказал:
– Вон вы чем занимались, пока командир отдыхал. Смотрите, на задании не обкакайтесь. Посылают таких сосунков. – Последнюю фразу Грязнов бросил куда-то в сторону, но так, что все услышали.
Вертолет на посадке мотало с такой силой, что казалось, еще один порыв, и эта посудина разлетится на мелкие щепки. Солдатик сполз со скамейки и зажал рукой живот, перегнувшись пополам.
– Ну вот, картина, что такое ноосфера и как с ней бороться. Не обращайте на нас внимание, товарищ солдат, не стесняйтесь. С кем не бывает? На будущее запомните – слабый вестибулярный аппарат. Нужно тренировать. Вот у меня… – У Грязнова неожиданно что-то булькнуло в животе, и непроизвольный фонтан вырвался прямо на сидящего напротив Антона. – О! Ни фига себе! Я даю!
Вертолет заскользил по снегу, сокращая обороты вертушки.
– Ни хрена себе, это что же, на пузе, что ли, ползти? – раздался голос Грязнова где-то под чревом машины. Бедный Слава первым выскочил на выход, переживая случившийся казус, и сразу же провалился по уши в сугроб. Антон, как знаток местной экзотики, предложил использовать лыжи, которые нашлись в кабине пилота.
– Не-е… В тайге без этого транспорта и шагу ступить нельзя, – учил Антон, помогая Грязнову застегнуть крепления.
Солдатик, бледный от пережитого приступа рвоты, безучастно рассматривал окружавшую поляну елки.
– А ты че стоишь? Живо напяливай лыжи! – окрысился Антон.
– Я из Симферополя. Я не умею.
– Не хочешь – заставим, не можешь – научим, – грозным голосом изрек Слава. К нему возвращалась уверенность и начальственная жилка.
Процессия оперативников растянулась на добрый километр. Впереди, легко отталкиваясь палками, скользил Антон. За ним, отфыркиваясь и матерясь, проклиная ненужные, по его мнению, палки, торопился Грязнов. Фигурка Солдатика терялась где-то далеко позади за стволами деревьев. Наконец, первая пара увидела маленькую бревенчатую избушку, из трубы которой валил дымок.
– Ну, орлы, чего-то мы надыбали. – Грязнов приказал Антону остановиться, вытащил пистолет и сбросил лыжи.
– Полежи, дружище, покамест я разведаю обстановку. И этот сопливый как раз подгребет.
В два прыжка, стараясь не скрипеть на снегу, Слава достиг избы и прижался к стене. Вытянув шею, он заглянул в мутное, закопченное оконце. Силуэты двух мужчин маячили за столом. Грязнов напрягся – поведение Бурчуладзе и Савельева в момент ареста предвидеть было трудно. Это тебе не вор и рецидивист Чирков, которому есть что терять. Живущие отшельниками, уже не первую неделю скрывающиеся от людей, типы могли выкинуть все что угодно, поэтому следовало принять все меры предосторожности. Грязнов, несмотря на свое грузное тело, бесшумно промчался пять метров, отделявших его от крылечка, и пинком распахнул дверь. Дверь в сенцах он рванул на себя с такой силой, что крючок, который обитатели жилища накинули, предохраняя себя от непрошеных гостей, крякнул и вылетел из петли.
– Всем лежать! Руки за голову! Не двигаться! – ревел истошно Грязнов, подбадривая себя звуком собственного голоса.
Мужчины от неожиданности замерли. Один из сидевших ближе к Грязнову рванулся к берданке, валявшейся на полу, но Слава с проворством, не предполагаемым для такого нехуденького человека, успел перехватить ружье в десятые доли секунды и прижать ствол ногой к полу. Для верности Грязнов выстрелил вверх, с потолка посыпалась труха и какой-то пух. Мужчины повалились со скамеек под стол. К порогу уже бежала группа подкрепления, состоящая из Антона и Солдатика. Втроем они скрутили жильцов и выволокли их на снег. Грязнов, тяжело дыша, пока ребята стерегли арестованных, рванул в избушку, проверяя наличие оружия и документов. В кармане куртки, которая висела на гвоздике у входа, Слава нашел документ на имя Лобанова Николая Тимофеевича, работника Новогорского ГАИ. На столе остывала печеная картошка, валялось порезанное шматками сало и стояла неоткупоренная бутылка «Столичной».
– Чьи документы? – Размахивая красной книжечкой, Слава подхватил ручищами обоих пленников, как котят, за шкирку.
– Мои, – жалобно пропел мужчина в коричневом свитере, тот самый, что пытался оказать сопротивление. Из носа у него сочилась кровь. – Кто вы такие? Чего от нас хотите?
– Молчать! Я вот сейчас съезжу по кумполу – сразу вспомнишь, кто тут задает вопросы. Где взял документы?
– На работе выдали. – Мужчина подергивал головой, желая приостановить кровь.
Удостоверение личности второго нашлось в кармане его брюк. Пленник значился коллегой Лобанова по работе. Ничего не понимая, разгоряченный Грязнов извлек помятые фотографии Савельева и Бурчуладзе. Арестованные мало напоминали физиономии со снимков. Руки Славы непроизвольно разжались.
– А какого хрена вы тут расселись?
– На охоту приехали. – Мужчина с разбитым носом почувствовал смятение во вражеском стане и стал нападать. – А вы кто такие? Угрожаете пистолетом, нападаете на честных людей.
– Ладно, ладно. Подумаешь, девственницы-недотроги, – Грязнов отрекомендовался, не желая признавать ошибку. – А лицензия у вас имеется?
– И лицензия имеется, – передразнил Славу человек в коричневом свитере.
Через десять минут они уже дружной компанией сидели за столом. От угощения Грязнов отказаться не смог.
– Еще успеем налетаться в этой посудине, унитаз попугать. Был бы он там… – успокоил Слава своих ребят.
Расстались они в легком подпитии, начиненные ценными указаниями своих негаданных товарищей.
Вторая часть пути проходила поспокойнее, чем первая, но Слава больше не прикладывался спать. Он только периодически вздыхал, сокрушаясь:
– Черт их разберет! Кто бы подумал, что у них тут охотничий сезон в самом разгаре. Так, гляди, еще на кого-нибудь напорешься, только бы не на начальника местной милиции. Перестреляем друг друга, – бурчал он себе под нос, откусывая пятый пирожок с капустой, который преподнесли в качестве презента незадачливые охотники.
Следующая зимовка отстояла километров на семьдесят в глубь района. Первым рассмотрел пылающий на земле факел пилот.
– Ого! Да тут пожар.
Зрелище с высоты нескольких тысяч метров представлялось грандиозным. Большой ослепительно белый ковер, не оскверненный ни единым следом, обрывался зимовкой, которая прилепилась на краю леса. Впрочем, скрытая за деревьями избушка едва была заметна с вертолета, зато костер обращал на себя вызывающее внимание.
– По-моему, горит машина! – Антон в иллюминатор изучал пылающее пятно.
– Ничего себе! Давай снижайся! – махнул Грязнов пилоту.
Пока вертолет приземлялся, пока ребята прилаживали лыжи, на месте пожара послышались взрывы. Куски железа разрывались и красным фейерверком фонтанировали вверх.
– Не подходить! – заорал Грязнов, хотя никто и не мог подойти ближе чем на пятьдесят метров, потому что жар шел, словно от адской печки.
Оказывается, две противоположные стихии – вода и огонь – в чем-то сродни друг другу. Огонь, столь же прозрачный, как чистая вода, обнажил на мгновение остов машины, ее внутренности. Потом огромной силы вспышка собрала последний материальный образ предмета, встряхнула его, и взрыв полностью уничтожил то, что еще совсем недавно представляло из себя машину. Обломки разлетелись на несколько метров, а основной костер, насытившись, теперь лениво переваривал остатки машины.
– Если бы мы приземлились десятью минутами позже, хрен бы кто понял, что сгорела машина. Без специальной экспертизы не обойтись! – Грязнов максимально приблизился к костру.
Действительно, груда обгоревшего металла с трудом могла сейчас напоминать автомобиль.
– Молния, что ли, попала? – Грязнов с некоторой долей иронии оглядел зимний пейзаж. – Что думаете, орлы? Как произошло возгорание? Всему же должна иметься своя причина.
Судя по первому взгляду, ни шофера, ни пассажиров в машине не было. Какое-то подобие виднеющейся сквозь завалы дороги наводило на мысль, что владельцы машины пытались здесь проехать, однако смертельно увязли и зачем-то решили расправиться напоследок со своим стальным другом, сжечь его. След лыжни увиливал далеко в лес. Грязнов поколебался – если бы у него в наличии имелось достаточно людей, он должен был немедленно послать кого-то вслед поджигателям. Однако уверенности, что симферопольский Солдатик догонит человека, стартовавшего получасом раньше, не было никакой, да и отправить юнца, не знающего местной специфики, в сибирскую тайгу – все равно что обречь его на гибель. С единственным же реальным помощником – Антоном – Грязнов расстаться не мог.
Оставалось одно – немедленно двигаться к зимовке, которая находилась рядом. Издалека эта стоянка напоминала колдовскую избушку Бабы Яги, затерянную в лесах и болотах. Казалось, стоит подойти поближе, и увидишь курьи ножки, на которых, как известно, покоилось строение злобной твари, но в отличие от кудахтанья и свиста сказочного обиталища зимовка в Новогорской области оглушала пронзительной тишиной. Даже птицы застыли в этой мертвой зоне. Грязнов с группой захвата медленно продвигался к домику, который едва виднелся за деревьями. На этот раз Слава распорядился идти в обход, чтобы лишний раз не светиться на хорошо просматриваемой полянке. Сгоревшая машина как нельзя лучше сигнализировала о подозрительных событиях, разыгравшихся в этом затерянном Богом уголке, и интуиция подсказывала Грязнову, что теперь он не ошибся, что логово зверя притаилось тут, неподалеку, а потому следовало быть начеку.
– Вот что, орлы, – почти шепотом отдавал распоряжения Слава. – Антон, как самый резвый, пробежится сейчас вперед и осмотрит объект с обратной точки. Только не рискуй, пока не из-за чего. Близко не подходи. Держись дистанции, ну а если что… сам знаешь. Но чтобы никаких «что»! Понял? А мы с орлом, не знаю, как там тебя по имени…
– Марат, – мальчишка после вертолетных приступов наконец-то пришел в себя и даже поменял окраску с зеленой на розовую.
– Так вот, мы с Маратом пока тут покумекаем, как нам построить дальнейший план действий. Придушить всех сразу или оставить помучиться. – Грязнов захихикал, и стало видно, что он нервничает.
Антон юркнул между деревьями и плавно пошел описывать круг у зимовки. Через несколько минут его ладная фигура в пятнистой куртке скрылась из виду, и только едва улавливаемый скрип лыж оставлял надежду, что с товарищем ничего не случилось. Грязнов и Марат притаились в сугробе у поваленного дерева, вслушиваясь в тишину леса. Вскоре единственная ниточка, связывавшая их с Антоном, оборвалась – звук шагов затерялся. Потянулись томительные секунды ожидания, казалось, сама тайга замерла перед решительными событиями и затаилась, стараясь ничем не выдать тайны своего присутствия. Марат стал замерзать, он похлопывал себя по плечам, осторожно тер и постукивал ботинками друг о друга, боясь нарушить тишину, ерзал:
– Я, это… Отлучусь по-маленькому.
Грязнов сплюнул:
– Сколько раз предупреждал – нет, посылают на ответственные задания сосунков. – Он с сожалением оглядел Солдатика, который от нестерпимого желания напоминал сморщенный соленый огурец. – Дуй, быстренько!
Марат пулей соскочил с насиженного места, но тотчас же увяз в сугробе.
– Да делай прямо здесь, – приказал Грязнов.
Однако Солдатик, проваливаясь в снег, буквально на животе отполз на порядочное расстояние. Разглядев, что в зимнем белесом пространстве его фигура по-прежнему остается доступной зоркому оку начальника, он сделал над собой усилие и исчез за раскидистой елкой. Но вместо ожидаемого журчания Грязнов явственно услыхал придавленный вздох испуга. Смачно выматерившись, Слава покатился туда, где только что пропал Солдатик.
Прямо за елкой тянулась свежая лыжня, по которой на коленях ползал Марат и что-то рассматривал. Заметив Грязнова, он молча подал ему какой-то серо-красный предмет. Это была вязаная окровавленная перчатка. Наступила томительная пауза. Тайга по-прежнему хранила гробовое молчание. Ведьмина избушка не подавала никаких признаков жизни и казалась ненастоящей, лубочной картинкой. Неожиданно ухнули глухие взрывы. Это огонь на пожаре, вероятно, добрался до остатков бензина. Марат вздрогнул, по его лицу прошла судорога. Нервы у парня, по-видимому, сдавали. Больше медлить было нельзя.