Страница:
-- Кажется, мне здесь действительно нечего делать, -- заметил доктор,
пожав протянутую руку пациентки и одновременно прощупав у нее пульс, -- тем
более что ваша дочь, -- он любезно улыбнулся, -- обладает, по-видимому,
удивительно обширными медицинскими познаниями. Но уж поскольку я все равно
тут, не правда ли...
Женщина пожала плечами, словно отдаваясь на волю судьбы, и Греслер
занялся осмотром. Сабина спокойно и внимательно наблюдала за ним, пока он
наконец не смог полностью успокоить как пациентку, так и ее дочь в той мере,
в какой это еще требовалось. Трудности возникли лишь тогда, когда доктор
Греслер пытался прописать больной строгую диету на ближайшие несколько дней.
Женщина запротестовала самым решительным образом, утверждая, что в былое
время подобные случаи, которые она объясняла исключительно нервами, быстрее
всего излечивались как раз добрым куском свинины с кислой капустой и одним
сортом сосисок, которого здесь, к сожалению, нельзя достать. Лишь сегодня
утром Сабина уговорила ее воздержаться от плотного завтрака, -- от этого
воздержания, наверное, у нее и поднялась температура. Доктор, вначале
принимавший эти возражения за шутку, из дальнейшего разговора понял, что
женщина эта, в противоположность своей дочери, имела о медицине весьма
дилетантские и даже еретические представления, проявлявшиеся, например, в
насмешливых замечаниях насчет целебных источников курортного городка. Она
заявила, в частности, что бутылки, идущие на вывоз, наполняются обычной
колодезной водой, в которую добавляют соль, перец и еще какие-то
сомнительные приправы; доктор, всегда защищавший интересы курорта, на
котором он в тот или иной момент практиковал, и считавший себя причастным ко
всем его успехам и неудачам, не мог подавить в душе известной обиды. Однако
серьезно возражать пожилой даме он не стал и удовольствовался тем, что
обменялся с дочерью веселым, понимающим взглядом, которым, как ему казалось,
он вполне достаточно и притом достойно защитил свою точку зрения.
Когда Греслер, в сопровождении Сабины, вышел на улицу, он еще раз
подчеркнул, что заболевание совершенно безобидно, и Сабина полностью
согласилась с ним; однако, добавила она, если подобным случаям можно и не
придавать никакого значения в совсем молодом возрасте, то с годами им
следует уделять все большее внимание; поэтому сегодня она и сочла своим
долгом послать за доктором, тем более что отца не было дома.
-- Ваш отец совершает сейчас объезд? -- осведомился доктор Греслер.
-- О чем вы, господин доктор?
-- Я хотел сказать -- объезжает свой участок?
Сабина засмеялась.
-- Мой отец не лесничий. Собственно говоря, здесь уже давно нет
лесничества. Наш дом только называется так, потому что лет шесть-семь назад
в нем жил лесничий княжеского заповедника. Но поскольку дом до сих пор
называют лесничеством, то и отца в городе называют лесничим, хотя ничем
подобным он никогда в жизни не занимался.
-- Вы единственная дочь? -- спросил доктор Греслер, в то время как она,
словно это само собой разумелось, провожала его до шоссе по узкой тропинке
между молодыми елями.
-- Нет, -- ответила она. -- У меня есть еще брат. Правда, он намного
моложе -- ему только пятнадцать. Когда он приезжает домой на каникулы, он,
понятно, целыми днями бегает по лесу.
Доктор задумчиво покачал головой, и девушка добавила:
-- О, это не беда -- я сама раньше делала то же самое. Не часто,
конечно.
-- Но, наверное, все-таки не отходили далеко от дома? -- слегка
озабоченно спросил доктор и, подумав, добавил: -- И вы были тогда еще совсем
маленькой?
-- Нет, мне было уже семнадцать, когда мы переехали в этот дом. До
этого мы жили не здесь, а в городе... в разных городах.
Поскольку она вела себя так сдержанно, доктор предпочел ни о чем больше
не расспрашивать. Они остановились у обочины дороги. Извозчик заждался
своего седока. Сабина протянула доктору руку. Ему захотелось сказать ей еще
несколько слов.
-- Если не ошибаюсь, мы уже не раз встречались с вами в городе?
-- Конечно, господин доктор. Я тоже давно вас знаю. Правда, я месяцами
не бываю в городе. В прошлом году я однажды разговорилась с вашей сестрой --
мимоходом, в магазине Шмидта. Она, верно, опять приехала с вами?
Доктор потупился. Случайно взгляд его упал на ботинки Сабины, и он
отвел глаза в сторону.
-- Моя сестра не приехала со мной, -- сказал он. -- Она умерла три
месяца назад, в Ландзароте.
У него защемило сердце, но когда он с трудом выдавил название этого
далекого острова, ему стало чуть легче.
-- О! -- отозвалась Сабина и замолчала.
Они постояли молча, затем доктор Греслер принужденно улыбнулся и
протянул девушке руку.
-- Спокойной ночи, господин доктор, -- сказала она серьезно.
-- Спокойной ночи, фрейлейн, -- ответил он и сел в экипаж.
Сабина подождала, пока коляска тронулась, затем повернулась и пошла
обратно. Доктор Греслер посмотрел ей вслед. Слегка опустив голову, не
оборачиваясь, она шла между елями по направлению к дому, из окна которого на
дорогу падал луч света. Но вот дорога сделала поворот, и все исчезло. Доктор
откинулся назад и взглянул на низкое сумеречно-холодное небо с редкими
звездами.
В памяти его ожили далекие времена -- веселые годы молодости, когда его
любили многие красивые женщины. Первой он вспомнил вдову инженера из
Рио-де-Жанейро, сошедшую в Лиссабоне с парохода, на котором Греслер плавал в
качестве корабельного врача. Она сказала, что едет за покупками в город, и
не вернулась на корабль, несмотря на то что билет у нее был взят до самого
Гамбурга. Он видел ее как живую: вот она в черном платье отправляется в
коляске из порта в город и весело машет ему с улицы, за поворотом которой
исчезает навсегда. Затем ему припомнилась дочь адвоката из Нанси, с которой
он был помолвлен в Сен-Блазьене, первом курорте, где начал практиковать;
вскоре она была вынуждена внезапно вернуться во Францию вместе с родителями,
в связи с одним важным процессом, но ни о своем прибытии на родину, ни о
чем-либо другом так и не дала ему знать. Вспомнил он также свои студенческие
годы, проведенные в Берлине, и фрейлейн Лицци, которая из-за него даже
стрелялась; она с большой неохотой показала ему ожог от пули под левой
грудью, причем это его не только не растрогало, но даже вызвало чувство
скуки и раздражения. Он вспомнил и о милой, хозяйственной Генриетте, которую
в течение многих лет, возвращаясь из плавания в Гамбург, неизменно находил
такой же веселой, простодушной и услужливой, какой оставил ее в маленькой
квартирке на одном из верхних этажей дома, выходившего окнами на Альстер. Он
никогда не знал и даже не задумывался всерьез над тем, что же делает и
переживает она во время его отлучек. В сознании его всплыло еще многое
другое, в том числе и не особенно красивые, а порой, в известном смысле, и
вовсе предосудительные поступки. Греслер теперь и сам был не в состоянии
понять, как он вообще мог решиться на такое. Но в общем на душе у него стало
печально: молодость прошла, и он вряд ли был вправе ждать от жизни еще
чего-нибудь хорошего.
Экипаж ехал меж полей, потемневшие холмы казались выше, чем днем, тут и
там в маленьких дачах мерцали огни; на одном из балконов, прижавшись друг к
другу теснее, чем люди позволяют себе это при дневном свете, молча стояли
мужчина и женщина. С одной из веранд, где сидело за ужином небольшое
общество, доносились громкий говор и смех. Доктор Греслер, почувствовав
голод, заранее обрадовался предстоящему ужину -- как всегда, в "Серебряном
льве", и поторопил медлительного извозчика.
За табльдотом, где уже собрались все знакомые ему завсегдатаи, он выпил
лишний стакан вина, потому что жизнь показалась ему вдруг приятнее и легче.
Он хотел было рассказать о своем сегодняшнем визите в лесничество, но по
какой-то ему самому не ясной причине промолчал. Вино на него сегодня тоже не
подействовало. Из-за стола доктор Греслер встал даже в более меланхоличном
настроении, чем раньше, и с легкой головной болью отправился домой.
В следующие дни доктор Греслер чаще, чем обычно, пересекал главную
улицу города в неясной надежде встретить Сабину. Однажды, во время приема,
когда у дверей кабинета случайно не оказалось пациентов, он даже сбежал вниз
по лестнице, словно охваченный предчувствием, и быстро дошел до источника,
но так никого и не встретил. В тот же день он, словно невзначай, упомянул за
ужином в ресторане о том, как его недавно вызывали в лесничество, и
настороженно прислушался, не отпустит ли кто-нибудь из присутствующих
какого-либо легкомысленного замечания насчет фрейлейн Сабины, как это
частенько -- и даже без всяких оснований -- случается в веселой мужской
компании. Но фамилия Шлегейм, которая, словно слабое эхо, прозвучала в ответ
на сообщение доктора, ни у кого не вызвала ни малейшего интереса. И лишь
мимоходом было сказано несколько слов о берлинских родственниках этого так
называемого лесничего, у которых его дочка, видимо, не слывшая у собравшихся
за красавицу, проводила иногда зиму.
В один из вечеров доктор Греслер предпринял прогулку, постепенно
приведшую его к самому лесничеству. С дороги он увидел дом, молчаливо
стоявший в лесной тени, веранду и на ней фигуру мужчины, лица которого он не
рассмотрел. С минуту доктор постоял, испытывая страстное желание войти в дом
и, сделав вид, будто он случайно шел мимо, осведомиться о здоровье фрау
Шлегейм. Но он быстро сообразил, что это едва ли совместимо с достоинством
врача и может быть ложно понято. С этой прогулки он вернулся домой более
усталым и злым, чем следовало ожидать после такого незначительного
разочарования, и, не встречая Сабину в городе и в последующие дни, начал
надеяться, что она уехала на время, а то и навсегда -- исход, казавшийся ему
наиболее желанным с точки зрения его душевного равновесия.
Однажды утром, когда он, давно уже утратив спокойствие, которым
наслаждался прежде, завтракал на своей залитой солнцем веранде, ему
доложили, что с ним желает говорить какой-то молодой человек. Вслед за этим
на веранде появился высокий красивый юноша в костюме велосипедиста; его
фигура и профиль так явно напоминали Сабину, что доктор невольно
поздоровался с ним, как со знакомым.
-- Господин Шлегейм-младший? -- осведомился он скорее тоном
утверждения, чем вопроса.
-- Вы угадали, -- ответил юноша.
-- Я сразу же узнал вас по сходству с... вашей матушкой. Присядьте,
пожалуйста, молодой человек: как видите, я еще только завтракаю. Что
случилось? Ваша матушка опять заболела?
Ему казалось, что он говорит с Сабиной. Молодой Шлегейм продолжал
стоять, вежливо держа кепи в руках.
-- Мама чувствует себя хорошо, господин доктор. Вы так повлияли на нее,
что она стала осторожнее.
Доктор улыбнулся. Он сообразил, что Сабина воспользовалась им, как
врачом, чтобы его устами высказать матери свои собственные опасения. Но тут
ему пришло в голову, что на этот раз заболела сама Сабина, пульс его
непроизвольно участился, и Греслер понял, насколько не безразлично ему
здоровье девушки. Но прежде чем он успел о чем-либо спросить, мальчик
сказал:
-- На этот раз дело касается отца. Доктор Греслер облегченно вздохнул.
-- Что с ним? Надеюсь, ничего серьезного?
-- Если бы знать, господин доктор! Он так изменился за последнее время.
Возможно, это вовсе и не болезнь: ему ведь уже пятьдесят два года.
Доктор невольно нахмурился и несколько холодно спросил:
-- Какие же явления дают вам повод беспокоиться?
-- В последнее время, господин доктор, у отца часто бывает
головокружение, а вчера вечером, пытаясь встать с кресла, он чуть не упал и
лишь с трудом удержался, схватившись за край стола. И потом -- мы уже давно
это замечаем, -- у него дрожат руки, когда он берет стакан.
-- Гм, -- поднял глаза от чашки доктор. -- Видимо, ваш батюшка берет в
руки стакан довольно часто, и, вероятно, в стакане не всегда вода?..
Юноша потупился.
-- Сабина думает, что одно с другим, конечно, связано. К тому же отец
целыми днями курит.
-- Значит, милый юноша, это не возрастные явления. Итак, ваш батюшка
хочет, чтобы я приехал? -- вежливо добавил он.
-- К сожалению, все это не так просто, господин доктор. Отец не должен
знать, что вы приехали ради него: он и слышать не хочет о врачах. Вот Сабина
и подумала, нельзя ли изобразить ваш приезд как случайность.
-- Случайность?
-- Ну, например, почему бы господину доктору не пройти еще раз мимо
лесничества, как недавно вечером... Сабина поздоровалась бы с вами или
окликнула бы вас, вы бы зашли к нам и... и все выяснилось бы.
Доктор почувствовал, что покраснел до корней волос, и, помешивая
ложечкой в пустой чашке, сказал:
-- К сожалению, у меня не часто находится время для прогулок. Тем не
менее я недавно, да, да, недавно, действительно проходил неподалеку от
лесничества.
Греслер отважился поднять взгляд и увидел, что в глазах мальчика,
устремленных на него, нет и тени лукавства. Он успокоился и деловым тоном
продолжал:
-- Если уж иначе нельзя, я могу воспользоваться и вашим предложением...
хотя, конечно, одной беседой на веранде многого не добьешься: ведь без
основательного исследования трудно сказать что-либо определенное.
-- Разумеется, господин доктор. Мы надеемся, что со временем отец сам
согласится на это. Но если бы вы для начала хоть разок взглянули на него!
Ведь у господина доктора такой большой опыт. Быть может, господин доктор
сумеет зайти к нам на этих днях, после приема. Лучше всего, конечно, было бы
сегодня же...
"Сегодня, -- повторил про себя Греслер, -- уже сегодня я могу ее
увидеть! Чудесно!" Но он молчал, перелистывал записную книжку, покачивал
головой и делал вид, что непреодолимые трудности мешают ему решиться; затем
вдруг взял карандаш, быстро зачеркнул какую-то запись, которой там и не
было, вывел на следующей страничке первое пришедшее ему на ум слово --
"Сабина" и, наконец, дружелюбно, хотя и с некоторой холодностью объявил:
-- Очень хорошо. Итак, скажем, сегодня от половины шестого до шести.
Вам это удобно?
-- О, господин доктор...
Греслер встал, жестом остановил благодарные излияния юноши, дал ему
некоторые указания насчет матери и сестры и протянул на прощание руку. Затем
он прошел с веранды к себе в комнату и встал у окна, глядя, как молодой
Шлегейм выходит с велосипедом из передней, надвигает кепи на лоб, быстро и
ловко вскакивает в седло и скрывается за ближайшим углом. "Будь я лет на
десять моложе, -- подумал доктор, -- я мог бы вообразить, что все это не что
иное, как предлог, изобретенный фрейлейн Сабиной, чтобы повидаться со мной".
И он тихо вздохнул.
Едва пробило пять, как Греслер в светло-сером костюме с крепом на левом
рукаве -- единственным напоминанием о том, что его одеяние все-таки
траурное, выехал из дому. Он собирался остановить экипаж где-нибудь
поблизости от лесничества, но не успел покинуть город, как, к своему
приятному удивлению, завидел на узкой тропинке, тянувшейся по обочине шоссе,
Сабину и ее брата, которые шли ему навстречу. Он выпрыгнул из медленно
поднимавшегося на холм экипажа и протянул руку сперва Сабине, потом
мальчику.
-- Мы должны попросить у вас прощения, -- немного взволнованно начала
Сабина. -- Нам так и не удалось удержать отца дома. Он вернется теперь лишь
поздно вечером. Очень прошу, не сердитесь на меня.
Доктор хотел изобразить на лице досаду, но это ему не удалось, и он
лишь небрежно бросил:
-- Ничего, ничего.
Нахмурив лоб, он взглянул на часы, словно на остаток дня у него был
назначен еще один визит. Затем поднял глаза и не мог сдержать улыбки: Сабина
и ее брат стояли перед ним на обочине дороги, словно двое школьников,
ожидающих наказания. Сабина была сегодня в белом платье, на левой руке у нее
висела широкополая соломенная шляпа с желтой лентой, и выглядела девушка
гораздо моложе, чем в прошлый раз.
-- Сегодня так жарко, а вы так далеко прошли пешком, чтобы встретить
меня! -- сказал доктор почти с упреком. -- Право же, в этом не было нужды.
-- Господин доктор, -- несколько смущенно возразила Сабина, -- я хотела
бы все же, во избежание недоразумений, лишний раз уверить вас, что и этот
несостоявшийся визит будет, само собой разумеется, как и всякий визит
врача...
-- Что вы, что вы, фрейлейн! -- поспешно прервал ее доктор. -- Даже
если бы наш заговор сегодня и удался, все равно бы ни о каком врачебном
визите не могло быть и речи. Больше того, в дальнейшем я прошу рассматривать
меня, как соучастника вашей затеи.
-- В таком случае, господин доктор, -- возразила Сабина, -- я просто не
смогу...
Греслер снова прервал ее:
-- Я сегодня и без того собирался на прогулку. И раз уж так получилось,
вы, может быть, разрешите мне предоставить мой экипаж в ваше распоряжение,
а? Возвращайтесь-ка в нем домой, а если угодно, прихватите с собой и меня: в
этом случае я позволю себе осведомиться о здоровье вашей матушки.
Он почувствовал себя светским человеком и тут же решил, что следующим
летом поедет практиковать в более крупный курортный город, хотя в таких
местах счастье еще никогда не баловало его.
-- Матушка чувствует себя прекрасно, -- сказала Сабина. -- Но раз вечер
у вас, господин доктор, все равно пропал, как вы смотрите на то... -- и она
повернулась к брату, -- если мы покажем вам наш лес, а, Карл?
-- Ваш лес?
-- Это мы его так величаем, -- вмешался Карл. -- Он ведь действительно
принадлежит нам одним. Никто из приезжих так далеко в него не заходит, хотя
здесь есть прелестные места. Совсем как в дремучем лесу.
-- Ну, такое, конечно, нужно посмотреть, -- согласился доктор. -- С
благодарностью принимаю ваше предложение.
Экипаж на всякий случай был отправлен поближе к лесничеству, а доктор
Греслер в сопровождении брата и сестры Шлегейм пошел по тропинке -- столь
узкой, что двигаться по ней можно было лишь гуськом. Сначала они пересекли
поле, где хлеба поднимались в человеческий рост, а затем по лугу направились
к лесу.
Доктор заговорил о том, что он вот уже шестой год подряд приезжает сюда
каждое лето, а здешних мест, собственно, толком и не знает. Но такова уж,
видно, его судьба. Еще будучи корабельным врачом, он чаше всего видел только
берега, в лучшем случае -- портовые города и ближайшие их окрестности:
служба почти никогда не позволяла ему проникнуть в глубь страны. Поскольку
Карл задавал многочисленные вопросы, обличавшие большой его интерес к
далеким краям и морским путешествиям, доктор наугад назвал несколько портов,
которые в силу своей профессии ему довелось когда-то посетить или хотя бы
увидеть с берега корабля; то, что он в некотором роде мог сойти за
путешественника, придало его речи оживленность и легкость, которые при
других обстоятельствах не часто бывали ей свойственны.
Наконец с одной из прогалин открылся прелестный вид на город -- там на
вечернем солнце сверкала стеклянная крыша павильона с водами. Решили немного
передохнуть.
Карл растянулся на траве, Сабина присела на срубленное и окоренное
дерево, а доктор Греслер, не испытывая никакого желания подвергать риску
свой светлосерый костюм, остался на ногах и продолжал рассказывать о своих
путешествиях; голос его, обычно немного хриплый, несмотря на привычку часто
откашливаться, казался ему самому звонким и непривычно мягким, и он видел,
что слушают его с таким вниманием, какого он давно уже к себе не привлекал.
В конце концов он предложил проводить брата и сестру домой, чтобы их отец,
если он уже вернулся, поверил в случайность встречи и знакомство состоялось
бы самым естественным образом. Сабина коротким, только ей присущим кивком
выразила согласие, которое показалось доктору более решительным, чем если бы
оно было высказано словами. Когда они спускались с холма по тропинке,
постепенно становившейся все шире, разговор поддерживал только Карл: он
развивал такие планы путешествий и открытий, в которых явственно слышались
отзвуки недавно прочитанных приключенческих романов. Быстрее, чем того
ожидал доктор, они очутились у забора, окружавшего сад, и увидели в
сумерках, между высокими елями, заднюю сторону дома с шестью одинаковыми
узкими окнами. Между домом и забором, на утоптанной лужайке стояли длинный,
грубо сколоченный стол, скамья и табуретки. Карл побежал посмотреть, что
делается в доме, и доктор с Сабиной остались одни под елями. Они глядели
друг на друга. Доктор несколько смущенно улыбался, но Сабина оставалась
серьезной. Он медленно осмотрелся вокруг и тихо вздохнул:
-- Как здесь спокойно!
Наконец в открытом окне показался Карл и оживленно помахал им рукой.
Доктор придал своему лицу профессионально серьезное выражение и последовал
за Сабиной через сад на веранду, где лесничий с женой только что выслушали
рассказ сына об их вечерней встрече с доктором. Греслер, которого все еще
вводило в заблуждение слово "лесничий", ожидал увидеть дюжего бородача в
охотничьем костюме и с трубкой во рту и был весьма удивлен, когда с ним
радушно, хотя и с некоторой долей театральности поздоровался стройный,
гладко выбритый и аккуратно причесанный господин с черными волосами, лишь
слегка тронутыми сединой. Доктор принялся для начала расхваливать красивый
лес, который Карл и Сабина показали ему сейчас во всем великолепии; и пока
разговор шел о скучноватой, несмотря на изумительные окрестности, жизни
курорта, Греслер рассматривал хозяина дома глазами врача и не мог обнаружить
в нем ничего подозрительного, разве что некоторое беспокойство во взгляде, а
также слишком частое, словно презрительное подергивание уголков рта. Когда
Сабина пригласила всех ужинать, доктор встал и хотел откланяться, но
лесничий с преувеличенной любезностью удержал его, так что вскоре Греслер
уже сидел вместе с родителями и детьми Шлегейм за семейным столом, который
освещала лампа в зеленом абажуре, свисавшая с деревянного потолка. Он
заговорил о предстоящем субботнем вечере в курзале и спросил Сабину, не
принимает ли она иногда участия в таких увеселениях.
-- В последние годы нет. Раньше, когда я была моложе... -- ответила
Сабина и, заметив улыбку доктора, уже собиравшегося возразить ей, тотчас же
и, как ему показалось, подчеркнуто добавила: -- Ведь мне уже двадцать семь.
Отец ее отпустил какое-то ироническое замечание насчет убожества
курортного городка и оживленно заговорил о том очаровании, что присуще
большим мировым городам с их напряженной жизнью. Из дальнейших его
высказываний выяснилось, что раньше он был оперным певцом, а теперешний
образ жизни стал вести лишь после того, как женился. Рассказывая о различных
актерах, с которыми он вместе играл, о поклонниках, ценивших его чрезвычайно
высоко, и, наконец, о врачах, которые неправильным лечением довели его до
того, что он потерял свой баритон, он опустошал одну рюмку за другой, пока у
него внезапно не сделался вид изможденного и утомленного жизнью старика.
Тогда доктор решил, что пора прощаться. Брат и сестра проводили его до
экипажа и боязливо осведомились о впечатлении, которое произвел на него их
отец. Доктор Греслер объявил, что даже сегодня уже считает возможным отмести
мысль о каком бы то ни было серьезном заболевании, но вместе с тем высказал
надежду, что вскоре сумеет найти предлог для дальнейшего наблюдения за
пациентом или, еще лучше, для основательного осмотра, без которого он, как
врач, естественно, не может утверждать ничего определенного.
-- Ты не находишь, -- спросил Карл сестру, -- что отец уже давно не был
так разговорчив, как сегодня вечером?
-- Правда, -- подтвердила Сабина и с благодарным взглядом повернулась к
доктору Греслеру. -- Вы сразу же ему понравились -- это ясно.
Доктор скромным жестом прервал комплимент, пообещал, в ответ на просьбу
брата и сестры, повторить свой визит в ближайшие дни и сел в экипаж. Молодые
люди еще некоторое время постояли у дороги, глядя ему вслед. Доктор ехал
домой под холодным звездным небом. Доверие Сабины преисполняло его
удовлетворением, тем более приятным, что -- как он догадывался -- это
доверие было вызвано не только его профессиональными способностями. Он
отлично сознавал, что за последние годы стал как-то особенно утомлен и
равнодушен, что в общении с пациентами ему нередко не хватает подлинного
человеческого сочувствия к ним, и сегодня, после долгого перерыва, с новой
гордостью подумал о профессии, которую с таким энтузиазмом избрал для себя в
юношеские годы, но которую далеко не всегда ценил.
Когда на следующий день доктор Греслер открыл дверь своей приемной, он,
к своему удивлению, увидел среди пациентов господина Шлегейма. Он пришел
первым и был немедленно принят. Певец прежде всего поставил условие, чтобы
семья не знала о его визите, и, после того как доктор обещал ему это, сразу
же согласился рассказать о своих недугах и дать себя осмотреть. Греслер не
обнаружил никаких серьезных телесных заболеваний, однако налицо было сильное
душевное расстройство, не удивительное, впрочем, у человека, вынужденного в
расцвете лет отказаться от внешне блестящего призвания, достойной замены
которому он не смог найти ни в домашнем быту и любви к близким, ни в
собственном внутреннем мире. Возможность хоть разок перед кем-то излиться
явно оказывала на него благотворное действие. Поэтому когда доктор сказал
ему, что вообще не хотел бы рассматривать его как пациента, и в шутливом
пожав протянутую руку пациентки и одновременно прощупав у нее пульс, -- тем
более что ваша дочь, -- он любезно улыбнулся, -- обладает, по-видимому,
удивительно обширными медицинскими познаниями. Но уж поскольку я все равно
тут, не правда ли...
Женщина пожала плечами, словно отдаваясь на волю судьбы, и Греслер
занялся осмотром. Сабина спокойно и внимательно наблюдала за ним, пока он
наконец не смог полностью успокоить как пациентку, так и ее дочь в той мере,
в какой это еще требовалось. Трудности возникли лишь тогда, когда доктор
Греслер пытался прописать больной строгую диету на ближайшие несколько дней.
Женщина запротестовала самым решительным образом, утверждая, что в былое
время подобные случаи, которые она объясняла исключительно нервами, быстрее
всего излечивались как раз добрым куском свинины с кислой капустой и одним
сортом сосисок, которого здесь, к сожалению, нельзя достать. Лишь сегодня
утром Сабина уговорила ее воздержаться от плотного завтрака, -- от этого
воздержания, наверное, у нее и поднялась температура. Доктор, вначале
принимавший эти возражения за шутку, из дальнейшего разговора понял, что
женщина эта, в противоположность своей дочери, имела о медицине весьма
дилетантские и даже еретические представления, проявлявшиеся, например, в
насмешливых замечаниях насчет целебных источников курортного городка. Она
заявила, в частности, что бутылки, идущие на вывоз, наполняются обычной
колодезной водой, в которую добавляют соль, перец и еще какие-то
сомнительные приправы; доктор, всегда защищавший интересы курорта, на
котором он в тот или иной момент практиковал, и считавший себя причастным ко
всем его успехам и неудачам, не мог подавить в душе известной обиды. Однако
серьезно возражать пожилой даме он не стал и удовольствовался тем, что
обменялся с дочерью веселым, понимающим взглядом, которым, как ему казалось,
он вполне достаточно и притом достойно защитил свою точку зрения.
Когда Греслер, в сопровождении Сабины, вышел на улицу, он еще раз
подчеркнул, что заболевание совершенно безобидно, и Сабина полностью
согласилась с ним; однако, добавила она, если подобным случаям можно и не
придавать никакого значения в совсем молодом возрасте, то с годами им
следует уделять все большее внимание; поэтому сегодня она и сочла своим
долгом послать за доктором, тем более что отца не было дома.
-- Ваш отец совершает сейчас объезд? -- осведомился доктор Греслер.
-- О чем вы, господин доктор?
-- Я хотел сказать -- объезжает свой участок?
Сабина засмеялась.
-- Мой отец не лесничий. Собственно говоря, здесь уже давно нет
лесничества. Наш дом только называется так, потому что лет шесть-семь назад
в нем жил лесничий княжеского заповедника. Но поскольку дом до сих пор
называют лесничеством, то и отца в городе называют лесничим, хотя ничем
подобным он никогда в жизни не занимался.
-- Вы единственная дочь? -- спросил доктор Греслер, в то время как она,
словно это само собой разумелось, провожала его до шоссе по узкой тропинке
между молодыми елями.
-- Нет, -- ответила она. -- У меня есть еще брат. Правда, он намного
моложе -- ему только пятнадцать. Когда он приезжает домой на каникулы, он,
понятно, целыми днями бегает по лесу.
Доктор задумчиво покачал головой, и девушка добавила:
-- О, это не беда -- я сама раньше делала то же самое. Не часто,
конечно.
-- Но, наверное, все-таки не отходили далеко от дома? -- слегка
озабоченно спросил доктор и, подумав, добавил: -- И вы были тогда еще совсем
маленькой?
-- Нет, мне было уже семнадцать, когда мы переехали в этот дом. До
этого мы жили не здесь, а в городе... в разных городах.
Поскольку она вела себя так сдержанно, доктор предпочел ни о чем больше
не расспрашивать. Они остановились у обочины дороги. Извозчик заждался
своего седока. Сабина протянула доктору руку. Ему захотелось сказать ей еще
несколько слов.
-- Если не ошибаюсь, мы уже не раз встречались с вами в городе?
-- Конечно, господин доктор. Я тоже давно вас знаю. Правда, я месяцами
не бываю в городе. В прошлом году я однажды разговорилась с вашей сестрой --
мимоходом, в магазине Шмидта. Она, верно, опять приехала с вами?
Доктор потупился. Случайно взгляд его упал на ботинки Сабины, и он
отвел глаза в сторону.
-- Моя сестра не приехала со мной, -- сказал он. -- Она умерла три
месяца назад, в Ландзароте.
У него защемило сердце, но когда он с трудом выдавил название этого
далекого острова, ему стало чуть легче.
-- О! -- отозвалась Сабина и замолчала.
Они постояли молча, затем доктор Греслер принужденно улыбнулся и
протянул девушке руку.
-- Спокойной ночи, господин доктор, -- сказала она серьезно.
-- Спокойной ночи, фрейлейн, -- ответил он и сел в экипаж.
Сабина подождала, пока коляска тронулась, затем повернулась и пошла
обратно. Доктор Греслер посмотрел ей вслед. Слегка опустив голову, не
оборачиваясь, она шла между елями по направлению к дому, из окна которого на
дорогу падал луч света. Но вот дорога сделала поворот, и все исчезло. Доктор
откинулся назад и взглянул на низкое сумеречно-холодное небо с редкими
звездами.
В памяти его ожили далекие времена -- веселые годы молодости, когда его
любили многие красивые женщины. Первой он вспомнил вдову инженера из
Рио-де-Жанейро, сошедшую в Лиссабоне с парохода, на котором Греслер плавал в
качестве корабельного врача. Она сказала, что едет за покупками в город, и
не вернулась на корабль, несмотря на то что билет у нее был взят до самого
Гамбурга. Он видел ее как живую: вот она в черном платье отправляется в
коляске из порта в город и весело машет ему с улицы, за поворотом которой
исчезает навсегда. Затем ему припомнилась дочь адвоката из Нанси, с которой
он был помолвлен в Сен-Блазьене, первом курорте, где начал практиковать;
вскоре она была вынуждена внезапно вернуться во Францию вместе с родителями,
в связи с одним важным процессом, но ни о своем прибытии на родину, ни о
чем-либо другом так и не дала ему знать. Вспомнил он также свои студенческие
годы, проведенные в Берлине, и фрейлейн Лицци, которая из-за него даже
стрелялась; она с большой неохотой показала ему ожог от пули под левой
грудью, причем это его не только не растрогало, но даже вызвало чувство
скуки и раздражения. Он вспомнил и о милой, хозяйственной Генриетте, которую
в течение многих лет, возвращаясь из плавания в Гамбург, неизменно находил
такой же веселой, простодушной и услужливой, какой оставил ее в маленькой
квартирке на одном из верхних этажей дома, выходившего окнами на Альстер. Он
никогда не знал и даже не задумывался всерьез над тем, что же делает и
переживает она во время его отлучек. В сознании его всплыло еще многое
другое, в том числе и не особенно красивые, а порой, в известном смысле, и
вовсе предосудительные поступки. Греслер теперь и сам был не в состоянии
понять, как он вообще мог решиться на такое. Но в общем на душе у него стало
печально: молодость прошла, и он вряд ли был вправе ждать от жизни еще
чего-нибудь хорошего.
Экипаж ехал меж полей, потемневшие холмы казались выше, чем днем, тут и
там в маленьких дачах мерцали огни; на одном из балконов, прижавшись друг к
другу теснее, чем люди позволяют себе это при дневном свете, молча стояли
мужчина и женщина. С одной из веранд, где сидело за ужином небольшое
общество, доносились громкий говор и смех. Доктор Греслер, почувствовав
голод, заранее обрадовался предстоящему ужину -- как всегда, в "Серебряном
льве", и поторопил медлительного извозчика.
За табльдотом, где уже собрались все знакомые ему завсегдатаи, он выпил
лишний стакан вина, потому что жизнь показалась ему вдруг приятнее и легче.
Он хотел было рассказать о своем сегодняшнем визите в лесничество, но по
какой-то ему самому не ясной причине промолчал. Вино на него сегодня тоже не
подействовало. Из-за стола доктор Греслер встал даже в более меланхоличном
настроении, чем раньше, и с легкой головной болью отправился домой.
В следующие дни доктор Греслер чаще, чем обычно, пересекал главную
улицу города в неясной надежде встретить Сабину. Однажды, во время приема,
когда у дверей кабинета случайно не оказалось пациентов, он даже сбежал вниз
по лестнице, словно охваченный предчувствием, и быстро дошел до источника,
но так никого и не встретил. В тот же день он, словно невзначай, упомянул за
ужином в ресторане о том, как его недавно вызывали в лесничество, и
настороженно прислушался, не отпустит ли кто-нибудь из присутствующих
какого-либо легкомысленного замечания насчет фрейлейн Сабины, как это
частенько -- и даже без всяких оснований -- случается в веселой мужской
компании. Но фамилия Шлегейм, которая, словно слабое эхо, прозвучала в ответ
на сообщение доктора, ни у кого не вызвала ни малейшего интереса. И лишь
мимоходом было сказано несколько слов о берлинских родственниках этого так
называемого лесничего, у которых его дочка, видимо, не слывшая у собравшихся
за красавицу, проводила иногда зиму.
В один из вечеров доктор Греслер предпринял прогулку, постепенно
приведшую его к самому лесничеству. С дороги он увидел дом, молчаливо
стоявший в лесной тени, веранду и на ней фигуру мужчины, лица которого он не
рассмотрел. С минуту доктор постоял, испытывая страстное желание войти в дом
и, сделав вид, будто он случайно шел мимо, осведомиться о здоровье фрау
Шлегейм. Но он быстро сообразил, что это едва ли совместимо с достоинством
врача и может быть ложно понято. С этой прогулки он вернулся домой более
усталым и злым, чем следовало ожидать после такого незначительного
разочарования, и, не встречая Сабину в городе и в последующие дни, начал
надеяться, что она уехала на время, а то и навсегда -- исход, казавшийся ему
наиболее желанным с точки зрения его душевного равновесия.
Однажды утром, когда он, давно уже утратив спокойствие, которым
наслаждался прежде, завтракал на своей залитой солнцем веранде, ему
доложили, что с ним желает говорить какой-то молодой человек. Вслед за этим
на веранде появился высокий красивый юноша в костюме велосипедиста; его
фигура и профиль так явно напоминали Сабину, что доктор невольно
поздоровался с ним, как со знакомым.
-- Господин Шлегейм-младший? -- осведомился он скорее тоном
утверждения, чем вопроса.
-- Вы угадали, -- ответил юноша.
-- Я сразу же узнал вас по сходству с... вашей матушкой. Присядьте,
пожалуйста, молодой человек: как видите, я еще только завтракаю. Что
случилось? Ваша матушка опять заболела?
Ему казалось, что он говорит с Сабиной. Молодой Шлегейм продолжал
стоять, вежливо держа кепи в руках.
-- Мама чувствует себя хорошо, господин доктор. Вы так повлияли на нее,
что она стала осторожнее.
Доктор улыбнулся. Он сообразил, что Сабина воспользовалась им, как
врачом, чтобы его устами высказать матери свои собственные опасения. Но тут
ему пришло в голову, что на этот раз заболела сама Сабина, пульс его
непроизвольно участился, и Греслер понял, насколько не безразлично ему
здоровье девушки. Но прежде чем он успел о чем-либо спросить, мальчик
сказал:
-- На этот раз дело касается отца. Доктор Греслер облегченно вздохнул.
-- Что с ним? Надеюсь, ничего серьезного?
-- Если бы знать, господин доктор! Он так изменился за последнее время.
Возможно, это вовсе и не болезнь: ему ведь уже пятьдесят два года.
Доктор невольно нахмурился и несколько холодно спросил:
-- Какие же явления дают вам повод беспокоиться?
-- В последнее время, господин доктор, у отца часто бывает
головокружение, а вчера вечером, пытаясь встать с кресла, он чуть не упал и
лишь с трудом удержался, схватившись за край стола. И потом -- мы уже давно
это замечаем, -- у него дрожат руки, когда он берет стакан.
-- Гм, -- поднял глаза от чашки доктор. -- Видимо, ваш батюшка берет в
руки стакан довольно часто, и, вероятно, в стакане не всегда вода?..
Юноша потупился.
-- Сабина думает, что одно с другим, конечно, связано. К тому же отец
целыми днями курит.
-- Значит, милый юноша, это не возрастные явления. Итак, ваш батюшка
хочет, чтобы я приехал? -- вежливо добавил он.
-- К сожалению, все это не так просто, господин доктор. Отец не должен
знать, что вы приехали ради него: он и слышать не хочет о врачах. Вот Сабина
и подумала, нельзя ли изобразить ваш приезд как случайность.
-- Случайность?
-- Ну, например, почему бы господину доктору не пройти еще раз мимо
лесничества, как недавно вечером... Сабина поздоровалась бы с вами или
окликнула бы вас, вы бы зашли к нам и... и все выяснилось бы.
Доктор почувствовал, что покраснел до корней волос, и, помешивая
ложечкой в пустой чашке, сказал:
-- К сожалению, у меня не часто находится время для прогулок. Тем не
менее я недавно, да, да, недавно, действительно проходил неподалеку от
лесничества.
Греслер отважился поднять взгляд и увидел, что в глазах мальчика,
устремленных на него, нет и тени лукавства. Он успокоился и деловым тоном
продолжал:
-- Если уж иначе нельзя, я могу воспользоваться и вашим предложением...
хотя, конечно, одной беседой на веранде многого не добьешься: ведь без
основательного исследования трудно сказать что-либо определенное.
-- Разумеется, господин доктор. Мы надеемся, что со временем отец сам
согласится на это. Но если бы вы для начала хоть разок взглянули на него!
Ведь у господина доктора такой большой опыт. Быть может, господин доктор
сумеет зайти к нам на этих днях, после приема. Лучше всего, конечно, было бы
сегодня же...
"Сегодня, -- повторил про себя Греслер, -- уже сегодня я могу ее
увидеть! Чудесно!" Но он молчал, перелистывал записную книжку, покачивал
головой и делал вид, что непреодолимые трудности мешают ему решиться; затем
вдруг взял карандаш, быстро зачеркнул какую-то запись, которой там и не
было, вывел на следующей страничке первое пришедшее ему на ум слово --
"Сабина" и, наконец, дружелюбно, хотя и с некоторой холодностью объявил:
-- Очень хорошо. Итак, скажем, сегодня от половины шестого до шести.
Вам это удобно?
-- О, господин доктор...
Греслер встал, жестом остановил благодарные излияния юноши, дал ему
некоторые указания насчет матери и сестры и протянул на прощание руку. Затем
он прошел с веранды к себе в комнату и встал у окна, глядя, как молодой
Шлегейм выходит с велосипедом из передней, надвигает кепи на лоб, быстро и
ловко вскакивает в седло и скрывается за ближайшим углом. "Будь я лет на
десять моложе, -- подумал доктор, -- я мог бы вообразить, что все это не что
иное, как предлог, изобретенный фрейлейн Сабиной, чтобы повидаться со мной".
И он тихо вздохнул.
Едва пробило пять, как Греслер в светло-сером костюме с крепом на левом
рукаве -- единственным напоминанием о том, что его одеяние все-таки
траурное, выехал из дому. Он собирался остановить экипаж где-нибудь
поблизости от лесничества, но не успел покинуть город, как, к своему
приятному удивлению, завидел на узкой тропинке, тянувшейся по обочине шоссе,
Сабину и ее брата, которые шли ему навстречу. Он выпрыгнул из медленно
поднимавшегося на холм экипажа и протянул руку сперва Сабине, потом
мальчику.
-- Мы должны попросить у вас прощения, -- немного взволнованно начала
Сабина. -- Нам так и не удалось удержать отца дома. Он вернется теперь лишь
поздно вечером. Очень прошу, не сердитесь на меня.
Доктор хотел изобразить на лице досаду, но это ему не удалось, и он
лишь небрежно бросил:
-- Ничего, ничего.
Нахмурив лоб, он взглянул на часы, словно на остаток дня у него был
назначен еще один визит. Затем поднял глаза и не мог сдержать улыбки: Сабина
и ее брат стояли перед ним на обочине дороги, словно двое школьников,
ожидающих наказания. Сабина была сегодня в белом платье, на левой руке у нее
висела широкополая соломенная шляпа с желтой лентой, и выглядела девушка
гораздо моложе, чем в прошлый раз.
-- Сегодня так жарко, а вы так далеко прошли пешком, чтобы встретить
меня! -- сказал доктор почти с упреком. -- Право же, в этом не было нужды.
-- Господин доктор, -- несколько смущенно возразила Сабина, -- я хотела
бы все же, во избежание недоразумений, лишний раз уверить вас, что и этот
несостоявшийся визит будет, само собой разумеется, как и всякий визит
врача...
-- Что вы, что вы, фрейлейн! -- поспешно прервал ее доктор. -- Даже
если бы наш заговор сегодня и удался, все равно бы ни о каком врачебном
визите не могло быть и речи. Больше того, в дальнейшем я прошу рассматривать
меня, как соучастника вашей затеи.
-- В таком случае, господин доктор, -- возразила Сабина, -- я просто не
смогу...
Греслер снова прервал ее:
-- Я сегодня и без того собирался на прогулку. И раз уж так получилось,
вы, может быть, разрешите мне предоставить мой экипаж в ваше распоряжение,
а? Возвращайтесь-ка в нем домой, а если угодно, прихватите с собой и меня: в
этом случае я позволю себе осведомиться о здоровье вашей матушки.
Он почувствовал себя светским человеком и тут же решил, что следующим
летом поедет практиковать в более крупный курортный город, хотя в таких
местах счастье еще никогда не баловало его.
-- Матушка чувствует себя прекрасно, -- сказала Сабина. -- Но раз вечер
у вас, господин доктор, все равно пропал, как вы смотрите на то... -- и она
повернулась к брату, -- если мы покажем вам наш лес, а, Карл?
-- Ваш лес?
-- Это мы его так величаем, -- вмешался Карл. -- Он ведь действительно
принадлежит нам одним. Никто из приезжих так далеко в него не заходит, хотя
здесь есть прелестные места. Совсем как в дремучем лесу.
-- Ну, такое, конечно, нужно посмотреть, -- согласился доктор. -- С
благодарностью принимаю ваше предложение.
Экипаж на всякий случай был отправлен поближе к лесничеству, а доктор
Греслер в сопровождении брата и сестры Шлегейм пошел по тропинке -- столь
узкой, что двигаться по ней можно было лишь гуськом. Сначала они пересекли
поле, где хлеба поднимались в человеческий рост, а затем по лугу направились
к лесу.
Доктор заговорил о том, что он вот уже шестой год подряд приезжает сюда
каждое лето, а здешних мест, собственно, толком и не знает. Но такова уж,
видно, его судьба. Еще будучи корабельным врачом, он чаше всего видел только
берега, в лучшем случае -- портовые города и ближайшие их окрестности:
служба почти никогда не позволяла ему проникнуть в глубь страны. Поскольку
Карл задавал многочисленные вопросы, обличавшие большой его интерес к
далеким краям и морским путешествиям, доктор наугад назвал несколько портов,
которые в силу своей профессии ему довелось когда-то посетить или хотя бы
увидеть с берега корабля; то, что он в некотором роде мог сойти за
путешественника, придало его речи оживленность и легкость, которые при
других обстоятельствах не часто бывали ей свойственны.
Наконец с одной из прогалин открылся прелестный вид на город -- там на
вечернем солнце сверкала стеклянная крыша павильона с водами. Решили немного
передохнуть.
Карл растянулся на траве, Сабина присела на срубленное и окоренное
дерево, а доктор Греслер, не испытывая никакого желания подвергать риску
свой светлосерый костюм, остался на ногах и продолжал рассказывать о своих
путешествиях; голос его, обычно немного хриплый, несмотря на привычку часто
откашливаться, казался ему самому звонким и непривычно мягким, и он видел,
что слушают его с таким вниманием, какого он давно уже к себе не привлекал.
В конце концов он предложил проводить брата и сестру домой, чтобы их отец,
если он уже вернулся, поверил в случайность встречи и знакомство состоялось
бы самым естественным образом. Сабина коротким, только ей присущим кивком
выразила согласие, которое показалось доктору более решительным, чем если бы
оно было высказано словами. Когда они спускались с холма по тропинке,
постепенно становившейся все шире, разговор поддерживал только Карл: он
развивал такие планы путешествий и открытий, в которых явственно слышались
отзвуки недавно прочитанных приключенческих романов. Быстрее, чем того
ожидал доктор, они очутились у забора, окружавшего сад, и увидели в
сумерках, между высокими елями, заднюю сторону дома с шестью одинаковыми
узкими окнами. Между домом и забором, на утоптанной лужайке стояли длинный,
грубо сколоченный стол, скамья и табуретки. Карл побежал посмотреть, что
делается в доме, и доктор с Сабиной остались одни под елями. Они глядели
друг на друга. Доктор несколько смущенно улыбался, но Сабина оставалась
серьезной. Он медленно осмотрелся вокруг и тихо вздохнул:
-- Как здесь спокойно!
Наконец в открытом окне показался Карл и оживленно помахал им рукой.
Доктор придал своему лицу профессионально серьезное выражение и последовал
за Сабиной через сад на веранду, где лесничий с женой только что выслушали
рассказ сына об их вечерней встрече с доктором. Греслер, которого все еще
вводило в заблуждение слово "лесничий", ожидал увидеть дюжего бородача в
охотничьем костюме и с трубкой во рту и был весьма удивлен, когда с ним
радушно, хотя и с некоторой долей театральности поздоровался стройный,
гладко выбритый и аккуратно причесанный господин с черными волосами, лишь
слегка тронутыми сединой. Доктор принялся для начала расхваливать красивый
лес, который Карл и Сабина показали ему сейчас во всем великолепии; и пока
разговор шел о скучноватой, несмотря на изумительные окрестности, жизни
курорта, Греслер рассматривал хозяина дома глазами врача и не мог обнаружить
в нем ничего подозрительного, разве что некоторое беспокойство во взгляде, а
также слишком частое, словно презрительное подергивание уголков рта. Когда
Сабина пригласила всех ужинать, доктор встал и хотел откланяться, но
лесничий с преувеличенной любезностью удержал его, так что вскоре Греслер
уже сидел вместе с родителями и детьми Шлегейм за семейным столом, который
освещала лампа в зеленом абажуре, свисавшая с деревянного потолка. Он
заговорил о предстоящем субботнем вечере в курзале и спросил Сабину, не
принимает ли она иногда участия в таких увеселениях.
-- В последние годы нет. Раньше, когда я была моложе... -- ответила
Сабина и, заметив улыбку доктора, уже собиравшегося возразить ей, тотчас же
и, как ему показалось, подчеркнуто добавила: -- Ведь мне уже двадцать семь.
Отец ее отпустил какое-то ироническое замечание насчет убожества
курортного городка и оживленно заговорил о том очаровании, что присуще
большим мировым городам с их напряженной жизнью. Из дальнейших его
высказываний выяснилось, что раньше он был оперным певцом, а теперешний
образ жизни стал вести лишь после того, как женился. Рассказывая о различных
актерах, с которыми он вместе играл, о поклонниках, ценивших его чрезвычайно
высоко, и, наконец, о врачах, которые неправильным лечением довели его до
того, что он потерял свой баритон, он опустошал одну рюмку за другой, пока у
него внезапно не сделался вид изможденного и утомленного жизнью старика.
Тогда доктор решил, что пора прощаться. Брат и сестра проводили его до
экипажа и боязливо осведомились о впечатлении, которое произвел на него их
отец. Доктор Греслер объявил, что даже сегодня уже считает возможным отмести
мысль о каком бы то ни было серьезном заболевании, но вместе с тем высказал
надежду, что вскоре сумеет найти предлог для дальнейшего наблюдения за
пациентом или, еще лучше, для основательного осмотра, без которого он, как
врач, естественно, не может утверждать ничего определенного.
-- Ты не находишь, -- спросил Карл сестру, -- что отец уже давно не был
так разговорчив, как сегодня вечером?
-- Правда, -- подтвердила Сабина и с благодарным взглядом повернулась к
доктору Греслеру. -- Вы сразу же ему понравились -- это ясно.
Доктор скромным жестом прервал комплимент, пообещал, в ответ на просьбу
брата и сестры, повторить свой визит в ближайшие дни и сел в экипаж. Молодые
люди еще некоторое время постояли у дороги, глядя ему вслед. Доктор ехал
домой под холодным звездным небом. Доверие Сабины преисполняло его
удовлетворением, тем более приятным, что -- как он догадывался -- это
доверие было вызвано не только его профессиональными способностями. Он
отлично сознавал, что за последние годы стал как-то особенно утомлен и
равнодушен, что в общении с пациентами ему нередко не хватает подлинного
человеческого сочувствия к ним, и сегодня, после долгого перерыва, с новой
гордостью подумал о профессии, которую с таким энтузиазмом избрал для себя в
юношеские годы, но которую далеко не всегда ценил.
Когда на следующий день доктор Греслер открыл дверь своей приемной, он,
к своему удивлению, увидел среди пациентов господина Шлегейма. Он пришел
первым и был немедленно принят. Певец прежде всего поставил условие, чтобы
семья не знала о его визите, и, после того как доктор обещал ему это, сразу
же согласился рассказать о своих недугах и дать себя осмотреть. Греслер не
обнаружил никаких серьезных телесных заболеваний, однако налицо было сильное
душевное расстройство, не удивительное, впрочем, у человека, вынужденного в
расцвете лет отказаться от внешне блестящего призвания, достойной замены
которому он не смог найти ни в домашнем быту и любви к близким, ни в
собственном внутреннем мире. Возможность хоть разок перед кем-то излиться
явно оказывала на него благотворное действие. Поэтому когда доктор сказал
ему, что вообще не хотел бы рассматривать его как пациента, и в шутливом