Беловолосая девушка-ребенок кончила читать и подняла на штурмбанфюрера глаза. Глаза были ясные, голубые. Мягко присев, схватила серебряный поднос с остывшим кофе.
- Я принесу горячий, - сказала, почему-то глядя на Муравьева, белозубо улыбаясь. Совсем как Берта.
* * *
Две шеренги, немцы и новички "иностранцы", застыли от испуганно громкой команды молоденького немецкого офицера. Из-за близкого кустарника следом за бронетранспортером показался черный "опель" штурмбанфюрера. С этого момента время жизни и смерти поселка Пролетарский - трехсот шести человек, которые никогда не слышали и не услышат имени Оскара Дирлевангера - зависело от того, как скоро он доедет, выберется из машины при своих длинных, как у насекомого, тонких ногах и когда, переждав инструктаж офицера, наставление новичкам карателям, даст команду приступать...
Из показаний Майданова Михаила Васильевича - родом из деревни Ольговка Киреневского района Курской области (продолжение):
"Каждый немец предложил стоящему за ним "иностранцу" следовать к дому. Когда около каждого дома встали по два человека, немец и наш, то офицер дал команду зайти в дома. Я вместе с немцем зашел в пятый или шестой дом, а всего в этой деревне было двадцать пять или тридцать домов. В дом я вошел первым и увидел сидящих за столом старика и старушку в возрасте семидесяти лет, и рядом с ними сидел парень лет пятнадцати. Немец мне сказал "стреляй" и показал рукой на сидящих за столом людей. Я из своей винтовки сделал три выстрела, в каждого по одному выстрелу. Стрелял я в упор, и они упали на пол. После моих выстрелов дал по ним очередь немец и сказал "капут".
* * *
Из показаний Грабовского Феодосия Филипповича - уроженца деревни Грабовка Винницкой области (продолжение):
"После того как мы сошли с машины и построились, Дирлевангер через переводчика нам поставил задачу, что мы обязаны заходить в дома, всех расстреливать, а дома сжигать, что нами было и выполнено. Все каратели взвода по одному, с одним или двумя немцами стали заходить в дома..."
* * *
1946 год. Ответы на суде немецкого солдата Ганса Йозефа Хехтля австрийца, уроженца города Сан-Пельтен, бывшего ефрейтора 718-то полевого учебного полка.
О т в е т. Теперь, конечно, я знаю, что это нехорошо...
В о п р о с. Когда была вторая карательная экспедиция против партизан?
О т в е т. Вторая операция против партизан была проведена в 1943 году, в феврале месяце, между Полоцком и станцией Оболь. Во время операции я лично поджег 40 домов и 280 человек расстрелял. Всего наш взвод расстрелял более 2000 человек мирного населения... Я неправильно делал, но, если бы я не выполнил приказ, меня бы наказали.
В о п р о с. О чем вы думали, когда стреляли мирных людей?
О т в е т. Я ни о чем не думал.
Вопрос. Сколько вам было лет тогда?
О т в е т. Восемнадцать.
* * *
Из показаний Иванова Афанасия Артемьевича - уроженца деревни Скриплица Кировского района Могилевской области:
"Немцы и мы стояли полукольцом у ямы, в которой находились мирные граждане деревни Вязень и Селец Кличевского района, и стреляли в них из имевшегося у нас оружия. У меня лично в то время была винтовка. У Ворончукова Демьяна и Романовича Владимира ручные пулеметы, у Барчика Августа, Ананича, Изоха Василия и Борисенко Архипа Петровича автоматы..."
* * *
Хильченко Павел Иосифович - уроженец деревни Прутики Чернобаевского района Черкасской области:
"...Около сруба в деревне Маковье находились немецкие офицеры Сальски и Роберт - имя это или фамилия, я не знаю. И еще другие немцы. Сальски приказал открыть огонь по людям, которых загнали в сруб недостроенного дома. Сальски умел разговаривать по-русски и давал команды на русском языке. Я установил ручной пулемет на ножки против проема для дверей в срубе, метрах в десяти от него, и мы открыли огонь... Немецкие и офицеры, и командиры взводов стреляли в людей из автоматов. Тупига через окно. Это я помню, потому что еще боялся, как бы он сюда не завернул свой пулемет, потому что он стрелял в боковое окно".
* * *
Из показаний Карасева Григория Семеновича - уроженца деревни Неговля Кировского района Могилевской области:
"Я зашел в один дом и увидел в первой его половине убитых женщину и мужчину. Проходя во вторую половину, я увидел люльку, подвешенную на веревке к потолку, в которой лежал ребенок в возрасте примерно одного года. Был ли это мальчик или девочка, я не разобрался, выстрелил в упор из винтовки и убил его".
* * *
Из показаний Багрия Мефодия Карповича - родом из села Михайловка Полтавского района:
"Мне хорошо помнится такой случай. Я проходил по деревне, называлась она, кажется, Нивка, и я видел немца, который нес мальчика лет шести-семи, держа его за рубашку, а затем три раза его о землю ударил и убил".
Его же показания:
"Парень лет, может, десяти вцепился немцу в ремень. "За что убил маму?" Тогда я выстрелил. А немец снял с кровати грудного ребенка с подушкой и положил на пол. Поднес ствол винтовки к самому лицу и выстрелил. И приказал вытаскивать тех, кто под кроватью..."
* * *
Бывший каратель Силин Александр Иванович - уроженец деревни Точище Кличевского района Могилевской области:
"Когда возвращались из Борок домой, кто-то из карателей рассказал, что Русецкий Андрей расстрелял по приказанию Иванова Афанасия целую семью. Тогда же все смеялись, что, когда Русецкий расстреливал людей, у него тряслись руки".
* * *
Из письма-заявления Муравьева Ростислава Александровича (после приговора к расстрелу):
"В этом письме речь не обо мне, а о моей семье и моих родственниках.
2 сентября 1945 года я добровольно возвратился из Франции и в Советской зоне явился в контрразведку, считая, что моя фамилия и мои преступления ей известны. Но на меня, к сожалению, посмотрели с изумлением. Обо мне не знали. Тогда я поставил перед собой цель - наказать себя, но так, чтобы можно было трудом доказать правительству: мои преступления перед Родиной совершены не из ненависти к советской власти, а от растерянности в начале войны, от страха перед голодной смертью и возмездием со стороны карательных органов, из-за трусости перед смертью в момент пленения. Наговорил на себя "достаточно", судом был приговорен к 15 годам лагерей и направлен на шахты.
Никогда никому (а тем более семье, родственникам) я не рассказывал о своих преступлениях и думал, честно говоря, что уже не придется.
Я вас очень прошу, не предавайте огласке через газеты, радио, телевидение и другие каналы информации о предстоящем процессе.
Вся моя семья и родственники - истинные труженики и порядочные люди, в лучшем смысле этого слова. Я преступник, в 1945 году наказал сам себя (к сожалению, недостаточно), а в 1971 году объективно выходит так, что больше наказывается моя семья. Машина "Волга", гараж и 4,5 тысячи денег - это принадлежит моей жене. Тем более что в 1945 году у меня уже была конфискация. Таких женщин, как моя жена, не так уж много на Руси, будьте милосердны к ней. Она, интеллигентная женщина, врач-гинеколог, добровольно приехала ко мне на поселение, самоотверженно разделив трудности, переживаемые мужем.
Я каким-то образом оказался среди них уродом, так пусть же весь мой позор падет только на меня.
Будучи в плену, я во многом заколебался и считал, что навсегда потерял Родину. Я был совершенно обессилен и убит. Уже тогда я считал себя преступником и не понимал, почему так случилось. Я не могу точно сказать, почему оказался в стане врага. У меня не хватило сил сопротивляться, и я стал врагом по стечению обстоятельств. Всему виной война. Попав в плен, я считал себя конченым, потерянным для страны человеком. Я пошел на службу к немцам, т. к. у меня, как и у других военнопленных, было одно желание выйти из лагеря. Меня преследовала мысль - выжить, только выжить".
* * *
Да, желание "выйти из лагеря" было у всех военнопленных. И они бежали из плена - тысячи, пополняя ряды партизан, советских, французских, югославских, словацких, норвежских. А сколько было убито или затравлено овчарками - кого настигли при побеге. И все они оставались солдатами армии непокорившихся, несломленных.
Тем же, кто, подобно Муравьеву, или Мельниченко, или Белому, искал путь к воле через предательство, потом было страшно оглянуться на собственную жизнь...
Страшно и Муравьеву, но он привычно продолжает жалеть себя. Не тех, кого убивал, убил, а себя...
* * *
"Все происшедшее со мной в 1942 - 1944 годах я расцениваю как большое горе, причиненное Родине, а также мне и моей семье... Я не стараюсь защитить себя, однако я хочу сказать, что мы сейчас не такие, какими были тридцать лет назад... Но, несмотря на все это, я считаю, что ко мне должна быть применена высшая мера наказания. Только прошу не обижать мою семью и не конфисковать имущества.
Я не отрицаю своей вины, не прошу снисхождения, но не могу принять на свой счет ряд преступлений. Я занимался укомплектованием кадров, т. е. рекомендовал офицеров и унтер-офицеров, устройством семей полицейских, конфликтами между немцами и русскими - был просто офицером связи.
Я предал свою Родину, я изменник, я подлец, но я был солдат в стане врага, а не изверг и палач!..
В то время я был, в основном, солдатом, которому была противна такая жизнь, я лез всюду, где меня могли убить, но, к сожалению, пуля не нашла меня тогда.
Разве я знал, куда попал, когда из плена "добровольно" поступил в команду СД? Только через месяц узнал. Желание выжить, а также узнать, что же это за сила, которая смогла сломать советскую власть (тогда казалось именно так), и привело меня к падению, а потом немцы окончательно связали с собой одной веревкой...
Только я лично никого не убивал, не истязал. Это наговоры. Зачем мне это было делать, если под моим началом столько людей? Уже за то, что я ими командовал, я больше, чем они, заслуживаю высшей меры. Какой мне смысл теперь отрицать?.."
* * *
Знал, хорошо знал Муравьев Р. А. законы - высшее как-никак образование! - и когда писал это, учитывал, что самые тяжелые его признания - не самые для него опасные, пока не будет установлено, что он лично убивал, лично истязал. А от этого он уходил в своих признаниях как умел, как мог...
* * *
Муравьева Р. А. в 1945 году выслали из Франции, отправили вместе с другими власовцами и бандеровцами "домой" - туда, где о них не забыли. Помнят о них и те, кто сейчас пишет о "борцах за свободную Россию, Украину, Белоруссию, подло преданных Западом", о "жертвах Ялты".
Так палачей превращают в жертвы...
Разговор умершего бога с проституткой
О н а. Что означают все эти часы, господи? Или это какая эмблема, знак? Собираешь старые часы и развешиваешь среди звезд.
О н. Ты снова пришла, женщина! Спасибо, добрая душа. Я тебе кажусь старым часовщиком? "И времени больше не будет..." Это все иконы времени, они остались - музей, назовем это так. От потопа - водяные, от сотворения планет - солнечные, от сотворения вселенной - эти, с черными дырами там, где привыкли видеть цифры...
О н а. Значит, они вместо икон здесь?
О н. Не вешать же мне свои портреты! Ни у кого нет такой коллекции, правда ведь? Песочные, механические, электронные, атомные... А эти, знаешь, какие? Расщепляют время и секунду растягивают на многие годы. Об их существовании человек догадывается, но видит их обычно лишь в самые последние свои мгновения, перед концом. Потому что и дальше жить в полусне, как вы живете, уже некогда.
О н а. Одного только петуха здесь нет. Меня в моей деревне петух будил. В окно заглядывал - одним, другим глазом, сердито так, такой желтый.
О н. Ему здесь было бы одиноко, живому.
О н а. Ты об этом снова... Будто бы ты можешь умереть на самом деле!
О н. Это не я говорю. Помнишь, как радовался твой студент: "Боги умерли! вперед, высшие люди! Умерли боги - пришло время сверхчеловека!"{4}
О н а. Ты тоже считаешь, что я повинна в его безумии. Я столько раз об этом читала... Вернее, мне зачитывали - добрые люди не пропустят, покажут! Не слишком ли много на мои слабые плечи? И жестоко.
О н. Ты подошла, ты погладила его по щеке, а он убежал, а потом все-таки вернулся... Так и было на самом доле?
О н а. Да, вернулся, отыскал меня. Я его предупредила о своей болезни. Потому что увидела, что он меня любит. Представляешь - меня!
О н. Значит, он был ужасно одинок, ужасно! Есть у меня знакомый, он пишет...
О н а (не слушая). Значит, все-таки я, во всем одна я повинна! В безумии его, а значит, и всех.
О н. Я этого не говорил, женщина. Есть у меня знакомые и среди историков. Приходилось слушать их громкие споры. Так вот, твой бедняга студент лишь помог болезни определиться. Он лишь выразил красиво - и, может, это главный грех его! - совратительно красиво прояснил то, что происходит в мире. И тем самым повесил вину времени себе на шею... (Хорошо умеют иногда писать мои знакомые.) Ничего не скажешь, и он владел словом, твой огнепоклонник, антихристианин: "Отвратить свой взор от себя захотел Творец и создал мир..." Да, имел буквы, как он выражался, "чтобы и слепые их видели". Слепых оказалось даже больше, чем он мог рассчитывать, когда звал действовать ножом. Во имя "новой любви" к человеку! "Слабые и неудачники должны погибнуть... И им должно еще помочь в этом. Что вреднее всякого порока? - деятельное сострадание..." Тщеславное зеркало - вот кто твой велеречивец! "Смотрите, люди, как я вас беспощадно отражаю! А для этого - смотрите на меня". На меня - в этом вся штука! "Знать вас не желаю, презираю вас, ничтожества, смотрите, смотрите, как я вас знать не хочу! Сюда, на меня, в меня смотритесь!" Густо же вас на этом замесили - на злом, не добром тщеславии. Унизить - чтобы возвыситься!
О н а. А мне он показался таким добрым и сострадательным, похожим на женщину. Глаза, как у больного ребенка. Я у него первая была, я сразу поняла.
О н. Первая женщина, и сразу это! Можно обидеться, рассердиться на целый мир.
О н а. Я даже денег не взяла. Зачем он не ушел, вернулся, господи, я же предупреждала его?
О н. Свое хотение поставил превыше всего. Это с вами бывает. Нет, я в высоком, в бытийном смысле!..
О н а. А потом, я видела на фотографиях, он стал носить эти противные усы. Такие были у солдат, что поймали меня на отцовском лугу и затащили в лес. Они все лошадьми воняли. Вот они и заразили.
О н. Они - тебя, ты - его.
О н а. А он - всех?
О н. Мы с тобой уже говорили, не так все просто. Вот у меня физик есть знакомый, так он предлагал такую модель...
О н а (не слушая, о своем). Если моя вина, так не с меня же началось. А кто-то и тех солдат...
О н. "В начале было Слово, и Слово было Бог..." - так, кажется, у Иоанна? Но сына зову в свидетели: не того я хотел! Я вообще ничего не планировал, не задумывал. Твой студент угадал: я не из глины создал вас из вдохновения! Вы удались мне в особенно счастливый миг. Такого не бывало до, не повторилось после. Может быть, и впрямь стало одиноко и захотелось иметь равного себе. Вот вы все в небо всматриваетесь, по-вашему, Космос. С первого дня своего. Даже подпрыгиваете от нетерпения. Как дети, все хотите убедиться, что вы не одни, не одиноки. И вас очень обидела бы догадка, что вы могли и не возникнуть. Даже моего хотения или нехотения было недостаточно. Нужна была та минута, озарение.
О н а. Кажется, ты жалеешь уже о своей удаче, господи? Да, мы жестокие и неблагодарные дети. Но ты же мог и подрисовать свое творение, подправить.
О н. Исправлять, улучшать вдохновение? Доделывать, переделывать. "С холодным носом" - как любит выражаться один мой знакомый режиссер! Которому никак не удается воплотить свое вдохновение. Потому что другие о вдохновении заранее знают все. У меня комитета по делам вдохновения не имеется. Ну, а если серьезно, так ведь я отдал вам все: и тот инструмент, которым вас сотворил, Природу. Продолжайте, заканчивайте. И самих себя тоже. И вы черт знает что смогли, сумели - нельзя не поражаться! Планету, которая вам был" дана на вырост, сделали маленькой. Хоть начинали, как муравьи. Физик, тот самый, как-то вывел - специально для меня! - формулу исторической энергии, разрушительно возрастающей... Тут уж впору действительно вмешаться, "из Космоса" посылать сигналы: холодно, холодно... тепло, тепло!.. Жарко! А какими я вас видел вначале, как жалко вас было порой, когда человек уступал всякому, у кого клыки и когти. Подальше от саблезубых и поближе к смирным, как коровы, динозаврам! (Впрочем, эти прошли по земле раньше.) Скромно пользовались тем, что уже завоняло и не привлекает никого. Вас было так мало в большом, в огромном мире, что себе подобных убивать - на это разума еще не хватало.
О н а. Но Каин?..
О н. Это позже, гораздо позже. Когда человек познал радость наслаждения властью и жестокостью.
О н а. Почему же, почему? Это обязательно, Отец?
О н. Хотелось бы верить, что не обязательно. Но мне труднее - больше помню. Я все помню! Как бы не пришлось и человека - уже мне! - вносить в Красную книгу! И еще неизвестно, по чьим формулам - физиков или поэтов, вроде твоего студента - Землю взорвут...
О н а. А значит, нельзя нас оставлять одних.
О н. Не все так считают. Студент твой лучше знал людей. "Бог, который все видел, даже человека: этот Бог должен умереть! Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил!"
О н а. Я женщина и я особенно чувствую, как тяжело человеку одному.
О н. Кто знает, возможно, мне действительно не хватило твердости до конца. Или любви. Тоже до конца. Не знаю. Как у моего знакомого хирурга. Нужно было сделать операцию, а он - самый крупный специалист - отказался. Не решился. Перепоручил. Ведь на столе лежал его сын. Это не жестокость, поверь, женщина, это другое что-то.
О н а. Я знаю. Это любовь. И что, сын умер?
О н. Умер отец!.. Ну, я, кажется, делаюсь высокопарным. Да, у него все прошло благополучно. А у меня... Увы мне! Я устал миловать!.. Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски!.. Устал я! Враждуйте, народы, но трепещите!.. Вооружайтесь, но трепещите!.. Будут жечь оружие, а спасения не будет!.. И сломлю гордое упорство ваше, и небо ваше...
О н а. Теперь ты страшен мне! Не узнаю твоего голоса, лица.
Он. Небо ваше сделаю, как железо, и землю вашу, как медь... Мясо будете есть, пока не пойдет оно из ноздрей ваших!.. Ибо господь, бог ваш, есть огнь поядающий, бог ревнитель...
О н а. Ты ли здесь сейчас, господи?
О н. А потом пришел он. И воздвиг арку мира между мной и вами. В облаке гнева явилась радуга. Жалость к вам - жестоким. Сострадание - к безжалостным. И это пересилило даже к отцу любовь, веру в обязательную его справедливость. Он возжелал - на глазах у отца! - перетерпеть ваши муки. Мне в укор: "Не делай другим, чего не пожелал бы себе - сыну своему!" Вот как против меня поставил мою же заповедь. Каплю за каплей испил, со страхом, с человеческим страхом: "Отче мой! если не может чаша сия миновать меня..." Через собственную, через родную боль я ощутил, каково и вам - да, недобрым, да, жестоковыйным, но от самих себя и страдающим. Я в ад спустился - к сыну. Впервые вошел туда. И ад широко раскрылся, чтобы уловить бога. И ада не стало: весь смысл ада - в боголишенности. Не стало адского огня. И бога прежнего - опоясанного огнем и гневом - не стало. В ваши руки отдана судьба ваша. И огнь поядающий - в ваши руки. Ну, чья десница тяжелее? Бога небесного или божков земных? Я, кажется, нехорошо злорадствую!.. Но как тут удержаться? Назовите мне жертвоприношения, каких не возродили они! Отцы детей, дети родителей отдают на заклание идолам. Которых сами потом низвергают. Чтобы освободить место для новых?..
О н а. Господи, у меня не такие ноги, чтобы шагать за тобой с вершины на вершину - по притчам твоим.
О н. Неужели нужно быть распятым, чтобы тебя услышали? Или огнем опоясанный должен вернуться я?
О н а. Пожалей их!
О н. А вы, вы хотя бы испугайтесь! Пока не поздно.
О н а. В них твое дыхание.
Он. Хочешь сказать: они такие, какими из моих рук вышли. Но я уже говорил. А один физиолог попытался мне и научно разъяснить результат моего вдохновения - феномен человека. Оказывается, в зверюшек я вложил их самих. И ничего больше. Они изначально равны себе. А человек равен тому, что из него еще сделают. Условия сделают и другие люди. В волке заложен "волк", в овце запрограммирована (как выражаются мои знакомые) "овца", и они ролями не поменяются. Как это происходит у вас - палачи и жертвы!.. Ни при каких условиях. Из нормального кузнечика всегда получится кузнечик, из воробья воробей, из тигра - тигр. Не то, совсем не то человек! Если его вырастят обезьяны, будет обезьяна, хотя и в человеческом обличье. Если волчица вскормит своим молоком и воспитает, будет волк. Пустота, которую я, оказывается, оставил в человеке, может заполниться чем угодно. Я лишь сосуд изваял - особенный, не могу не гордиться! - и вручил вам. Сами собой наполняйтесь. Всем, что накопили, накoпите. Друг другом наполняйте себя. Собою - других. Род ваш неделим. В тебе все, и в каждом ты. Сами себя делающие, творящие - вот кто такие люди!
О н а. Но мы так хотим счастья! Больше всего. Все хотят счастья.
О н. Хотят все. Но почему же так часто - это я у себя спрашиваю желание и обещание добра кончаются злом? Даже крест, на котором умер мой сын во имя любви, сумели превратить в символ раздора, ненависти.
О н а. Кончится тем, что ты нас возненавидишь!
О н. Даже у богов есть свой ад - это их любовь к людям! Тут прав студент твой... О, если бы я знал, перед кем стать на колени! Если бы знал, перед кем. Просить, молить: не загубите случайное и лучшее мое творение! Не сотрите живые письмена! Никто не сможет - и я тоже не смогу! - повторить. Никогда больше. Я молить готов!..
О н а. Господи, что ты сделал? Господи! Что со мной теперь будет, с нами? Ты меня - такую! меня! - поцеловал! В самые губы. Совсем обезумеет мир. Что ты сделал, зачем? Я же предупреждала!.. И его тоже. Что вы делаете с собой, несчастные? Что вы делаете, проклятые!
По направлению к центральной усадьбе деревни Борки
Доктор Оскар Пауль Дирлевангер, год рождения 1895, Вюрцбург, родители - Август Дирлевангер и Паулина Херлингер.
Член партии с 1932 года, в СС принят в 1940-м, в 1942-м штурмбанфюрер, командир спецбригады, 1943-м - оберштурмфюрер СС, 1944-м штандартенфюрер СС, в конце 1944-го - оберфюрер, командир эсэсовской дивизии, уничтожавшей восставшую Варшаву.
Рост выше среднего, глаза голубые, волосы белые, нос тонкий, образование университетское, коммерческое, вероисповедание христианское, особых примет нет.
Выезжая из деревни, где его солдаты и новички "иностранцы" бросились по дворам, по хатам, Дирлевангер уже не помнил о тех, кто там сейчас работает и кого убивают. Хватает у него и других забот, мыслей. Сидящий рядом с водителем штурмфюрер Муравьев молчит и неподвижно смотрит вперед, умеет не мешать, когда шеф не в настроении. Этот азиат с широким носом и тонкими губами знает, как себя вести. Ненавязчив, но всегда под рукой. Такт и понимание дистанции у него есть. Но все равно Дирлевангер уже принял решение. Слишком значительные фигуры участвуют в тайной игре, возне вокруг Оскара Дирлевангера, и тут уж не жалуйтесь, если кому-то будет плохо. На то он и "дублер" - русский дублер командира специального батальона, - чтобы делить и неприятности своего шефа. А если надо, то и "козлом" быть. Тем самым, в которого русские бросают все шишки.
И там, в деревне, когда рассматривал шеренгу новичков и слушал штурмфюрера Муравьева, его инструктаж, думал не о них, а о письме партайгеноссе Фридриха, сочинял мысленно ответ, умелый, предусмотрительный ответ. Написать и отправить завтра же. Отличная идея: изложить как бы в дружеской болтовне все обстоятельства и расставить акценты-ловушки таким образом, чтобы письмом сразу заинтересовались в цензуре и подали его выше, как можно выше. Уж там-то поймут! Ничего нет хуже, как иметь дело со средним, а не с высшим звеном. Сверху гром-молния ударить может, но зато там и не боятся брать на себя ответственность. Там юмор понимают, не то что эти безликие чиновники! И там нет предрассудков старонемецких. Упомянуть в письме имя рейхсфюрера Гиммлера таким образом, чтобы узрели намек на личное знакомство и общую тайну, но и вроде бы двусмысленность. Сразу подадут наверх. А рейхсфюрер, возможно, помнит, как однажды уже протянул руку помощи безвестному старому бойцу партии Оскару Дирлевангеру. Должны, наконец, понять, что тут не рядовой случай, а все та же и очень опасная практика: сведение трусливых чиновничьих счетов с настоящими революционерами национал-социализма) В конце концов, все держится на немногих людях, близких по духу, и сама пирамида государства. Высший государственный интерес - сохранять дух национал-социализма, а он в старых бойцах. Уже был случай, когда рейхсфюрер простер грозную и спасительную руку. А ведь тогда Дирлевангер даже не был принят в СС. Все не могли забыть, что он ветеран СА, что близко стоял к Рему. Глупый и храбрый, доверчивый капитан, сколько репутаций и жизней увлек он за собой в могилу. Но Дирлевангер никогда не бросал вслед ему камни, как это спешили делать другие. Потому и раздули историйку с девочками-малолетками. Ах, как вдруг всем стало не по себе от "страшных" слов: развращение лиц моложе четырнадцати! Но попало это дело на глаза рейхсфюреру Гиммлеру, и сразу мрак озарился человеческой усмешкой понимания: "Смотри, какой браконьер!" Свет и воздух ворвались в канцелярии - "Параграф 176, абзац 1 - за совращение, развращение..." - сразу все потеряло грозное значение, одно живое слово поставило на место все и всех. Стали повторять тоже с пониманием: "Ах, это тот браконьер?.." И вместо тюрьмы, лагеря легендарный авиаполк "Кондор", Испания! А теперь снова зашевелились, подбираются, подползают. Снова пытаются отнять у Германии еще одного ветерана движения. Ненавидят и боятся "плебеев". Это они в свое время натравили фюрера на штурмовиков, на Рема, боялись, что рейхсвер - армия станет действительно народной, а вчерашние обер-лейтенанты, капитаны выметут из штабов всю генеральскую рухлядь. Теперь, когда побеждаем, они тоже активисты, научились руку выбрасывать, тянут старательно! Поверх голов старых бойцов стараются дотянуться до фюрера.
- Я принесу горячий, - сказала, почему-то глядя на Муравьева, белозубо улыбаясь. Совсем как Берта.
* * *
Две шеренги, немцы и новички "иностранцы", застыли от испуганно громкой команды молоденького немецкого офицера. Из-за близкого кустарника следом за бронетранспортером показался черный "опель" штурмбанфюрера. С этого момента время жизни и смерти поселка Пролетарский - трехсот шести человек, которые никогда не слышали и не услышат имени Оскара Дирлевангера - зависело от того, как скоро он доедет, выберется из машины при своих длинных, как у насекомого, тонких ногах и когда, переждав инструктаж офицера, наставление новичкам карателям, даст команду приступать...
Из показаний Майданова Михаила Васильевича - родом из деревни Ольговка Киреневского района Курской области (продолжение):
"Каждый немец предложил стоящему за ним "иностранцу" следовать к дому. Когда около каждого дома встали по два человека, немец и наш, то офицер дал команду зайти в дома. Я вместе с немцем зашел в пятый или шестой дом, а всего в этой деревне было двадцать пять или тридцать домов. В дом я вошел первым и увидел сидящих за столом старика и старушку в возрасте семидесяти лет, и рядом с ними сидел парень лет пятнадцати. Немец мне сказал "стреляй" и показал рукой на сидящих за столом людей. Я из своей винтовки сделал три выстрела, в каждого по одному выстрелу. Стрелял я в упор, и они упали на пол. После моих выстрелов дал по ним очередь немец и сказал "капут".
* * *
Из показаний Грабовского Феодосия Филипповича - уроженца деревни Грабовка Винницкой области (продолжение):
"После того как мы сошли с машины и построились, Дирлевангер через переводчика нам поставил задачу, что мы обязаны заходить в дома, всех расстреливать, а дома сжигать, что нами было и выполнено. Все каратели взвода по одному, с одним или двумя немцами стали заходить в дома..."
* * *
1946 год. Ответы на суде немецкого солдата Ганса Йозефа Хехтля австрийца, уроженца города Сан-Пельтен, бывшего ефрейтора 718-то полевого учебного полка.
О т в е т. Теперь, конечно, я знаю, что это нехорошо...
В о п р о с. Когда была вторая карательная экспедиция против партизан?
О т в е т. Вторая операция против партизан была проведена в 1943 году, в феврале месяце, между Полоцком и станцией Оболь. Во время операции я лично поджег 40 домов и 280 человек расстрелял. Всего наш взвод расстрелял более 2000 человек мирного населения... Я неправильно делал, но, если бы я не выполнил приказ, меня бы наказали.
В о п р о с. О чем вы думали, когда стреляли мирных людей?
О т в е т. Я ни о чем не думал.
Вопрос. Сколько вам было лет тогда?
О т в е т. Восемнадцать.
* * *
Из показаний Иванова Афанасия Артемьевича - уроженца деревни Скриплица Кировского района Могилевской области:
"Немцы и мы стояли полукольцом у ямы, в которой находились мирные граждане деревни Вязень и Селец Кличевского района, и стреляли в них из имевшегося у нас оружия. У меня лично в то время была винтовка. У Ворончукова Демьяна и Романовича Владимира ручные пулеметы, у Барчика Августа, Ананича, Изоха Василия и Борисенко Архипа Петровича автоматы..."
* * *
Хильченко Павел Иосифович - уроженец деревни Прутики Чернобаевского района Черкасской области:
"...Около сруба в деревне Маковье находились немецкие офицеры Сальски и Роберт - имя это или фамилия, я не знаю. И еще другие немцы. Сальски приказал открыть огонь по людям, которых загнали в сруб недостроенного дома. Сальски умел разговаривать по-русски и давал команды на русском языке. Я установил ручной пулемет на ножки против проема для дверей в срубе, метрах в десяти от него, и мы открыли огонь... Немецкие и офицеры, и командиры взводов стреляли в людей из автоматов. Тупига через окно. Это я помню, потому что еще боялся, как бы он сюда не завернул свой пулемет, потому что он стрелял в боковое окно".
* * *
Из показаний Карасева Григория Семеновича - уроженца деревни Неговля Кировского района Могилевской области:
"Я зашел в один дом и увидел в первой его половине убитых женщину и мужчину. Проходя во вторую половину, я увидел люльку, подвешенную на веревке к потолку, в которой лежал ребенок в возрасте примерно одного года. Был ли это мальчик или девочка, я не разобрался, выстрелил в упор из винтовки и убил его".
* * *
Из показаний Багрия Мефодия Карповича - родом из села Михайловка Полтавского района:
"Мне хорошо помнится такой случай. Я проходил по деревне, называлась она, кажется, Нивка, и я видел немца, который нес мальчика лет шести-семи, держа его за рубашку, а затем три раза его о землю ударил и убил".
Его же показания:
"Парень лет, может, десяти вцепился немцу в ремень. "За что убил маму?" Тогда я выстрелил. А немец снял с кровати грудного ребенка с подушкой и положил на пол. Поднес ствол винтовки к самому лицу и выстрелил. И приказал вытаскивать тех, кто под кроватью..."
* * *
Бывший каратель Силин Александр Иванович - уроженец деревни Точище Кличевского района Могилевской области:
"Когда возвращались из Борок домой, кто-то из карателей рассказал, что Русецкий Андрей расстрелял по приказанию Иванова Афанасия целую семью. Тогда же все смеялись, что, когда Русецкий расстреливал людей, у него тряслись руки".
* * *
Из письма-заявления Муравьева Ростислава Александровича (после приговора к расстрелу):
"В этом письме речь не обо мне, а о моей семье и моих родственниках.
2 сентября 1945 года я добровольно возвратился из Франции и в Советской зоне явился в контрразведку, считая, что моя фамилия и мои преступления ей известны. Но на меня, к сожалению, посмотрели с изумлением. Обо мне не знали. Тогда я поставил перед собой цель - наказать себя, но так, чтобы можно было трудом доказать правительству: мои преступления перед Родиной совершены не из ненависти к советской власти, а от растерянности в начале войны, от страха перед голодной смертью и возмездием со стороны карательных органов, из-за трусости перед смертью в момент пленения. Наговорил на себя "достаточно", судом был приговорен к 15 годам лагерей и направлен на шахты.
Никогда никому (а тем более семье, родственникам) я не рассказывал о своих преступлениях и думал, честно говоря, что уже не придется.
Я вас очень прошу, не предавайте огласке через газеты, радио, телевидение и другие каналы информации о предстоящем процессе.
Вся моя семья и родственники - истинные труженики и порядочные люди, в лучшем смысле этого слова. Я преступник, в 1945 году наказал сам себя (к сожалению, недостаточно), а в 1971 году объективно выходит так, что больше наказывается моя семья. Машина "Волга", гараж и 4,5 тысячи денег - это принадлежит моей жене. Тем более что в 1945 году у меня уже была конфискация. Таких женщин, как моя жена, не так уж много на Руси, будьте милосердны к ней. Она, интеллигентная женщина, врач-гинеколог, добровольно приехала ко мне на поселение, самоотверженно разделив трудности, переживаемые мужем.
Я каким-то образом оказался среди них уродом, так пусть же весь мой позор падет только на меня.
Будучи в плену, я во многом заколебался и считал, что навсегда потерял Родину. Я был совершенно обессилен и убит. Уже тогда я считал себя преступником и не понимал, почему так случилось. Я не могу точно сказать, почему оказался в стане врага. У меня не хватило сил сопротивляться, и я стал врагом по стечению обстоятельств. Всему виной война. Попав в плен, я считал себя конченым, потерянным для страны человеком. Я пошел на службу к немцам, т. к. у меня, как и у других военнопленных, было одно желание выйти из лагеря. Меня преследовала мысль - выжить, только выжить".
* * *
Да, желание "выйти из лагеря" было у всех военнопленных. И они бежали из плена - тысячи, пополняя ряды партизан, советских, французских, югославских, словацких, норвежских. А сколько было убито или затравлено овчарками - кого настигли при побеге. И все они оставались солдатами армии непокорившихся, несломленных.
Тем же, кто, подобно Муравьеву, или Мельниченко, или Белому, искал путь к воле через предательство, потом было страшно оглянуться на собственную жизнь...
Страшно и Муравьеву, но он привычно продолжает жалеть себя. Не тех, кого убивал, убил, а себя...
* * *
"Все происшедшее со мной в 1942 - 1944 годах я расцениваю как большое горе, причиненное Родине, а также мне и моей семье... Я не стараюсь защитить себя, однако я хочу сказать, что мы сейчас не такие, какими были тридцать лет назад... Но, несмотря на все это, я считаю, что ко мне должна быть применена высшая мера наказания. Только прошу не обижать мою семью и не конфисковать имущества.
Я не отрицаю своей вины, не прошу снисхождения, но не могу принять на свой счет ряд преступлений. Я занимался укомплектованием кадров, т. е. рекомендовал офицеров и унтер-офицеров, устройством семей полицейских, конфликтами между немцами и русскими - был просто офицером связи.
Я предал свою Родину, я изменник, я подлец, но я был солдат в стане врага, а не изверг и палач!..
В то время я был, в основном, солдатом, которому была противна такая жизнь, я лез всюду, где меня могли убить, но, к сожалению, пуля не нашла меня тогда.
Разве я знал, куда попал, когда из плена "добровольно" поступил в команду СД? Только через месяц узнал. Желание выжить, а также узнать, что же это за сила, которая смогла сломать советскую власть (тогда казалось именно так), и привело меня к падению, а потом немцы окончательно связали с собой одной веревкой...
Только я лично никого не убивал, не истязал. Это наговоры. Зачем мне это было делать, если под моим началом столько людей? Уже за то, что я ими командовал, я больше, чем они, заслуживаю высшей меры. Какой мне смысл теперь отрицать?.."
* * *
Знал, хорошо знал Муравьев Р. А. законы - высшее как-никак образование! - и когда писал это, учитывал, что самые тяжелые его признания - не самые для него опасные, пока не будет установлено, что он лично убивал, лично истязал. А от этого он уходил в своих признаниях как умел, как мог...
* * *
Муравьева Р. А. в 1945 году выслали из Франции, отправили вместе с другими власовцами и бандеровцами "домой" - туда, где о них не забыли. Помнят о них и те, кто сейчас пишет о "борцах за свободную Россию, Украину, Белоруссию, подло преданных Западом", о "жертвах Ялты".
Так палачей превращают в жертвы...
Разговор умершего бога с проституткой
О н а. Что означают все эти часы, господи? Или это какая эмблема, знак? Собираешь старые часы и развешиваешь среди звезд.
О н. Ты снова пришла, женщина! Спасибо, добрая душа. Я тебе кажусь старым часовщиком? "И времени больше не будет..." Это все иконы времени, они остались - музей, назовем это так. От потопа - водяные, от сотворения планет - солнечные, от сотворения вселенной - эти, с черными дырами там, где привыкли видеть цифры...
О н а. Значит, они вместо икон здесь?
О н. Не вешать же мне свои портреты! Ни у кого нет такой коллекции, правда ведь? Песочные, механические, электронные, атомные... А эти, знаешь, какие? Расщепляют время и секунду растягивают на многие годы. Об их существовании человек догадывается, но видит их обычно лишь в самые последние свои мгновения, перед концом. Потому что и дальше жить в полусне, как вы живете, уже некогда.
О н а. Одного только петуха здесь нет. Меня в моей деревне петух будил. В окно заглядывал - одним, другим глазом, сердито так, такой желтый.
О н. Ему здесь было бы одиноко, живому.
О н а. Ты об этом снова... Будто бы ты можешь умереть на самом деле!
О н. Это не я говорю. Помнишь, как радовался твой студент: "Боги умерли! вперед, высшие люди! Умерли боги - пришло время сверхчеловека!"{4}
О н а. Ты тоже считаешь, что я повинна в его безумии. Я столько раз об этом читала... Вернее, мне зачитывали - добрые люди не пропустят, покажут! Не слишком ли много на мои слабые плечи? И жестоко.
О н. Ты подошла, ты погладила его по щеке, а он убежал, а потом все-таки вернулся... Так и было на самом доле?
О н а. Да, вернулся, отыскал меня. Я его предупредила о своей болезни. Потому что увидела, что он меня любит. Представляешь - меня!
О н. Значит, он был ужасно одинок, ужасно! Есть у меня знакомый, он пишет...
О н а (не слушая). Значит, все-таки я, во всем одна я повинна! В безумии его, а значит, и всех.
О н. Я этого не говорил, женщина. Есть у меня знакомые и среди историков. Приходилось слушать их громкие споры. Так вот, твой бедняга студент лишь помог болезни определиться. Он лишь выразил красиво - и, может, это главный грех его! - совратительно красиво прояснил то, что происходит в мире. И тем самым повесил вину времени себе на шею... (Хорошо умеют иногда писать мои знакомые.) Ничего не скажешь, и он владел словом, твой огнепоклонник, антихристианин: "Отвратить свой взор от себя захотел Творец и создал мир..." Да, имел буквы, как он выражался, "чтобы и слепые их видели". Слепых оказалось даже больше, чем он мог рассчитывать, когда звал действовать ножом. Во имя "новой любви" к человеку! "Слабые и неудачники должны погибнуть... И им должно еще помочь в этом. Что вреднее всякого порока? - деятельное сострадание..." Тщеславное зеркало - вот кто твой велеречивец! "Смотрите, люди, как я вас беспощадно отражаю! А для этого - смотрите на меня". На меня - в этом вся штука! "Знать вас не желаю, презираю вас, ничтожества, смотрите, смотрите, как я вас знать не хочу! Сюда, на меня, в меня смотритесь!" Густо же вас на этом замесили - на злом, не добром тщеславии. Унизить - чтобы возвыситься!
О н а. А мне он показался таким добрым и сострадательным, похожим на женщину. Глаза, как у больного ребенка. Я у него первая была, я сразу поняла.
О н. Первая женщина, и сразу это! Можно обидеться, рассердиться на целый мир.
О н а. Я даже денег не взяла. Зачем он не ушел, вернулся, господи, я же предупреждала его?
О н. Свое хотение поставил превыше всего. Это с вами бывает. Нет, я в высоком, в бытийном смысле!..
О н а. А потом, я видела на фотографиях, он стал носить эти противные усы. Такие были у солдат, что поймали меня на отцовском лугу и затащили в лес. Они все лошадьми воняли. Вот они и заразили.
О н. Они - тебя, ты - его.
О н а. А он - всех?
О н. Мы с тобой уже говорили, не так все просто. Вот у меня физик есть знакомый, так он предлагал такую модель...
О н а (не слушая, о своем). Если моя вина, так не с меня же началось. А кто-то и тех солдат...
О н. "В начале было Слово, и Слово было Бог..." - так, кажется, у Иоанна? Но сына зову в свидетели: не того я хотел! Я вообще ничего не планировал, не задумывал. Твой студент угадал: я не из глины создал вас из вдохновения! Вы удались мне в особенно счастливый миг. Такого не бывало до, не повторилось после. Может быть, и впрямь стало одиноко и захотелось иметь равного себе. Вот вы все в небо всматриваетесь, по-вашему, Космос. С первого дня своего. Даже подпрыгиваете от нетерпения. Как дети, все хотите убедиться, что вы не одни, не одиноки. И вас очень обидела бы догадка, что вы могли и не возникнуть. Даже моего хотения или нехотения было недостаточно. Нужна была та минута, озарение.
О н а. Кажется, ты жалеешь уже о своей удаче, господи? Да, мы жестокие и неблагодарные дети. Но ты же мог и подрисовать свое творение, подправить.
О н. Исправлять, улучшать вдохновение? Доделывать, переделывать. "С холодным носом" - как любит выражаться один мой знакомый режиссер! Которому никак не удается воплотить свое вдохновение. Потому что другие о вдохновении заранее знают все. У меня комитета по делам вдохновения не имеется. Ну, а если серьезно, так ведь я отдал вам все: и тот инструмент, которым вас сотворил, Природу. Продолжайте, заканчивайте. И самих себя тоже. И вы черт знает что смогли, сумели - нельзя не поражаться! Планету, которая вам был" дана на вырост, сделали маленькой. Хоть начинали, как муравьи. Физик, тот самый, как-то вывел - специально для меня! - формулу исторической энергии, разрушительно возрастающей... Тут уж впору действительно вмешаться, "из Космоса" посылать сигналы: холодно, холодно... тепло, тепло!.. Жарко! А какими я вас видел вначале, как жалко вас было порой, когда человек уступал всякому, у кого клыки и когти. Подальше от саблезубых и поближе к смирным, как коровы, динозаврам! (Впрочем, эти прошли по земле раньше.) Скромно пользовались тем, что уже завоняло и не привлекает никого. Вас было так мало в большом, в огромном мире, что себе подобных убивать - на это разума еще не хватало.
О н а. Но Каин?..
О н. Это позже, гораздо позже. Когда человек познал радость наслаждения властью и жестокостью.
О н а. Почему же, почему? Это обязательно, Отец?
О н. Хотелось бы верить, что не обязательно. Но мне труднее - больше помню. Я все помню! Как бы не пришлось и человека - уже мне! - вносить в Красную книгу! И еще неизвестно, по чьим формулам - физиков или поэтов, вроде твоего студента - Землю взорвут...
О н а. А значит, нельзя нас оставлять одних.
О н. Не все так считают. Студент твой лучше знал людей. "Бог, который все видел, даже человека: этот Бог должен умереть! Человек не выносит, чтобы такой свидетель жил!"
О н а. Я женщина и я особенно чувствую, как тяжело человеку одному.
О н. Кто знает, возможно, мне действительно не хватило твердости до конца. Или любви. Тоже до конца. Не знаю. Как у моего знакомого хирурга. Нужно было сделать операцию, а он - самый крупный специалист - отказался. Не решился. Перепоручил. Ведь на столе лежал его сын. Это не жестокость, поверь, женщина, это другое что-то.
О н а. Я знаю. Это любовь. И что, сын умер?
О н. Умер отец!.. Ну, я, кажется, делаюсь высокопарным. Да, у него все прошло благополучно. А у меня... Увы мне! Я устал миловать!.. Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски!.. Устал я! Враждуйте, народы, но трепещите!.. Вооружайтесь, но трепещите!.. Будут жечь оружие, а спасения не будет!.. И сломлю гордое упорство ваше, и небо ваше...
О н а. Теперь ты страшен мне! Не узнаю твоего голоса, лица.
Он. Небо ваше сделаю, как железо, и землю вашу, как медь... Мясо будете есть, пока не пойдет оно из ноздрей ваших!.. Ибо господь, бог ваш, есть огнь поядающий, бог ревнитель...
О н а. Ты ли здесь сейчас, господи?
О н. А потом пришел он. И воздвиг арку мира между мной и вами. В облаке гнева явилась радуга. Жалость к вам - жестоким. Сострадание - к безжалостным. И это пересилило даже к отцу любовь, веру в обязательную его справедливость. Он возжелал - на глазах у отца! - перетерпеть ваши муки. Мне в укор: "Не делай другим, чего не пожелал бы себе - сыну своему!" Вот как против меня поставил мою же заповедь. Каплю за каплей испил, со страхом, с человеческим страхом: "Отче мой! если не может чаша сия миновать меня..." Через собственную, через родную боль я ощутил, каково и вам - да, недобрым, да, жестоковыйным, но от самих себя и страдающим. Я в ад спустился - к сыну. Впервые вошел туда. И ад широко раскрылся, чтобы уловить бога. И ада не стало: весь смысл ада - в боголишенности. Не стало адского огня. И бога прежнего - опоясанного огнем и гневом - не стало. В ваши руки отдана судьба ваша. И огнь поядающий - в ваши руки. Ну, чья десница тяжелее? Бога небесного или божков земных? Я, кажется, нехорошо злорадствую!.. Но как тут удержаться? Назовите мне жертвоприношения, каких не возродили они! Отцы детей, дети родителей отдают на заклание идолам. Которых сами потом низвергают. Чтобы освободить место для новых?..
О н а. Господи, у меня не такие ноги, чтобы шагать за тобой с вершины на вершину - по притчам твоим.
О н. Неужели нужно быть распятым, чтобы тебя услышали? Или огнем опоясанный должен вернуться я?
О н а. Пожалей их!
О н. А вы, вы хотя бы испугайтесь! Пока не поздно.
О н а. В них твое дыхание.
Он. Хочешь сказать: они такие, какими из моих рук вышли. Но я уже говорил. А один физиолог попытался мне и научно разъяснить результат моего вдохновения - феномен человека. Оказывается, в зверюшек я вложил их самих. И ничего больше. Они изначально равны себе. А человек равен тому, что из него еще сделают. Условия сделают и другие люди. В волке заложен "волк", в овце запрограммирована (как выражаются мои знакомые) "овца", и они ролями не поменяются. Как это происходит у вас - палачи и жертвы!.. Ни при каких условиях. Из нормального кузнечика всегда получится кузнечик, из воробья воробей, из тигра - тигр. Не то, совсем не то человек! Если его вырастят обезьяны, будет обезьяна, хотя и в человеческом обличье. Если волчица вскормит своим молоком и воспитает, будет волк. Пустота, которую я, оказывается, оставил в человеке, может заполниться чем угодно. Я лишь сосуд изваял - особенный, не могу не гордиться! - и вручил вам. Сами собой наполняйтесь. Всем, что накопили, накoпите. Друг другом наполняйте себя. Собою - других. Род ваш неделим. В тебе все, и в каждом ты. Сами себя делающие, творящие - вот кто такие люди!
О н а. Но мы так хотим счастья! Больше всего. Все хотят счастья.
О н. Хотят все. Но почему же так часто - это я у себя спрашиваю желание и обещание добра кончаются злом? Даже крест, на котором умер мой сын во имя любви, сумели превратить в символ раздора, ненависти.
О н а. Кончится тем, что ты нас возненавидишь!
О н. Даже у богов есть свой ад - это их любовь к людям! Тут прав студент твой... О, если бы я знал, перед кем стать на колени! Если бы знал, перед кем. Просить, молить: не загубите случайное и лучшее мое творение! Не сотрите живые письмена! Никто не сможет - и я тоже не смогу! - повторить. Никогда больше. Я молить готов!..
О н а. Господи, что ты сделал? Господи! Что со мной теперь будет, с нами? Ты меня - такую! меня! - поцеловал! В самые губы. Совсем обезумеет мир. Что ты сделал, зачем? Я же предупреждала!.. И его тоже. Что вы делаете с собой, несчастные? Что вы делаете, проклятые!
По направлению к центральной усадьбе деревни Борки
Доктор Оскар Пауль Дирлевангер, год рождения 1895, Вюрцбург, родители - Август Дирлевангер и Паулина Херлингер.
Член партии с 1932 года, в СС принят в 1940-м, в 1942-м штурмбанфюрер, командир спецбригады, 1943-м - оберштурмфюрер СС, 1944-м штандартенфюрер СС, в конце 1944-го - оберфюрер, командир эсэсовской дивизии, уничтожавшей восставшую Варшаву.
Рост выше среднего, глаза голубые, волосы белые, нос тонкий, образование университетское, коммерческое, вероисповедание христианское, особых примет нет.
Выезжая из деревни, где его солдаты и новички "иностранцы" бросились по дворам, по хатам, Дирлевангер уже не помнил о тех, кто там сейчас работает и кого убивают. Хватает у него и других забот, мыслей. Сидящий рядом с водителем штурмфюрер Муравьев молчит и неподвижно смотрит вперед, умеет не мешать, когда шеф не в настроении. Этот азиат с широким носом и тонкими губами знает, как себя вести. Ненавязчив, но всегда под рукой. Такт и понимание дистанции у него есть. Но все равно Дирлевангер уже принял решение. Слишком значительные фигуры участвуют в тайной игре, возне вокруг Оскара Дирлевангера, и тут уж не жалуйтесь, если кому-то будет плохо. На то он и "дублер" - русский дублер командира специального батальона, - чтобы делить и неприятности своего шефа. А если надо, то и "козлом" быть. Тем самым, в которого русские бросают все шишки.
И там, в деревне, когда рассматривал шеренгу новичков и слушал штурмфюрера Муравьева, его инструктаж, думал не о них, а о письме партайгеноссе Фридриха, сочинял мысленно ответ, умелый, предусмотрительный ответ. Написать и отправить завтра же. Отличная идея: изложить как бы в дружеской болтовне все обстоятельства и расставить акценты-ловушки таким образом, чтобы письмом сразу заинтересовались в цензуре и подали его выше, как можно выше. Уж там-то поймут! Ничего нет хуже, как иметь дело со средним, а не с высшим звеном. Сверху гром-молния ударить может, но зато там и не боятся брать на себя ответственность. Там юмор понимают, не то что эти безликие чиновники! И там нет предрассудков старонемецких. Упомянуть в письме имя рейхсфюрера Гиммлера таким образом, чтобы узрели намек на личное знакомство и общую тайну, но и вроде бы двусмысленность. Сразу подадут наверх. А рейхсфюрер, возможно, помнит, как однажды уже протянул руку помощи безвестному старому бойцу партии Оскару Дирлевангеру. Должны, наконец, понять, что тут не рядовой случай, а все та же и очень опасная практика: сведение трусливых чиновничьих счетов с настоящими революционерами национал-социализма) В конце концов, все держится на немногих людях, близких по духу, и сама пирамида государства. Высший государственный интерес - сохранять дух национал-социализма, а он в старых бойцах. Уже был случай, когда рейхсфюрер простер грозную и спасительную руку. А ведь тогда Дирлевангер даже не был принят в СС. Все не могли забыть, что он ветеран СА, что близко стоял к Рему. Глупый и храбрый, доверчивый капитан, сколько репутаций и жизней увлек он за собой в могилу. Но Дирлевангер никогда не бросал вслед ему камни, как это спешили делать другие. Потому и раздули историйку с девочками-малолетками. Ах, как вдруг всем стало не по себе от "страшных" слов: развращение лиц моложе четырнадцати! Но попало это дело на глаза рейхсфюреру Гиммлеру, и сразу мрак озарился человеческой усмешкой понимания: "Смотри, какой браконьер!" Свет и воздух ворвались в канцелярии - "Параграф 176, абзац 1 - за совращение, развращение..." - сразу все потеряло грозное значение, одно живое слово поставило на место все и всех. Стали повторять тоже с пониманием: "Ах, это тот браконьер?.." И вместо тюрьмы, лагеря легендарный авиаполк "Кондор", Испания! А теперь снова зашевелились, подбираются, подползают. Снова пытаются отнять у Германии еще одного ветерана движения. Ненавидят и боятся "плебеев". Это они в свое время натравили фюрера на штурмовиков, на Рема, боялись, что рейхсвер - армия станет действительно народной, а вчерашние обер-лейтенанты, капитаны выметут из штабов всю генеральскую рухлядь. Теперь, когда побеждаем, они тоже активисты, научились руку выбрасывать, тянут старательно! Поверх голов старых бойцов стараются дотянуться до фюрера.