* * *
И он тоже принюхивался, мой "дублер", к служанке Стасе, тоже интересно было, кто она и что она. Вот и понюхаетесь на законном основании. Пусть попробует отказаться, как тогда зельтерскую отказался пить! Пусть еще раз попробует! С ними даже весело, с людьми...
Из донесения офицера сельскохозяйственной комендатуры:
"Люди этого батальона вели себя как разбойники. Не обращая внимания на группы по изъятию скота, убивали скот непосредственно в хлевах, где его и оставляли. Группы по 2 - 3 человека убивали свиней, забирая себе лишь лучшие куски... Бессмысленное расточительство - это предательство интересов родины.
Аналогичные действия были совершены латвийской ротой No 1/18 в Семежево, где они забрали у крестьян лошадей и распродали их".
"В эти дни батальон Дирлевангера провел в районе Радашковичей операцию по набору рабочей силы, что не дает мне возможности убрать на 100 проц. урожай Из дер. Путники. Володьки, Олехновичи 1-й ротой этого батальона были угнаны все жители в возрасте от 15 до 50 лет. Среди этих людей были служащие районного управления, волостных управлений Декшняны и Дуброво, а также рабочие железной дороги и организации ТОДТ. Люди могли удостоверить свою личность выданными им пропусками, однако эти подразделения их не признавали. Эти показания подтвердили руководители названных учреждений.
Кроме того, в Раковской волости полностью опустошены 2 деревни, там нельзя встретить даже старика. После проверки установлено, что этим же батальоном отобрано у крестьян 250 - 300 лошадей, которые не были возвращены владельцам. Вот почему мне практически почти невозможно организовать уборку урожая.
Шмитц, районный уполномоченный по сельскому хозяйству".
"...До второй половине июля с. г. немецкие отряды СС проводили очистку от партизан территории Воложинского района. (Район действия дирлевангеровцев. - А. А.) При этом отрядами были сожжены вместе с постройками заживо жители деревень Першайской волости: Доры, Мишаны, Довгулевщина, Лапицы, Среднее Село, Романовцы, Нелюбы, Полубовцы и Мокрычевщина.
Отряды СС никакого следствия не проводили, только загоняли жителей, преимущественно стариков, женщин и детей, в отдельные постройки, которые затем поджигались.
В Дорах жители были согнаны в церковь и вместе с церковью сожжены.
Кушель".
* * *
"22-го сего месяца мне сообщил зондерфюрер Флеттер из 3-го батальона 31-го полицейского стрелкового полка в Першае о том, что местечко Першай, а также весь район общины Першай заняты батальоном Дирлевангера, который собирается осуществить обработку этой местности.
Все попытки добиться отмены этих мер оказались безуспешными.
По поступившим до сих пор сведениям, сожжено 11 населенных пунктов, после того как из них было угнано население.
Населенный пункт Першай избежал уничтожения лишь благодаря вмешательству майора, командующего 3-м батальоном 31-го полицейского стрелкового полка, расквартированного там.
Из второго населенного пункта были направлены в империю на трудовые работы следующие лица: все работники государственного хозяйства, все служащие общинного управления, все рабочие и служащие молочного завода, а также все трудоспособное население этого населенного пункта.
Мои просьбы оставить людей, необходимых для дальнейшей эксплуатации государственных хозяйств и молочного завода, а также для управления общиной, оказались безрезультатными. Освобождены лишь бухгалтер и заместитель бургомистра, а члены их семей (женщины) не освобождены. Весь находившийся в стойлах скот был застрелен, сожжен или же уведен в качестве трофея батальоном Дирлевангера...
Следует поэтому учесть то, что в дальнейшем резко сократятся поставки молока. Дальнейшая разверстка, план поставок являются теперь беспредметными, поскольку требуется новая перерегистрация еще сохранившихся предприятий.. Это связано с трудностями, так как полностью отсутствует весь аппарат управления общиной, а население пребывает в состоянии полной растерянности...
Районный уполномоченный по сельскому хозяйству в Воложине
Вы годами их переделывали, моих ворюг и гомосексуалистов, всех этих бунтовщиков да социалистов, а полезными для рейха людьми сделал их я - за месяц-два. Работают, и подгонять почти не надо. Да что месяц, я за три дня любого сделаю человеком дела, полезным. И уж во всяком случае лишу охоты и способностей вредить нам. Метод стерилизации социально вредных особей. На этот раз не физической. Секрет нехитрый, только изрядно подзабытый даже у нас, в стране средневековых замков. В этих каменных гнездах когда-то широко испытывался "способ омоложения детской кровью": хозяева замов окунали в нее, в красные ванны, свою изношенную плоть. Неизвестно, как насчет омоложения, но в отношении обновления идея верная, но слишком прямо, буквально понятая... Кого только нет в моем батальоне, а хлеб немецкий никто даром не ест. У меня с ходу перекрасишься, кем бы ты прежде ни был! Сам себя перекроишь - муттер не узнает! И сам себя узнавать перестанешь. Вот она, сила крови детской. Это не мой метод - уговаривать, упрашивать: отрекись! прими наш символ веры! Много чести! А надо дело поставить так, чтобы каждому и каждый день приходилось выкупать собственную жизнь, свою единственную. Забрать ее как бы в залог - сами вручат или силой отнять! - и пусть выкупают. Особенно важный взнос - первый. И лучше всего, надежней всего - детской кровью. Или бабу пусть прихлопнет на глазах у всех. С этого начинается нужный нам человек, каким ему быть отныне и во веки веков! Чем менее готов к такому шагу, тем интереснее. Прочесть бы его мозги: как изворачивается, как обещает себе и целому миру, что все исправит другими делами - еще верит, что будут какие-то другие. Не выстрелю в подставленный затылок - не будет и будущих славных дел! Вот так, не надо ему и подсказывать, сам всему оправдание найдет. А тебе остается лишь держать пистолет у его собственного затылка, и тогда не лбом, а затылком человек соображает. Затылком и надежнее, и намного быстрее! Фюреру некогда дожидаться, пока вы их всех перевоспитаете. У меня они не за проволокой, а на открытом поле - беги, если хочешь! - за неделю становятся другими, новыми, гибкими. Хоть на палец наматывай.
Когда собирал командиров таких формирований группенфюрер СС фон Готтберг, чтобы поделились опытом друг с другом, и съехались в Минск все эти зазнайки из "чисто немецких" зойдер - и эйнзатцкомайд, с каким недоверием слушали они выступление Оскара Дирлевангера! То, что у него в батальоне больше, чем в других, иностранцев, "сброд со всей Европы", вызвало не интерес, не желание присмотреться и поучиться, а покровительственное к Дирлевангеру, почти хамское отношение со стороны коллег. Хлопали по спине и спрашивали: а евреев в твоем "эсэсовском интернационале" много? Конечно, не хочется им, чтобы и их батальоны и роты все больше разбавляли ненемецким сбродом. И пример, эксперимент Дирлевангера их только раздражает, считают его выскочкой. С одними немцами, конечно, работать проще и легче. И безопаснее, именно безопаснее - так бы и говорили! Нет у тебя за спиной, вокруг тебя этих чужаков с оружием - хоть и привязанные, и прирученные, но все равно чужаки! Но где вы наберетесь "чистых немцев" завтра, банды вон как плодятся! А впереди еще новые земли, страны. Или одним днем живете? Главное - окунуть в краску с макушкой, а потом можешь отряхиваться! Занятия этого хватит на всю оставшуюся жизнь. От детской крови еще никому просохнуть не удавалось. А кем только себя не воображали!
Да что о других, если и себя еще помнишь черт знает кем - почти социалистом. В те времена как-то ухитрялись на штандарте со свастикой видеть только свой цвет: одни - белый, другие - черный, даже красный! Там было на любой вкус, как и в нескупой программе 1925 года, когда всем обещалось все: и сыну пролетария Йозефу Геббельсу, и сыну коммерсанта Оскару Дирлевангеру, да и самого Круппа не обидели. Интересно, помнит Йозеф Геббельс, как якшался он с социалистами-штрассерами? Или они только помнят и никак забыть не могут, что Дирлевангер близок был с мятежным капитаном Ремом? Да, с мучеником движения Ремом!
Чудно как-то вспоминать себя прежнего и знать, как все пошло на самом деле, куда все сдвинулось. Читал жадно всякие книги, заграничные программы и журнальчики, даже советские, и чего только не было, какая только бурда в тебе не бродила. Отпечатанный в Берлине на немецких станках и бумаге советский журнальчик показывал счастливое лицо счастливой женщины и ребенка - советских, а ты смотрел и чему-то радовался.. И сейчас помнится, что радовался тому, что где-то, пусть не в растоптанной, голодной Германии, но есть уже счастливые. Это ж надо, такого дурмана наглотался, такая каша в голове была! Немцев чуть ли не продавали в Африку, а сын разорившегося (разоренного!) немецкого торговца позволял себе роскошь радоваться, что кому-то и где-то жить лучше. Фюрер, как только объявился, стал задавать самые простые вопросы. И давать самые понятные ответы. И немцы откликнулись - изголодавшимся желудком. Истосковавшимися мускулами. Социалистический рай - где и когда это еще будет! Если будет. А то, что говорил и подсказывал фюрер, открывалось за первым углом. Дойди до еврейского магазина, до еврейской конторы и потребуй, забери принадлежащее тебе по праву! Войди в Рейнскую область, в Судеты и забери свое! И это будет справедливо. А если какая-то часть немцев все еще считает, что счастье в социализме, тогда, пожалуйста, заберите и его социализм, но только весь, пусть он будет исключительно немецкий и только для немцев. Немцы и так слишком долго думали и заботились о других, о всех и не знали простой истины, что счастье человечества - в счастье немцев. Существует лишь одна человеческая раса, а все другие незаконно и нагло присвоили звание людей...
Фюрер произносил слова самые простые, немецкие, и все становилось на свои места и теперь навеки, а до этого и слова, и люди - все носилось, металось по несчастной Германии, как непривязанные вещи на корабле во время шторма. Туман и дурман рассеялись, и теперь ясно как день божий, что социализм марксистский, что "рай для всех" - хитрая придумка слабых, чтобы стать сильными, ослабив сильные расы. Извечное еврейское стремление стать сильнее других посредством своей сплоченности среди классово разобщенных народов.
Нынешний Дирлевангер, командир особого батальона, твердо верит в силу национал-социалистских идей и детской крови. А поэтому никакие треугольники и многоугольники - фиолетовые, красные, желтые, черные - его не испугают: он брал из лагерей и уголовников, и политических, и взял бы любого, зная, что заставит его послужить Германии и фюреру, даже если он их ненавидит. Как эти поляки ненавидят. Детская кровь смоет любое прошлое намертво!
Фюрер все предвидел и рассчитал гениально. Самого человека он предвидел? Не того, каким он себя воображает, начитавшись книг, а каков на самом деле. Знать человека - это знать врага, это уметь и врага заставить послужить целям рейха.
Нет, до чего же мозги были замусорены! Даже еще в тридцать восьмом, тридцать девятом, когда входили в Чехословакию, Польшу, и даже в сорок первом. Входили, вламывались в следующую страну, и было ожидание, даже боязнь: а вдруг и на самом деле эти советские живут, как на той фотографии, и были правы Тельман и его спартаковцы! Это при их-то славянской грязи и соломе на крышах? Но если бы даже и правда жили? Немцу-то что до их жизни или не жизни? Почему немец радоваться должен? Сейчас спрашиваешь и сам не понимаешь. Эту солому и грязь нам хотели подсунуть через красных предателей! И теперь ждут - хотят, чтобы Дирлевангер был с ними "помягче". Мало доносов по поводу еврейских зубов и этой Юдифи, так еще и хозяйственники, заготовители яиц и шерсти из сельхозкомендатуры взяли моду жаловаться: после батальона Дирлевангера им ничего не остается. Не батальон, а чума! Ну, уж тут извините! Если ваши жалобы - не наилучшая характеристика деятельности батальона и его командира, тогда Дирлевангер чего-то не понимает в национал-социализме. Уж тут он действительно до самого рейхсфюрера дойдет. Пусть видят, куда может завлечь беспринципность и травля старых бойцов! А эта наша примитивная, старомодная пропаганда! Только и умеют, что объяснять крутые меры немецких властей действиями банд. А может быть, как раз и надо, чтобы эти славяне не могли понять ни причин, ни мотивов наших мероприятий? Непонятное действует на души куда эффективнее, парализует волю. А задобрить, замирить их своим сюсюканьем по поводу нехороших бандитов, если эти бандиты - их отцы да дети, все равно не удастся. Сами не умеете и на других жалуетесь! Ужас - вот чем только и можно удержать, к земле придавить. Пусть царит оцепенение, непонимание, за что и почему. Даже лучше, сильнее действует, если связи между проступком и карой никакой. Когда партизаны подорвали, сожгли две машины с полицейскими, пожалуйста, Дирлевангер показал - две деревни стер с лица земли! - что германское возмездие неотвратимо. Но Борки тогда пальцем не тронул. Когда увидел огромное это славянское поселение, прямо-таки затрепетала душа: если здесь продешевишь, самому тебе три пфеннига цена! Тут уже не возмездие, тут идея - чистая, высокая!.. У этого чужестранца, что сидит впереди, у моего "дублера", всегда нагло спокойное лицо. Ну, ничего, я это спокойствие сумею смутить. Как-то не обращал внимания. А ведь это бунт! Стремление раба навязать господину собственное понимание вещей: совесть спокойная - могу быть спокоен! Посмотрим, уедешь ли ты отсюда таким же спокойным! После заключительного акта - в центральном поселке. Надо, надо и за них браться круче - за самых приближенных. Самых смирившихся и полезных вдруг бросить под ноги! И вместо одного покорного и старательного получишь десять оцепеневших от мысли, что насквозь видим, если раскусили и такого заслуженного. Этот самоуверенный "дублер" давно заслужил, чтобы его оженили. Сначала, так и быть, на Стасе, а там, возможно, и на "вдове". (Они сами так окрестили инструмент для повешения.) Такие встряски необходимы в батальоне, чтобы дистанция между немцами и ненемцами все время удерживалась. И вообще нужны. А то черт знает к чему все придет. Раб станет диктовать, как следует к нему относиться. Немец и не заметит, как начнет ценить, а потом и жалеть "своего" раба, а там и вовсе стыдиться роли господина. В истории такое уже бывало. С этого, именно с этого начиналось вырождение расы! И над нами история может подшутить, если вовремя не делать прививок против мягкотелости.
Спокойные утренние дымы над крышами, куры от колес возмущенно отбегают, ленивые гуси ходят-переваливаются у заборов - как еще не задохнулся от возмущения, когда впервые попал в это огромное славянское село! Нагло убежденное, что ему существовать во все века. И на каждом шагу дети - грязные и здоровые, как поросята!.. А когда принял решение, стало даже интересно приезжать сюда, наблюдать за жителями, зная то, чего не знают они о завтрашнем своем дне. Остановить вдруг хитро-испуганную женщину с ребенком и мирно заговорить с ней. Или со стариком, которому уже сто лет, а умирать не собирается...
В 1940-м вот так же возмутительно уверенно, нагло жили за ла-маншской водой английские села и города. Не знали джентльмены, что на другом берегу уже собраны нетерпеливые эйнзатцкоманды остроумного Штреккенбаха, бригаденфюрера СС. По вечерам за чашкой английского пунша (влияние близких островов) Штреккенбах любил весело помечтать, как удивятся джентльмены, когда с ними обойдутся без церемоний, как с обыкновенными туземцами. Не хотят ли сэры прогуляться на континент - все, все до одного! - там приготовлены для вас аккуратные жилища. Леди могут задержаться на островах, скучно им не будет - мужчины фюрера самоотверженно позаботятся об оздоровлении англосакской крови. Бригаденфюрер намекал, что действительно имеется проект всех мужчин убрать с островов. В лагеря! К черту! У эйнзатцкоманд не было еще того опыта, с каким они теперь вернутся на берега Ла-Манша. И было бы только справедливо, когда возглавил бы всю операцию новый бригаденфюрер вместо исчезнувшего, слинявшего Штреккенбаха, например, Дирлевангер. У вас, конечно, свое мнение и другие кандидатуры! Мало ли в штабах скучает стратегов, которые набили руку на инструкциях. И между делом жуют нашу гусятину и говядину, хотя и жалуются на нас сельскохозяйственные комендатуры. Нет, мои люди помнят, что и стратегам кушать хочется. Вон сколько орущего и гогочущего на возах и какое стадо коров гонят! Выбирай, стратег, тебе какого? "Меня! меня! меня!" - Гусь сам рвется-вырывается из рук хохочущих солдата и полицая, хохочут-гогочут и машут руками и крыльями.
Кроме немцев и полицаев - они в разного цвета мундирах, от голубого до черного - на дорогах и у дорог попадаются и гражданские. Испуганно жмутся к телегам, ко всему, к чему можно прижаться. Это подводчики, такие же, как в Борках, местные жители, которых набрали из других деревень с лошадьми и телегами. Вот и еще вопрос: должны или не должны подводчики видеть и знать, что делается в таких вот Борках, до или после их туда впускать, чтобы собрали зерно, всю живность, инвентарь? Мышление у Берлина все еще чисто лагерное, хотя давно с такой работой вышли на неогороженные пространства, а дальше именно этот род селекции и станет основным. Думают, что в наших условиях что-то и от кого-то можно спрятать, утаить. Все еще воображают себя в Майданеке или Дахау. Нет, тут не по бумаге, а жизнью приходится отвечать на трудные вопросы: или мы будем действительно прятаться, а следовательно, выглядеть в глазах населения маскирующимися преступниками, неуверенными, трусливыми, или же сразу и твердо заявим, покажем, что мы поступаем с ними так, как имеем право поступать. И пусть свою дрожь, испуг свой подводчики эти везут-развозят по селам своим, по всей своей бандитской Белоруссии!
* * *
Машина штурмбанфюрера, ведя за собой бронетранспортер, набитый дирлевангеровцами - круглыми и рогатыми касками солдат, прорезается к центру усадьбы Борки сквозь толпы вооруженных людей, испуганно сторонящихся, и сквозь коровьи стада. Коровы не боятся ни машин, ни штурмбанфюрера, ни даже оружия, только палками их можно поторопить, разогнать, и впереди взлетают и опускаются десятки услужливых палок, как бы салютуя Дирлевангеру. Ругань, мат звучат на самых разных языках. А с неба пепел осыпается, густо сереет на касках, на плечах солдат, на крыльях машин и спинах коров. Дымы, дымы, куда ни глянешь, широко подпирают небо, черные, как в крематориях, и только над центром Борок небо вопрошающе голубеет. Приказал собрать жителей поселка. Борковских полицейских и их семьи отделить и дожидаться дальнейших распоряжений. С мужчинами-неполицейскими и здесь сразу покончили - "выселили" в песчаные карьеры, этот материал слишком долго держать в такой обстановке опасно.
Машина штурмбанфюрера резко затормозила возле длинного, с выдранными окнами здания школы. Бронетранспортер тоже остановился, качнувшись вперед так, что каски солдат, весь ряд, одна об одну звякнули, будто аист заклекотал. Засмеялись солдаты. А один уже и сам догадливо стукнул флягой соседа по каске. И снова засмеялись по-молодому. Видя, что адъютант Дирлевангера уже распахнул дверцу и шеф вылезает из "опеля". стали и они спрыгивать, выскакивать из своего железного гроба, сбивать с рукавов и колен белую пыль. И тут заклекотало у них над головами... Настоящий, живой аист одноного высится над старой сосной; на ее засохшую вершину насажено колесо, на нем уложен хворост - просторное гнездо. Застыл, как пожарник, оглядывающий окрестности, медленно поводит красным наконечником-клювом. Двое или трое привычно схватились за автоматы, боясь, что их опередят. Но стрельбы никто открыть не решился. В десяти шагах стоял штурмбанфюрер и тоже глядел на аиста.
Дирлевангер уже бывал здесь, даже на этом вот месте стоял, когда приезжал в Борки на рекогносцировку, и тогда тоже наверху стучал этот красноногий хозяин окрестностей. Полувзмахивает неловкими, тяжелыми крыльями, когда нога устает держать его, но вторую подставить не хочет. Важный дурак.
Где там начальник борковской полиции? Сидят в школе "начальники", дожидаются, когда их увезут в город, радуются, что они имеют полицейские повязки. Как-то с месяц назад один из крестьян стоял на этом самом месте и, переминаясь с ноги на ногу в красных самодельных калошах, объяснял, что сегодня начальник полиции он. Обнаружилось, что на эту должность они назначают друг друга по очереди. Такие здесь вояки, не хотят быть главными, вот до чего боятся! Бандитов боятся, а кого ж еще. Вот сегодня и проверим, увидите, кто страшнее и кого надо бояться. А в тот раз злость разрядил на Барчке. Этот старательный тупица, не спросясь, распорядился наловить для Германии молодежи. А Борки нужны непуганые, неразогнанные! Насовал "Вальтером" фольксдойчу в физиономию. Ну, а сегодня очередь за другими. Се-е-го-дня... Дирлевангер достал из кобуры тяжелый пистолет, оглянулся на плотненького своего адъютанта, и тот сразу подбежал, подставил плечо - без упора да в такую мишень из пистолета попробуй! Та-ак... Красная нога переломилась на самой середке, черно-белые крылья, упрямо взмахнув, поставили дурака на вторую ногу. Та-ак, по второй ножке!.. Упал в гнездо, как шар в лузу, но маленькая головка и длинный клюв все так же высятся на длинной шее. Е-еще разок!.. Красным наконечником пронизывая серо-бархатистые от пепла и сажи сосновые ветки, падает по-снайперски сшибленная головка...
Аист, точно разглядев со своей каланчи мальчишеские фантазии штурмбанфюрера, без всякой подготовки вскинул широкие крылья, из черных сразу ставшие белыми - будто сажу с них смахнул! - и полетел, тяжело волоча над самыми крышами как бы на самом деле перебитые красные ноги. Трассирующие пули воткнулись в небо, стукнул выстрел, второй -уже увидели живое над деревней и как тут удержаться! Аист стал делать круги, пытаясь взлететь туда, где все еще голубеет небо. А солнце сбоку подстреленно прыгает, тоже как бы пытается вырваться из удушливо черных дымов, которые вот-вот сомкнутся под самой вершиной купола... И чем выше поднималась совсем уже белая птица, тем большее число людей с винтовками и пулеметами могло увидеть ее. И уже пулемет бил, покрывая винтовочные выстрелы, азартно потрескивающие в разных концах поселка. Чудно было видеть, что аист все еще живой, плывет, все поднимается кругами к голубой горловине неба, будто и не птица это, а всего лишь отлетающая душа этих страшных Борок.
К Дирлевангеру ровным шагом подошел, как подлетел, румяный красивый гауптшарфюрер - командир немецкой роты. Доложил, что женщины и дети - в амбаре, полицейские - в школе, семьи полицейских помещены отдельно - в доме напротив. Гауптшарфюрер нравится штурмбанфюреру. Так смотреть и ждать приказа умеет лишь хороший немец. Не строить догадок, не забегать наперед даже из старательности, но и не колебаться ни секунды, какой бы приказ ни последовал! Если стоит, на лице лишь это и обозначено: я стою; если ест: я принимаю пищу; убивает - я работаю; пьет, песни горланит - я отдыхаю... На лице, в глазах молодого офицера радостная, спокойная уверенность: "То, что знает старший фюрер, он сообщит, когда посчитает нужным, мне, и я буду знать, как поступить, что и как сделать, чтобы выполнить долг немца!"
Оскар Дирлевангер приказывать не спешил, он лишь поинтересовался, все ли фюреры - немецкие и чужестранцы - собрались сюда со своими подразделениями. Нет, не все, но сейчас, если надо, будут посланы связные-мотоциклисты... Это лишнее, обязаны все явиться к 16.00. Живые или мертвые! Сейчас сколько?.. 16 без 20 минут...
Штурмбанфюрер пожелал пойти в школу, взглянуть на борковских полицаев, и гауптшарфюрер счастливо отступил в сторону, как бы создавая из одной, но ладной фигуры почетное сопровождение штурмбанфюреру. Вдвоем - штурмбан и гауптшар, - оба фюрера шли по школьному коридору с обвалившейся штукатуркой, шаги их соударялись, не сливаясь в одном звуке: младший рангом фюрер старательно запаздывал с ударом подковок, и это было точно рассчитанное нарушение - сбой подчеркивал, что их все-таки двое и младший лишь дополняет.
Караула немецкого внутри здания нет, лишь у входной двери да по углам. Гауптшарфюрер всем распорядился как надо, хотя и не знает окончательного решения, всей идеи старшего начальника. Нет, что ни говори, а чисто немецкое подразделение - не служба, а одно удовольствие. Не зря другие командиры так держатся за это и совсем не радуются перспективе, что и их разбавят чужестранцами в такой же мере, как особый батальон Дирлевангера. Хотя чужестранцы и носят немецкие мундиры и служат по немецкому уставу, но неарийская порода выдает себя, и прежде всего скукой подчинения. Командовать - пожалуйста! А вот подчиняться им скучно, нет в них этой радости подчинения старшему, высшему! Уметь подчиняться, чтобы иметь право командовать с той же неистовостью, вот чему научила история и что в крови у немцев, и пусть это останется только их достоинством. Этим горы сдвигать можно, ну, а с чужестранцами нужен совсем другой рычаг. Еще искать и искать его! Но не найдешь, если не искать.
И он тоже принюхивался, мой "дублер", к служанке Стасе, тоже интересно было, кто она и что она. Вот и понюхаетесь на законном основании. Пусть попробует отказаться, как тогда зельтерскую отказался пить! Пусть еще раз попробует! С ними даже весело, с людьми...
Из донесения офицера сельскохозяйственной комендатуры:
"Люди этого батальона вели себя как разбойники. Не обращая внимания на группы по изъятию скота, убивали скот непосредственно в хлевах, где его и оставляли. Группы по 2 - 3 человека убивали свиней, забирая себе лишь лучшие куски... Бессмысленное расточительство - это предательство интересов родины.
Аналогичные действия были совершены латвийской ротой No 1/18 в Семежево, где они забрали у крестьян лошадей и распродали их".
"В эти дни батальон Дирлевангера провел в районе Радашковичей операцию по набору рабочей силы, что не дает мне возможности убрать на 100 проц. урожай Из дер. Путники. Володьки, Олехновичи 1-й ротой этого батальона были угнаны все жители в возрасте от 15 до 50 лет. Среди этих людей были служащие районного управления, волостных управлений Декшняны и Дуброво, а также рабочие железной дороги и организации ТОДТ. Люди могли удостоверить свою личность выданными им пропусками, однако эти подразделения их не признавали. Эти показания подтвердили руководители названных учреждений.
Кроме того, в Раковской волости полностью опустошены 2 деревни, там нельзя встретить даже старика. После проверки установлено, что этим же батальоном отобрано у крестьян 250 - 300 лошадей, которые не были возвращены владельцам. Вот почему мне практически почти невозможно организовать уборку урожая.
Шмитц, районный уполномоченный по сельскому хозяйству".
"...До второй половине июля с. г. немецкие отряды СС проводили очистку от партизан территории Воложинского района. (Район действия дирлевангеровцев. - А. А.) При этом отрядами были сожжены вместе с постройками заживо жители деревень Першайской волости: Доры, Мишаны, Довгулевщина, Лапицы, Среднее Село, Романовцы, Нелюбы, Полубовцы и Мокрычевщина.
Отряды СС никакого следствия не проводили, только загоняли жителей, преимущественно стариков, женщин и детей, в отдельные постройки, которые затем поджигались.
В Дорах жители были согнаны в церковь и вместе с церковью сожжены.
Кушель".
* * *
"22-го сего месяца мне сообщил зондерфюрер Флеттер из 3-го батальона 31-го полицейского стрелкового полка в Першае о том, что местечко Першай, а также весь район общины Першай заняты батальоном Дирлевангера, который собирается осуществить обработку этой местности.
Все попытки добиться отмены этих мер оказались безуспешными.
По поступившим до сих пор сведениям, сожжено 11 населенных пунктов, после того как из них было угнано население.
Населенный пункт Першай избежал уничтожения лишь благодаря вмешательству майора, командующего 3-м батальоном 31-го полицейского стрелкового полка, расквартированного там.
Из второго населенного пункта были направлены в империю на трудовые работы следующие лица: все работники государственного хозяйства, все служащие общинного управления, все рабочие и служащие молочного завода, а также все трудоспособное население этого населенного пункта.
Мои просьбы оставить людей, необходимых для дальнейшей эксплуатации государственных хозяйств и молочного завода, а также для управления общиной, оказались безрезультатными. Освобождены лишь бухгалтер и заместитель бургомистра, а члены их семей (женщины) не освобождены. Весь находившийся в стойлах скот был застрелен, сожжен или же уведен в качестве трофея батальоном Дирлевангера...
Следует поэтому учесть то, что в дальнейшем резко сократятся поставки молока. Дальнейшая разверстка, план поставок являются теперь беспредметными, поскольку требуется новая перерегистрация еще сохранившихся предприятий.. Это связано с трудностями, так как полностью отсутствует весь аппарат управления общиной, а население пребывает в состоянии полной растерянности...
Районный уполномоченный по сельскому хозяйству в Воложине
Вы годами их переделывали, моих ворюг и гомосексуалистов, всех этих бунтовщиков да социалистов, а полезными для рейха людьми сделал их я - за месяц-два. Работают, и подгонять почти не надо. Да что месяц, я за три дня любого сделаю человеком дела, полезным. И уж во всяком случае лишу охоты и способностей вредить нам. Метод стерилизации социально вредных особей. На этот раз не физической. Секрет нехитрый, только изрядно подзабытый даже у нас, в стране средневековых замков. В этих каменных гнездах когда-то широко испытывался "способ омоложения детской кровью": хозяева замов окунали в нее, в красные ванны, свою изношенную плоть. Неизвестно, как насчет омоложения, но в отношении обновления идея верная, но слишком прямо, буквально понятая... Кого только нет в моем батальоне, а хлеб немецкий никто даром не ест. У меня с ходу перекрасишься, кем бы ты прежде ни был! Сам себя перекроишь - муттер не узнает! И сам себя узнавать перестанешь. Вот она, сила крови детской. Это не мой метод - уговаривать, упрашивать: отрекись! прими наш символ веры! Много чести! А надо дело поставить так, чтобы каждому и каждый день приходилось выкупать собственную жизнь, свою единственную. Забрать ее как бы в залог - сами вручат или силой отнять! - и пусть выкупают. Особенно важный взнос - первый. И лучше всего, надежней всего - детской кровью. Или бабу пусть прихлопнет на глазах у всех. С этого начинается нужный нам человек, каким ему быть отныне и во веки веков! Чем менее готов к такому шагу, тем интереснее. Прочесть бы его мозги: как изворачивается, как обещает себе и целому миру, что все исправит другими делами - еще верит, что будут какие-то другие. Не выстрелю в подставленный затылок - не будет и будущих славных дел! Вот так, не надо ему и подсказывать, сам всему оправдание найдет. А тебе остается лишь держать пистолет у его собственного затылка, и тогда не лбом, а затылком человек соображает. Затылком и надежнее, и намного быстрее! Фюреру некогда дожидаться, пока вы их всех перевоспитаете. У меня они не за проволокой, а на открытом поле - беги, если хочешь! - за неделю становятся другими, новыми, гибкими. Хоть на палец наматывай.
Когда собирал командиров таких формирований группенфюрер СС фон Готтберг, чтобы поделились опытом друг с другом, и съехались в Минск все эти зазнайки из "чисто немецких" зойдер - и эйнзатцкомайд, с каким недоверием слушали они выступление Оскара Дирлевангера! То, что у него в батальоне больше, чем в других, иностранцев, "сброд со всей Европы", вызвало не интерес, не желание присмотреться и поучиться, а покровительственное к Дирлевангеру, почти хамское отношение со стороны коллег. Хлопали по спине и спрашивали: а евреев в твоем "эсэсовском интернационале" много? Конечно, не хочется им, чтобы и их батальоны и роты все больше разбавляли ненемецким сбродом. И пример, эксперимент Дирлевангера их только раздражает, считают его выскочкой. С одними немцами, конечно, работать проще и легче. И безопаснее, именно безопаснее - так бы и говорили! Нет у тебя за спиной, вокруг тебя этих чужаков с оружием - хоть и привязанные, и прирученные, но все равно чужаки! Но где вы наберетесь "чистых немцев" завтра, банды вон как плодятся! А впереди еще новые земли, страны. Или одним днем живете? Главное - окунуть в краску с макушкой, а потом можешь отряхиваться! Занятия этого хватит на всю оставшуюся жизнь. От детской крови еще никому просохнуть не удавалось. А кем только себя не воображали!
Да что о других, если и себя еще помнишь черт знает кем - почти социалистом. В те времена как-то ухитрялись на штандарте со свастикой видеть только свой цвет: одни - белый, другие - черный, даже красный! Там было на любой вкус, как и в нескупой программе 1925 года, когда всем обещалось все: и сыну пролетария Йозефу Геббельсу, и сыну коммерсанта Оскару Дирлевангеру, да и самого Круппа не обидели. Интересно, помнит Йозеф Геббельс, как якшался он с социалистами-штрассерами? Или они только помнят и никак забыть не могут, что Дирлевангер близок был с мятежным капитаном Ремом? Да, с мучеником движения Ремом!
Чудно как-то вспоминать себя прежнего и знать, как все пошло на самом деле, куда все сдвинулось. Читал жадно всякие книги, заграничные программы и журнальчики, даже советские, и чего только не было, какая только бурда в тебе не бродила. Отпечатанный в Берлине на немецких станках и бумаге советский журнальчик показывал счастливое лицо счастливой женщины и ребенка - советских, а ты смотрел и чему-то радовался.. И сейчас помнится, что радовался тому, что где-то, пусть не в растоптанной, голодной Германии, но есть уже счастливые. Это ж надо, такого дурмана наглотался, такая каша в голове была! Немцев чуть ли не продавали в Африку, а сын разорившегося (разоренного!) немецкого торговца позволял себе роскошь радоваться, что кому-то и где-то жить лучше. Фюрер, как только объявился, стал задавать самые простые вопросы. И давать самые понятные ответы. И немцы откликнулись - изголодавшимся желудком. Истосковавшимися мускулами. Социалистический рай - где и когда это еще будет! Если будет. А то, что говорил и подсказывал фюрер, открывалось за первым углом. Дойди до еврейского магазина, до еврейской конторы и потребуй, забери принадлежащее тебе по праву! Войди в Рейнскую область, в Судеты и забери свое! И это будет справедливо. А если какая-то часть немцев все еще считает, что счастье в социализме, тогда, пожалуйста, заберите и его социализм, но только весь, пусть он будет исключительно немецкий и только для немцев. Немцы и так слишком долго думали и заботились о других, о всех и не знали простой истины, что счастье человечества - в счастье немцев. Существует лишь одна человеческая раса, а все другие незаконно и нагло присвоили звание людей...
Фюрер произносил слова самые простые, немецкие, и все становилось на свои места и теперь навеки, а до этого и слова, и люди - все носилось, металось по несчастной Германии, как непривязанные вещи на корабле во время шторма. Туман и дурман рассеялись, и теперь ясно как день божий, что социализм марксистский, что "рай для всех" - хитрая придумка слабых, чтобы стать сильными, ослабив сильные расы. Извечное еврейское стремление стать сильнее других посредством своей сплоченности среди классово разобщенных народов.
Нынешний Дирлевангер, командир особого батальона, твердо верит в силу национал-социалистских идей и детской крови. А поэтому никакие треугольники и многоугольники - фиолетовые, красные, желтые, черные - его не испугают: он брал из лагерей и уголовников, и политических, и взял бы любого, зная, что заставит его послужить Германии и фюреру, даже если он их ненавидит. Как эти поляки ненавидят. Детская кровь смоет любое прошлое намертво!
Фюрер все предвидел и рассчитал гениально. Самого человека он предвидел? Не того, каким он себя воображает, начитавшись книг, а каков на самом деле. Знать человека - это знать врага, это уметь и врага заставить послужить целям рейха.
Нет, до чего же мозги были замусорены! Даже еще в тридцать восьмом, тридцать девятом, когда входили в Чехословакию, Польшу, и даже в сорок первом. Входили, вламывались в следующую страну, и было ожидание, даже боязнь: а вдруг и на самом деле эти советские живут, как на той фотографии, и были правы Тельман и его спартаковцы! Это при их-то славянской грязи и соломе на крышах? Но если бы даже и правда жили? Немцу-то что до их жизни или не жизни? Почему немец радоваться должен? Сейчас спрашиваешь и сам не понимаешь. Эту солому и грязь нам хотели подсунуть через красных предателей! И теперь ждут - хотят, чтобы Дирлевангер был с ними "помягче". Мало доносов по поводу еврейских зубов и этой Юдифи, так еще и хозяйственники, заготовители яиц и шерсти из сельхозкомендатуры взяли моду жаловаться: после батальона Дирлевангера им ничего не остается. Не батальон, а чума! Ну, уж тут извините! Если ваши жалобы - не наилучшая характеристика деятельности батальона и его командира, тогда Дирлевангер чего-то не понимает в национал-социализме. Уж тут он действительно до самого рейхсфюрера дойдет. Пусть видят, куда может завлечь беспринципность и травля старых бойцов! А эта наша примитивная, старомодная пропаганда! Только и умеют, что объяснять крутые меры немецких властей действиями банд. А может быть, как раз и надо, чтобы эти славяне не могли понять ни причин, ни мотивов наших мероприятий? Непонятное действует на души куда эффективнее, парализует волю. А задобрить, замирить их своим сюсюканьем по поводу нехороших бандитов, если эти бандиты - их отцы да дети, все равно не удастся. Сами не умеете и на других жалуетесь! Ужас - вот чем только и можно удержать, к земле придавить. Пусть царит оцепенение, непонимание, за что и почему. Даже лучше, сильнее действует, если связи между проступком и карой никакой. Когда партизаны подорвали, сожгли две машины с полицейскими, пожалуйста, Дирлевангер показал - две деревни стер с лица земли! - что германское возмездие неотвратимо. Но Борки тогда пальцем не тронул. Когда увидел огромное это славянское поселение, прямо-таки затрепетала душа: если здесь продешевишь, самому тебе три пфеннига цена! Тут уже не возмездие, тут идея - чистая, высокая!.. У этого чужестранца, что сидит впереди, у моего "дублера", всегда нагло спокойное лицо. Ну, ничего, я это спокойствие сумею смутить. Как-то не обращал внимания. А ведь это бунт! Стремление раба навязать господину собственное понимание вещей: совесть спокойная - могу быть спокоен! Посмотрим, уедешь ли ты отсюда таким же спокойным! После заключительного акта - в центральном поселке. Надо, надо и за них браться круче - за самых приближенных. Самых смирившихся и полезных вдруг бросить под ноги! И вместо одного покорного и старательного получишь десять оцепеневших от мысли, что насквозь видим, если раскусили и такого заслуженного. Этот самоуверенный "дублер" давно заслужил, чтобы его оженили. Сначала, так и быть, на Стасе, а там, возможно, и на "вдове". (Они сами так окрестили инструмент для повешения.) Такие встряски необходимы в батальоне, чтобы дистанция между немцами и ненемцами все время удерживалась. И вообще нужны. А то черт знает к чему все придет. Раб станет диктовать, как следует к нему относиться. Немец и не заметит, как начнет ценить, а потом и жалеть "своего" раба, а там и вовсе стыдиться роли господина. В истории такое уже бывало. С этого, именно с этого начиналось вырождение расы! И над нами история может подшутить, если вовремя не делать прививок против мягкотелости.
Спокойные утренние дымы над крышами, куры от колес возмущенно отбегают, ленивые гуси ходят-переваливаются у заборов - как еще не задохнулся от возмущения, когда впервые попал в это огромное славянское село! Нагло убежденное, что ему существовать во все века. И на каждом шагу дети - грязные и здоровые, как поросята!.. А когда принял решение, стало даже интересно приезжать сюда, наблюдать за жителями, зная то, чего не знают они о завтрашнем своем дне. Остановить вдруг хитро-испуганную женщину с ребенком и мирно заговорить с ней. Или со стариком, которому уже сто лет, а умирать не собирается...
В 1940-м вот так же возмутительно уверенно, нагло жили за ла-маншской водой английские села и города. Не знали джентльмены, что на другом берегу уже собраны нетерпеливые эйнзатцкоманды остроумного Штреккенбаха, бригаденфюрера СС. По вечерам за чашкой английского пунша (влияние близких островов) Штреккенбах любил весело помечтать, как удивятся джентльмены, когда с ними обойдутся без церемоний, как с обыкновенными туземцами. Не хотят ли сэры прогуляться на континент - все, все до одного! - там приготовлены для вас аккуратные жилища. Леди могут задержаться на островах, скучно им не будет - мужчины фюрера самоотверженно позаботятся об оздоровлении англосакской крови. Бригаденфюрер намекал, что действительно имеется проект всех мужчин убрать с островов. В лагеря! К черту! У эйнзатцкоманд не было еще того опыта, с каким они теперь вернутся на берега Ла-Манша. И было бы только справедливо, когда возглавил бы всю операцию новый бригаденфюрер вместо исчезнувшего, слинявшего Штреккенбаха, например, Дирлевангер. У вас, конечно, свое мнение и другие кандидатуры! Мало ли в штабах скучает стратегов, которые набили руку на инструкциях. И между делом жуют нашу гусятину и говядину, хотя и жалуются на нас сельскохозяйственные комендатуры. Нет, мои люди помнят, что и стратегам кушать хочется. Вон сколько орущего и гогочущего на возах и какое стадо коров гонят! Выбирай, стратег, тебе какого? "Меня! меня! меня!" - Гусь сам рвется-вырывается из рук хохочущих солдата и полицая, хохочут-гогочут и машут руками и крыльями.
Кроме немцев и полицаев - они в разного цвета мундирах, от голубого до черного - на дорогах и у дорог попадаются и гражданские. Испуганно жмутся к телегам, ко всему, к чему можно прижаться. Это подводчики, такие же, как в Борках, местные жители, которых набрали из других деревень с лошадьми и телегами. Вот и еще вопрос: должны или не должны подводчики видеть и знать, что делается в таких вот Борках, до или после их туда впускать, чтобы собрали зерно, всю живность, инвентарь? Мышление у Берлина все еще чисто лагерное, хотя давно с такой работой вышли на неогороженные пространства, а дальше именно этот род селекции и станет основным. Думают, что в наших условиях что-то и от кого-то можно спрятать, утаить. Все еще воображают себя в Майданеке или Дахау. Нет, тут не по бумаге, а жизнью приходится отвечать на трудные вопросы: или мы будем действительно прятаться, а следовательно, выглядеть в глазах населения маскирующимися преступниками, неуверенными, трусливыми, или же сразу и твердо заявим, покажем, что мы поступаем с ними так, как имеем право поступать. И пусть свою дрожь, испуг свой подводчики эти везут-развозят по селам своим, по всей своей бандитской Белоруссии!
* * *
Машина штурмбанфюрера, ведя за собой бронетранспортер, набитый дирлевангеровцами - круглыми и рогатыми касками солдат, прорезается к центру усадьбы Борки сквозь толпы вооруженных людей, испуганно сторонящихся, и сквозь коровьи стада. Коровы не боятся ни машин, ни штурмбанфюрера, ни даже оружия, только палками их можно поторопить, разогнать, и впереди взлетают и опускаются десятки услужливых палок, как бы салютуя Дирлевангеру. Ругань, мат звучат на самых разных языках. А с неба пепел осыпается, густо сереет на касках, на плечах солдат, на крыльях машин и спинах коров. Дымы, дымы, куда ни глянешь, широко подпирают небо, черные, как в крематориях, и только над центром Борок небо вопрошающе голубеет. Приказал собрать жителей поселка. Борковских полицейских и их семьи отделить и дожидаться дальнейших распоряжений. С мужчинами-неполицейскими и здесь сразу покончили - "выселили" в песчаные карьеры, этот материал слишком долго держать в такой обстановке опасно.
Машина штурмбанфюрера резко затормозила возле длинного, с выдранными окнами здания школы. Бронетранспортер тоже остановился, качнувшись вперед так, что каски солдат, весь ряд, одна об одну звякнули, будто аист заклекотал. Засмеялись солдаты. А один уже и сам догадливо стукнул флягой соседа по каске. И снова засмеялись по-молодому. Видя, что адъютант Дирлевангера уже распахнул дверцу и шеф вылезает из "опеля". стали и они спрыгивать, выскакивать из своего железного гроба, сбивать с рукавов и колен белую пыль. И тут заклекотало у них над головами... Настоящий, живой аист одноного высится над старой сосной; на ее засохшую вершину насажено колесо, на нем уложен хворост - просторное гнездо. Застыл, как пожарник, оглядывающий окрестности, медленно поводит красным наконечником-клювом. Двое или трое привычно схватились за автоматы, боясь, что их опередят. Но стрельбы никто открыть не решился. В десяти шагах стоял штурмбанфюрер и тоже глядел на аиста.
Дирлевангер уже бывал здесь, даже на этом вот месте стоял, когда приезжал в Борки на рекогносцировку, и тогда тоже наверху стучал этот красноногий хозяин окрестностей. Полувзмахивает неловкими, тяжелыми крыльями, когда нога устает держать его, но вторую подставить не хочет. Важный дурак.
Где там начальник борковской полиции? Сидят в школе "начальники", дожидаются, когда их увезут в город, радуются, что они имеют полицейские повязки. Как-то с месяц назад один из крестьян стоял на этом самом месте и, переминаясь с ноги на ногу в красных самодельных калошах, объяснял, что сегодня начальник полиции он. Обнаружилось, что на эту должность они назначают друг друга по очереди. Такие здесь вояки, не хотят быть главными, вот до чего боятся! Бандитов боятся, а кого ж еще. Вот сегодня и проверим, увидите, кто страшнее и кого надо бояться. А в тот раз злость разрядил на Барчке. Этот старательный тупица, не спросясь, распорядился наловить для Германии молодежи. А Борки нужны непуганые, неразогнанные! Насовал "Вальтером" фольксдойчу в физиономию. Ну, а сегодня очередь за другими. Се-е-го-дня... Дирлевангер достал из кобуры тяжелый пистолет, оглянулся на плотненького своего адъютанта, и тот сразу подбежал, подставил плечо - без упора да в такую мишень из пистолета попробуй! Та-ак... Красная нога переломилась на самой середке, черно-белые крылья, упрямо взмахнув, поставили дурака на вторую ногу. Та-ак, по второй ножке!.. Упал в гнездо, как шар в лузу, но маленькая головка и длинный клюв все так же высятся на длинной шее. Е-еще разок!.. Красным наконечником пронизывая серо-бархатистые от пепла и сажи сосновые ветки, падает по-снайперски сшибленная головка...
Аист, точно разглядев со своей каланчи мальчишеские фантазии штурмбанфюрера, без всякой подготовки вскинул широкие крылья, из черных сразу ставшие белыми - будто сажу с них смахнул! - и полетел, тяжело волоча над самыми крышами как бы на самом деле перебитые красные ноги. Трассирующие пули воткнулись в небо, стукнул выстрел, второй -уже увидели живое над деревней и как тут удержаться! Аист стал делать круги, пытаясь взлететь туда, где все еще голубеет небо. А солнце сбоку подстреленно прыгает, тоже как бы пытается вырваться из удушливо черных дымов, которые вот-вот сомкнутся под самой вершиной купола... И чем выше поднималась совсем уже белая птица, тем большее число людей с винтовками и пулеметами могло увидеть ее. И уже пулемет бил, покрывая винтовочные выстрелы, азартно потрескивающие в разных концах поселка. Чудно было видеть, что аист все еще живой, плывет, все поднимается кругами к голубой горловине неба, будто и не птица это, а всего лишь отлетающая душа этих страшных Борок.
К Дирлевангеру ровным шагом подошел, как подлетел, румяный красивый гауптшарфюрер - командир немецкой роты. Доложил, что женщины и дети - в амбаре, полицейские - в школе, семьи полицейских помещены отдельно - в доме напротив. Гауптшарфюрер нравится штурмбанфюреру. Так смотреть и ждать приказа умеет лишь хороший немец. Не строить догадок, не забегать наперед даже из старательности, но и не колебаться ни секунды, какой бы приказ ни последовал! Если стоит, на лице лишь это и обозначено: я стою; если ест: я принимаю пищу; убивает - я работаю; пьет, песни горланит - я отдыхаю... На лице, в глазах молодого офицера радостная, спокойная уверенность: "То, что знает старший фюрер, он сообщит, когда посчитает нужным, мне, и я буду знать, как поступить, что и как сделать, чтобы выполнить долг немца!"
Оскар Дирлевангер приказывать не спешил, он лишь поинтересовался, все ли фюреры - немецкие и чужестранцы - собрались сюда со своими подразделениями. Нет, не все, но сейчас, если надо, будут посланы связные-мотоциклисты... Это лишнее, обязаны все явиться к 16.00. Живые или мертвые! Сейчас сколько?.. 16 без 20 минут...
Штурмбанфюрер пожелал пойти в школу, взглянуть на борковских полицаев, и гауптшарфюрер счастливо отступил в сторону, как бы создавая из одной, но ладной фигуры почетное сопровождение штурмбанфюреру. Вдвоем - штурмбан и гауптшар, - оба фюрера шли по школьному коридору с обвалившейся штукатуркой, шаги их соударялись, не сливаясь в одном звуке: младший рангом фюрер старательно запаздывал с ударом подковок, и это было точно рассчитанное нарушение - сбой подчеркивал, что их все-таки двое и младший лишь дополняет.
Караула немецкого внутри здания нет, лишь у входной двери да по углам. Гауптшарфюрер всем распорядился как надо, хотя и не знает окончательного решения, всей идеи старшего начальника. Нет, что ни говори, а чисто немецкое подразделение - не служба, а одно удовольствие. Не зря другие командиры так держатся за это и совсем не радуются перспективе, что и их разбавят чужестранцами в такой же мере, как особый батальон Дирлевангера. Хотя чужестранцы и носят немецкие мундиры и служат по немецкому уставу, но неарийская порода выдает себя, и прежде всего скукой подчинения. Командовать - пожалуйста! А вот подчиняться им скучно, нет в них этой радости подчинения старшему, высшему! Уметь подчиняться, чтобы иметь право командовать с той же неистовостью, вот чему научила история и что в крови у немцев, и пусть это останется только их достоинством. Этим горы сдвигать можно, ну, а с чужестранцами нужен совсем другой рычаг. Еще искать и искать его! Но не найдешь, если не искать.