Алекс Гарридо. Акамие, или Любимая игрушка судьбы

   Акамие сел напротив.
   - Я рад тебя видеть, - сказал он, глядя в сторону.
   Эртхиа удрученно вздохнул. Все не так, совсем не так, как он придумывал, складывая в бархатный мешочек алые лепестки. Хотел принести брату радость, а принес стыд. Эртхиа нащупал под кафтаном бархатный уголок. Выдернул наружу за витой шнур.
   - Здесь твоя роза.
   - Это с того куста, который поймал тебя, - вдруг улыбнулся Акамие.
   - Я расплатился с ним лоскутами моего кафтана! - воскликнул Эртхиа, и оба рассмеялись.
   - Послушай, - несмело начал Акамие, - ты пришел... Будь моим гостем? Ко мне никто не приходил в гости, никогда!
   Эртхиа закивал, улыбаясь.
   Акамие поманил его за круглый серебряный столик, уставленный плоскими тарелочками с ломтиками вяленой дыни, сушеным виноградом, синим и белым, колотым миндалем и фисташками, арахисом, сладким и соленым, засахаренными фруктами, кувшинчиками с разведенным лимонным соком с мятой и подслащенной розовой водой. Тихой тенью мелькнув туда и обратно, принес из второй комнаты кувшин и таз для омовения рук. Поклонился гостю.
   Эртхиа отвечал на его поклоны, с важностью кивая головой.
   - Извини, дорогой гость, ты пришел неожиданно. Мне больше нечем угостить тебя. Я не могу позвать рабов...
   После пиршества у матушки Эртхиа потребовалось все его мужество и преданность другу, чтобы принять еще одно приглашение в гости.
   - Что ты, что ты! - замахал он руками и уверил Акамие, что этого угощения вполне достаточно, ибо вечерняя еда не должна быть обильной и тяжелой для желудка.
   Омыв руки и обменявшись пожеланиями удовольствия и насыщения, они приступили к трапезе. Акамие с улыбкой и поклоном предлагал своему гостю попробовать того и этого. Эртхиа с поклоном принимал угощение и ел неторопливо, наслаждаясь ароматом и вкусом. Он хотел быть настоящим гостем.
   Вслед за угощением настал его черед развлечь хозяина занимательным рассказом.
   - Ходил ли ты сегодня к учителю, брат? И о чем он рассказывал тебе? -спросил Акамие.
   Эртхиа замялся. Посидев немного с наморщенным лбом, он признался честно:
   - Видишь ли, я больше думал о том, как передать тебе свитки, которые он заставляет меня читать. Но если хочешь, я буду слушать очень внимательно и запоминать, а когда приду в следующий раз...
   - Ты придешь... - просиял Акамие.
   Эртхиа звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
   - Я ведь принес тебе подарок!
   Он снова полез за пазуху и вынул оттуда увесистый сверток. Это были три глиняные таблицы, каждая - в две ладони величиной, покрытые забавными значками, похожими на птичьи следы.
   - Когда грузили на повозки свитки и сшитые книги из аттанского дворца, это оставили на ступенях - я подобрал, чтобы не растоптали. И сохранил... для тебя.
   Акамие благодарно улыбнулся. Эртхиа привык и уже не замечал краски на его лице, только искренние глаза под высокими, будто удивленными бровями.
   Акамие взвесил таблицы на ладони, потрогал пальцами испещренную значками поверхность.
   - Это древние письмена. Мне их не прочесть. Но - спасибо тебе. Это очень ценная вещь.
   - Так ты доволен? Я рад, ведь я обещал тебе подарок из моей добычи, но...
   Эртхиа смутился и загрустил.
   - Твои подарки всегда радуют меня, брат. Как поживает Шан?
   - Его стойло рядом со стойлом Веселого, они дружат, честное слово, как мы, - серьезно сказал Эртхиа. - Я сам каждый день осматриваю и чищу его. Он готов пуститься в путь в любую минуту...
   Акамие вздохнул.
   - Куда мне бежать? И разве где-нибудь я буду в безопасности?
   Они согласно помолчали. Бежать Акамие было некуда: земли, подвластные повелителю Хайра, были столь обширны, а лазутчики его столь бдительны и ловки, что не оставалось надежды скрыться незамеченным.
   - Смотри, - сказал Акамие, вертя в руках первую попавшуюся безделушку. - Говорят, аттанские владыки пользовались этим, чтобы не пачкать рук во время еды.
   - Да, - с облегчением подхватил Эртхиа, - у меня тоже есть такие. Я пробовал, но мне это показалось неудобным. Еще мясо - куда ни шло, но фул ею не зачерпнешь, и лепешку с нее откусывать неловко.
   - Все удивительно в Аттане... - вздохнул Акамие. - Как жаль, что мне удалось узнать так мало. Этот поток света, обливающий золотую колесницу среди ночи!
   - Наверно, повелитель узнал этот секрет, если смог воспользоваться им.
   Акамие нахмурился, пытаясь уловить мысль, но она не далась, укрылась за другую:
   - А помнишь того юношу по имени Ханис, наследника аттанских владык?
   - Того бесстрашного, который говорил с повелителем не как пленник, а как царь?
   - Да, Эртхиа. Я не могу забыть. Он словно рожден для того сильного, ровного света и сам кажется созданным из него.
   - Вот уж кто наверняка знает все секреты дворца! - усмехнулся Эртхиа.
   - Но его уже нет в живых...
   - Как? Почему? - Эртхиа вскочил с подушки. - Я ничего не знаю об этом.
   - Думаю, он нашел возможность умереть. У них плен, видимо, считается большим позором, чем самоубийство.
   Недоверие и отвращение отразились на лице Эртхиа.
   - Как такое может быть?
   - Повелитель говорил мне, что из рода владык Аттана один только Ханис живым попал в плен.
   - Да, я слышал об этом, но... Умереть, чтобы не попасть в плен! Так поступают только лазутчики, но у них свои счеты с Судьбой. И правда ведь: нет других пленников царского рода. В таком ужасном дворце в самом деле могли жить люди, способные уклониться от исполнения Судьбы!
   - Как я хотел бы поговорить с кем-нибудь из них... Жаль, что это невозможно.
   - Почему невозможно? Дворцовая стража и тюремщики не ходили в поход - и они не откажутся от пары перстней с изумрудами и рубинами. Чужое богатство сделало их алчными.
   - Что ты говоришь? Так он жив?
   - Живехонек! Он в Башне Заточения - я сам видел, как его закрыли в верхней темнице. Мой отряд лучников охранял его всю дорогу до Аз-Захры.
   - Сколько радости ты принес мне, брат!
   Эртхиа потупился.
   Расстались они на рассвете, сговорившись о новой встрече и о том, что Эртхиа попытается подкупить стражу в Башне Заточения. Ему самому не меньше, чем Акамие, хотелось познакомиться с Ханисом. Знакомство с бесстрашным и гордым помогает человеку обрести эти качества в своей душе.
   Евнух получил свой браслет, когда вывел Эртхиа с ночной половины. Низко кланяясь, он сказал:
   - Если удовольствие, которое получил почтенный, велико, а иначе и быть не может, ибо Акамие - истинная и несравненная услада..
   - Ты-то откуда знаешь? - зарычал Эртхиа, хватая его за пучок на голове.
   Евнух часто заморгал.
   - Я только хотел сказать... Не добавит ли почтенный еще немного в уплату за то, что не имеет цены?
   - В следующий раз, - отрезал Эртхиа, краснея от злости и стыда.
   Царевич Эртхаана разгладил пальцами лоскут, поданный ему черным рабом.
   - Где ты, говоришь, нашел его?
   - На подносе с драгоценностями, господин. Он спрятал записку под грудой колец и браслетов, которые каждый день присылает ему повелитель...
   - А это? - Эртхаана ткнул пальцем в обрывки плотного алого шелка, из какого шьют кафтаны.
   - Это - под его окном. Вечером, когда я пришел разбудить его, куст был весь зелен, а утром...
   Эртхаана резко махнул рукой.
   - Иди. И молчи об этом. Я щедро заплатил тебе - и еще заплачу. Сообщай обо всем мне - слышишь? - мне, и никому больше, хоть бы тебя спрашивал сам царь! Ты понял?
   Раб бормотал что-то на своем неразборчивом языке, целуя ковер возле ног царевича.
   - Поди, пока тебя здесь не застали...
   Ведь у старших царевичей были свои покои в отцовском дворце, где они проводили некоторое время ежедневно, занимаясь делами в зависимости от того, что поручит им повелитель. Все, кроме младшего, имели свои дворцы, и ночные половины их не пустовали. Здесь же были комнаты, где они сидели с писцами и разбирали дела об управлениями царскими имениями и конюшнями, записки наместников, а также дела почтового ведомства, чтобы затем доложить царю свои мысли и выводы.
   Так Эртхаана находился теперь в комнате, смежной с его кабинетом, во дворце повелителя.
   Оставшись один, царевич расправил на ладонях записку. Алый шелк, взлетающие строки, рука к каламу непривычна... Вчера он видел алый кафтан на Эртхиа. Но может ли быть, чтобы юнец, подобный Эртхиа, зажегся страстью не к деве высокогрудой и грузной бедрами, а к усладе мужа опытного и искушенного в удовольствиях - мальчику тонконогому и изнеженному, благоухающему ночью подобно жасмину и спрятанному от солнца в сумраке опочивальни?
   От горечи и досады Эртхаана впился зубами в лоскут. Как случилось, что младший стал первым? Да может ли быть? Чтобы невольник, знавший ласку повелителя, уступил юнцу и соблазнился неопытным, равным себе по возрасту? Может ли быть?
   Но пиши эту записку Лакхаараа - так ли писал бы он?
   Если донести об открывшемся отцу, виновного найдут, и схватят, и предадут суду. Но тогда не получить Эртхаане желаемого, ведь раньше, чем найдут вора, палачу отдадут нежного, обликом подобного нарджису и жемчугу, чтобы снял с него кожу целиком вместе с волосами. И кожу его повесят во внутреннем саду, чтобы все обитатели ночной половины увидели, и устрашились, и остереглись. Нежному позволят умереть самому, и никто не сократит его мучений. Но не в этом дело, а в том, что Эртхаана останется ни с чем.
   Следовало выжидать, пока обстоятельства сложатся иначе, а до той поры собирать и сохранять доказательства вины наложника.
   Переведя дух, Эртхаана спрятал записку и лоскуты от кафтана в шкатулку из слоновой кости, оправленную в серебро, прижал крышку сухими от жара пальцами. Он сумеет дождаться.
   Но кое-что следует предпринять немедленно.
   К клочьям алой тафты пристали белые нити. Если подобные когтям шипы разорвали рубашку, не миновали и кожи...
   Эртхаана вышел в комнату, где сидели писцы, и продиктовал приглашение всем братьям собраться этим же вечером в царской бане, где они смогут отдохнуть и развлечься. Запечатав послания перстнем, он приказал срочно доставить их царевичам.
   Пары дней хватило предприимчивому Эртхиа, чтобы договориться с начальником стражи. И хотя царевич уже озабоченно прикидывал, надолго ли хватит его военной добычи, он был доволен: жизнь его наполнилась заботами более значимыми, чем охота да опостылевшие уроки учителя Дадуни. И то сказать, учитель уже не казался ему никчемным старым словоплетом. Он довольно толково разъяснял все, чего Эртхиа не удавалось понять с первого раза, - а это было очень важно, ведь понятное легче запомнить...
   Во второй раз Эртхиа пришел к Акамие днем, когда уже спали все на ночной половине дворца. Один Акамие, которого не натирали сегодня соком травы дали, в нетерпении ожидал гостя.
   Евнух провел их к дальней стене дворцового сада извилистым проходом между внутренних двориков.
   - Если задержитесь - я не смогу вас дождаться, - предупредил он, запирая за ними калитку.
   - Мы не задержимся, - заверил его Эртхиа, больше стремясь успокоить Акамие. - Жди к следующей страже.
   Эртхиа, знай, ободряюще улыбался невидимому под покрывалом брату, а когда поднимались по обвившей Башню лестнице, пропустил его вперед и все сто девяносто девять ступеней заслонял вытянутой рукой от пустоты справа.
   Стражник открыл им дверь на верхней площадке. Эртхиа вошел первым. Сначала синие пятна в ослепленных солнцем глазах вспыхнули между ним и зловонным мраком темницы. Только протянувшийся сверху косой жгут солнечного света указал ему на бледное лицо узника. Рядом с шорохом упало тяжелое покрывало, и Акамие, светлый и быстрый, уже опустился на колени рядом с лежащим. Косы и косички упали с его плеч на лицо Ханиса, когда Акамие наклонился послушать дыхание.
   Ханис отвернул лицо и открыл глаза.
   Эртхиа подошел ближе.
   - Кто ты? - выговорил Ханис, когда Акамие откинул косы за спину и ласково улыбнулся узнику.
   Акамие растерянно приподнял брови. Тогда Ханис облизал потрескавшиеся губы и сказал на языке хайярдов:
   - Ты - та девушка-воин, которую я видел среди завоевателей в моем дворце.
   - Я не девушка! -отшатнулся Акамие.
   Эртхиа положил руку ему на плечо и угрюмо пояснил:
   - Это Акамие, мой брат. А я - Эртхиа, младший сын царя.
   - И тебя я видел, - снова удивился Ханис. - Вы сидели рядом и были там единственными людьми среди... них.
   Эртхиа нахмурился, Акамие виновато опустил глаза.
   - Можем ли мы чем-нибудь помочь тебе?
   Ханис скептически ухмыльнулся.
   - Может быть, но едва ли вы это сделаете.
   - Что, говори?.. - пылко воскликнул Эртхиа. - Ты доказал свою отвагу, одолев дюжину воинов и не побоявшись разговаривать с победителем, вольным решить твою судьбу, как равный с равным. Для такого человека, даже если он мой враг, я готов сделать все, что в моих силах! Таким врагом дорожить надо, как другом.
   - Дай-ка мне нож, - попросил Ханис.
   Эртхиа с готовностью потянул из ножен кинжал. Акамие быстрым движением остановил его руку.
   - Он убьет себя!
   Эртхиа сглотнул.
   - Это правда? - строго спросил он у Ханиса.
   Ханис улыбнулся разочарованно и устало. Эртхиа набрал в грудь побольше воздуха, готовый объяснить этому несчастному, сколь преступна человеческая слабость, подсказывающая уклонятся от исполнения Судьбы... но увидел, что Акамие качает головой, прижав пальцы ко рту, и шумно выдохнул.
   Ханис лежал с закрытыми глазами, до подбородка натянув кошму и всем видом давая понять, что незваные посетители более не представляют для него интереса.
   Акамие наклонился к нему и тихим голосом задал вопрос.
   - Ты был царем и богом в своей стране?
   - Я царь и бог, - поправил его Ханис.
   - Да, - согласился Акамие. - Да. Почему же ты хочешь умереть?
   - Царю и богу не пристало жить в неволе. Умерев, я соединюсь со своими в золотом сиянии Солнца.
   - Но ты бог? Единственный бог своего народа - это так?
   - Так. Единственный.
   - Как же ты оставишь свой народ в такое время, бог? - недоумение змейкой юркнуло из начала в конец вопроса и замерло между бровей Акамие.
   И Ханис удивленно открыл глаза. Некоторое время он молчал, нахмурившись, а потом обратился к солнечному лучу:
   - А ты что скажешь?
   Ахана заглянула в глаза. Ее взгляд согревал и ласкал, но она молчала.
   - Это закон. Сыны Солнца не живут в плену. Я должен умереть.
   Правда, в голосе Ханиса было теперь больше раздумья, чем уверенности.
   - Но если ты - единственный... - подсказал Акамие.
   - Если я - единственный, кому я поручу мой народ?
   Ханис приподнялся на локте и с живостью спросил:
   - Ты считаешь, что мой долг - остаться здесь?
   - Ты сам это знаешь, - опустил глаза Акамие.
   - Значит, до сих пор я думал только о себе? - ужаснулся Ханис.
   - Это прошло.
   Акамие поднялся и отошел к выходу. Приподняв покрывало, он вынул узелок, который принес с собой.
   - Ты давно не ел, - сказал он Ханису, и тот не возразил. - Это поможет тебе восстановить силы.
   Акамие развязал платок. В нем оказались два плотно закрытых сосуда и горсть сушеных фруктов.
   Эртхиа наклонился к его плечу.
   - Как ты обо всем догадался?
   - У меня очень много времени, чтобы думать, - печально заметил Акамие. - Только боги, лишенные человеческих слабостей, могут, обладая могуществом, отказаться от удобств и роскоши. Что им золото и камни, мягкое ложе и горячая вода? Они дети Солнца, в них самих горит огонь, согревающий их и озаряющий их жизнь. Они намного сильнее и выносливее любого человека, не боятся холода, не зависят от тепла. Все это мы видели в Аттане. Да, Эртхиа?
   Ханис пристально всмотрелся в лицо Акамие.
   - Кто ты?
   Акамие протестующе поднял руку.
   - Почему же, если они так могущественны, мы победили их? - усомнился Эртхиа.
   Акамие улыбнулся.
   - Повелитель - такой же человек, как его подданные, только волей Судьбы поставленный над ними. Он вел войско, состоящее из равных ему и свободных, из людей, покорных только Судьбе - и ему, поскольку так хочет Судьба. У подданных богов Аттана - глаза рабов, поверь мне, Эртхиа. Я хорошо знаю такие глаза, потому что часто их видел. Намного чаще, чем глаза свободных. И потому что я сам - невольник.
   - Я хотел бы еще поговорить с тобой, - попросил Ханис.
   - И я - с тобой, - кивнул Акамие. - Мы еще придем, правда, Эртхиа?
   - Я велю стражникам убрать здесь, - пообещал Эртхиа. - И пришлю тебе хорошей еды.
   Уже на нижних ступенях Эртхиа, хмурясь, спросил:
   - Ты действительно веришь в то, что он - бог?
   - Какая разница? - удивился Акамие. - Достаточно того, что он сам в это верит.
   И недолгое время спустя братья снова навестили Ханиса. В темнице, по приказу Эртхиа, вымыли и вычистили все, что можно, и узнику дали вымыться.
   Окрепший и повеселевший - Эртхиа посылал ему сначала, по совету Акамие, миндальное молоко, сушеные фрукты, густой черный чай с мятой и анисом, а потом и более плотную и сытную пищу - Ханис сидел на кошме, как и его гости, подтянув под себя ноги, а на плече его примостилось солнечное полукружие, цепляясь за светло-рыжие кудри, перебирая их, когда Ханис качал головой.
   Они говорили и говорили, вопросы обгоняли друг друга - не успел ответить на один, как он обернулся двумя совсем разными, а ответы увели тебя так далеко, что начинай сначала и не забудь ни о том, ни о сем...
   Только Ханис больше не спрашивал Акамие, кто он.
   Иногда Ханис касался пальцами плеча, как бы проверяя, на месте ли солнечный лоскуток, и свет накрывал пальцы, лаская теплом.
   Но в третье посещение все изменилось.
   Ханис сидел теперь в темном углу, виноватыми глазами глядя в наклонное течение луча.
   - Твои доводы ложны! - упрекнул он Акамие. - Что я, узник, могу сделать для моего народа?
   - Я думаю о том, как помочь тебе! - вступился за брата Эртхиа. - Бежать отсюда нелегко, но возможно.
   - И ты готов предать отца и повелителя, которому присягал? - не поверил ему Ханис.
   Эртхиа пробормотал нечто неразборчивое о священных узах дружбы, но сник и умолк.
   - Судьба переменчива, - уговаривал Акамие. - Все может измениться. Если ты выжил даже вопреки своему желанию, значит, Судьба еще не отпускает тебя. Как ты можешь знать, что о тебе задумано? Надо с благодарностью принимать благоприятные перемены и с терпением - неблагоприятные. Взгляни на меня... Я рожден от царя, но я более узник, чем ты. В жизни таких, как я, всех перемен - милость или немилость господина. Но вот ты видел меня в Аттане, и ты принял меня за девушку, да, но не за наложника, а за воина! А я наложник. Я был предназначен к этому с рождения и воспитан для украшения опочивальни и развлечения господина. Ты и теперь уверен, что меня видел среди воинов моего царя? Но я там был, и брат мой тому свидетель, и ты сам. Переменчива Судьба! Вот я здесь, беглец с ночной половины, в Башне Заточения я обретаю свободу так кто из нас узник? И нет у меня надежды на лучшую долю, но кто знает, как переплетаются нити в узоре Судьбы... - Акамие перевел дух. И невольно вырвалось у него:
   - Только кажется мне, что лучшие дни моей жизни уже позади.
   - Если не можешь жить как должно - умри.
   Ханис сурово посмотрел на Акамие. Он слышал, что хайарды держат в своих опочивальнях и мальчиков. Но впервые видел такого. Да, он мог бы догадаться и раньше, но об Акамие не хотелось догадываться...
   - Разве это в моей власти? - Акамие отвернулся. - Судьба моя еще не исполнилась.
   - Кто тебе мешает? - возмутился Ханис. - Разветы не найдешь ножа, или шнурков и поясов у тебя недостаточно?
   - Как можно?! - Акамие, оторопев, забыл о стыде. Потом объяснил:
   - Судьба не любит, чтобы человек уклонялся от исполнения ее. И разве там, на обратной стороне мира, не в ее же власти пребуду? И как она карает за ослушание?
   - Как? - заинтересовался Ханис.
   - А никто этого не знает! - рассмеялся вдруг Акамие. - Говорят разное, но никто из говорящих не обладает знанием испытавшего. Кто побывал на обратной стороне мира и смог вернуться? Я прочитал много свитков и сшитых книг, и наших, и чужеземных - мудрецы спорят друг с другом, и нет одной правды. Я читал даже, будто там обитает некто, ожидающий с любовью, чтобы позаботиться и утешить. Там. Но если любит, почему бы ему не любить меня здесь? - и горечь проступила в голосе, и Акамие замолчал.
   Эртхиа кашлянул, глянул на одного, на другого - и ничего не сказал. Ханис ему ободряюще улыбнулся.
   - А здесь мы утешаем друг друга.
   - Да! - обрадовался Эртхиа.
   - Я сам сын бога и бог, и я знаю: там вернусь в золотой огонь Солнца, из которого создана моя душа. И если бы смог - уже сейчас горел бы одним из его лучей. Но я жду, и случай представится. Тогда не забуду по утрам заглядывать в твое окно, Акамие, как ты посещаешь меня в одиночестве и заточении.
   - Благодарю тебя, - Акамие низко поклонился. - Но хотел бы раньше покинуть тюрьму этого мира.
   - Нет, вы это бросьте! - не выдержал Эртхиа. - Сидят передо мной и наперебой хвалятся, как им не терпится меня покинуть! Друзья, а! Что же это ты, брат, начинаешь с того, что уговариваешь Ханиса жить, а заканчиваешь обещанием опередить его в пути на ту сторону...
   И так пылко упрекал их преданный в дружбе Эртхиа, что не оставалось иного, как рассмеяться легко и радостно. И на этой стороне мира можно жить, пока друзья вместе, пока они есть.
   Акамие только украдкой вздохнул. Вся его надежда заключалась в том, что странный сон или видение, бывшее ему по дороге в Аз-Захру, окажется вещим. Хотя чего не привидится, когда разум мутится от горя и обиды? Однако с того вечера его настроение изменилось, и он с покорностью и терпением ждал обещанной развязки. Ни словом не обмолвившись Эртхиа.
   Загремел замок. Мальчики переглянулись: было еще рано.
   Эртхиа вскочил, схватившись за кинжал, левой рукой протянул Акамие покрывало. Тот поспешно накинул его на голову. Ханис тоже встал, шагнул в солнечный луч. Если его друзьям будет грозить опасность, у него появится возможность погибнуть в схватке.
   Стражник, приоткрыв дверь, пролез внутрь, быстро прошептал:
   - Из дворца пришли за узником - к царю! - вы пока сидите здесь... - и гаркнул: - Выходи!
   Ханис, как был, обнаженный шагнул к выходу. Стражник крепко связал ему руки за спиной и выпустил на площадку.
   - Не надо меня нести, - хмуро попросил Ханис. - Я не буду прыгать вниз.
   - И не прыгай, - ухмыльнулся стражник, показывая намотанный на руку конец веревки. - Только руки выломаешь.
   Когда дворцовая стража увела Ханиса, тюремщик выпустил Акамие и царевича. Евнух, обмахиваясь веером, сидел у калитки.
   - Постараюсь узнать... - Эртхиа многозначительно кивнул.
   Акамие из-под покрывала протянул ему тонкую руку и пожелал удачи. Калитка пропела дважды, впустив Акамие и закрывшись за ним.
   Прежде всего Ханиса отвели в баню. Там ждали рабы, чтобы вымыть его. Узник из башни заточения не должен раздражать повелителя своим видом и запахом.
   - Однако он воняет гораздо меньше, чем должен, - шептались рабы.
   - Он совсем не воняет!
   - Может, и вправду он - бог?
   Одетый в штаны и рубаху, со связанными за спиной руками, босой, Ханис шел между стражниками через дворцовый сад. Вымытые волосы уже высыхали под заботливой лаской солнечных лучей.
   Наслаждаясь, Ханис глядел вокруг. После долгой тьмы плена и заточения сверкающий сад радовал его глаза, никогда не боявшиеся Солнца.
   Струи воды, блистая, вырывались из прудов, обложенных розовым и зеленым камнем, и, круто изогнувшись, с плеском и звоном падали вниз. Важные зеленые переливающиеся птицы с куриной походкой мели узорчатыми хвостами дорожки, посыпанные серебристым песком.
   Солнце обливало всю эту праздную, беспечную роскошь щедрым любящим светом. Как будто не испытывало гнева и вражды...
   И разве не жизнь - веление Солнца? Каждая тварь и каждая вещь имеет Судьбу, говорит Акамие. И нам неведомы ее намерения. Надо быть внимательным к ней и расторопным в послушании. Так о чем хочет сказать ему Судьба этой неожиданной прогулкой в цветущем саду? И что велит ему Солнце, освещая живую прелесть этого сада?
   Звонкий крик раздался откуда-то слева, и золотой мячик покатился под ноги Ханису. Высокий, полудетский голос опять прозвучал своевольным предупреждением - и стражники повалились на колени, прижимая к земле закрытые ладонями лица.
   Ханис остался стоять и единственный увидел ее.
   Она выбежала из золоченой калитки, беззаботно хохоча, и вслед ей неслись стенания и мольбы немедленно вернуться. Длинная рубашка из желтого шелка, вышитая по подолу и рукавам алым и зеленым, украшенная подвесками из золота и рубинов, прикрывала почти до щиколоток золотисто-смуглые ножки, обутые в парчовые туфельки с бубенцами. Ликующий звон раздавался, когда она бежала, перепрыгивая клумбы с цветами. Темно-зеленый бархатный жилет, покрытый золотой вышивкой, распахнулся на груди, и Ханису было видно, как подпрыгивают блестящие складки желтого шелка, выдавая юное, прекрасное и тайное, скрытое под ними.
   Она взмахнула маленькими ручками - сверкнули браслеты и камни на рукавах, взлетели и опали бесчисленные косички, будто шнуры черного шелка, украшенные драгоценными наконечниками. Она замерла, удивленно и гневно озирая Ханиса большими блестящими глазами такой глубокой, таинственной темноты, что у него перехватило дыхание.
   Маленькая грудь часто поднималась, она ловила воздух губами цвета финика, Ханис разглядел даже ровные белые зубы. На шее билась жилка. Приподнятые к вискам, сходящиеся пухом над переносицей брови хмурились грозно, почти как у царя, - но она была прекрасна!
   Ханис улыбался, не отводя глаз от ее лица, а она сердилась еще пуще только тонкие ноздри затрепетали над пухлым надменным ртом. Она топнула ногой. Бубенцы звякнули жалобно. Ханис рассмеялся.