Алексеев Александр. Когда боги спят

стороны, и в пальцах оставались клочки липких волос, которые он с омерзением
стряхивал. А ведьмы снова тянулись к нему руками, лезли под одеяло, и он
опять драл их за космы, чувствуя, как слабеет и скоро не сможет
сопротивляться. Но и они будто поняли, что просто так Крюкова не взять и
пошли на хитрость, вроде бы заплакали, ушли куда-то и подослали мальчика лет
шести с беленькими кудрявыми волосенками. И этот херувимчик будто бы его
внебрачный сын, которого родила и бросила студентка Лиза, и теперь он плачет
и просится к отцу под одеяло, чтобы согреться. Крюков изловчился, схватил
его за волосы и отбросил, потому что из его тела тоже сочился яд, и,
наверное, закричал, потому что увидел склонившуюся над ним мать.
- Что ты, Костенька? Что с тобой, сыночек?
- А что они ребенка подсылают! - возмущенно проговорил он, еще
окончательно не проснувшись.
- Какого ребенка?
- Не знаю, ерунда какая-то, - Крюков слышал свою отчетливую, без
малейшего заикания, речь. - Это мне приснилось, мам, все в порядке.
- Напугал-то как! - тихо засмеялась мать. - Ой, спишь ты не спокойно,
всю ночь руками махал, ворочался, мычал... Батюшка родимый. Он тоже, как
выпьет, бывало, так и...
- Сколько времени? - умышленно перебил он. - На улице еще темно...
- Шестой час, сынок, рано, спи, - взяла его за руку. - А я посижу с
тобой рядом, сон поберегу да хоть насмотрюсь на тебя. Не то ведь вскочишь и
улетишь, как всегда. Поди, больше и не увижу...
- Ты поедешь со мной!
- Тише, тише, чужие люди в доме, разбудишь...
- Они не чужие... Я без тебя не уеду, мам, это решено.на примолкла на
минуту, потом вздохнула и погладила руку.
- Думаю и так, и сяк... И надо бы с тобой доживать, чтобы не чужие люди
схоронили. А вдруг мешать буду, под ногами путаться?
- Кому мешать-то, мам? Мне, что ли?
- Жене твоей... Я ведь сама всю жизнь хозяйкой в доме была, характер к
старости неуживчивый сделался. Одной ногой в могиле, а что не по мне, так не
стерплю...
- Нет у меня жены, - сразу решился и сказал Крюков. - Я давно развелся
и живу один.
- Вот оно как, - протянула мать и выпустила его руку. - Хоть бы
отписал, предупредил, я ведь ничего не знаю... А почто разошелся-то?
- Понимаешь, мам, она просто оказалась дурой. Такая крикливая уличная
торговка, невыносимо скандальный характер.
- Когда брал, не видел?
- Я ведь тогда служил еще, другие интересы, и вообще... Показалось,
бойкая девчонка, да и в военном городке выбирать было не из кого...
- Подождал бы, чего торопиться?
- Ты знаешь, какая жизнь, в гарнизонах? Или от тоски свихнешься, или
сопьешься. Холостому там нельзя, смерть. Я же не знал, что все так
повернется...
- А оно повернулось, и жена сразу дурой стала?
- Мам, но я теперь живу в другом обществе! - Крюков сам нашел руку
матери. - Нужно ходить на приемы, встречи, презентации, а с ней нельзя
появляться в высшем свете. Один позор, больше ничего!
- На карточке видала, вроде миловидная, симпатичная...
- Симпатичная, пока рта не открывает...
- Не знаю, дело, конечно, твое, - после паузы проговорила она. - Тебе и
впрямь жена нужна умная, обходительная да к людям ласковая. Коль теперь
губернатор... Да ведь я о своем пекусь, мне внука жалко, так на руках и не
подержала... А ты с женой не пробовал поговорить? Если она одумалась, потише
стала, поскромней? Мы ведь, женщины, не понимаем, с кем живем, потом локти
кусаем... Может, и у нее ума прибавилось?
- Наоборот, последний растеряла. Против меня пошла, позорила на всю
область.ать опять надолго замолчала, но рука ее немного потеплела и стала
мягче.
- На примете-то есть кто?
- Да есть, мама. От невест теперь отбоя нет, - Крюков вздохнул. -
Только спешить не буду.
- Но и тянуть нельзя. Не дело это, губернатор и разведенный, бездомный.
Люди не станут верить.
- Ну, дом у меня есть! Настоящий губернаторский - старинный, красивый.
Четырнадцать комнат! Вот приедешь - увидишь.
- Господи, зачем же столько? - ужаснулась и обрадовалась мать.
- Как барыня будешь жить! - засмеялся Крюков. - Хватит этих бараков.
- Ничего пока не скажу, - мать встала, поправила одеяло. - А ты поспи
еще. Может, последний раз в отчем доме... Ох, беда, и так думаю, и эдак...
Жалко бросать, столько лет прожили, молодость в этих стенах прошла, в этом
городе. И отец твой здесь остается, на могилку бы надо сходить... Да ведь, с
другой стороны, и тебя одного оставлять - худо. Советчица из меня никудышная
да хоть рядом буду, и то польза...
За разговором, за радостью от обретенного дара речи Крюков незаметно
забыл дурной сон с ведьмами, закрыл глаза, вздохнул облегченно и уснул сном
праведника. А разбудил его Кочиневский, чем-то встревоженный и озабоченный.
- Тут соседка приходила, - доложил он. - С Валентиной Степановной
поговорила и обе куда-то ушли.
- Как ушли? - Крюков потряс головой, просыпаясь. - Когда?
- Полтора часа назад. И до сих пор нет.
- О чем говорили, слышал?очиневский пощупал подсохшую ссадину на губе.
- Не знаю, верить или нет... Будто этот вчерашний парень...
Фильчаков... Скончался в больнице.
- Ты что? - Крюкова подбросило. - С ума сошел?
- Может, сплетни. Это же не город - большая деревня...
- Надо немедленно выяснить!
- Ефремов пошел выяснять...
- Куда пошел?! В больницу?!
- Не знаю, может, и в больницу. Ну, или в милицию. Где еще можно
получить точную информацию?
- Идиоты! Этого нельзя делать! - не сдержался и закричал Крюков. -
Любой интерес вызовет подозрения! Ты понимаешь это?!
- Константин Владимирович, но мы уже были в милиции, - Кочиневский
заговорил в сторону. - На нас и так подозрение. Ситуация гнилая...
- Кто тебя просил бить этого наркушу? Я?
- Нет, вы не просили...
- Зачем же ты ударил?!н посмотрел куда-то мимо, пожал плечами.
- У вас как-то получалось... Не солидно. Нет, я не отказываюсь, ударил
я. Если что, все возьму на себя. Вы только не забывайте обо мне.
Его спокойный тон как-то сразу вразумил, отмел панику. Кочиневский был
профессиональным телохранителем и до сих пор работал в частном охранном
предприятии - создать свой штат Крюков мог лишь после вступления в
должность, однако этот парень сам пришел в избирательный штаб, предложил
свои услуги и хорошо поработал во время кампании. Вопрос о его зачислении в
личную охрану был решен.
- Ты что же, думаешь, я тебя отдам? За какого-то ублюдка?очиневский на
сей раз посмотрел прямо.
- Спасибо, Константин Владимирович, но труп - это серьезно. Тем более,
нас там видел мальчишка.
- Какой мальчишка?
- Да уголь воровал. Вы еще сказали, чтобы он ничего не боялся
- Не помню...
- Потом вы еще начали рассказывать о профессоре Штеймберге.
- Ладно, все равно. Все было в пределах необходимой обороны, -
отрывисто проговорил Крюков. - Фильчаков напал с ножом, требовал деньги.
Угрожал зарезать. Был в состоянии наркотического опьянения. Понял, да?
- Понял, но ведь ножа не было...
- Менты найдут. У них после вчерашнего поджилки трясутся. А ты просто
исполнял свой служебный долг.
- Я этого не забуду, Константин Владимирович...
- Да уж, пожалуйста, не забудь, - он быстро, по-армейски, стал
одеваться. - Ефремову все растолкуй, чтобы не было разноголосицы. И еще.
Позвони в администрацию области, закажи четыре билета на вечерний рейс и
машину в аэропорт.елохранитель накинул пальто и вышел - мобильный телефон
работал только в одной точке на огороде, среди неубранной капусты. Крюков
откинул занавеску, встал к окну и в то же время увидел, как напротив дома
остановились две машины - черная "Волга" и желтая милицейская, откуда
выскочили двое в форме и следом за ними Ефремов.ловно под коленки ударили,
первой мыслью было - сдал! Пошел и заявил, чтобы самому выкрутиться, и
теперь приехал с милицией арестовать! Крюков инстинктивно отпрянул, встал за
косяк, ощущая, как знакомый болезненный спазм сжимает горло, потом и вовсе
задернул занавеску. Вдруг возникло детское желание спрятаться, как прятался
от пьяного отца: втиснуться, например, под диван, забиться там в угол и
замереть. Но диван был настолько низкий, что и голова бы не пролезла,
поэтому он заметался по комнате, выскочил на кухню, заглянул в пристройку,
где увидел свой пиджак со значком депутата Госдумы. В следующий миг он
стряхнул с себя наваждение: депутатские полномочия прекращались после
инаугурации и никто не имел права арестовать его! этот момент на пороге
очутился Ефремов.
- Доброе утро, Константин Владимирович! - сказал самодовольно. - Вся
местная верхушка пожаловала! Глава администрации, начальник милиции и
прокурор. Принимайте!
- З-зачем? - быстро спросил Крюков, чтобы не заикаться.
- Хотят принести извинения за вчерашний инцидент! Просят выйти!
- Й-я не пойду! - совсем беспричинно крикнул он. - Мне не нужно
извинений!
- Надо, Константин Владимирович, - твердо сказал помощник. - Это в
наших интересах.
- Какие к черту интересы? Не хочу никого видеть! Я приехал за матерью!
Ничего не хочу!
- Это я их сюда привез.
- Кто просил? Зачем?
- Лучший способ обороны - нападение, - ухмыльнулся бывший спецназовец.
- Как военный человек, вы должны понимать. Этот пацан умер в больнице, а
слух по городу пошел, будто чем-то стукнули. Теперь судмедэкспертиза причину
смерти установила - передозировка наркотиков. Они какую-то гадость
отваривали и кололись.
Крюков отвернулся, чтобы справиться с судорогой лица, помял щеку, потер
подбородок. Обычно он все схватывал на лету, что помогало и выручало всю
жизнь, но сейчас прилив сильного волнения поколебал, смутил сознание и смысл
сказанного Ефремовым дошел не сразу. К тому же, он имел привычку говорить
иносказательно, намеками, показывая свой острый, подвижный ум, и это всегда
раздражало. Однако Крюкову захотелось как-то поблагодарить его, выразить
признательность, чего он искренне никогда не делал и делать не умел, поэтому
унял подергивание лица и обернувшись, проговорил:
- В-ворюга, сволочь... На глазах у больной старухи... На кайф сменял!
Вот тебе и н-наказание!
- Константин Владимирович, надо выйти к местному бомонду, - напомнил
помощник. - Принять повинную.
Одна мысль, что придется стоять перед начальником милиции, прокурором и
мэром города, слушать их слова и что-то говорить в ответ, заклепывала горло,
и тянущее, отвратительное чувство закипало под ложечкой.
- Н-нет, - сказал он. - Не пойду! Что я буду л-лепет слушать? Пусть
наводят порядок! Милиция обнаглела, ч-чистят карманы, такие же ворюги!
- Вот и скажите им в лицо! Прокурору!
- Я не выйду к ним. Пусть останутся в напряжении, - Крюков подтолкнул
помощника к двери. - А ты пойди и скажи: я извинения принял.фремов работал
помощником депутата третий год и хорошо понимал шефа.
- Ну что же, это вариант, - согласился он. - Подержать в напряжении
совсем неплохо.адел шапку и скрылся за дверью. А Крюков бросился к окну и
выглянул, отодвинув край занавески. Помощник в таких ситуациях держаться
умел, стоял расслабленно и надменно, словно генерал перед подчиненными; те
же пытались принять стойку "смирно", говорил только один милицейский
полковник, и все слушали внимательно, кивали согласно. Наконец, Ефремов
небрежно подал руку и все ее пожали крепко, с удовольствием, будто совершали
приятную и полезную работу. Глядя на все это, Крюков неожиданно испытал
удовлетворение, пожалуй, еще большее, чем если бы сам принимал извинения. Он
непроизвольно засмеялся, стукнул кулаком по ладони.
- А что вы думали!акончив ритуал рукопожатия, помощник немедленно
развернулся и пошел в дом, а прощенная местная власть, чуть помешкав,
расселась по машинам и покатила прочь. Крюков смахнул улыбку с лица, но душа
продолжала смеяться, и смех ее был заслуженным, праведным, ибо эта свора
местных начальников, привыкшая унижать и растаптывать, сама была унижена и
растоптана.фремов вернулся первым, за ним - Кочиневский, все это время
торчавший на огороде, оба с трудом скрывали радость. И лишь слушая их
доклады, Крюков вспомнил, что матери до сих пор нет, а вызванная машина из
Кемерово придет через три часа. Ни слова не говоря, он пошел к соседке, но
дома оказался лишь внук, пацан лет двенадцати, который таращился на Крюкова
и бормотал, что не знает, куда ушла бабушка. Поднимать тревогу было еще
рано, однако она как-то незаметно и быстро вытеснила искристое ребячье
торжество и защемила душу. Он не подал виду, что встревожен, распорядился
приготовить завтрак и собираться в дорогу. Однако телохранители что-то
почувствовали, а возможно, оценивали ситуацию и Кочиневский, ничего не
объясняя, вызвался взять такси и съездить на шахту Сибирская. Также ничего
не уточняя, Крюков после завтрака отпустил его, а сам еще раз заглянул к
соседям. На сей раз и внука не застал, хотя дверь была открыта. Он просидел
на скамеечке возле крыльца четверть часа, пока не пришел Ефремов.
- Может, в больницу позвонить? - предложил он. - Или в "скорую".
Валентина Степановна совсем слабенькая, с палочкой отправилась...
- Нужно было не пускать! - огрызнулся Крюков. - Меня разбудить! Или на
худой случай, выяснить, куда и зачем пошла.

Помощник достал телефон и направился в огород, на капустную грядку. Спустя
некоторое время он прибежал и доложил, что полтора часа назад в городскую
травматологию поступила старушка с открытым переломом ноги и в
бессознательном состоянии, по приметам очень похожа на Валентину Степановну.
На улице сильно подтаяло и было так скользко, что и здоровому-то человеку
переломаться - раз плюнуть, поэтому Крюков наскоро оделся и вместе с
Ефремовым побежал к почте ловить машину. Около получаса они махали руками
всем проезжающим автомобилям, и Крюков физически чувствовал, что он
опаздывает. Наконец кое-как поймали частника и приехали в травматологическое
отделение городской больницы. Но там, в приемном покое, его будто
нокаутировали, сообщив, что безымянная старушка только что скончалась, не
приходя в сознание, и тело перенесено в морг.
Какая-то женщина в фуфаечке поверх белого халата проводила их к
каменному сараю, отомкнула дверь и включила свет. Затык, возникший в
гортани, будто черная, заразная болезнь, расплывался по всему телу, руки и
ноги становились несгибаемыми, и все-таки Крюков перешагнул порог. Несколько
обнаженных трупов лежало на железных столах без всякого покрова, источая
страх смерти. Хотелось зажмуриться, но веки не закрывались.
- Ваша бабушка? - настойчиво спрашивал кто-то возле самого уха. - Что
вы молчите? Ваша или нет?т остывающего, безобразно и бессовестно брошенного
старушечьего тела шел пар.н увидел лицо и мгновенно прорезался голос:
- Нет! Нет! Не наша!..
Или это Ефремов сказал вместо него? Крюков попятился назад, потом
развернулся и чуть не наткнулся на стол с покойником. Худосочное, костлявое
тело, огромный кадык на горле и открытые - косые! - Фильчаковские глаза!
Все остальное он помнил смутно. Неизвестно почему, из каких побуждений,
откуда это вдруг взялось, всплыло в душе, но Крюков вроде бы пытался закрыть
Фильчакову глаза, или только подумал сделать это. Однако ладони запомнили
холод плоти, прежде чем чьи-то сильные, горячие руки выволокли его из
сарая.а улице он пришел в себя от того, что Ефремов протирал ему лицо мокрым
снегом.
- Зрелище ужасное, - гудел его голос. - Ничего, Константин
Владимирович, без нашатыря обойдемся... Я тоже чуть не сломался. Нет, я
всякое видел, но тут...
- Там Фильчаков, - отчетливо произнес Крюков.
- Да нет его! - раздраженно сказал помощник, словно отвечал уже не
первый раз. - Это старичок какой-то лежит.
- Я видел - он! Глаза...
- Ничего ты не видел! - вдруг грубо закричал Ефремов. - Ну все, хватит!
Слюни тут распустил, пацан! тем самым будто ледяной водой окатил.
- Ты как разговариваешь? - встрепенулся Крюков. - Что это значит?
- Простите, Константин Владимирович, - тут же повинился он. - Что вы в
самом деле? Ну так же нельзя!
- А где Фильчаков?
- В суд мед экспертизе, - помощник повел его с больничного двора. -
Прокурор сказал. Поедем домой!
- Поедем, - сразу согласился он. - Главное, мамы тут нет...ока ехали на
Шестую Колонию, Крюков почти освободился, отряхнулся от навязчивых видений,
как отряхиваются от пыли, и все-таки в сознании осталось легкое и тайное
убеждение, что косоглазый покойник на столе - Фильчаковский
поскребыш.очиневский с шахты Сибирской еще не приехал, но зато в соседнем
дворе копошилась соседка. Крюков выскочил из машины и сразу же устремился к
ней.
- Тетя Поля, а где мама?оседка отчего-то заскочила на крыльцо и взялась
за дверную ручку.
- Что тебе? - спросила, пугливо тараща глаза, как ее внук.
- Я маму ищу! Ехать пора!
Он знал тетю Полю с раннего детства, сколько помнил себя. Сердобольная
соседка жалела Костю и часто прятала в своей квартире, когда пьяный отец
устраивал дебоши, и потом всегда радовалась, если Крюков приезжал к матери
погостить, зазывала к себе, угощала и в шутку обещала отдать за него свою
младшую дочь, которая еще училась в начальной школе.
Сегодня ее поведение обескуражило.
- Не знаю, где твоя мама! Не знаю! - спрятавшись за дверь, она
выглядывала, словно боязливая птица.
- Вы же утром вместе ушли?
- Ушли...
- Где же мама осталась?
- На кладбище! - соседка затворила дверь и заложила засов. - Там ищи!
Только сейчас он вспомнил, что мать упоминала о кладбище, и, должно
быть, поехала туда, чтобы попрощаться с могилой отца. В тот же миг он забыл
о тете Поле и выбежал на улицу, но оказывается, Ефремов отпустил такси. Они
снова вышли к почте и на сей раз голосовали около часа, пока не увидели
подъехавший к дому микроавтобус - тот самый, что встречал в аэропорту.
Крюков отлично помнил место, где похоронили бригаду ремонтников, хотя
бывал на кладбище и на могиле отца всего дважды - на похоронах и перед
отъездом в суворовское. Искать было легко: всех погибших шахтеров хоронили
на специально отведенном, почетном участке, в самом центре, и памятники
ставили за счет шахты, по тем временам богатые, из черного мрамора, с
эмалевыми портретами. По старой памяти он вошел через центральные ворота, по
широкой дороге, завернул за каменную сторожку и сразу понял, что заблудился,
и могилы не найти. Сотни черных надгробий распускались веером во все
стороны, заполонив все проходы и дорожки, так что и наступить некуда. И само
кладбище уже сползло со склонов холма и захватило все видимое пространство,
став размером чуть ли не с город. Крюков забрел в это волнистое, черное
море, покружил возле берега и выбрался на сухое. Среди могил не было ни
единой живой души, если не считать воронья, будто чайки, плескавшегося над
безбрежным простором.ожалуй, от растерянности и отчаяния он бы закричал -
мама! - но перед взором нарисовался Ефремов.
- Где? Я сейчас найду, Константин Владимирович! Укажите примерное
направление.
- Там, - неопределенно махнул рукой Крюков. - Где-то там. сам снова
шагнул в волны.
Фамилии на табличках были знакомые, с детства на слуху; лежали тут
бывшие известные хулиганы и стахановцы, директора шахт и короли поселков, и
даже одноклассники - все вместе, но могилы отца не было, сколько они ни
бродили средь заросших травой и присыпанных осклизлым снегом могил. И вдруг
Крюков, как недавно в морге, натолкнулся на знакомое, узнаваемое косоглазое
лицо, и механично имя прочитал вслух:
- Егор Михайлович Фильчаков...
- Вот он! Вот он! - закричал непроизвольно. Подскочивший к нему
помощник взял его под руку и повел на центральную дорожку.
- Домой поедем, Константин Владимирович. Нет ее здесь...рюков послушно
поплелся за ним в микроавтобус.
На обратном пути он тупо смотрел в лицо водителя - меланхоличного, ко
всему привычного и готового на все, человека - ну хоть бы мускул дрогнул,
хоть бы веко дернулось!
- Ну ты и сука, - сказал ему Крюков, однако тот не расслышал или не
обратил внимания.очиневский поджидал у калитки, взъерошенный и одновременно
какой-то прибитый.
- Валентина Степановна попала в больницу, - сообщил он, почему-то
дергаясь. - Сейчас приезжал мэр города...
- В какую больницу?! - мгновенно взорвался Крюков. - Когда, почему?
- Пока в нормальную, - хладнокровно ответил охранник. - Но могут и
упрятать в кемеровскую, если сейчас ее не заберем. У нее неадекватное
поведение. Она хотела мужа своего из могилы выкопать, чтобы с собой
взять...янущая, мучительная боль в солнечном сплетении вдруг разом
оборвалась, и один ее конец, будто отпущенная праща, стеганул по глазам...

8

Зубатый отрешенно посидел несколько минут, затем вспомнил, что надо бы
осмотреть комнату Саши, схватил с вешалки пальто, кепку и остановился на
пороге.
Если сейчас уйти, то завтра вряд ли удастся вернуться, а послезавтра -
инаугурация, и этот кабинет уже будет занят. Так что и отсюда уходить нужно
навсегда.
Он вернулся к столу, выломал из большой рамки и сунул в карман
фотографии Саши и Маши, подергал ящики - мелочь всякая, ненужный мусор,
который выбросить не жалко. Потом прошел вдоль длинных шкафов с сувенирами,
из доброй сотни блестящих безделушек выбрал холщовое полотенце с тканым
узором - память о пивной ярмарке, и успокоенный, плотно притворил за собой
дверь.
- До свидания, - обронил секретарше.о дворе дома, возле парадного,
стояла еще одна машина, с московскими номерами, так что приткнуть свою
оказалось некуда. Войдя в переднюю, он услышал из распахнутых дверей
столовой воркующий баритончик Ал. Михайлова и тихий, виолончельный распев
бесприданницы. И эти непривычные уху голоса как-то сразу сделали обстановку
неузнаваемой, возникло чувство, будто Зубатый пришел в чужой дом и теперь
по-воровски подглядывает за чужой, существующей без него жизнью, а своя тем
временем отделилась от общего течения и ушла, как дорога, в бесприютное,
осеннее поле.радучись, он поднялся на второй этаж, на цыпочках пробрался в
кабинет и там долго стоял, прислушиваясь и вспоминая, зачем пришел. И
вспомнил, когда снизу донеслись голоса - кажется, обнаружили его присутствие
и теперь искали. Зубатый достал ключи от комнаты Саши и так же осторожно
пробрался к двери. И лишь когда открыл замок, увидел, что полоска бумаги с
печатями аккуратно разрезана - кто-то открывал, кто-то уже побывал в
комнате, причем тайно, с отмычкой, поскольку ключи все время находились в
сейфе. Предупрежденная прокуратура сюда не сунется, жена хоть и просила
открыть комнату, но сама бы никогда не решилась, поскольку относилась к
опечатанной двери с каким-то опасливым благоговением да и не смогла бы
подобрать ключи. Значит, сюда забралась бесприданница. Возможно, для того и
появилась в доме, чтобы убрать из Сашиной комнаты компромат...щущая
редкостное состояние гнева и беспомощности, Зубатый переступил порог и
закрыл за собой дверь на замок, поскольку в коридоре уже послышались шаги и
громкий возглас Кати:
- Странно, нет нигде!..н не знал, что нужно искать - наркотики,
фотографии, письма или еще какие-то свидетельства образа жизни сына; он
просто двинулся вдоль стен, всматриваясь во все вещи и предметы аскетически
обставленной комнаты. Зубатый не помнил, когда был здесь в последний раз,
возможно, полгода или даже год назад, и потому не мог знать, что было и что
могло исчезнуть. В школьное время Саша увлекался бодибилдингом (этот период
совпал с охотничьим азартом), качался каждый день, соблюдал белковую диету,
и с тех пор у него остались тренажеры, штанга, гантели, но почему-то пропали
снимки Шварценеггера и прочих знаменитых качков, развешанные в ту пору по
стенам. Вероятно, снял, когда изменились увлечения, да и фирменное
никелированное и черненое железо превратилось в груду тусклого и пыльного
металлолома, сваленного в углу, как некие материальные остатки далекого
прошлого.а, период мужских устремлений сына был еще виден, но почему-то
никак не отметился другой, актерский - ни фотографий знаменитостей, ни
каких-либо чисто театральных предметов и вещиц, например, афиш и программок,
если не считать засохший и почерневший букет роз. Кто его преподнес? За
что?.. коридоре опять простучали шаги, но мимо двери. Зубатый прокрался к
столу, сел и подвигал ящики: еще собранные в детстве камешки, стреляные
гильзы, тут же сломанная электронная игрушка, Несколько зажигалок и
множество авторучек, фломастеров, пустых и давно засохших - одним словом,
ничего, никаких записей, дневников и тем более, писем. Или кто-то, вошедший
сюда раньше, все забрал?.. Компьютер в комнате был, однако тоже напоминал
материальные останки и стоял на полу за диваном, покрытый пылью времен:
увлечение этой игрушкой у Саши прошло очень быстро, еще в школе, и после
этого он к нему вряд ли прикасался. И вообще, он всегда быстро чем-то
увлекался, просил купить те же тренажеры, собак или ружье, но как-то очень
уж быстро терял интерес и остывал.убатый еще раз обошел комнату, посмотрел
на корешки книг за стеклом шкафа - приключения и фантастика, давно, пожалуй,
с седьмого класса не читанные. Учебники и книги по театральному искусству,
которые должно быть, он иногда открывал, почему-то валялись на полу,
наверняка брошенные незадолго до гибели. Две открытых книжки лежали справа
от кресла, друг на дружке: верхняя, "Жизнь растений", развернулась веером и
было не понять, в каком месте Саша читал, второй книжкой оказался Геродот, и
открыта она была на странице, где древний историк описывал гиперборейцев,
которые жили очень долго и когда уставали от жизни, поднимались на скалы и
бросались в море...н вздрогнул и замер - Саша искал способ расквитаться с