Алексеев Александр. Когда боги спят

области. Придумать что-то новое в аппаратных играх и интригах было
невозможно, поэтому комсомольская система всюду работала безотказно, как
трехлинейная винтовка.стественно, принципиальная Зоя Павловна сняла с себя
обязанности тайного помощника-информатора и что теперь творилось у него в
тылу, известно было лишь Крюкову...сли бы не эта щепетильность, она бы
наверняка узнала, почему Саша прыгнул с крыши дома...н пригласил Снегурку,
не имея представления, как начать разговор, и потому рассказал все, о чем не
мог поведать никому: от мучительной потребности приходить на Серебряную
улицу в час смерти сына, до ненормальной старухи и ее обвинений.оя Павловна,
как председатель избиркома, не чувствовала себя виновной, что он проиграл
выборы, все было честно, и это тоже нравилось Зубатому.
- Ты мне скажи, кого я мог послать на муки? - Зубатый так расслабился в
ее присутствии, что сам услышал отчаяние в голосе. - Кого я мог смертельно
обидеть?.. Понимаешь, говорит, старца святого обрек на геенну огненную. И
будто он - мой родственник, даже предок!.. Нет, это видно, она не совсем
здорова. Но почему говорит именно такие слова? Ведь всякий бред имеет под
собой реальную основу... И наблюдает за мной давно, не первый вечер, а
заговорила на сороковой день, как погиб Саша... Что это?
- Здесь смущает выражение - геенна огненная, - задумчиво проговорила
Снегурка и поежилась. - Она так и сказала?
- Так и сказала... Понимаешь, утлая такая старушонка, а говорит и будто
гвозди забивает. Такая сила в ней... И голос пророческий, это потом только
услышал. Нет, она не просто больная...
- Похожа на типичную кликушу, потому выводы делать еще рано, не все уж
так плачевно, - заговорила Снегурка тоном доктора. - Вот словосочетание
необычное, средневековое. Теперь и кликуши так не говорят. Геенна огненная -
это ад.
- Ну кого я мог в ад отправить?.. Может, она имела в виду конкурентов
на прошлых выборах?
- Не исключено...
- Но кто из них туда попал? Один в банке сидит, второй держит городской
рынок. Ничего себе, геенна огненная!
- Погоди, Толя, не горячись и не отчаивайся. Все это очень похоже на
иносказание. - У нее была совсем не женская привычка - в глубокой
задумчивости грызть ногти, отчего руки всегда напоминали руки хулиганистого,
лишенного родительской опеки, подростка. - Ты у отца давно был?
- Да уж скоро два года...
- На похороны не поехал?
- Куда ему? Три тысячи верст, да и хозяйство не на кого оставить...
- Он один так и управляется?
- Я же говорил, он упертый...
Отец остался в Новосибирской области и на переезд к сыну не соглашался.
Он всю жизнь был совпартработником, как раньше писали, прошел путь от
рядового комсомольца-целинника до первого секретаря райкома партии, а с
началом перестройки публично проклял генсека, уехал на заимку, завел
фермерское хозяйство и все это время карабкался в одиночку, не принимая
никакой помощи. Зубатый уговаривал его переехать к нему в область, на выбор
дать самые лучшие земли, ссуду, технику и еще покупать продукцию, однако
старик стоял намертво.
- Рыночники хреновы! - резал правду-матку. - Государство в базар
превратили, народное добро разворовали!днако когда Зубатый приехал с Сашей,
то отец при виде внука неожиданно попытался скрыть свои коммунистические
убеждения и верность партии, даже просил, чтобы оставили ему внука на год -
настоящего мужика из него сделать. А свое нежелание уехать из Сибири
объяснил так:
- У вас в России, - сказал, - кедра не растет. А я очень уж люблю
шишкобойный промысел. Так что не поеду я...тец всю жизнь не особенно тянулся
к родне, своих брата и сестру в последний раз видел лет двадцать назад, к
сыну приезжал всего трижды, и в последний раз десять лет тому. Малой родины,
куда начинает тянуть к старости, у него не существовало: родился под
Астраханью, где после детдома оказался его отец, но прожил там год и
переехал в Липецкую область, оттуда в армию, потом на целину, с целины на
север Новосибирской области, где ему больше всего понравилось, и где,
сказал, умру. В свои семьдесят отец еще лазал по деревьям, как обезьяна,
накашивал сена на все хозяйство, доил коров, сбивал масло, обихаживал пасеку
в сорок ульев - и все в одиночку! В переносном смысле, конечно, у отца была
не жизнь - ад, но добровольный, из-за собственной комсомольской упрямости и
своеобразного протеста против гибели Советского Союза.
- Дай мне подумать, - попросила Снегурка. - Я сразу так не готова
ответить...А вот к отцу бы надо съездить, Толя.
- Скоро съезжу, будет время...
- Желательно вместе с женой и дочерью.
- Нет, пусть уж Маша сидит в Финляндии! Там хоть спокойнее.
- Это тебе спокойнее, - она хотела добавить что-то еще, но не решилась
и встала. - Старайся не думать об этой кликуше и о пророчествах тоже. А то
мы чаще сами называем беду.
- Как тут не думать? Из головы не выходит...
- Хотя, знаешь, Толя, в чем-то она права. Пойди в храм сегодня же
вечером. Вместо того, чтобы на Серебряной улице торчать.убатый лишь
вздохнул, но Зоя Павловна уже села на любимого конька и погоняла - пока что
мягкой плеткой.
- Нет, ты постой в храме и послушай. Просто так, с закрытыми глазами,
будто один стоишь и вокруг никого. Ну если не можешь с народом, езжай в
монастырь, там мирских на службе обычно не бывает, только послушники.
Хочешь, я позвоню и тебя там примут...аньше он отказывался довольно резко
или вообще слушать не хотел, и сейчас чувствовал, как противится душа,
однако сказать об том вслух не посмел.
- Ты же знаешь, тесно мне в храме, даже когда пусто...оя Павловна
только руками развела, ушла к двери и оттуда словно бичом в воздухе
щелкнула.
- А ведь старуха правду сказала: Господь нас через детей
наказывает!негурка давно и безуспешно пыталась привести Зубатого в храм, и
это теперь скорее напоминало некий спор, поединок - кто кого. Сама она
действительно была глубоко верующим человеком, еще с тех, комсомольских
времен, когда переодевшись, чтобы не узнали, бегала в церковь. Откуда у нее
это пошло, когда началось, даже сейчас, в пору абсолютной свободы совести,
оставалось тайной, впрочем, как и ее религиозность. Большинство чиновников
аппарата демонстративно крестились, стояли со свечками, в разговорах
оперировали евангельскими оборотами, нарушая заповедь не поминать всуе. А
Зоя Павловна, как и прежде, снимала и так бедненький макияж, повязывала
платочек до глаз и задами-огородами шла на вечернюю службу. В представлении
Зубатого это и было проявлением настоящей веры и догадаться, отчего Снегурка
всецело полагается на божью волю, особого труда не составляло. Она и в
комсомольской молодости была непривлекательной, все свободное время
пропадала на ипподроме, с лошадьми, и почти не следила за собой. Ко всему
прочему, еще в ранней юности упала с коня, сломала ногу и осталась немного
хроменькой, хотя из-за подвижности, стремительности ума и уникальной памяти
убогой никогда не выглядела. В горком ее взяли, потому что красавиц там
сидело много, а работать всегда оказывалось некому. Когда Зубатый вырос из
комсомольских штанов и его, физика-ядерщика по образованию, назначили
директором Второго конного завода, Снегурка сама напросилась к нему
зоотехником и три года не выходила из конюшен. Разумеется, личная жизнь у
Зои не удалась и, наверное, приходя на ипподром и в церковь, она чувствовала
себя немного счастливей.днажды Зубатый все-таки пошел с ней на ночную
пасхальную службу из чистого любопытства, но промаявшись в душной тесноте
часа полтора, надумал уйти, и когда кое-как разыскал Зою Павловну, даже
подойти к ней не решился: в толпе убогих старух стояла не привычная серая
мышка, а преображенная, красивая и какая-то очень уж нежная женщина.ожалуй,
еще бы тогда Зубатый поставил первую вешку на дороге к храму, если бы не
одно вопиющее обстоятельство. Эта истовая молельница по жизни была на
редкость несчастливым человеком, которого преследовало лишь горе и
разочарование. В молодости она ведь наверняка просила у Бога хорошего мужа,
а попался законченный алкоголик, конюх с конезавода, который после рождения
ребенка чуть не зарезал ее, попал в тюрьму, где и сгинул от открытой формы
туберкулеза. Зоя рвала жилы, поднимая дочь, потому как скоро ее мать
неожиданно разбил паралич, и она двенадцать лет пролежала, прикованная к
постели, превратившись в капризного и даже злого ребенка.оя Павловна вынесла
все, и казалось бы, после таких пыток просто обречена на достойную зрелую
жизнь. Даже в самых тяжких божьих испытаниях и наказаниях должен быть
предел! Если его нет, значит, не может быть и самого всевидящего и
справедливого Божества. Кто-то есть, обладающий высшей силой, но тогда это
не Бог.очь Снегурки, говорят, красавица писаная, и года не прожила замужем,
загуляла, связалась с черными, стала торговать на рынке, будто бы
проворовалась и откупилась, а потом подбросила внучку матери и вот уже два
года, как пропала без вести. У начальника УФСБ была проверенная информация,
что ее насильно вывезли из страны и продали сначала в Турцию, а потом в
Арабские Эмираты.олько об этом наказанной через своего ребенка Зое Павловне
никто никогда не говорил.осле гибели Саши и особенно после вчерашней встречи
на Серебряной улице Зубатый думал об этом и соглашался, что он сам жил без
Бога и не всегда по совести, и в общем-то, наверное, достоин кары с точки
зрения религиозных догм. Но за какие же грехи этой святой женщине такое
наказание? Когда в то же время местная братва, вчера еще державшая пальцы
веером, сегодня сложила их в троеперстие и, валяя во рту жвачку, крестилась,
жертвовала деньги, добытые разбоем, и по Божьей воле получала все блага от
жизни. Ни у кого никто не умер, никто сам не заболел, не иссох - только
морды толстели. чья же еще воля, если не Господняя, реализуется в
храмах?ейчас, когда Снегурка ушла, повторив слова безумной старухи о
наказании через детей, Зубатый вдруг подумал, что она наверняка знает о
судьбе своей дочери. Слишком жестко и выстраданно произнесла эту роковую
фразу! еще подумал: вот такая женщина, как Зоя Павловна, когда-нибудь
окончательно постареет и станет тоже кому-то пророчествовать...амзат явился
лишь через шесть часов и теперь сам остался на коврике у порога. Он не
привык проигрывать и почти не умел переживать поражение: все, что было в его
кавказской, несдержанной душе, красовалось сейчас на смуглом лице. В
спокойном, штатном состоянии начальник личной охраны казался вполне
нормальным, даже немного меланхоличным, возможно, оттого, что был физически
сильным человеком, хорошо знал свое дело и умел управлять подчиненными. Но
при этом в нем все время тлел фитиль, готовый взорвать его в любое
мгновение.огда-то Хамзат работал в контрразведке на закрытом предприятии,
известном как Химкомбинат, говорят, успешно отлавливал шпионов, но с началом
первой войны в Чечне его аккуратно уволили из ФСБ, хотя по национальности
был ингушом, а чтобы не затаил смертельную обиду, предложили должность
начальника личной охраны губернатора. Года полтора Зубатый горя не знал и
нарадоваться не мог телохранителем, пока однажды тот не привел двух своих
земляков с намерением взять на работу. Покоробило и вывело из себя даже не
то, что они плохо говорили по-русски, были совершенно неизвестными людьми и
один такой земляк уже работал; вывело из себя их бесцеремонное поведение,
когда один пошел по кабинету, сунув руки в карманы, а второй сел, нога на
ногу, и закурил.
- Ты мне еще дикую дивизию приведи, - пробурчал Зубатый. - Убери их
отсюда! Хамзата и тогда было все на лице, однако он молча увел земляков, а
потом у себя дома, находясь в трезвом состоянии, разбил топором всю мебель и
когда начал рубить стену, соседи вызвали милицию. сожалению, начальник
личной охраны сумел замять скандал, и Зубатый узнал об этом от Снегурки с
большим опозданием и потому не уволил. Ничего подобного не повторялось,
однако, наблюдая за Хамзатом и его земляком в самых разных ситуациях,
Зубатый пришел к мысли, что его кавказцы, с точки зрения умеренного
темперамента и холодного рассудка северного человека, чуть ли не постоянно
находятся в состоянии аффекта либо балансируют на самом краю, что можно
расценить, как психическое заболевание - опять же с этой точки зрения.ейчас
Хамзат едва удерживался, и рассудок его плавал кверху брюхом, как
подморенная рыба, что больше всего выдавал сильно обострившийся акцент.
- Нет этой старухи на Серебряной улице. Во всем районе нет, в городе
нет.
- Ты ее видел вчера? - спокойно спросил Зубатый.
- Видел! Как не видел! Вот она! - и выхватил листок с компьютерным
фотороботом.ортрет оказался абсолютно точным, все, как запомнил Зубатый,
вплоть до старческих морщин вокруг губ и немного приспущенных книзу внешних
уголков глаз - доброе, усталое лицо...
- Куда она шла с сумкой? - он спрятал фоторобот себе в карман.
- В магазин шла!
- Она что, приехала из другого города, чтоб сходить в магазин на
Серебряной?
- Не знаю, зачем приехала!! Откуда приехала!! Один город - полмиллиона
людей!
Он пока слушался лишь по одной причине - вот-вот должен был остаться
безработным, поскольку Крюков уже набирал свою команду охранников и Хамзат
надеялся, что шеф возьмет его с собой на Химкомбинат, откуда он когда-то и
вышел в свет.
- Плохо, Хамзат Рамазанович. - Зубатый затянул повод и стал пилить
удилами губы - так делают, если конь взбесился и понес. - Это называется
профнепригодность. Вы не можете выполнить простого поручения. Не знаю, что
вы делали в ФСБ и как выслужились до подполковника. Не в силах найти
обыкновенную бабушку, с которой вчера столкнулись нос к носу! Ну что, мне из
УВД кого-то просить? Или из вашей бывшей конторы?з состояния аффекта его
можно было вывести только унижением, которое телохранитель переживал глубоко
и болезненно. Но если бы наш мужик от этого дверью хлопнул или, очертя
голову, в драку бросился, невзирая на личности, то воспитанный на кавказских
обычаях сын гор всегда признавал старшего по положению и возрасту, тут же
смирялся до подобострастия и готов был землю копытом рыть.
- Найду, Анатолий Алексеевич! Дело чести! Клянусь!
Зубатый не сомневался, но смущали сроки, а он со вчерашнего вечера
постоянно думал о дочери и чувствовал нарастающую тревогу, которой заразил и
жену: за день она звонила в Финляндию уже два раза, но трубку снимал Арвий
и, изъясняясь на английском, говорил, будто Маша спит, поскольку "не могла
этого делать ночью". Зубатый воспринимал все естественно, но доказать
что-либо Кате было невозможно и, судя по голосу в трубке, она опять впадала
в истерику, умоляла разыскать пророчествующую старуху или приехать домой.н
уже приготовился вытирать жене слезы, однако отправив Хамзата, понял, что не
уйдет, пока не будет хоть какой-нибудь информации от Зои Павловны, ибо это
единственная надежда что-то прояснить. Если уж и она явится ни с чем, то
надо в половине десятого снова становиться на пост у девятиэтажки на
Серебряной улице и караулить кликушу, зная, что это бессмысленно: вчера она
сказала все и больше не придет...се эти сорок дней после смерти Саши он с
самого утра ждал вечера, чтоб пойти туда и шел, если был в городе, и вдруг
сегодня, прислушиваясь к себе, обнаружил полное отсутствие столь сильного и
необъяснимого притяжения к месту гибели. Наоборот, после вчерашних
пророчеств старухи появилось некое неприятие и даже отторжение и этого
страшного дома, и самой улицы, будто он ходил туда, чтоб встретиться с
кликушей.ли уж впрямь существуют вещи мистические, недоступные разуму, и
Сашина душа все еще прыгала с крыши на козырек, билась и звала, манила его,
чтоб он своим присутствием облегчил муки, но на сороковой день они
прекратились по чьей-то воле и сразу же пропала всякая тяга... четырем часам
Снегурка не пришла, и Зубатый решил ехать домой, попутно завернув в
картинную галерею, чтоб открыть выставку художников-ветеранов: перекладывать
это дело на кого-то покровителю культуры не пристало. Референт на ходу отдал
заготовленную речь, которую Зубатый сунул в карман, тут же забыл и оставил
вместе с пальто на вешалке, потому стоял перед публикой, говорил какие-то
слова, а сам чувствовал, как его анатомируют взглядами.ожалуй, во всех
российских провинциях существовал определенный круг людей, называющих себя
культурными лишь потому, что не пропускали ни одной выставки, премьеры
спектакля, выступлений гастролеров, и будучи совершенно разными, появлялись
всюду в одном и том же составе, будто исполняя особый ритуал. Зубатый был
уверен, что среди них есть те, кто искренне сочувствует ему и семье, кто
равнодушен, и кто откровенно смакует чужое горе, мол, наконец-то свершилось
и губернатор пострадал - бесясь от жира, обкуренный его сынок с крыши
сиганул. А вдобавок ко всему и выборы проиграл! все они, пришедшие сюда
прикоснуться к прекрасному и вечному, с троекратным интересом сейчас щупают
его глазами, поскольку всегда лицезрели сильным, властным и гордым, но
сегодня он впервые появился на культурной публике, уже практически без
власти и переживая личное горе. Вернувшись домой, они будут обсуждать не
полотна художников, ибо выставка - явление более частое, чем вид траурного
губернатора, а в который раз, вольно или невольно, по добру или со злом, но
перемелют ему кости. В этом и заключался культурный провинциализм...убатый
разрезал ленточку, сунул кому-то ножницы и сразу же направился к выходу, но
тут его перехватил старейший и уважаемый, но крепкий, бодрый и немного
сумасшедший художник Туговитов.
- Примите мои соболезнования, - забубнил он искренне, но быстро. - Саша
у меня был в мастерской, несколько раз. Я начал писать его портрет, и еще бы
два-три сеанса и закончил...
- Портрет? - Зубатый остановился.
- Да, поясной, средних размеров, - затараторил живописец. - Саша был
удивительный юноша! Такие глубокие глаза!.. Он все время с девочкой
приходил, подружкой. Хорошенькая такая, миндальные глазки и титечки торчком
стоят, сосочки сквозь блузку светятся, золотые...
- У него не было девушки...
- Как же? Была, зовут Лизой! Я ее тоже писал. Символ чистоты и
непорочности!.. И потрясающе талантлива! Я дал ей холст, кисти, и она тут же
начала писать. Для первого раза очень даже!..убатый внезапно вспомнил визиты
Туговитова еще в первый срок губернаторства: приходил с предложением
подарить областному центру триста своих полотен, но с условием, что для них
построят дом-музей и чтобы там же была мастерская и квартира художнику.
Прикинули затраты и пришлось отказать.ожет, его обидел и отправил в геенну
огненную? Но Туговитов не родственник, не похож на старца, тем паче, на
святого...
- Вы должны обязательно посетить мою мастерскую! - Художник тянул за
рукав. - Это же удивительно, последний портрет, буквально за неделю до
гибели. Неужели вы не хотите увидеть сына живым?
- Хорошо, зайду к вам и посмотрю портрет, - на ходу пообещал он. -
Пожалуйста, не говорите о нем моей жене.атянул пальто, кепку и опомнился.
- А девочка? Девушка?.. Как ее найти?
- Есть телефон ее подруги, - художник зашарил по карманам. - Я и
подругу ее пишу. Такая свежая, грудастенькая, а губки все время чуть-чуть
приоткрыты...н не дослушал, не дождался номера телефона и шагнул в
распахнутые двери... И чуть не столкнулся на крыльце с Зоей Павловной,
озябшей на ветру в бесформенном плащике, в котором она ходила в церковь.
- Я вспомнила, Толя, - на редкость эмоционально зашептала она. - Это
было давно, как только тебя избрали на первый срок... Все вспомнила,
восстановила события. По времени тоже. Старец пришел на четвертый день после
инаугурации.ни остановились в укромном месте на берегу реки, возле памятника
коню: когда-то область занималась коневодством и шла ухо в ухо с
конезаводами Дона и Кубани.
- Ну, и что дальше? - поторопил Зубатый. - Кто этот старец?
- Юродивый. Теперь понимаю, он был юродивым, а не просто бродягой. Он
не местный, откуда-то пришел. Возможно, издалека. У нас таких никогда не
было.
- Откуда ты знаешь?
- Ну, облик другой, и вообще... Я же работала в отделе административных
органов, все крикуны были на учете. Да и наши старики не способны, нет такой
дерзости. Была зима, помнишь? А он пришел босой, в рубище... Еще к старому
зданию администрации. И стал кричать. Палкой грозил и кричал.
- Что он кричал? - Зубатого охватывал озноб, точно такой же, как вчера,
после разговора с кликушей.
- А тебя звал!
- Меня?!
- Тебя, Толя, тебя. По фамилии звал - Зубатый. Говорят, часа полтора
кричал.
- Что потом? Куда делся?
- Потом известно, кто-то позвонил, пришли милиционеры, забрали и увезли
в отдел.
- И кто же он?
- Неизвестно, документов не было. В милиции сказал, ты - его правнук.
То есть, он твой прадед.
- Сколько же ему лет?
- Ну уж больше ста. Может, сто десять...
- Такого быть не может! В таком возрасте и ходит босой? Нет, тут что-то
не так!..
- Может, Толя, юродивый все может. Его врач осматривал, примерный
возраст подтвердил. У них там есть свои способы... Его подержали сутки и
выпустили. А он снова пришел к администрации и закричал...
- Что же ты ничего не сказала тогда? - постукивая зубами, спросил он. -
Я же просил, чтобы все, что случилось...
- В тот момент сама ничего толком не знала. Но примерно через неделю я
тебе говорила о нем.
- Говорила?
- Ну конечно! Но в то время столько юродивых приходило! Всякий народ
лез, проходимцы, авантюристы... Дети лейтенанта Шмидта. Ты послушал и,
наверное, забыл.убатый сел на ступени постамента памятника и сжался, чтоб
унять дрожь.
- Потом что было? - спросил сквозь зубы.
- Старца опять забрали и отправили сначала в дом престарелых, а потом
вроде бы в психушку. Или сразу туда, я точно не знаю. А в наших диспансерах
и в самом деле ад кромешный...
- В какую? Куда?
- Да, наверное, в нашу. Нужно поднимать документы в милиции, в нашей
больнице...н не стеснялся своего озноба перед Снегуркой, но в десяти шагах
маялся молодой телохранитель Леша Примак и мог видеть, как экс-губернатора
колотит. Почему-то даже в такую минуту ему было не все равно, что могут
подумать о нем...
- Стой! - Зубатому вдруг стало жарко. - Зачем он приходил? Помощи
просил? Или что сказать хотел?
- Я же тебе говорила! - голос у Зои Павловны стал неприятно визгливым,
как у торговки. - Повторить и то страшно... Тогда думала, просто сумасшедший
старик, самозванец, псих... Не узнала святого, имени не спросила... А он
ведь предупреждал нас! Кричал!убатый надвинулся на нее и снял кепку.
- Что?! Что кричал?
Снегурка облизнула пересохшие губы, сглотнула этот чужой голос и
глянула снизу вверх.
- Боги спят! Что же вы так шумите, люди? Если молитесь, шепотом
молитесь и ходите на цыпочках.
Разбудите богов до срока, опять нас беда постигнет!.. И еще что-то
говорил... А к тебе пришел, чтоб ты царю об этом сказал...
В этот миг она сама напоминала блаженную...

3

На следующий день, когда внутренняя паника немного улеглась и положение
уже не казалась таким опасным, как вчера, Зубатый попытался выстроить
собственное отношение ко всему происходящему, поскольку тонул в
неопределенности. Он делал так всегда, если в каком-то сложном вопросе не
видел никакого выхода: садился за стол и, рисуя на бумаге символические
фигурки зверей, которые обозначали людей и связанные с ними события, таким
образом растаскивал ситуацию на составляющие. Затем сортировал картинки,
раскладывая по кучкам плюсы и минусы, уничтожал, что взаимно уничтожалось, и
получался своеобразный сухой остаток, с которым можно было работать.
На сей раз и это не помогало, поскольку из-под фломастера выходила лишь
овца, под которой подразумевалась дочь, и в голове сидела единственная мысль
- сейчас же поехать в Финляндию. Он понимал: под собственное крыло не
посадишь и от судьбы не убережешь, однако все утро думал о Маше и дважды
звонил в Финляндию (дочь еще не проснулась), пока взгляд не наткнулся на
фотографию отца. Снимал еще Саша, в ту, последнюю поездку: отец стоял в
белом, трепещущем на ветру халате среди ульев на пасеке, высокий, худой, как
жердь, дымарь в руках, шляпа накомарника на голове, загорелое лицо под
черной сеткой словно затушевано, и отчетливо видно лишь клок седой
бороды...чень похож на юродивого.ет пять назад у него передохли пчелы,
пропали в тайге две из четырех коров (по слухам, напакостили местные),
заклинил двигатель единственного трактора и не уродилась кедровая шишка.
Зубатый со дня на день ждал, когда отец запросит пощады, ибо несмотря на
хорошую физическую форму, возраст и усталость от неудач не позволили бы еще
раз подняться из пепла. Но в это время к нему приехал местный писатель с
колючей и скользкой фамилией Ершов, попил со стариком медовухи, а потом
опубликовал в своем журнале пространный очерк о силе русского характера. И
ведь, наглец, Зубатому прислал, дескать, погордись своим отцом, господин
губернатор!тец был человеком тщеславным, что всю жизнь старательно скрывал,
и по головке его никогда не гладили, все больше против шерсти, и от этого,
прочитав о себе хвалебный опус, прослезился и настолько вдохновился, что
продал квартиру в Новосибирске, машину, снова купил пасеку, коров, коня,
отремонтировал трактор и остался на заимке.ва года назад, когда Зубатый