ногой, шляпу бросал, как фуражку, чуть ли не под нос, и любил, когда его
называют генералом.
Он не поздоровался и не удостоил Машу даже взглядом, и стало понятно,
что встреча ничего хорошего не принесет. Все внимание генерала было
сосредоточено на одной сверхзадаче, хотя он еще старался шутить. Правда,
юмор у него был свирепый, оставшийся от Советской армии:
- Что? Хотел скрыться от нас за рубежом? Ха-ха!.. Ищем его по всей
стране, а он к финнам ушел, как Ленин!
- Здравия желаю! - Зубатый ухмыльнулся. - Не ожидал встречи с
оркестром. Ну, уважили! Маш, посмотри? Ты видела живых генералов?
Ему что-то не понравилось.
- Ладно, хватит придуриваться. Пошли в машину.
- Спасибо, у меня тут своя на стоянке.
- Особый разговор к тебе есть.
- Говорите здесь.
- Я буду говорить там, где мне надо! - рыкнул он.
- А я там, где хочу.
- Ты чего это, Зубатый? - глаза у генерала были немного навыкате,
отчего вид был вечно удивленный. - Сказал, в машину! Я его ищу тут по всему
земному шару, службы подключил!.. Что встал? Двигай!
Маша таращилась на него и сама тихонько уползала за спину - видно,
все-таки отвыкла от реальностей мира на своем лживо-благонравном Западе.
Если бы ее тут не было, он бы сразу загасил хамство, но она никогда не
слышала от отца грубых слов, поэтому Зубатый поманил рукой генерала,
наклонился к его уху и послал на три определенных буквы. Тот выслушал
спокойно и даже с некоторым любопытством.
- Я-то пойду, куда прикажешь. А вот если тебя пошлют, будешь бедный и
бледный, - генерал огляделся по сторонам и отпихнул своего спутника, видимо,
охранника. - Зубатый, кончай выдрючиваться! Ты что в самом деле? К нему
переговорщиков шлют, послов, порученцев, а он всех посылает! Ждешь, когда
президент сам к тебе придет? На поклон?.. И вообще, что ты хочешь?
- Ничего. Я вот дочку из Финляндии привез. Видишь, там ее голодом
заморили. Откармливать буду, холить и лелеять. Она у меня единственная
осталась.енерал что-то вспомнил, мотнул головой и вроде бы выматерился про
себя.
- В общем, так. Президент назначил тебя исполняющим обязанности
губернатора. Ты понял, Зубатый?
- А меня кто-нибудь спросил?
- Будто не спрашивали! Последний у тебя был, как его? Ну, опереточный
этот, артист?
- Он не опереточный - киношный.
- Да какая разница! Он же тебе все сказал? Ну что ты ломаешься? Я тебе
по-мужски говорю: надо помочь президенту. Там же не хрен собачий - ядерное
производство! Позавчера еще назначил, а ты два дня по заграницам болтаешься.
Зубатого было чувство, будто его насильно толкают в ледяную воду. Маша
стояла чуть сзади, опершись на его плечо, и ему казалось, что дочь попала из
огня да в полымя, сильно переживает за отца и от ужаса не может слова
вымолвить, но она вдруг взяла его под руку и заглянула в лицо.
- Пап, я так есть хочу! А вон оттуда вкусно пахнет.
- И правда, Зубатый, пойдем, что-нибудь съедим, выпьем? - подхватил
генерал. - Жрать охота...
- Пойдем.ни сели в кафе за столик, охранник генерала ринулся к стойке.
- Ну а где же Крюков? - спросил Зубатый. - Не понимаю, что происходит?
- Ты думаешь, я понимаю? - у генерала вспыхнула застарелая злость. -
Как этот урод попал в обойму? Кто за ним стоит, кто за руку ведет?.. Он в
больницу загремел, все думали - кранты. Из генштаба ребята звонили,
радовались... Хрен, выписался, вчера уже видели на Старой площади.
- А что с ним было?
- Неужели не слышал? Он же мать свою в Кремлевке чуть не задушил.
- Мать?..
- Едва отобрали... И хоть бы что ему!
Зубатый согнулся над столом и замер. Маша потрогала за плечо.
- Ты что, пап? Тебе плохо?
- Кажется, я знаю, кто правит миром, когда спят боги.
- Вот такие уроды и правят! - не понимая, о чем они говорят, встрял
всезнающий генерал. - Я на них в армии насмотрелся. Думал, на гражданке их
меньше... Ладно, давай выпьем за твое назначение. Хочешь не хочешь, а указ
подписан.
- Партия сказала - надо, комсомол ответил - есть.
- Ну хватит ерепениться!
- Вы почему так разговариваете с моим отцом? - неожиданно возмутилась
Маша.
- Как еще разговаривать? - удивился генерал. - Мы друг друга понимаем.
Ты бы вот вместо критики ему помогала! А то одна за границу удрала, за
хорошей жизнью, второй вообще что вытворил!.. Взяли и бросили отца.
Молодцы!.. Ешь давай и помалкивай, тебя не спрашивают и не всплясывай.
Маша хотела еще что-то сказать, но в этот момент в кармане Зубатого
зазвонил телефон. В трубке прозвучал голос отца... Тот сразу начал
выговаривать, что звонит уже вторую неделю и никак не может дозвониться.
- Погоди, - оборвал Зубатый. - Я тебе сюрприз приготовил. сунул телефон
Маше.
- Ой, дед! - запела та. - Как я по тебе соскучилась...
- Ну, ты что не пьешь, Зубатый? - спросил генерал, наливая себе вторую
рюмку. - У нас демократия русская, не хочешь - заставим, не можешь - хвоста
накрутим. Ты на быках ездил?.. Вот, а я ездил в юности, после войны. Он же,
зараза, встанет - с места не столкнешь. Тогда берешь хвост и крутишь, как
веревку, пока у репицы не затрещит. Глядишь, пошел... Так мы до сих пор на
быках и ездим. Президент мне крутит, я тебе, ты кому-нибудь еще -
диалектика. А иначе в России ничего двигаться не будет.аша неожиданно
вернула трубку.
- Дед тебя требует.
- Ну что, поговорил с внучкой? - спросил Зубатый.
- Я еще с ней поговорю, - сказал отец. - Значит, сейчас берите билеты
на самолет и ко мне сюда. Машка сказала, вы все равно в аэропорту сидите.
- Сейчас это невозможно. У меня тут возникли проблемы. Как немного
разберемся здесь, так прилетим. Маша насовсем вернулась!
- Да что мне твоя Маша? Ты мне нужен!
- А что там у тебя случилось?
- Сам не знаю. В общем, ко мне на Новый год старик один прибился. Ты
приезжай, посмотри, он или нет. Видно, не совсем в себе, иногда ничего, а
иногда говорит что-то - ничего не пойму.
- Это он! - закричал Зубатый. - Он пришел! Держи его! Не отпускай от
себя ни на шаг!
- Да откуда ты знаешь? Ты ж его не видел!
- Знаю! Если пришел на Новый год, значит, он! Я его в другом месте
встречал, а он к тебе!.. Сейчас же вылетаю вместе с Машей! Только в другой
аэропорт переедем!..дивленный взгляд генерала помрачнел, лицо слегка
вздулось и покраснело от глубокого внутреннего напряжения, будто ему и
впрямь накручивали хвост...
* * *
Старец сидел, как икона - в переднем углу, на подушке, обрамленный с
обеих сторон длинными белыми занавесками на окнах. С костлявых плеч крупными
складками свисала широкая серая рубаха, поверх которой лежала почти свитая в
жгут желтоватая борода, оттенявшая длинное, старчески розоватое лицо, до
бровей прикрытое сверху серебристыми и реденькими волосами. Он спал сидя,
опираясь костистыми кистями рук на палку, опущенные морщинистые веки
казались безжизненными, ко всему прочему было совершенно не видно и не
слышно дыхания. Сон его был настолько глубок, что отец даже не опасался
разбудить его, ходил рядом по скрипящим половицам, звенел посудой и громко
разговаривал.
- Вот так может целый день проспать и на ночь за столом остаться, -
рассказывал он. - Я поначалу все вздрагивал, не умер ли? Подойду,
прислушаюсь или зеркало ко рту поднесу - нет, живой! А потом раздастся такой
длинный вздох, я уж знаю, проснулся. Почти ничего не ест, иногда утром рыбы
немножко или сухого творогу, потом воды с медом попьет - и на сутки. Такая
диета у него. Ну, ладно, ему уж за сто лет, а ты-то до чего себя довела? -
отец вдруг переключился на Машу. - Это что, мода теперь такая? стал
заставлять ее есть, подсовывая лучшие куски. Было странно и непривычно
сидеть за одним столом со спящим человеком, необычный образ которого
притягивал взгляд и мысли. Они приехали на отцовскую заимку с вечерней
машиной, пришедшей за сливками, и застали старца в глубоком сне.
- Теперь до утра, - определил отец. - Он ведь не ложится в постель, так
и спит на ногах. Да ты не торопись, наговоришься. Речь у него еще ничего,
только медленно говорит, иногда не все поймешь. А начнешь переспрашивать -
не любит, сердится, палкой стучит. Ведь как он пришел-то ко мне? Растел
начался, мне не до праздника было, караулил ходил всю ночь и слышу: стучит
кто-то за воротами, а собаки не лают. Раз вышел - стучат, второй, но три
пса, и хоть бы один тявкнул! Фонарь взял, ружье, подхожу к воротам - человек
стоит, сердится, ругается. Весь в рванье каком-то, на ногах чуни тряпочные.
Что, говорит, не открываешь? Стучу, стучу!.. Мне чудно стало - откуда?
Правда, дорога теперь всю зиму наезжена, так, наверное, с вокзала пришел.
- Почему с вокзала?
- Вот кажется, будто я нынче осенью его на вокзале видел.
- На каком?
- Да в Чулыме. Вроде похож... Да ведь бродяги-то все на одно лицо.
- А дальше что?
- Открывай, говорит, ворота! Смотрю, старик, зла не сделает,
запустил.убатого бросало то в жар, то в озноб.
- А он говорил, что твой родственник? Твой дед?
- Ничего не говорил.
- Ты бы спросил!
- Спрашивал, молчит, только губами шевелит. Должно быть, уже не помнит.
Раз у меня спросил - где жена? Да умерла, говорю, давно. А он: и у меня тоже
умерла... Это помнит. А как зовут, почему сюда пришел - ни в зуб ногой.
- Сам-то ты чувствуешь, что он родня?
- Ничего я не чувствую. Старик да старик, бродяга. Я его в баню водил.
Вшей-то, вшей, как в войну!
- А ты прислушайся к себе!
- Что прислушиваться-то? Я сам старый. Слушаю вон, как бы у меня
сегодня аж две коровы сразу не растелились. В один день покрылись, так поди,
в один и принесут. Эти голландки, они ведь как машины... Ты погоди, утром
сам спроси его. Он рано проснется.убатый не спал всю ночь, сидел на пару со
спящим старцем за столом и пил водку, если отец уходил в коровник, или стоял
возле постели, где спала дочь. Старый и малый никак не реагировали ни на
свет и хлопанье двери, ни на шум и громкие разговоры. Отец разгулялся и был
уже пьяненький, когда наконец-то под утро одна из коров начала телиться.
Прибежал на минуту, чтобы прихватить резиновые перчатки и какой-то
физраствор.тарец проснулся, едва за отцом закрылась дверь. Громко и протяжно
вздохнул и задышал нормально. Веки поднялись, на Зубатого глянули почти
слепые глаза.
- Кто это здесь? - врастяжку спросил он.
- Твой правнук, - сказал Зубатый.
- Что это ты говоришь? - он стукнул палкой. - Нет у меня никого.
- Тебя же зовут Василий Федорович Зубатый?
- Не знаю...
- Как не знаешь? Ты работал жестянщиком в Соринской Пустыни. Помнишь? В
монастыре? Там мастерские держали.н беззвучно шевелил бесцветными губами.
Зубатый терял надежду.
- А потом в страстную среду, утром, камень из земли всплыл, и вы все
ушли в лес, выкопали там пещеру...
- Не знаю, - рассердился старец, судя по стуку.
- Это было в семнадцатом году! Ты пришел утром в храм, а там все
затряслось, помнишь? И в алтаре появился камень. Из земли поднялся. Его
закопал Арсений. Легенда такая. И сказал, выйдет, когда боги уснут. Вот боги
и уснули!
- Не понимаю я... Или не слышу. В ушах гудит. Люди говорят, говорят...
- Ну, хорошо, - согласился Зубатый. - Не буду мучить, может, сам
вспомнишь... Ты мне только скажи - когда боги спят, кто правит миром?тарец
постучал палкой об пол.
- Как кто? О-ох, бестолковый... Святые правят, святые.
- Почему же неправда творится, если святые правят?
- Так они же люди...
называют генералом.
Он не поздоровался и не удостоил Машу даже взглядом, и стало понятно,
что встреча ничего хорошего не принесет. Все внимание генерала было
сосредоточено на одной сверхзадаче, хотя он еще старался шутить. Правда,
юмор у него был свирепый, оставшийся от Советской армии:
- Что? Хотел скрыться от нас за рубежом? Ха-ха!.. Ищем его по всей
стране, а он к финнам ушел, как Ленин!
- Здравия желаю! - Зубатый ухмыльнулся. - Не ожидал встречи с
оркестром. Ну, уважили! Маш, посмотри? Ты видела живых генералов?
Ему что-то не понравилось.
- Ладно, хватит придуриваться. Пошли в машину.
- Спасибо, у меня тут своя на стоянке.
- Особый разговор к тебе есть.
- Говорите здесь.
- Я буду говорить там, где мне надо! - рыкнул он.
- А я там, где хочу.
- Ты чего это, Зубатый? - глаза у генерала были немного навыкате,
отчего вид был вечно удивленный. - Сказал, в машину! Я его ищу тут по всему
земному шару, службы подключил!.. Что встал? Двигай!
Маша таращилась на него и сама тихонько уползала за спину - видно,
все-таки отвыкла от реальностей мира на своем лживо-благонравном Западе.
Если бы ее тут не было, он бы сразу загасил хамство, но она никогда не
слышала от отца грубых слов, поэтому Зубатый поманил рукой генерала,
наклонился к его уху и послал на три определенных буквы. Тот выслушал
спокойно и даже с некоторым любопытством.
- Я-то пойду, куда прикажешь. А вот если тебя пошлют, будешь бедный и
бледный, - генерал огляделся по сторонам и отпихнул своего спутника, видимо,
охранника. - Зубатый, кончай выдрючиваться! Ты что в самом деле? К нему
переговорщиков шлют, послов, порученцев, а он всех посылает! Ждешь, когда
президент сам к тебе придет? На поклон?.. И вообще, что ты хочешь?
- Ничего. Я вот дочку из Финляндии привез. Видишь, там ее голодом
заморили. Откармливать буду, холить и лелеять. Она у меня единственная
осталась.енерал что-то вспомнил, мотнул головой и вроде бы выматерился про
себя.
- В общем, так. Президент назначил тебя исполняющим обязанности
губернатора. Ты понял, Зубатый?
- А меня кто-нибудь спросил?
- Будто не спрашивали! Последний у тебя был, как его? Ну, опереточный
этот, артист?
- Он не опереточный - киношный.
- Да какая разница! Он же тебе все сказал? Ну что ты ломаешься? Я тебе
по-мужски говорю: надо помочь президенту. Там же не хрен собачий - ядерное
производство! Позавчера еще назначил, а ты два дня по заграницам болтаешься.
Зубатого было чувство, будто его насильно толкают в ледяную воду. Маша
стояла чуть сзади, опершись на его плечо, и ему казалось, что дочь попала из
огня да в полымя, сильно переживает за отца и от ужаса не может слова
вымолвить, но она вдруг взяла его под руку и заглянула в лицо.
- Пап, я так есть хочу! А вон оттуда вкусно пахнет.
- И правда, Зубатый, пойдем, что-нибудь съедим, выпьем? - подхватил
генерал. - Жрать охота...
- Пойдем.ни сели в кафе за столик, охранник генерала ринулся к стойке.
- Ну а где же Крюков? - спросил Зубатый. - Не понимаю, что происходит?
- Ты думаешь, я понимаю? - у генерала вспыхнула застарелая злость. -
Как этот урод попал в обойму? Кто за ним стоит, кто за руку ведет?.. Он в
больницу загремел, все думали - кранты. Из генштаба ребята звонили,
радовались... Хрен, выписался, вчера уже видели на Старой площади.
- А что с ним было?
- Неужели не слышал? Он же мать свою в Кремлевке чуть не задушил.
- Мать?..
- Едва отобрали... И хоть бы что ему!
Зубатый согнулся над столом и замер. Маша потрогала за плечо.
- Ты что, пап? Тебе плохо?
- Кажется, я знаю, кто правит миром, когда спят боги.
- Вот такие уроды и правят! - не понимая, о чем они говорят, встрял
всезнающий генерал. - Я на них в армии насмотрелся. Думал, на гражданке их
меньше... Ладно, давай выпьем за твое назначение. Хочешь не хочешь, а указ
подписан.
- Партия сказала - надо, комсомол ответил - есть.
- Ну хватит ерепениться!
- Вы почему так разговариваете с моим отцом? - неожиданно возмутилась
Маша.
- Как еще разговаривать? - удивился генерал. - Мы друг друга понимаем.
Ты бы вот вместо критики ему помогала! А то одна за границу удрала, за
хорошей жизнью, второй вообще что вытворил!.. Взяли и бросили отца.
Молодцы!.. Ешь давай и помалкивай, тебя не спрашивают и не всплясывай.
Маша хотела еще что-то сказать, но в этот момент в кармане Зубатого
зазвонил телефон. В трубке прозвучал голос отца... Тот сразу начал
выговаривать, что звонит уже вторую неделю и никак не может дозвониться.
- Погоди, - оборвал Зубатый. - Я тебе сюрприз приготовил. сунул телефон
Маше.
- Ой, дед! - запела та. - Как я по тебе соскучилась...
- Ну, ты что не пьешь, Зубатый? - спросил генерал, наливая себе вторую
рюмку. - У нас демократия русская, не хочешь - заставим, не можешь - хвоста
накрутим. Ты на быках ездил?.. Вот, а я ездил в юности, после войны. Он же,
зараза, встанет - с места не столкнешь. Тогда берешь хвост и крутишь, как
веревку, пока у репицы не затрещит. Глядишь, пошел... Так мы до сих пор на
быках и ездим. Президент мне крутит, я тебе, ты кому-нибудь еще -
диалектика. А иначе в России ничего двигаться не будет.аша неожиданно
вернула трубку.
- Дед тебя требует.
- Ну что, поговорил с внучкой? - спросил Зубатый.
- Я еще с ней поговорю, - сказал отец. - Значит, сейчас берите билеты
на самолет и ко мне сюда. Машка сказала, вы все равно в аэропорту сидите.
- Сейчас это невозможно. У меня тут возникли проблемы. Как немного
разберемся здесь, так прилетим. Маша насовсем вернулась!
- Да что мне твоя Маша? Ты мне нужен!
- А что там у тебя случилось?
- Сам не знаю. В общем, ко мне на Новый год старик один прибился. Ты
приезжай, посмотри, он или нет. Видно, не совсем в себе, иногда ничего, а
иногда говорит что-то - ничего не пойму.
- Это он! - закричал Зубатый. - Он пришел! Держи его! Не отпускай от
себя ни на шаг!
- Да откуда ты знаешь? Ты ж его не видел!
- Знаю! Если пришел на Новый год, значит, он! Я его в другом месте
встречал, а он к тебе!.. Сейчас же вылетаю вместе с Машей! Только в другой
аэропорт переедем!..дивленный взгляд генерала помрачнел, лицо слегка
вздулось и покраснело от глубокого внутреннего напряжения, будто ему и
впрямь накручивали хвост...
* * *
Старец сидел, как икона - в переднем углу, на подушке, обрамленный с
обеих сторон длинными белыми занавесками на окнах. С костлявых плеч крупными
складками свисала широкая серая рубаха, поверх которой лежала почти свитая в
жгут желтоватая борода, оттенявшая длинное, старчески розоватое лицо, до
бровей прикрытое сверху серебристыми и реденькими волосами. Он спал сидя,
опираясь костистыми кистями рук на палку, опущенные морщинистые веки
казались безжизненными, ко всему прочему было совершенно не видно и не
слышно дыхания. Сон его был настолько глубок, что отец даже не опасался
разбудить его, ходил рядом по скрипящим половицам, звенел посудой и громко
разговаривал.
- Вот так может целый день проспать и на ночь за столом остаться, -
рассказывал он. - Я поначалу все вздрагивал, не умер ли? Подойду,
прислушаюсь или зеркало ко рту поднесу - нет, живой! А потом раздастся такой
длинный вздох, я уж знаю, проснулся. Почти ничего не ест, иногда утром рыбы
немножко или сухого творогу, потом воды с медом попьет - и на сутки. Такая
диета у него. Ну, ладно, ему уж за сто лет, а ты-то до чего себя довела? -
отец вдруг переключился на Машу. - Это что, мода теперь такая? стал
заставлять ее есть, подсовывая лучшие куски. Было странно и непривычно
сидеть за одним столом со спящим человеком, необычный образ которого
притягивал взгляд и мысли. Они приехали на отцовскую заимку с вечерней
машиной, пришедшей за сливками, и застали старца в глубоком сне.
- Теперь до утра, - определил отец. - Он ведь не ложится в постель, так
и спит на ногах. Да ты не торопись, наговоришься. Речь у него еще ничего,
только медленно говорит, иногда не все поймешь. А начнешь переспрашивать -
не любит, сердится, палкой стучит. Ведь как он пришел-то ко мне? Растел
начался, мне не до праздника было, караулил ходил всю ночь и слышу: стучит
кто-то за воротами, а собаки не лают. Раз вышел - стучат, второй, но три
пса, и хоть бы один тявкнул! Фонарь взял, ружье, подхожу к воротам - человек
стоит, сердится, ругается. Весь в рванье каком-то, на ногах чуни тряпочные.
Что, говорит, не открываешь? Стучу, стучу!.. Мне чудно стало - откуда?
Правда, дорога теперь всю зиму наезжена, так, наверное, с вокзала пришел.
- Почему с вокзала?
- Вот кажется, будто я нынче осенью его на вокзале видел.
- На каком?
- Да в Чулыме. Вроде похож... Да ведь бродяги-то все на одно лицо.
- А дальше что?
- Открывай, говорит, ворота! Смотрю, старик, зла не сделает,
запустил.убатого бросало то в жар, то в озноб.
- А он говорил, что твой родственник? Твой дед?
- Ничего не говорил.
- Ты бы спросил!
- Спрашивал, молчит, только губами шевелит. Должно быть, уже не помнит.
Раз у меня спросил - где жена? Да умерла, говорю, давно. А он: и у меня тоже
умерла... Это помнит. А как зовут, почему сюда пришел - ни в зуб ногой.
- Сам-то ты чувствуешь, что он родня?
- Ничего я не чувствую. Старик да старик, бродяга. Я его в баню водил.
Вшей-то, вшей, как в войну!
- А ты прислушайся к себе!
- Что прислушиваться-то? Я сам старый. Слушаю вон, как бы у меня
сегодня аж две коровы сразу не растелились. В один день покрылись, так поди,
в один и принесут. Эти голландки, они ведь как машины... Ты погоди, утром
сам спроси его. Он рано проснется.убатый не спал всю ночь, сидел на пару со
спящим старцем за столом и пил водку, если отец уходил в коровник, или стоял
возле постели, где спала дочь. Старый и малый никак не реагировали ни на
свет и хлопанье двери, ни на шум и громкие разговоры. Отец разгулялся и был
уже пьяненький, когда наконец-то под утро одна из коров начала телиться.
Прибежал на минуту, чтобы прихватить резиновые перчатки и какой-то
физраствор.тарец проснулся, едва за отцом закрылась дверь. Громко и протяжно
вздохнул и задышал нормально. Веки поднялись, на Зубатого глянули почти
слепые глаза.
- Кто это здесь? - врастяжку спросил он.
- Твой правнук, - сказал Зубатый.
- Что это ты говоришь? - он стукнул палкой. - Нет у меня никого.
- Тебя же зовут Василий Федорович Зубатый?
- Не знаю...
- Как не знаешь? Ты работал жестянщиком в Соринской Пустыни. Помнишь? В
монастыре? Там мастерские держали.н беззвучно шевелил бесцветными губами.
Зубатый терял надежду.
- А потом в страстную среду, утром, камень из земли всплыл, и вы все
ушли в лес, выкопали там пещеру...
- Не знаю, - рассердился старец, судя по стуку.
- Это было в семнадцатом году! Ты пришел утром в храм, а там все
затряслось, помнишь? И в алтаре появился камень. Из земли поднялся. Его
закопал Арсений. Легенда такая. И сказал, выйдет, когда боги уснут. Вот боги
и уснули!
- Не понимаю я... Или не слышу. В ушах гудит. Люди говорят, говорят...
- Ну, хорошо, - согласился Зубатый. - Не буду мучить, может, сам
вспомнишь... Ты мне только скажи - когда боги спят, кто правит миром?тарец
постучал палкой об пол.
- Как кто? О-ох, бестолковый... Святые правят, святые.
- Почему же неправда творится, если святые правят?
- Так они же люди...