Алексеев Александр. Пришельцы

сообразительность.
- Слушаю, шеф!
- Вымпел к бою, - распорядился летнаб.
Старший группы приготовил пластиковую бутылку с листовкой, с
привязанным к ней грузом и длинным хвостом кумача, пристегнулся фалом и,
пробравшись к выходу, распахнул дверь. От ветра вся команда проснулась,
завертели головами, щурились на свет. Дитятев взял управление на себя,
сделал разворот и пошел чуть ли не в пике на сверкающий предмет.
- Никакой это не полиэтилен! - вдруг сказал пилот Леша. - Смотри, он
же в клеточку! А это не наука какая-нибудь?
- Откуда здесь наука? - буркнул летнаб и подал сигнал готовности
Лобану.
Блестящий круг пронесся внизу и в наушниках вякнул старший группы:
- Вымпел пошел! - Приготовь Тимоху! - распорядился Дитятев. - Да чтоб
ручку взял!
А то опять углем протокол напишите!
Он заложил круг, зашел на объект от солнца и положил машину на боевой
курс. Это была испытанная и продуктивная тактика - сначала выбросить
одного десантника вроде бы с пристрелочным прыжком и улететь из зоны
видимости турбанды. А когда она, увидев единственного десантника,
обнаглеет или рванет в бега, высыпать ей на голову еще двух-трех. А в
протоколе отметить, что во время задержания оказали сопротивление - штраф
автоматически увеличивался вдвое.
Тимоху обряжали всей командой, натягивали специальную защиту, чтобы
прыгать на лес, застегивали лямки, проверяли подвеску, охлопывали и
оправляли, таким образом сочувствуя товарищу. Летнаб знал, что делает
Тимохе подлянку: у него дома печь разобрана, грязь в избе, жена Ольга
запилит. На базу-то он вернется не раньше чем через сутки! Но трезвенника
Тимоху невозможно было подкупить, напоить, а значит, нарушителям не
избежать протокола. Он был настойчив и привязчив хуже самого зловредного
мента.
Приближаясь к лысой сопке, Дитятев вдруг обнаружил, что блестящий
предмет сильно потемнел, налился свинцовой серостью и стал медленно
сокращаться. А рядом уже не было ни одной человеческой фигурки.
Разбежались они, что ли? Но почему тогда так быстро уменьшается площадь
круга?
- Тимофей, пошел! - приказал летнаб, и дождавшись, когда парашютист
сиганет в открытую дверь и откроет купол, передал управление пилоту, взял
радиостанцию "Комарик"- портативный прибор, умещающийся в руке.
- Ну ты и удружил, шеф! - первым делом передал свою обиду Тимоха. - Я
только печь разломал...
- Постараюсь сегодня пригнать вертушку, - пообещал Дитятев. - Что там
под тобой?
- Хрен знает... Ничего!
- Как - ничего? - самолет ушел к соседней сопке и теперь делал правый
разворот - задний план был полностью закрыт.
- Ни дыма, ни огня... И на кой ляд ты меня выпихнул?
Похоже, Тимоха еще не проснулся и предмета на земле не видел.
- Смотри, там полотнище такое блестит и люди бегали, - указал летнаб.
- Ищи их и рисуй протокол.
- Лысина пустая, шеф, - через минуту сообщил Тимоха. - Хорошо вижу...
Даже ягель не тронут.
Пилот Леша развернул машину, и Дитятев увидел купол Тимохи, медленно
плывущий над сопкой. Вершина ее действительно оказалась чистой...
Десантура таращилась в иллюминаторы.
- Где же эта хреновина? - возмущенно спросил Леша. - Растаяла, что
ли? Оптический эффект?
Внезапно с опушки лысины повалил густой багровый дым, прорезался
всполохами белого огня, словно замедленный, ленивый какой-то взрыв. И
сразу же вспыхнули крайние деревья от корня до макушек.
- Вот тебе и оптический эффект, - недовольно сказал Дитятев. -
Вызывай базу!
Подожгли, суки! А что еще!
Купол Тимохи все еще болтался в воздухе, словно приклеенный к
голубому небу.
Умышленные поджоги в пожароопасный период случались часто за
последние годы, особенно на нефтепромыслах Тюмени и в Якутии, куда
карельскую десантуру гоняли в командировки. Несколько раз огонь вспыхивал
вот так же, на глазах у патруля, видны были и сами поджигатели, их машины
и моторные лодки, но поймать никого не удавалось. Хотя по сигналам
лесоохраны на место происшествия немедленно вылетали бригады ОМОНа и
спецгруппы ФСБ, блокировали районы, прочесывали окрестности -
злоумышленники всякий раз уходили безнаказанными.
- Лобан, готовь всю группу! - распорядил летнаб и позвал по
"комарику" Тимоху. - Теперь-то что-нибудь видишь?
- Да пусто кругом, на что смотретьто? - недовольно отозвался тот.
- Пусто? Сейчас задницу поджаришь! Развернись на север!
- Развернулся, и что?
- Огонь видишь?
- Ну и шуточки у тебя, шеф! Кончай травить! При на базу и гони
вертушку! - разозлился Тимоха. - Что в самом деле-то?..
- Смотри лучше-то! Глаза разуй! - закричал Дитятев.
- Я смотрю, на какую бы сосну повеситься, - невозмутимо отозвался
парашютист. - Внизу курумник - ноги сломаешь. Мне твои дрючки слушать
некогда, привет!
- Чего он, ослеп?! - возмутился летнаб.
- Шеф, связи с базой нет, - вместо ответа сказал пилот Леша. - По
всем каналам жуткие помехи.
- Как всегда, не понос, так золотуха! - ругнулся Дитятев. - Ложись на
боевой, я пошел выпускать группу.
Деревья на опушке полыхали ярко, со странным белым дымом: похоже,
горела какая-то химия. Тимоха на миг скрылся в облаке вместе с куполом и,
когда вновь открылся взору, то уже висел на высокой, разлапистой сосне,
накрыв парашютом половину кроны. Причем рядом с горящими деревьями!
- Он что? Крыша поехала? - тыча пальцем в иллюминатор, прокричал
Лобан. - Сожжет купол!
Иногда от лени, чтобы не ползать по каменистой тайге с грузом,
десантура норовила приземлиться поближе к очагу. Тимоха же вконец
обнаглел! И в самом деле, от излучения парашют мог вспыхнуть в любой
момент. Или сплавиться, скомкавшись и расползаясь дырами. При нынешней
бедности на счету был каждый купол, со складов подопревшее старье
вытаскивали...
Самолет шел уже по боевому курсу, в салоне вспыхнул световой сигнал,
включенный по расчетному времени, и десантура столпилась у открытой двери,
тяжелая, толстая от снаряжения, неповоротливая. Первыми прыгнули молодые
Шура с Игорьком, за ними молодожен Паша и тяжелый Азарий - машина сразу
подпрыгнула вверх на несколько метров. Последним сиганул Лобан.
Летнаб затворил дверь. Со следующего захода следовало выбросить
"мабуту" на грузовом парашюте и мешок с продуктами на стабилизации. Он
придвинул груз к двери, зацепил карабином вытяжной фал. В этот момент
заработал "комарик".
- Шеф! Шеф! Ну, блин, какая тут потеха! Человечки какие-то бегают! -
с восторженным страхом закричал Тимоха. - Мужички! В скафандрах!
- Где бегают? - бросаясь к иллюминатору, спросил летнаб.
- Подо мной! Метр с кепкой! Зелененькие! Я с дерева не слезу!
- Ты что, перегрелся? - вдруг заорал Дятитев, отчего-то мгновенно
покрывшись испариной и одновременно гусиной кожей. - Тима? Тимофей!
Земля больше не отвечала. Летнаб втиснулся в кабину, взял управление.
- Вызывай базу!
- Связи нет, постоянно вызываю, - Леша почему-то слегка побледнел,
верно, первый раз в острой ситуации попал в зону радионепроходимости и
вместе со связью терял присутствие духа.
- Сейчас будет! - Дитятев потянул штурвал на себя и прибавил
оборотов. Стрелка высотомера поползла вверх. Пока набирал высоту, заметил,
как десантура один по одному развешивалась на деревьях вдоль опушки - тоже
не хотели далеко улетать от пожара. Связи не было и на тысяче метров,
помехи, кажется, сгустились еще больше, в наушниках стоял сплошной
раскатистый треск, как во время грозы. Летнаб махнул рукой, приказал
пилоту ложиться на боевой и пошел выпихивать груз. Дым клубился над лесом,
переливался, таял от внутреннего свечения, но облако отчего-то не
разрасталось и, сохраняя прежний объем, висело на одном месте, хотя над
землей тянул ветерок метров пять в секунду. Эту странность он заметил,
когда отправил грузовой парашют.
- Тимофей? - позвал по "комарику" летнаб - рация была только у него.
- Тимоша?
Сейчас мужики тебя снимут. Ты что, стукнулся? Слышишь меня?
- Слышу, - отозвался Тимоша.: - Голова болит, кружится...
- Ударился? Головой ударился?
- Нет... Я умираю, шеф, - невнятно забормотал тот. - Все,
отпрыгался... Шеф?
Шеф!.. Печь разломал... Помоги моей бабе... Ребятишки зимой
перемерзнут...
- Тима? Тимошка?! Я сейчас вертушку пригоню! Терпи, братан! -
чувствуя непонятную тоску, прокричал летнаб. - Только отрезаться не
вздумай! Стропы не режь! Мужики снимут! Они рядом с тобой сели!
- Шеф! Гляди! - заорал пилот Леша, подавшись вперед. - Где огонь?
Огонь исчез! И дыма нет!
Там, где только что клубилось облако и полыхали сосны, был совершенно
чистый и прозрачный воздух. Как повсюду. И деревья вышли из пламени, не
потеряв ни сучка, ни хвоинки - ветерок буравил зеленые кроны... Шесть
куполов, развешанные по крайним соснам, трепетали, как угасшие паруса, и
только грузовой приземлился точно в центр каменистой лысины, вытянулся по
ветру и лениво всхлипывал, уползая к лесу.
- Мы что, все белены объелись? - неведомо кого спросил летнаб. -
Померещилось, что ли? Ну уж хрен! Моим глазам не мерещится!
Он снова взялся за штурвал, заломил лихой вираж, выровнял машину, и
резко бросил ее к земле. Сквозь блистающий круг винта он старался
рассмотреть, что происходит на опушке: по времени десантура должна была
уже отстегнуться от куполов и спуститься с деревьев. У каждого был
специальный фал-спасатель: привязал к стволу или за прочный сук и в три
секунды слез.
Парашютисты все еще болтались на деревьях, как мухи в тенетах. И,
кажется, даже не делали попыток спуститься. Двух он рассмотрел точно: лес
вдоль залысины был редким и легко пробивался солнечными лучами. Самолет
пронесся в двадцати метрах над вершинами сосен. Летнаб потянул ручку газа
и стал набирать высоту, намереваясь сделать еще один заход.
- Хреново дело! - проговорил с внутренней дрожью. - Связь! Связь
давай!
Пилот Леша, кажется, "поплыл": белые губы, ноздри, кожа на лице
натянулась, словно у покойника, выступила молодая щетина на щеках и рот
уже не закрывался.
- Леша? Ситный друг? Ты что, в штаны наделал?
Пилот потряс головой, что-то сказал, забыв нажать кнопку СПУ на
штурвале. По губам понял летнаб: спрашивал, куда делся огонь...
- Никуда, Леша, - ласково проговорил он. - Погас огонь! Сам потух!
Бывает и такое.
Сам загорается, сам и гаснет. Под божьим оком ходим. Бери штурвал,
Леша, поехали на базу. Сейчас вертушку мужикам пригоним. Огня нет, что им
там делать? Вроде бы заговор на пилота подействовал - поозирался, положил
руки на штурвал, ноги поставил на педали. Дитятев продолжал наговаривать,
содрогаясь от внутреннего холода:
- Вот, молоток! Вывезем десантуру - водочки купим, попьем, на танцы
сходим, девок снимем. В Покровском девки красивые... Ты что с мужиками на
танцы не ходишь? Не бойся, они в обиду не дадут. Они у меня по сорок
человек команды разгоняли. Наденут тельники и - вперед. Выйдем из зоны -
связь наладится. А связь наладится, так мы вертушку сразу сюда погоним...
Он еще боялся полностью отдать управление пилоту и контролировал
положение штурвала. Набирали высоту, уходили от злополучной сопки на
северо-восток, в сторону базы; забалтывая Лешу, Дитятев и себя забалтывал,
поскольку все сильнее и сильнее ощущал в груди ледяной стержень.
Глянув на приборы, он почувствовал холод и в затылке: стрелка компаса
вертелась волчком, точно так же крутился шарик плавающего компаса,
остановились бортовые часы, упала на нуль стрелка тахометра, хотя
двигатель работал без всяких перебоев. И горючего было нуль...
Потом зажглась лампочка пожарной тревоги и словно пробудила пилота
Лешу.
- Шеф, мы же горим! - объявил он. - А что приборы так... пляшут?
- Где ты видишь огонь? - пытался сохранить спокойствие летнаб. -
Двигло не горит, дымного следа нет...
- Может, прыгнем, шеф? - Он стал щелкать триммерами управления.
Дитятев ударил его по руке.
- Спокойно, Леха! Набираем высоту! Приборы - ерунда, бывает. Машина
старая.
Может, в магнитную воронку попали. Знаешь, бывают такие, как на
воде...
- Не ври, шеф! - лишенным страха, совершенно трезвым голосом закричал
Леша. - Мозги не пудри! Прыгать надо!
Он стал пристегивать лямки спасательного парашюта, болтавшиеся на
ручках кресла, торопился, получалось вкривь и вкось...
- Попробуй связь! - хотел отвлечь его Дитятев. - Может, появилась...
- Нет связи! Как только потерялась - все понял. Я все понял!
- Что ты понял? Дуралей...
Леша приподнялся в кресле и боком, вниз головой вывалился из кабины в
салон.
Сорвавшиеся с его головы наушники хлестанули летнаба по лицу.
- Назад! Назад, сказал! - рявкнул он. Но даже обернуться не мог,
словно пригвожденный к креслу этим заиндевелым стержнем.
Пилот уже открыл дверь и висел в проеме, обдуваемый ветром. И был
почему-то в одних носках...
Дитятев не видел, как он прыгнул. Каким-то странным образом пошло
время - толчками, пунктирной линией. Потом, кажется, и вовсе остановилось.
Краем глаза он заметил, что в салоне уже никого нет и некому закрыть
дверь.... Не выпуская штурвала, он попробовал включить триммер, однако
что-то сломалось, или он сам что-то делал неправильно - плохо слушались
пальцы. Потом хотел набросить на плечи лямки парашюта, но вдруг увидел
впереди, прямо по курсу, взлетно-посадочную полосу: белесые прямоугольники
бетонных плит уходили к горизонту и, нагретые за день, исходили
колышащимся маревом...


Поспелов давно чувствовал, что из родного отдела надо куда-нибудь
уходить. Тучи над головой сгущались с нарастающей силой после каждой
операции, в результате которой появлялись трупы. Специальный прокурор
выносил вердикты о правомочности применения оружия и всякий раз задавал
один и тот же вопрос:
- Почему преступников у нас судит не суд, а старший разведчик
Поспелов?
А потом, когда случалось встретиться один на один, говорил мягче, но
зато определенней:
- Уходи ты куда-нибудь в дежурную часть! Не видишь, над тобой висит
рок. Тебе нельзя стрелять. Судьба, брат, вещь серьезная.
Спецпрокурор исповедовал религию фатализма. И был прав, когда после
очередной операции с крупной перестрелкой между спецслужбой и охранниками
банка оказалось сразу два трупа, и в обоих обнаружили пули от автомата,
принадлежащего Георгию Поспелову. Тогда ему влепили выговор, хотя вердикт
был прежний - правомерно.
Последней каплей стало задержание двух человек, которые выносили из
здания правительства коробку с полумиллионом долларов. Обошлось без
стрельбы, однако личности эти оказались из команды президента, поднялся
невероятный шум, потому что спецслужбы вторглись в некую заповедную зону,
предали огласке запрещенную тему и за это поплатились. Поспелова отправили
на аттестационную комиссию, где выплыл еще один странный факт - телефон
Поспелова оказался в записной книжке погибшего журналиста Морозова.
Объяснить, как и почему, можно было, но никто бы не поверил. Поэтому
старшего разведчика майора Поспелова вывели за штат.
Проболтавшись месяц с пользой для дела - разменял квартиру и
разъехался с бывшей женой, - Георгий вдруг получил короткую депешу от
Лугового. Телефона по новому месту жительства не было и пока не
предвиделось. Бывший начальник сообщал, что через недельку вернется из
командировки и непременно встретится с ним по поводу работы. Поспелов
воспрял, суеверно загадал желание и поклялся себе, что на новой службе,
какая бы она ни была, он не будет никогда стрелять, замечать какие бы то
ни было манипуляции с коробками, чемоданами и прочими объемными
предметами, а также давать согласие на помощь даже самым талантливым
журналистам. Никто не знал, что Морозов получил номер домашнего телефона
Поспелова через однокашника Витю Егоршина, сотрудника особого отдела в
Западной группе войск. А получил для того, чтобы в нужный момент
обратиться за помощью по разминированию некоей важной посылки, о
содержании которой Поспелов тогда не знал. И догадался, лишь когда
заминированный кейс рванул в руках у журналиста, слишком торопливого и
самоуверенного. Те, кто посылал ему важные документы, разумеется, себя
обезопасили, установив в кейсе довольно простой самоликвидатор, чтобы ни
одна бумажка не попала в чужие руки. И адресат был проинструктирован.
Телефон Поспелова остался в книжке невостребованным...
Итак, не стрелять, не замечать, не помогать!
Встреча с Луговым несколько поубавила пыл: бывший начальник отыскал
место в отделе, который занимался стихийными бедствиями, чрезвычайными
ситуациями и авариями. От наводнений до землетрясений и вулканических
извержений. Можно было представить себе будущую работу...
- А тут ошибки нет? - кисло спросил Поспелов. - Может, там разведчик
недр требуется?..
- Топай к Зарембе и не ломайся, - приказал Луговой. - Он уже и с
кадрами вопрос решил. Ты ему подходишь по всем статьям, обещал немедленно
включить в работу...
Отдохнешь там годик-другой, назад выцарапаю.
Полковника Зарембу Георгий знал весьма относительно, и то лишь
потому, что Александр Васильевич был чуть ли не чистокровным цыганом,
носил соответствующее прозвище и придерживался соответствующего имиджа, в
оперативную свою молодость украсив зубы золотыми коронками. Те, кто
поддерживали с ним более близкие отношения, говорили, что это невероятно
веселый и добродушный человек, мастер камуфляжа, перевоплощений и
мистификаций, между прочим, доктор технических наук и, естественно,
страстный поклонник конного спорта.
Топая по коридорам и лестницам, Георгий внезапно встретил на пути
спецпрокурора, приложившего руку к судьбе старшего разведчика.
- Ну как? - спросил тот участливо. - Ты, брат, извини, но я
рекомендовал на комиссии из чистых побуждений. Тебе во благо. По такой ты
кромочке ходил - дух спирает. Не раз могли подставить. Ты у бандюг был на
заметке, и еще кое у кого... Они бы тебе подкинули пацана с игрушечным
пистолетиком, а мне бы пришлось тебя усаживать лет на десять.
- Спасибо за заботу, - довольно откровенно сказал Поспелов. - Я учел.
Иду вот наниматься к Зарембе. То ли жокеем, то ли вулканологом.
- Во, это как раз для тебя в нынешней ситуации! - одобрил законник. -
Но скажи ты мне, брат, как все-таки твой телефончик очутился в записной
книжке журналиста?
Перед этим нельзя было валять ваньку и прикидываться лохом...
- Через бывшую мою супружницу очутился, - подкинул свою версию
Георгий. - Она же вращалась в тех кругах - журналисты, художники,
писатели. Думаю, где-нибудь в домжуре пересеклись, вот и сунула телефон.
- А что, сама не помнит? - не поверил законник. - Имя-то известное...
- Известным-то стало после взрыва, - отпарировал Поспелов. - А до -
кто его знал?
Кто видел на лице его печать судьбы?
- Резонно, - удовлетворился фаталист.
В кабинете Зарембы вместо портрета очередного вождя над головой
висела лошадиная морда - нервная, точеная головка в сплетении кровеносных
жил под тонкой кожей.
- Бахталы, рома! Бахталы, дорогой! - засверкал золотом зубов и маслом
темных глаз необычный полковник. - Как ты мне нужен! Я без тебя - голый
король, некованый жеребец на льду. Садись, говорить будем, пиво пить
будем, настоящей воблой закусывать.
Видимо, от пива под малиновым жилетом Зарембы колыхался "трудовой
мозоль", добавляя ему солидность цыганского барона. Бутылки с темным
баварским лежали в холодильнике штабелем, черные, припотевшие, как раз для
первых жарких дней, выдавшихся в конце апреля. Георгий прикидывал, как
потечет разговор - будет прощупывать, испытывать настроение, расписывать
свою службу, мыть кости начальникам; одним словом, типичная
ознакомительная беседа, пусть даже разбавленная пивком и сдобренная
воблой. Однако полковник зашел с другой стороны.
- Покажи-ка руки, - после первой бутылочки и пустячного диалога о
сортах пива вдруг предложил Цыган. - Хорошие у тебя руки, крепкие,
рабочие, жилистые... Знаю, личное дело смотрел. Ты же у нас родился в
сельской местности, в колхозе рос, крестьянский труд знаешь. Коса, вилы в
руках держатся... Или отвык?
- Да как сказать? - усмехнулся Георгий. - Давно не кашивал, давно не
м тывал...
- А придется, Георгий! Придется вспомнить матушку-землицу, скотинку,
хозяйство...
- Вообще-то я некоторым образом оперативник, - без навязчивого
сарказма проговорил Поспелов. - Конечно, я не прочь вернуться в юность,
раззудить плечо...
Но на месяц, не более. Нельзя возвращаться туда, где тебе было
хорошо.
- Тебе и будет хорошо! - подхватил Заремба и ловко вскрыл новую
бутылочку. - Сам тебе завидую! Поживешь там - уезжать не захочешь. Поселю
я тебя в места благословенные, сказочные. Отдаленно напоминает чем-то
Швейцарию: горки, сосновые боры, речка с заводями, с кувшинками, а воздух!
Сладкий воздух!
Он вылил в себя бутылочку пива, мечтательно воздел глаза.
- И что это за... места? - поинтересовался Георгий.
- "Бермудский треугольник". Натуральный, без лапши.
Заремба раздернул старомодные черные шторы, прикрывающие гагинтскую
карту, поманил пальцем и взял указку. Территория России и бывших союзных
республик была испещрена цветными линиями, малопонятными значками,
корабликами, самолетиками и вертолетиками, по всей вероятности, когда-то
гробанувшимися.
- А находится он в стране с чудным названием - Карелия, - продолжал
он, стуча по карте пикой указки. - Смотри сюда! Границы следующие: линия
северозападная - озеро Одинозеро - населенный пункт Верхние Сволочи. С
северо-востока - Одинозеро - населенный пункт Нижние Сволочи. Ничего себе
названия, да?.. Ну а южная - понятно: сволочная линия. Получается
равнобедренный треугольник, ориентированный тупым углом строго на север.
Площадью около полутора тысяч квадратных километров, целое государство
влезет. Дорог считай что нет, одни направления, населенных пунктов без
Сволочей всего четыре и два из них - заброшенные села.
Населения - полторы старухи, так что глушь еще та, европейская. От
Верхних Сволочей до финской границы - сорок верст.
Он замолчал и долго, мечтательно смотрел в "бермудский треугольник",
будто вспоминал что-то, но, так и не вспомнив, неожиданно усмехнулся:
- Кстати, по поводу названий... Там когда-то сволочи жили, мужики,
которые тащили купеческие суда по волокам - сволакивали. Одни вверху,
другие - внизу.
Землю, естественно, не пахали, только этим промыслом и жили. Короче,
по-нашему - это бичи, бомжи, пролетариат. Можно себе представить, что это
за народец был!
Отсюда пошли и села, и ругательство... Сейчас они там не корабли
сволакивают, а волокут все, что еще в совхозах осталось. А в сопках банды
бродят, мародеры, собирают оружие на местах боев, зубы ковыряют из
черепов...
Заремба достал свеженького пивка, раскупорил, но пить не стал, вдруг
спрятал золотые зубы и сразу - будто солнце зашло - сделался хмурым, будто
бы немного злым. Заговорил уже без карты, на память.
- В центре этой территории находится известная Долина Смерти. Место,
скажу тебе, с виду экзотическое, с приятным ландшафтом, но по сути -
страшное. То ли предрассудки, то ли сознание... Если долго находиться там,
попадаешь в тяжелейшее состояние: заторможенность, головные боли,
потливость, угнетенная психика... Ты про Долину Смерти слыхал?
- Краем уха...
- Черепа там еще до сих пор под елками лежат да под сосенками. Не
поймешь чьи: наши, немецкие... А зубы белые-белые! Аж сверкают... Считают,
что в этой долине погиб от холодов целый полк наших солдатиков. В
одночасье замерз, будто открылся космос и дохнуло вселенским холодом. А
экипированы были хорошо, в белых полушубочках, в валенках, в ватных
штанах. Клюкву на болоте собираешь - под мхом овчина. Отвернешься -
косточки белые и ни царапинки на них. Трехлинеечка, полный боезапас и в
магазине - пять патронов. Не в бою погибли, понятно...
- А позы? - спросил Георгий, ощущая легкий холодок на затылке.
- Самые разные позы: кто сидел, кто стоял, кто лежал... - полковник
загнул воблину в кольцо и, положив ее на стол, принялся смотреть, как она
медленно разгибается, пощелкивая чешуей. - Позы интереснее у немцев. По
западному склону долины проходила их линия обороны. Траншеи в полный
профиль, пулеметные гнезда, минометные батареи. И доты: крепчайший
железобетон с бронеплитами. Немчары-то там тоже с полк полегло. Понятно,
под открытым небом звери да воронье косточки порастаскало, грибами
сдвинуло, деревьями аж в воздух подняло. Сам видел скелет на березе... Я
там с солдатиками-саперами ползал, и они нашли дот. Мхом так замаскировало
- бугорок да и только. Три амбразуры, и все изнутри задраены намертво.
Дверь типа танкового люка... На следующий день привезли газорезку,
вскрыли... Вот тут и увидели эти позы. Я понял о чем ты: человек от холода
принимает позу эмбриона как самую экономичную по расходу тепла. Цыгане так
спят в своих шатрах...


Заремба улыбнулся мимолетно, одними зубами. Конечно, он интриговал и
паузы выдерживал соответствующие, поэтому Георгий не поторапливал,
стараясь слушать с выражением равнодушия, бывалой ленцой и искушенным
взглядом.
- Не было там ни эмбрионов, ни цыган, - сдался полковник. - Одни
немцы в летней полевой форме, четыре человека. Ефрейтор спал на нарах,
шинель на ноги набросил, утепленные сапоги рядом, мыши побили... Два
солдатика снаряжали патронами пулеметные ленты... Самое жуткое - ко мне
спиной сидел офицер, как живой. Фуражка на голове, трубка полевого
телефона возле уха... Я и успел-то всего сделать четыре кадра, общий план.