Андреев Олег. Отель

   Он таки докопался, подумала Чарли. Идиот. Надо было сначала спросить у меня.
   – Да, вы серьезно подготовились к собранию, – не терялся Ахмат. – Но вы упустили такой немаловажный момент, как продукты. Цены на них выросли, и нам, естественно, пришлось искать более уступчивых партнеров, у которых качество, увы, не всегда соответствует нашим высоким требованиям.
   – Это уже ближе, – мягко улыбнулся американец.
   Чарли взглянула на Шакира – у того лицо пошло красными пятнами.
   – Только и здесь неувязка, – продолжал долбить Кампино. – Я проверил накладные. Действительно, партнеры у вас новые. Но отель платит им никак не меньше, чем прежним. Больше платит, господин Калтоев. На три процента больше.
   Американец выждал внушительную паузу и закончил:
   – Думаю, отелю стоит вернуться к прежним поставщикам.
   Чарли облегченно вздохнула. Не докопался.
   – Спасибо, мы учтем ваше предложение, – тоже успокоился Ахмат.
   – Есть еще вопросы? – бодренько поинтересовалась Чарли.
   Вопросов больше не было. Пока.
   – Ну что ж, господа… – Чарли встала, чуть помедлила, чтобы дать Ахмату вернуться на свое место – он сидел рядом с Шакиром, – и вышла на трибуну.
   Сибиряк по-прежнему спал.
   – Двадцать пять тысяч – это, мне кажется, совсем не плохие дивиденды, – сказала она с гордостью. – Вы правы, у нас еще масса проблем. И прибыль могла бы быть куда выше. Но и это неплохо, если на вашем счету появится такая в общем-то милая цифра.
   Собравшиеся наконец поняли, что пора аплодировать.
   – Спасибо, спасибо. Как говорили когда-то в России, будем считать ваши аплодисменты одобрением проделанной работы. Я очень рада. Но еще более рада сообщить вам, что ни копейки из этих дивидендов вы в этом году не получите.
   Чарли сказала это нарочито будничным голосом. Как бы о неважном, между прочим.
   – Отель растет, развивается, пора нам уже…
   – Что?
   Дошло наконец.
   Это спросил американец.
   – … Наконец становиться на собственные ноги, – закончила-таки фразу Чарли и только после этого повернулась к Кампино: – Простите?
   – Вы сказали?..
   – Да, я сказала, что все доходы этого года мы пустим в оборот. Отель предлагает не выплачивать дивиденды.
   – Совсем?
   – Совсем. Более того…
   – Э-э… Что она говорит? – поднял тяжелую голову Шакир.
   Ахмат смотрел на нее большими от ужаса глазами.
   – … Предлагаю взять ссуду у уважаемого банка, – кивнула она на московских банкиров, снова не позволив себя перебить.
   – Что говорит? – забеспокоился уже не на шутку Шакир.
   – Вы спросите меня, естественно, куда же пойдут эти деньги. И вот тут я перехожу к самому интересному.
   – Погодите, мисс Пайпс, – спокойно сказал американец. – Я уверен, что у вас грандиозные планы. Уверен, что деньги всегда есть на что потратить, но, простите, дивиденды – это святое.
   – Э-э, что я говорил, – резко махнул рукой Шакир. – Она смеется, да?
   – Ну что вы, господа, какой смех. Веселье только будет.
   Чарли торопилась забить главные гвозди, чтобы потом их труднее было вытащить.
   – Когда я скажу вам, во сколько обойдутся отелю предполагаемые затраты, вы перестанете грустить. Вы задумаетесь, но когда вы узнаете, на что отель собирается истратить эти деньги, вот тогда вам будет весело.
   Что я несу? – подумала она мимоходом. Какой-то провинциальный конферансье!
   – Мы не хотим, – сказал Шакир.
   – Да уж, это как-то неожиданно, – кивнул и американец.
   – Знаете, это несерьезно, – подхватил московский банкир.
   Чарли выслушала всех более чем доброжелательно.
   – Итак, я продолжаю, господа, – сказала она, словно только отвлеклась на прожужжавшую муху. – С чего бы начать? Наверное, с самого неотложного. Откройте, пожалуйста, красные папочки. Спасибо. Как видите, это расчеты, вполне компетентные и серьезные расчеты по замене противопожарного оборудования.
   – Хватит! – вдруг хлопнул рукой по столу Шакир. – Это говорить не будем. Не хотим. Другой будем говорить. Ми предлагаем открыть в гостинице казино. Тихо. Деньги ми сами даем. Ничего не стоит. Все. Это будем говорить.
   – Как вы знаете, противопожарное оборудование устанавливалось в отеле, – ровным голосом как ни в чем не бывало продолжила Чарли, – во время строительства. К сожалению, с тех пор оно не только технически износилось, оно морально устарело и, более того, само по себе стало огнеопасно.
   – Она глухая, да? Я сказал: мы это говорить не будем.
   Чарли даже не посмотрела в сторону Шакира.
   – Мне ли вам рассказывать, во сколько нам обойдется любой, пусть самый незначительный пожар. На странице одиннадцать вы можете прочесть приблизительные расчеты наших потерь в случае возгорания только одного номера. Ничего лишнего мы не прибавили. Страховка, материальные потери, восстановительный ремонт…
   – Слушай, Ахмат, скажи ей, чтоб замолчала. – В голосе Шакира была уже нешуточная угроза.
   – … И компенсация. Мы не учли здесь потери клиентов и удар по репутации отеля, что, как вы знаете, наносит куда больший ущерб.
   – Ай-яй! Горит! Пожар! – закричал Шакир. – Тебе что, не понятно? Я сказал – нет.
   – Исходя из этих расчетов, нам понадобится минимум шестьсот тысяч долларов на покупку и установку нового оборудования.
   Шакир демонстративно разорвал красную папку.
   Чарли только этого и ждала:
   – Ой, вы случайно порвали документы. Ничего, у нас есть дубликат. Возьмите, пожалуйста.
   Она обогнула стол, подошла к чеченцу и положила перед ним новую папку с расчетами.
   Потом вернулась на место и сказала:
   – Я бы хотела поставить этот вопрос на голосование акционеров, но прежде позвольте мне сказать, какие еще траты нам предстоят.
   – Еще? – не удержался американец.
   – Да, мистер Кампино, это только начало.
   Американец очень хотел поддержать Чарли, но она видела, что ему это дается все труднее.
   – Слушай, ми заплатили деньги, нам говорили: доходи, дивиденти-шменти. Где все? Давайте ее снимем, – сказал Шакир. – Плохой руководство.
   Чарли добилась своего. На Шакира теперь даже не оборачивались. Это бесило его больше всего. Женщина говорит, а его никто не слушает. Мужское начало в нем кипело, но он умел наступать на все свои рефлексы, когда дело касалось денег. А в том, что эта американка никаких денег не получит, теперь он был совершенно уверен. Он даже за копейки на противопожарное оборудование готов был вцепиться в горло, но она вообще зарвалась. Теперь за нее никто не проголосует.
   – Позвольте, мисс Пайпс, давайте все-таки обсудим первый вопрос, – сказал московский банкир.
   – Это не имеет смысла, – ответила Чарли. – Если вас не устроит весь пакет, то мы вполне можем последовать совету господина Шакира и переизбрать меня. Более того, я сама уйду в отставку.
   Стало тихо. Сибиряк приоткрыл глаз и снова закрыл.
   – Вы нам угрожаете? – тихо спросил банкир.
   – Разве? – улыбнулась Чарли. – Незаменимых нет. Итак, если вы позволите, я продолжу.
   Собравшиеся переглянулись.
   – Отлично, – расценила молчание как знак согласия Чарли. – Значит, мы остановились на противопожарном оборудовании. Но это, господа, паллиатив. Если мы потратимся на дорогостоящую технику и больше ничего не сделаем – мы действительно останемся в убытке. Однако есть выход. Мы можем увеличить наши доходы по крайней мере раза в четыре.
   Банкир непроизвольно хмыкнул.
   – Госпожа Пайпс, – сказал он, словно профессор студентке, – в стране кризис. При всем вашем старании и нашей благосклонности доходы у нас не вырастут даже на процент.
   – Это очень поверхностный взгляд, – жестко сказала Пайпс. – Здесь недавно упоминали печальной памяти август. Что же тогда случилось? Действительно, средний класс перестал существовать. И в этом все дело! А наш отель как раз и был рассчитан на людей со средними доходами.
   – Вот видите! – развел руками банкир.
   – Значит, надо сделать его для людей с высокими доходами, – как само собой разумеющееся вывела Чарли. – Надо не снизить цены, а поднять их.
   – Это что-то новое в практике ценообразования, – тихо сказал американец.
   – Возможно. Но другого пути у нас нет.
   – Да-а… – протянул банкир. – Что-то вы, мягко говоря, недодумали, госпожа Пайпс. У вас и так клиентов раз, два и обчелся, а если вы повысите цены…
   – Да, цены надо повышать. Но не просто так. И теперь, господа, главное. Наш отель должен стать пятизвездочным. Только такой выход. Потому что это будет единственный в стране отель на высшем мировом уровне.
   Американец с интересом повернулся к Чарли.
   – И что из этого? – спросил банкир.
   – Из этого – все, – теперь уже стала профессором Пайпс. – Вы, наверное, знаете, что эксклюзивные товары стоят на порядок выше ширпотреба. Вы, наверное, знаете, что такое монополия. Вы, может быть, догадываетесь, что это азы экономики.
   Банкир нервно снял очки.
   – Ну а для этого, господа, нам придется раскошелиться. Вы же понимаете, что такое пять звезд.
   – Я не понимаю, – сказал Шакир.
   – А от вас этого не требуется, – улыбнулась Чарли. – Это моя забота.
   Шакир наклонился к уху Арслана и сказал тихо:
   – Позови Махмата и Ардана.
   Арслан кивнул и уже хотел было подняться, но Шакир жестом его остановил:
   – Потом.
   – Но вы отдаете себе отчет, чего это стоит? – спросил Кампино у Чарли.
   – В смысле денег? Да. Все расчеты вам будут предоставлены. – Она кивнула Ахмату, и тот раздал собравшимся голубые папки. – Прошу вас открыть документы на последней странице. Там обозначена сумма прописью.
   – Ха-ха… – как-то нервно засмеялся банкир. – Но эта цифра нереальна. Даже если мы согласимся вложить все дивиденды.
   – Да, этого будет маловато. Но, надеюсь, ваш банк даст нам ссуду?
   – Нет.
   – Почему?
   – У нас нет денег.
   – А у вас, господин Шакир?
   – Нету. А тебе и копейка не дам.
   – Что вы скажете, мистер Кампино?
   – Боюсь, что и я мало чем смогу помочь…
   И этого Чарли тоже ждала.
   – Ну что ж, тогда нам придется выпустить дополнительные акции.
   Она сказала это и замерла. Нет, они еще не поняли, они словно дают ей еще несколько секунд. Вот тогда она и вбила, последний гвоздь.
   – А раз у вас нет денег, придется продавать их желающим.
   Теперь все. Вот теперь можно выдохнуть.

Глава 43

   Старик Пайпс недолго развлекал себя делами отеля. Стоило ему взглянуть на самые важные документы, и он понял, что делать дальше – надо просто вызвать полицию. Эта простая мысль сразу же пришла ему в голову, и он был очень удивлен, почему его Черри до сих пор до этого не додумалась.
   С чувством выполненного долга он спустился в бар, где у него была назначена встреча со Светой.
   Правда, сначала Пайпс забежал в номер и надел джинсы. Во-первых, ему было неловко перед молоденькой и умненькой девочкой выглядеть заскорузлым стариком в костюме, а во-вторых, ему неловко было вообще в костюмах. Как-то так получается, что наша молодость проходит под знаком «denim», зрелость под знаком «cotton», а старость предпочитает «wool». У Пайпса все было шиворот-навыворот: в молодости клерком он парился в шерстяной тройке, потом почувствовал вкус свободной легкой одежды из хлопка, а сейчас обожал джинсы. Он не без основания считал, что эти народные штаны делают его похожим на ковбоя. Но не настоящего ковбоя – примитивной деревенщины, коровьего пастуха, героя анекдотов, а того ковбоя, что лихо разъезжает по экранам, паля направо и налево в плохих парней. Пайпс действительно был похож на Бронсона – эдакий опытный, даже пресытившийся, но еще ого-го какой легкий и подвижный ковбой: поджарая фигура, крепкий загар, седая благородная шевелюра и выцветшие голубые глаза. Настоящий шериф – мечта какого-нибудь заштатного американского городка.
   Света за это время тоже успела переодеться, и – о счастливое совпадение – тоже в джинсы. У нее было на это несколько причин: во-первых, она давала понять, что на сегодня занята, пусть не беспокоятся, а во-вторых, она предполагала, что старику наверняка захочется выйти на пленэр и посидеть на еле проклюнувшейся травке – так не пачкать же дорогущие платья. Мобильный телефон она тоже с собой не взяла, потому что ни с кем сегодня не собиралась общаться.
   – Я очень заинтересовался вашими мыслями, – сказал старик, заказывая бурбон. – Мне важно как можно больше узнать о России и о русских.
   – Это пожалуйста, это мы можем, – серьезно ответила Света. – О России я могу говорить сколько угодно.
   – А вот скажите, откуда вы все знаете? Вы ведь такая молодая.
   Света невольно зарделась. Она и сама предполагала за собой недюжинный ум, но когда тебе об этом говорят старшие – загордишься.
   – Я много читаю, думаю, размышляю, – сказала она, глубокомысленно сощурив глаза. – Вы ведь помните, как у старика Хема?
   – У кого?
   – У Хемингуэя, это ваш писатель?
   Если бы не густой загар, старик покраснел бы как юноша. Про Хемингуэя он слышал в школе, но с тех пор прошло много лет, а прочитать знаменитого соотечественника ему все было недосуг.
   – А, конечно. Так что у Гэмингвэя? – произнес он фамилию на американский манер.
   Света и сама пожалела, что упомянула красивую фамилию, потому что тоже ничего не читала.
   – Ну как же! Мы все учились немного, кое-где и кое-как, – вольно перевела она на английский русские стихи.
   – М-да… – протянул Пайпс, мысленно давая себе клятву обязательно купить сочинения Хемингуэя и прочесть все от корки до корки, чтобы найти другие, не менее замечательные по глубине высказывания.
   Света поняла, что пронесло, и почувствовала себя легко и свободно.
   – Знаете, это я только с виду такая легкомысленная, а в самом деле меня так все волнует. Я вот возьму какую-нибудь книгу и читаю, читаю, читаю… И думаю… Так много важных мыслей в книгах. Я ведь, знаете, еще в детстве любила петь и танцевать, стихи читала наизусть. Мне все так и говорили: Светка, ты будешь артисткой, настоящей, как Алла Пугачева.
   – Это кто?
   – Фи, он не знает Пугачеву! – искренне удивилась Света. – Это наша самая великая артистка.
   Пристыженный Пайпс молча выпил свой бурбон.
   – Вот, а когда я школу закончила, сразу поехала в Москву, чтобы поступить в театральный институт. Знаете, я так люблю театр, запах кулис, аплодисменты, грим, всякие роли, эти… ну, мебель старинная, костюмы… Ах, театр…
   – И что?
   – Блат. Кругом один блат.
   – Что это – блат?
   – Знакомство, родственники всякие, деньги. Можно было и другим путем, но мне было противно.
   – Каким?
   – Переспать с преподавателем. Да-да, не удивляйтесь, мне сразу на экзамене профессор сказал: хочешь работать в театре? Хочу. Тогда переспи со мной! Представляете?
   – Ужас!
   – А я тогда девочка чистая была, наивная, мне так противно стало… И куда ни приду – везде одно и то же. Я уже даже покончить с собой хотела. И еще такие все мерзкие старики… То есть я хотела сказать, что мне было просто противно. Как это можно: искусство – и такое? Но я себе слово дала: умру, а в театре работать буду.
   Пайпс слушал Свету с открытым ртом и уже корил себя за циничное желание с ней переспать. Бедная девочка, она так настрадалась.
   – Устроилась лифтершей. Зарплата – копейки. Жильцы, бывало, мне хлеба давали, чтобы я в голодный обморок не упала. А за квартиру платить надо. Потом и это кончилось.
   – Почему?
   – Лифт сломался. А хозяин квартиры ничего знать не хочет – или ты переспишь со мной, или убирайся.
   – Это же кошмар!
   – Что вы! Кошмар еще и не начинался. А я каждый вечер в театр ходила, на самые лучшие спектакли. Тихонечко сяду в последнем ряду и плачу.
   Пайпс заказал еще бурбона, чтобы утопить горе в вине.
   – А потом я влюбилась. Он артистом был. Гамлета знаете?
   Это Пайпс, слава богу, знал.
   – Вот он Гамлета играл. Такой красивый, умный. Я так его любила. Мы собирались пожениться, но его семья меня не захотела – как же, я простая девушка, а он знаменитость. И он меня бросил. Беременную.
   У Пайпса невольно сжались кулаки. Ах, попадись ему сейчас этот Гамлет, он бы ему показал «То be or not to be»!
   – Так у вас есть малыш?
   – Нет, – тихо сказала Света, тщательно прикусив губку. – Погиб ребеночек. При родах погиб. И знаете, мне тогда все стало все равно. А тут подруга моя пришла и говорит: хочешь денег заработать? Я даже не спросила как. Вот она меня в публичный дом и привела.
   Пайпс уже только качал головой. У него не было даже сил восклицать.
   – Да-да, в публичный дом. И бандерша там знаете кто? Герой Советского Союза. Я испугалась, закричала, но меня схватили и изнасиловали. А потом забрали паспорт и сказали, что, если откажусь, меня сдадут в милицию. Целый год я у нее работала. А потом она вышвырнула меня на улицу. И теперь я испорченный человек, кому я такая нужна? Нет счастья в жизни.
   И она, достав из сумки платочек, аккуратно промокнула сухие глаза.
   А вот у Пайпса глаза были действительно на мокром месте.
   Он был и шокирован, и счастлив. Судьба этой милой девушки тронула сердце наивного, отзывчивого американца так, как никакой голливудский фильм. А счастлив он был потому, что, кажется, наконец встретил свою судьбу во второй раз (первый – это была мать Чарли). Как разительно отличалась эта простая русская девушка от его знакомых девушек в Америке. Те тупо жевали жвачку, говорили куриным языком рэпэров и едва ли могли показать на карте Европу. Эта знала писателей, и даже американских, прожила тяжкую жизнь и осталась притом душевным и открытым человеком. Только открытый человек может так честно и искренне рассказать о своей жизни.
   Если бы старик Пайпс знал, что из всего повествования Светы только лифт и бандерша – Герой Советского Союза были правдой, он бы не поверил. Просто ему очень хотелось, чтобы это было правдой.
   – Света, простите меня, старика. Я сначала думал, что вы обыкновенная… гулящая женщина. Я хотел воспользоваться этим, но теперь понимаю, как сильно это оскорбило бы вас.
   «Оп-па, – подумала Света, – перестаралась».
   – Давайте просто говорить с вами, вы мне будете читать стихи, а я буду вас слушать, кажется, я начинаю молодеть.
   «Вот это другое дело», – успокоилась Света.
   А зря. Она еще не знала, что Пайпс – отец хозяйки гостиницы.
   У Чарли со Светой, да и другими проститутками, промышляющими в отеле, были весьма напряженные отношения. Как-то раз она застала именно Свету в лифте, делающую минет сразу трем поддатым финнам. Скандал вышел грандиозный. Чарли выперла из гостиницы и финнов, и Светку, и заодно всех ее коллег.
   Правда, через два месяца все стало на свои места, но Света старалась не попадаться Чарли на глаза.
   – Я приглашаю вас на обед, – торжественно произнес Пайпс.
   И это звучало так, словно он предлагал руку и сердце.
   – Благодарю, – сдержанно произнесла Света.
   Она сама себе сейчас ужасно нравилась.

Глава 44

   Шум, крик, вскакивания с мест и беготня… Чарли достала свой мундштук, вставила длинную сигарету и закурила. Дым улетал в потолок и тут же исчезал, вытянутый хорошей вентиляцией.
   Американец несколько раз подбегал к Чарли и говорил:
   – Это невозможно, но чертовски заманчиво!
   Чарли даже это не радовало. Ей почему-то вдруг все стало безразлично. Она смотрела на Ахмата, который заискивающе улыбался Шакиру, и думала, что ошиблась в этом человеке, но ей было ничего и никого сейчас не жаль. Кроме самой себя.
   Собственно, что она собиралась сделать? Поменять порядки в этой стране? Изменить вековой характер русских? Сблизить Восток и Запад? Нет. Она так далеко не загадывала. Она поставила себе в жизни скромную, но вполне достижимую цель – построить в России отель.
   Перед Богом, если он есть, она явится одна, без московских банкиров, без Шакира, без Ахмата и даже без отца. И что она скажет, когда Бог спросит: ну и как? Неужели станет валить на каких-то мелких людей, помешавших ей выполнить Миссию? Нет. Она не станет, потому что никто ей не помешает. Она или сделает, или умрет…
   Чарли вздрогнула от собственных мыслей и от того, что поняла: умереть в этой стране куда легче, чем жить.
   Если бы пять – десять лет назад ей кто-нибудь сказал, что она будет думать о смерти, и в связи с чем – с отелем? – она бы сочла это дурацкой шуткой. Вот и вздрогнула сейчас: что это со мной? Ну-ка, Чарли. Выше нос!
   Сибиряк так и не проснулся. Чарли, собственно, уже на него и не рассчитывала. Она надеялась только на чудо.
   «Я как русская», – с ужасом констатировала она.
   – Итак, господа. – Чарли загасила сигарету и спрятала мундштук в карман. – Я полагаю, вы успели обдумать мои предложения и можно перейти к голосованию.
   В зале сидело одиннадцать человек. Впрочем, количество людей не имело значения. Голосами тут были акции. А их расчет слишком хорошо был известен Чарли. В лучшем случае сорок пять процентов на ее стороне, сорок пять на стороне Шакира. Теперь все и решится.
   – Прошу, господа.
   И она положила в белую коробку двадцать пять своих шариков.
   Американец подбежал к столу, заканчивая с кем-то говорить по мобильнику.
   Чарли только услышала конец разговора:
   – Yes, yes, sure…
   Очевидно, советовался с держателями, которых представлял.
   – Мистер Кампино, – улыбнулась Чарли, – прошу.
   – Я не верю тебе, – сказал американец и положил свои шарики… в белую коробку.
   Чарли качнула головой. Ну и шутки.
   Шакир встал и бросил свои двадцать шариков в черную коробку.
   Пока все идет по плану.
   Сорок пять против двадцати.
   Банкиры еще дошептывались, и это давало надежду Чарли.
   Затем встал самый молодой из них, подошел к коробкам и, состроив некую виноватую мину Чарли, опустил шары в черную коробку. Нет, они не рискнули, они боятся чеченцев.
   И в этот момент открыл глаза сибиряк.
   – Вот я вас всех послушал-послушал… Не, я не спал. Я очень внимательно слушал. Знаете что, ребята. Мы сделаем так. Я пять шариков отдам хозяйке, а пять на всякий случай положу в другую коробку. Знаете, как говорят на Западе – не клади все яйца в одну корзину.
   У Чарли поплыло перед глазами. Она ожидала проигрыша, она, чего греха таить, ждала победы. Она не ожидала ничьей.
   И надо же, медведь сибирский, ее же мудростью ее укорил.
   – Ну что? – сказал московский банкир. – По уставу решение, не набравшее больше половины голосов акционеров, считается непринятым.
   Как она это забыла. Это было все-таки поражение.
   – На всякий случай предлагаю пересчитать шары, – упавшим голосом предложил американец. – Закон есть закон.
   Тот же молодой банкир взял белую коробку и стал считать вслух, выкладывая шары:
   – Один, два, три…
   Чарли стала собирать со стола бумаги.
   – … Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят.
   Банкир взял другую коробку и снова стал отсчитывать монотонно:
   – … Одиннадцать, двенадцать…
   Чарли наклонилась к фермеру.
   – Извините, что я не дала вам слово, – сказала она. – Но вы понимаете…
   – Нормально, – кивнул зарайский фермер.
   – Сорок семь, сорок восемь… сорок девять.
   И с этими словами банкир достал последний шар.
   – Ошибка? – спросил он неизвестно кого. – Здесь не хватает шара.
   У Чарли дернулась щека. Шакир стал шарить по карманам. Банкиры тоже.
   – Нет ошибки, – вдруг тихо, но внятно сказал Ахмат. – Это мой шар. Мой один процент.
   – Э-э… Слушай, положи давай! – весело сказал Шакир.
   Ахмат встал, подошел к коробкам и положил шар в белую.
   – Я голосую за новый отель, – сказал он. – Мне нравится эта идея. Я хочу работать в первой в России пятизвездочной гостинице…

Глава 45

   В то же самое время в баре происходила одна удивительная встреча. Но все по порядку.
   Вера Михайловна Лученок, получив по-западному, в конвертике, уведомление об освобождении от занимаемой должности, в шоке была только пять минут. Как раз столько времени оставалось ей до окончания рабочего дня. Она выдавала и получала верхнюю одежду в эти пять минут словно в тумане, к счастью, ничего не перепутала, хотя это уже не имело значения.
   Потом собрала свои нехитрые пожитки, последний раз посмотрела на привычное рабочее место, сказала сменщице вместо «пока» «прощай» и пошла домой.
   Когда тряслась в метро, вдруг поняла, что уже не думает об увольнении, а думает о том, как бы исхитриться и занять место, когда вон тот молодой человек наконец сложит свою газету и выйдет. На это место явно претендовал старичок с сумкой на колесиках, но Вере Михайловне удалось незаметно, эдак интеллигентно протиснуться поближе к вожделенному сиденью, и, когда молодой человек встал, она живо уселась на свободное место.
   Ну что сказать – это счастье!
   Вот тут Вера Михайловна и поняла, что треволнения ее ухода из отеля отступили на второй план, а на первый все настойчивее вылезают предстоящие заботы. Во-первых, как там Афанасий? Окотилась или нет? Теперь она будет называть это именно так – «окотилась». А то действительно путаница получается.
   Потом – что с ней? Легче принять несколько раз кошачьи роды, чем говорить с мамой. Мама не любит современную жизнь. Да кто ее любит? Почему-то все любят прошлое и будущее, а настоящее – этот неуловимый миг между завтра и вчера, собственно ни то ни се, – все ненавидят. Ерунда какая-то, этот самый миг за мгновение был будущим, которое все любят, а через мгновение станет прошлым, которое тоже все любят, что же происходит тут, посредине?