Страница:
– И вам, – невозмутимо ответил Роман.
Но вот что он понять никак не мог, так это почему она шла по коридору босиком…
Наталья сидела перед телевизором и смотрела показ мод. Или делала вид, что смотрит.
Пожарный был уверен, что именно ее силуэт несколько минут назад мелькнул в окне. Значит, ждала.
– Ждала?
– Вот еще. Телик смотрела. Видишь, какие тряпки…
– А у окна кто стоял?
Наташа только дернула плечиком.
– Ждала, – продолжал дразнить ее Роман. – Какие уж тут тряпки. По-моему, полное или почти отсутствие.
– Зато есть что показать.
– Вот у тебя действительно есть. Но мы ведь никогда и никому. Кроме меня, естественно…
Наташа фыркнула и покосилась. Он обнял ее и сразу почувствовал, что под униформой – минимум.
– Не боишься?
– А чего мне бояться? Вон ты у меня какой гвардеец. Пусти. Не надо. Не деревянная.
Роман не без труда выпустил ее из объятий.
– У нас здесь с утра такое… Генеральная инспекция. Сама со Ставцовым лично по службам пошла.
– Ага. Босиком. У вас, конечно, комар носа не подточит? Или как?
– А мне Пайпс нравится. Настоящая женщина. Чечен не боится.
– Боится. Ты как, в акционеры пойдешь?
– На что только эти акции покупать будем?
– Найдем. Одолжим. Ссуду возьмем. Думаю, они сами захотят нам помочь. Больно крута обстановочка. Эти так за три номера и не платят?
– Наглые.
Наташа подошла к телевизору и щелкнула выключателем. Роман понял это как сигнал к действию. Прихватил ее под коленками и поднял к самому потолку. Юбка униформы задралась, и лицо его оказалось вровень с мыском черных волос.
– Дверь… Дверь… – зашептала она. – Давай быстрее, а то скоро завтрак.
Он ногой прикрыл дверь, и уже никто случайный не мог стать свидетелем мужской силы пожарного, страстной нежности горничной, не услышал хриплого шепота и стонов.
Правда, если бы служебное помещение горничных попадало в круг интересов Карченко, в комнате секьюрити все могли и увидеть и услышать.
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Но вот что он понять никак не мог, так это почему она шла по коридору босиком…
Наталья сидела перед телевизором и смотрела показ мод. Или делала вид, что смотрит.
Пожарный был уверен, что именно ее силуэт несколько минут назад мелькнул в окне. Значит, ждала.
– Ждала?
– Вот еще. Телик смотрела. Видишь, какие тряпки…
– А у окна кто стоял?
Наташа только дернула плечиком.
– Ждала, – продолжал дразнить ее Роман. – Какие уж тут тряпки. По-моему, полное или почти отсутствие.
– Зато есть что показать.
– Вот у тебя действительно есть. Но мы ведь никогда и никому. Кроме меня, естественно…
Наташа фыркнула и покосилась. Он обнял ее и сразу почувствовал, что под униформой – минимум.
– Не боишься?
– А чего мне бояться? Вон ты у меня какой гвардеец. Пусти. Не надо. Не деревянная.
Роман не без труда выпустил ее из объятий.
– У нас здесь с утра такое… Генеральная инспекция. Сама со Ставцовым лично по службам пошла.
– Ага. Босиком. У вас, конечно, комар носа не подточит? Или как?
– А мне Пайпс нравится. Настоящая женщина. Чечен не боится.
– Боится. Ты как, в акционеры пойдешь?
– На что только эти акции покупать будем?
– Найдем. Одолжим. Ссуду возьмем. Думаю, они сами захотят нам помочь. Больно крута обстановочка. Эти так за три номера и не платят?
– Наглые.
Наташа подошла к телевизору и щелкнула выключателем. Роман понял это как сигнал к действию. Прихватил ее под коленками и поднял к самому потолку. Юбка униформы задралась, и лицо его оказалось вровень с мыском черных волос.
– Дверь… Дверь… – зашептала она. – Давай быстрее, а то скоро завтрак.
Он ногой прикрыл дверь, и уже никто случайный не мог стать свидетелем мужской силы пожарного, страстной нежности горничной, не услышал хриплого шепота и стонов.
Правда, если бы служебное помещение горничных попадало в круг интересов Карченко, в комнате секьюрити все могли и увидеть и услышать.
Глава 16
Впрочем, Карченко сейчас интересовало совсем другое.
Неизвестный главному охраннику чеченец шел по коридору четвертого этажа, неся в руке черный кейс.
Он мог проследить его до двери. Затем чеченец исчез из поля зрения. Карченко подосадовал на себя за то, что установил наблюдение не за всеми номерами чеченцев. Этот был не охвачен. Секьюрити до боли в висках, до зуда в ладонях захотелось узнать как можно больше о содержимом черного кейса.
Вообще-то, строго говоря, ставить на глазок номера было рискованно. Вторжение в чужую личную жизнь могло обернуться большими неприятностями, но, по большому счету, сюда ездили простые иностранцы, которые и предположить не могли, что их личная жизнь может стать предметом наблюдения какого-то секьюрити и уж тем более не спецслужб России. И они были правы. Никому их маленькие иностранные тайны были не нужны. Никому, кроме Карченко.
Когда вернулся Костя, установивший по желанию постояльцев камеру с монитором, Карченко взял быка за рога.
– Ты вот что… Ты сегодня же пойдешь на четвертый и через соседний озвучишь мне чеченцев. А лучше, чтобы мы их еще и видели.
– Стену придется сверлить. Там англичанка с мужем.
– Скажи, что поступила жалоба на проводку. Они целыми днями по музеям.
– Сделаю.
Карченко поднялся и вышел в смежную комнату. Это было его главное рабочее место. Тут тоже был оборудован блок мониторов. Его вотчинные номера.
Он увидел номер чеченцев, включил звук. Чеченцам постучали в стену. Это был знак, что курьер прибыл. Секьюрити знал, что сию минуту туда будет заслан гонец. Дозу, а это скорее всего будет доза, заберут и принесут сюда. Привычно закатают рукава, уколются, потом начнут делать дела.
Вот эти дела больше всего интересовали Карченко. Над ними явно витал запах денег. Больших. Тугих. В пачках по сто. Они так уютно могли располагаться в обшитых кожей ламы кейсах, где каждый крохотный поворот секретного замочка отзывался в глубине души мягким, приглушенным щелчком.
Вся сцена разыгралась так, как и предполагал Карченко. Принесли дозу. Укололись. Расселись вокруг журнального столика и молчали. Секьюрити даже слегка вспотел, напрягая слух до покраснения мочек. Все напрасно. Или они догадываются, что их могут прослушивать, или у них есть место для встреч и деловых обсуждений вне гостиницы.
Карченко не любил пробелов в чужих биографиях, а уж в текущих делах тем более.
Он потянулся и прибавил звук, рискуя тем, что, стоит чеченцам заговорить на повышенных тонах, все будет слышно в соседней комнате, а посвящать подчиненных в сферу своих интересов ой как не хотелось.
Чеченцы заговорили, но понять что-либо было невозможно: Карченко не знал чеченского языка.
Он понял только слова «акционер», «американка», «доллары». Кажется, еще проскочило «Ахмат».
Крохотная часть информации отложилась в его мозгу. То, что сегодня предстоит встреча главных акционеров, он знал давно. И вопросы должны были решаться принципиальные, но готов он должен быть к любому повороту событий. Карченко достал из рабочего стола кассету, вставил в диктофон. Диктофон положил в карман и проверил миниатюрный микрофон, замаскированный под фирменный значок отеля. Все было в порядке.
Он вышел в смежную комнату и окинул взглядом экраны. Все в пределах допустимого. У номера двух иностранцев установленная камера фиксировала, как джентльмены собирались на прогулку. Ни дать ни взять два добропорядочных семьянина средних лет. Только вот ухаживают они друг за другом подчеркнуто деликатно. Да и бог с ними, с джентльменами. Каждый живет в меру своей испорченности, и не ему их судить.
Карченко заметил, как украдкой зевнул его подчиненный, но замечания не сделал, ибо зачем дергать сотрудников по мелочам, придет время спросить по-крупному, вот тогда и спросится.
– Я на завтрак, – сказал Карченко.
Неизвестный главному охраннику чеченец шел по коридору четвертого этажа, неся в руке черный кейс.
Он мог проследить его до двери. Затем чеченец исчез из поля зрения. Карченко подосадовал на себя за то, что установил наблюдение не за всеми номерами чеченцев. Этот был не охвачен. Секьюрити до боли в висках, до зуда в ладонях захотелось узнать как можно больше о содержимом черного кейса.
Вообще-то, строго говоря, ставить на глазок номера было рискованно. Вторжение в чужую личную жизнь могло обернуться большими неприятностями, но, по большому счету, сюда ездили простые иностранцы, которые и предположить не могли, что их личная жизнь может стать предметом наблюдения какого-то секьюрити и уж тем более не спецслужб России. И они были правы. Никому их маленькие иностранные тайны были не нужны. Никому, кроме Карченко.
Когда вернулся Костя, установивший по желанию постояльцев камеру с монитором, Карченко взял быка за рога.
– Ты вот что… Ты сегодня же пойдешь на четвертый и через соседний озвучишь мне чеченцев. А лучше, чтобы мы их еще и видели.
– Стену придется сверлить. Там англичанка с мужем.
– Скажи, что поступила жалоба на проводку. Они целыми днями по музеям.
– Сделаю.
Карченко поднялся и вышел в смежную комнату. Это было его главное рабочее место. Тут тоже был оборудован блок мониторов. Его вотчинные номера.
Он увидел номер чеченцев, включил звук. Чеченцам постучали в стену. Это был знак, что курьер прибыл. Секьюрити знал, что сию минуту туда будет заслан гонец. Дозу, а это скорее всего будет доза, заберут и принесут сюда. Привычно закатают рукава, уколются, потом начнут делать дела.
Вот эти дела больше всего интересовали Карченко. Над ними явно витал запах денег. Больших. Тугих. В пачках по сто. Они так уютно могли располагаться в обшитых кожей ламы кейсах, где каждый крохотный поворот секретного замочка отзывался в глубине души мягким, приглушенным щелчком.
Вся сцена разыгралась так, как и предполагал Карченко. Принесли дозу. Укололись. Расселись вокруг журнального столика и молчали. Секьюрити даже слегка вспотел, напрягая слух до покраснения мочек. Все напрасно. Или они догадываются, что их могут прослушивать, или у них есть место для встреч и деловых обсуждений вне гостиницы.
Карченко не любил пробелов в чужих биографиях, а уж в текущих делах тем более.
Он потянулся и прибавил звук, рискуя тем, что, стоит чеченцам заговорить на повышенных тонах, все будет слышно в соседней комнате, а посвящать подчиненных в сферу своих интересов ой как не хотелось.
Чеченцы заговорили, но понять что-либо было невозможно: Карченко не знал чеченского языка.
Он понял только слова «акционер», «американка», «доллары». Кажется, еще проскочило «Ахмат».
Крохотная часть информации отложилась в его мозгу. То, что сегодня предстоит встреча главных акционеров, он знал давно. И вопросы должны были решаться принципиальные, но готов он должен быть к любому повороту событий. Карченко достал из рабочего стола кассету, вставил в диктофон. Диктофон положил в карман и проверил миниатюрный микрофон, замаскированный под фирменный значок отеля. Все было в порядке.
Он вышел в смежную комнату и окинул взглядом экраны. Все в пределах допустимого. У номера двух иностранцев установленная камера фиксировала, как джентльмены собирались на прогулку. Ни дать ни взять два добропорядочных семьянина средних лет. Только вот ухаживают они друг за другом подчеркнуто деликатно. Да и бог с ними, с джентльменами. Каждый живет в меру своей испорченности, и не ему их судить.
Карченко заметил, как украдкой зевнул его подчиненный, но замечания не сделал, ибо зачем дергать сотрудников по мелочам, придет время спросить по-крупному, вот тогда и спросится.
– Я на завтрак, – сказал Карченко.
Глава 17
Ахмат ждал ее в коридоре. Чувствовал себя препаршиво, как нашкодивший мальчишка, которому надо показывать двойку строгому отцу.
Чарли издали увидела его, сдержанно кивнула головой. Она знала об утреннем совещании. Она ждала новостей.
Но Ахмат начал резко.
– Это непозволительная роскошь для нас, – сказал он, показывая Чарли папку с докладной главного пожарного отеля. – Канадский кран с телескопической стрелой. У нас не небоскреб. И зачем тогда городская противопожарная служба? Зачем мы держим столько людей на собственной службе?
– Это решать не тебе и не мне. Все современные отели имеют мощнейшие средства защиты. А русским пожарным я не доверяю. Мы же об этом говорили…
Действительно, они об этом последние дни только и говорили.
Текст докладной записки занимал несколько страниц и больше походил на небольшой доклад. Причем с перечислением статистического материала и экскурса в историю вопроса. И каждая копейка предполагаемых затрат была обоснована.
Ахмат знал, что с этим будет трудно бороться. Однако – сумма!… Он и не думал, что это обойдется в такие огромные деньги. И теперь своротить акционеров на свою сторону, да еще так, чтобы не обидеть никого?! Ахмат надеялся на утреннюю беседу с соплеменниками, но чем она кончилась – вспоминать было тошно.
Терять Чарли он не хотел. А если встать на ее сторону, последствия могут быть просто непредсказуемыми.
Впрочем, кое-что виделось ясно. Неприятности. А вот пойдут ли «братья» на крайние меры?
Пойдут.
Убили же американца Донсона в вокзальном переходе. И тогда поводов было куда меньше. Чеченцы к Джимми Донсону зла не питали, они просто ставили точки над «и». Они показывали, кто в доме хозяин. Неужели они испугаются «неприятностей» теперь, когда Чарли собралась отстранить их от правления отелем…
– Зачем ты испортил бумаги? Я не просила тебя ничего подчеркивать, – рассмотрела документы Чарли. Она даже забыла, что они сейчас не в закрытой квартире, а в людном коридоре. – Их теперь нельзя использовать через ксерокс.
– Это есть в компьютере… Что ты из всего делаешь трагедию?.. – перешел на шепот Ахмат.
– Вы правы, – опомнилась и Чарли. – Я даже благодарна вам за подчеркивание.
Она открыла мастер-ключом ближайший свободный номер и вошла туда.
Сейчас они были одни. Сейчас можно было снова перейти на «ты».
– Теперь я буду знать точку зрения противников. Они же твои соотечественники, и ты не можешь не знать, на чем они постараются посадить меня. Я правильно выразилась?
– Неправильно. Посадить – значит дать срок. Тюрьма. Посадить можно самолет или репу. Но если ты имеешь в виду свою попку и лужу, тогда правильно.
Чарли села в кресло.
«И почему я рядом с этим человеком? – задала она себе утренний вопрос. – Что в нем такого?»
Ахмат смотрел на нее без злобы. Но неуверенности скрыть не мог.
– Во-первых, я лишила тебя премии. За липовый «Сименс», – сказала она жестко. – Во-вторых, мне не нравится, что твои друзья месяцами живут в отеле за мой счет, не платя за номера ни гроша. В-третьих, горничная боится туда заходить, а чистоплотностью твои друзья не отличаются. Уже сейчас у них бардак.
– Они не мои друзья. Просто я им многим обязан, – соврал Ахмат. – И тем, что мы сейчас вместе, тоже. На Кавказе есть разные понятия. Одно из них – брат. Это не только родственное. Чеченец никогда не пройдет мимо чеченца, которому плохо. Вы закрываете окна и стараетесь не слышать, когда кого-то из ваших размазывают в лапшу. Мы – нет. Нас слишком мало, чтобы позволить себе подобную роскошь.
Он говорил и сам на себя злился – это были не его мысли и не его слова.
– У нас мужчина не убирает в доме. Я поговорю с горничной.
– Нет. Лучше поговори со своими друзья… Извини. Соотечественниками. Хочешь выпить?
Она достала из мини-бара бутылку. Сама разлила по стаканам и подала.
Он наблюдал за ее движениями и думал о том, как трудно и больно будет потерять эту женщину. Но рано или поздно… Даже думать не хотелось.
Женщина двигалась по номеру как кошка. Гибкая. Умная. Тонкая. Коготки снова спрятаны, но, когда нужно, сможет их выпустить.
Ахмат с холодным сердцем и неизвестно откуда взявшейся тоской подумал, что с его миром произойдет нехорошее, если ее не станет.
– Кто такой этот Корзун? Ему больше всех надо?
Корзун, по сведениям Ахмата, был неудавшимся летчиком в Хабаровском отряде авиалесохраны. В результате ли небрежности и непрофессионализма или по какой другой причине, но он выбросил десант прямо на очаг пожара. Потом он был инженером по технике безопасности или инспектором Госстраха. Как он попал на это место? Все сходилось к тому, что привел его Карченко.
– Корзун – профессионал, а это звание в России дорогого стоит, – сказала Чарли.
Не будь привязанности к ней – он не переносил слово «любовь», – все разрешилось бы много проще. Возможно, снова кого-то убьют, но скорее всего – хорошенько припугнут.
– Выслушай меня еще раз и все взвесь. Ты требуешь слишком многого. И с очень дальним прицелом. Это я могу оценить вложения на перспективу. Они – нет. Им нужна отдача вложенного сразу. Я понимаю, что большие предприятия строятся по другим принципам. Но они так привыкли. Из кармана в рот. Пришел, увидел, забрал, – по-своему переиначил он известное изречение.
– А я как раз рассчитываю на тебя. Уж ты-то можешь объяснить своим братьям, чего я хочу. Я рассчитываю… – еще раз грустно повторила она. – Ты сможешь объяснить им?
– Я уже попытался, – тихо сказал Ахмат.
У Чарли передернулось лицо.
– Ясно, – сказала она упавшим голосом. Она все-таки надеялась избежать войны. Нет, не получится. – Знаешь, Ахмат, я вообще от них устала. Кто контролирует поставки продуктов? Табак? Хорошо, что вино мы получаем от солидных партнеров. Зачем выписали поваров из Италии и Франции? Для того чтобы он из дерьмовой спаржи, которую нам привезли неизвестно откуда, они делали салаты, у которых ни вида, ни вкуса… А тренажеры?..
– Я все прекрасно понимаю…
– Дальше продолжать?..
– Не вижу смысла.
Она просто не понимает. Она просто не понимает до сих пор, что в России ничего не сделаешь.
– А я продолжу. Я хочу создать нечто настоящее. Понимаешь, настоящее! Не всегда же туризм здесь будет на нищенском уровне. Сюда потянутся солидные люди. А устраивать из отеля бардак для твоих братьев – не буду.
– Да какие солидные люди?! О чем ты говоришь?! В Россию едут, как в Диснейленд, но только не веселый, а страшный. А эти проживут и без пожарного крана. И с нашими обоями. Кстати, смотрятся они классно.
– Значит, ты не знаешь, что такое класс.
– Я знаю, что такое жизнь в этой стране.
Чарли выпила еще. Поставила стаканы в мойку.
– Выходит, война? – спросила она тихо.
Ахмат не ответил. Он сидел опустив голову.
– Ты хоть на чьей стороне? – спросила Чарли.
И что у нее действительно такое между ног? – цинично и зло подумал Ахмат. Чем она меня так достала – баба как баба…
– Ясно, – сказала Чарли, так и не дождавшись ответа.
Чарли издали увидела его, сдержанно кивнула головой. Она знала об утреннем совещании. Она ждала новостей.
Но Ахмат начал резко.
– Это непозволительная роскошь для нас, – сказал он, показывая Чарли папку с докладной главного пожарного отеля. – Канадский кран с телескопической стрелой. У нас не небоскреб. И зачем тогда городская противопожарная служба? Зачем мы держим столько людей на собственной службе?
– Это решать не тебе и не мне. Все современные отели имеют мощнейшие средства защиты. А русским пожарным я не доверяю. Мы же об этом говорили…
Действительно, они об этом последние дни только и говорили.
Текст докладной записки занимал несколько страниц и больше походил на небольшой доклад. Причем с перечислением статистического материала и экскурса в историю вопроса. И каждая копейка предполагаемых затрат была обоснована.
Ахмат знал, что с этим будет трудно бороться. Однако – сумма!… Он и не думал, что это обойдется в такие огромные деньги. И теперь своротить акционеров на свою сторону, да еще так, чтобы не обидеть никого?! Ахмат надеялся на утреннюю беседу с соплеменниками, но чем она кончилась – вспоминать было тошно.
Терять Чарли он не хотел. А если встать на ее сторону, последствия могут быть просто непредсказуемыми.
Впрочем, кое-что виделось ясно. Неприятности. А вот пойдут ли «братья» на крайние меры?
Пойдут.
Убили же американца Донсона в вокзальном переходе. И тогда поводов было куда меньше. Чеченцы к Джимми Донсону зла не питали, они просто ставили точки над «и». Они показывали, кто в доме хозяин. Неужели они испугаются «неприятностей» теперь, когда Чарли собралась отстранить их от правления отелем…
– Зачем ты испортил бумаги? Я не просила тебя ничего подчеркивать, – рассмотрела документы Чарли. Она даже забыла, что они сейчас не в закрытой квартире, а в людном коридоре. – Их теперь нельзя использовать через ксерокс.
– Это есть в компьютере… Что ты из всего делаешь трагедию?.. – перешел на шепот Ахмат.
– Вы правы, – опомнилась и Чарли. – Я даже благодарна вам за подчеркивание.
Она открыла мастер-ключом ближайший свободный номер и вошла туда.
Сейчас они были одни. Сейчас можно было снова перейти на «ты».
– Теперь я буду знать точку зрения противников. Они же твои соотечественники, и ты не можешь не знать, на чем они постараются посадить меня. Я правильно выразилась?
– Неправильно. Посадить – значит дать срок. Тюрьма. Посадить можно самолет или репу. Но если ты имеешь в виду свою попку и лужу, тогда правильно.
Чарли села в кресло.
«И почему я рядом с этим человеком? – задала она себе утренний вопрос. – Что в нем такого?»
Ахмат смотрел на нее без злобы. Но неуверенности скрыть не мог.
– Во-первых, я лишила тебя премии. За липовый «Сименс», – сказала она жестко. – Во-вторых, мне не нравится, что твои друзья месяцами живут в отеле за мой счет, не платя за номера ни гроша. В-третьих, горничная боится туда заходить, а чистоплотностью твои друзья не отличаются. Уже сейчас у них бардак.
– Они не мои друзья. Просто я им многим обязан, – соврал Ахмат. – И тем, что мы сейчас вместе, тоже. На Кавказе есть разные понятия. Одно из них – брат. Это не только родственное. Чеченец никогда не пройдет мимо чеченца, которому плохо. Вы закрываете окна и стараетесь не слышать, когда кого-то из ваших размазывают в лапшу. Мы – нет. Нас слишком мало, чтобы позволить себе подобную роскошь.
Он говорил и сам на себя злился – это были не его мысли и не его слова.
– У нас мужчина не убирает в доме. Я поговорю с горничной.
– Нет. Лучше поговори со своими друзья… Извини. Соотечественниками. Хочешь выпить?
Она достала из мини-бара бутылку. Сама разлила по стаканам и подала.
Он наблюдал за ее движениями и думал о том, как трудно и больно будет потерять эту женщину. Но рано или поздно… Даже думать не хотелось.
Женщина двигалась по номеру как кошка. Гибкая. Умная. Тонкая. Коготки снова спрятаны, но, когда нужно, сможет их выпустить.
Ахмат с холодным сердцем и неизвестно откуда взявшейся тоской подумал, что с его миром произойдет нехорошее, если ее не станет.
– Кто такой этот Корзун? Ему больше всех надо?
Корзун, по сведениям Ахмата, был неудавшимся летчиком в Хабаровском отряде авиалесохраны. В результате ли небрежности и непрофессионализма или по какой другой причине, но он выбросил десант прямо на очаг пожара. Потом он был инженером по технике безопасности или инспектором Госстраха. Как он попал на это место? Все сходилось к тому, что привел его Карченко.
– Корзун – профессионал, а это звание в России дорогого стоит, – сказала Чарли.
Не будь привязанности к ней – он не переносил слово «любовь», – все разрешилось бы много проще. Возможно, снова кого-то убьют, но скорее всего – хорошенько припугнут.
– Выслушай меня еще раз и все взвесь. Ты требуешь слишком многого. И с очень дальним прицелом. Это я могу оценить вложения на перспективу. Они – нет. Им нужна отдача вложенного сразу. Я понимаю, что большие предприятия строятся по другим принципам. Но они так привыкли. Из кармана в рот. Пришел, увидел, забрал, – по-своему переиначил он известное изречение.
– А я как раз рассчитываю на тебя. Уж ты-то можешь объяснить своим братьям, чего я хочу. Я рассчитываю… – еще раз грустно повторила она. – Ты сможешь объяснить им?
– Я уже попытался, – тихо сказал Ахмат.
У Чарли передернулось лицо.
– Ясно, – сказала она упавшим голосом. Она все-таки надеялась избежать войны. Нет, не получится. – Знаешь, Ахмат, я вообще от них устала. Кто контролирует поставки продуктов? Табак? Хорошо, что вино мы получаем от солидных партнеров. Зачем выписали поваров из Италии и Франции? Для того чтобы он из дерьмовой спаржи, которую нам привезли неизвестно откуда, они делали салаты, у которых ни вида, ни вкуса… А тренажеры?..
– Я все прекрасно понимаю…
– Дальше продолжать?..
– Не вижу смысла.
Она просто не понимает. Она просто не понимает до сих пор, что в России ничего не сделаешь.
– А я продолжу. Я хочу создать нечто настоящее. Понимаешь, настоящее! Не всегда же туризм здесь будет на нищенском уровне. Сюда потянутся солидные люди. А устраивать из отеля бардак для твоих братьев – не буду.
– Да какие солидные люди?! О чем ты говоришь?! В Россию едут, как в Диснейленд, но только не веселый, а страшный. А эти проживут и без пожарного крана. И с нашими обоями. Кстати, смотрятся они классно.
– Значит, ты не знаешь, что такое класс.
– Я знаю, что такое жизнь в этой стране.
Чарли выпила еще. Поставила стаканы в мойку.
– Выходит, война? – спросила она тихо.
Ахмат не ответил. Он сидел опустив голову.
– Ты хоть на чьей стороне? – спросила Чарли.
И что у нее действительно такое между ног? – цинично и зло подумал Ахмат. Чем она меня так достала – баба как баба…
– Ясно, – сказала Чарли, так и не дождавшись ответа.
Глава 18
С 7 до 8 часов утра
Завтрак…
Ну и что тут такого? Бутерброд с колбасой и чашка чая. Бутылек кефира и свежая булка. Яйцо всмятку и стакан сока. И всех делов. Казалось бы…
Нет, завтрак – это начало дня. Это начало всего. Это свежая газета и планы на будущее. Это аромат кофе и легкость после утреннего душа. Свежая голова или итоги вчерашнего. Завтрак – это прежде всего ритуал.
Для постояльцев.
Но не для персонала. Они уже успели проглотить свой бутерброд, когда жильцы еще видели сны, уткнувшись носами в теплые подушки.
Завтрак – это как первый запуск двигателя, когда хорошо смазанные шестеренки отлаженного гостиничного механизма начинают вращаться, набирая темп. Завтрак – это тот момент, когда впервые за день начинают дружно работать все гостиничные службы без исключения. Кухня, горничные, портье, ресторан, пекарня, тренажерные залы, почта, турбюро, грузоперевозки и все мыслимые и немыслимые маленькие министерства, которые только существуют в этом небольшом государстве под названием «четырехзвездочный отель».
Где, как не за завтраком, предложить клиенту весь спектр экскурсий по достопримечательностям столицы? Когда, как не за завтраком же, он потребует свежую прессу? Когда, как не во время утреннего кофе, принять заказ на обеденное меню, принести из прачечной чистую, отглаженную рубашку и забрать вчерашнюю. И уж конечно, убирая посуду, удобней всего напомнить о неоплаченном позавчера счете за ресторан.
Завтраки бывают разные. Чем клиент будет питаться утром, можно предположить еще с вечера. Был накануне в опере – закажет что-нибудь сладкое. После экскурсий по Кремлю и посещения Грановитой палаты захочет хорошую яичницу с беконом, а после ресторана попросит всего лишь стакан минералки с таблеткой алка-зельцер. И еще много-много маленьких секретов, которые не принято выдавать непосвященным…
И хрустят на кухне разрываемые упаковки корнфлекса – салют постояльцу. И цокает яичная скорлупа – салют постояльцу. И гремят дверьми духовые шкафы, являя из пышущих недр сотни румяных булочек, и визжат кофемолки, и гудят кофеварки. Салют постояльцу!
Завтраки бывают диетические, плотные, вегетарианские, детские, после вчерашнего, после бурной ночи, перед предстоящей встречей, перед отъездом, завтраки женские, мужские, семейные, коллективные, спортивные, богемные, молодежные, стариковские, существует целый спектр завтраков национальных. Ну и конечно, неизменное: «Овсянка, сэр»…
И катятся по этажам тележки. И журчит из кофейников дымящийся кофе, и сладко потягиваются постояльцы, дозевывая не до конца отставший сон.
Чаще всего заказывают апельсиновый сок и круассаны с кофе. Бывает, овсяные хлопья с молоком и тот же кофе. Гренки с повидлом и кофе. Яичницу с беконом и… Кофе, конечно. Без кофе заказывают только соленый огурчик со стопочкой, но это скорее национальный завтрак. Никто никогда не закажет телячью отбивную с кровью или русские щи. Даже гамбургеры заказывают крайне редко, не говоря уже о хот-догах, про которые в отелях подобного рода вообще давно не слышали. Потому что после завтрака должна остаться легкость, с которой так хочется вступить в грядущий день.
Но это еще не работа в полную мощь. Это еще не тяжелая артиллерия. Это только разведка боем. Потому что это всего лишь завтрак. Как атлет перед решающим выступлением разогревает мышцы пудовой гирей, так и кухня только начинает раскачиваться во время завтрака. Потому что еще не высохла посуда после вчерашнего ужина, еще не остыли жаровни после поросят и осетров, еще не до конца пришел в себя после вчерашней вечерней ресторанной симфонии главный дирижер этого кухонного оркестра, его первая скрипка – шеф-повар.
Как каждая опера славится своим тенором, а балет – прима-балериной, как каждый музей гордится своим главным шедевром, так каждый ресторан славен своим шеф-поваром. Повар – это стиль ресторана, это имя ресторана, это его престиж.
Пьетро Джерми – так звали шеф-повара одной из кухонь «Калифорнии». Национальность его угадывалась не только по имени и фамилии, но и по колоритной внешности. Большой, смуглый, тучный, как Вакх, с черными, как смоль, волосами и горящими глазами, он чем-то напоминал виртуоза в другой области, в которой итальянцы преуспели ничуть не меньше, чем в кулинарном искусстве, – он был поразительно похож на Лучано Паваротти. А его послужной список был полон не менее выдающихся титулов и имен. Премьер-министры, звезды кино, послы в разных странах, несколько престижнейших ресторанов, даже папа римский, и еще один папа, вернее, крестный отец, работой у которого Пьетро гордился не меньше, чем работой у того же Паваротти, от которого вынужден был уйти после того, как певец сел на диету. Уже то, что после работы у главаря одного семейного предприятия Пьетро остался жив, характеризовало его как выдающегося виртуоза своего дела.
Но во время завтрака Пьетро спал. Зачем утруждать себя жаркой яичницы и заливкой молоком овсяных хлопьев. С этим легко справятся вторые и третьи скрипки, для этого не обязательно будить солиста.
Это при условии, что завтрак пройдет без изюминки.
Изюминка. Она случается примерно раз в три недели. И приятно будоражит всю гостиницу, как приятно будоражит тело внезапно прорвавшаяся ледяная струя под горячим душем. Это как плановые учения, во время которых каждый точно знает, куда бежать, на какую кнопку нажимать и какой рычаг дергать. И все весело, с задором. И так приятно порадовать выправкой старичка генерала.
– В двести пятый консоме с профитролями!
– Консоме с профитролями в двести пятый! Консоме с профитролями? В восемь утра? И какому идиоту это вообще могло прийти в голову?!
– Какой-то идиот хочет консоме с профитролями!
– Какой идиот?
– Не знаю. Какой-то из двести пятого!
А это значит, что прыгает в машину водитель и несется по московским улицам, нарушая все правила.
А менеджер лихорадочно тычет пальцем в кнопки телефона.
А бедный Пьетро Джерми спросонья никак не может нашарить трубку, дребезжащую откуда-то из-под кровати.
– Алло, это Пьетро?
– Что на этот раз?
– Консоме с профитролями. Машина уже в пути. Продукты готовы.
– Еду…
Когда визжат тормоза у парадного, он уже вылезает из душа. Когда с грохотом открывается дверь лифта, он застегивает брюки. Когда звонят в дверь, он уже ловит ногой туфлю.
– Возьми в шкафу запасной костюм. Кому это?
– Не знаю, какому-то чудаку из двести пятого.
– Ну ладно. Поехали.
И опять несется по городу машина. И опять звонит менеджер, теперь уже в двести пятый, что заказ будет готов. И несется по коридорам отеля тучный Пьетро Джерми, рыкая на прислугу, как разъяренный лев на вертящихся под ногами котят.
А на кухне уже все готово. Толпятся у стенки ординаторы, больной под наркозом, уже подключены все датчики. И быстро мылим руки. И пальцы в резиновые перчатки. И маску на лицо.
– Скальпель!…
Ах нет, это же кухня, а не операционная. Но все равно очень похоже. Один творит. Остальные подают инструменты.
– Кардамон… Имбирь… На огонь… Месите… Соли… Еще соли… Огонь больше. Накройте… Все, готово!
Аплодисменты. Это как маленький аттракцион. Факир был трезв, и фокус получился.
И катится к лифту последняя тележка. И несут многоуважаемому Пьетро чашечку кофе с круассаном. И облегченно вздыхает менеджер.
– Здравствуйте, ваши хлопья в клубничном йогурте. Не хотите посетить Большой театр? Сегодня дают «Дон Кихота».
– Доброе утро. Ваша яичница с беконом, свежая рубашка и пресса.
– Приветствуем вас. Заварные пирожные с клубникой для вас и для вашей дамы.
– Доброе утро. Вы заказывали консоме с профитролями?
– Да, я.
– Ваш заказ готов. Наш шеф-повар лично передает вам привет и свои наилучшие пожелания. Рекомендуем обязательно посетить наш ресторан. Или желаете составить специальное меню на день?
– Нет, спасибо.
– Приятного аппетита и всего хорошего.
Проводив портье, старик Пайпс сел за стол, подоткнул за воротник салфетку и снял крышку с блестящей никелированной кастрюльки. Вдохнув полной грудью ароматное облачко пара и зачерпнув горячего супа, старик улыбнулся и тихо пробормотал себе под нос:
– Кажется, моя девочка все делает правильно…
Завтрак…
Ну и что тут такого? Бутерброд с колбасой и чашка чая. Бутылек кефира и свежая булка. Яйцо всмятку и стакан сока. И всех делов. Казалось бы…
Нет, завтрак – это начало дня. Это начало всего. Это свежая газета и планы на будущее. Это аромат кофе и легкость после утреннего душа. Свежая голова или итоги вчерашнего. Завтрак – это прежде всего ритуал.
Для постояльцев.
Но не для персонала. Они уже успели проглотить свой бутерброд, когда жильцы еще видели сны, уткнувшись носами в теплые подушки.
Завтрак – это как первый запуск двигателя, когда хорошо смазанные шестеренки отлаженного гостиничного механизма начинают вращаться, набирая темп. Завтрак – это тот момент, когда впервые за день начинают дружно работать все гостиничные службы без исключения. Кухня, горничные, портье, ресторан, пекарня, тренажерные залы, почта, турбюро, грузоперевозки и все мыслимые и немыслимые маленькие министерства, которые только существуют в этом небольшом государстве под названием «четырехзвездочный отель».
Где, как не за завтраком, предложить клиенту весь спектр экскурсий по достопримечательностям столицы? Когда, как не за завтраком же, он потребует свежую прессу? Когда, как не во время утреннего кофе, принять заказ на обеденное меню, принести из прачечной чистую, отглаженную рубашку и забрать вчерашнюю. И уж конечно, убирая посуду, удобней всего напомнить о неоплаченном позавчера счете за ресторан.
Завтраки бывают разные. Чем клиент будет питаться утром, можно предположить еще с вечера. Был накануне в опере – закажет что-нибудь сладкое. После экскурсий по Кремлю и посещения Грановитой палаты захочет хорошую яичницу с беконом, а после ресторана попросит всего лишь стакан минералки с таблеткой алка-зельцер. И еще много-много маленьких секретов, которые не принято выдавать непосвященным…
И хрустят на кухне разрываемые упаковки корнфлекса – салют постояльцу. И цокает яичная скорлупа – салют постояльцу. И гремят дверьми духовые шкафы, являя из пышущих недр сотни румяных булочек, и визжат кофемолки, и гудят кофеварки. Салют постояльцу!
Завтраки бывают диетические, плотные, вегетарианские, детские, после вчерашнего, после бурной ночи, перед предстоящей встречей, перед отъездом, завтраки женские, мужские, семейные, коллективные, спортивные, богемные, молодежные, стариковские, существует целый спектр завтраков национальных. Ну и конечно, неизменное: «Овсянка, сэр»…
И катятся по этажам тележки. И журчит из кофейников дымящийся кофе, и сладко потягиваются постояльцы, дозевывая не до конца отставший сон.
Чаще всего заказывают апельсиновый сок и круассаны с кофе. Бывает, овсяные хлопья с молоком и тот же кофе. Гренки с повидлом и кофе. Яичницу с беконом и… Кофе, конечно. Без кофе заказывают только соленый огурчик со стопочкой, но это скорее национальный завтрак. Никто никогда не закажет телячью отбивную с кровью или русские щи. Даже гамбургеры заказывают крайне редко, не говоря уже о хот-догах, про которые в отелях подобного рода вообще давно не слышали. Потому что после завтрака должна остаться легкость, с которой так хочется вступить в грядущий день.
Но это еще не работа в полную мощь. Это еще не тяжелая артиллерия. Это только разведка боем. Потому что это всего лишь завтрак. Как атлет перед решающим выступлением разогревает мышцы пудовой гирей, так и кухня только начинает раскачиваться во время завтрака. Потому что еще не высохла посуда после вчерашнего ужина, еще не остыли жаровни после поросят и осетров, еще не до конца пришел в себя после вчерашней вечерней ресторанной симфонии главный дирижер этого кухонного оркестра, его первая скрипка – шеф-повар.
Как каждая опера славится своим тенором, а балет – прима-балериной, как каждый музей гордится своим главным шедевром, так каждый ресторан славен своим шеф-поваром. Повар – это стиль ресторана, это имя ресторана, это его престиж.
Пьетро Джерми – так звали шеф-повара одной из кухонь «Калифорнии». Национальность его угадывалась не только по имени и фамилии, но и по колоритной внешности. Большой, смуглый, тучный, как Вакх, с черными, как смоль, волосами и горящими глазами, он чем-то напоминал виртуоза в другой области, в которой итальянцы преуспели ничуть не меньше, чем в кулинарном искусстве, – он был поразительно похож на Лучано Паваротти. А его послужной список был полон не менее выдающихся титулов и имен. Премьер-министры, звезды кино, послы в разных странах, несколько престижнейших ресторанов, даже папа римский, и еще один папа, вернее, крестный отец, работой у которого Пьетро гордился не меньше, чем работой у того же Паваротти, от которого вынужден был уйти после того, как певец сел на диету. Уже то, что после работы у главаря одного семейного предприятия Пьетро остался жив, характеризовало его как выдающегося виртуоза своего дела.
Но во время завтрака Пьетро спал. Зачем утруждать себя жаркой яичницы и заливкой молоком овсяных хлопьев. С этим легко справятся вторые и третьи скрипки, для этого не обязательно будить солиста.
Это при условии, что завтрак пройдет без изюминки.
Изюминка. Она случается примерно раз в три недели. И приятно будоражит всю гостиницу, как приятно будоражит тело внезапно прорвавшаяся ледяная струя под горячим душем. Это как плановые учения, во время которых каждый точно знает, куда бежать, на какую кнопку нажимать и какой рычаг дергать. И все весело, с задором. И так приятно порадовать выправкой старичка генерала.
– В двести пятый консоме с профитролями!
– Консоме с профитролями в двести пятый! Консоме с профитролями? В восемь утра? И какому идиоту это вообще могло прийти в голову?!
– Какой-то идиот хочет консоме с профитролями!
– Какой идиот?
– Не знаю. Какой-то из двести пятого!
А это значит, что прыгает в машину водитель и несется по московским улицам, нарушая все правила.
А менеджер лихорадочно тычет пальцем в кнопки телефона.
А бедный Пьетро Джерми спросонья никак не может нашарить трубку, дребезжащую откуда-то из-под кровати.
– Алло, это Пьетро?
– Что на этот раз?
– Консоме с профитролями. Машина уже в пути. Продукты готовы.
– Еду…
Когда визжат тормоза у парадного, он уже вылезает из душа. Когда с грохотом открывается дверь лифта, он застегивает брюки. Когда звонят в дверь, он уже ловит ногой туфлю.
– Возьми в шкафу запасной костюм. Кому это?
– Не знаю, какому-то чудаку из двести пятого.
– Ну ладно. Поехали.
И опять несется по городу машина. И опять звонит менеджер, теперь уже в двести пятый, что заказ будет готов. И несется по коридорам отеля тучный Пьетро Джерми, рыкая на прислугу, как разъяренный лев на вертящихся под ногами котят.
А на кухне уже все готово. Толпятся у стенки ординаторы, больной под наркозом, уже подключены все датчики. И быстро мылим руки. И пальцы в резиновые перчатки. И маску на лицо.
– Скальпель!…
Ах нет, это же кухня, а не операционная. Но все равно очень похоже. Один творит. Остальные подают инструменты.
– Кардамон… Имбирь… На огонь… Месите… Соли… Еще соли… Огонь больше. Накройте… Все, готово!
Аплодисменты. Это как маленький аттракцион. Факир был трезв, и фокус получился.
И катится к лифту последняя тележка. И несут многоуважаемому Пьетро чашечку кофе с круассаном. И облегченно вздыхает менеджер.
– Здравствуйте, ваши хлопья в клубничном йогурте. Не хотите посетить Большой театр? Сегодня дают «Дон Кихота».
– Доброе утро. Ваша яичница с беконом, свежая рубашка и пресса.
– Приветствуем вас. Заварные пирожные с клубникой для вас и для вашей дамы.
– Доброе утро. Вы заказывали консоме с профитролями?
– Да, я.
– Ваш заказ готов. Наш шеф-повар лично передает вам привет и свои наилучшие пожелания. Рекомендуем обязательно посетить наш ресторан. Или желаете составить специальное меню на день?
– Нет, спасибо.
– Приятного аппетита и всего хорошего.
Проводив портье, старик Пайпс сел за стол, подоткнул за воротник салфетку и снял крышку с блестящей никелированной кастрюльки. Вдохнув полной грудью ароматное облачко пара и зачерпнув горячего супа, старик улыбнулся и тихо пробормотал себе под нос:
– Кажется, моя девочка все делает правильно…
Глава 19
Пайпс шла на четвертый этаж. Ей надо было увидеть горничную, которая не хотела обслуживать чеченские номера. Проходя мимо открытой двери апартаментов, Чарли остановилась и заглянула. В номере шла уборка. Мягко ворчал пылесос. Девушка с сервировочным столиком пополняла запасы бара. Еще одна замшей протирала крышку кабинетного рояля. Третья занималась бельем. Все три, не отрываясь от работы, внимательно слушали четвертую, которая, удобно расположившись в кресле, затягивалась черной сигаретой, явно заимствованной из пачки бывшего постояльца.
– Ну, девки, умрешь не встанешь. Приходит он ко мне и жалуется на врачей. Вот, говорит, сволочи, говорит, полста баксов отдал за лекарство. Меня, говорит, сам он проинструктировал – не перорально, не вагинально, а проктально. А я, дурак, не записал. Думал, запомню. Две недели пил. Не помогает. Наоборот, хуже. Несет и несет. Всю задницу в клочки порвал. И протягивает мне коробочку…
Женщина зашлась не то в кашле, не то в хохоте.
– Смо… Смо…трю, а это свечи импортные от геморроя!
Общее веселье.
– Как же его сюда на работу взяли? Без языка-то, – спросила та, что полировала крышку рояля.
– А зачем ему язык? Он на грузовой продукты возит.
Они не слышали Пайпс, во-первых, потому, что были увлечены одновременно и работой и рассказом, во-вторых, Чарли была в чулках, а пол устилал палас.
– Ой, – только и сказала полировщица, наконец увидев начальницу.
Пайпс решила пойти против правил и не стала выяснять, что здесь делала рассказчица. Та выскользнула за дверь так, словно ее и не было.
– Никто наказан не будет, но правила есть правила. Прошу в рабочее время общаться по-английски. Тема меня не интересует. Ясно? В следующий раз – оштрафую.
Девушки согласно кивнули.
Дальнейший разговор велся на английском.
– Среди вас есть горничная, которая обслуживает четыреста шестой, седьмой и восьмой номера? – спросила Пайпс.
– Я..
– Кем работали до отеля?
– Учительницей.
– Вас не устраивала работа? Вы не любите детей?
– Меня не устраивала оплата труда.
– А эта работа вас устраивает?
– Нет.
Ответ заставил Пайпс по-новому посмотреть на девушку. На первый взгляд обыкновенная пигалица. Только чуть заметная сеточка морщинок вокруг глаз раскрывала возраст. На ее лице не отражалось ни испуга, ни трепета подчиненного перед начальством. И это тоже понравилось Пайпс. Она любила независимых женщин. Со временем надо обратить на нее внимание. Может быть, послать ее на учебу.
Единственное, что заметила Чарли, – девушка постоянно вертела в руках монетку.
– Почему вы отказались убирать номера?
Девушка пожала плечами.
– Они наши клиенты, они постояльцы, они живут в нашем отеле. Это ваша работа.
Девушка молчала. Монета в ее руках вращалась между пальцами так, что трудно было уследить – просто мелькала.
– Меня рассчитают?
– Вы их боитесь?.. Они доставляют вам неприятности? Для улаживания подобных инцидентов у нас есть господин Карченко. Вы обращались к нему?
Девушка вдруг пробормотала что-то и, быстро обогнув Чарли, вышла из номера.
– Догоните. Я не хотела ее обидеть, – досадливо взмахнула рукой Чарли, и одна из подружек бросилась вдогонку.
Пайпс в ожидании девушки подошла к роялю и взяла с крышки монетку. Монетка была согнута пополам. Чарли посмотрела на оставшуюся девушку вопросительно.
– Она увлекалась какой-то восточной борьбой. Не знаю названия, но ездила куда-то в Азию на соревнования. Сказала, что боится туда заходить, потому что сама их убьет, если пристанут. Она не шутила. Она не хочет в тюрьму из-за какого-то… – сказала девушка и снова включила пылесос.
В этот момент Пайпс впервые за утро поняла, что проиграла один маленький раунд. Не с Ахматом, не с чеченцами вообще, а самый малюсенький. Микроскопический.
– Обязательно верните ее, – еще раз сказала Чарли и вышла.
– Ну, девки, умрешь не встанешь. Приходит он ко мне и жалуется на врачей. Вот, говорит, сволочи, говорит, полста баксов отдал за лекарство. Меня, говорит, сам он проинструктировал – не перорально, не вагинально, а проктально. А я, дурак, не записал. Думал, запомню. Две недели пил. Не помогает. Наоборот, хуже. Несет и несет. Всю задницу в клочки порвал. И протягивает мне коробочку…
Женщина зашлась не то в кашле, не то в хохоте.
– Смо… Смо…трю, а это свечи импортные от геморроя!
Общее веселье.
– Как же его сюда на работу взяли? Без языка-то, – спросила та, что полировала крышку рояля.
– А зачем ему язык? Он на грузовой продукты возит.
Они не слышали Пайпс, во-первых, потому, что были увлечены одновременно и работой и рассказом, во-вторых, Чарли была в чулках, а пол устилал палас.
– Ой, – только и сказала полировщица, наконец увидев начальницу.
Пайпс решила пойти против правил и не стала выяснять, что здесь делала рассказчица. Та выскользнула за дверь так, словно ее и не было.
– Никто наказан не будет, но правила есть правила. Прошу в рабочее время общаться по-английски. Тема меня не интересует. Ясно? В следующий раз – оштрафую.
Девушки согласно кивнули.
Дальнейший разговор велся на английском.
– Среди вас есть горничная, которая обслуживает четыреста шестой, седьмой и восьмой номера? – спросила Пайпс.
– Я..
– Кем работали до отеля?
– Учительницей.
– Вас не устраивала работа? Вы не любите детей?
– Меня не устраивала оплата труда.
– А эта работа вас устраивает?
– Нет.
Ответ заставил Пайпс по-новому посмотреть на девушку. На первый взгляд обыкновенная пигалица. Только чуть заметная сеточка морщинок вокруг глаз раскрывала возраст. На ее лице не отражалось ни испуга, ни трепета подчиненного перед начальством. И это тоже понравилось Пайпс. Она любила независимых женщин. Со временем надо обратить на нее внимание. Может быть, послать ее на учебу.
Единственное, что заметила Чарли, – девушка постоянно вертела в руках монетку.
– Почему вы отказались убирать номера?
Девушка пожала плечами.
– Они наши клиенты, они постояльцы, они живут в нашем отеле. Это ваша работа.
Девушка молчала. Монета в ее руках вращалась между пальцами так, что трудно было уследить – просто мелькала.
– Меня рассчитают?
– Вы их боитесь?.. Они доставляют вам неприятности? Для улаживания подобных инцидентов у нас есть господин Карченко. Вы обращались к нему?
Девушка вдруг пробормотала что-то и, быстро обогнув Чарли, вышла из номера.
– Догоните. Я не хотела ее обидеть, – досадливо взмахнула рукой Чарли, и одна из подружек бросилась вдогонку.
Пайпс в ожидании девушки подошла к роялю и взяла с крышки монетку. Монетка была согнута пополам. Чарли посмотрела на оставшуюся девушку вопросительно.
– Она увлекалась какой-то восточной борьбой. Не знаю названия, но ездила куда-то в Азию на соревнования. Сказала, что боится туда заходить, потому что сама их убьет, если пристанут. Она не шутила. Она не хочет в тюрьму из-за какого-то… – сказала девушка и снова включила пылесос.
В этот момент Пайпс впервые за утро поняла, что проиграла один маленький раунд. Не с Ахматом, не с чеченцами вообще, а самый малюсенький. Микроскопический.
– Обязательно верните ее, – еще раз сказала Чарли и вышла.