Андреев Олег. Отель

   Ахмат стоял среди чеченцев, которые тоже улыбались всем и жали руки. Он был немного бледен, но не испуган, что-то говорил Шакиру, а тот кивал.
   Нет, все в порядке. Ей просто показалось. Она сегодня шарахается от каждого куста.
   Ахмат поднял глаза и посмотрел на Чарли, она улыбнулась ему, он ей – все чинно и прилично. Чарли многое бы сейчас отдала, чтобы позволить себе завизжать от радости и броситься на шею Метью, повиснуть на нем, расцеловать его, наплевав на окружающих.
   – Прошу, дамы и господа, рады приветствовать вас, – сказала она, распахивая двери ресторана.
   Толпа стала медленно втягиваться в зал, а Чарли стояла в дверях, кивая всем и даже перебрасываясь парой-тройкой слов.
   Она надеялась, что Ахмат оторвется от чеченцев и они хотя бы на минуту смогут остаться вдвоем, но он прошел в зал в толпе, ей даже не удалось коснуться его.
   Гости рассаживались согласно карточкам на столах, уже суетились официанты, уже звякали бутылки и играл оркестр.
   И тут Чарли вспомнила про контролеров. Бедные, сидят в номере и ждут неизвестно чего.
   И потом, где отец?
   Она подозвала метрдотеля и сказала ему, что отлучится минут на десять.
   – Но как же без вас?
   – Я быстро. Пусть пока угощаются.
   И Чарли бросилась к лифту. Нет, ей просто показалось, ничего страшного…

Глава 54

   С 6 до 7 часов вечера
 
   Отель жил на западный манер, поэтому здесь и обедали, когда уже смеркалось.
   Если завтрак – это «хорошо темперированный клавир», ленч – пьеса для фортепьяно с камерным оркестром, то обед – явная и неприкрытая симфония.
   Пьетро Джерми уже на кухне, он на кухне уже давно, потому что только он в этом аду кипящих сковородок, булькающих кастрюль, шкварчащих противней и дробью стучащих ножей ухитряется понимать, куда и сколько надо добавить перцу, сладостей, чеснока, лаврушки, кориандра, соли или соевого соуса, чтобы беспорядочные звуки кухни выстроились в стройную мелодию.
   Обед – это пир души, а отнюдь не желудка. Желудок можно набить и в ближайшем Макдоналдсе. Но если вы хотите положить на язык кусочек слабосоленого угря, политого соусом из белого вина, медленно и со вкусом, никуда не торопясь, разжевать его и запить глотком доброго белого божоле, то вы не голодны – вы устраиваете себе праздник.
   – Три bloody бифштекса в двести одиннадцатый!
   – Гарнир?
   – Овощи по-чилийски а-ля Пиночет.
   – Двойные устрицы с зеленью.
   – И кто этот извращенец?
   – Трюфеля на четвертый стол.
   – Каждый день трюфеля… Их не пучит?
   – Нога свиная по-франкфуртски.
   – Франкфурт-на-Майне или на Одере?
   – Есть разница?
   – Как между Парижем во Франции и Парижем штата Техас.
   – Минеральную на банкет.
   – «Пирелли», «Авиан», «Боржоми», с газом или без?
   – Простой, из-под крана.
   – Дайте я посмотрю на этого оригинала…
   – Фирменное блюдо в триста четырнадцатый.
   Вот он, момент истины!
   Пьетро Джерми застывает всем свои грузным телом, и в этот момент ему не до шуток. Кажется, что стихли сковороды и кастрюли, замолчали болтливые повара, мир остановился.
   Это как пауза перед кодой.
   – Кто заказал?
   – Мисс Пайпс.
   – Серьезно. Это слишком серьезно…
   И грузное тело вдруг пулей начинает летать по кухне, рикошетом касаясь блестящих сосудов, отточенных лезвий, пышных венчиков, сверкающих плошек.
   Фирменное блюдо Пьетро Джерми готовит сам. Все. Он даже гасит в печи огонь, чтобы развести его лично.
   Украсть рецепт невозможно. Потому что невозможно проследить, из чего, как, в каких пропорциях. Пытались даже снимать скрытой камерой, а потом прокручивали в режиме рапида. Точно следовали всем телодвижениям маэстро – получилось несъедобно.
   Движения allegro вырастают до molto allegro. Но маэстро этого мало, и он переходит на presto, molto molto presto и завершает prestissimo.
   Но самое удивительное, что уже не в переносном смысле, а в самом прямом – звучит мелодия. Она вызванивается на боках кастрюлек, поет вырывающимся паром из-под крышки, разливается широкой темой гудящего огня и аранжируется не без барочного изыска высоким голосом самого маэстро. Ее даже можно узнать, потому что это, разумеется, ария Фигаро.
   Через двенадцать минут тридцать шесть секунд блюдо готово.
   Маэстро и подает его всегда сам.
   Он летит по коридорам тучной птицей, неся впереди себя и даже чуть жестикулируя, словно это дирижерская палочка, серебряный подносик с тончайшей серебряной же супницей, запах из которой отличается от изысканных французских парфюмов только одним: пользуйся люди этим блюдом в качестве духов или одеколона, на ступила бы эра каннибальства.
   Дверь распахивается – на пороге Пьетро Джерми. Перед ним в номере немного помятые и изрядно испуганные Пэт и Рэт. Чуть в стороне мисс Пайпс.
   Пьетро знает, догадывается, зачем она здесь. Она боится громкого скандала. Очевидно, эти постояльцы какие-то важные птицы. А скандал может, ой как может случиться. Потому что наступает время тяжелых экзаменов для этих самых постояльцев.
   Пьетро внешне доброжелательно, но строго проследит, как они станут есть его шедевр. И не дай им бог ошибиться. Не дай бог есть быстро, запивать пивом или вином, курить или даже отвлекаться на разговоры. Что уж говорить, если вдруг, не приведи господи, они заходят блюдо досолить или поперчить…
   Такое уже бывало. Пьетро просто вырывал тарелки у клиентов из-под носа и говорил на языке несчастного:
   – Плебей. Я тебе сделаю пиццу.
   Этими постояльцами он, впрочем, остался доволен. После первой ложки у них сильно округлились глаза. Какое-то время они сидели в полной прострации, что-то нечленораздельно и восторженно мыча. Спешно откушали по второй ложке и расплылись в неописуемом восторге.
   Однако на этом экзамен вовсе не кончился.
   Пьетро волновался не меньше, чем мисс Пайпс, ему показалось, что воздух в номере не так тонок, как хотелось бы, и он открыл окно.
   Постояльцы уже доедали свои порции.
   Ну вот, сейчас самое главное.
   – Синьор Джерми? – правильно ответил на второй вопрос экзаменационного билета Рэт.
   Пьетро сдержанно поклонился.
   – Мы слышали о вас столько восторженных отзывов! Я всегда лично мечтал пожать вам руку.
   И третий ответ был верным.
   Постояльцы и шеф повар любезно поручкались. Ну и последнее.
   – Это ведь ваше фирменное блюдо. А в чем секрет?
   – Берете две головки красного лука размером с куриное яйцо, граммов триста телятины, двести молочной свинины, одно соте барашка…
   – О! Ингредиенты известны всему миру, – разочарованно перебил Пэт. – Но почему ни у кого это блюдо не получается?
   – Есть один маленький секрет, который я вам с удовольствием раскрою.
   Пэт и Рэт открыли рты.
   – Я добавляю в блюдо еще один ингредиент.
   – Какой же?
   – Капельку души, – сыграл последний аккорд маэстро.
   Чарли сдержанно улыбнулась. Этот «аккорд» она слышала много раз, но он всегда казался ей прелестным.
   Рэт Долтон сам вызвался проводить Пьетро на кухню, хотя причины его любезности крылись совсем в другом: в баре его ждала прекрасная леди…
   Впрочем, Пьетро Джерми был не единственным великим поваром в отеле.
   Худой француз Патрик Сэра разительно отличался от Пьетро. Первое, что он делал, попадая в чужую страну, выучивал ненормативные выражения и пользовался ими потом щедро и расточительно.
   – Терпеть не могу пресных блюд, – оправдывался он перед Чарли.
   Кстати говоря, всем блюдам он давал тоже непечатные эпитеты, при этом не без изыска. Тяжелые, сытные блюда снабжались у него прилагательными, образованными исключительно из названий мужских первичных половых признаков. А легкие, кондитерские, игривые были обязаны своими «украшениями» соответственно женщинам.
   Только одно блюдо – «каша по-гурьевски», которую Патрик терпеть не мог, – удостоилось существительного среднего рода – «говно».
   Знающие люди, готовившиеся к продолжительным любовным утехам, заказывали пищу у француза. Серьезные, солидные, богатые и сытые заказывали у итальянца.
   Только блюда для званых обедов, которые преследовали разнообразные цели, повара готовили сообща. Поэтому столы получались деловые и фривольные, изысканные и сытные, расслабляющие и будоражащие одновременно.
   Таким был и стол на банкете акционеров.
   Гости ели, поглядывая на дверь, откуда должна была появиться Чарли, чтобы начать официальную часть банкета, но ее все не было, и это всем казалось странным.

Глава 55

   Ахмат тоже поглядывал на дверь. Но ждал он Чарли совсем по другой причине.
   Собственно, по той причине, по которой он вообще вернулся из аэропорта.
   Он хотел взять ее за руку, чтобы она прижалась к его груди, а он стал бы гладить ее по голове, как маленькую девочку, сам при этом чувствуя себя беззащитным ребенком. Иногда от нежности к ней у него сжималось сердце, в горле появлялся тугой комок, который не давал ровно дышать, сердце начинало бешено колотиться. Но никогда, ни разу в жизни он не сказал ей об этом, он вообще не говорил ей нежных слов. Во всяком случае, она этого не понимала. Он читал по-чеченски стихи Лермонтова «На смерть поэта», единственные стихи, которые он помнил со школы. И теперь ему так не хватало этих рифмованных строк не про поруганную жизнь поэта, а про реку, про горы, деревья, небо, цветы, про ее голубые глаза, нежные руки и ослепительную улыбку.
   Шакир не отпускал его ни на шаг, и это успокаивало Ахмата. Если бы хотел убить, не стал бы разговаривать, не стал бы даже смотреть в его сторону. Нет, он не так глуп, он понял, что проиграл, он, конечно, попереживает, помучается, позлится, но поймет, что так лучше, что худой мир лучше доброй войны. А здесь и войны-то никакой нет.
   Ахмат так и не доехал до банка, так и не взял деньги. Сейчас он удивлялся, что такая мысль вообще пришла ему в голову – это была минута отчаяния, но теперь все позади – страшно, когда не видишь, когда только представляешь, он читал, что этот закон открыл известный режиссер Хичкок, как-то у него это мудрено называется – саспенс, да.
   Наши фантазии страшнее реальности.
   Но где же Чарли?
   Это даже смешно, но он чувствовал себя сейчас как-то совершенно по-новому. Где-то он читал об этом, где-то видел, что-то слышал в хорошей музыке. Да, это называется романтическим ожиданием. Значит, он романтик? Он, трезвый финансист, тонкий дипломат, ставший в последнее время даже весьма циничным, он, который спокойно изменял жене, лгал друзьям, льстил врагам, он, оказывается, романтик.
   Ахмат чуть заметно улыбнулся.
   – Что, весело? – спросил Шакир.
   – Да нет, это я так, своим мыслям.
   – Расскажи, о чем думаешь.
   Ахмат обернулся к Шакиру и уже приготовился сказать что-нибудь необязательное, дежурное, привычно соврать, но почему-то произнес:
   – О любви.
   Шакир прищурил желтые глаза.
   – Любовь – это хорошо. Надо любить друзей, свою родину, своих родных…
   – Да-да, – сказал Ахмат, – я именно об этом.
   Но лгать у него уже не получалось. Шакир отвернулся, он понял, о какой любви думает Ахмат.
   Впрочем, Ахмату уже было все равно.
   Это уже происходило помимо его воли – он все больше и больше ненавидел Шакира за все: за то, что старый, за то, что был партийным работником, а теперь стал бизнесменом, за желтые глаза цвета мочи, за противный запах смеси французских духов и пота. Он ощущал эту ненависть почти физически.
   Ахмат только поначалу, когда соплеменники прямо сказали ему, что знают о нем и Чарли, испугался и растерялся. Все пытался угадать, откуда им это известно. Они с Чарли были предельно осторожны. Встречались только на квартире, на людях вместе не показывались, на работе – только о делах. Та давняя поездка по Золотому кольцу тоже осталась не замеченной никем.
   Но потом он перестал гадать – ну знают и знают. Так даже легче. Он трусливо объяснил тогда, что спит с Чарли (он для верности употребил слово «трахаюсь») для дела. Даже рассказал им какие-то выдуманные подробности.
   Теперь ему было стыдно и противно. Теперь он хотел отмыться от того позора, но было уже поздно, они считали, что он действительно спит с Чарли для дела. Впрочем, последние события их в этом несколько разуверили, но он надеялся, он все таки не оставлял надежду когда-нибудь сказать: я все вам наврал, я эту женщину…
   Она вошла в зал стремительно, но вместе с тем как-то растерянно. Очень пыталась выглядеть уверенной, светской, но глаза, помимо ее воли, искали кого-то в толпе.
   К ней подбежал Кампино, что-то сказал, она кивнула, рассеянно улыбнулась, подошла к своему столу и снова, теперь уже открыто, оглядела зал.
   Ахмат словно гипнотизировал ее глазами – вот он я, посмотри на меня. Ты сразу все поймешь.
   – Господа, прошу извинить меня. Но, как говорят в России, лучше поздно, чем никогда. Пожалуйста, наполните ваши бокалы. Я хочу произнести маленький спич.
   Зал благодушно зашумел, официанты забегали, наполняя вином бокалы гостей.
   Чарли подняла свою хрустальную рюмку.

Глава 56

   Вера Михайловна давно не ощущала себя так молодо, задорно, а главное – спокойно. Все произошедшее с ней за сутки приобрело для нее оттенок истории.
   Контролер, сославшись на службу, употреблял каберне и находил, что оно удивительно напоминает ему одно калифорнийское вино, которое он когда-то пил вместе с отцом.
   – Ничего удивительного. Это распространенный сорт винограда. Вино из него отличает вяжущий эффект и грубый запах сафьяновой кожи, – сообщила Вера Михайловна Долтону.
   – Послушайте, леди, а не было ли в вашей семье виноделов? – уважительно изумился Долтон уже в который раз за этот вечер.
   – Нет. Вино я пью редко, но в моем возрасте внезапно обнаруживаешь массу свободного времени. А с сегодняшнего дня его у меня появится значительно больше. Я ушла с работы.
   – И правильно сделали. Пора заняться собой. В мире есть так много интересного, что мы пропустили, глаза разбегаются. Но, простите, почему вы говорите о возрасте?
   – Это очень милый комплимент, – улыбнулась Вера Михайловна.
   – Египет, Перу, Амазония… Столько мест, где хотелось бы побывать… А вы куда бы хотели поехать?
   – Так далеко мои планы не простираются.
   Она не хотела ему говорить про кризисы, сотрясающие нашу экономику, про деньги, безвозвратно потерянные в банке.
   Долтон же, в течение всего вечера очаровывающийся этой женщиной, твердо решил, что непременно пригласит ее в поездку.
   – Почему бы вам не показать мне Россию?
   Теперь пришел ее черед удивляться:
   – Это что? Бестактность или наивность?
   – Но я совсем… не это имел в виду. Послушайте, вот прямо сейчас… Сию минуту… Чего бы вы хотели? О чем давно мечтали?
   – Мы прекрасно сидим. Я давно мечтала посидеть в ресторане…
   – Я имею в виду нечто большее, чем устрицы…
   Вера Михайловна задумалась только на секунду.
   – Большой театр. Я уже забыла, как выглядит Большой театр изнутри…
   Сказала и вдруг рассмеялась.
   – Ну и чудесно, ну и отлично. Сейчас мы закажем места…
   Долтон посмотрел на часы:
   – На первый акт, возможно, опоздали, но ко второму вполне…
   – Вы думаете, это возможно? Здесь заказывают заранее, – усомнилась она.
   – Я знаю волшебное слово, – подмигнул ей Долтон. – Доллар.
   Она знала магию этого слова. Впрочем, на нее она не распространялась.
   Долтон оставил ее буквально на несколько минут. Вера Михайловна потихоньку разглядывала посетителей ресторана, и это доставляло ей огромное удовольствие. Между близкими людьми существует такая игра: в определенный момент заметив, что человек о чем-то задумался, другой угадывает его мысль. Если вы угадываете процентов тридцать, значит, вы достаточно близки и знаете друг друга. Постольку поскольку у бывшей гардеробщицы было не так много друзей, то играть ей было крайне затруднительно. Да те, что были, для нее были отгаданы на девяносто процентов. Потому она создавала мысленные портреты, пользуясь, в сущности, тем же методом, что и Светлана, – одежда, обувь, жесты, говор, если повезет – словарный запас.
   Вон тот джинсовый старик, чем то похожий на хозяйку гостиницы. Он уже достаточно подпил и зачарованно слушает проститутку.
   Долтон не дал ей досмотреть разворачивающийся спектакль.
   Он сообщил, что им предстоит присутствовать на другом.
   У центрального входа в отель их уже ждала машина.
   Всю дорогу до Большого Рэт говорил не останавливаясь. Почему-то все больше упирая на свой возраст. Дескать, вот почти прожил жизнь, а, оказывается, она прошла мимо.
   Странно, подумала она, там в ресторане он не казался ей таким уж затурканным старичком. Да и при первой встрече утром поразили его на удивление живые глаза.
   – … Каждый человек стареет в одиночку, в том смысле, что из-за своего возраста оказывается отделенным от других людей.
   – А дети? Родственники? – мягко остановила она его излияния.
   – При чем тут дети? У меня их, впрочем, и нет. А родственники? Те спят и видят, как бы растащить родное гнездо. Нет, я не о том… Просто мир вдруг сузился до невероятно крохотных размеров. Вот я сейчас в Нью-Йорке живу. Город огромный, а идти мне некуда.
   Долтон разгорячился. Видно, его давно грызли подобные мысли.
   Она, впрочем, его понимала. Это скрытое даже от себя признание, что ему надоело жить одному, что он мечтает о спутнице.
   А я разве не мечтаю? – подумала Вера Михайловна. Я и Афанасия-то завела от одиночества, что уж тут врать самой себе.
   Тпру, остановила она себя. Ишь куда тебя понесло. Ты же просто хотела отомстить этому вредному американцу. Что это за фривольные мыслишки?
   – Что это я на вас нагнал тоску. Мы, кажется, приехали…
   Они поднялись по ступеням, и Рэт сделал вид, что замешкался. Ему еще раз хотелось убедиться, что с фигурой у его спутницы все в порядок.
   Им предстояло попасть ко второму акту «Аиды».
   И эта опера тоже была о любви.
   Словом, все одно к одному.

Глава 57

   – Господа, сегодня у нас знаменательный день. Мы открыли новые горизонты для нашего отеля. Пять звезд – это не предел, на флаге Соединенных Штатов их пятьдесят, так что нам есть к чему стремиться… – Чарли улыбнулась улыбкой Шэрон Стоун.
   Зал благосклонно внимал, даже Шакир кивал головой, все было мило, сплошной бомонд.
   Чарли уже завершала свой спич, когда произошло явление Пайпса.
   Чарли расплылась было в улыбке, собираясь представить своего отца, но лицо ее вдруг окаменело, и она, не договорив свою торжественную речь, неожиданно по-русски лихо опрокинула рюмку и громко крякнула.
   Собравшиеся не поняли причин столь резких и разительных метаморфоз. Ну пришел незнакомый старик с юной дамой, ну что здесь такого? Если бы он не был приглашен, его бы не пустили. Правда, наряд у старика был не для банкета, но кто сейчас так уж придерживается правил хорошего тона.
   Однако события только начинались.
   Гости снова зазвенели вилками и ножами, а Чарли, так и не представив отца, двинулась к нему через весь зал, сверкая в гневе глазами.
   Пайпс тоже не подозревал, что сейчас произойдет, он галантно усаживал свою даму, которая вдруг стала как-то сильно напряжена.
   – Папа, – нависла над Пайпсом Чарли, – ты кого привел? Ты как одет? Что вообще происходит?
   – О, Черри, я хочу тебя познакомить – это Света, девушка тяжелой и удивительной судьбы…
   Смутившаяся было Света поняла, что отступать некуда, и нагло уставилась на Чарли.
   – Удивительной судьбы, говоришь? – тихо сказала Чарли. – Света, говоришь… Можно вас на минутку, девушка удивительной судьбы?
   – В чем дело, Черри? – заволновался старик.
   – Я просто хочу с ней поговорить тет-а-тет.
   – А у меня нет секретов от мистера Пайпса, – сказала Света, – так что можете говорить при нем.
   – Совсем-совсем нет секретов?
   – Да.
   – Черри, я знаю, что эта девушка вынуждена зарабатывать своим телом. Но я не сноб, она мне все объяснила…
   – Отлично! А теперь я ей кое-что объясню.
   И дальше произошло невероятное.
   Чарли схватила Свету за волосы, сдернула со стула и потащила к выходу, словно корову.
   Света поначалу взвизгнула, но потом успокоилась и почти не упиралась.
   Гости привстали со своих мест.
   – Успокойтесь, господа, – на ходу бросила Чарли собравшимся, – я просто убираю мусор.
   Впрочем, довести уборку до конца ей не удалось.
   Старик подлетел и вырвал из рук разъяренной дочери жертву обстоятельств.
   – Ты так, да? Ты вот как? Ладно, она уйдет! Но она уйдет вместе со мной!
   Чарли распахнула дверь:
   – Скатертью дорога! А тебя чтоб я тут больше…
   – У нас свободная страна! – попыталась вставить Света.
   Но Чарли гаркнула так, что, наверное, было слышно на Киевском вокзале:
   – Позовите секьюрити!
   При этих словах Света выказала невиданную прыть. Она рванула к двери так, что чуть не сшибла с ног дормена. Пайпс еле поспевал за ней.
   Нет, не зря он надел джинсы, в них бегать куда сподручнее.
   А Чарли вернулась в зал победительницей. Когда шла к своему месту, ей даже аплодировали.
   Она искоса глянула на Ахмата – тот смеялся.
   Ну вот и все, все уже позади, страшное напряжение пропало – теперь все будет окей!
   Она не успела сесть, как к ней подбежал Кампино:
   – Это была воровка?
   – Это была проститутка.
   Кампино на секунду задумался, а потом сказал:
   – Я не зря уговорил своих доверителей голосовать за вас. У вас будет пятизвездочный отель.
   И тут все вошло в свою колею. Стали подходить гости, говорили какие-то слова, фермер из Зарайска, обалдевший от впечатлений одного дня, от вкусной и дорогой еды, от обилия знаменитостей, прорвался к Чарли и восторженно воскликнул:
   – Да что там страусы! Мы вам крокодилов вырастим!
   Чарли, впрочем, отвечала хоть и любезно, но несколько невпопад. Она все ждала, когда сможет поговорить с Ахматом.
   Вскоре застолье плавно перетекло в танцы, и Чарли решила, что ей пора самой брать инициативу в руки. Она извинилась перед своими собеседниками, встала из-за стола и двинулась к чеченцам. Ну и пусть. Вообще чего она боится? В конце концов, Ахмат ее подчиненный, имеет она право отдать ему какие-то распоряжения?! Имеет.
   Вот она вызовет его в кабинет и поговорит…

Глава 58

   С 7 до 8 вечера
 
   Ахмата рядом с чеченцами не было. Чарли растерянно огляделась – Метью исчез.
   – Кого ищешь, мисс Пайпс? – спросил Шакир. Меня? Я тебя слушаю.
   – Нет-нет, я просто…
   – А ты молодец. Как ти этот проститутка вигнала.
   – Простите, вы не видели… Корзуна?
   – Это пожарний, да?
   – Да. Он должен был быть здесь.
   – Э-э, ти уже каждого дворника сюда зовешь.
   – Он не дворник.
   – Нет, не видели. Садись, слушай, поговорим, э-э. Я всегда хотел с тобой серьезно поговорить.
   – У нас еще будет время.
   – «Время, время»… Или будет, или нет. – Шакир не обиделся или тщательно это скрыл.
   Чарли уже повернулась, когда он сказал:
   – А Ахмат ушел.
   – Куда? – невольно вырвалось у Чарли.
   Все-таки он ее поймал. Все-таки она попалась. Ну и пусть! Теперь Шакир для нее не враг и не кошмар, а просто страшный сон, скоро он кончится.
   – Друг пришел, друг. Ничего, скоро вернется. Они пошли гулять. Важний разговор.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
   Чарли вернулась к столу. Да что ж это такое? Что за день сумасшедший? Она представляла себе все что угодно, но не думала, что будет, как девчонка, ждать, бегать, суетиться, волноваться и думать только о нем. Это выводило из себя, но почему-то не сильно. Почему-то это было приятно. Так сладко щемило сердце. Здесь, в России, Чарли впервые почувствовала, что оно у нее есть.
   – Господин Карченко, я вас просила найти Калтоева и…
   – Я нашел. Я все ему передал, но он сказал, что сейчас не может.
   – Хорошо, я поговорю с господином Калтоевым.
   – Да он скоро вернется, – успокоил Карченко. – Они вон по набережной прогуливаются.
   – Хорошо, вы свободны.
   – Я только хотел вам сказать, что у меня есть новости.
   – Потом, Карченко, потом.
   – Нашли пленку.
   – Какую?
   – Ту самую, где убийство.
   Чарли словно окатили холодной водой – она так не хотела об этом думать, ну хотя бы сейчас, хотя бы в эти минуты.
   – Ладно, потом покажете.
   Огромные окна ресторана были зашторены, иначе Чарли побежала бы посмотреть. С кем это беседует Ахмат? Почему он не подошел к ней? Что за срочность такая?
   Ей вдруг страшно надоели все гости, этот шикарный зал, изысканная еда, красивая музыка. Ей даже надоело злиться на отца.
   – Дамы и господа! – Чарли встала и подняла руку. – Прошу внимания! Вы знаете о грандиозных планах нашего отеля. Мы собираемся расти и развиваться. Думаю, хорошей традицией стало бы, если бы на каждом банкете мы совершали небольшую прогулку по улицам города. Думаю, в этом был бы символический смысл. Ну как, выйдем из закрытого помещения на открытый воздух?!
   – Ура!
   – Выйдем.
   – Вообще-то…
   – А можно здесь остаться?
   – Банкет продолжается! Маленькая прогулка, после которой мы все вернемся.