Андреев Олег. Отель

   Рэт обрадовался, как мальчишка.
   Он метнулся к бару, заказал шампанского и быстро плюхнулся на стул рядом с Верой Михайловной.
   – Вы не сказали мне, как вас зовут, – напомнил он.
   – Вот именно, – ответила Вера Михайловна.
   – Ну хорошо, я буду называть вас… э-э… Леди в черном.
   – Это пошло, – отрезала Вера Михайловна. – Оставьте только «леди».
   Рэт громко сглотнул. Ему всегда казалось, что он неотразим, здорово умеет ухаживать и поддерживать светскую беседу, но пока что эта уверенность не находила никакого подтверждения. Впрочем, светскую беседу он вести и не собирался, он хотел поведать любому, кто готов был его выслушать, о тех страшных испытаниях, которые выпали на его долю за последние три часа.
   Но и это желание вдруг пропало, потому что он видел – перед ним сидит умная, красивая, сильная женщина, и он ни за что не станет перед ней хныкать, он же не неудачник какой-нибудь, черт побери. Он работает в престижной международной организации, получает неплохую зарплату, никогда не берет взяток, у него есть свой дом в Алабаме, несколько неплохих лошадей, он любит классическую музыку и собирает бабочек. Говорят, русский писатель Набоков тоже этим увлекался.
   Так неужели он, интересный и содержательный человек, потратит драгоценные минуты на то, чтобы жаловаться прекрасной незнакомке на мелкие неурядицы? Ни за что.
   – Ошибочно считается, что автором этой, как вы правильно заметили, пошлости является Мик Джаггер, – вдруг уверенно начал он. – Однако это не совсем так. Некая дама в черном была вообще излюбленным персонажем англо-саксонской литературы. Скажем, Диккенс обожал черный цвет.
   – Диккенс, на мой вкус, несколько слезлив, – сказала Вера Михайловна.
   Вторая попытка была удачнее. Рэт приободрился.
   – Мне он тоже кажется сентиментальным. Но я об этимологии названия. Поэтому моя пошлость имеет классические истоки.
   Теперь уже Вере Михайловне пришлось пристальнее всмотреться в своего собеседника. Нет, конечно, обида у нее не прошла. Но она не могла не заметить, что у Долтона довольно красивые глаза, что он очень обаятельно улыбается и пальцы у него длинные и нервные. Вере Михайловне всегда нравились музыкальные руки.
   – Удивительная вещь, – сказала она, – у классиков пошлость выглядит гениально. Почему?
   – А тут надо разобраться, что такое пошлость, – еще больше оживился Долтон. – Как вы думаете?
   – О! Это мелкое понятие слишком глубокое. Впрочем, мне кажется, пошлость – это разменная монета гениальности.
   – Верно! – ахнул Рэт. – Я тоже об этом думал. Когда писали классики, это не повторялось на каждом углу. Вы случайно не литературовед?
   – Нет, – сказала Вера Михайловна и чуть было не добавила: «я бывшая гардеробщица». – Я преподаю, – почему-то соврала она.
   – А я клерк. Но не простой, а очень важный, вполне серьезно сказал Рэт. – Если вы умеете хранить тайну, я вам открою секрет.
   Вера Михайловна кивнула.
   – Я работаю в Международной ассоциации защиты прав потребителя при ЮНЕСКО. Вы слышали что-нибудь об этом?
   Вера Михайловна слышала. Теперь ей все стало ясно.
   – И что же вы тут делаете? – тем не менее спросила она.
   – Я проверяю этот отель, – перешел на шепот Рэт. – Понимаете, все четырехзвездочные отели в мире должны иметь международный сертификат. И каждый год подтверждать его.
   – Ну и как? – сдерживая дрожь в голосе, спросила Вера Михайловна. – Этот отель достоин четырех звезд?
   – Между нами?
   – Естественно.
   – Нет.
   Вера Михайловна вообще перестала дышать. Как это?! Почему?! Ее Отель не достоин?!
   Тут же спохватилась: это уже не ее отель.
   – Он достоин пяти звезд, – еще тише сказал Рэт.
   – Правда?! – искренне обрадовалась Вера Михайловна.
   – Понимаете, отель – это ведь не просто услуги, комнаты, рестораны и прочие удобства. Отель – это в первую очередь посетители. А в этом отеле – отменные клиенты.
   – Это комплимент? – зарделась Вера Михайловна.
   – Это восхищение, – сказал Рэт. И взглянул на часы. – Извините, мне пора. Но если вы не против, мы могли бы встретиться с вами через двадцать минут. Это не будет слишком большой дерзостью с моей стороны?
   Вера Михайловна тоже взглянула на часы – без пяти шесть.
   – Нет, через час, – сказала она.
   Рэт, для которого ответ Веры Михайловны вдруг оказался настолько важным, что он даже готов был пожертвовать встречей с хозяйкой гостиницы, если бы Вера Михайловна сказала, что не станет ждать, вскочил, сел, снова вскочил и, не находя слов, схватил руку бывшей гардеробщицы и поцеловал.
   – Это лишнее, – смутилась Вера Михайловна, которой тем не менее было приятно.
   – Извините, извините, извините! – как мальчишка запрыгал Рэт. – Я буду здесь через пятнадцать минут. И буду вас ждать, ждать, ждать!

Глава 49

   Банкет. Теперь это самое главное.
   Чарли доверяла своим поварам и метрдотелям, но этот банкет слишком много значил для нее, для ее будущего. Она сама все проверит, сама потрогает каждую салфетку, нежно дыхнет на каждую серебряную вилку и тронет каждый хрустальный бокал.
   – Если господин Калтоев вернется, пусть подождет меня, – проинструктировала она секретаршу и направилась в ресторан.
   Лифт открылся, и Пайпс шагнула внутрь.
   Нажала на кнопку и только после этого вскинула глаза.
   Перед ней в тесной кабинке стояли Шакир и Арслан.
   Чарли с трудом удержалась, чтобы громко не сглотнуть комок, вставший вдруг в горле.
   Чеченцев она не видела с окончания собрания. Вернее, она старалась не смотреть в их сторону, поэтому не знала, как они вышли из зала, с кем разговаривали, что было на их лицах. Но именно потому, что не смотрела, еще острее чувствовала их прожигающие взгляды, прокаливающие ее огнем ненависти и злобы. Впрочем, это ее не волновало. Она была среди людей, а эти подонки еще боялись свидетелей.
   Потом они как будто находились на другом конце света, не касались ее, словно совсем растаяли, исчезли.
   И она даже думала о них как о каких-то призрачных, да, страшных, но скорее сказочных злодеях. Теперь они стояли напротив нее и смотрели. И Чарли вдруг поняла, что должна выдержать взгляд. Но не просто уставиться в волосатую переносицу Шакира, а просверлить в ней дыру и прожечь заскорузлый мозг. Нет, это не она должна выдержать их взгляд, это они должны выдержать, если смогут, ее.
   Она чуть лениво прикрыла ресницы и уставилась в лицо Шакира.
   Кажется, она даже слышала, как скрипят его зубы, хотя, может быть, это скрипел лифт. Шакир играл желваками, Арслан сложил руки на груди. А Чарли смотрела.
   Ну сколько там времени идет лифт? Секунд десять? Для Чарли эти секунды вылились в минуту, час, день, год… Казалось, она вечность смотрит в мутные глаза Шакира и – видит, видит в них злобу, которая сменяется удивлением, потом растерянностью, а потом – страхом!
   Может быть, ей это только показалось? Да нет же! Не показалось!
   Потому что перед самой остановкой лифта Шакир не выдержал и отвел глаза, сделав вид, что ему нужно что-то срочно сказать спутнику.
   Чарли первая шагнула из лифта. Я победила, я снова победила, ликовал ее разум, но сердце почему-то начало тревожно ныть.
   Она сделала несколько шагов к выходу и вдруг повернула в сторону туалета.
   Она успела добежать, прежде чем поток рвоты вырвался из нее запоздалым ужасом.
   Дура! Идиотка! Дебильная! Кого ты дразнишь?! Что им стоило воткнуть тебе в сердце грязный нож?! Ради чего ты устроила этот сеанс гипноза?! Им твои тонкости до лампочки. Они злодеи, они ничего не могут доказать, они могут только убить.
   Руки и ноги противно тряслись. Чарли вымыла лицо, стало немного легче.
   Ну, девочка, возьми себя в руки. Ты все-таки победила.
   В холл она уже вышла прежней уверенной походкой – плечи прямые, шаг от бедра, голова прямо, взгляд на линию горизонта. Так ходил в кино Пол Бриннер.
   В зале уже горел свет и суетились многочисленные официанты. Вид накрытых столов, сияющих приборов и вспотевших бутылок придавал залу неописуемо торжественное величие.
   Чарли отщипнула виноградину и бросила ее в рот. Тонкая мякоть обволокла небо.
   Я победила, снова подумала Чарли. И, словно виноградина была пьяной, голова у нее весело затуманилась.

Глава 50

   Тормоза взвизгнули так, что Ахмат даже испугался. А из отеля уже выскочил охранник и бежал в его сторону.
   – Все в порядке! Все в порядке, это я! – Ахмат выбрался из салона и бросил охраннику ключи. – Где мисс Пайпс?
   – На месте, должно быть. – Парень сунул ключи в карман. – Отогнать на служебную?
   – Отгони. – Ахмат бросился к отелю, но остановился. – Хотя нет, не отгоняй, пусть стоит тут. Я не надолго.'
   Чуть не сбил каких-то детишек, которые играли в вестибюле, прямо под дверью.
   – Господин Калтоев, вам велели передать, что…
   Не важно. Сейчас это не важно. Сейчас ничто не важно, кроме нее. Поэтому, не дожидаясь лифта и чтобы не попасться никому на глаза, бегом вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Ну вот, а думал, что так быстро уже не сможет. Даже дыхалка не сбилась.
   Да, он решил вернуться. Он строго себе приказал – нет. Но дошел до стойки и повернул к выходу.
   Что за ужимки и прыжки, ругал он себя. То бежишь, то не бежишь. То – нет, то – да.
   Пока гнал машину от аэропорта, все пытался сообразить, зачем он остался, а если остался, почему не поехал с Карченко?
   Ну, зачем остался – было более или менее ясно.
   А вот с Карченко сложнее. Еще там, в аэропорту, он подумал: чего этот охранник так старается? Хочет выслужиться перед Чарли? Может быть – да, а может быть – нет.
   И вот эти все «может быть» как-то противно оседали в мозгу тревожными загадками.
   В коридоре никого. Тоже неплохо. Только узнать, что все в порядке, и сразу назад.
   Дверь кабинета не заперта. Ахмат резко распахнул ее и влетел в кабинет. Но…
   Тихо зажужжав, начал писать видеомагнитофон. Карченко сделал погромче и вставил в ухо наушник.
   Секретарша сидела на столе рядом с каким-то стариком и перепуганными глазами смотрела на Калтоева. Не надо было все же так врываться.
   – А она где? – Ахмат перевел дыхание.
   – Кто? – почти шепотом спросила оцепеневшая женщина.
   – Чарли. Где мисс Пайпс?
   – А-а, мисс Пайпс. Вышла. – Секретарша тихонько соскользнула со стола и одернула юбку. – Просила вас ее подождать.
   – Давно ушла?
   – Только что. – Секретарша виновато улыбнулась. – Вы ее подождете?
   Но в ответ услышала только грохот захлопнувшейся двери.
   – Это кто? – спросил старик Пайпс.
   Секретарша мило улыбнулась:
   – Это мистер Калтоев. Финансовый менеджер.
   – А-а… – протянул старик. – А то я уж подумал, что Чарли вышла замуж. Только что, вышла только что…
   Записывать перепуганную секретаршу было ни к чему. Карченко нажал кнопку и выключил этот магнитофон.
   – Значит, все-таки вернулся.
   Что делать? Что делать? Что же теперь делать? Ахмат не знал, за что волноваться больше – за жену с детьми, за Чарли или за свою собственную жизнь. Хотя нет, знал, конечно…
   Кто-то открыл дверь и вышел. Ахмат еле сдержался, чтобы не шарахнуться в сторону и не спрятаться за колонной. Даже голову повернул не сразу.
   Слава богу, это уборщица вышла из конференц-зала. Он уже начинает молиться их Богу вместо Аллаха! Нет, нужно ехать отсюда, и ехать как можно скорее. А что, если…
   Эта шальная мысль не раз приходила ему в голову. Он улыбался одними глазами, представляя, что будет, но знал, что никогда этого не сделает. Раньше знал…
   Депозит в банке. Нет, он не имел права снимать с него наличные. Но мог переводить и замораживать счета. Он мог запросто перевести все на какой-нибудь корреспондентский счет, а уж оттуда…
   И пусть катятся они все к черту, к шайтану, кому куда ближе. И Чарли со своей непробиваемой американской самоуверенностью, и Шакир со своими псами, и эта гостиница, и эта страна. Ахмат огляделся по сторонам и, никого не заметив, быстро зашагал обратно к лестнице.
   Мотор завелся как часы. Жалко будет бросать такую красавицу. Но, во-первых, он ее уже почти бросил. Если бы не Карченко, летел бы сейчас где-нибудь над Украиной. А во-вторых, там он себе пять таких сможет купить. Резко вырулив, Ахмат подкатил к выезду со стоянки. Но пришлось остановиться, пропуская какой-то ржавый желтый «Москвич», за рулем которого сидел огромный бородатый мужик явно не первой трезвости. Ахмат улыбнулся, подумав, что еще немного – и он больше не увидит ни одного «Москвича». И ни одного москвича. Он вообще не вспомнит эту страну. Он забудет все как кошмарный сон.
   Он повернул руль вправо.
   А потом повернул ключ зажигания и заглушил мотор…
   Его джип так и не доехал до банка.

Глава 51

   – Дуся! Дусенька моя милая! Да как же ты похорошела! – Габриела была вне себя от восторга, потому что даже самые дорогие шампуни, самые дорогие парикмахеры не могли сделать ее собаку такой неотразимой. – Триша, ты и не говорил, что у вас в отелях такая услуга есть.
   Триша почесывал затылок и морщился. Он не очень любил собак-чистюль. Он любил собак-охотников. А какая уж там чистота в лесу или в поле.
   Борзая должна уметь летать, а пышная шевелюра ей только мешает.
   Кстати, ошибочно считается, что борзой необходимы длительные прогулки на огромном пространстве. Путают борзую с легавой. Борзая никого не загоняет и не догоняет. Ее рейды коротки и стремительны. И всегда в идеале должны кончаться печально для преследуемого. Она на бегу хватает зайца за шиворот и одним укусом переламывает ему позвоночник. Борзая бежит прямо, свернуть ей трудно, почти невозможно. Если, не дай бог, на ее пути окажется преграда, она просто разобьется.
   Дуся сегодня готовилась к охоте, сама того не подозревая. Габриела уже не в первый раз возила в Россию своих борзых. Трифон принимал их в охотничьей будке под Смоленском. Там была богатая охота.
   Сама Габриела смотреть на это не могла. На родине она даже стеснялась говорить, что ее собаки умеют убивать животных. Габриела была вегетарианкой в самом широком смысле слова. Но вот привело же ее заняться борзыми, просто по уши влюбиться в эту красивую собаку, похожую на балерину. А борзую хоть раз в жизни, но надо вывезти на охоту, иначе порода захиреет: инстинкты требуют своего.
   У Габриель была целая свора борзых, которых она называла исключительно русскими именами, отдавая дань происхождению. И вообще, в Англии, во Франции, в Бельгии, да во всем мире чистопородных русских борзых было куда больше, чем на родине.
   Это еще в семнадцатом году большевики решили, что борзая – царское наследие, поэтому расстреливали их, словно дворян. Остались по деревням только отбракованные на царской псарне, худые, костлявые, мелкошерстные собаки. А подаренные когда-то русскими царями своим сановитым родственникам в Европе собаки жили в холе и ласке. Впрочем, популяция была все равно очень мала. Борзых скрещивают даже при очень близком родстве, поэтому собака нежная, болезненная, капризная, но очень уж красивая.
   Все это Габриела не раз рассказывала Трифону и его друзьям, которые собирались на охоту. А те слушали внимательно и даже сами себя начинали уважать. Ведь они не просто держали собак – они сохраняли редкую породу.
   – Габриела, а как же бар? – напомнил Трифон. – Мы же в бар собирались.
   – Да-да, конечно, бутылка куда-то пропала. Придется идти в бар.
   – Это Дуська ее вылакала, – пошутил Трифон, не зная, насколько он близок к истине.
   Дусю перед уходом Габриела еще раз обцеловала и обласкала. А та хотела побыстрее остаться одна, чтобы наконец добраться до пуховой подушки.
   В баре Трифон быстро и сильно набрался.
   Он обнимал Габриелу и серьезно говорил:
   – Вот я тебя уважаю. Хоть ты и иностранка, а уважаю. Ты – наша баба.
   Габриела, которая неплохо владела русским, все же не чувствовала разницы между бабой и леди и принимала слова Трифона за тонкий комплимент, в чем, собственно, была права.
   – Знаешь, я бы тебя взял в жены, – совсем разоткровенничался Трифон. – Но моя Галька тебе волосенки-то повыдрала бы. Она у меня зверь.
   – Да, моему мужу это тоже не понравилось бы, – мягко напомнила Габриела о своем Тимоти, лорде в пятом поколении.
   – С твоим я как-нибудь уж справился бы, – заверил ее Трифон. – Он у тебя хиляк.
   Габриела не могла не согласиться с характеристикой.
   А богатство, что богатство? Сегодня есть – завтра пшик! Так рассуждают только русские и только бедные. Но Габриеле это нравилось, ей вообще нравилось все русское.
   – А чего мы тут сидим? – вдруг оглядел приличный зал Трифон. – Давай возьмем пузырь – и на природу.
   Габриела согласилась. Она не знала, что у Трифона раззуделось плечо. Ему сейчас нужен был простор и много действия.
   – А куда пойдем?
   – Да хоть на речку. Вон она, под окнами, – красотища.
   Назвать красотищей Москву-реку может только очень влюбленный в природу человек или очень пьяный. Трифон был и тем и другим.
   Габриела взяла бутылку виски, и они с Трифоном вышли на набережную.

Глава 52

   Он просидел в джипе на обочине долго. Мимо проносились машины, шли люди, суетилась Москва. А где-то далеко-далеко, на западе, летел самолет с женой и детьми. А еще дальше, на востоке, были горы и могилы предков. А он был здесь, посредине, не тут, не там.
   Ахмат задавил в переполненной пепельнице еще одну сигарету и повернул ключ зажигания.
   Тихий мотор, казалось, взвыл зверем…
   – Шакир, я пришел говорить с тобой. – Ахмат остановился на пороге номера.
   Если Шакир пригласит его войти, то ничего с ним не сделает: ни один уважающий себя чеченец не убьет гостя. По крайней мере, хотелось продолжать в это верить.
   Шакир смотрел на Ахмата холодными, слегка удивленными глазами и молчал. И Ахмат молчал, выдерживая этот тяжелый взгляд. И все вокруг тоже молчали, глядя то на Шакира, то на Ахмата.
   – Ты пришел говорить со мной? – наконец тихо спросил Шакир.
   Ахмат кивнул.
   – Ты пришел говорить со мной после всего?
   – Да.
   – Ну тогда проходи.
   Ахмат вошел и огляделся по сторонам. Нет, при любом раскладе ему не уйти живым, если… начнется. Все смотрели на него как на волка. Или, скорее, как волки на кабана. Прав был когда-то Карченко: они его откормили, теперь можно и убить. Да, так будет вернее. Даже Арслан, которого Ахмат еще недавно ставил на место как мальчишку, теперь смотрел на него с явной угрозой и с явным превосходством, как каждый чеченец смотрит на каждого нечеченца.
   Ахмат хотел сесть, но места ему никто не уступил, поэтому он остался стоять.
   – Ну говори. – Шакир то ли улыбнулся, то ли оскалился. – Ты же пришел говорить.
   – Если тебе нужен я, – спокойно сказал Ахмат, – то я здесь.
   – Я вижу. – Шакир кивнул и пожал плечами. – Ты не нужен мне, Ахмат. Мне нужны деньги. А вот что нужно тебе? Пятая звезда? Или эта баба? Она мешает тебе. Значит, она мешает нам всем. А я не люблю, когда мне что-то мешает.
   Ахмат молча вынул из кармана кошелек, ключи от машины, снял с пальца кольцо, расстегнул на шее цепочку и все это аккуратно положил на стол перед Шакиром.
   – На, возьми. Если тебе нужны деньги, то возьми. Больше у меня с собой нет. Ты ведь не веришь мне, когда я говорю, что денег будет больше, намного больше, нужно только подождать. Ты ведь не веришь мне, потому что я все время обманываю тебя, потому что я таскаю из твоего кармана, потому что ты знаешь, что я готов ударить тебя в спину при любом удобном случае. Так ведь? Поэтому возьми это. Возьми все, что у меня есть, раз мое слово не имеет никакой цены.
   Шакир взял со стола золото и взвесил на ладони.
   – Да, это настоящие деньги, их можно подержать в руке. Ты, наверное, думаешь, что это ты их заработал? Нет, это я их заработал. Твоими руками. Потому что без меня ты до сих пор ходил бы в свой институт и получал зарплату преподавателя, потому что без меня твой ребенок ходил бы не в частную гимназию, а в простую школу, где его бы называли деревяшкой, а твоя жена должна была бы мариновать дома чеснок, чтобы втайне от тебя продавать его на рынке. – Он бросил на стол цепочку с кольцом: – Забери эти побрякушки. Если ими ты собираешься выкупить свою жизнь, то не сможешь купить на них и десяти минут. Ты посмел идти против меня! Ты посмел идти против нас всех! Ты посмел идти против чеченского народа! И ты думаешь, что это сойдет тебе с рук?
   Ахмат собрал со стола вещи и рассовал их по карманам.
   – Шакир, ты всегда был желанным гостем в моем доме, и не потому, что я должен тебе, а потому, что наши отцы воевали вместе. Но если ты думаешь, что я тебя боюсь, то ты очень плохо знаешь меня. И это не ты зарабатывал моими руками, а я приносил тебе деньги. И подумай, кто тебе ценнее, я или все они. И еще подумай, знаешь ли ты человека, который сделал бы для тебя больше или сделает хоть вполовину… если меня не станет. А когда ты поймешь все это, то вспомни слова, которые я сейчас скажу: если с ней хоть что-нибудь случится, ты больше не вытянешь из этой гостиницы ни одной копейки. Лично со мной можешь делать что хочешь, я тебя не боюсь.
   – Я ничего не собираюсь с тобой делать, Ахмат! – Шакир улыбнулся, встал и вдруг крепко обнял его. – Мы знаем друг друга с детства, наши отцы воевали вместе. К тому же ты нужен мне. Но запомни одну вещь: я тоже никого не боюсь. И убью каждого, кто встанет у меня на пути. И даже старого друга, если понадобится…
   Ахмат обнял Шакира и вдруг понял, что действительно не боится его. Он это почувствовал сразу, как только вошел. Как только посмотрел в глаза. И это чувство усиливалось по мере того, как Шакир говорил. Он никогда так не говорил. Он вообще не любил говорить.
   Нет, что-то произошло…
   … Карченко улыбнулся и сделал погромче, чтобы не пропустить ни слова из этого разговора…
   Пока все шло по плану. По его плану.

Глава 53

   Чарли вернулась в офис. Спросила, не появлялся ли господин Калтоев?
   – Да, он заходил, – ответила секретарша, – но тут же ушел.
   – А куда?
   – Не знаю, к сожалению.
   – Господи, я же просила, чтобы подождал!
   Вдруг легкость куда-то исчезла и снова навалился страх.
   Чарли позвонила Карченко, тот, разумеется, был в курсе дела и сообщил, что Ахмат сейчас у чеченцев, там идет какая-то напряженная дискуссия.
   У Чарли чуть-чуть отлегло от сердца.
   – Как только освободится, – попросила Чарли, – пусть сразу же зайдет ко мне. И пожалуйста, следите за ними.
   Ей большого труда стоило сказать это спокойным голосом. Во-первых, ей совсем не нравилось, что Метью пошел к Шакиру. Зачем? Этого не надо. Теперь надо держаться от них подальше, как от прокаженных, сами сгниют. Но перед полным своим крахом они еще могут нагадить от души, да что там – они могут сейчас вообще забыть об осторожности, они могут, нет, они просто должны сейчас кого-нибудь убить. А Метью такая прекрасная мишень.
   Во-вторых, ей хотелось просто его увидеть. Просто прислониться к его груди, чтобы он гладил ее по голове, как маленькую девочку, и шептал незнакомые, но очень милые слова по-чеченски. Оказывается, в этом языке тоже есть ласкательные слова, и они тоже звучат нежно.
   Она никогда не говорила ему, что любит его. Она вообще ничего об этом не говорила. Сейчас, возможно, сказала бы. Нет, не возможно – обязательно сказала бы. Она только это и хочет сейчас сделать.
   Пайпс достала мундштук, вставила сигарету, поднесла к губам и застыла.
   Боже мой, что я натворила?! Да пропади он пропадом, этот отель, этот сервис, эти пять звезд!… Эта пиррова победа!… Ничто не стоит человеческой жизни. Ничто не стоит жизни любимого. Зачем я заставила его выбирать? Нет, не между мной и соплеменниками, не между мной и женой, не между мной и его гордостью, а между жизнью и смертью. Мне что, так нужны эти проклятущие деньги? Эта поганая слава? Мне нужен он! Я его люблю!
   Сидеть не было сил. Стоять – тоже. Пайпс бегала по кабинету, натыкаясь на углы стола и стулья. Она пыталась себя успокоить, она старалась мыслить трезво, но ничего не получалось, ей вдруг почему-то показалось, что она больше не увидит Ахмата. Что не сможет защитить его словами своей любви, не укроет.
   Хоть самой беги к этим чеченцам.
   И Пайпс уже сделала шаг к двери, но позвонил Карченко:
   – Они вышли.
   – Кто – они, куда вышли? – опешила Чарли.
   За эти короткие минуты она вообще забыла, на каком она свете, а тем более что сама просила Карченко следить за чеченцами.
   – Они идут в ресторан.
   – В какой ресторан?
   – Я думаю, во французский. Ведь там сегодня, кажется, банкет?
   Банкет! Ну конечно! Сейчас все соберутся. Надо будет говорить тосты, надо будет улыбаться, мило беседовать и смеяться.
   Чарли снова метнулась к двери и снова замерла.
   Переодеться! Она забыла!
   Прическа! Ее сегодня к пяти ждал Валентин! Она все забыла, она просто замоталась? Нет. Это все к тому же предчувствию, к той злой, надвигающейся беде, которую она чувствовала с самого утра. Но что, что может случиться?
   Да все! И самое страшное! Поэтому ей сейчас надо увидеть Метью, взять его за руку и бежать, бежать, бежать отсюда куда глаза глядят.
   Но Чарли никуда не побежала, она открыла шкаф, достала вечернее платье и переоделась. А прическа – ничего, сойдет. Опаздывать она не имеет право.
   К французскому залу уже стекались люди. Здесь были не только акционеры и их родственники, но и много приглашенных, как говорила Чарли, «друзей отеля». Вице-премьер московского правительства, несколько думцев, даже кто-то из правительства и администрации президента, ага, а вот и артисты… Но Чарли искала в улыбающейся толпе только одно лицо.