Страница:
Возле входа в свой барак Глафира еще раз огляделась. Не заметив ничего подозрительного, она миновала длинный коридор, куда выходили двери соседей, и завернула в свой закоулок. Перед выходом она заперла его на замок. Молодые имели второй ключ, но хозяйка днем их просила не выходить. Фролова опасалась, что соседи, заметив ее постояльцев, донесут в ЧК. Она вставила ключ в скважину, но повернуть не успела. Дверь резко распахнулось, и два здоровых мужика в тельняшках набросились на нее, затащили внутрь.
— Фролова, где твои барские выродки? — заорал начальник в кожанке. Он стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, покачивал в руке маузер.
Глафира быстро оглядела свое жилье. Все перевернуто вверх дном. Резной дубовый шкафчик открыт, и пожитки вывалены на пол, ящики комода выдвинуты, белье перерыто, слоники разбросаны по половику, и во всем этом бедламе, в углу на стуле сидит Прохор и поглядывает на нее со злорадной ехидцей.
«Вот кто пронюхал и донес», — поняла Глафира и вспомнила ухмылку дворника, но, не обнаружив в комнате Веру и Тимура, с облегчением вздохнула.
— Куда ты, Фролова, спрятала выродков? — уже тихо, но зловеще повторил начальник в кожанке и угрожающе шагнул к ней. Если бы Глафиру не держали двое, она бы упала. Ноги женщины от страха подкосились, но она нашла в себе силы твердо ответить:
— Я не знаю, мил человек, о ком ты говоришь…
— Не знаешь, сука? — прошипел он и со всей силы ударил Глафиру кулаком в голову. Перед глазами женщины поплыли круги, и все погрузилось во мрак.
— Положите ее на пол, пускай оклемается, — бросил чекист и отвернулся.
Глафиру опустили на домотканый половичок, изо рта у нее текла кровь.
— Вы, товарищ Козелков, кажется, ее того… — предположил седоусый в тельняшке.
— Ни хрена с ней не будет. Бабы народ живучий, — возразил начальник, но все же нагнулся и потрогал вену на ее шее Глафиры. — Ты только подумай, кажись, и впрямь померла, — с некоторой растерянностью констатировал он.
Глафире расстегнули ворот. Из кулька на золотой крестик тихо ссыпалась мука.
— Ишь, жратву для них добывала, тварь. Пролетарии голодают, а она барскую сволочь кормить надумала, — изрек усатый в тельняшке.
— Товарищ Прохор, — обратился начальник в кожанке к сидящему на стуле дворнику, — возьмите муку и что там у нее еще. Это вам будет за гражданскую бдительность.
Прохор соскочил со стула и ловко прихватил с убитой кулек с мукой и головку сахара. Затем с сожалением оглядел просыпавшуюся на грудь муку, но собирать не стал.
Начальник по-своему истолковал его взгляд:
— Золотой крестик не тронь. Золото нам еще пригодится.
Прохор подобострастно кивнул. Он понимал, что драгоценный металл поможет большевикам в их нелегком деле. Дворник Прохор являлся сознательным товарищем и делу мировой революции искренне сочувствовал.
Это новое чувство наполняло молодого человека, и он глуповато улыбался. Но постепенно мысли о деле сняли блаженную улыбку с лица старшего лейтенанта, и в его выражении возникло нечто осмысленное.
Синицын ехал в библиотеку Петровки 38, чтобы ознакомиться со свежей книгой «Живая улыбка Святослава Стерна». Собеседование в обществе любителей мудреца требовало подготовки. Слава не мог в этой организации открываться. Как бы он выглядел, если бы пришел со своей милицейской корочкой и спросил: «Не вы ли убили писателя Каребина и его издательницу, прознав про роман, выдающий вашего небожителя как платного агента ОГПУ?»
Следователь решил поиграть в поклонника Стерна. Игра позволяла ему спокойно понаблюдать за послушниками, живущими не реальной жизнью, а учением своего кумира. Славу и раньше интересовал феномен сектантства. Откуда берутся люди, внезапно уходящие от житейских проблем в надуманный и абсурдный мир чужих догм? От внутренней пустоты и страха перед реалиями? Слава понимал, что в большинстве это слабые и ущербные представители общества. Но особое любопытство вызывали у него даже не сами сектанты, а их пастыри. Чем руководствовались эти божки? Жаждой славы и поклонения? Возможностью обобрать свою паству и жить за счет обманутых прихожан? Или ими двигал болезненный комплекс неполноценности, таким образом компенсированный? Слава допускал, что некоторые «учителя» могли и искренне верить в свою миссию. Но это уже смахивало на клинику. Так кто же они на самом деле? Маньяки или злодеи?
Все больше Синицын начинал склоняться к тому, что причина убийства писателя кроется в содержании его романа. Каребин писал свои исторические книги, используя документы. Не дискету ли с кремлевским завещанием Стерна, которую отыскал в квартире Гороховского переулка Саша Лебедев, пытался добыть убийца? А копии каких еще документов хранил писатель дома? Скорее всего, не только эту бумагу показали Каребину в архивах ФСБ. Недаром таинственный Иван Иванович намекнул, что их информация могла явиться причиной гибели беллетриста.
Если предположить, что Стерн был завербован и Каребин обладает копиями изобличающих Стерна документов, обвинить автора во лжи почитатели не смогут. Но как еще остановить выход скандальной книги? Взять в руки пистолет.
Глубоко задумавшись, Синицын миновал станцию метро «Кропоткинская», где намеревался спуститься под землю, зашагал по Воздвиженке. Но тут опомнился, остановился и одновременно боковым зрением заметил человека, который тоже резко притормозил. Слава оглянулся, пытаясь его разглядеть, но никого не увидел.
«Показалось», — решил он. Однако возвращаться к «Кропоткинской» не стал.
Суеверные привычки Лены Шмелевой понемногу им явно перенимались. Слава двинул к Садовому кольцу, но теперь стараясь следить, нет ли хвоста. У троллейбусной остановки постоял, пропустил 10-й и уселся на "Б".Никто за ним не увязался. До здания Управления он также хвоста не заметил и окончательно решил, что на Воздвиженке он ему померещился.
В библиотеке Управления сидел только один читатель. Пожилой майор, возможно, уже на пенсии, листал журнал «На посту» времен развитого социализма.
Слава заказал «Живую улыбку», чем вызвал удивленный взгляд синеокой библиотекарши, и уселся в ожидании у окна. Книгу Стерна ему принесли быстро.
Она выглядела так, словно только сегодня вышла из типографии, из чего напрашивался вывод, что милиционеры мудрецом не интересуются. Вступительную хвалебную статью перед авторским текстом написал Константин Самойлович Заварин.
На трех страницах он перечислил удивительные чудеса из жизни Стерна.
По его словам, Святослав Альфредович обладал чудесной способностью читать чужие мысли и передавать свои на расстоянии. Обладал способностью к гипнозу и всякого рода внушениям. Он якобы мог говорить со своими учениками, находящимися на другом конце света. «Врет», — подумал Синицын и перешел к основному тексту.
Читать было трудно. Банальные истины подавались мистиком с многозначительной откровенностью. А фраза, что свет улыбки изгонит мировой мрак, заставила самого Славу улыбнуться. «Неужели есть идиоты, которые верят, что им преподнесено откровение?» — подивился он. Пророчество, будто из космоса на землю прольются новые потоки и затеют борьбу добра со злом, тем более выглядело для человека со здравым смыслом полным бредом. Стерн без конца ссылался на каких-то мистических вестников, несущих ему тайные знаки. Слава быстро разобрался, что книга состоит из прописных истин, высказанных поучительным и загадочным стилем. Однако людям, желающим увидеть мудрость в обыкновенной банальности, этого не запретишь. Зубрил же миллиард китайцев цитатник вождя, в котором великий кормчий выдавал истины вроде тех, что «трудиться хорошо, а бездельничать дурно», и считали это величайшим откровением. А китайцы — народ с тысячелетней культурой… Слава вспомнил роман Каребина и подумал, сколько же денег понадобилось революционным затейникам, чтобы создать бога из этого кичливого индюка?
Через два часа молодой следователь осилил книжицу и решил, что достаточно подкован, чтобы пройти собеседование в «Обществе любителей Стерна». До трех оставалось время, и старший лейтенант заехал домой.
— Пусик, как хорошо, что ты пришел! — обрадовалась Вера Сергеевна. Без сына она скучала, хоть и понимала, что выросшему чаду с молодой женщиной интереснее.
— Куда же я от тебя денусь? — Слава обнял мать и заглянул ей в глаза. — Что за звонки, мам, тебя встревожили?
— Странные звонки, Пусик. Я снимаю трубку, спрашиваю: «Кто?» — а там молчат. Я сперва думала, что не соединяется, но потом мне показалось, будто в трубке дышат. Молчат и дышат.
— Мало ли дураков? — отмахнулся сын.
— Не знаю, но я забеспокоилась. Может, тебя хотят услышать, а со мной говорить не желают? — предположила Вера Сергеевна.
— Среди моих знакомых таких кретинов нет, — убежденно заявил Синицын.
— Ты прости, что я со своими глупостями тебя донимаю. Не может ли это быть связано с твоим самостоятельным расследованием? Что-то нехорошо у меня на душе.
Слава хотел рассмеяться, но вспомнил слова Ивана Ивановича на Кузнецком мосту: «Ты сам старайся быть поосторожнее», и веселиться не стал.
— Не выдумывай, мам, — успокоил он Веру Сергеевну. — Если тебе страшно, поезжай к тете Лиде на дачу. Я все равно пока поживу у Лены.
— И сегодня? — грустно поинтересовалась родительница.
— Нет, сегодня моя смена дежурит в Гороховском переулке. У нас там засада.
— Это опасно? — заволновалась она.
— Да брось, мам. Меня же страхуют. Никакой опасности нет, — заверил Слава и направился в душ.
Намывшись, побрившись и переодевшись, он с удовольствием пообедал — бутерброды Лены хороши, а маменькины харчи лучше — поцеловал Веру Сергеевну и вышел из дома.
До собеседования в «Обществе любителей Стерна» оставалось полтора часа, и Слава отправился в Гороховский. В квартире вдовы по времени должен был принять вахту стажер. На утро Тема получил приказ сидеть за компьютером, налаживая связь с отбывшей в Израиль Луизой Чехоненко, и Синицын желал выяснить результаты его интернетных стараний. После разговора с мамой старший лейтенант снова вспомнил о своем подозрении на Воздвиженке. Может, все же хвост был? Он решил еще раз проверить свое подозрение и, миновав родной квартал, заскочил в проходной двор. Тут он бегал с детства и знал каждый закоулок. Вбежав на второй этаж старенького особнячка, лестничное окно которого выходило во двор и давало возможность обозревать подворотню, Слава приник к стеклу и замер. Через минуту из арки появились два подростка. Один выглядел лет на пятнадцать. Второй казался постарше, возможно, из-за высокого роста. Мальчишки явно кого-то искали. Они заглядывали во все углы и даже забежали в подъезд дома напротив.
— Детский сад, это не по мою душу, — усмехнулся Синицын, но все же дождался, когда пареньки вернутся в переулок, и только после этого спустился вниз и проходным двором выбрался на улицу.
Тема Лапин был очень доволен приходом шефа. Ему удалось получить интернетный адрес Чихоненко. Как и предполагал Синицын, руководство радиостанции продолжало пользоваться услугами Луизы. Тема передал старшему лейтенанту распечатку ответа Луизы Чихоненко из Тель-Авива.
"Потеряла я свой документ при весьма странных обстоятельствах, — сообщала журналистка из Израиля. —Я брала интервью в Университете имени Стерна. Там в конференц-зале проходило собрание руководства университета по поводу намечавшегося в июле приезда в Россию внука Святослава Альфредовича. В перерыве я записала несколько человек и оставила в кресле сумочку. Выйдя на улицу, уже в машине обнаружила, что сумки нет, и вернулась. Сумочка лежала на прежнем месте.
Я взяла ее и, не рассматривая содержимого, отправилась на следующее интервью.
На фирме, куда я должна была попасть, потребовался документ для пропуска. Я полезла в сумочку и обнаружила, что служебного удостоверения там нет. Деньги, банковские и телефонные карточки лежали на месте. Исчезло только удостоверение.
Я до сих пор гадаю, как это могло случиться. Возможно, я сама потеряла его раньше, возможно, кто-то взял его из моей сумочки. Ни того, ни другого утверждать не могу. Если судьба моего документа прояснилась, буду очень благодарна получить об этом весточку. С уважением Луиза Чихоненко-Штейн".
Слава прочитал сообщение, молча посидел несколько минут и перечитал снова.
Кажется, полоса невезений с делом Каребина-Рачевской действительно дала трещину.
— Молодец, студент, — похвалил старший лейтенант стажера.
— Да, повезло. Она как раз сидела за своим компьютером, а время там на три часа раньше. Луиза, на мое счастье, работала всю ночь, — довольный похвалой, рассказывал Тема.
«Может, не ехать на собеседование в „Общество любителей“, а рвануть сразу в университет?» — подумал старший лейтенант. Но, поразмыслив, прикинул, что этот визит тоже принесет пользу. Не исключено, что все организации, использующие имя мистика, связаны между собой.
Однако обстоятельства не дали ему отправиться ни в общество, ни в университет. Позвонил Саша Лебедев и сказал, что из командировки вернулась подруга застреленного писателя редактор Ирина Старовцева и, узнав о гибели Каребина, желает срочно встретиться со следователем.
— Запиши ее мобильный телефон и договаривайся сам, — предложил капитан и продиктовал Синицыну номер. Слава позвонил.
— Я вывихнула в аэропорту ногу и сижу на даче. Если вы сможете, навестите меня. У меня есть что сообщить вам о моем погибшем друге. К сожалению, сама буду несколько дней не в состоянии отсюда выбраться, — услышал он и, старательно записав координаты дачи, пообещал сегодня же приехать.
Дача Старовцевой находилась в Пушкино, и Слава отправился на Ярославский вокзал. Взяв билет туда и обратно, он уселся на свободную боковую скамейку рядом с тамбуром, открыл кейс и принялся за чтение. Теперь Синицын уже не сомневался, что ключ к убийству надо искать в романе Каребина.
— Держись, любимая, нам надо до заката добраться до границы.
— Больше не могу, у меня ноги болят, потому что туфли порвались и в голове шумит. Я есть хочу, — жаловалась Вера.
— Потерпи немного, завтра все у тебя будет. И еда, и новая обувь, — уговаривал ее Тимур и тащил вперед.
К вечеру они вышли на опушку и увидели крепость Ивангорода. — Мы уже близко, но до сумерек надо переждать, чтобы не попадаться на глаза. Теперь можешь поспать, — разрешил молодой человек.
Но Вера спать уже не хотела — она хотела есть. Тимур побродил вокруг и собрал немного грибов. Разводить костер он опасался, чтобы дым не привлек к ним внимания. А есть неприготовленные сыроежки Вера не могла. Она весь день питалась только брусникой, и от терпких ягод язык сильно щипало. Девушка улеглась на мягкий покров из травы и опавших листьев и в мечтах увидела столовую в своем бывшем особняке.
— Хочу рябчика в сметане или хотя бы кусок отварной телятины с хлебом и артишоками. — Барышня вспоминала, как няня заставляла ее есть ненавистный суп из стерлядки, и от воспоминаний глотнула слюну. «Почему я была такая дура?» — думала она, и слезы сами собой навертывались на глаза. Мысли о няне снова вызвали беспокойство.
— Тимур, ты уверен, что Глаша нас услышала?
— Конечно. Я ведь донес до нее твои слова. Меня Глафира могла бы и не послушаться, но твой голос она хорошо знает, — успокоил Веру Тимур.
— Ты думаешь, ее не поймают? — все равно продолжала допытываться она.
— Ее не будут ловить. Она же не буржуйка, по их мнению, а угнетенный пролетарий, — усмехнулся молодой человек. Он жевал сыроежку, и Вера, чтобы не видеть этого, отвернулась.
— Как ты узнал, что к нам нагрянут эти из ОГПУ? — спросила она и покраснела. Все произошло так неожиданно, что в ее голове путались мысли, вызывающие не только ужас, но и смущение.
Воспользовавшись тем, что в каморке няни они остались одни, влюбленные начали целоваться. Целовались они и раньше. Вера через задний лаз бегала на свидание к Тимуру, и они до рассвета просиживали на скамейке, нашептывая друг другу в перерывах между поцелуями нежные признания. А там, в каморке няни, Вера вдруг почувствовала, что сейчас произойдет то таинственное, страшное и прекрасное, о чем она так много думала, мечтала и одновременно боялась.
Тимур расстегнул ей корсет и поцеловал грудь. Девушка затихла и поняла, что больше себе не принадлежит. Она не помнила, как оказалась раздетая. Тимур так нежно и ласково прикасался к ней, что страх отступил. Она гладила его жесткие темные волосы и млела от умиления. Потом ее сковали тяжесть и боль.
Вере очень хотелось крикнуть, но она знала, что за стеной соседи, которые не должны о них знать. Она до крови кусала губы и терпела. Но боль внезапно прошла и Вера почувствовала нежность. Такой огромной необъятной нежности она никогда еще не испытывала. Железные объятия Тимура вмиг стали легкими. Ей хотелось, чтобы возлюбленный сжал ее еще сильнее, чтобы он растворил ее тело в своем. Ее грудь рвалась к нему навстречу. Вера снова кусала губы, чтобы не закричать, но теперь она сдерживала крик страсти. Потом наступил покой и блаженство. Она лежала бы так вечно, чувствуя, как он ласкает ей живот и грудь, как смотрит на нее темными, полными восхищения глазами.
Стыд отступил, под восторженным взглядом Тимура ей было хорошо, потому что девичья откровенная красота делала мужчину ее рабом. Но неожиданно он вскочил.
Лицо его в секунду переменилось и стало тревожным.
— Скорей одевайся, — шепнул Тимур и стал натягивать на себя штаны, рубаху, бархатную куртку.
— Няня пришла? — предположила Вера, с трудом изгоняя из себя истому после их близости.
— Нет. Сюда едут чекисты, — бросил он и стал помогать ей с одеждой.
Его слова вернули девушку в реальный мир. Она так недавно пережила кошмар насилия, от которого ее чудом спас отец возлюбленного, что одно напоминание об этих страшных людях вызывало ужас. Тимур тихо приоткрыл окно, оглядел двор барака и выпрыгнул вниз. Вера склонилась на подоконник, и он принял ее на руки.
Молодой человек аккуратно прикрыл створки, и они, пригнувшись, побежали к дровяным сараям. Спрятавшись за дощатой стеной, Тимур приложил палец к губам и стал смотреть в щелку.
По переулку прогромыхал автомобиль и остановился у ворот. Затем хлопнули дверцы, и машина укатила. Во двор вошли трое. Двое в тельняшках, один в коже с маузером в руке. Им навстречу из барака выскочил дворник Прохор в штанах навыпуск и поддевке. Что-то шепнув на ухо мужику с маузером, он остался топтаться возле двери, а трое приехавших двинулись вокруг барака.
— Дворник, пес, о нас пронюхал. Сейчас они проверят снаружи, вломятся, а птички улетели, — усмехнулся Тимур.
— А как же Глаша? Она скоро вернется и попадет к ним в лапы, — испугалась за няню барышня.
— Сейчас ты ее предупредишь, — ответил он и полез за пазуху:
— Смотри мне в зрачки и, не отводя взгляда, говори. — Девушка заметила, как возлюбленный открыл кожаный мешочек и вынул сияющий гранями белый камень.
— На хрусталь не смотри. Смотри мне в глаза и говори.
— Что говорить? — не поняла Вера.
— Еще рано. Я скажу, когда будет нужно.
Девушка встретилась глазами с Тимуром. По ее спине поползли мурашки. Его темные зрачки расширились и заняли все радужные оболочки глаз. В их бездонной тьме замерцали два огонька. Это отражался огромный сияющий камень, который Тимур держал на ладонях.
— Говори: «Няня, не ходи домой», — прошептал он. Вера повторила и как бы услышала свой голос эхом. Ей казалось, что она беззвучно шевелит губами, а говорит кто-то другой.
— Еще раз скажи: «Няня, не ходи домой», — приказал Тимур.
Вера послушно выполнила приказ, но теперь не услышала эха, поэтому с отчаянием и мольбой крикнула:
— Няня, не ходи туда!
— Не кричи, нас обнаружат. — Тимур потряс ее за плечо, и его глаза стали обычными. — Нам пора, — еле слышно проговорил он, спрятал камень за пазуху и, дождавшись, когда все четверо скрылась в бараке, потянул Веру за собой.
Они бежали дворами. Молодой человек ловко перелезал заборы и подсаживал девушку. Она порвала о гвоздь платье и поцарапала ногу, но боли не ощутила.
Через два часа они пустырями выбрались из города и с тех пор находились в пути.
Спали урывками и двигались дальше.
— Куда мы идем? — спрашивала Вера.
— За границу, — отвечал Тимур.
Барышня Филлипова изучала в гимназии географию и знала, что Финляндия от Питера совсем близко, а они все шли и шли. Вера хотела понять, почему они идут так долго.
— Мы не можем спрятаться в Финляндии. Финны дружат с большевиками и нас выдадут, — объяснил Тимур, и больше она вопросов не задавала.
Вера открыла глаза. Она не заметила, как за воспоминаниями уснула. Солнце скрылось, на землю оседал холодный сырой туман. Вера поежилась и поднялась с травы. Сумерки сгущались, и вдали, в Ивангороде, зажигались огоньки.
Тимур зашагал по полю. Острые остатки сжатой соломы кололи девушке ноги, и она остановилась:
— Не могу здесь идти. Больно.
Тимур поднял Веру и усадил на плечи. Скоро он вынес ее к реке.
— Это Нарова, за ней Эстония. Нам туда, — произнес он, махнув в сторону другого берега, и вернул Веру на землю.
За светлой полосой воды в темной мгле мерцал одинокий огонек.
— Как же мы переберемся? Река широкая, а лодки нет, — вновь обретя почву под ногами, забеспокоилась Вера. — Садись и жди. — Тимур снял с себя бархатную куртку, постелил на влажную от тумана траву и усадил ее. Затем полез за пазуху и извлек кожаный мешочек с камнем и небольшой узелок. Развернув узелок, он расставил треугольником маленькие бронзовые фигурки и запалил веточку.
Розовое облако сначала накрыло фигурки, затем стало расплываться, и Вера увидела русого мужчину, сидящего за деревянным столом с двумя такими же русыми мальчишками и женщину с усталыми глазами, подающую сковородку со шкворчащим салом. Она даже унюхала аппетитный запах блюда и проглотила слюну. Мужчина уже поднял ложку, чтобы начать есть, но вдруг остановился и посмотрел на них.
— Как тебя зовут, рыбак? — спросил Тимур.
— Меня зовут Матти, но я сейчас ужинаю, и это не лучшее время для разговора, — ответил эстонец с сильным акцентом.
— Извини, Матти, но нам срочно нужна помощь. Ты получишь золотой червонец, если перевезешь нас на свой берег.
— А могу, курат, получить красноармейскую пулю, — безразличным тоном сообщил рыбак и поднялся.
Женщина что-то спросила его на своем языке и, получив ответ, уселась за стол рядом с сыновьями. Розовое облако постепенно рассеялось, и видение исчезло.
— Что это было? — испуганно прошептала Вера.
— Я поговорил с хозяином рыбацкого хутора. Сейчас он к нам приплывет.
— Ты колдун? — изумленно воскликнула она.
— Не кричи. По берегу могут патрулировать пограничные разъезды красноармейцев, — ответил возлюбленный и, сложив фигурки в узелок, убрал их обратно за пазуху. Туда же он спрятал и кожаный мешочек с камнем.
Минут через двадцать вдалеке послышался мерный всплеск весел. Еще через пять минут большая рыбацкая лодка зашуршала носом о песок.
— Пошли! — приказал Тимур и, подав Вере руку, повел ее к воде.
Эстонец подождал, когда они усядутся, затем молча отпихнулся веслом от прибрежного валуна.
Не успели они отплыть и десяти метров, как со стороны берега послышался конский топот и крики: «Стой!» Эстонец налег на весла. Тимур и Вера пытались разглядеть кричащих, но в сгустившейся темноте вырисовывались лишь контуры конников. Красноармейцы загнали коней по брюхо в реку, и темноту разорвали вспышки винтовочных выстрелов. Пули свистели рядом:
— Ложитесь, курат, на дно, — тихо потребовал Матти, продолжая невозмутимо грести.
— Сейчас они уберутся, — проговорил Тимур и не мигая посмотрел на берег.
Через мгновение там раздалось тревожное ржание коней и матерная ругань красноармейцев. Животные рвались от реки и сбрасывали седоков. Один плюхнулся в воду, другие, пытаясь удержаться, матерились и лупили коней кнутами. Лодка быстро миновала середину реки, и возня на .берегу стала стихать.
Вера никогда не слышала свиста пуль рядом со своей головкой, но совсем не испугалась. Она была так поражена чудесами Тимура, что все остальное ее мало трогало. Как ее друг смог договориться с человеком без телеграфа и телефона?
Она сама отчетливо видела этого светловолосого рыбака-эстонца с ежиком колючих усов на верхней губе. Эстонец в розовом облаке и их гребец, без сомнения, одно и то же лицо. Сознание Веры отказывалось принимать информацию из потустороннего мира, в котором ее любимый так вольготно себя чувствовал, и пребывало в смятении. Она покосилась на Тимура, но тот сидел как ни в чем не бывало и спокойно смотрел на стремительно приближавшийся к ним эстонский берег.
— Фролова, где твои барские выродки? — заорал начальник в кожанке. Он стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, покачивал в руке маузер.
Глафира быстро оглядела свое жилье. Все перевернуто вверх дном. Резной дубовый шкафчик открыт, и пожитки вывалены на пол, ящики комода выдвинуты, белье перерыто, слоники разбросаны по половику, и во всем этом бедламе, в углу на стуле сидит Прохор и поглядывает на нее со злорадной ехидцей.
«Вот кто пронюхал и донес», — поняла Глафира и вспомнила ухмылку дворника, но, не обнаружив в комнате Веру и Тимура, с облегчением вздохнула.
— Куда ты, Фролова, спрятала выродков? — уже тихо, но зловеще повторил начальник в кожанке и угрожающе шагнул к ней. Если бы Глафиру не держали двое, она бы упала. Ноги женщины от страха подкосились, но она нашла в себе силы твердо ответить:
— Я не знаю, мил человек, о ком ты говоришь…
— Не знаешь, сука? — прошипел он и со всей силы ударил Глафиру кулаком в голову. Перед глазами женщины поплыли круги, и все погрузилось во мрак.
— Положите ее на пол, пускай оклемается, — бросил чекист и отвернулся.
Глафиру опустили на домотканый половичок, изо рта у нее текла кровь.
— Вы, товарищ Козелков, кажется, ее того… — предположил седоусый в тельняшке.
— Ни хрена с ней не будет. Бабы народ живучий, — возразил начальник, но все же нагнулся и потрогал вену на ее шее Глафиры. — Ты только подумай, кажись, и впрямь померла, — с некоторой растерянностью констатировал он.
Глафире расстегнули ворот. Из кулька на золотой крестик тихо ссыпалась мука.
— Ишь, жратву для них добывала, тварь. Пролетарии голодают, а она барскую сволочь кормить надумала, — изрек усатый в тельняшке.
— Товарищ Прохор, — обратился начальник в кожанке к сидящему на стуле дворнику, — возьмите муку и что там у нее еще. Это вам будет за гражданскую бдительность.
Прохор соскочил со стула и ловко прихватил с убитой кулек с мукой и головку сахара. Затем с сожалением оглядел просыпавшуюся на грудь муку, но собирать не стал.
Начальник по-своему истолковал его взгляд:
— Золотой крестик не тронь. Золото нам еще пригодится.
Прохор подобострастно кивнул. Он понимал, что драгоценный металл поможет большевикам в их нелегком деле. Дворник Прохор являлся сознательным товарищем и делу мировой революции искренне сочувствовал.
* * *
Утром в понедельник Слава вышагивал по Гоголевскому бульвару, чувствуя себя женатым мужчиной. Воскресенье он провел с Леной, и сегодня утром ему подали кофе и яичницу с ветчиной, погладили выстиранную накануне рубашку и вручили пакет с бутербродами. Лена творила его уход деловито и просто, как заправская хозяйка со стажем. До этого бытовую заботу о нем держала в своих руках Вера Сергеевна. Но одно дело — мама, а совсем другое — любимая девушка.Это новое чувство наполняло молодого человека, и он глуповато улыбался. Но постепенно мысли о деле сняли блаженную улыбку с лица старшего лейтенанта, и в его выражении возникло нечто осмысленное.
Синицын ехал в библиотеку Петровки 38, чтобы ознакомиться со свежей книгой «Живая улыбка Святослава Стерна». Собеседование в обществе любителей мудреца требовало подготовки. Слава не мог в этой организации открываться. Как бы он выглядел, если бы пришел со своей милицейской корочкой и спросил: «Не вы ли убили писателя Каребина и его издательницу, прознав про роман, выдающий вашего небожителя как платного агента ОГПУ?»
Следователь решил поиграть в поклонника Стерна. Игра позволяла ему спокойно понаблюдать за послушниками, живущими не реальной жизнью, а учением своего кумира. Славу и раньше интересовал феномен сектантства. Откуда берутся люди, внезапно уходящие от житейских проблем в надуманный и абсурдный мир чужих догм? От внутренней пустоты и страха перед реалиями? Слава понимал, что в большинстве это слабые и ущербные представители общества. Но особое любопытство вызывали у него даже не сами сектанты, а их пастыри. Чем руководствовались эти божки? Жаждой славы и поклонения? Возможностью обобрать свою паству и жить за счет обманутых прихожан? Или ими двигал болезненный комплекс неполноценности, таким образом компенсированный? Слава допускал, что некоторые «учителя» могли и искренне верить в свою миссию. Но это уже смахивало на клинику. Так кто же они на самом деле? Маньяки или злодеи?
Все больше Синицын начинал склоняться к тому, что причина убийства писателя кроется в содержании его романа. Каребин писал свои исторические книги, используя документы. Не дискету ли с кремлевским завещанием Стерна, которую отыскал в квартире Гороховского переулка Саша Лебедев, пытался добыть убийца? А копии каких еще документов хранил писатель дома? Скорее всего, не только эту бумагу показали Каребину в архивах ФСБ. Недаром таинственный Иван Иванович намекнул, что их информация могла явиться причиной гибели беллетриста.
Если предположить, что Стерн был завербован и Каребин обладает копиями изобличающих Стерна документов, обвинить автора во лжи почитатели не смогут. Но как еще остановить выход скандальной книги? Взять в руки пистолет.
Глубоко задумавшись, Синицын миновал станцию метро «Кропоткинская», где намеревался спуститься под землю, зашагал по Воздвиженке. Но тут опомнился, остановился и одновременно боковым зрением заметил человека, который тоже резко притормозил. Слава оглянулся, пытаясь его разглядеть, но никого не увидел.
«Показалось», — решил он. Однако возвращаться к «Кропоткинской» не стал.
Суеверные привычки Лены Шмелевой понемногу им явно перенимались. Слава двинул к Садовому кольцу, но теперь стараясь следить, нет ли хвоста. У троллейбусной остановки постоял, пропустил 10-й и уселся на "Б".Никто за ним не увязался. До здания Управления он также хвоста не заметил и окончательно решил, что на Воздвиженке он ему померещился.
В библиотеке Управления сидел только один читатель. Пожилой майор, возможно, уже на пенсии, листал журнал «На посту» времен развитого социализма.
Слава заказал «Живую улыбку», чем вызвал удивленный взгляд синеокой библиотекарши, и уселся в ожидании у окна. Книгу Стерна ему принесли быстро.
Она выглядела так, словно только сегодня вышла из типографии, из чего напрашивался вывод, что милиционеры мудрецом не интересуются. Вступительную хвалебную статью перед авторским текстом написал Константин Самойлович Заварин.
На трех страницах он перечислил удивительные чудеса из жизни Стерна.
По его словам, Святослав Альфредович обладал чудесной способностью читать чужие мысли и передавать свои на расстоянии. Обладал способностью к гипнозу и всякого рода внушениям. Он якобы мог говорить со своими учениками, находящимися на другом конце света. «Врет», — подумал Синицын и перешел к основному тексту.
Читать было трудно. Банальные истины подавались мистиком с многозначительной откровенностью. А фраза, что свет улыбки изгонит мировой мрак, заставила самого Славу улыбнуться. «Неужели есть идиоты, которые верят, что им преподнесено откровение?» — подивился он. Пророчество, будто из космоса на землю прольются новые потоки и затеют борьбу добра со злом, тем более выглядело для человека со здравым смыслом полным бредом. Стерн без конца ссылался на каких-то мистических вестников, несущих ему тайные знаки. Слава быстро разобрался, что книга состоит из прописных истин, высказанных поучительным и загадочным стилем. Однако людям, желающим увидеть мудрость в обыкновенной банальности, этого не запретишь. Зубрил же миллиард китайцев цитатник вождя, в котором великий кормчий выдавал истины вроде тех, что «трудиться хорошо, а бездельничать дурно», и считали это величайшим откровением. А китайцы — народ с тысячелетней культурой… Слава вспомнил роман Каребина и подумал, сколько же денег понадобилось революционным затейникам, чтобы создать бога из этого кичливого индюка?
Через два часа молодой следователь осилил книжицу и решил, что достаточно подкован, чтобы пройти собеседование в «Обществе любителей Стерна». До трех оставалось время, и старший лейтенант заехал домой.
— Пусик, как хорошо, что ты пришел! — обрадовалась Вера Сергеевна. Без сына она скучала, хоть и понимала, что выросшему чаду с молодой женщиной интереснее.
— Куда же я от тебя денусь? — Слава обнял мать и заглянул ей в глаза. — Что за звонки, мам, тебя встревожили?
— Странные звонки, Пусик. Я снимаю трубку, спрашиваю: «Кто?» — а там молчат. Я сперва думала, что не соединяется, но потом мне показалось, будто в трубке дышат. Молчат и дышат.
— Мало ли дураков? — отмахнулся сын.
— Не знаю, но я забеспокоилась. Может, тебя хотят услышать, а со мной говорить не желают? — предположила Вера Сергеевна.
— Среди моих знакомых таких кретинов нет, — убежденно заявил Синицын.
— Ты прости, что я со своими глупостями тебя донимаю. Не может ли это быть связано с твоим самостоятельным расследованием? Что-то нехорошо у меня на душе.
Слава хотел рассмеяться, но вспомнил слова Ивана Ивановича на Кузнецком мосту: «Ты сам старайся быть поосторожнее», и веселиться не стал.
— Не выдумывай, мам, — успокоил он Веру Сергеевну. — Если тебе страшно, поезжай к тете Лиде на дачу. Я все равно пока поживу у Лены.
— И сегодня? — грустно поинтересовалась родительница.
— Нет, сегодня моя смена дежурит в Гороховском переулке. У нас там засада.
— Это опасно? — заволновалась она.
— Да брось, мам. Меня же страхуют. Никакой опасности нет, — заверил Слава и направился в душ.
Намывшись, побрившись и переодевшись, он с удовольствием пообедал — бутерброды Лены хороши, а маменькины харчи лучше — поцеловал Веру Сергеевну и вышел из дома.
До собеседования в «Обществе любителей Стерна» оставалось полтора часа, и Слава отправился в Гороховский. В квартире вдовы по времени должен был принять вахту стажер. На утро Тема получил приказ сидеть за компьютером, налаживая связь с отбывшей в Израиль Луизой Чехоненко, и Синицын желал выяснить результаты его интернетных стараний. После разговора с мамой старший лейтенант снова вспомнил о своем подозрении на Воздвиженке. Может, все же хвост был? Он решил еще раз проверить свое подозрение и, миновав родной квартал, заскочил в проходной двор. Тут он бегал с детства и знал каждый закоулок. Вбежав на второй этаж старенького особнячка, лестничное окно которого выходило во двор и давало возможность обозревать подворотню, Слава приник к стеклу и замер. Через минуту из арки появились два подростка. Один выглядел лет на пятнадцать. Второй казался постарше, возможно, из-за высокого роста. Мальчишки явно кого-то искали. Они заглядывали во все углы и даже забежали в подъезд дома напротив.
— Детский сад, это не по мою душу, — усмехнулся Синицын, но все же дождался, когда пареньки вернутся в переулок, и только после этого спустился вниз и проходным двором выбрался на улицу.
Тема Лапин был очень доволен приходом шефа. Ему удалось получить интернетный адрес Чихоненко. Как и предполагал Синицын, руководство радиостанции продолжало пользоваться услугами Луизы. Тема передал старшему лейтенанту распечатку ответа Луизы Чихоненко из Тель-Авива.
"Потеряла я свой документ при весьма странных обстоятельствах, — сообщала журналистка из Израиля. —Я брала интервью в Университете имени Стерна. Там в конференц-зале проходило собрание руководства университета по поводу намечавшегося в июле приезда в Россию внука Святослава Альфредовича. В перерыве я записала несколько человек и оставила в кресле сумочку. Выйдя на улицу, уже в машине обнаружила, что сумки нет, и вернулась. Сумочка лежала на прежнем месте.
Я взяла ее и, не рассматривая содержимого, отправилась на следующее интервью.
На фирме, куда я должна была попасть, потребовался документ для пропуска. Я полезла в сумочку и обнаружила, что служебного удостоверения там нет. Деньги, банковские и телефонные карточки лежали на месте. Исчезло только удостоверение.
Я до сих пор гадаю, как это могло случиться. Возможно, я сама потеряла его раньше, возможно, кто-то взял его из моей сумочки. Ни того, ни другого утверждать не могу. Если судьба моего документа прояснилась, буду очень благодарна получить об этом весточку. С уважением Луиза Чихоненко-Штейн".
Слава прочитал сообщение, молча посидел несколько минут и перечитал снова.
Кажется, полоса невезений с делом Каребина-Рачевской действительно дала трещину.
— Молодец, студент, — похвалил старший лейтенант стажера.
— Да, повезло. Она как раз сидела за своим компьютером, а время там на три часа раньше. Луиза, на мое счастье, работала всю ночь, — довольный похвалой, рассказывал Тема.
«Может, не ехать на собеседование в „Общество любителей“, а рвануть сразу в университет?» — подумал старший лейтенант. Но, поразмыслив, прикинул, что этот визит тоже принесет пользу. Не исключено, что все организации, использующие имя мистика, связаны между собой.
Однако обстоятельства не дали ему отправиться ни в общество, ни в университет. Позвонил Саша Лебедев и сказал, что из командировки вернулась подруга застреленного писателя редактор Ирина Старовцева и, узнав о гибели Каребина, желает срочно встретиться со следователем.
— Запиши ее мобильный телефон и договаривайся сам, — предложил капитан и продиктовал Синицыну номер. Слава позвонил.
— Я вывихнула в аэропорту ногу и сижу на даче. Если вы сможете, навестите меня. У меня есть что сообщить вам о моем погибшем друге. К сожалению, сама буду несколько дней не в состоянии отсюда выбраться, — услышал он и, старательно записав координаты дачи, пообещал сегодня же приехать.
Дача Старовцевой находилась в Пушкино, и Слава отправился на Ярославский вокзал. Взяв билет туда и обратно, он уселся на свободную боковую скамейку рядом с тамбуром, открыл кейс и принялся за чтение. Теперь Синицын уже не сомневался, что ключ к убийству надо искать в романе Каребина.
* * *
Вера очень устала и если бы Тимур не тянул ее за руку, она бы давно свалилась где-нибудь под деревом. Они шли третий день, стараясь не выходить из леса. Пожелтевшая травка под березами, осыпанная золотом павшей листвы, так и манила улечься на нее и подремать. Но Тимур не давал:— Держись, любимая, нам надо до заката добраться до границы.
— Больше не могу, у меня ноги болят, потому что туфли порвались и в голове шумит. Я есть хочу, — жаловалась Вера.
— Потерпи немного, завтра все у тебя будет. И еда, и новая обувь, — уговаривал ее Тимур и тащил вперед.
К вечеру они вышли на опушку и увидели крепость Ивангорода. — Мы уже близко, но до сумерек надо переждать, чтобы не попадаться на глаза. Теперь можешь поспать, — разрешил молодой человек.
Но Вера спать уже не хотела — она хотела есть. Тимур побродил вокруг и собрал немного грибов. Разводить костер он опасался, чтобы дым не привлек к ним внимания. А есть неприготовленные сыроежки Вера не могла. Она весь день питалась только брусникой, и от терпких ягод язык сильно щипало. Девушка улеглась на мягкий покров из травы и опавших листьев и в мечтах увидела столовую в своем бывшем особняке.
— Хочу рябчика в сметане или хотя бы кусок отварной телятины с хлебом и артишоками. — Барышня вспоминала, как няня заставляла ее есть ненавистный суп из стерлядки, и от воспоминаний глотнула слюну. «Почему я была такая дура?» — думала она, и слезы сами собой навертывались на глаза. Мысли о няне снова вызвали беспокойство.
— Тимур, ты уверен, что Глаша нас услышала?
— Конечно. Я ведь донес до нее твои слова. Меня Глафира могла бы и не послушаться, но твой голос она хорошо знает, — успокоил Веру Тимур.
— Ты думаешь, ее не поймают? — все равно продолжала допытываться она.
— Ее не будут ловить. Она же не буржуйка, по их мнению, а угнетенный пролетарий, — усмехнулся молодой человек. Он жевал сыроежку, и Вера, чтобы не видеть этого, отвернулась.
— Как ты узнал, что к нам нагрянут эти из ОГПУ? — спросила она и покраснела. Все произошло так неожиданно, что в ее голове путались мысли, вызывающие не только ужас, но и смущение.
Воспользовавшись тем, что в каморке няни они остались одни, влюбленные начали целоваться. Целовались они и раньше. Вера через задний лаз бегала на свидание к Тимуру, и они до рассвета просиживали на скамейке, нашептывая друг другу в перерывах между поцелуями нежные признания. А там, в каморке няни, Вера вдруг почувствовала, что сейчас произойдет то таинственное, страшное и прекрасное, о чем она так много думала, мечтала и одновременно боялась.
Тимур расстегнул ей корсет и поцеловал грудь. Девушка затихла и поняла, что больше себе не принадлежит. Она не помнила, как оказалась раздетая. Тимур так нежно и ласково прикасался к ней, что страх отступил. Она гладила его жесткие темные волосы и млела от умиления. Потом ее сковали тяжесть и боль.
Вере очень хотелось крикнуть, но она знала, что за стеной соседи, которые не должны о них знать. Она до крови кусала губы и терпела. Но боль внезапно прошла и Вера почувствовала нежность. Такой огромной необъятной нежности она никогда еще не испытывала. Железные объятия Тимура вмиг стали легкими. Ей хотелось, чтобы возлюбленный сжал ее еще сильнее, чтобы он растворил ее тело в своем. Ее грудь рвалась к нему навстречу. Вера снова кусала губы, чтобы не закричать, но теперь она сдерживала крик страсти. Потом наступил покой и блаженство. Она лежала бы так вечно, чувствуя, как он ласкает ей живот и грудь, как смотрит на нее темными, полными восхищения глазами.
Стыд отступил, под восторженным взглядом Тимура ей было хорошо, потому что девичья откровенная красота делала мужчину ее рабом. Но неожиданно он вскочил.
Лицо его в секунду переменилось и стало тревожным.
— Скорей одевайся, — шепнул Тимур и стал натягивать на себя штаны, рубаху, бархатную куртку.
— Няня пришла? — предположила Вера, с трудом изгоняя из себя истому после их близости.
— Нет. Сюда едут чекисты, — бросил он и стал помогать ей с одеждой.
Его слова вернули девушку в реальный мир. Она так недавно пережила кошмар насилия, от которого ее чудом спас отец возлюбленного, что одно напоминание об этих страшных людях вызывало ужас. Тимур тихо приоткрыл окно, оглядел двор барака и выпрыгнул вниз. Вера склонилась на подоконник, и он принял ее на руки.
Молодой человек аккуратно прикрыл створки, и они, пригнувшись, побежали к дровяным сараям. Спрятавшись за дощатой стеной, Тимур приложил палец к губам и стал смотреть в щелку.
По переулку прогромыхал автомобиль и остановился у ворот. Затем хлопнули дверцы, и машина укатила. Во двор вошли трое. Двое в тельняшках, один в коже с маузером в руке. Им навстречу из барака выскочил дворник Прохор в штанах навыпуск и поддевке. Что-то шепнув на ухо мужику с маузером, он остался топтаться возле двери, а трое приехавших двинулись вокруг барака.
— Дворник, пес, о нас пронюхал. Сейчас они проверят снаружи, вломятся, а птички улетели, — усмехнулся Тимур.
— А как же Глаша? Она скоро вернется и попадет к ним в лапы, — испугалась за няню барышня.
— Сейчас ты ее предупредишь, — ответил он и полез за пазуху:
— Смотри мне в зрачки и, не отводя взгляда, говори. — Девушка заметила, как возлюбленный открыл кожаный мешочек и вынул сияющий гранями белый камень.
— На хрусталь не смотри. Смотри мне в глаза и говори.
— Что говорить? — не поняла Вера.
— Еще рано. Я скажу, когда будет нужно.
Девушка встретилась глазами с Тимуром. По ее спине поползли мурашки. Его темные зрачки расширились и заняли все радужные оболочки глаз. В их бездонной тьме замерцали два огонька. Это отражался огромный сияющий камень, который Тимур держал на ладонях.
— Говори: «Няня, не ходи домой», — прошептал он. Вера повторила и как бы услышала свой голос эхом. Ей казалось, что она беззвучно шевелит губами, а говорит кто-то другой.
— Еще раз скажи: «Няня, не ходи домой», — приказал Тимур.
Вера послушно выполнила приказ, но теперь не услышала эха, поэтому с отчаянием и мольбой крикнула:
— Няня, не ходи туда!
— Не кричи, нас обнаружат. — Тимур потряс ее за плечо, и его глаза стали обычными. — Нам пора, — еле слышно проговорил он, спрятал камень за пазуху и, дождавшись, когда все четверо скрылась в бараке, потянул Веру за собой.
Они бежали дворами. Молодой человек ловко перелезал заборы и подсаживал девушку. Она порвала о гвоздь платье и поцарапала ногу, но боли не ощутила.
Через два часа они пустырями выбрались из города и с тех пор находились в пути.
Спали урывками и двигались дальше.
— Куда мы идем? — спрашивала Вера.
— За границу, — отвечал Тимур.
Барышня Филлипова изучала в гимназии географию и знала, что Финляндия от Питера совсем близко, а они все шли и шли. Вера хотела понять, почему они идут так долго.
— Мы не можем спрятаться в Финляндии. Финны дружат с большевиками и нас выдадут, — объяснил Тимур, и больше она вопросов не задавала.
* * *
— Просыпайся, надо идти.Вера открыла глаза. Она не заметила, как за воспоминаниями уснула. Солнце скрылось, на землю оседал холодный сырой туман. Вера поежилась и поднялась с травы. Сумерки сгущались, и вдали, в Ивангороде, зажигались огоньки.
Тимур зашагал по полю. Острые остатки сжатой соломы кололи девушке ноги, и она остановилась:
— Не могу здесь идти. Больно.
Тимур поднял Веру и усадил на плечи. Скоро он вынес ее к реке.
— Это Нарова, за ней Эстония. Нам туда, — произнес он, махнув в сторону другого берега, и вернул Веру на землю.
За светлой полосой воды в темной мгле мерцал одинокий огонек.
— Как же мы переберемся? Река широкая, а лодки нет, — вновь обретя почву под ногами, забеспокоилась Вера. — Садись и жди. — Тимур снял с себя бархатную куртку, постелил на влажную от тумана траву и усадил ее. Затем полез за пазуху и извлек кожаный мешочек с камнем и небольшой узелок. Развернув узелок, он расставил треугольником маленькие бронзовые фигурки и запалил веточку.
Розовое облако сначала накрыло фигурки, затем стало расплываться, и Вера увидела русого мужчину, сидящего за деревянным столом с двумя такими же русыми мальчишками и женщину с усталыми глазами, подающую сковородку со шкворчащим салом. Она даже унюхала аппетитный запах блюда и проглотила слюну. Мужчина уже поднял ложку, чтобы начать есть, но вдруг остановился и посмотрел на них.
— Как тебя зовут, рыбак? — спросил Тимур.
— Меня зовут Матти, но я сейчас ужинаю, и это не лучшее время для разговора, — ответил эстонец с сильным акцентом.
— Извини, Матти, но нам срочно нужна помощь. Ты получишь золотой червонец, если перевезешь нас на свой берег.
— А могу, курат, получить красноармейскую пулю, — безразличным тоном сообщил рыбак и поднялся.
Женщина что-то спросила его на своем языке и, получив ответ, уселась за стол рядом с сыновьями. Розовое облако постепенно рассеялось, и видение исчезло.
— Что это было? — испуганно прошептала Вера.
— Я поговорил с хозяином рыбацкого хутора. Сейчас он к нам приплывет.
— Ты колдун? — изумленно воскликнула она.
— Не кричи. По берегу могут патрулировать пограничные разъезды красноармейцев, — ответил возлюбленный и, сложив фигурки в узелок, убрал их обратно за пазуху. Туда же он спрятал и кожаный мешочек с камнем.
Минут через двадцать вдалеке послышался мерный всплеск весел. Еще через пять минут большая рыбацкая лодка зашуршала носом о песок.
— Пошли! — приказал Тимур и, подав Вере руку, повел ее к воде.
Эстонец подождал, когда они усядутся, затем молча отпихнулся веслом от прибрежного валуна.
Не успели они отплыть и десяти метров, как со стороны берега послышался конский топот и крики: «Стой!» Эстонец налег на весла. Тимур и Вера пытались разглядеть кричащих, но в сгустившейся темноте вырисовывались лишь контуры конников. Красноармейцы загнали коней по брюхо в реку, и темноту разорвали вспышки винтовочных выстрелов. Пули свистели рядом:
— Ложитесь, курат, на дно, — тихо потребовал Матти, продолжая невозмутимо грести.
— Сейчас они уберутся, — проговорил Тимур и не мигая посмотрел на берег.
Через мгновение там раздалось тревожное ржание коней и матерная ругань красноармейцев. Животные рвались от реки и сбрасывали седоков. Один плюхнулся в воду, другие, пытаясь удержаться, матерились и лупили коней кнутами. Лодка быстро миновала середину реки, и возня на .берегу стала стихать.
Вера никогда не слышала свиста пуль рядом со своей головкой, но совсем не испугалась. Она была так поражена чудесами Тимура, что все остальное ее мало трогало. Как ее друг смог договориться с человеком без телеграфа и телефона?
Она сама отчетливо видела этого светловолосого рыбака-эстонца с ежиком колючих усов на верхней губе. Эстонец в розовом облаке и их гребец, без сомнения, одно и то же лицо. Сознание Веры отказывалось принимать информацию из потустороннего мира, в котором ее любимый так вольготно себя чувствовал, и пребывало в смятении. Она покосилась на Тимура, но тот сидел как ни в чем не бывало и спокойно смотрел на стремительно приближавшийся к ним эстонский берег.