— А вы хотели бы видеть у трапа всех жителей страны плюс королевскую чету?
— съязвила Алиса Николасвна.
— Да, и чету тоже, — на полном серьезе подтвердил Святослав Альфредович. — Пойми, дело не в моих амбициях. Чтобы простые смертные внимали Учению, они должны видеть интерес и почтение ко мне со стороны сильных мира сего. Так устроен человек. Ему нужна реакция его кумиров.
Алиса Николасвна покачала головой и уселась перед зеркалом.
— Ты, мой друг, как всегда прав. Но наберись терпения. И так за три месяца о тебе узнал весь мир, — попыталась она успокоить супруга.
Стерн хотел что-то ответить, но в этот момент к ним постучали.
— Кто там? — недовольно спросил он.
Вместо ответа дверь тихо открылась, и в нее осторожно проник человек в долгополом пальто, шляпе и с чемоданом в руке.
— Кто вы и что вам нужно? — Святослав Альфредович в негодовании вскочил с кресла.
— Не надо волноваться. Вы меня знаете, — тихо ответил посетитель.
Стерн пригляделся. Зрительная память у него была профессиональная, и вошедшего он узнал. Перед ним стоял Вацлав Боровский. Святослав Альфредович пришел в ярость. Однажды он уже выставил этого типа за дверь. Но теперь, пользуясь золотом Кремля, показать Вацлаву на порог права не имел.
— Что вам угодно, господин Боровский? Мы отдыхаем и сейчас принять вас не можем.
— Во-первых, не господин, а товарищ. Во-вторых, я отниму у вас всего две минуты. — Боровский огляделся и перешел на шепот:
— Слушайте меня внимательно.
В этом чемодане вещи и парик. Сейчас вы быстро переоденетесь, выйдите из отеля и пешком, тут недалеко, проследуете в наше посольство. В парадную дверь не входите. Обойдите здание вокруг и зайдите в него с переулка. Там есть служебный вход. Постарайтесь не тянуть за собой хвоста. Королевская контрразведка вполне может вами интересоваться.
— У меня открытие выставки, неприлично опаздывать, — растерялся Стерн.
Алиса Николасвна встала от туалетного столика и подошла к мужу:
— Милый, до открытия выставки еще полтора часа, господин, то есть товарищ Боровский сказал, что посольство недалеко. Ты прекрасно все успеешь.
— Не выходя из Гамластана, это райончик в самом центре, где мы сейчас и находимся, пересечете Королевскую улицу, она упирается в железнодорожный вокзал, за Королевским дворцом свернете направо, через пять минут увидите красный флаг, и вы у цели. Вот вам на всякий случай план. По нему вы доберетесь до места, ни к кому не обращаясь с вопросами, — Боровский протянул Стерну листок и покинул номер так же осторожно, как и вошел в него.
Святослав Альфредович нерешительно взял чемодан и взглянул на жену. Алиса Николасвна ободряюще кивнула. В чемодане оказалась спецовка рабочего водопроводной компании, башмаки, подбитые гвоздями, трос для прочистки труб и темный парик. Стерн двумя пальцами брезгливо извлек одежду и повертел ее перед супругой.
— Тебе помочь, мой друг, или сам справишься? — улыбнулась Алиса Николасвна.
— Почему я должен маскироваться, словно террорист какой-то? — проворчал Стерн, облачаясь в спецовку и обувая грубые башмаки. В этом костюме и парике признать его превосходительство, бывшего статского советника Святослава Альфредовича Стерна было невозможно.
Алиса Николасвна выразила восхищение:
— Встретив такого субъекта на улице, никогда в нем тебя не признала бы.
— Дай Бог, — проворчал мистик и направился к двери.
— Мой друг, ты забыл инструмент, — напомнила мадам Стерн.
Святослав Альфредович вернулся, с омерзением взял в правую руку свернутый трос и вышел из номера. Ковровые дорожки, золоченая бронза перил и мрамор лестниц в новом обличий воспринимались совсем не так. Стерну было неловко топтать грубыми башмаками ковры и сияющий лак паркета. Походка его изменилась.
От уверенной поступи наставника человечества не осталось и следа. Стерну сделалось страшно. Казалось, что сейчас его обязательно узнают и арестуют. Но на работника водопроводной компании никто и не думал обращать внимание. Наоборот, его сторонились. Шикарный господин с дамой и двумя разодетыми малышками, шедший навстречу, остановил все семейство и пропустил «работягу». Святославу Альфредовичу так дорогу никогда не уступали. Господин, видимо, испугался, что дети могут замарать об него свои яркие костюмчики.
Лестницы и вестибюли отеля «Адмирал Нельсон» показались конспиратору бесконечными. Очутившись на улице, он с облегчением вздохнул. Сверяя свой путь с планом, выданным ему Воровским, Стерн через пятнадцать минут добрался до служебного входа посольства Советской России. Как только он шагнул на ступеньку, дверь перед ним раскрылась и крепкий молодой человек взял его за локоть.
— Я вас провожу, — сказал он и повел Стерна по длинному темному коридору.
Они несколько раз сворачивали, спускались по лестнице, вновь поднимались, пока не дошли до внушительных дубовых дверей. Проводник открыл одну створку и слегка подтолкнул посетителя. Святослав Альфредович оказался в сумрачном помещении с двумя окошками, смахивающими на бойницы, и сводчатый потолком. Темный овальный стол с готическими стульями и такой же темный шкаф составляли его меблировку.
За столом сидели двое мужчин. Их лиц Стерн разглядеть не мог.
— Приятно видеть товарища Стерна в костюме пролетариата, — усмехнулся тот, что сидел ближе.
— Присаживайтесь, Святослав Альфредович. В ногах правды нет, — добавил второй, и его голос Стерн узнал:
— Это вы, Серафим Маркович?
— Я собственной персоной. А рядом со мной Яков Михайлович Блюмкин.
Человек, начавший мировую войну. Это он выбил из Совнаркома деньги на все, что вы теперь имеете, — ответил Шульц.
Блюмкин не вставая протянул Стерну волосатую руку.
— Прочитал вашу книжицу. Бред. Но если вложить в этот бред десяток миллионов американских долларов, он превратится в новую религию.
Стерн обиженно засопел.
— Не обращайте внимания. Яков Михайлович резковат, но человеку, застрелившему Мирбаха, это можно простить. Способности Блюмкина вы еще будете иметь возможность оценить, — постарался смягчить слова коллеги Шульц.
— Хватит разводить антимонии, давайте к делу. Ведь Гуру торопится, — прервал Блюмкин Шульца и повернулся к Святославу Альфредовичу:
— Мы истратили на тебя, Стерн, кучу денег, и предстоит истратить еще больше. Пока юридически наши отношения никак не закреплены. Тебе придется подписать нужные бумаги и дать нам расписки. Как юристу по образованию, тебе это должно быть понятно. Ты теперь агент ОГПУ по кличке Гуру.
— Простите, но так мы не договаривались. — Святослав Альфредович покраснел, и голос его задрожал.
— Не нравится слово «агент»? — усмехнулся Блюмкин. — Я привык называть вещи своими именами. Ты агент, и мы вкладываем в тебя большие деньги. Об этом кроме нас троих — Феликса Эдмундовича, Ленина и Троцкого — никто не знает и знать не должен. Так что перед обществом ты великий учитель и, как говаривали в Одессе, чист, словно моча младенца. А нам за деньги, политые кровью рабочих и крестьян, придется отчитаться.
Шульц при этих словах Блюмкина улыбки сдержать не смог.
О происхождении средств на кампанию Стерна-Гуру он хорошо знал. Они поступали из подвалов Лубянки и были политы совсем не пролетарской кровью.
— Господин Шульц при нашей первой встрече не говорил, что я должен стать… — Стерн замолчал, подбирая слово. — Господин Шульц не говорил, что я должен стать… филером.
— Во-первых, не господин, а товарищ. А во-вторых, на филера ты не тянешь.
Это профессия требует незаметности и скромности. А тебя видно за километр, и тщеславие у тебя, как у индюка. Ты же хочешь, чтобы тебе лизали пятки? Мы не против, будут лизать, но за денежки нашей конторы. А раз так, изволь оформить отношения с нами по протоколу.
— Зачем ты, Яша, так откровенно? поморщился Шульц. — Товарищ Стерн человек неглупый, сам поймет. Не надо его обижать. Нам вместе работать.
— Если в ОГПУ хотят обидеть, то ставят к стенке, а не тратят миллионы долларов на популярность данной персоны. — Блюмкин помолчал и, зыркнув на Стерна исподлобья, зловеще добавил:
— Яхты в море иногда тоже тонут.
— Не вижу особой популярности. В порту Стокгольма меня встречала жалкая кучка, — глядя на свои рабочие башмаки, обиженно проговорил Стерн. Он сделал вид, что на угрозу Блюмкина не обратил внимания.
— Да, мы тоже недовольны. Тут ты, Гуру, прав. Недоработочка. Обещаю в Данцинге встречу посолиднее. Ну а теперь вот тебе ручка, а вот бумаги. — И Блюмкин раскрыл перед Святославом Альфредовичем папку с тисненой звездой на кожаной обложке и подвинул перо с чернильницей. — Подписал? Молодец. Еще вот здесь в дубликате. — Блюмкин взял у Стерна подписанные листки спрятал их в папку, аккуратно убрал папку в сейф, запер его и торжественно остановился посередине комнаты. — Тебе, Гуру, выпала большая честь. Партия хочет поставить тебя царем Тибета. Европа — это подготовительный вояж. В Америке начнутся главные дела. Ты поведешь на Тибет экспедицию как американский подданный.
Стерн побледнел. Он мечтал, став владыкой, горной страны, сделать товарищам большевикам ручкой. А оказался всего лишь их подсадной уткой.
— Что испугались, товарищ Стерн? — Шульц по-своему истолковал реакцию вновь испеченного агента. — Вы же хотели видеть человечество у своих ног.
Будете смотреть на всех нас с высоты самой большой горы.
— Нет, нет, ничего… Все в порядке, — нервно заверил Святослав Альфредович. Он помнил слова Блюмкина, что яхты тоже тонут, и теперь до конца понял их значение. Обратного пути у мистика не было.
— Хвоста за собой не заметили? — спросил Шульц, перед тем как пожать Стерну руку на прощание.
Святослав Альфредович все еще находился под впечатлением от услышанного и с трудом заставил себя вникнуть в вопрос Серафима Марковича.
— Если честно, господа, то забыл проследить.
— Напрасно. Пора относиться к поручениям Центра серьезно. Нас, Гуру, ждут великие дела, и негоже обосраться на мелочах… — изрек Блюмкин, развалившись на стуле. — А от господ пора отвыкать, мы, Гуру, тут все товарищи. А господа или лежат в сырой земле, или с протянутой рукой в эмиграции.
На обратном пути в отель Стерн несколько раз оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Однако на углу перед Королевской улицей он на всякий случай шмыгнул в лавку с тканями и стал смотреть в окно. Никто за ним не следил. Святослав Альфредович облегченно вздохнул, вышел из лавки и столкнулся нос к нос у со своим водителем Шамилем. Стерн отвернулся и почти бегом понесся к отелю. Поднимаясь по лестнице, он гадал, узнал его шофер в рабочей спецовке или нет. И только потом, уже в номере, пришла мысль, от которой Стерну стало жарко: уж не Шамиль ли следил за ним всю дорогу до посольства и обратно? Шульц не раз интересовался у Стерна, не заметил ли тот чего в своем окружении. Не появился ли рядом кто-нибудь подозрительный? Стерн о Шамиле умолчал. Наличие камня, символа власти над горной страной, мистик от своего благодетеля утаил.
Он надеялся, получив трон, отказаться от услуг красных, и вновь обрести независимость. Но теперь это теряло всяческий смысл и сейчас агент Гуру подумал, что все же стоит рассказать о Шамиле Шульцу. «Неплохо бы при помощи горбуна завладеть и вторым камнем. Раз они теперь сами ведут эту игру, пускай работают», — решил он. О том, что второй камень у Шамиля, Стерн ни минуты не сомневался. Но как связаться с Шульцем, не знал. Горбун всегда появлялся без предупреждения и искать себя не велел.
— Встреча с «родиной» прошла успешно? поинтересовалась Алиса Николасвна, подавая мужу халат.
— Необычайно успешно. Ты теперь жена будущего Царя Тибета и теперешнего агента ОГПУ по кличке Гуру, — буркнул Стерн и направился в ванную.
— Чииз, — отозвалась супруга.
— При чем тут «чииз»? — разозлился Стерн. — Из меня делают клоуна.
— При слове «чииз» надо улыбнуться. Ведь это ты придумал, — напомнила Алиса Николасвна и добавила:
— Ты имеешь право для своей высокой цели использовать всех. Они же тебя использовать не сумеют. Слишком мелки. Поэтому клоуном ты не станешь Не тревожься и живи с «улыбкой».
Святослав Альфредович вошел в ванную и со стуком захлопнул за собой дверь.
Мотив убийств писателя и издательницы был прост как ясный день. Отец чекиста, разрекламированный в семье и широком кругу знакомых как герой, в книге разоблачен и показан примитивным палачом, застреленным своими же бойцами. Этого Семен Гурьевич пережить не мог. Остается неясным, как к нему попал роман, но и эта загадка решалась. Каребин, по словам главной редакторши, обещал ознакомить Рачевскую со своим трудом и принес ей часть написанной книги. Охранник вполне мог обнаружить распечатку на столе директрисы и, пролистав первые страницы, наткнуться на фамилию Деев. Слава спрятал распечатку в портфель и покинул вагон. Почему он вышел именно здесь, Синицын не думал. Он и название станции не увидел, но уверенным шагом направился к эскалатору. Выбравшись из метро, молодой человек быстро зашагал по широкому проспекту, свернул в переулок, вошел в подъезд четырехэтажного кирпичного дома и, легко взбежав на второй этаж, позвонил в дверь. Дверь открылась, и он смело переступил порог, миновал прихожую и, толкнув стеклянную дверь, оказался в кабинете. Его не удивило, что в кабинете никого не было, что на письменном столе поблескивал старинный глобус на бронзовой подставке, а на полках, между книг расположились самые невероятные экзотические предметы вроде рогатого черепа яка. Слава удобно расселся в низком бархатном кресле, покрытом шкурой барса, и задремал.
— Вот мы и встретились, — услышал он голос, вздрогнул от неожиданности и обнаружил за письменным столом напротив себя седого мужчину со странным остановившимся взглядом темных глубоких глаз. Эти глаза смотрели на Синицына и словно не видели его совсем, или наоборот, видели насквозь. А еще он заметил перед собой пиалу с дымящимся напитком, распространяющим вокруг терпкий запах незнакомого растения.
Мужчина тоже имел перед собой пиалу и иногда потягивал из нее, наклоняясь к сосуду, как зверь.
— Попробуй, это не яд, — улыбнулся хозяин кабинета.
Слава кивнул и пригубил зелье. Напиток оказался травяным чаем с очень своеобразным терпким вкусом. Сделав два глотка, молодой человек ощутил необычайный прилив сил, легкость и покой на сердце.
— Хорошо? — улыбнулся седой хозяин.
— Очень хорошо, — улыбнулся Слава в ответ. Некоторое время они сидели молча, попивая чай и ласково поглядывая друг на друга. Славе казалось, что в этом кресле он уже отдыхал много раз, что они с хозяином давние знакомые, и странный глобус, где материки выглядели совсем не так, как на современной карте, и череп горного быка с рогами он прекрасно помнит. Прошло несколько минут; седой мужчина не торопясь отодвинул локтем чашку, затем не глядя так же локтем выдвинул ящик из своего стола и достал шкатулку. Слава со спокойным интересом наблюдал, как шкатулка сама открылась и из нее на стол выпали сверкающие осколки, которые странным образом соединились, и перед Синицыным засверкал удивительной чистоты белый камень.
— Ты Сабсан, я тебя знаю. Это ты забрал разбитый камень у Ирины Старовцевой. Твое имя как у героя романа Каребина. Там тоже есть Сабсан, — догадался Слава.
— Я его внук. Отец дал мне имя деда, — тихо отозвался седой.
— Зачем ты помогал мне, Сабсан? — Слава наконец имел возможность получить ответы на все свои вопросы из первых рук.
— Абакин причинил мне зло, и я должен был наказать его. И не только за себя, а за те молодые души, которые он губит. Это я поведал Каребину историю деда, отца и проклятого Стерна.
— Значит, ты знаешь конец романа? — обрадовался Слава.
— Знаю? Это моя жизнь. — Сабсан взял локтями глиняный чайник, наполнил обе пиалы и выдвинул между ними на стол глиняный подсвечник с толстой восковой свечкой. Слава наблюдал, как его хозяин уставился невидящим взглядом на конец свечи и фитилек вспыхнул. Но Синицына это вовсе не удивило.
— Расскажи, что было дальше? попросил Слава.
— Моя история невеселая. Отец нашел меня в приюте ГУЛАГа. Мама при родах умерла. Отец, вернувшись в Эстонию, ее в живых уже не застал. Я свою маму никогда не видел. Наверное, наши Боги так решили, потому что все женщины нашего рода умирают, дав жизнь ребенку.
— Твою маму звали Верой?
— Конечно. Каребин не менял имен. Я разрешил ему это.
— А как ты оказался в ГУЛАГе?
— Меня годовалым малюткой выкрал с эстонского хутора Шульц. Они хотели на меня как на приманку выманить отца, и им это удалось. Они ненавидели папу, потому что он не допустил Стерна на тибетский престол. Тот вошел с вооруженным отрядом в Лхассу и, собрав совет лам, выложил перед ними два царских камня.
Ламы взяли их в руки и рассмеялись. Оба камня оставались холодными. И хоть они как две капли воды походили на настоящие, на деле это были фальшивки. Стерн на яхте подпоил отца снотворным и выкрал их. Но отец специально для этого и заказал копии. Ламы с позором изгнали Стерна из Лхассы, а большевистский отряд, который он привел под видом экспедиции, разбил английский десант. Так ничем и закончился этот красный поход на Тибет.
— А за что ты ненавидишь Абакина? Убил Каребина и Рачевскую совсем другой человек.
— Это уже новая история. Когда отца арестовали, Сталин казнил всех тех чекистов, которые затеяли игру со Стерном. В подземном коридоре Лубянки папа встретил Глеба Бокия. Оба они были телепаты, и Бокий узнал сына человека, который предсказал ему страшный конец. Бокия на другой день расстреляли. Стерну Ежов, по указке Сталина, приказал вернуться. Но Стерн тоже был телепатом и знал, что его ждет в Москве. Он испугался, успел купить себе имение на склонах Гималаев и трясся там каждый день за свою жизнь. Стерн подписал в завещании все свое имущество Сталину. Но он остался без американских небоскребов и всего капитала, еще не успев умереть. Все его движимое и недвижимое состояние приобреталось на подставных лиц, а это были агенты ОГПУ-НКВД. У Стерна все отняли, но он думал, что сможет уцелеть, как Троцкий в Мексике. До Троцкого рука Сталина дотянулась, и через неделю после удара ледоруба к престарелому Стерну пришел эмиссар Берия.
— Ты будешь жить, если под крышей твоих мно гочисленных фондов и обществ развернется агентура Лубянки, — сказал он.
У Гуру не было выбора. Он согласился и умер своей смертью. Сам Стерн ЧК был больше не нужен, им хватило его имени, которое они за свои кровавые деньги сами и создали. Но при этом даже дети Стерна боялись посещать Россию. Юлик и Ваня не верили, что их не тронут, и только внук недавно явился.
— Ты не ответил на мой вопрос. Убил писателя и его издательницу Деев. За что ты ненавидишь Абакина?
— Деев оказался случайным убийцей. Рассказывая сюжет Каребину, я не мог предвидеть, что охранником его издательницы работает бывший палач отца. Тимур Сабсанович своей волей уничтожил эту мразь. Семен Деев испугался, что правду о родителе прочтут сотни тысяч людей, и взялся за оружие. Его можно понять, он защищал честь семьи. Абакин же испугался за свой карман. Как и все руководители сект Стерна, он понимает, что правда о Святославе Альфредовиче станет концом сытой и приятной жизни. В Университете Стерна про меня узнали, когда Каребин только принес заявку на роман в издательстве. У них везде свои люди. За мной началась охота. Папа оставил мне один настоящий царский камень. Второй был у Стерна. Чтобы никто не мог претендовать на престол Тибета, отец загипнотизировал Гуру, тот и выбросил свой камень в море.
Мальчишки Абакина пробрались в мой дом, все перевернули, сперли множество бесценных документов и в том числе камень. Для меня этот камень — святая память. Догадываясь об этом, Абакин положил камень в коробку со взрывчаткой и под видом посылки поставил мне под дверь. Я чувствовал опасность, но из коробки струился жар камня, я распечатал ее, и механизм сработал. Мне оторвало обе кисти рук, и я лишился зрения. Но Абакин не знает, что часть коробки, где его рукой написано мое имя, сохранилась. Ты получишь ее в качестве вещественного доказательства, и ему не отпереться.
Слава поднялся, вышел из кабинета и заглянул в маленькую гостиную. На круглом столе, покрытом атласной скатертью с восточными узорами по краям, лежала обгорелая коробка. На куске рваного обуглившегося картона отчетливо проступала надпись, начертанная синим фломастером: «Сабсану Тимуровичу Карамжанову». Слава взял кусок обгорелого картона, убрал в свой кейс и уже хотел направиться к выходу, как его остановила маленькая фотография на стене.
Синицын вгляделся в лицо молодой женщины, и ему показалось, что это лицо имеет сильное сходство с его матерью.
— Кто это? — спросил Слава.
— Просто женщина, ответил Сабсан и посмотрел сквозь него своими глубокими невидящими глазами.
Синицын кивнул и вышел из квартиры. Уже сидя в метро, он понял, что не знает, откуда и куда едет. Но в репродуктор объявили его станцию, и молодой человек вышел.
— Почему так поздно?! — воскликнула Вера Сергеевна, открывая сыну дверь.
— А сколько сейчас времени?
— Пусик, с тобой все в порядке? Сейчас первый час ночи. Лена ждала, ждала и уснула. Ты уж ее не буди. Вы завтра в десять идете в загс подавать заявление.
— Первый час? — изумился Слава.
— Конечно, Пусик, уже ночь. Ты хотя бы позвонил…
— А какой сегодня день?
— Что с тобой, Пусик? После полуночи уже четверг.
Слава прошествовал на кухню, уселся за стол и поглядел на часы. Мать его не обманывала, стрелки показывали двадцать минут первого.
— Мы тебя ждали ужинать. Хотели отметить звание. Лена столько всего наготовила, а тебя нет…
— Мама… — И Синицын пристально поглядел Вере Сергеевне в глаза. — Тебе ничего не говорит имя Сабсан Карамжанов?
Женщина вздрогнула, руки у нее задрожали и она убежала из кухни. Слава последовал за матерью и застал ее сидящей возле постели. Вера Сергеевна плакала.
— Мам, в чем дело? Ты знала этого человека?
— Он мог быть твоим отцом.
— Почему ты мне никогда о нем не говорила? — спросил Слава.
— Сыночек, я не хотела. Это был очень добрый и очень благородный человек.
Я полюбила его и чувствовала, что и он меня очень любит. Мы полгода встречались, и я уже надеялась, что Сабсан сделает мне предложение. Но вместо этого он явился с огромным букетом роз и предупредил, что я его больше не увижу. Он тогда очень страшные слова произнес. Я их и сейчас помню. Он сказал, что все женщины в его династии умирают после первых родов. «Я твоей смерти не хочу. Поэтому ухожу навсегда». А через год я познакомилась с твоим папой. Мы поженились, а остальное ты знаешь…. Твой папа погиб в тот же день, когда ты родился.
Вместо эпилога
— съязвила Алиса Николасвна.
— Да, и чету тоже, — на полном серьезе подтвердил Святослав Альфредович. — Пойми, дело не в моих амбициях. Чтобы простые смертные внимали Учению, они должны видеть интерес и почтение ко мне со стороны сильных мира сего. Так устроен человек. Ему нужна реакция его кумиров.
Алиса Николасвна покачала головой и уселась перед зеркалом.
— Ты, мой друг, как всегда прав. Но наберись терпения. И так за три месяца о тебе узнал весь мир, — попыталась она успокоить супруга.
Стерн хотел что-то ответить, но в этот момент к ним постучали.
— Кто там? — недовольно спросил он.
Вместо ответа дверь тихо открылась, и в нее осторожно проник человек в долгополом пальто, шляпе и с чемоданом в руке.
— Кто вы и что вам нужно? — Святослав Альфредович в негодовании вскочил с кресла.
— Не надо волноваться. Вы меня знаете, — тихо ответил посетитель.
Стерн пригляделся. Зрительная память у него была профессиональная, и вошедшего он узнал. Перед ним стоял Вацлав Боровский. Святослав Альфредович пришел в ярость. Однажды он уже выставил этого типа за дверь. Но теперь, пользуясь золотом Кремля, показать Вацлаву на порог права не имел.
— Что вам угодно, господин Боровский? Мы отдыхаем и сейчас принять вас не можем.
— Во-первых, не господин, а товарищ. Во-вторых, я отниму у вас всего две минуты. — Боровский огляделся и перешел на шепот:
— Слушайте меня внимательно.
В этом чемодане вещи и парик. Сейчас вы быстро переоденетесь, выйдите из отеля и пешком, тут недалеко, проследуете в наше посольство. В парадную дверь не входите. Обойдите здание вокруг и зайдите в него с переулка. Там есть служебный вход. Постарайтесь не тянуть за собой хвоста. Королевская контрразведка вполне может вами интересоваться.
— У меня открытие выставки, неприлично опаздывать, — растерялся Стерн.
Алиса Николасвна встала от туалетного столика и подошла к мужу:
— Милый, до открытия выставки еще полтора часа, господин, то есть товарищ Боровский сказал, что посольство недалеко. Ты прекрасно все успеешь.
— Не выходя из Гамластана, это райончик в самом центре, где мы сейчас и находимся, пересечете Королевскую улицу, она упирается в железнодорожный вокзал, за Королевским дворцом свернете направо, через пять минут увидите красный флаг, и вы у цели. Вот вам на всякий случай план. По нему вы доберетесь до места, ни к кому не обращаясь с вопросами, — Боровский протянул Стерну листок и покинул номер так же осторожно, как и вошел в него.
Святослав Альфредович нерешительно взял чемодан и взглянул на жену. Алиса Николасвна ободряюще кивнула. В чемодане оказалась спецовка рабочего водопроводной компании, башмаки, подбитые гвоздями, трос для прочистки труб и темный парик. Стерн двумя пальцами брезгливо извлек одежду и повертел ее перед супругой.
— Тебе помочь, мой друг, или сам справишься? — улыбнулась Алиса Николасвна.
— Почему я должен маскироваться, словно террорист какой-то? — проворчал Стерн, облачаясь в спецовку и обувая грубые башмаки. В этом костюме и парике признать его превосходительство, бывшего статского советника Святослава Альфредовича Стерна было невозможно.
Алиса Николасвна выразила восхищение:
— Встретив такого субъекта на улице, никогда в нем тебя не признала бы.
— Дай Бог, — проворчал мистик и направился к двери.
— Мой друг, ты забыл инструмент, — напомнила мадам Стерн.
Святослав Альфредович вернулся, с омерзением взял в правую руку свернутый трос и вышел из номера. Ковровые дорожки, золоченая бронза перил и мрамор лестниц в новом обличий воспринимались совсем не так. Стерну было неловко топтать грубыми башмаками ковры и сияющий лак паркета. Походка его изменилась.
От уверенной поступи наставника человечества не осталось и следа. Стерну сделалось страшно. Казалось, что сейчас его обязательно узнают и арестуют. Но на работника водопроводной компании никто и не думал обращать внимание. Наоборот, его сторонились. Шикарный господин с дамой и двумя разодетыми малышками, шедший навстречу, остановил все семейство и пропустил «работягу». Святославу Альфредовичу так дорогу никогда не уступали. Господин, видимо, испугался, что дети могут замарать об него свои яркие костюмчики.
Лестницы и вестибюли отеля «Адмирал Нельсон» показались конспиратору бесконечными. Очутившись на улице, он с облегчением вздохнул. Сверяя свой путь с планом, выданным ему Воровским, Стерн через пятнадцать минут добрался до служебного входа посольства Советской России. Как только он шагнул на ступеньку, дверь перед ним раскрылась и крепкий молодой человек взял его за локоть.
— Я вас провожу, — сказал он и повел Стерна по длинному темному коридору.
Они несколько раз сворачивали, спускались по лестнице, вновь поднимались, пока не дошли до внушительных дубовых дверей. Проводник открыл одну створку и слегка подтолкнул посетителя. Святослав Альфредович оказался в сумрачном помещении с двумя окошками, смахивающими на бойницы, и сводчатый потолком. Темный овальный стол с готическими стульями и такой же темный шкаф составляли его меблировку.
За столом сидели двое мужчин. Их лиц Стерн разглядеть не мог.
— Приятно видеть товарища Стерна в костюме пролетариата, — усмехнулся тот, что сидел ближе.
— Присаживайтесь, Святослав Альфредович. В ногах правды нет, — добавил второй, и его голос Стерн узнал:
— Это вы, Серафим Маркович?
— Я собственной персоной. А рядом со мной Яков Михайлович Блюмкин.
Человек, начавший мировую войну. Это он выбил из Совнаркома деньги на все, что вы теперь имеете, — ответил Шульц.
Блюмкин не вставая протянул Стерну волосатую руку.
— Прочитал вашу книжицу. Бред. Но если вложить в этот бред десяток миллионов американских долларов, он превратится в новую религию.
Стерн обиженно засопел.
— Не обращайте внимания. Яков Михайлович резковат, но человеку, застрелившему Мирбаха, это можно простить. Способности Блюмкина вы еще будете иметь возможность оценить, — постарался смягчить слова коллеги Шульц.
— Хватит разводить антимонии, давайте к делу. Ведь Гуру торопится, — прервал Блюмкин Шульца и повернулся к Святославу Альфредовичу:
— Мы истратили на тебя, Стерн, кучу денег, и предстоит истратить еще больше. Пока юридически наши отношения никак не закреплены. Тебе придется подписать нужные бумаги и дать нам расписки. Как юристу по образованию, тебе это должно быть понятно. Ты теперь агент ОГПУ по кличке Гуру.
— Простите, но так мы не договаривались. — Святослав Альфредович покраснел, и голос его задрожал.
— Не нравится слово «агент»? — усмехнулся Блюмкин. — Я привык называть вещи своими именами. Ты агент, и мы вкладываем в тебя большие деньги. Об этом кроме нас троих — Феликса Эдмундовича, Ленина и Троцкого — никто не знает и знать не должен. Так что перед обществом ты великий учитель и, как говаривали в Одессе, чист, словно моча младенца. А нам за деньги, политые кровью рабочих и крестьян, придется отчитаться.
Шульц при этих словах Блюмкина улыбки сдержать не смог.
О происхождении средств на кампанию Стерна-Гуру он хорошо знал. Они поступали из подвалов Лубянки и были политы совсем не пролетарской кровью.
— Господин Шульц при нашей первой встрече не говорил, что я должен стать… — Стерн замолчал, подбирая слово. — Господин Шульц не говорил, что я должен стать… филером.
— Во-первых, не господин, а товарищ. А во-вторых, на филера ты не тянешь.
Это профессия требует незаметности и скромности. А тебя видно за километр, и тщеславие у тебя, как у индюка. Ты же хочешь, чтобы тебе лизали пятки? Мы не против, будут лизать, но за денежки нашей конторы. А раз так, изволь оформить отношения с нами по протоколу.
— Зачем ты, Яша, так откровенно? поморщился Шульц. — Товарищ Стерн человек неглупый, сам поймет. Не надо его обижать. Нам вместе работать.
— Если в ОГПУ хотят обидеть, то ставят к стенке, а не тратят миллионы долларов на популярность данной персоны. — Блюмкин помолчал и, зыркнув на Стерна исподлобья, зловеще добавил:
— Яхты в море иногда тоже тонут.
— Не вижу особой популярности. В порту Стокгольма меня встречала жалкая кучка, — глядя на свои рабочие башмаки, обиженно проговорил Стерн. Он сделал вид, что на угрозу Блюмкина не обратил внимания.
— Да, мы тоже недовольны. Тут ты, Гуру, прав. Недоработочка. Обещаю в Данцинге встречу посолиднее. Ну а теперь вот тебе ручка, а вот бумаги. — И Блюмкин раскрыл перед Святославом Альфредовичем папку с тисненой звездой на кожаной обложке и подвинул перо с чернильницей. — Подписал? Молодец. Еще вот здесь в дубликате. — Блюмкин взял у Стерна подписанные листки спрятал их в папку, аккуратно убрал папку в сейф, запер его и торжественно остановился посередине комнаты. — Тебе, Гуру, выпала большая честь. Партия хочет поставить тебя царем Тибета. Европа — это подготовительный вояж. В Америке начнутся главные дела. Ты поведешь на Тибет экспедицию как американский подданный.
Стерн побледнел. Он мечтал, став владыкой, горной страны, сделать товарищам большевикам ручкой. А оказался всего лишь их подсадной уткой.
— Что испугались, товарищ Стерн? — Шульц по-своему истолковал реакцию вновь испеченного агента. — Вы же хотели видеть человечество у своих ног.
Будете смотреть на всех нас с высоты самой большой горы.
— Нет, нет, ничего… Все в порядке, — нервно заверил Святослав Альфредович. Он помнил слова Блюмкина, что яхты тоже тонут, и теперь до конца понял их значение. Обратного пути у мистика не было.
— Хвоста за собой не заметили? — спросил Шульц, перед тем как пожать Стерну руку на прощание.
Святослав Альфредович все еще находился под впечатлением от услышанного и с трудом заставил себя вникнуть в вопрос Серафима Марковича.
— Если честно, господа, то забыл проследить.
— Напрасно. Пора относиться к поручениям Центра серьезно. Нас, Гуру, ждут великие дела, и негоже обосраться на мелочах… — изрек Блюмкин, развалившись на стуле. — А от господ пора отвыкать, мы, Гуру, тут все товарищи. А господа или лежат в сырой земле, или с протянутой рукой в эмиграции.
На обратном пути в отель Стерн несколько раз оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. Однако на углу перед Королевской улицей он на всякий случай шмыгнул в лавку с тканями и стал смотреть в окно. Никто за ним не следил. Святослав Альфредович облегченно вздохнул, вышел из лавки и столкнулся нос к нос у со своим водителем Шамилем. Стерн отвернулся и почти бегом понесся к отелю. Поднимаясь по лестнице, он гадал, узнал его шофер в рабочей спецовке или нет. И только потом, уже в номере, пришла мысль, от которой Стерну стало жарко: уж не Шамиль ли следил за ним всю дорогу до посольства и обратно? Шульц не раз интересовался у Стерна, не заметил ли тот чего в своем окружении. Не появился ли рядом кто-нибудь подозрительный? Стерн о Шамиле умолчал. Наличие камня, символа власти над горной страной, мистик от своего благодетеля утаил.
Он надеялся, получив трон, отказаться от услуг красных, и вновь обрести независимость. Но теперь это теряло всяческий смысл и сейчас агент Гуру подумал, что все же стоит рассказать о Шамиле Шульцу. «Неплохо бы при помощи горбуна завладеть и вторым камнем. Раз они теперь сами ведут эту игру, пускай работают», — решил он. О том, что второй камень у Шамиля, Стерн ни минуты не сомневался. Но как связаться с Шульцем, не знал. Горбун всегда появлялся без предупреждения и искать себя не велел.
— Встреча с «родиной» прошла успешно? поинтересовалась Алиса Николасвна, подавая мужу халат.
— Необычайно успешно. Ты теперь жена будущего Царя Тибета и теперешнего агента ОГПУ по кличке Гуру, — буркнул Стерн и направился в ванную.
— Чииз, — отозвалась супруга.
— При чем тут «чииз»? — разозлился Стерн. — Из меня делают клоуна.
— При слове «чииз» надо улыбнуться. Ведь это ты придумал, — напомнила Алиса Николасвна и добавила:
— Ты имеешь право для своей высокой цели использовать всех. Они же тебя использовать не сумеют. Слишком мелки. Поэтому клоуном ты не станешь Не тревожься и живи с «улыбкой».
Святослав Альфредович вошел в ванную и со стуком захлопнул за собой дверь.
* * *
Слава трясся в метро из Нагатина, прикидывая, куда направиться. В семь работа райотдела уже закончилась, и ехать туда не было смысла. Стакан водки все же не прошел для организма бесследно, Синицын чувствовал себя как рапирист, воткнувший клинок в сердце противника. Теперь следователь не сомневался — оба убийства совершил Гурьевич. Охранник специально просил Керн не говорить о том, что она видела парня. Он заранее продумал свалить убийство на Соболева. Деев запер за парнем люк, выстрелил в затылок Раневской и спокойно занял свое место в проходной.Мотив убийств писателя и издательницы был прост как ясный день. Отец чекиста, разрекламированный в семье и широком кругу знакомых как герой, в книге разоблачен и показан примитивным палачом, застреленным своими же бойцами. Этого Семен Гурьевич пережить не мог. Остается неясным, как к нему попал роман, но и эта загадка решалась. Каребин, по словам главной редакторши, обещал ознакомить Рачевскую со своим трудом и принес ей часть написанной книги. Охранник вполне мог обнаружить распечатку на столе директрисы и, пролистав первые страницы, наткнуться на фамилию Деев. Слава спрятал распечатку в портфель и покинул вагон. Почему он вышел именно здесь, Синицын не думал. Он и название станции не увидел, но уверенным шагом направился к эскалатору. Выбравшись из метро, молодой человек быстро зашагал по широкому проспекту, свернул в переулок, вошел в подъезд четырехэтажного кирпичного дома и, легко взбежав на второй этаж, позвонил в дверь. Дверь открылась, и он смело переступил порог, миновал прихожую и, толкнув стеклянную дверь, оказался в кабинете. Его не удивило, что в кабинете никого не было, что на письменном столе поблескивал старинный глобус на бронзовой подставке, а на полках, между книг расположились самые невероятные экзотические предметы вроде рогатого черепа яка. Слава удобно расселся в низком бархатном кресле, покрытом шкурой барса, и задремал.
— Вот мы и встретились, — услышал он голос, вздрогнул от неожиданности и обнаружил за письменным столом напротив себя седого мужчину со странным остановившимся взглядом темных глубоких глаз. Эти глаза смотрели на Синицына и словно не видели его совсем, или наоборот, видели насквозь. А еще он заметил перед собой пиалу с дымящимся напитком, распространяющим вокруг терпкий запах незнакомого растения.
Мужчина тоже имел перед собой пиалу и иногда потягивал из нее, наклоняясь к сосуду, как зверь.
— Попробуй, это не яд, — улыбнулся хозяин кабинета.
Слава кивнул и пригубил зелье. Напиток оказался травяным чаем с очень своеобразным терпким вкусом. Сделав два глотка, молодой человек ощутил необычайный прилив сил, легкость и покой на сердце.
— Хорошо? — улыбнулся седой хозяин.
— Очень хорошо, — улыбнулся Слава в ответ. Некоторое время они сидели молча, попивая чай и ласково поглядывая друг на друга. Славе казалось, что в этом кресле он уже отдыхал много раз, что они с хозяином давние знакомые, и странный глобус, где материки выглядели совсем не так, как на современной карте, и череп горного быка с рогами он прекрасно помнит. Прошло несколько минут; седой мужчина не торопясь отодвинул локтем чашку, затем не глядя так же локтем выдвинул ящик из своего стола и достал шкатулку. Слава со спокойным интересом наблюдал, как шкатулка сама открылась и из нее на стол выпали сверкающие осколки, которые странным образом соединились, и перед Синицыным засверкал удивительной чистоты белый камень.
— Ты Сабсан, я тебя знаю. Это ты забрал разбитый камень у Ирины Старовцевой. Твое имя как у героя романа Каребина. Там тоже есть Сабсан, — догадался Слава.
— Я его внук. Отец дал мне имя деда, — тихо отозвался седой.
— Зачем ты помогал мне, Сабсан? — Слава наконец имел возможность получить ответы на все свои вопросы из первых рук.
— Абакин причинил мне зло, и я должен был наказать его. И не только за себя, а за те молодые души, которые он губит. Это я поведал Каребину историю деда, отца и проклятого Стерна.
— Значит, ты знаешь конец романа? — обрадовался Слава.
— Знаю? Это моя жизнь. — Сабсан взял локтями глиняный чайник, наполнил обе пиалы и выдвинул между ними на стол глиняный подсвечник с толстой восковой свечкой. Слава наблюдал, как его хозяин уставился невидящим взглядом на конец свечи и фитилек вспыхнул. Но Синицына это вовсе не удивило.
— Расскажи, что было дальше? попросил Слава.
— Моя история невеселая. Отец нашел меня в приюте ГУЛАГа. Мама при родах умерла. Отец, вернувшись в Эстонию, ее в живых уже не застал. Я свою маму никогда не видел. Наверное, наши Боги так решили, потому что все женщины нашего рода умирают, дав жизнь ребенку.
— Твою маму звали Верой?
— Конечно. Каребин не менял имен. Я разрешил ему это.
— А как ты оказался в ГУЛАГе?
— Меня годовалым малюткой выкрал с эстонского хутора Шульц. Они хотели на меня как на приманку выманить отца, и им это удалось. Они ненавидели папу, потому что он не допустил Стерна на тибетский престол. Тот вошел с вооруженным отрядом в Лхассу и, собрав совет лам, выложил перед ними два царских камня.
Ламы взяли их в руки и рассмеялись. Оба камня оставались холодными. И хоть они как две капли воды походили на настоящие, на деле это были фальшивки. Стерн на яхте подпоил отца снотворным и выкрал их. Но отец специально для этого и заказал копии. Ламы с позором изгнали Стерна из Лхассы, а большевистский отряд, который он привел под видом экспедиции, разбил английский десант. Так ничем и закончился этот красный поход на Тибет.
— А за что ты ненавидишь Абакина? Убил Каребина и Рачевскую совсем другой человек.
— Это уже новая история. Когда отца арестовали, Сталин казнил всех тех чекистов, которые затеяли игру со Стерном. В подземном коридоре Лубянки папа встретил Глеба Бокия. Оба они были телепаты, и Бокий узнал сына человека, который предсказал ему страшный конец. Бокия на другой день расстреляли. Стерну Ежов, по указке Сталина, приказал вернуться. Но Стерн тоже был телепатом и знал, что его ждет в Москве. Он испугался, успел купить себе имение на склонах Гималаев и трясся там каждый день за свою жизнь. Стерн подписал в завещании все свое имущество Сталину. Но он остался без американских небоскребов и всего капитала, еще не успев умереть. Все его движимое и недвижимое состояние приобреталось на подставных лиц, а это были агенты ОГПУ-НКВД. У Стерна все отняли, но он думал, что сможет уцелеть, как Троцкий в Мексике. До Троцкого рука Сталина дотянулась, и через неделю после удара ледоруба к престарелому Стерну пришел эмиссар Берия.
— Ты будешь жить, если под крышей твоих мно гочисленных фондов и обществ развернется агентура Лубянки, — сказал он.
У Гуру не было выбора. Он согласился и умер своей смертью. Сам Стерн ЧК был больше не нужен, им хватило его имени, которое они за свои кровавые деньги сами и создали. Но при этом даже дети Стерна боялись посещать Россию. Юлик и Ваня не верили, что их не тронут, и только внук недавно явился.
— Ты не ответил на мой вопрос. Убил писателя и его издательницу Деев. За что ты ненавидишь Абакина?
— Деев оказался случайным убийцей. Рассказывая сюжет Каребину, я не мог предвидеть, что охранником его издательницы работает бывший палач отца. Тимур Сабсанович своей волей уничтожил эту мразь. Семен Деев испугался, что правду о родителе прочтут сотни тысяч людей, и взялся за оружие. Его можно понять, он защищал честь семьи. Абакин же испугался за свой карман. Как и все руководители сект Стерна, он понимает, что правда о Святославе Альфредовиче станет концом сытой и приятной жизни. В Университете Стерна про меня узнали, когда Каребин только принес заявку на роман в издательстве. У них везде свои люди. За мной началась охота. Папа оставил мне один настоящий царский камень. Второй был у Стерна. Чтобы никто не мог претендовать на престол Тибета, отец загипнотизировал Гуру, тот и выбросил свой камень в море.
Мальчишки Абакина пробрались в мой дом, все перевернули, сперли множество бесценных документов и в том числе камень. Для меня этот камень — святая память. Догадываясь об этом, Абакин положил камень в коробку со взрывчаткой и под видом посылки поставил мне под дверь. Я чувствовал опасность, но из коробки струился жар камня, я распечатал ее, и механизм сработал. Мне оторвало обе кисти рук, и я лишился зрения. Но Абакин не знает, что часть коробки, где его рукой написано мое имя, сохранилась. Ты получишь ее в качестве вещественного доказательства, и ему не отпереться.
Слава поднялся, вышел из кабинета и заглянул в маленькую гостиную. На круглом столе, покрытом атласной скатертью с восточными узорами по краям, лежала обгорелая коробка. На куске рваного обуглившегося картона отчетливо проступала надпись, начертанная синим фломастером: «Сабсану Тимуровичу Карамжанову». Слава взял кусок обгорелого картона, убрал в свой кейс и уже хотел направиться к выходу, как его остановила маленькая фотография на стене.
Синицын вгляделся в лицо молодой женщины, и ему показалось, что это лицо имеет сильное сходство с его матерью.
— Кто это? — спросил Слава.
— Просто женщина, ответил Сабсан и посмотрел сквозь него своими глубокими невидящими глазами.
Синицын кивнул и вышел из квартиры. Уже сидя в метро, он понял, что не знает, откуда и куда едет. Но в репродуктор объявили его станцию, и молодой человек вышел.
— Почему так поздно?! — воскликнула Вера Сергеевна, открывая сыну дверь.
— А сколько сейчас времени?
— Пусик, с тобой все в порядке? Сейчас первый час ночи. Лена ждала, ждала и уснула. Ты уж ее не буди. Вы завтра в десять идете в загс подавать заявление.
— Первый час? — изумился Слава.
— Конечно, Пусик, уже ночь. Ты хотя бы позвонил…
— А какой сегодня день?
— Что с тобой, Пусик? После полуночи уже четверг.
Слава прошествовал на кухню, уселся за стол и поглядел на часы. Мать его не обманывала, стрелки показывали двадцать минут первого.
— Мы тебя ждали ужинать. Хотели отметить звание. Лена столько всего наготовила, а тебя нет…
— Мама… — И Синицын пристально поглядел Вере Сергеевне в глаза. — Тебе ничего не говорит имя Сабсан Карамжанов?
Женщина вздрогнула, руки у нее задрожали и она убежала из кухни. Слава последовал за матерью и застал ее сидящей возле постели. Вера Сергеевна плакала.
— Мам, в чем дело? Ты знала этого человека?
— Он мог быть твоим отцом.
— Почему ты мне никогда о нем не говорила? — спросил Слава.
— Сыночек, я не хотела. Это был очень добрый и очень благородный человек.
Я полюбила его и чувствовала, что и он меня очень любит. Мы полгода встречались, и я уже надеялась, что Сабсан сделает мне предложение. Но вместо этого он явился с огромным букетом роз и предупредил, что я его больше не увижу. Он тогда очень страшные слова произнес. Я их и сейчас помню. Он сказал, что все женщины в его династии умирают после первых родов. «Я твоей смерти не хочу. Поэтому ухожу навсегда». А через год я познакомилась с твоим папой. Мы поженились, а остальное ты знаешь…. Твой папа погиб в тот же день, когда ты родился.
Вместо эпилога
В четверг двенадцатого июля в тринадцать пятьдесят капитан Синицын стоял на Кузнецком мосту и отслеживал пешеходов. Он ждал разведчика Гришу и каждые две минуты поглядывал на часы. Слава однажды уже встречался здесь с работником ФСБ и не раз краснел, вспоминая свою стычку с его шофером. Черный лимузин Ивана Ивановича молодой человек запомнил на всю жизнь. Он на всякий случай обвел взглядом припаркованные к выставочному залу машины и замер. Черная «Вольво» с тремя семерками в номерном знаке стояла точно на том же месте, где и прошлый раз. Тонированные стекла не давали возможности разглядеть водителя, но Слава не сомневался, что за рулем иномарки сидит круглолицый хам с мясистыми ушами.
— Зачем он здесь всегда торчит? — удивился Слава и увидел Ивана Ивановича.
Смуглого Квадрата с вьющимися, как у негра, волосами нельзя было с кем-нибудь перепутать. Иван Иванович тоже узнал молодого человека.
— Привет, капитан! — И голубые глаза Квадрата сузились в озорную улыбку.
— Иван Иванович? Откуда вы узнали, что я здесь? — растерялся Слава. В его планы вовсе не входила встреча втроем.
— Я тут назначил свидание, — усмехнулся Иван Иванович.
— И я тоже, — совсем растерялся Слава.
— Ну и хорошо, подождем вместе. Ты кого ждешь?
Слава замялся, не зная, стоит ли говорить о Грише, может, тому это будет неприятно.
— Одного человека… — увильнул он.
— Ну, я тоже договорился с одним человеком, через Ирину Старовцеву. Его, кажется, зовут Славой…
— Вы Гриша?! Ничего не понимаю….
— А чем тебе Гриша хуже Ивана Ивановича? — серьезно поинтересовался голубоглазый крепыш. — Ладно, шутки в сторону. У меня пятнадцать минут, поэтому слушай внимательно. Дело об убийстве Каребина и Рачевской можете прикрывать.
Тело Семена Гурьевича Деева вчера утром извлечено из Нагатинской поймы. Следов насилия на теле не обнаружено, поэтому есть все основания предполагать, что Деев совершил самоубийство или утонул случайно. Убийцы нет, и дела нет.
— Вы думаете, он сам утонул или… — осторожно начал Синицын, но Иван Иванович его прервал:
— Будешь задавать дурацкие вопросы, капитаном и помрешь. Понял?
— Так точно, — козырнул Слава.
— А вот без формы честь не отдают, — проворчал Иван Иванович-Гриша.
— Слушай дальше. Абакину взрыва не шей. Карамжанову не поможешь, а Абакин еще пригодится. Пусть посидит пару лет. Сидеть ему не привыкать. Ответит за организацию погрома в квартире писателя и ненамеренное давление на подростка, приведшее к увечью сотрудника МВД, то есть тебя. Парню за удар ножом и выстрел в руку Абакина дадут лет пять.
— А нельзя ему помочь? — сообразив, что он получает указания и обсуждать их бесполезно, спросил Слава.
— Ты жалеешь пацана, который тебя пырнул ножом? — не без удивления произнес Иван Иванович-Гриша.
— Соболеву запудрили мозги. Он не разобрался и со злости взялся за пистолет. Павел — нормальный парень, вырос без матери.
— Тогда скажи ему на допросе, чтобы лепил, будто ты на ножик сам напоролся в толкучке, а ваш опер пусть пишет, что Соболев при задержании выстрелил случайно. Залп получился самопроизвольный. Тогда, может, и условным сроком отделается. Эх, менты… Учить вас всему надо. Вот тебе моя визитка. Ты молодец, дело раскрутил, и если что — звони. Там и телефон, и имя с фамилией — все настоящее.
Слава посмотрел на визитку, потом на Ивана Ивановича и ответил:
— Есть, товарищ генерал.
— Можешь меня называть просто Григорием Васильевичем. — Квадрат протянул Славе свою мощную лапу и направился к лимузину.
Из группки пешеходов быстро отделились двое крепких молодцов, которые сопровождали генерала в прошлый раз, и распахнули перед ним дверцу «Вольво».
Синицын не сдержался и взглянул на водительское сиденье. За рулем оказался тоненький молодой человек в очках.
Квадрат заметил этот взгляд и, усаживаясь в машину, бросил Славе:
— Петьку высматриваешь. Его больше нет. Уволил хама, — и захлопнул дверцу.
Синицын хотел спросить, почему генерал заступается за директора гимназии имени Стерна, но не успел. Машина уехала…
ЭСТОНИЯ (Кохила)
20 августа 2002 года
— Зачем он здесь всегда торчит? — удивился Слава и увидел Ивана Ивановича.
Смуглого Квадрата с вьющимися, как у негра, волосами нельзя было с кем-нибудь перепутать. Иван Иванович тоже узнал молодого человека.
— Привет, капитан! — И голубые глаза Квадрата сузились в озорную улыбку.
— Иван Иванович? Откуда вы узнали, что я здесь? — растерялся Слава. В его планы вовсе не входила встреча втроем.
— Я тут назначил свидание, — усмехнулся Иван Иванович.
— И я тоже, — совсем растерялся Слава.
— Ну и хорошо, подождем вместе. Ты кого ждешь?
Слава замялся, не зная, стоит ли говорить о Грише, может, тому это будет неприятно.
— Одного человека… — увильнул он.
— Ну, я тоже договорился с одним человеком, через Ирину Старовцеву. Его, кажется, зовут Славой…
— Вы Гриша?! Ничего не понимаю….
— А чем тебе Гриша хуже Ивана Ивановича? — серьезно поинтересовался голубоглазый крепыш. — Ладно, шутки в сторону. У меня пятнадцать минут, поэтому слушай внимательно. Дело об убийстве Каребина и Рачевской можете прикрывать.
Тело Семена Гурьевича Деева вчера утром извлечено из Нагатинской поймы. Следов насилия на теле не обнаружено, поэтому есть все основания предполагать, что Деев совершил самоубийство или утонул случайно. Убийцы нет, и дела нет.
— Вы думаете, он сам утонул или… — осторожно начал Синицын, но Иван Иванович его прервал:
— Будешь задавать дурацкие вопросы, капитаном и помрешь. Понял?
— Так точно, — козырнул Слава.
— А вот без формы честь не отдают, — проворчал Иван Иванович-Гриша.
— Слушай дальше. Абакину взрыва не шей. Карамжанову не поможешь, а Абакин еще пригодится. Пусть посидит пару лет. Сидеть ему не привыкать. Ответит за организацию погрома в квартире писателя и ненамеренное давление на подростка, приведшее к увечью сотрудника МВД, то есть тебя. Парню за удар ножом и выстрел в руку Абакина дадут лет пять.
— А нельзя ему помочь? — сообразив, что он получает указания и обсуждать их бесполезно, спросил Слава.
— Ты жалеешь пацана, который тебя пырнул ножом? — не без удивления произнес Иван Иванович-Гриша.
— Соболеву запудрили мозги. Он не разобрался и со злости взялся за пистолет. Павел — нормальный парень, вырос без матери.
— Тогда скажи ему на допросе, чтобы лепил, будто ты на ножик сам напоролся в толкучке, а ваш опер пусть пишет, что Соболев при задержании выстрелил случайно. Залп получился самопроизвольный. Тогда, может, и условным сроком отделается. Эх, менты… Учить вас всему надо. Вот тебе моя визитка. Ты молодец, дело раскрутил, и если что — звони. Там и телефон, и имя с фамилией — все настоящее.
Слава посмотрел на визитку, потом на Ивана Ивановича и ответил:
— Есть, товарищ генерал.
— Можешь меня называть просто Григорием Васильевичем. — Квадрат протянул Славе свою мощную лапу и направился к лимузину.
Из группки пешеходов быстро отделились двое крепких молодцов, которые сопровождали генерала в прошлый раз, и распахнули перед ним дверцу «Вольво».
Синицын не сдержался и взглянул на водительское сиденье. За рулем оказался тоненький молодой человек в очках.
Квадрат заметил этот взгляд и, усаживаясь в машину, бросил Славе:
— Петьку высматриваешь. Его больше нет. Уволил хама, — и захлопнул дверцу.
Синицын хотел спросить, почему генерал заступается за директора гимназии имени Стерна, но не успел. Машина уехала…
ЭСТОНИЯ (Кохила)
20 августа 2002 года