Страница:
— Я пас. После отпуска, сами знаете, — уклонился Конюхов.
— Я за, — поддержал Слава.
— Пригоним, — заверил Лебедев.
— Тогда откройте ушки и внимайте старушке. — Антюков выдвинул стул на середину комнаты и важно на нем развалился. — Так вот, господа сыщики, пальчики на стеклах в квартире писателя и на люке издательского дома идентичны.
— Ура! — раздалось в три голоса.
— Не совсем «ура». В нашей картотеке таких пальчиков нема, — охладил пыл коллег криминалист. — Залетные пальчики. Ловите птичку в поле, а она в лесу.
— Спасибо, Боря, найдем птичку, — заверил Лебедев.
— Водки нет, так хоть бы водички какой вкусненькой поднесли бы, — продолжал канючить криминалист.
Слава заглянул в шкаф, где стояли их кофейные принадлежности, и обнаружил початую пачку сока.
— Везет тебе, Антюков. Стажер сок не допил. Угощайся.
Криминалист с удовольствием высосал пакет и, не прощаясь, уплыл. В дверях оглянулся и напомнил:
— Пузырь прикатить не забудьте. Сочком не отделаетесь.
После его ухода в комнате воцарилось молчание.
— Неужели киллер — малолетка? — нарушил тишину Синицын.
— Сегодня детки ранние, — философски заметил Лебедев.
— Выходит, пацанов надо искать, — подал голос Гена.
— Похоже. У меня идея, — вдруг напружинил-ся Лебедев. — Если они за Славой ходят, возьмем Славика за приманку. Пусть он работает по своему плану, а мы пару деньков сзади потопаем. Прихватим ребятишек, и если пальчики сойдутся — делу венец.
Никто не возражал, и вся компания отправилась обедать. В пельменной по соседству народу всегда было полно, но для милиционеров держали отдельный столик.
— Ты сегодня, Синяя Борода, угощай. А то невесте все выложим, — припугнул Синицына капитан.
Слава расплатился в кассе и уселся за столик. Посетители здесь сами получали еду, а сотрудникам райотдела буфетчица подавала на стол. Слава смотрел в окно на бесконечную вереницу прохожих.
— Роман закончил, дай почитать, — попросил Лебедев.
Слава полез в кейс. Достал пачку листков и протянул капитану. В этот момент лицо его вытянулось, он вскочил и, бросив на ходу: «Подержите кейс, я ненадолго…» — выскочил из пельменной.
— Что-то увидел, — предположил капитан и раскрыл текст. — Да здесь не с начала, — разочарованно протянул он.
— Ее ли книга интересная, ее можно с любого места читать, — со знанием дела поведал Конюхов.
— Пожалуй, ты, оперуполномоченный, прав, — согласился Саша и углубился в текст.
Карамжанов прибыл в порт эстонской столицы на рассвете. Сами жители еще не привыкли к новому слову Таллин и называли город по-старому — Ревель. Получив из рук Ленина долгожданную свободу, они завели своего президента и переименовали столицу. В порту пахло рыбой, и над лотками торговцев салакой кружили чайки.
Птиц сдувало в сторону, но они надрывно кричали и упрямо возвращались в квадрат неба над лотошниками. Промозглый ветер метал мокрый снег с дождем и продувал насквозь. Молодой человек поплотнее завернулся в шарф и остановил извозчика.
Тот с удовольствием осадил своего рысака перед солидным клиентом.
— Куда ехать? — спросил возница по-эстонски, но, сообразив, что богатый иностранец не понимает, переспросил по-немецки.
— Ты можешь по-русски или по-китайски? — улыбнулся клиент.
— По-русски, конечно, могу. У нас русских больше, чем эстонцев, — обрадовался извозчик.
— Я бы хотел снять приличное жилье с пансионом, потому что не люблю отелей, — попросил Тимур.
Водитель экипажа на минуту задумался.
— Меня зовут Инвар. Моя тетушка осталась одна и с удовольствием примет такого приятного молодого человека. У нее свой особнячок в Пирита. В этом предместье живут приличные респектабельные люди. Там вам понравится, — заверил возница, не без труда сдерживая коня.
Карамжанов забрался в пролетку, и конь рванул с места. Серый в яблоках орловский рысак бежал резво, и хотя экипаж имел резиновые шины, от тряски по булыжной мостовой это не избавляло. Узкие улочки старого центра с древними постройками гулким эхом отражали цокот кованых копыт. Усевшись на кожаный диванчик крытой пролетки, Тимур крепко ухватился за плетеные ручки и с любопытством стал оглядывать город.
Таллин делился на две части — верхнюю аристократическую и нижнюю плебейскую. Жители верхней и нижней частей особой симпатии друг к другу не питали. Чтобы аристократы не слишком задавались, граждане из нижнего города время от времени перекрывали им воду. Обо всем этом поведал Тимуру возница.
Инвар оказался на редкость для эстонца разговорчивым и прекрасно болтал по-русски, хотя иногда и добавлял непонятные седоку местные словечки. Они выехали из города и покатили по морской набережной. Здесь постройки не укрывали седоков, и ветер свирепствовал вовсю. Но путь оказался не слишком долгим.
Справа от моря начинался богатый пригород, состоящий из отдельных особнячков, утопающих в яблоневых садах.
— Летом тут очень хорошо, — прищелкнул языком кучер.
Тимур поднял воротник и подумал, что сейчас в это поверить трудно. Голые деревья и быстро тающий грязный снег выглядели уныло.
Пролетка остановилась у ажурной чугунной оградки. Карамжанов выпрыгнул на мостовую и через сад зашагал за возницей к двухэтажному приземистому дому с высоким каменным крыльцом.
Возле парадного висел шнурок звонка, и Инвар дернул за него три раза.
Вдову, к которой он привез Тимура, звали Эльзой. Это была высокая, еще совсем не старая, плоская женщина с суровым лицом, но при этом с лучистыми и приветливыми глазами. Она быстро оглядела будущего постояльца сверху донизу и спросила:
— Где ваши вещи?
— Я путешествую налегке и все необходимое приобретаю на месте, — улыбнулся Тимур, расплачиваясь с Инваром. — Можешь приехать за мной в полдень? Я бы хотел побродить по Ревелю и найти одного человека.
— По Таллину, — поправил кучер.
— Извините, я не хотел вас обидеть. Просто по привычке, — смутился приезжий.
— Вы меня не обидели. Мы еще сами не решили, как будем называть нашу столицу. При немцах говорили Ревал, при русском царе Ревель, теперь вот Таллин, — рассмеялся возница.
— Так вы сможете забрать меня в полдень? — напомнил Карамжанов.
— Будет сделано, — успокоил его Инвар и, пожелав клиенту приятного отдыха, быстро покинул тетушку.
Вскоре на улице послышался удаляющийся цокот копыт его рысака.
— Это моя полофина. Зтесь у нас фанная. Тут столофая, а это фаша комната.
Я перу пятьтесят крон ф сутки и претпочитаю плату за нетелю фперет. За эти теньги фы получите зафтрак и ушин, могу кормить опетом, но уше за тополнительную оплату, — сообщала вдова, ведя Карамжанова по дому. Она прекрасно говорила по-русски, лишь немного смягчая согласные.
Тимуру жилье понравилось. Все было чисто, и очень мало лишних вещей.
— Согласен, — заверил он хозяйку, закончив экскурсию.
— Сколько фы сопираетесь прошить?
— Пока не знаю, — ответил новый постоялец и полез в карман за бумажником.
— Вот вам плата за неделю вперед.
Эльза внимательно пересчитала деньги.
— Мошете умыться и получить сафтрак. Я тоше еще не закусыфала, и если не восрашаете, посафтракаем фместе.
— Сочту за честь, — улыбнулся Тимур и пошел в ванную.
— Потоштите, я фытам фам полотенца. — Эльза быстрым и решительным шагом скрылась за дверью своей половины.
Через минуту постоялец получил три полотенца и занялся своим туалетом.
Тетушка Инвара оказалось первоклассной хозяйкой, в чем Тимур убедился за завтраком. Жареная ветчина с горошком и хрустящие гренки таяли во рту.
— Я бы хотел починить одну вещицу. Вы случайно не знаете ювелира по фамилии Рамович? Он должен жить и работать в Ревеле много лет, — поинтересовался Карамжанов, доканчивая вторую чашечку превосходного кофе.
— Фамилию слышала, но сама никогта его услугами не польсофалась. У меня есть горотской спрафосник за тфенадсатый гот. Если фы гофорите, сто фаш мастер рапотает в Рефеле тафно, там толжны пыть его коортинаты. — Хозяйка вышла и вскоре вернулась со старым справочником. Надев очки, она полистала книжицу и быстро обнаружила ювелира Рамовича. — Фот его атресс. Запишите. Улиса Фиру — это в самом сентре, фы легко его найтете.
Тимур записал и, поцеловав Эльзе руку, отправился в свою комнату.
— Фы намерены сеготня опетать тома? — услышал он вслед.
— Если можно, я бы отобедал в городе, — ответил постоялец и, еще раз поблагодарив внимательную хозяйку, удалился.
Инвар появился точно вместе с двенадцатым ударом настенных часов. Если русские научили эстонцев ругаться и закусывать водку солеными огурцами, то немцы вместе с любовью к пиву и копченым колбаскам привили им немецкую пунктуальность.
Добравшись в пролетке до старого города, Карамжанов попросил высадить его в начале улицы Лай и продолжил путешествие пешком.
Лай начиналась казенными зданиями из мрачного темного камня. Пройдя два квартала, наш путник увидел красный флаг, развевающийся над посольством Советской России и на всякий случай перешел на другую сторону. На Ратушной площади старуха кормила голубей и приветливо кивнула богатому иностранцу. Тимур приподнял кепи и чинно поклонился. По узкой улочке, выложенной булыжным камнем, он спустился на Виру и стал рассматривать номера домов.
В этот воскресный день, несмотря на ветреную и сырую погоду, в старом городе было многолюдно. Учреждения и большая часть магазинов в выходной не работали, а центр в основном состоял из дорогих магазинов и контор. Но во второй половине дня тут открывались пивные бары, всевозможные ресторанчики, которых в бывшем Ревеле водилось вдоволь, и народ выходил на улицу. В толпе нарядных пешеходов чумазый трубочист в черном котелке со свернутым тросом на плече да лесенкой под мышкой сразу бросался в глаза. Тимур не знал, что по местным обычаям встреча с трубочистом приносит удачу, но при виде перепачканного сажей, словно выкрашенного в негра эстонца не смог сдержать улыбки. Трубочист, показав два ряда белоснежных зубов, оскалился в ответ.
Наконец отыскав нужный дом, Тимур свернул в арку и оказался в узком, как колодец, дворе. Большая часть этого сумеречного закутка занимала груда прессованного торфа. В Ревеле торфом отапливали дома, и торфяные кирпичики валялись почти в каждом дворе. Тимур огляделся. Единственная обитая войлоком дверь оказалась запертой. Звонка или колокольчика он не обнаружил и постучал кулаком.
Никакой реакции на его стук не последовало. Тогда он постучал еще раз, но уже с большей силой. Снова тишина. Тимур подождал и ударил по войлоку ногой.
Дверь резко распахнулась, и перед ним возник пожилой мужчина в халате. Его сморщенное лицо с пейсами сердито взирало на незваного гостя. Несмотря на грозный взгляд и суровые морщины, мужчина в ночном колпаке, обутый в разные по фасону и цвету домашние шлепанцы, выглядел комично.
— Я бы хотел видеть Мойшу Рамовича, — приветливо начал Тимур.
— Если у вас есть глаза, вы бы должны были бы понять, молодой человек, что Мойша Хамович перед вами, — проворчал мужчина, продолжая стоять на пороге и загораживать собой вход.
— Очень приятно, — улыбнулся Тимур.
— Пока я для себя в вашем визите ничего пхиятного не вижу, — возразил господин Рамович, изрядно картавя.
Но бывший петербуржец уже начал привыкать к богатству акцентов русского языка в этом городе и, быстро поняв, что старый ювелир не все буквы выговаривает, перестал обращать на это внимание.
— Я Тимур Карамжанов, бывший петербуржец, и здесь проездом, — представился молодой человек, но мужчина продолжал взирать на него с подозрением и в дом пускать не собирался.
— Ваша дочь Руть родила сына, — пристально глядя в глаза пожилого человека, промолвил пришелец.
Рамович побледнел и прижал руку к сердцу:
— Девочка моя! Где она? Вы ее видели? — Лицо Мойши мгновенно порозовело, разгладилось от глубоких морщин, и он помолодел лет на двадцать.
— Она в Витебске. Я Руть никогда не видел. Мне поведал о ней отец, — признался молодой человек.
— Где ваш отец? Я хочу говорить с ним о дочери, — закричал Рамович.
— Отца убили чекисты. Я пришел к вам с заказом. Вы единственный ювелир, способный мне помочь, естественно, за приличное вознаграждение.
Пожилой человек снова побледнел и с опаской оглядел двор:
— В городе полно темных людишек. Вы не заметили за собой слежки? Я официально давно не работаю. Тут из-за русских беженцев такой бандитизм! Если пронюхают, что Мойша Рамович немного подрабатывает себе на куриные потрошки, придут искать камни и оторвут мне голову.
— Уверен, что за мной не следили, — успокоил его Тимур.
— Это хорошо. Что же мы здесь стоим? Идите за мной, только осторожно, у меня низкие потолки. — И хозяин махнул рукой, подкрепляя приглашение жестом.
Карамжанов поднялся на один пролет по темной, пахнущей сыростью каменной лестнице и, согнувшись, шагнул в узенькую дверцу. Большая слабо освещенная комната служила Рамовичу и гостиной, и спальней, и мастерской. На подоконнике, врезанном в толстенную каменную стену, в горшке рос чахлый фикус, забирая последний свет, с трудом поступающий в узкое оконце. Длинный рабочий стол ювелир прикрыл рогожей, чтобы случайный посетитель не заметил шлифовального станка.
— Садитесь вот сюда и чувствуйте себя как дома, — освобождая единственное кресло от кучи всевозможного тряпья, предложил конспиратор. — Можете не снимать пальто. Я экономлю тофф и топлю только на ночь.
Тимур не сразу понял, о чем идет речь, но быстро заменив "ф" на "р", сообразил, что хозяин говорит о торфе.
— Спасибо. У вас действительно не жарко. — Он уселся на краешек кресла, осмотрел груды хлама с надеждой куда-нибудь положить свое кепи, не нашел и пристроил головной убор на коленях.
— Так вы из Петрограда? Удрали от красных? — участливо спросил Мойша.
— Удрал, — признался Тимур.
— Как бы я хотел, чтобы и моя родная девочка оказалась рядом. Но ее муж Абрам служит в Красной армии, и она обязана сидеть там, — горестно пожаловался любящий отец.
— Прекрасно понимаю ваше беспокойство, — посочувствовал Тимур. — Но с вашей дочерью, раз она замужем за красноармейцем, все в порядке.
— Хотелось бы вам верить, — покачал головой Рамович.
— В Ревеле много людей из России?
— Здесь сейчас полно беженцев. Аристократы, евреи, купцы и просто люди, которые не хотят существовать коммуной и иметь общих жен.
— Общие жены — это сказки. Бегут от расстрелов. Большевики берут заложников и стреляют их без суда и следствия. — Карамжанову хотелось побыстрее перейти к делу, но торопить пожилого человека он постеснялся.
Услышав весть о дочери, хозяин разволновался. Он нашел терпеливого слушателя и не мог отказать себе немного поболтать о наболевшем:
— Вы только подумайте! Мойша Рамович стал дедушкой!
— Поздравляю. — Тимур привстал и пожал Раймовичу руку.
— Спасибо, молодой человек, вы принесли добрую весть. Да, мы дожили до того дня, что из России бегут люди. И виноваты в этом, как всегда, евреи. Вы можете мне сказать, что это значит? — И не дождавшись ответа, ответил сам:
—Это значит, что один еврей по фамилии Маркс на деньги другого еврея по фамилии Энгельс написал сомнительное утопическое учение, а третий полуеврей Ульянов решил этим воспользоваться. В конце концов, за коммунизм опять будут бить евреев. Знаете, почему? Не знаете? И правильно. Никто не знает. А я вам вот что скажу. В каждом народе есть пакостники. Поверьте, большинство евреев приличные люди, но нас будут судить за гнусности Маркса и его последователей… Вот и мой зять Абрам воюет за большевиков.
— Я никогда не обвинял людей по их национальному признаку, — пресек Тимур речевой поток хозяина.
— Вы разумный молодой человек, — заключил Мойша и наконец перешел к делу:
— Я помню, что вы намекнули на заказ и приличное вознаграждение? Так я вас внимательно слушаю.
Тимур полез в нагрудный карман жилета, достал кожаный футляр, раскрыл его и извлек мерцающий гранями белый камень. Старый еврей преобразился. Глаза его загорелись, а с лица исчезло жалобное, печальное выражение.
— Какая любопытная вещица! Это горный хрусталь. Но я впервые вижу этот камень такой чистой воды. Можно мне взглянуть на него поближе?
— Конечно. Вам же с ним работать, — ответил Тимур и вложил свой магический кристалл в ладонь мастера. — Я хочу, чтобы вы его скопировали.
Мойша мелкими шажками подбежал к рабочему столу, сдернул с него рогожу, зажег лампу и принялся изучать камень под лупой.
— Вы хотите иметь точную копию, молодой человек?
— Мне нужны две точных копии, — ответил Тимур.
— И вы желаете, чтобы я скопировал письмена на его обратной стороне? — прошептал Рамович.
— И письмена тоже.
— Это очень трудная работа, — шепотом сообщил Мойша.
И Тимур услышал в шепоте профессионала одновременно восторг и ужас.
— Сколько времени займет эта трудная работа, и во что вы ее оцените? — поинтересовался он.
Мастер погрузился в раздумье и засопел. Прошло несколько минут, прежде чем Тимур снова услышал его голос:
— Если я не буду спать ни днем, ни ночью, может, неделя, может, две, а может, никогда. Я подобного заказа не имел. Мне страшно назначать дату. Грани я могу скопировать быстро. Но письмена — это совсем другое дело. А цену я пока назвать затрудняюсь. Кстати, чем вы, молодой человек, собираетесь расплачиваться?
Заказчик расстегнул плащ, извлек из внутреннего кармана мешочек с золотом и протянул хозяину. Достав из мешочка монеты, старый ювелир выложил золотые кружочки на ладонь и, прикрыв глаза, кончиками пальцев проверил их подлинность.
— Полный порядок. Это таки настоящие деньги. Сейчас в Европе скверное время. А золото всегда золото. — Рамович убрал монеты назад в мешочек и протянул заказчику.
— Оставьте их у себя. Так вам будет спокойнее работать, — предложил Тимур.
Но мастер отказался:
— Нет, во-первых, брать деньги вперед — плохая примета. А во-вторых, если бы вы нашли возможность помочь дочери! Вы наверняка знаете, как ваш отец, пусть земля будет ему пухом, получил сведения о моей родной девочке. Если моя работа вас устроит, перешлите немного золота ей.
— Не уверен, что это в моих силах. Я не скоро вернусь в Россию.
— Как бы я хотел увидеть дочь и внука, — прошептал Мойша. — Вы не спросили вашего отца, как он узнал о Рути и что у нее родился сын?
— Я не мог спросить. Эти сведения отец мне передал уже после смерти, — печально сообщил Карамжанов.
Раймович вновь побледнел и уставился на гостя.
— Что вы сказали? Или я ослышался?
— Вы не ослышались. Ваше имя он мне тоже назвал после гибели.
В комнате ювелира наступила гробовая тишина.
— Вы смеетесь над старым человеком? — дрожащим голосом наконец изрек Раймович.
— Не удивляйтесь, мой отец обладал возможностями общаться с другим миром.
Его дух поборол утрату тела и явился ко мне с последним напутствием. Он и меня обучил этому.
— Я вам не верю, — прошептал хозяин.
— Сейчас поверите, — ответил Тимур и, скинув пальто, поднялся с кресла.
Вынув из кармана шелковый узелок, он на глазах пораженного еврея добыл из него бронзовые статуэтки тибетских божков, постелил шелковый платок на пол и расставил фигурки треугольником. Затем извлек из кармана плоскую кремневую зажигалку и поджег маленькую веточку. Рамович с недоумением следил за его действиями. Хвойная веточка наполнила воздух странным благовонием, и над комнатой поплыло розовое облако, обволакивая все вокруг. Мебель и предметы словно исчезали. Вместо них перед изумленным хозяином возник южный дворик, яблони, увешенные плодами, моросящий мелкий дождь и молодая женщина, укачивающая под навесом летней кухоньки малыша. Рядом на плите в кастрюле что-то кипело, и Рамович уловил из-под крышки запах чеснока и перца.
— Доченька, — прошептал он и шагнул вперед. Молодая женщина подняла голову и посмотрела в его сторону:
— Папа, как я часто думаю о тебе! Ты ведь даже не знаешь, что стал дедушкой. Внука мы с Абрашей в твою честь назвали Мойшей. Посмотри, какой он красивый. — И она подняла замотанного в одеяло малыша. Тот испугался и закричал. Молодая мама уселась на лавку и стала укачивать ребенка.
Постепенно розовый туман рассеялся, и комната ювелира вернула свои очертания. Рамович сидел, закрыв лицо руками, не в силах вымолвить ни слова.
Тимур собрал фигурки, снова завязал их в шелковый платок и спрятал в своем кармане.
— Я схаботаю вам копии этого гохного хусталя и напишу письмена на обхатной стохоне, — пообещал старый мастер, продолжая сидеть с опущенной головой.
Тимур не сразу понял, о чем ему толкуют. Он задумался и на минуту перестал исправлять для себя дефект речи собеседника. Но быстро включил мозг и, расставив букву "р" в нужных словах, с улыбкой направился к двери.
— Обязательно сработаете. Ведь отец сказал, что вы единственный ювелир на свете, способный это сделать.
Пораженный старик не смог проводить гостя. Переживание, связанное с мистическим видением дочери, отняли у любящего отца слишком много сил.
Капитан Лебедев был прав. Не узнать этого человека Синицын не мог. Слишком уж поразила его тогда внешность незнакомца. Седой затылок опять мелькнул впереди, и Синицыну показалось, что его объект свернул в какое-то здание. Слава метнулся туда и оказался возле вахтерши. Бабка сидела на стуле и спокойно перебирала спицами. Вахтерша вязала носок. Увидев запыхавшегося незнакомого молодца, она быстро встала и преградила ему дорогу.
— Ты куда, мил человек?
Слава оторопело посмотрел на бабку. Потом до него дошел смысл ее слов, и старший лейтенант, достав служебное удостоверение, раскрыл его перед носом вахтерши. Та внимательно изучила удостоверение и подвинулась.
— Милицию не пущать нельзя. Тебе, мил человек, кого?
— А кто сейчас вошел через эту дверь? — вопросом на вопрос ответил Синицын.
— Да уж полчаса никого. Репетиция началась. Все на малой сцене. В большом зале маляры хозяйничают. Так что репетиции теперь где придется проводят.
Сегодня в малом зале. Там уже покрашено. А пришли все. Даже Трофимов сегодня опоздал всего на пятнадцать минут. А его, бывает, и по часу ждут. Народный артист все-таки…
— Так это театр? — удивился Слава и только теперь заметил афиши, веером расклеенные на стене. Афиши были разного цвета, и названия спектаклей тоже стояли разные, но фамилия внизу каждой была одна и та же: «Художественный руководитель Эраст Митрофанович Переверцев».
— Ты чего, милок, не в себе? — внимательно изучая растерянного работника милиции, заподозрила вахтерша.
— Нет, все нормально. Скажите, а ваш бухгалтер поправилась?
— Галина Бенедиктовна уже вчера на работу вышла. Ей сейчас болеть нельзя.
Ремонт — Вахтерша провела Славу в закуток под лестницей, где временно трудился выгнанный из своего кабинета рабочими финансовый мозг организации — Галина Бенедиктовна Лучинская, оказавшаяся молодой темноволосой пышечкой. Галя уже слышала, что ею интересовался следователь, и приходу Славы не удивилась.
— Чем могу помочь милиции? — деловито поинтересовалась она.
Синицын попросил вспомнить, какая фирма пятого июня снимала под свое мероприятие здание театра.
— Ой, это сейчас не просто. К шкафам не подойти. Я и сама без кабинета.
Там полы циклюют, — пожаловалась Галя. — Вам срочно?
— Да уж срочнее некуда, — ответил Слава. Он понемногу приходил в себя, хотя и не понимал до конца, как здесь оказался.
— Хорошо, я постараюсь. Вы посидите немного.
— А можно я поброжу по театру? — попросил следователь.
— Бродите, только не запачкайтесь. Везде краска и грязь, — предупредила его девушка и исчезла.
Синицын двинулся по театральным помещениям, которые по случаю ремонта меняли свои функции. В большем туалете для публики хранились костюмы и реквизит. Коридоры были завалены фрагментами декораций, а в актерских уборных громоздились банки и бочки с краской.
Вахтерша уверенно заявила, что через служебный вход последние полчаса никто не входил. Слава тем не менее заглядывал всюду, в надежде отыскать таинственного незнакомца. Он не подозревал вахтершу в обмане. Бабка могла его и не заметить. Но седоволосого пожилого мужчину среди костюмеров, гримеров и прочих служителей кулис молодой следователь не увидел. Заглянул он и в малый зал, где шла репетиция. Эраст Митрофанович сидел за маленьким столом, рядом со сценой и, наблюдая за артистами, делал в своей тетради какие-то пометки. Увидев Синицына, он сперва удивленно вскинул бровь, затем вспомнил молодого человека, махнул ему рукой и снова углубился в свои записи. Ни в малом зале, ни в креслах, ни на сцене среди артистов пожилого мужчины с темными глубокими глазами Слава тоже не обнаружил.
— Я за, — поддержал Слава.
— Пригоним, — заверил Лебедев.
— Тогда откройте ушки и внимайте старушке. — Антюков выдвинул стул на середину комнаты и важно на нем развалился. — Так вот, господа сыщики, пальчики на стеклах в квартире писателя и на люке издательского дома идентичны.
— Ура! — раздалось в три голоса.
— Не совсем «ура». В нашей картотеке таких пальчиков нема, — охладил пыл коллег криминалист. — Залетные пальчики. Ловите птичку в поле, а она в лесу.
— Спасибо, Боря, найдем птичку, — заверил Лебедев.
— Водки нет, так хоть бы водички какой вкусненькой поднесли бы, — продолжал канючить криминалист.
Слава заглянул в шкаф, где стояли их кофейные принадлежности, и обнаружил початую пачку сока.
— Везет тебе, Антюков. Стажер сок не допил. Угощайся.
Криминалист с удовольствием высосал пакет и, не прощаясь, уплыл. В дверях оглянулся и напомнил:
— Пузырь прикатить не забудьте. Сочком не отделаетесь.
После его ухода в комнате воцарилось молчание.
— Неужели киллер — малолетка? — нарушил тишину Синицын.
— Сегодня детки ранние, — философски заметил Лебедев.
— Выходит, пацанов надо искать, — подал голос Гена.
— Похоже. У меня идея, — вдруг напружинил-ся Лебедев. — Если они за Славой ходят, возьмем Славика за приманку. Пусть он работает по своему плану, а мы пару деньков сзади потопаем. Прихватим ребятишек, и если пальчики сойдутся — делу венец.
Никто не возражал, и вся компания отправилась обедать. В пельменной по соседству народу всегда было полно, но для милиционеров держали отдельный столик.
— Ты сегодня, Синяя Борода, угощай. А то невесте все выложим, — припугнул Синицына капитан.
Слава расплатился в кассе и уселся за столик. Посетители здесь сами получали еду, а сотрудникам райотдела буфетчица подавала на стол. Слава смотрел в окно на бесконечную вереницу прохожих.
— Роман закончил, дай почитать, — попросил Лебедев.
Слава полез в кейс. Достал пачку листков и протянул капитану. В этот момент лицо его вытянулось, он вскочил и, бросив на ходу: «Подержите кейс, я ненадолго…» — выскочил из пельменной.
— Что-то увидел, — предположил капитан и раскрыл текст. — Да здесь не с начала, — разочарованно протянул он.
— Ее ли книга интересная, ее можно с любого места читать, — со знанием дела поведал Конюхов.
— Пожалуй, ты, оперуполномоченный, прав, — согласился Саша и углубился в текст.
* * *
Тимур, одетый элегантным щеголем, прикрывавший нос пушистым шарфом из ангорского пуха, скорее напоминал молодого богатого британца, нежели беженца из Петрограда. Английское, в мелкую клетку шерстяное пальто, в такую же клетку — кепи, бриджи и высокие шнурованные ботинки сидели на нем так, будто он носил все это с рождения.Карамжанов прибыл в порт эстонской столицы на рассвете. Сами жители еще не привыкли к новому слову Таллин и называли город по-старому — Ревель. Получив из рук Ленина долгожданную свободу, они завели своего президента и переименовали столицу. В порту пахло рыбой, и над лотками торговцев салакой кружили чайки.
Птиц сдувало в сторону, но они надрывно кричали и упрямо возвращались в квадрат неба над лотошниками. Промозглый ветер метал мокрый снег с дождем и продувал насквозь. Молодой человек поплотнее завернулся в шарф и остановил извозчика.
Тот с удовольствием осадил своего рысака перед солидным клиентом.
— Куда ехать? — спросил возница по-эстонски, но, сообразив, что богатый иностранец не понимает, переспросил по-немецки.
— Ты можешь по-русски или по-китайски? — улыбнулся клиент.
— По-русски, конечно, могу. У нас русских больше, чем эстонцев, — обрадовался извозчик.
— Я бы хотел снять приличное жилье с пансионом, потому что не люблю отелей, — попросил Тимур.
Водитель экипажа на минуту задумался.
— Меня зовут Инвар. Моя тетушка осталась одна и с удовольствием примет такого приятного молодого человека. У нее свой особнячок в Пирита. В этом предместье живут приличные респектабельные люди. Там вам понравится, — заверил возница, не без труда сдерживая коня.
Карамжанов забрался в пролетку, и конь рванул с места. Серый в яблоках орловский рысак бежал резво, и хотя экипаж имел резиновые шины, от тряски по булыжной мостовой это не избавляло. Узкие улочки старого центра с древними постройками гулким эхом отражали цокот кованых копыт. Усевшись на кожаный диванчик крытой пролетки, Тимур крепко ухватился за плетеные ручки и с любопытством стал оглядывать город.
Таллин делился на две части — верхнюю аристократическую и нижнюю плебейскую. Жители верхней и нижней частей особой симпатии друг к другу не питали. Чтобы аристократы не слишком задавались, граждане из нижнего города время от времени перекрывали им воду. Обо всем этом поведал Тимуру возница.
Инвар оказался на редкость для эстонца разговорчивым и прекрасно болтал по-русски, хотя иногда и добавлял непонятные седоку местные словечки. Они выехали из города и покатили по морской набережной. Здесь постройки не укрывали седоков, и ветер свирепствовал вовсю. Но путь оказался не слишком долгим.
Справа от моря начинался богатый пригород, состоящий из отдельных особнячков, утопающих в яблоневых садах.
— Летом тут очень хорошо, — прищелкнул языком кучер.
Тимур поднял воротник и подумал, что сейчас в это поверить трудно. Голые деревья и быстро тающий грязный снег выглядели уныло.
Пролетка остановилась у ажурной чугунной оградки. Карамжанов выпрыгнул на мостовую и через сад зашагал за возницей к двухэтажному приземистому дому с высоким каменным крыльцом.
Возле парадного висел шнурок звонка, и Инвар дернул за него три раза.
Вдову, к которой он привез Тимура, звали Эльзой. Это была высокая, еще совсем не старая, плоская женщина с суровым лицом, но при этом с лучистыми и приветливыми глазами. Она быстро оглядела будущего постояльца сверху донизу и спросила:
— Где ваши вещи?
— Я путешествую налегке и все необходимое приобретаю на месте, — улыбнулся Тимур, расплачиваясь с Инваром. — Можешь приехать за мной в полдень? Я бы хотел побродить по Ревелю и найти одного человека.
— По Таллину, — поправил кучер.
— Извините, я не хотел вас обидеть. Просто по привычке, — смутился приезжий.
— Вы меня не обидели. Мы еще сами не решили, как будем называть нашу столицу. При немцах говорили Ревал, при русском царе Ревель, теперь вот Таллин, — рассмеялся возница.
— Так вы сможете забрать меня в полдень? — напомнил Карамжанов.
— Будет сделано, — успокоил его Инвар и, пожелав клиенту приятного отдыха, быстро покинул тетушку.
Вскоре на улице послышался удаляющийся цокот копыт его рысака.
— Это моя полофина. Зтесь у нас фанная. Тут столофая, а это фаша комната.
Я перу пятьтесят крон ф сутки и претпочитаю плату за нетелю фперет. За эти теньги фы получите зафтрак и ушин, могу кормить опетом, но уше за тополнительную оплату, — сообщала вдова, ведя Карамжанова по дому. Она прекрасно говорила по-русски, лишь немного смягчая согласные.
Тимуру жилье понравилось. Все было чисто, и очень мало лишних вещей.
— Согласен, — заверил он хозяйку, закончив экскурсию.
— Сколько фы сопираетесь прошить?
— Пока не знаю, — ответил новый постоялец и полез в карман за бумажником.
— Вот вам плата за неделю вперед.
Эльза внимательно пересчитала деньги.
— Мошете умыться и получить сафтрак. Я тоше еще не закусыфала, и если не восрашаете, посафтракаем фместе.
— Сочту за честь, — улыбнулся Тимур и пошел в ванную.
— Потоштите, я фытам фам полотенца. — Эльза быстрым и решительным шагом скрылась за дверью своей половины.
Через минуту постоялец получил три полотенца и занялся своим туалетом.
Тетушка Инвара оказалось первоклассной хозяйкой, в чем Тимур убедился за завтраком. Жареная ветчина с горошком и хрустящие гренки таяли во рту.
— Я бы хотел починить одну вещицу. Вы случайно не знаете ювелира по фамилии Рамович? Он должен жить и работать в Ревеле много лет, — поинтересовался Карамжанов, доканчивая вторую чашечку превосходного кофе.
— Фамилию слышала, но сама никогта его услугами не польсофалась. У меня есть горотской спрафосник за тфенадсатый гот. Если фы гофорите, сто фаш мастер рапотает в Рефеле тафно, там толжны пыть его коортинаты. — Хозяйка вышла и вскоре вернулась со старым справочником. Надев очки, она полистала книжицу и быстро обнаружила ювелира Рамовича. — Фот его атресс. Запишите. Улиса Фиру — это в самом сентре, фы легко его найтете.
Тимур записал и, поцеловав Эльзе руку, отправился в свою комнату.
— Фы намерены сеготня опетать тома? — услышал он вслед.
— Если можно, я бы отобедал в городе, — ответил постоялец и, еще раз поблагодарив внимательную хозяйку, удалился.
Инвар появился точно вместе с двенадцатым ударом настенных часов. Если русские научили эстонцев ругаться и закусывать водку солеными огурцами, то немцы вместе с любовью к пиву и копченым колбаскам привили им немецкую пунктуальность.
Добравшись в пролетке до старого города, Карамжанов попросил высадить его в начале улицы Лай и продолжил путешествие пешком.
Лай начиналась казенными зданиями из мрачного темного камня. Пройдя два квартала, наш путник увидел красный флаг, развевающийся над посольством Советской России и на всякий случай перешел на другую сторону. На Ратушной площади старуха кормила голубей и приветливо кивнула богатому иностранцу. Тимур приподнял кепи и чинно поклонился. По узкой улочке, выложенной булыжным камнем, он спустился на Виру и стал рассматривать номера домов.
В этот воскресный день, несмотря на ветреную и сырую погоду, в старом городе было многолюдно. Учреждения и большая часть магазинов в выходной не работали, а центр в основном состоял из дорогих магазинов и контор. Но во второй половине дня тут открывались пивные бары, всевозможные ресторанчики, которых в бывшем Ревеле водилось вдоволь, и народ выходил на улицу. В толпе нарядных пешеходов чумазый трубочист в черном котелке со свернутым тросом на плече да лесенкой под мышкой сразу бросался в глаза. Тимур не знал, что по местным обычаям встреча с трубочистом приносит удачу, но при виде перепачканного сажей, словно выкрашенного в негра эстонца не смог сдержать улыбки. Трубочист, показав два ряда белоснежных зубов, оскалился в ответ.
Наконец отыскав нужный дом, Тимур свернул в арку и оказался в узком, как колодец, дворе. Большая часть этого сумеречного закутка занимала груда прессованного торфа. В Ревеле торфом отапливали дома, и торфяные кирпичики валялись почти в каждом дворе. Тимур огляделся. Единственная обитая войлоком дверь оказалась запертой. Звонка или колокольчика он не обнаружил и постучал кулаком.
Никакой реакции на его стук не последовало. Тогда он постучал еще раз, но уже с большей силой. Снова тишина. Тимур подождал и ударил по войлоку ногой.
Дверь резко распахнулась, и перед ним возник пожилой мужчина в халате. Его сморщенное лицо с пейсами сердито взирало на незваного гостя. Несмотря на грозный взгляд и суровые морщины, мужчина в ночном колпаке, обутый в разные по фасону и цвету домашние шлепанцы, выглядел комично.
— Я бы хотел видеть Мойшу Рамовича, — приветливо начал Тимур.
— Если у вас есть глаза, вы бы должны были бы понять, молодой человек, что Мойша Хамович перед вами, — проворчал мужчина, продолжая стоять на пороге и загораживать собой вход.
— Очень приятно, — улыбнулся Тимур.
— Пока я для себя в вашем визите ничего пхиятного не вижу, — возразил господин Рамович, изрядно картавя.
Но бывший петербуржец уже начал привыкать к богатству акцентов русского языка в этом городе и, быстро поняв, что старый ювелир не все буквы выговаривает, перестал обращать на это внимание.
— Я Тимур Карамжанов, бывший петербуржец, и здесь проездом, — представился молодой человек, но мужчина продолжал взирать на него с подозрением и в дом пускать не собирался.
— Ваша дочь Руть родила сына, — пристально глядя в глаза пожилого человека, промолвил пришелец.
Рамович побледнел и прижал руку к сердцу:
— Девочка моя! Где она? Вы ее видели? — Лицо Мойши мгновенно порозовело, разгладилось от глубоких морщин, и он помолодел лет на двадцать.
— Она в Витебске. Я Руть никогда не видел. Мне поведал о ней отец, — признался молодой человек.
— Где ваш отец? Я хочу говорить с ним о дочери, — закричал Рамович.
— Отца убили чекисты. Я пришел к вам с заказом. Вы единственный ювелир, способный мне помочь, естественно, за приличное вознаграждение.
Пожилой человек снова побледнел и с опаской оглядел двор:
— В городе полно темных людишек. Вы не заметили за собой слежки? Я официально давно не работаю. Тут из-за русских беженцев такой бандитизм! Если пронюхают, что Мойша Рамович немного подрабатывает себе на куриные потрошки, придут искать камни и оторвут мне голову.
— Уверен, что за мной не следили, — успокоил его Тимур.
— Это хорошо. Что же мы здесь стоим? Идите за мной, только осторожно, у меня низкие потолки. — И хозяин махнул рукой, подкрепляя приглашение жестом.
Карамжанов поднялся на один пролет по темной, пахнущей сыростью каменной лестнице и, согнувшись, шагнул в узенькую дверцу. Большая слабо освещенная комната служила Рамовичу и гостиной, и спальней, и мастерской. На подоконнике, врезанном в толстенную каменную стену, в горшке рос чахлый фикус, забирая последний свет, с трудом поступающий в узкое оконце. Длинный рабочий стол ювелир прикрыл рогожей, чтобы случайный посетитель не заметил шлифовального станка.
— Садитесь вот сюда и чувствуйте себя как дома, — освобождая единственное кресло от кучи всевозможного тряпья, предложил конспиратор. — Можете не снимать пальто. Я экономлю тофф и топлю только на ночь.
Тимур не сразу понял, о чем идет речь, но быстро заменив "ф" на "р", сообразил, что хозяин говорит о торфе.
— Спасибо. У вас действительно не жарко. — Он уселся на краешек кресла, осмотрел груды хлама с надеждой куда-нибудь положить свое кепи, не нашел и пристроил головной убор на коленях.
— Так вы из Петрограда? Удрали от красных? — участливо спросил Мойша.
— Удрал, — признался Тимур.
— Как бы я хотел, чтобы и моя родная девочка оказалась рядом. Но ее муж Абрам служит в Красной армии, и она обязана сидеть там, — горестно пожаловался любящий отец.
— Прекрасно понимаю ваше беспокойство, — посочувствовал Тимур. — Но с вашей дочерью, раз она замужем за красноармейцем, все в порядке.
— Хотелось бы вам верить, — покачал головой Рамович.
— В Ревеле много людей из России?
— Здесь сейчас полно беженцев. Аристократы, евреи, купцы и просто люди, которые не хотят существовать коммуной и иметь общих жен.
— Общие жены — это сказки. Бегут от расстрелов. Большевики берут заложников и стреляют их без суда и следствия. — Карамжанову хотелось побыстрее перейти к делу, но торопить пожилого человека он постеснялся.
Услышав весть о дочери, хозяин разволновался. Он нашел терпеливого слушателя и не мог отказать себе немного поболтать о наболевшем:
— Вы только подумайте! Мойша Рамович стал дедушкой!
— Поздравляю. — Тимур привстал и пожал Раймовичу руку.
— Спасибо, молодой человек, вы принесли добрую весть. Да, мы дожили до того дня, что из России бегут люди. И виноваты в этом, как всегда, евреи. Вы можете мне сказать, что это значит? — И не дождавшись ответа, ответил сам:
—Это значит, что один еврей по фамилии Маркс на деньги другого еврея по фамилии Энгельс написал сомнительное утопическое учение, а третий полуеврей Ульянов решил этим воспользоваться. В конце концов, за коммунизм опять будут бить евреев. Знаете, почему? Не знаете? И правильно. Никто не знает. А я вам вот что скажу. В каждом народе есть пакостники. Поверьте, большинство евреев приличные люди, но нас будут судить за гнусности Маркса и его последователей… Вот и мой зять Абрам воюет за большевиков.
— Я никогда не обвинял людей по их национальному признаку, — пресек Тимур речевой поток хозяина.
— Вы разумный молодой человек, — заключил Мойша и наконец перешел к делу:
— Я помню, что вы намекнули на заказ и приличное вознаграждение? Так я вас внимательно слушаю.
Тимур полез в нагрудный карман жилета, достал кожаный футляр, раскрыл его и извлек мерцающий гранями белый камень. Старый еврей преобразился. Глаза его загорелись, а с лица исчезло жалобное, печальное выражение.
— Какая любопытная вещица! Это горный хрусталь. Но я впервые вижу этот камень такой чистой воды. Можно мне взглянуть на него поближе?
— Конечно. Вам же с ним работать, — ответил Тимур и вложил свой магический кристалл в ладонь мастера. — Я хочу, чтобы вы его скопировали.
Мойша мелкими шажками подбежал к рабочему столу, сдернул с него рогожу, зажег лампу и принялся изучать камень под лупой.
— Вы хотите иметь точную копию, молодой человек?
— Мне нужны две точных копии, — ответил Тимур.
— И вы желаете, чтобы я скопировал письмена на его обратной стороне? — прошептал Рамович.
— И письмена тоже.
— Это очень трудная работа, — шепотом сообщил Мойша.
И Тимур услышал в шепоте профессионала одновременно восторг и ужас.
— Сколько времени займет эта трудная работа, и во что вы ее оцените? — поинтересовался он.
Мастер погрузился в раздумье и засопел. Прошло несколько минут, прежде чем Тимур снова услышал его голос:
— Если я не буду спать ни днем, ни ночью, может, неделя, может, две, а может, никогда. Я подобного заказа не имел. Мне страшно назначать дату. Грани я могу скопировать быстро. Но письмена — это совсем другое дело. А цену я пока назвать затрудняюсь. Кстати, чем вы, молодой человек, собираетесь расплачиваться?
Заказчик расстегнул плащ, извлек из внутреннего кармана мешочек с золотом и протянул хозяину. Достав из мешочка монеты, старый ювелир выложил золотые кружочки на ладонь и, прикрыв глаза, кончиками пальцев проверил их подлинность.
— Полный порядок. Это таки настоящие деньги. Сейчас в Европе скверное время. А золото всегда золото. — Рамович убрал монеты назад в мешочек и протянул заказчику.
— Оставьте их у себя. Так вам будет спокойнее работать, — предложил Тимур.
Но мастер отказался:
— Нет, во-первых, брать деньги вперед — плохая примета. А во-вторых, если бы вы нашли возможность помочь дочери! Вы наверняка знаете, как ваш отец, пусть земля будет ему пухом, получил сведения о моей родной девочке. Если моя работа вас устроит, перешлите немного золота ей.
— Не уверен, что это в моих силах. Я не скоро вернусь в Россию.
— Как бы я хотел увидеть дочь и внука, — прошептал Мойша. — Вы не спросили вашего отца, как он узнал о Рути и что у нее родился сын?
— Я не мог спросить. Эти сведения отец мне передал уже после смерти, — печально сообщил Карамжанов.
Раймович вновь побледнел и уставился на гостя.
— Что вы сказали? Или я ослышался?
— Вы не ослышались. Ваше имя он мне тоже назвал после гибели.
В комнате ювелира наступила гробовая тишина.
— Вы смеетесь над старым человеком? — дрожащим голосом наконец изрек Раймович.
— Не удивляйтесь, мой отец обладал возможностями общаться с другим миром.
Его дух поборол утрату тела и явился ко мне с последним напутствием. Он и меня обучил этому.
— Я вам не верю, — прошептал хозяин.
— Сейчас поверите, — ответил Тимур и, скинув пальто, поднялся с кресла.
Вынув из кармана шелковый узелок, он на глазах пораженного еврея добыл из него бронзовые статуэтки тибетских божков, постелил шелковый платок на пол и расставил фигурки треугольником. Затем извлек из кармана плоскую кремневую зажигалку и поджег маленькую веточку. Рамович с недоумением следил за его действиями. Хвойная веточка наполнила воздух странным благовонием, и над комнатой поплыло розовое облако, обволакивая все вокруг. Мебель и предметы словно исчезали. Вместо них перед изумленным хозяином возник южный дворик, яблони, увешенные плодами, моросящий мелкий дождь и молодая женщина, укачивающая под навесом летней кухоньки малыша. Рядом на плите в кастрюле что-то кипело, и Рамович уловил из-под крышки запах чеснока и перца.
— Доченька, — прошептал он и шагнул вперед. Молодая женщина подняла голову и посмотрела в его сторону:
— Папа, как я часто думаю о тебе! Ты ведь даже не знаешь, что стал дедушкой. Внука мы с Абрашей в твою честь назвали Мойшей. Посмотри, какой он красивый. — И она подняла замотанного в одеяло малыша. Тот испугался и закричал. Молодая мама уселась на лавку и стала укачивать ребенка.
Постепенно розовый туман рассеялся, и комната ювелира вернула свои очертания. Рамович сидел, закрыв лицо руками, не в силах вымолвить ни слова.
Тимур собрал фигурки, снова завязал их в шелковый платок и спрятал в своем кармане.
— Я схаботаю вам копии этого гохного хусталя и напишу письмена на обхатной стохоне, — пообещал старый мастер, продолжая сидеть с опущенной головой.
Тимур не сразу понял, о чем ему толкуют. Он задумался и на минуту перестал исправлять для себя дефект речи собеседника. Но быстро включил мозг и, расставив букву "р" в нужных словах, с улыбкой направился к двери.
— Обязательно сработаете. Ведь отец сказал, что вы единственный ювелир на свете, способный это сделать.
Пораженный старик не смог проводить гостя. Переживание, связанное с мистическим видением дочери, отняли у любящего отца слишком много сил.
* * *
Слава Синицын шел по улице, вытянув шею. Мгновениями ему казалось, что он видит этого человека, потом тот словно растворялся среди прохожих, и старший лейтенант думал, что потерял преследуемого. Когда он уже решил повернуть назад, седая голова возникала снова. Слава шел быстро, переходил на бег, но расстояние между ними оставалась то же. Сколько времени длился этот марафон, Синицын не понимал. Он не знал, идет по следу пять минут или час, просто перестал ощущать время. Сидя в пельменной с коллегами, молодой следователь случайно глянул в окно и увидел темные глубокие глаза, взирающие на него с улицы. Это был тот же пожилой мужчина или очень моложавый старик, которого старший лейтенант видел из квартиры писателя Каребина в дверной глазок во время первого ночного дежурства.Капитан Лебедев был прав. Не узнать этого человека Синицын не мог. Слишком уж поразила его тогда внешность незнакомца. Седой затылок опять мелькнул впереди, и Синицыну показалось, что его объект свернул в какое-то здание. Слава метнулся туда и оказался возле вахтерши. Бабка сидела на стуле и спокойно перебирала спицами. Вахтерша вязала носок. Увидев запыхавшегося незнакомого молодца, она быстро встала и преградила ему дорогу.
— Ты куда, мил человек?
Слава оторопело посмотрел на бабку. Потом до него дошел смысл ее слов, и старший лейтенант, достав служебное удостоверение, раскрыл его перед носом вахтерши. Та внимательно изучила удостоверение и подвинулась.
— Милицию не пущать нельзя. Тебе, мил человек, кого?
— А кто сейчас вошел через эту дверь? — вопросом на вопрос ответил Синицын.
— Да уж полчаса никого. Репетиция началась. Все на малой сцене. В большом зале маляры хозяйничают. Так что репетиции теперь где придется проводят.
Сегодня в малом зале. Там уже покрашено. А пришли все. Даже Трофимов сегодня опоздал всего на пятнадцать минут. А его, бывает, и по часу ждут. Народный артист все-таки…
— Так это театр? — удивился Слава и только теперь заметил афиши, веером расклеенные на стене. Афиши были разного цвета, и названия спектаклей тоже стояли разные, но фамилия внизу каждой была одна и та же: «Художественный руководитель Эраст Митрофанович Переверцев».
— Ты чего, милок, не в себе? — внимательно изучая растерянного работника милиции, заподозрила вахтерша.
— Нет, все нормально. Скажите, а ваш бухгалтер поправилась?
— Галина Бенедиктовна уже вчера на работу вышла. Ей сейчас болеть нельзя.
Ремонт — Вахтерша провела Славу в закуток под лестницей, где временно трудился выгнанный из своего кабинета рабочими финансовый мозг организации — Галина Бенедиктовна Лучинская, оказавшаяся молодой темноволосой пышечкой. Галя уже слышала, что ею интересовался следователь, и приходу Славы не удивилась.
— Чем могу помочь милиции? — деловито поинтересовалась она.
Синицын попросил вспомнить, какая фирма пятого июня снимала под свое мероприятие здание театра.
— Ой, это сейчас не просто. К шкафам не подойти. Я и сама без кабинета.
Там полы циклюют, — пожаловалась Галя. — Вам срочно?
— Да уж срочнее некуда, — ответил Слава. Он понемногу приходил в себя, хотя и не понимал до конца, как здесь оказался.
— Хорошо, я постараюсь. Вы посидите немного.
— А можно я поброжу по театру? — попросил следователь.
— Бродите, только не запачкайтесь. Везде краска и грязь, — предупредила его девушка и исчезла.
Синицын двинулся по театральным помещениям, которые по случаю ремонта меняли свои функции. В большем туалете для публики хранились костюмы и реквизит. Коридоры были завалены фрагментами декораций, а в актерских уборных громоздились банки и бочки с краской.
Вахтерша уверенно заявила, что через служебный вход последние полчаса никто не входил. Слава тем не менее заглядывал всюду, в надежде отыскать таинственного незнакомца. Он не подозревал вахтершу в обмане. Бабка могла его и не заметить. Но седоволосого пожилого мужчину среди костюмеров, гримеров и прочих служителей кулис молодой следователь не увидел. Заглянул он и в малый зал, где шла репетиция. Эраст Митрофанович сидел за маленьким столом, рядом со сценой и, наблюдая за артистами, делал в своей тетради какие-то пометки. Увидев Синицына, он сперва удивленно вскинул бровь, затем вспомнил молодого человека, махнул ему рукой и снова углубился в свои записи. Ни в малом зале, ни в креслах, ни на сцене среди артистов пожилого мужчины с темными глубокими глазами Слава тоже не обнаружил.