Страница:
Тимур оглядел столики и решительно направился в уголок у стойки, где уже сидел сухопарый мужчина с белой гвоздикой в петлице светло-серого пиджака.
Почему он выбрал именно этот столик, когда рядом несколько было совершенно свободных, Тимур и сам не знал. Просто почувствовал, что этот господин его привлекает.
— Простите, не помешаю? — улыбнулся молодой человек. — Очень не люблю трапезничать в одиночестве.
Мужчина с гвоздикой горячо заверил, что не только не помешает, а совсем наоборот, поскольку он тоже терпеть не может веселиться сам по себе.
— Мое имя Тит Верп, но все зовут меня Руль. Ты, парень, мне как подарок к празднику, — добавил он.
— А меня зовут Шамиль, — придумал на ходу себе новое имя Карамжанов.
Интуиция ему подсказала, что открываться этому человеку не следует.
— Очень приятно, Шамиль. Давай свою руку, — заорал Верп и принялся трясти своей огромной лапищей кисть Тимура.
— У вас сегодня именины? Поздравляю, — сердечным тоном заговорил Карамжанов.
— Нет, именины я не праздную. Женюсь! — заорал Верт.
— А где же невеста?
— Катрин у меня горничная в портовой гостинице. Сегодня работает до ночи, а завтра с утра свободна, и мы пойдем в кирик, нашу церковь, — деловито разъяснил одинокий жених.
— Тем более поздравляю! Сейчас закажу что-нибудь крепенького и выпью за ваше счастье, — искренне порадовался за нового знакомого Тимур.
— Нет уж, раз пришел за мой столик, ты мой гость. Я сам закажу, — решительно возразил Верп и жестом подозвал толстяка.
Через четверть часа Карамжанов знал всю историю романа Тита Верпа. Жених, оказывается, со своей Катрин прожил уже не один год. Только венчаться они не ходили, потому что женщина настаивала, чтобы он сменил работу.
— Какой же бабе понравится, если мужик по несколько месяцев в море?
— Вы моряк? — предположил Карамжанов и ошибся.
— Я шофер, — ухмыльнулся Верп.
— Ничего не понимаю. Как на автомобиле можно плавать по морям? — усомнился Тимур.
— Да, это не часто случается, — согласился морской водитель. — Мой автомобиль плавал на яхте «Матильда». Хозяин яхты, вдовец Толсенсен возил меня по всему свету. Приплывем в какой-нибудь город, я выкатываю авто и вожу его смотреть страну. Достойный человек этот швед. Полюбил я его. Платил хорошо и не придирался. Как с другом со мной себя вел. Не мог я его бросить. Теперь другое дело.
— А что изменилось? — Тимур сделал стойку, как охотничий пес, почуявший дичь. Ему все время казалось, что этот человек сейчас сообщит нечто для него важное. И на этот раз не ошибся. Верп объяснил, что вдовец — хозяин яхты — нашел себе даму сердца, через много лет решился на второй брак и яхту продал.
Но шофер — редкая профессия, работу на суше для него найти не проблема:
— Новая метла по-новому метет, «Матильда» уже и название сменила. Чудное оно теперь у нее — «Спаситель мира Стерн». Не нравится мне оно, — подливая Тимуру джина, пожаловался Верп.
Тимур при имени Стерна вздрогнул.
— Кто же новый хозяин яхты?
— Этот самый спаситель мира и есть. Постеснялся бы людей так возноситься, — проворчал жених.
— Вы его видели? — Тимур не мог скрыть волнения, но собеседник, изрядно согретый джином, этого не заметил.
— Спасителя? Нет. Его человек приезжал бумаги оформлять, облазил все судно, как ищейка. Вообще-то я к калекам отношусь сострадательно, но этот горбун мне не понравился. Скользкий тип, и глазенки бегают. Видно, от миллиардов хозяина и к нему прилипает.
— Получается, вы уволились?
— Пока нет. Обещал шведу Толсенсену замену себе найти. Новому владельцу яхта с автомобилем полагается. Завтра утром женюсь, а после обеда пойду в правительственный гараж, там у меня механик знакомый. Надеюсь, кого-нибудь порекомендует. Вообще-то это дело непростое. В Гельсингфорсе автомобилей всего штук шестьдесят, а половина водителей — иностранцы. Своих пока мало, — посетовал Верп. — Сам-то я во Франции обучался и автомобиль для Толсенсена прямо с завода «Рено» получал. Красавец! Спицы так и горят. И двигатель зверский. Шестьдесят миль в час выжать можно.
— Послушай, Руль, порекомендуй меня себе на замену, — неожиданно предложил Карамжанов.
— Ты, Шамиль, шофер?! — воскликнул Верп. Его осоловевшие от джина глаза резко просветлели.
— Нет, — простодушно признался Тимур, с любопытством вслушиваясь в свое новое имя. Интуиция его и на этот раз не подвела, имя он сменил вовремя.
— Как же ты работать сможешь? — удивился Верп и протрезвел до конца.
— Ты женишься, и тебе нужны деньги. Я хорошо заплачу. Научи меня водить автомобиль, — попросил Карамжанов.
— Водить авто, брат, сразу не научишься. Машина — штука сложная. Чудо технического прогресса. Это тебе не кобылой править.
— А ты попробуй. Тысячу франков не пожалею, — принялся соблазнять его Тимур.
— Тысяча франков большие деньги… А зачем тебе это? — почесывая темечко, призадумался жених. Названная Тимуром сумма произвела на него впечатление.
— Хочу на яхте покататься, мир поглядеть. А таких денег, чтобы на кораблях плавать и в дорогих гостиницах жить, у меня нет. Да и профессия шофера, как ты сам сказал, редкая. А у меня у самого невеста. Женюсь, придется семью кормить, — пояснил свое желание Карамжанов.
Верп немного помолчал, затем торжественно встал, пожал Тимуру руку и заявил, что согласен.
Ночным поездом, который шел из Хельсинки в Петроград, они добрались до верфи Штокмана. В по-селочке имелась гостиница на пять номеров, в одном из которых приезжий и поселился. И то ли Верп оказался прекрасным педагогом, то ли Тимур одаренным учеником, но за неделю основы водительской премудрости Карамжанов освоил. Теперь своей главной задачей Тит считал научить новичка разбираться в моторе и ходовой части машины. Водитель приписанного к яхте лимузина обязан быть и механиком.
Карамжанов без возражений взял в руки гаечный ключ и отвертку. Еще через неделю он знал устройство двигателя, мог заменить рессору и заклеить покрышку.
После придирчивого экзамена Верп решился представить его своему хозяину.
Тимуру везло. Пока ему все удавалось. И если бы не тревожные мысли о любимой девушке, он мог бы считать себя вполне удачливым человеком. Унаследовав от родителей удивительные способности к телепатии, молодой человек многое предвидел и чувствовал на расстоянии. Он умел заставить себя так сконцентрировать волю, что мог передать свои мысли в любую часть света.
Опасность, грозящая Верочке Филлиповой, обожгла Тимура во сне. Накануне Верп до двенадцати ночи заставлял его собирать бензиновый карбюратор, и Карамжанов очень поздно добрался до постели. На ночь тетушка Марта гостиницу запирала. Пришлось долго стучать, наконец она услышала и впустила жильца.
Хозяйка отеля была глуховата.
В восемь утра Тимур проснулся в чрезвычайном волнении и первым делом подумал о Вере. Собрав всю волю и отогнав сонливость, которая расслабляла и не давала сосредоточиться, он ясно представил себе хутор рыбака Матти и увидел, что тот собирается в дорогу. Ничего тревожного в этих сборах не было. Но какая-то черная сила продолжала давить на подсознание. Опасность могла исходить только с русского берега. Тимур заставил себя мысленно перенестись туда и все понял. Там тоже собирались в путь. Большая черная лодка и пять темных фигур представляли для его Верочки смертельную опасность. Карамжанов пытался вернуть свой телепатический взгляд на хутор и не смог. Слишком много энергии он потратил на этот сеанс, и воля его устала. Он в смятении уселся на койку и до хруста сжал голову ладонями. От того, что его возлюбленная в беде, а он не в силах помочь, наступало отчаяние. Он тер виски, бил себя по щекам, подставлял голову под кран с холодной водой. Ничего не помогало. Тогда он достал из кармана отцовскую зажигалку и запалил свечу.
В номере имелось современное освещение, но с новомодным электричеством нередко происходили аварии. На этот случай на тумбочке возле постели хозяйка и припасла бронзовый подсвечник со свечой. Тимур вытянул ладонь вперед и поднес ее к кончику пламени. Жуткая боль пронзила все его нервы. Карамжанов сжал зубы и несколько мгновений терпел. Болевой шок восстановил телепатические возможности, и он увидел Веру. Она при свете керосиновой лампы возилась с животными. Тимур понял, что если девушка выйдет из сарая на улицу с лампой, с лодки ее заметят. Тогда он и крикнул ей. Вера не сразу поняла. Тимуру пришлось крикнуть еще раз, и он, обессиленный, упал на койку.
— Что случилось? — В дверях возникло обеспокоенное лицо тетушки Марты.
— Ничего, — устало ответил Карамжанов.
— Вы так ужасно кричали. Я решила, у вас пожар, проворчала хозяйка гостиницы и, покачав головой, удалилась.
«Если глухая Марта услышала, наверное, и до Верочки мой крик долетел», — удовлетворенно подумал Тимур и снова уснул. В тот день он спал до одиннадцати.
Тит несколько раз заходил его спрашивать, но Тимур не просыпался. Наконец Верп не выдержал, ворвался к нему в номер и стал трясти за воротник пижамы.
— Вставай, бездельник! Ты забыл? Сегодня тебе предстоит впервые возить нового хозяина.
Тимур с трудом оторвал голову от подушки. На кресле перед ним лежал мешок с вещами.
— Это еще что? — спросил он сонным голосом.
— Костюм водителя — кожаная куртка, бурки, полный комплект. Даже ветровые очки, которые ты просил. Хотя не знаю, зачем они тебе? Наш лимузин закрытый, ветер в нем не дует.
«Я дома», — прошептал он и улыбнулся. Рядом, уложив две ладошки под щеку, посапывала Шмелева. Слава погладил ее по волосам и поцеловал в щечку. Часы показывали начало седьмого, но Синицын Уже выспался. Он вообще выспался в больнице за прошлый и будущий недосып. Старший лейтенант лежал с открытыми глазами и размышлял.
Из больницы его выписали через неделю. А за это время произошло много событий. Трюк с сочиненилем удался. Пацана, наследившего в «Издательском доме Рачевской» и на квартире писателя, взяли. Звали его Павлом Соболевым, и он уже получил паспорт. Это означало, что парень взрослый и может отвечать по всей строгости закона. Задержали и долговязого блондина, оказавшегося Борисом Крестовским. У обоих гимназистов произвели обыск. В квартире Соболева нашли листки первой части романа Каребина, украденные у Славы в электричке, и антикварный кинжальчик. Анализ показал на лезвии кровь, по группе идентичную крови Синицына. А у Крестовского обнаружились листки второй части романа Каребина и тетрадь с записями следователя. Улик для суда было более чем достаточно. Особенно если учесть, что Павел в дополнение к званию мастера спорта по альпинизму и черному поясу каратэ имел первый разряд по стрельбе из пистолета.
Славе было немного обидно, что преступников задержали без него, но Грушин объявил ему приказом благодарность и послал ходатайство о награде своего сотрудника в Министерство внутренних дел. Так что заслуг молодого следователя никто не умалял.
Встречать Славу из больницы приехал чуть ли не весь райотдел. Грушин подал к подъезду свою казенную «Волгу», но Слава уселся к Турину в «уазик».
Он хотел сразу ехать на службу, но его привезлидомой, завалили алкоголем, фруктами и цветами, от чего герой краснел и смущался. — Зачем мне коньяки? Я же не пью, — вопрошал Слава, но в ответ получал шуточки и гогот.
Лена с Верой Сергеевной соорудили импровизированный ужин, быстро превратившийся в банкет.
Кроме виновника торжества все остальные пили. Но, естественно, тосты звучали однообразные. Синицыну желали здоровья и требовали от него и Лены потомства. Молодым людям пришлось наметить для сослуживцев день свадьбы. Это означало, что на следующее утро Синицыну предстояло отправиться со Шмелевой в загс и подать заявление.
Длительное застолье жениха изрядно утомило, и когда все ушли, он с облегчением вздохнул. В десять вечера стала собираться домой и Лена. Но Вера Сергеевна выразительно на нее посмотрела, вышла к себе и вернулась с халатом.
— Он тебе великоват, но временно сойдет, — обратилась она к Лене. — Оставайся, девочка. Кажется, теперь на штампы в паспорте внимания не обращают.
Вы и так с Пусиком давно вместе, зачем нам спектакли…
Слава с благодарностью посмотрел на маму. За больничную неделю он привык, что Шмелева рядом, и отпускать ее от себя ему было грустно.
Лена осталась и сообщила об этом по телефону своим родителям.
Все у Славы вроде шло путем. И личная жизнь, и рана быстро заживала, да и громкое дело двигалось к завершению. Лишь одна мелочь ему не нравилась. Соболев оба убийства отрицал. Что сунул следователю ножичком в бок, признавал, а убийства отрицал с убежденностью фанатика.
Слава сразу после рассказа Лебедева о директоре гимназии подумал, что именно он организатор и заказчик преступлений. Но ни Соболев, ни Крестовский Абакина не выдавали. И в показаниях оба не путались. Они, конечно, могли заранее договориться о легенде, но слишком уж они были оба молодые, чтобы так складно врать. Однако не только это беспокоило молодого следователя. В последние дни он все чаще вспоминал седого человека с глубоким остановившимся взглядом и чудеса, связанные с ним. Какую роль играл этот тип во всем деле? Уж не сам ли это директор гимназии Абакин? Но если это он, то зачем помогал следствию и посадил милицию на «хвост» своим ребятам? И потом, этот странный седой тип вызывал у Синицына симпатию, а мошенник Абакин, по его мнению, симпатии вызвать не мог. Эти вопросы не имели ответов, а потому старшего лейтенанта беспокоили.
«Сегодня я сам посмотрю в глаза обоим мальчишкам», — решил Слава и тихо, чтобы не будить Лену, поднялся. Бок немного болел. Но эта уже была не острая, а ноющая боль, возникающая только при неловких движениях.
Он вышел на кухню и увидел маму. Вера Сергеевна сидела над остывшим чаем и смотрела в окно. В свете утреннего солнца Слава вдруг заметил, что голова у нее седая.
— Мамочка, ты за неделю стала белая, а я сразу и не заметил.
— Вот когда ты, Пусик, вырастишь своего сына, а ему засунут нож под ребро, посмотрим на твои волосы, — вздохнула Вера Сергеевна.
— Прости, мама. Но я же не нарочно. — Слава закрыл рот и понял, что сморозил дурь.
Вера Сергеевна грустно улыбнулась, резко вскочила из-за стола и прижала сына к себе.
— Живой. Слава Богу, — прошептала она и заплакала.
— Не надо, мама. Все хорошо, — попытался успокоить он мать.
— Потому и плачу, что хорошо. Пока было плохо, молчала, — всхлипнула Вера Сергеевна. — Хочешь чаю?
Слава чаю не хотел, но чтобы побыть с мамой и отвлечь ее хозяйской заботой, согласился.
— Ты Лену береги. Она девочка настоящая. В последний момент не вздумай вильнуть хвостом. — Вера Сергеевна утерла фартуком слезы и, подвинув сыну чашку, уселась рядом.
— А почему я должен… хвостом? — не понял материнской тревоги Синицын.
— Ты лучше меня, сынок, знаешь. Та красавица хоть вежливая и внешностью хороша, а тепла от нее нет. А Лена может сказать грубость, но сердечко у нее сострадательное. Такая не продаст в тяжелую минуту. Однако для совместной жизни это, Пусик, главное. Лена у тебя, может, и не такая красавица, но очень милая и по-женски привлекательная.
— Какая красавица, мама? О ком ты?! — Слава глядел на мать во все глаза.
Уж в ветрености он себя никак не отмечал. Познакомившись с Леной в молодежном лагере на последнем курсе института, он и в мыслях никого больше не имел.
Вера Сергеевна тяжело вздохнула, явно не желая продолжать этот разговор.
Но Слава был заинтригован и настаивал.
— Ладно, скажу, если просишь, — подумав, согласилась она. — Пока ты лежал в больнице, ко мне эта красивая еще раз наведалась. Я ее, конечно, пустила. Как я могу не пустить, Пусик, твою знакомую?
— Ты о ком, мам? — Синицын не мог врубиться, о чем ему толкуют.
— Ну, Пусик, эта девица не так давно у нас была. Ты меня еще с ней знакомить не хотел. Я даже обиделась, — напомнила Вера Сергеевна.
— Ты о Барановой?! — наконец догадался сын.
— Да, о Маше. Она пришла, поплакала со мной. Я ее чаем напоила. Ей кто-то сообщил, что в больнице с тобой Лена, и она туда пойти не решилась. Полюбила она тебя. Ты же с ней ночь провел.
Слава хотел ответить, объяснить матери, как это происходило на самом деле, но вдруг поперхнулся, покраснел словно рак и умолк. Вера Сергеевна повернулась к двери, куда смотрел ее сын, и увидела Лену. Та стояла на пороге, бледная как смерть, и губы у нее дрожали. Молодые люди некоторое время молча смотрели в глаза друг другу, затем Лена бросилась назад в комнату.
Слава побежал за ней, пытаясь что-то поправить. Он понял, что девушка случайно услышала его разговор с матерью, и искал слова. Но объяснение получалось жалким и глупым. Лена, не отвечая, быстро оделась, схватила свою сумку и пулей вылетела из квартиры. Слава сел в кресло, руки у него опустились, а внутри стало пусто, как в надутом шарике.
— Ну вот и все, — тихо сказал он сам себе. В комнату осторожно вошла Вера Сергеевна и нерешительно замерла возле сына.
— Это я, старая дура, во всем виновата. Не хотела же говорить, да черт за язык дернул, — упрекала она себя.
— Не надо, мама, ты тут ни при чем. Я сам должен был Лене все сразу рассказать. У меня хоть с этой Машей ничего и не было, но в постели с ней я действительно оказался. Надо мной весь отдел издевался почти неделю. Жизненный анекдот, одним словом, а вот чем закончилось. — Синицын лег в постель и закрыл глаза, хотя до утра он так и не уснул.
В половине восьмого он медленно встал и, придерживая руку возле ноющей раны, пошел в ванную. Там долго и бессмысленно водил бритвой по своим щекам, умывался, тер себя полотенцем, а внутри было по-прежнему пусто.
В райотделе героя встретили восторженно. Только Лебедев, оглядев друга, спросил:
— Почему ты здесь в восемь? Загсы открываются не раньше десяти.
— Мы не ходили в загс. Мы с Леной поссорились, — и Слава отвел глаза в сторону.
Несмотря на великолепные продукты и заморские плоды, которыми теперь питался Стерн, лицо его осунулось и горящие фанатизмом глаза запали. Иногда, отложив перо, он надолго замирал, глядя в стену, которую не видел, потому что в своих мыслях уносился далеко и от нее, и от своего письменного стола, и от маленького финского местечка.
Ему чудилось, что он спускается с трапа корабля или выходит из вагона поезда в великие города вроде Парижа, Стамбула или Нью-Йорка, и к нему бросаются восторженные толпы.
Сегодня мистику привиделся Лондон. Вся пристань огромного порта была забита страждущими приветствовать Стерна. Встречающие старались коснуться руками его одежды, разглядеть, запомнить его черты. Однако ни криков, ни приветствий не слышалось. На мудрецов толпы взирают с благоговейным трепетом. И только восторженное выражение обращенных к нему лиц говорило о том, как страстно любят и почитают его эти люди. Стерн оглядел свою паству и поднял руку, готовясь к ним обратиться. Над толпой пронесся единый восторженный вздох, и все живое замерло.
— Откройте ваши сердца и улыбнитесь друг другу, — сказал Стерн, и люди понимающе закивали. Святослав Альфредович выдержал долгую паузу и продолжил:
— Встречайте друг друга с улыбкой. Если вы продавец в магазине, улыбнитесь покупателю. Если вы шеф в конторе, улыбнитесь подчиненному, даже если вы вызвали его в свой кабинет для выговора. Начните улыбаться, и вы поймете, что мир изменился к лучшему. Улыбнитесь утром своим близким, и пусть они ответят вам улыбкой. Вы сразу осознаете, что новый день светел, и для вас все сложится замечательно…
Тут Стерн задумался, какое же слово в английском языке, который он знал безукоризненно, способно точнее всего выразить состояние улыбки. Минута раздумий — и его озарило. Есть такое слово на языке Шекспира! Оно обозначает сыр.
— Скажите «чииз», — предложил он встречающим, и они на одном дыхании повторили за ним «чииз», от чего их губы у них сами собой растянулись в улыбке.
Святослав Федорович понял, что он нашел Великое слово. Схватил перо и поспешно записал его в свою Книгу.
— Прости, мой друг, что я тебя отрываю. — Алиса Николасвна осторожно заглянула в кабинет.
— Ничего, дорогая. Я только что нашел слово, которое станет знамением века. Говори, я тебя слушаю, — великодушно разрешил супруг.
— К нам пришел господин Пекко. У него к тебе дело.
— Хорошо, я сейчас выйду. — Святослав Альфредович еще раз заглянул в рукопись и, удовлетворенно потянувшись, встал из-за стола.
Гостя уже угощали. Разбогатев, Алиса Николасвна для финских соседей завела отдельный бар и закупала для него самые дорогие и известные марки пива. Пекко с удовольствием потягивал из высокой хрустальной кружки.
— Приятно навестить состоятельных друзей, — усмехнулся он, пожимая Стерну руку.
— Для меня средства всего лишь возможность не отвлекаться от работы, — строго ответил хозяин и уселся напротив смотрителя маяка.
— Да, я знаю, что вы отдаете свою жизнь несчастным человекам, которые заблудились в мировом тумане, — ответил финн и, залпом выпив пиво, крякнул.
— Красиво говорите. Никогда не знал, что под тельняшкой бывалого матроса скрывается поэт, — похвалил Стерн гостя.
— Ну какой я поэт! — Пекко громко рыгнул. — Мы люди простые, что на уме, то и на языке. Я пришел по делу. Ваша яхта готова, вы можете ее осмотреть и в любой момент отдать команду к отплытию.
Стерн удивленно вскинул бровь:
— Моя яхта?
— Да, господин Стерн. Ваша яхта, — невозмутимо подтвердил Пекко.
— Я не просил ни о чем подобном, растерялся Святослав Альфредович.
— Шульц поручил мне подыскать для вас паровую яхту. Я думал, что вы в курсе, — в свою очередь притворился удивленным финн.
— В первый раз слышу!
— Ну что ж, тогда считайте, что я принес вам приятную новость. Извините, Святослав Альфредович, я забыл передать вам письмецо Серафима Марковича.
Видимо, о яхте Шульц в этом письме и пишет. — Пекко полез в карман и извлек конверт. — Вот оно. Неделю таскаю, все забываю отдать. Возраст… Стерн взял письмо, но читать при Пекко его не стал.
— Яхта так яхта. Когда я должен ее осмотреть?
— Бывший хозяин, Толсенсен, выслал за вами автомобиль. Он должен с минуты на минуту быть здесь. Да вон, поглядите в окно. Кажется, авто уже стоит возле вашего дома.
Стерн взглянул в окно и увидел возле своих ворот закрытый черный лимузин.
— Но я не намеревался никуда ехать, и не одет, — занервничал Святослав Альфредович.
— Не волнуйтесь, водитель, как и автомобиль, придан вам вместе с яхтой и будет ждать, сколько нужно. Если хотите взять супругу и детей, ваше право.
Машина большая, все усядутся, — проинформировал Пекко.
— Нет, я поеду один, — отрезал Стерн. — Я должен посмотреть, о чем идет речь. Слишком неожиданное для меня приобретение. Кстати, сколько она стоит?
— Мне кажется, финансовую сторону господин Шульц уладил, — вкрадчиво предположил Пекко.
— Хорошо, я через десять минут буду готов.
— Одевайтесь потеплее. На улице не лето, и в железной коробке можно промерзнуть до костей. Советую взять в дорогу фляжку с чем-нибудь крепеньким, — подмигнул гость и тяжело встал с кресла.
Попрощавшись с Пекко, Стерн предупредил жену, чтобы его к обеду не ждали, быстро оделся и вышел на улицу. Снежок, шедший всю ночь, теперь таял, создавая слякоть, но Святослав Альфредович предусмотрительно надел новые калоши. Как только он вышел за ворота, из машины возник водитель и распахнул перед ним заднюю дверцу. Стерн взглянул на шофера. Тот был одет в кожаную куртку на меху, краги и белые бурки. Глаза и лоб его прикрывали ветровые очки, поэтому разглядеть лица как следует Стерну не удалось, хотя во внешности водителя он все же отметил что-то восточное.
— Вы — мой новый хозяин, — сообщил шофер. — Авто принадлежит владельцу яхты и путешествует на ее борту, чтобы вы везде имели возможность им пользоваться. Зовут меня Шамиль. Если вам будет угодно взять другого шофера, я уступлю ему место. Хотя должен сказать, что очень люблю плавать. Поэтому и напросился работать к господину Толсенсену.
Водитель говорил уважительно, но с достоинством. Его тон Святославу Альфредовичу понравился.
— Нет, мой милый, я не буду брать другого. Ты, видно, свое дело знаешь, зачем мне новичок?
— Постараюсь вас не разочаровать, — улыбнулся Шамиль, показав два ряда белоснежных зубов.
«Чииз», — подумал Стерн, вспомнив найденное им заветное слово и уселся на кожаный диван лимузина. Насчет теплой одежды Пекко беспокоился напрасно. В салоне имелся плед из бобрового меха, и пассажир с удовольствием им прикрылся.
— Далеко нам ехать? — спросил Стерн.
Водитель не отреагировал. Его кабину от заднего дивана отделяло толстое стекло. Стерн понял, что его не услышали, и, заметив круглое оконце в стекле, приоткрыл его, повторил свой вопрос.
Почему он выбрал именно этот столик, когда рядом несколько было совершенно свободных, Тимур и сам не знал. Просто почувствовал, что этот господин его привлекает.
— Простите, не помешаю? — улыбнулся молодой человек. — Очень не люблю трапезничать в одиночестве.
Мужчина с гвоздикой горячо заверил, что не только не помешает, а совсем наоборот, поскольку он тоже терпеть не может веселиться сам по себе.
— Мое имя Тит Верп, но все зовут меня Руль. Ты, парень, мне как подарок к празднику, — добавил он.
— А меня зовут Шамиль, — придумал на ходу себе новое имя Карамжанов.
Интуиция ему подсказала, что открываться этому человеку не следует.
— Очень приятно, Шамиль. Давай свою руку, — заорал Верп и принялся трясти своей огромной лапищей кисть Тимура.
— У вас сегодня именины? Поздравляю, — сердечным тоном заговорил Карамжанов.
— Нет, именины я не праздную. Женюсь! — заорал Верт.
— А где же невеста?
— Катрин у меня горничная в портовой гостинице. Сегодня работает до ночи, а завтра с утра свободна, и мы пойдем в кирик, нашу церковь, — деловито разъяснил одинокий жених.
— Тем более поздравляю! Сейчас закажу что-нибудь крепенького и выпью за ваше счастье, — искренне порадовался за нового знакомого Тимур.
— Нет уж, раз пришел за мой столик, ты мой гость. Я сам закажу, — решительно возразил Верп и жестом подозвал толстяка.
Через четверть часа Карамжанов знал всю историю романа Тита Верпа. Жених, оказывается, со своей Катрин прожил уже не один год. Только венчаться они не ходили, потому что женщина настаивала, чтобы он сменил работу.
— Какой же бабе понравится, если мужик по несколько месяцев в море?
— Вы моряк? — предположил Карамжанов и ошибся.
— Я шофер, — ухмыльнулся Верп.
— Ничего не понимаю. Как на автомобиле можно плавать по морям? — усомнился Тимур.
— Да, это не часто случается, — согласился морской водитель. — Мой автомобиль плавал на яхте «Матильда». Хозяин яхты, вдовец Толсенсен возил меня по всему свету. Приплывем в какой-нибудь город, я выкатываю авто и вожу его смотреть страну. Достойный человек этот швед. Полюбил я его. Платил хорошо и не придирался. Как с другом со мной себя вел. Не мог я его бросить. Теперь другое дело.
— А что изменилось? — Тимур сделал стойку, как охотничий пес, почуявший дичь. Ему все время казалось, что этот человек сейчас сообщит нечто для него важное. И на этот раз не ошибся. Верп объяснил, что вдовец — хозяин яхты — нашел себе даму сердца, через много лет решился на второй брак и яхту продал.
Но шофер — редкая профессия, работу на суше для него найти не проблема:
— Новая метла по-новому метет, «Матильда» уже и название сменила. Чудное оно теперь у нее — «Спаситель мира Стерн». Не нравится мне оно, — подливая Тимуру джина, пожаловался Верп.
Тимур при имени Стерна вздрогнул.
— Кто же новый хозяин яхты?
— Этот самый спаситель мира и есть. Постеснялся бы людей так возноситься, — проворчал жених.
— Вы его видели? — Тимур не мог скрыть волнения, но собеседник, изрядно согретый джином, этого не заметил.
— Спасителя? Нет. Его человек приезжал бумаги оформлять, облазил все судно, как ищейка. Вообще-то я к калекам отношусь сострадательно, но этот горбун мне не понравился. Скользкий тип, и глазенки бегают. Видно, от миллиардов хозяина и к нему прилипает.
— Получается, вы уволились?
— Пока нет. Обещал шведу Толсенсену замену себе найти. Новому владельцу яхта с автомобилем полагается. Завтра утром женюсь, а после обеда пойду в правительственный гараж, там у меня механик знакомый. Надеюсь, кого-нибудь порекомендует. Вообще-то это дело непростое. В Гельсингфорсе автомобилей всего штук шестьдесят, а половина водителей — иностранцы. Своих пока мало, — посетовал Верп. — Сам-то я во Франции обучался и автомобиль для Толсенсена прямо с завода «Рено» получал. Красавец! Спицы так и горят. И двигатель зверский. Шестьдесят миль в час выжать можно.
— Послушай, Руль, порекомендуй меня себе на замену, — неожиданно предложил Карамжанов.
— Ты, Шамиль, шофер?! — воскликнул Верп. Его осоловевшие от джина глаза резко просветлели.
— Нет, — простодушно признался Тимур, с любопытством вслушиваясь в свое новое имя. Интуиция его и на этот раз не подвела, имя он сменил вовремя.
— Как же ты работать сможешь? — удивился Верп и протрезвел до конца.
— Ты женишься, и тебе нужны деньги. Я хорошо заплачу. Научи меня водить автомобиль, — попросил Карамжанов.
— Водить авто, брат, сразу не научишься. Машина — штука сложная. Чудо технического прогресса. Это тебе не кобылой править.
— А ты попробуй. Тысячу франков не пожалею, — принялся соблазнять его Тимур.
— Тысяча франков большие деньги… А зачем тебе это? — почесывая темечко, призадумался жених. Названная Тимуром сумма произвела на него впечатление.
— Хочу на яхте покататься, мир поглядеть. А таких денег, чтобы на кораблях плавать и в дорогих гостиницах жить, у меня нет. Да и профессия шофера, как ты сам сказал, редкая. А у меня у самого невеста. Женюсь, придется семью кормить, — пояснил свое желание Карамжанов.
Верп немного помолчал, затем торжественно встал, пожал Тимуру руку и заявил, что согласен.
Ночным поездом, который шел из Хельсинки в Петроград, они добрались до верфи Штокмана. В по-селочке имелась гостиница на пять номеров, в одном из которых приезжий и поселился. И то ли Верп оказался прекрасным педагогом, то ли Тимур одаренным учеником, но за неделю основы водительской премудрости Карамжанов освоил. Теперь своей главной задачей Тит считал научить новичка разбираться в моторе и ходовой части машины. Водитель приписанного к яхте лимузина обязан быть и механиком.
Карамжанов без возражений взял в руки гаечный ключ и отвертку. Еще через неделю он знал устройство двигателя, мог заменить рессору и заклеить покрышку.
После придирчивого экзамена Верп решился представить его своему хозяину.
Тимуру везло. Пока ему все удавалось. И если бы не тревожные мысли о любимой девушке, он мог бы считать себя вполне удачливым человеком. Унаследовав от родителей удивительные способности к телепатии, молодой человек многое предвидел и чувствовал на расстоянии. Он умел заставить себя так сконцентрировать волю, что мог передать свои мысли в любую часть света.
Опасность, грозящая Верочке Филлиповой, обожгла Тимура во сне. Накануне Верп до двенадцати ночи заставлял его собирать бензиновый карбюратор, и Карамжанов очень поздно добрался до постели. На ночь тетушка Марта гостиницу запирала. Пришлось долго стучать, наконец она услышала и впустила жильца.
Хозяйка отеля была глуховата.
В восемь утра Тимур проснулся в чрезвычайном волнении и первым делом подумал о Вере. Собрав всю волю и отогнав сонливость, которая расслабляла и не давала сосредоточиться, он ясно представил себе хутор рыбака Матти и увидел, что тот собирается в дорогу. Ничего тревожного в этих сборах не было. Но какая-то черная сила продолжала давить на подсознание. Опасность могла исходить только с русского берега. Тимур заставил себя мысленно перенестись туда и все понял. Там тоже собирались в путь. Большая черная лодка и пять темных фигур представляли для его Верочки смертельную опасность. Карамжанов пытался вернуть свой телепатический взгляд на хутор и не смог. Слишком много энергии он потратил на этот сеанс, и воля его устала. Он в смятении уселся на койку и до хруста сжал голову ладонями. От того, что его возлюбленная в беде, а он не в силах помочь, наступало отчаяние. Он тер виски, бил себя по щекам, подставлял голову под кран с холодной водой. Ничего не помогало. Тогда он достал из кармана отцовскую зажигалку и запалил свечу.
В номере имелось современное освещение, но с новомодным электричеством нередко происходили аварии. На этот случай на тумбочке возле постели хозяйка и припасла бронзовый подсвечник со свечой. Тимур вытянул ладонь вперед и поднес ее к кончику пламени. Жуткая боль пронзила все его нервы. Карамжанов сжал зубы и несколько мгновений терпел. Болевой шок восстановил телепатические возможности, и он увидел Веру. Она при свете керосиновой лампы возилась с животными. Тимур понял, что если девушка выйдет из сарая на улицу с лампой, с лодки ее заметят. Тогда он и крикнул ей. Вера не сразу поняла. Тимуру пришлось крикнуть еще раз, и он, обессиленный, упал на койку.
— Что случилось? — В дверях возникло обеспокоенное лицо тетушки Марты.
— Ничего, — устало ответил Карамжанов.
— Вы так ужасно кричали. Я решила, у вас пожар, проворчала хозяйка гостиницы и, покачав головой, удалилась.
«Если глухая Марта услышала, наверное, и до Верочки мой крик долетел», — удовлетворенно подумал Тимур и снова уснул. В тот день он спал до одиннадцати.
Тит несколько раз заходил его спрашивать, но Тимур не просыпался. Наконец Верп не выдержал, ворвался к нему в номер и стал трясти за воротник пижамы.
— Вставай, бездельник! Ты забыл? Сегодня тебе предстоит впервые возить нового хозяина.
Тимур с трудом оторвал голову от подушки. На кресле перед ним лежал мешок с вещами.
— Это еще что? — спросил он сонным голосом.
— Костюм водителя — кожаная куртка, бурки, полный комплект. Даже ветровые очки, которые ты просил. Хотя не знаю, зачем они тебе? Наш лимузин закрытый, ветер в нем не дует.
* * *
Слава открыл глаза, и первое, что он увидел, были знакомые занавески.«Я дома», — прошептал он и улыбнулся. Рядом, уложив две ладошки под щеку, посапывала Шмелева. Слава погладил ее по волосам и поцеловал в щечку. Часы показывали начало седьмого, но Синицын Уже выспался. Он вообще выспался в больнице за прошлый и будущий недосып. Старший лейтенант лежал с открытыми глазами и размышлял.
Из больницы его выписали через неделю. А за это время произошло много событий. Трюк с сочиненилем удался. Пацана, наследившего в «Издательском доме Рачевской» и на квартире писателя, взяли. Звали его Павлом Соболевым, и он уже получил паспорт. Это означало, что парень взрослый и может отвечать по всей строгости закона. Задержали и долговязого блондина, оказавшегося Борисом Крестовским. У обоих гимназистов произвели обыск. В квартире Соболева нашли листки первой части романа Каребина, украденные у Славы в электричке, и антикварный кинжальчик. Анализ показал на лезвии кровь, по группе идентичную крови Синицына. А у Крестовского обнаружились листки второй части романа Каребина и тетрадь с записями следователя. Улик для суда было более чем достаточно. Особенно если учесть, что Павел в дополнение к званию мастера спорта по альпинизму и черному поясу каратэ имел первый разряд по стрельбе из пистолета.
Славе было немного обидно, что преступников задержали без него, но Грушин объявил ему приказом благодарность и послал ходатайство о награде своего сотрудника в Министерство внутренних дел. Так что заслуг молодого следователя никто не умалял.
Встречать Славу из больницы приехал чуть ли не весь райотдел. Грушин подал к подъезду свою казенную «Волгу», но Слава уселся к Турину в «уазик».
Он хотел сразу ехать на службу, но его привезлидомой, завалили алкоголем, фруктами и цветами, от чего герой краснел и смущался. — Зачем мне коньяки? Я же не пью, — вопрошал Слава, но в ответ получал шуточки и гогот.
Лена с Верой Сергеевной соорудили импровизированный ужин, быстро превратившийся в банкет.
Кроме виновника торжества все остальные пили. Но, естественно, тосты звучали однообразные. Синицыну желали здоровья и требовали от него и Лены потомства. Молодым людям пришлось наметить для сослуживцев день свадьбы. Это означало, что на следующее утро Синицыну предстояло отправиться со Шмелевой в загс и подать заявление.
Длительное застолье жениха изрядно утомило, и когда все ушли, он с облегчением вздохнул. В десять вечера стала собираться домой и Лена. Но Вера Сергеевна выразительно на нее посмотрела, вышла к себе и вернулась с халатом.
— Он тебе великоват, но временно сойдет, — обратилась она к Лене. — Оставайся, девочка. Кажется, теперь на штампы в паспорте внимания не обращают.
Вы и так с Пусиком давно вместе, зачем нам спектакли…
Слава с благодарностью посмотрел на маму. За больничную неделю он привык, что Шмелева рядом, и отпускать ее от себя ему было грустно.
Лена осталась и сообщила об этом по телефону своим родителям.
Все у Славы вроде шло путем. И личная жизнь, и рана быстро заживала, да и громкое дело двигалось к завершению. Лишь одна мелочь ему не нравилась. Соболев оба убийства отрицал. Что сунул следователю ножичком в бок, признавал, а убийства отрицал с убежденностью фанатика.
Слава сразу после рассказа Лебедева о директоре гимназии подумал, что именно он организатор и заказчик преступлений. Но ни Соболев, ни Крестовский Абакина не выдавали. И в показаниях оба не путались. Они, конечно, могли заранее договориться о легенде, но слишком уж они были оба молодые, чтобы так складно врать. Однако не только это беспокоило молодого следователя. В последние дни он все чаще вспоминал седого человека с глубоким остановившимся взглядом и чудеса, связанные с ним. Какую роль играл этот тип во всем деле? Уж не сам ли это директор гимназии Абакин? Но если это он, то зачем помогал следствию и посадил милицию на «хвост» своим ребятам? И потом, этот странный седой тип вызывал у Синицына симпатию, а мошенник Абакин, по его мнению, симпатии вызвать не мог. Эти вопросы не имели ответов, а потому старшего лейтенанта беспокоили.
«Сегодня я сам посмотрю в глаза обоим мальчишкам», — решил Слава и тихо, чтобы не будить Лену, поднялся. Бок немного болел. Но эта уже была не острая, а ноющая боль, возникающая только при неловких движениях.
Он вышел на кухню и увидел маму. Вера Сергеевна сидела над остывшим чаем и смотрела в окно. В свете утреннего солнца Слава вдруг заметил, что голова у нее седая.
— Мамочка, ты за неделю стала белая, а я сразу и не заметил.
— Вот когда ты, Пусик, вырастишь своего сына, а ему засунут нож под ребро, посмотрим на твои волосы, — вздохнула Вера Сергеевна.
— Прости, мама. Но я же не нарочно. — Слава закрыл рот и понял, что сморозил дурь.
Вера Сергеевна грустно улыбнулась, резко вскочила из-за стола и прижала сына к себе.
— Живой. Слава Богу, — прошептала она и заплакала.
— Не надо, мама. Все хорошо, — попытался успокоить он мать.
— Потому и плачу, что хорошо. Пока было плохо, молчала, — всхлипнула Вера Сергеевна. — Хочешь чаю?
Слава чаю не хотел, но чтобы побыть с мамой и отвлечь ее хозяйской заботой, согласился.
— Ты Лену береги. Она девочка настоящая. В последний момент не вздумай вильнуть хвостом. — Вера Сергеевна утерла фартуком слезы и, подвинув сыну чашку, уселась рядом.
— А почему я должен… хвостом? — не понял материнской тревоги Синицын.
— Ты лучше меня, сынок, знаешь. Та красавица хоть вежливая и внешностью хороша, а тепла от нее нет. А Лена может сказать грубость, но сердечко у нее сострадательное. Такая не продаст в тяжелую минуту. Однако для совместной жизни это, Пусик, главное. Лена у тебя, может, и не такая красавица, но очень милая и по-женски привлекательная.
— Какая красавица, мама? О ком ты?! — Слава глядел на мать во все глаза.
Уж в ветрености он себя никак не отмечал. Познакомившись с Леной в молодежном лагере на последнем курсе института, он и в мыслях никого больше не имел.
Вера Сергеевна тяжело вздохнула, явно не желая продолжать этот разговор.
Но Слава был заинтригован и настаивал.
— Ладно, скажу, если просишь, — подумав, согласилась она. — Пока ты лежал в больнице, ко мне эта красивая еще раз наведалась. Я ее, конечно, пустила. Как я могу не пустить, Пусик, твою знакомую?
— Ты о ком, мам? — Синицын не мог врубиться, о чем ему толкуют.
— Ну, Пусик, эта девица не так давно у нас была. Ты меня еще с ней знакомить не хотел. Я даже обиделась, — напомнила Вера Сергеевна.
— Ты о Барановой?! — наконец догадался сын.
— Да, о Маше. Она пришла, поплакала со мной. Я ее чаем напоила. Ей кто-то сообщил, что в больнице с тобой Лена, и она туда пойти не решилась. Полюбила она тебя. Ты же с ней ночь провел.
Слава хотел ответить, объяснить матери, как это происходило на самом деле, но вдруг поперхнулся, покраснел словно рак и умолк. Вера Сергеевна повернулась к двери, куда смотрел ее сын, и увидела Лену. Та стояла на пороге, бледная как смерть, и губы у нее дрожали. Молодые люди некоторое время молча смотрели в глаза друг другу, затем Лена бросилась назад в комнату.
Слава побежал за ней, пытаясь что-то поправить. Он понял, что девушка случайно услышала его разговор с матерью, и искал слова. Но объяснение получалось жалким и глупым. Лена, не отвечая, быстро оделась, схватила свою сумку и пулей вылетела из квартиры. Слава сел в кресло, руки у него опустились, а внутри стало пусто, как в надутом шарике.
— Ну вот и все, — тихо сказал он сам себе. В комнату осторожно вошла Вера Сергеевна и нерешительно замерла возле сына.
— Это я, старая дура, во всем виновата. Не хотела же говорить, да черт за язык дернул, — упрекала она себя.
— Не надо, мама, ты тут ни при чем. Я сам должен был Лене все сразу рассказать. У меня хоть с этой Машей ничего и не было, но в постели с ней я действительно оказался. Надо мной весь отдел издевался почти неделю. Жизненный анекдот, одним словом, а вот чем закончилось. — Синицын лег в постель и закрыл глаза, хотя до утра он так и не уснул.
В половине восьмого он медленно встал и, придерживая руку возле ноющей раны, пошел в ванную. Там долго и бессмысленно водил бритвой по своим щекам, умывался, тер себя полотенцем, а внутри было по-прежнему пусто.
В райотделе героя встретили восторженно. Только Лебедев, оглядев друга, спросил:
— Почему ты здесь в восемь? Загсы открываются не раньше десяти.
— Мы не ходили в загс. Мы с Леной поссорились, — и Слава отвел глаза в сторону.
* * *
Святослав Альфредович Стерн выходил из своего кабинета лишь для того, чтобы пообедать. Завтрак и ужин Алиса Николасвна подавала мужу прямо на письменный стол. Через две недели он закончил Книгу. Осталось написать лишь последнюю главу, в которой Учитель хотел обратиться к потомкам.Несмотря на великолепные продукты и заморские плоды, которыми теперь питался Стерн, лицо его осунулось и горящие фанатизмом глаза запали. Иногда, отложив перо, он надолго замирал, глядя в стену, которую не видел, потому что в своих мыслях уносился далеко и от нее, и от своего письменного стола, и от маленького финского местечка.
Ему чудилось, что он спускается с трапа корабля или выходит из вагона поезда в великие города вроде Парижа, Стамбула или Нью-Йорка, и к нему бросаются восторженные толпы.
Сегодня мистику привиделся Лондон. Вся пристань огромного порта была забита страждущими приветствовать Стерна. Встречающие старались коснуться руками его одежды, разглядеть, запомнить его черты. Однако ни криков, ни приветствий не слышалось. На мудрецов толпы взирают с благоговейным трепетом. И только восторженное выражение обращенных к нему лиц говорило о том, как страстно любят и почитают его эти люди. Стерн оглядел свою паству и поднял руку, готовясь к ним обратиться. Над толпой пронесся единый восторженный вздох, и все живое замерло.
— Откройте ваши сердца и улыбнитесь друг другу, — сказал Стерн, и люди понимающе закивали. Святослав Альфредович выдержал долгую паузу и продолжил:
— Встречайте друг друга с улыбкой. Если вы продавец в магазине, улыбнитесь покупателю. Если вы шеф в конторе, улыбнитесь подчиненному, даже если вы вызвали его в свой кабинет для выговора. Начните улыбаться, и вы поймете, что мир изменился к лучшему. Улыбнитесь утром своим близким, и пусть они ответят вам улыбкой. Вы сразу осознаете, что новый день светел, и для вас все сложится замечательно…
Тут Стерн задумался, какое же слово в английском языке, который он знал безукоризненно, способно точнее всего выразить состояние улыбки. Минута раздумий — и его озарило. Есть такое слово на языке Шекспира! Оно обозначает сыр.
— Скажите «чииз», — предложил он встречающим, и они на одном дыхании повторили за ним «чииз», от чего их губы у них сами собой растянулись в улыбке.
Святослав Федорович понял, что он нашел Великое слово. Схватил перо и поспешно записал его в свою Книгу.
— Прости, мой друг, что я тебя отрываю. — Алиса Николасвна осторожно заглянула в кабинет.
— Ничего, дорогая. Я только что нашел слово, которое станет знамением века. Говори, я тебя слушаю, — великодушно разрешил супруг.
— К нам пришел господин Пекко. У него к тебе дело.
— Хорошо, я сейчас выйду. — Святослав Альфредович еще раз заглянул в рукопись и, удовлетворенно потянувшись, встал из-за стола.
Гостя уже угощали. Разбогатев, Алиса Николасвна для финских соседей завела отдельный бар и закупала для него самые дорогие и известные марки пива. Пекко с удовольствием потягивал из высокой хрустальной кружки.
— Приятно навестить состоятельных друзей, — усмехнулся он, пожимая Стерну руку.
— Для меня средства всего лишь возможность не отвлекаться от работы, — строго ответил хозяин и уселся напротив смотрителя маяка.
— Да, я знаю, что вы отдаете свою жизнь несчастным человекам, которые заблудились в мировом тумане, — ответил финн и, залпом выпив пиво, крякнул.
— Красиво говорите. Никогда не знал, что под тельняшкой бывалого матроса скрывается поэт, — похвалил Стерн гостя.
— Ну какой я поэт! — Пекко громко рыгнул. — Мы люди простые, что на уме, то и на языке. Я пришел по делу. Ваша яхта готова, вы можете ее осмотреть и в любой момент отдать команду к отплытию.
Стерн удивленно вскинул бровь:
— Моя яхта?
— Да, господин Стерн. Ваша яхта, — невозмутимо подтвердил Пекко.
— Я не просил ни о чем подобном, растерялся Святослав Альфредович.
— Шульц поручил мне подыскать для вас паровую яхту. Я думал, что вы в курсе, — в свою очередь притворился удивленным финн.
— В первый раз слышу!
— Ну что ж, тогда считайте, что я принес вам приятную новость. Извините, Святослав Альфредович, я забыл передать вам письмецо Серафима Марковича.
Видимо, о яхте Шульц в этом письме и пишет. — Пекко полез в карман и извлек конверт. — Вот оно. Неделю таскаю, все забываю отдать. Возраст… Стерн взял письмо, но читать при Пекко его не стал.
— Яхта так яхта. Когда я должен ее осмотреть?
— Бывший хозяин, Толсенсен, выслал за вами автомобиль. Он должен с минуты на минуту быть здесь. Да вон, поглядите в окно. Кажется, авто уже стоит возле вашего дома.
Стерн взглянул в окно и увидел возле своих ворот закрытый черный лимузин.
— Но я не намеревался никуда ехать, и не одет, — занервничал Святослав Альфредович.
— Не волнуйтесь, водитель, как и автомобиль, придан вам вместе с яхтой и будет ждать, сколько нужно. Если хотите взять супругу и детей, ваше право.
Машина большая, все усядутся, — проинформировал Пекко.
— Нет, я поеду один, — отрезал Стерн. — Я должен посмотреть, о чем идет речь. Слишком неожиданное для меня приобретение. Кстати, сколько она стоит?
— Мне кажется, финансовую сторону господин Шульц уладил, — вкрадчиво предположил Пекко.
— Хорошо, я через десять минут буду готов.
— Одевайтесь потеплее. На улице не лето, и в железной коробке можно промерзнуть до костей. Советую взять в дорогу фляжку с чем-нибудь крепеньким, — подмигнул гость и тяжело встал с кресла.
Попрощавшись с Пекко, Стерн предупредил жену, чтобы его к обеду не ждали, быстро оделся и вышел на улицу. Снежок, шедший всю ночь, теперь таял, создавая слякоть, но Святослав Альфредович предусмотрительно надел новые калоши. Как только он вышел за ворота, из машины возник водитель и распахнул перед ним заднюю дверцу. Стерн взглянул на шофера. Тот был одет в кожаную куртку на меху, краги и белые бурки. Глаза и лоб его прикрывали ветровые очки, поэтому разглядеть лица как следует Стерну не удалось, хотя во внешности водителя он все же отметил что-то восточное.
— Вы — мой новый хозяин, — сообщил шофер. — Авто принадлежит владельцу яхты и путешествует на ее борту, чтобы вы везде имели возможность им пользоваться. Зовут меня Шамиль. Если вам будет угодно взять другого шофера, я уступлю ему место. Хотя должен сказать, что очень люблю плавать. Поэтому и напросился работать к господину Толсенсену.
Водитель говорил уважительно, но с достоинством. Его тон Святославу Альфредовичу понравился.
— Нет, мой милый, я не буду брать другого. Ты, видно, свое дело знаешь, зачем мне новичок?
— Постараюсь вас не разочаровать, — улыбнулся Шамиль, показав два ряда белоснежных зубов.
«Чииз», — подумал Стерн, вспомнив найденное им заветное слово и уселся на кожаный диван лимузина. Насчет теплой одежды Пекко беспокоился напрасно. В салоне имелся плед из бобрового меха, и пассажир с удовольствием им прикрылся.
— Далеко нам ехать? — спросил Стерн.
Водитель не отреагировал. Его кабину от заднего дивана отделяло толстое стекло. Стерн понял, что его не услышали, и, заметив круглое оконце в стекле, приоткрыл его, повторил свой вопрос.