— Если Гуру клюнет, получишь в десять раз больше, — пообещал горбун.
   — Это по вашей части. Я свою работу сделал, — бесстрастно заметил финн и снова наполнил кружки.
   — Пока только полработы, — возразил Шульц, затем достал из портфеля лист бумаги и быстро написал: «Рябиновую настойку срочно убрать с Мойки, поставить в погреб и как следует обработать. Она может оказаться необходимым лекарством для нашего пациента». — Окончив писать, протянул листок финну. — Быстро передай в Центр.
   Пекко кивнул и отправился на почту. Горбун проводил его до дверей и снял с себя черный плащ. Серафим Маркович наконец отогрелся.
   Ко дню прибытия посланника ОГПУ в тихий финский городок Стерн уже год как жил на берегу фиорда и работал над новым Учением. Но в последние время вдохновение его покинуло. И не потому, что мыслитель выдохся. Заботы о хлебе насущном все чаще уводили Святослава Альфредовича в бытовые низменные сферы.
   Запас золотых монеток, зашитых супругой в подкладку его жилета, быстро таял. А платить за создание новой религии человечество пока не торопилось. Тогда Стерн вспомнил, что закончил Академию художеств, и взялся за кисть. Но его сухие заумные полотна финские рыбаки покупать не желали. Стерн уже жалел, что встал в позу и гордо выгнал агента Советов Воровского. Тот предлагал ему организовать выставку в Берлине и даже обещал найти на картины покупателя, готового выложить приличную сумму заранее, не видя произведений. Но Стерну это предложение показалось темной аферой, и он выставил красного эмиссара за дверь.
   Потом, узнавая из газет о провалившемся красном перевороте в Германии, Святослав Альфредович почти догадался, зачем он понадобился советскому агенту.
   Тогда Стерн, думая, что «октябрьская заварушка» продержится недолго, надеялся на продолжение придворной службы и доходы с имения. Он носился с идеей превратить родительскую усадьбу в современный сельскохозяйственный комбинат и стричь с нее купоны. Большевики нарушили планы предприимчивого мыслителя, и спустя год он понял, что надежды на прошлые блага призрачны. Явись Боровский сегодня, возможно, петербургский эмигрант стал бы менее щепетильным. Но посланник красных больше не приходил.
   Положение семьи Стернов выглядело скверно не только от отсутствия средств.
   Возникли и другие проблемы. Царские паспорта потеряли силу, а кроме того супруги неожиданно оказались на территории совсем другой страны. Вождь мирового пролетариата отпустил финских соседей в свободный полет. Те ставили Ульянову-Ленину памятники в знак признательности Советам за обретенную государственность. К белой эмиграции отношение изменилось к худшему. Лично семейства Стернов это пока не коснулось. В маленьком рыбацком поселке к художнику из Питера относились с доброжелательным любопытством. Но официальное лицо русские эмигранты теряли.
   — Ты выйдешь к ужину? — позвала Алиса Николасвна.
   Святослав Альфредович вспомнил о жареной салаке, вонь от которой тянулась с кухни, и отрицательно помотал головой:
   — Нет, милая, я не голоден. Закусите сами. — Призывая человечество к пище нравственной, Учитель толк в кулинарии знал и от меню, составляемого женой по соображениям экономии, мучился нещадно.
   — Тебе надо сохранять силы. Ты нужен миру. Да и салака на сей раз крупная и очень нежная, — продолжала соблазнять супруга ужином Алиса Николасвна.
   — Нет, милая. Я же сказал, трапезничайте без меня.
   Этим вечером Стерна ждал смотритель маяка Пекко Саунен. Бывший мичман императорского флота раз в неделю приглашал его себе на вист и кормил прекрасным ужином. Поэтому глотать дома опостылевшую салаку Святослав Альфредович воздержался.
   Мадам Стерн смирилась с отказом мужа, и шаги ее затихли. Глава семьи извлек рукопись и еще раз перечитал последнюю главу. В ней Учитель обращался к человечеству с воззванием жить с улыбкой. «Землянин при виде себе подобного должен испытывать мистическую радость и приветствовать встречного доброй открытой улыбкой. И вовсе не важно, знаком ли вам странник, или это случайный попутчик по земному мигу. Ваша улыбка скажет ему, что он желанен, и он ответит вам тем же. Если люди научатся одаривать друг друга улыбками в полях и дубравах, на улицах, в магазинах и в конторах, мир станет чище и светлее».
   Стерну так понравилось написанное, что он не удержался, вышел в столовую и зачитал главу жене и детям.
   — Ты великий человек! — воскликнула Алиса Николасвна. — Придет время, когда закон об улыбке запишут в международном праве. Этот закон заставит улыбаться весь цивилизованный мир.
   — Папа, а если у меня болят зубы? Как я смогу растягивать рот? — спросил десятилетний Юлик.
   — Это умный вопрос, мой мальчик, — похвалил отец. — Человеку дана сила воли для испытания. Римскому юноше под плащ запускали дикую лисицу, и она рвала его плоть. Если юноша сносил страдание без гримас и крика, он становился воином. Мне кажется, что улыбнуться при зубной боли куда проще.
   Юлик почесал стриженый затылок и принялся за салаку. Стерн с улыбкой обвел взглядом ужинающую семью и не торопясь вернулся в кабинет. Только что он проверил сказанное на себе. При виде салаки его тошнило, но он заставил себя улыбнуться. Убрав рукопись в стол, Святослав Альфредович удовлетворенно вздохнул и надел пальто. Пора было идти в гости. Жена уже разливала чай. Стерн заглянул в столовую и, кивнув ей, сообщил, что идет прогуляться.
   — Конечно, милый, тебе надо побыть в одиночестве. Глядя на море, ты укрепишься и получишь душевный заряд для своей великой книги.
   Но выйти из дома Учителю не пришлось. Открыв дверь, он столкнулся с горбатым сухощавым субъектом. Пришелец кутался в длинный черный плащ, удерживая свободной рукой огромный портфель из потертой кожи.
   — Здравствуйте, Святослав Альфредович. Какая удача, что я вас застал, — произнес незваный гость и оскалился столь радостно, что Стерну показалось, будто незнакомец тоже слышал его новую главу, только что зачитанную в столовой.
   — Извините, сударь, но я не припомню, чтобы мы были знакомы, — насторожился Стерн.
   — Не напрягайте память. Мы с вами не встречались. Меня зовут Серафим Маркович Шульц. Я прибыл из Риги только для того, чтобы повидать вас, — ответил тот и, приблизившись к уху Стерна, прошептал:
   — Роза и крест.
   — Вы состоите в братстве? — Голос Святослава Альфредовича потеплел, и он распахнул дверь, давая дорогу горбуну.
   — Да, я мастер-наблюдатель рижского союза.
   — Алиса Николасвна, у нас гость! — крикнул Стерн жене, помогая рижанину раздеться.
   Заинтригованная супруга тут же появилась в прихожей. Серафим Маркович присосался к ручке хозяйки и зашептал:
   — Вот вы какая! Мы наслышаны, что суженая Святослава Альфредовича — богиня, но вы еще прекраснее, чем о вас говорят. У меня для вас подарочек. — Продолжая восхищаться красотой хозяйки, горбун проследовал в гостиную, раскрыл свой портфель, долго рылся в нем, чем-то позвякивая, и наконец достал маленькую коробочку:
   — Вот, извольте примерить.
   Смущенная дама осторожно приняла коробочку из рук Шульца и аккуратно ее раскрыла:
   — Боже, что это?!
   — Вещица с тайным смыслом, который вам, матушка, должен быть понятен, — вкрадчиво пояснил гость.
   Алиса Николасвна дрожащими пальчиками извлекла брошку с рубиновой розочкой и белым, составленным из алмазов крестом. В центре его сиял крупный бриллиант удивительной чистоты.
   Стерн недурно разбирался в камнях, так что сразу отметил, что они в брошке настоящие и стоит эта вещица огромных денег.
   — Простите, господин… — От волнения Стерн забыл имя гостя и теперь мучительно пытался его припомнить.
   — Шульц, а если без церемоний, то просто Серафим, — пришел на помощь даритель.
   — Господин Шульц, мы не можем согласиться на такой презент от человека, которого видим впервые. Мы сейчас не в царском Петербурге, чтобы иметь возможность ответить вам тем же. А принимать дорогие подарки в нашем теперешнем положении недостойно, — гордо заметил Стерн.
   — Да, вещица прекрасная, но я согласна со Святославом Альфредовичем. К сожалению, вынуждена отказаться, — не без грусти в голосе поддержала мужа Алиса Николасвна и, взяв себя в руки, добавила:
   — Прошу в столовую.
   — Оставим на время этот спор. Пусть брошечка полежит здесь на столике, надеюсь, что после беседы с вашим супругом вы решение перемените, — таинственно проговорил Серафим Маркович и последовал за хозяйкой. Он быстро оглядел кухоньку, отметив холодным взглядом составленную посуду с остатками рыбных косточек, и попросил дать ему чая:
   — Я только что отужинал и есть не смогу, а вот стаканчик чайку, по русскому обычаю, откушаю с удовольствием.
   Чайник еще не остыл, Алиса Николасвна подала два стакана в серебряных подстаканниках и сахар. Сладостей к чаепитию семья давно себе не позволяла.
   — Чаевничайте с мужем. Мы с детьми только от стола, — пригласила она мужчин и с надменной улыбкой уплыла за дверь.
   Шульц взял щипчики, отколол от сахарной головы изрядный кусочек, бросил его в стакан и, помешивая ложечкой, обратился к хозяину:
   — Я очень ограничен временем. Что, если мы совместим мужскую беседу с чаепитием?
   — Милости прошу ко мне, — предложил Стерн.
   Мужчины взяли стаканы и направились с ними в кабинет. Шульц поставил серебряный подстаканник на письменный стол и выскочил за дверь. Через секунду он вернулся, держа в одной руке потертый портфель, а в другой нечто длинное, завернутое в тряпицу.
   — Перед тем как перейти к делу, разрешите выполнить печальное поручение…
   Альфред Федорович Стерн наказал мне перед смертью передать эту вещь вам. — С этими словами Шульц размотал тряпицу и выложил перед изумленным сыном отцовский меч.
   — Папа умер? — Святослав Альфредович перекрестился и дрожащими руками принял клинок.
   — В Петрограде голод и холод. Ваш отец — гордый человек и обратился к нам за помощью, когда помочь ему уже было нельзя. Он скончался от воспаления легких. Я был одним из последних, кто видел его живым. Мои вам соболезнования.
   Стерн дрожащими пальцами погладил холодную сталь, затем наклонился к мечу и поцеловал лезвие. Шульц выдержал скорбную паузу и вкрадчиво заговорил:
   — Мы в Риге наслышаны, что вы готовите труд для заблудшего человечества.
   — Я пока о своей работе не заявлял, хотя не скрою, ваши слова мне приятны.
   Откуда у вас такая информация?
   — Я как мастер-наблюдатель недавно был в Петрограде и встречался с господином Рябининым. Вы понимаете? — многозначительно поинтересовался горбун и вручил Стерну письмо, изъятое у зарезанного попутчика.
   — Вы знакомы с Николасм Константиновичем? — изумился Стерн, надевая очки.
   И хотя письмо было написано по-английски, почерк Рябинина Святослав Альфредович сразу узнал. «Податель сего послания человек во всех отношениях достойный и член нашего общества. Примите посланца свободного мира и выслушайте его предложения». Дальше следовала подпись: «Ваш Доктор».
   — Так вы знакомы с Рябининым? — повторил свой вопрос Стерн, но уже совсем другим тоном.
   — Да, я имел честь быть ему представленным, — потупил взор Серафим Маркович. При этом его худое вытянутое лицо удивительно напомнило Стерну какое-то животное.
   — Внимательно вас слушаю, — ободрил он гостя.
   — Мы бы хотели помочь вам в вашей работе. В наш мятежный век нужен новый духовный наставник. Пора покончить с примитивным делением на мусульман, христиан и буддистов. Пришел час объединить людей всех вероисповеданий в одну семью. Земля становится слишком тесной. Вы как никто другой подходите для этой благородной миссии.
   Стерн подозрительно покосился на горбуна, но насмешки в его глазах не заметил. Шульц и не думал шутить.
   — Я должен закончить Книгу. Но отвлекает проза жизни, — задумчиво проговорил Святослав Альфредович, уклоняясь от оценки своей персоны. Серафим Маркович тем временем продолжил развивать свою мысль:
   — Мы понимаем, что вы ограничены в средствах, поэтому я и здесь. Рижские Братья вместе с Московской ложей, где ваш питерский друг Рябинин имеет огромный авторитет, собрали мне в дорогу портфельчик. — С этими словами Шульц потянулся к своему портфелю, открыл его и, отодвинув стаканы с чаем, высыпал на стол груду золота и украшений. — Вот, на первое время.
   Стерн от волнения вскочил:
   — Откуда? Здесь целое состояние!
   — Пустяки. Подобного добра у нас хватает. Теперь вы сможете продолжить работу. На завершение Книги достаточно. Но чтобы о вас узнал весь цивилизованный мир, нужны миллионы. И они будут. Я вам обещаю.
   Стерн задумался. Гость не мешал, хотя пауза затянулась на несколько минут.
   Наконец Святослав Альфредович очнулся, внимательно посмотрел в глаза Шульца и тихо произнес:
   — Я не мальчик и прекрасно понимаю, что просто так манна с небес не падает. Политикой я не занимаюсь. Чем я должен это отработать? Кто за вами стоит?
   — За мной стоит известное вам тайное общество. Мы и не просим вас заниматься политикой. По Библии любая власть от Бога. Мы хотим, чтобы вы стали Богом на земле.
   — Кто это мы? — Стерн в упор уставился на горбуна.
   Тот взгляда не отвел:
   — Если вы готовы поднять этот крест, то мы вам в этом поможем. Какая разница для вас, как называть людей, финансирующих благородное дело?
   — Для меня это не безразлично, — без былого напора возразил Стерн.
   — Хорошо, я вам отвечу. В Москве создан цех нашего тайного общества под названием «Трудовое Братство». Туда входят разные люди, в том числе и работники Кремля. Мы обладаем огромной финансовой мощью и хотим трансформировать кровавый террор революции в новую форму человеческой цивилизации.
   — Николай Константинович Рябинин с вами?
   — Доктор Рябинин с нами. Вы же читали его письмо, — не сморгнув, соврал Шульц.
   — Что я должен делать?
   — Заканчивайте ваш труд и готовьтесь в дорогу. Скоро вы отправитесь по миру. Мы сделаем ваше учение достоянием человечества.
   — Какую дорогу? У меня нет даже законного паспорта, — покачал головой Стерн.
   Шульц усмехнулся и запустил костлявую кисть во внутренний карман:
   — Вот российские паспорта для всей вашей семьи.
   Святослав Альфредович недоверчиво принял из рук горбуна пахнущие типографской краской документы и с удивлением обнаружил на каждом из них свеженькие фотографии себя, жены и детей и в каждом — бессрочная виза Финской Республики.
   — Это невероятно… — прошептал он.
   — Не волнуйтесь, документы настоящие. Теперь вы гражданин новой России и член общества «Трудовое Братство», — заверил Серафим Маркович.
   Стерн еще раз просмотрел паспорта и, отметив хищный взгляд горбатого гостя, понял, какое животное тот ему напоминает. Серафим Маркович смахивал на довольного хорька.
* * *
   — Когда ты уже сделаешь мне предложение? — Лена в коротком халатике, обхватив руками коленки, сидела в кресле и внимательно изучала спящего друга.
   Синицын от ее взгляда проснулся и ошалело огляделся. Ночевал он у Шмелевой в Сивцевом Вражке впервые.
   — Ты мне что-то сказала?
   Шмелева покинула кресло и присела на краешек постели.
   — Я спросила, не надумал ли ты на мне жениться? — повторила она, с интересом наблюдая за реакцией Славы.
   Кавалер зевнул, потер глаза, обнял девушку и отозвался:
   — Если ты считаешь, что это надо, давай.
   — Не слышу влюбленного энтузиазма, — усмехнулась Лена. — Знаешь, почему я об этом заговорила?
   — Откуда же мне знать? Я не Сабсан, не Тимур и даже не Стерн, — ответил Синицын.
   — 'Это еще что за мужики? — удивилась Лена, но потом вспомнила роман Каребина, из которого прочла только первую главу, и догадалась:
   — Герои твоего писателя?
   — Вот-вот. Просвечивать мысли, как они, не умею.
   — А ты попробуй дедуктивный метод. Ты же следователь, — не отставала Шмелева.
   — Ленка, мне своих головоломок хватает. Не тяни за душу.
   — Так и быть, — смилостивилась она. — Тебе известно, что мои предки вывезли Веру Сергеевну на сутки из Москвы.
   — Конечно, известно. Именно поэтому мы прекрасно провели время. Мне так понравилось, когда ты встретила меня в моей квартире и усадила обедать… Это был класс…
   — Так вот, можешь себе представить, о чем наши предки эти сутки говорили?
   — Не очень, — признался Слава. Лена постучала пальцем по виску друга:
   — Ну и тупица же ты! О чем могут говорить родители? Естественно, о своих детях. Вчера, перед отъездом в отпуск, папа сказал: «Я не возражаю, если в наше отсутствие Слава поживет с тобой здесь. Мы с Верой Сергеевной пришли к выводу, что вы друг другу очень подходите. Ты еще не решила со свадьбой?» Вот что сказал мне папочка на прощание.
   — Понял. Бери этот вопрос на себя. Только не доканывай меня ревностью.
   Хорошо, что я вчера оказался в служебном кабинете, а то не знаю, чем бы дело кончилось…
   Дело в том, что накануне Слава зачитался до десяти вечера, сидя за рабочим столом. Лена вызвонила его по телефону. Она осталась дома за хозяйку и не очень хотела оказаться одной.
   — Да, мне не нравится, что ты дежуришь ночами у молодой вдовы. А какой женщине это понравится? — резонно заметила Шмелева.
   — Так вдовы там нет. Маша Баранова живет у мамы, — сообщил кавалер.
   — Это тебе известно, а мне только с твоих слов. Ладно, пошли завтракать, жених.
   Но Слава, вместо того чтобы подняться, притянул девушку к себе.
   — Мы же собирались завтракать… — прошептала она, но ответа не дождалась.
   За утренним кофе молодые люди размышляли, как провести выходной день.
   Прожить субботу и воскресение, не расставаясь ни днем, ни ночью, им доводилось редко. Раньше для этого они вынуждены были куда-то ехать.
   — Давай сходим в Третьяковку, — предложила Лена. — Я после ремонта там не была.
   — У меня есть идея получше, — возразил Слава. — Давай посетим Университет имени Стерна. Посмотрим, чему там учат за две тысячи баксов в неделю.
   — Тебе не надоело все это на работе? — удивилась Шмелева. — Хоть бы на выходные забыл о своем следствии…
   — У следствия, невестушка, выходных не бывает. Намылилась замуж за милиционера, так привыкай, — ответил старший лейтенант.
   Лена хотела поспорить, но зазвонил телефон, и она побежала к аппарату.
   — Слава, подойди, это мама, — крикнула она из холла.
   — Тебя ищет Саша Лебедев. Срочно позвони ему на мобильный, у вас там .что-то случилось, — передала Вера Сергеевна. — У тебя все хорошо?
   — Все хорошо, — заверил сын и тут же набрал номер Лебедева.
   — Ты где?
   — У Лены на Сивцевом Вражке. Лебедев записал адрес.
   — Высылаю к тебе машину. У нас убийство. Через десять минут спускайся вниз.
   — Вижу, у нас уже начинается семейная жизнь, — вздохнула Лена, провожая друга. — Освободишься, приезжай. Буду тебя ждать.
   — Я не знаю, когда освобожусь, — развел руками старший лейтенант.
   — Когда освободишься, тогда и приезжай. — Отпечатав Славе прощальный поцелуй, Лена вручила ему ключи от квартиры.
   Слава вышел на лестничную площадку и вспомнил, что забыл свою папку. С этой папкой Синицын никогда не расставался. Сейчас в ней находились все его записи по делу Каребина и текст романа писателя. Пришлось вернуться.
   — Посмотрись в зеркало и плюнь три раза через левое плечо, — приказала Лена. — Иначе пути не будет.
   Старший лейтенант послушно выполнил суеверный обряд, за что получил еще один поцелуй.
   Ваня Турин появился на милицейском «уазике» ровно через десять минут.
   Усадив Синицына, он включил сирену и понесся, обгоняя всех, кто двигался в том же направлении. Рулил Ваня так, словно сидел не на стареньком вездеходе, а на нервном жеребце. В качестве проезжей части он использовал не только мостовую, но все, по чему можно было передвигаться на колесах, — тротуары, бульвары, дворы. Синицын подпрыгивал, доставая головой железный потолок салона, но замечаний водителю не делал. Ваня никогда зря не гонял. Поскольку Турин пользовался одному ему известным путем, старший лейтенант так и не понял, куда они едут. И только когда «уазик» резко притормозил у двухэтажного особнячка в районе Мясницкой, он узнал «Издательский дом Светланы Рачевской». Здесь старший лейтенант беседовал с ней неделю назад.
   Возле подъезда стояла «Волга» Грушина и микроавтобус с красным крестом.
   Слава кивнул Гоше Березину.
   — Сам здесь?
   — Нет, Грушин в райотделе. Я Лебедева привез, — пояснил водитель.
   Синицын вошел в особняк. В дверях дежурил конопатый сержант Саня Рушало.
   Он козырнул ему и кивнул наверх. Слава поднялся на второй этаж. Возле директорского кабинета молча толпились сотрудники издательства. Вид у них был испуганный. Молодой следователь прошел мимо них и открыл директорскую дверь.
   — Твое дело обрастает начинкой, как слоеный пирог. Сперва писатель, теперь издатель, — заметив его, вместо приветствия произнес Саша Лебедев.
   Слава огляделся. Шкафы и ящики стола Рачевской подверглись жестокому погрому. Груды папок валялись на полу. Сама Рачевская, вернее, ее тело, продолжало занимать директорское кресло. Фотограф Коля Соколов щелкал труп в разных ракурсах. Медицинский эксперт Приходько сидел на корточках возле Рачевской и что-то писал. Криминалист Антюков возился с пробирками. Голова Светланы Михайловны запрокинулась, и Синицын не сразу увидел пулевую рану на ее затылке.
   — Как и Каребина? Тот же почерк? — спросил он Лебедева.
   — Примерно. Ее застрелили в половине десятого. И «Макаров» на полу. — Капитан кивнул в сторону кресла.
   Слава подошел и увидел оружие. Пистолет лежал рядом с ножкой кресла, словно вывалился из рук убитой.
   — Что она тут делала в субботу? — удивился Синицын.
   — Она работала без выходных. Иди поговори с народом, — попросил капитан.
   Синицын начал с охраны. В субботнюю смену дежурил охранник, которого здесь все звали Гурьевичем. Пожилой фээсбэшник после выхода на пенсию подрабатывал в издательстве.
   — Никто из посторонних утром не являлся. Если не считать критика Орлова.
   Но после его визита Светлана Михайловна выходила из кабинета. Поэтому Орлов ни при чем, — доложил страж.
   — Вы не отлучались? — на всякий случай поинтересовался Синицын.
   — Я не отлучаюсь с поста, — обиделся охранник, — у меня за плечами хорошая школа.
   — Спасибо, Гурьевич. Я бы хотел иметь помещение, чтобы опросить людей.
   Поможете?
   — Конечно. Я вам открою конференц-зал. — Охранник снял с гвоздика один из висящих там ключей и повел Синицына за собой.
   Конференц-зал издательства был невелик. Метров сорок и десяток стульев. У стены, напротив окон — длинный дубовый стол и за ним еще несколько кресел.
   — Подходит? — поинтересовался Гурьевич.
   — Вполне, — улыбнулся Синицын.
   — Чем я могу еще пригодиться?
   Слава на минуту задумался.
   — Как я понял, вы проработали не один год в органах. Что вы сами думаете об этом?
   — Я думаю, что убийца очень худой и ловкий человек. Возможно, роста ниже среднего, — с ходу выложил бывший чекист.
   — Откуда у вас такая информация? — Синицын с трудом скрыл удивление.
   — Наши дамы очень уважают свежий воздух, поэтому открывают чердачный люк.
   Хотя для этого надо забираться на стол. Я этот люк запираю, но дамы — народ упрямый и делают по-своему. В люк может пролезть только очень маленький человек. А чтобы попасть на чердак, надо забраться по пожарной лестнице на крышу. Дом старый, лестница частично утратила ступени, крыша крутая. Поэтому убийца, чтобы воспользоваться ею, должен обладать незаурядной подготовкой. Тут нужен ловкач.
   — Это окошко надо отработать, — забеспокоился Синицын.
   — Ваш криминалист там уже все сделал, — усмехнулся охранник. — И даже обнаружил следы стертой пыли. Похоже, убийца немного наследил… Будут еще указания?
   — Вы наверняка знаете, с кем из своих сотрудников Раневская общалась больше всего. Если вам не трудно, пришлите мне именно этого человека, а дальше я сам сориентируюсь, — попросил старший лейтенант.
   Страж кивнул и удалился. Слава уселся за стол и, достав из папки блокнот, стал прикидывать, как лучше провести опрос. Ясно, что убийцу никто не видел.
   Иначе дотошный Гурьевич это уже знал бы.
   «Интересно, кем он служил на Лубянке?» — подумал Слава и встал. В конференц-зал вошел первый сотрудник. Вернее не вошел, а вошла, но вообще Синицыну показалось, что на самом деле вошло так много было этой полной женщины с тростью в руке. В приемной, среди испуганных работников издательства, этой огромной дамы не было. Не заметить такое Слава не мог.
   — Присаживайтесь, пожалуйста. Я следователь районного отдела милиции Синицын, — представился он и подвинул даме стул.
   — Господи, неужели у нашей милиции взрослых людей не хватает? — проворчала дама басом и тоже назвала себя:
   — Софья Леонардовна Керн, главный редактор «Издательского дома Раневской».
   — Мне, Софья Леонардовна, двадцать девять лет. Я уже три года работаю в отделе раскрытия убийств. Поэтому вы напрасно переживаете за нашу милицию.
   — Извини, малыш, я не хотела тебя обидеть. Очень уж жалко бабу. Вот и расфыркалась. — Софья Леонардовна достала из рукава огромную белую тряпицу, заменяющую ей носовой платок, и обтерла вспотевшее лицо.
   — У вас известная фамилия. Уж не из рода ли вы приятельницы Пушкина? — полюбопытствовал Слава.