Арчер Вадим. Кольца детей Ауле

   – Учитель, но ведь еще можно что-то сделать? – спросил Фандуил. – И ведь еще нужно что-то делать – разве не так? Разве это не вы учили нас не отчаиваться, если работа не вышла? Можно ведь перековать ее, переплавить, в крайности – начать заново! Вы только скажите нам, что делать, и мы все сделаем.
   – Не гоните нас, учитель, мы все равно не уйдем. – Горм покосился на своего напарника. – Верно, Фандуил?
   Глаза Келебримбера потеплели, но мгновение спустя к ним вернулось прежнее выражение.
   – Наступают трудные времена, – устало проговорил он. – Будет лучше, если вы вернетесь к своим народам.
   – Для кого лучше? – спросил Фандуил. – Разве наше мастерство не понадобится здесь, в Ост-ин-Эдиле?
   – Для вас.
   – Ничего подобного! – возмутился Горм. – С каким лицом я явлюсь в Казад, когда у нас даже грудные младенцы знают, кто сделал эти кольца? Сам сделал, сам и переделывай – разве это не вы говорили, учитель? Если что нужно поправить, мы поправим, не сомневайтесь!
   – Я тоже считаю, что должен остаться здесь, – подхватил Фандуил. – Война придет сюда, а не к нам в Мирквуд, значит, здесь ее и нужно останавливать – чтобы она дальше не пошла.
   – Ну, если вам станет от этого легче… Да, работы предстоит много, но теперь она будет однообразной.
   – А что мы будем делать, учитель?
   – Оружие.
   Келебримбер пошел с ними в мастерские и дал им задание, но первой работой работой его учеников оказалось не оружие. Сначала он поручил им сделать себе доспехи, напомнив при этом, чтобы оба не забывали упражняться на тренировочном военном поле. Эта короткая, мимоходом брошенная фраза сказала им яснее пространных наставлений, что настало время, когда от мастера в любое мгновение могут потребоваться навыки воина.
   Весть о кольце Саурона и о предстоящей войне мгновенно разнеслась по всему Ост-ин-Эдилу. Большинство местных эльфов были молодыми, они не видели ни Войны Гнева, ни бесчисленных стычек с орками в первые столетия существования города. Узнав об угрозе, они стали совершенствовать военные навыки под руководством Старших. И стрельбище, и военное поле были заняты с утра до ночи, в мастерские посыпались заказы на изготовление оружия и доспехов.
   Горм и Фандуил за два дня выковали гномью кирасу, легкую и прочную. Еще несколько дней они провозились с кольчугой для Фандуила, так как соединение колечек было тонкой и кропотливой работой. Хотя ученики не могли позволить себе такую роскошь, как митрил, они сварили в волшебном горне превосходную сталь, с трудом поддающуюся ковке, но очень прочную и не ржавеющую от сырости. Затем они смастерили броню для Рамарона – безрукавку из толстой кожи, обшитую стальными пластинами.
   Рамарон отнесся к войне с наивным восторгом, увидев в ней не бедствие, а развлечение для настоящих мужчин. Как Горм с Фандуилом ни уговаривали его вернуться к своим, он только становился упрямее.
   – Как же я оставлю вас в беде?! – восклицал он. – Вы же мои друзья!
   Им оставалось только позаботиться о том, чтобы их беспечный приятель не ринулся в бой на одном энтузиазме. Они сделали ему доспехи и стали брать с собой на военные учения. Хотя Рамарон не был прирожденным воином, он был вполне способен овладеть мечом настолько, чтобы постоять за себя в бою.
   В последующие недели Горм и Фандуил выполнили множество заказов на военное снаряжение. Наряду с другими мастерами они с утра до ночи делали доспехи и оружие, преимущественно кольчуги, шлемы, луки и легкие эльфийские мечи. У Фандуила голова гудела от заклинаний, которые приходилось чуть ли не ежедневно накладывать на изделия – от орков, от нежити, от бестелесных жизнесосов, даже от троллей и балрогов, которых боялись еще со времен Войны Гнева. Каждый из мечей получал имя, вырезанное на рукояти или запечатленное магическими рунами на лезвии. В эти дни из мастерских вышли такие знаменитые клинки, как «Кусач», «Оркоед», «Пламя Жизни», «Тролльская Колючка», «Упокоитель», «Тенебой» и прославленный «Клинок Света» работы самого Келебримбера.
   Правитель Ост-ин-Эдила снова отправлял послов к Дарину, но безуспешно. А затем случилось событие, встревожившее эльфов не меньше, чем известие о предстоящей войне – в город явился посланец из Казад-Дума и потребовал возвращения учеников, обучавшихся в эльфийских мастерских. Мало кто из них обрадовался приказу короля, но они не могли его ослушаться и в течение нескольких дней вернулись к своему народу.
   Горм был единственным, кто отказался вернуться домой. Все эти дни он ходил мрачнее тучи и молча выслушивал уговоры других учеников-гномов, спешивших закончить свои дела и пристроить лишние вещи, накопившиеся за годы жизни в Ост-ин-Эдиле. Но когда к уговорам присоединился и Келебримбер, Горм вспылил и заявил, что не намерен потакать всяким гадостям, случившимся по его вине. Сообразив, что он нагрубил учителю, гном добавил, что выполнение нашептанных злом приказов будет только на руку врагу.
   – Не бери на себя слишком много, Горм, – вздохнул мастер. – Ты только выполнял поручение, поэтому на тебе нет никакой вины.
   – Это мне судить, есть на мне вина или нет, – заупрямился гном. – Учитель, вы же знаете все – так неужели вы не знаете, как ее исправить?!
   – Ты слишком хорошо обо мне думаешь, Горм. Чтобы узнать все, и вечности не хватит. Сколько бы я ни прожил на свете, в конце концов происходит такое, с чем я сталкиваюсь в первый раз, и тогда я оказываюсь таким же беспомощным, как любой из учеников.
   Фандуил, слушавший их разговор, был нисколько не согласен с этим.
   – Нет, учитель, раз вы знаете больше любого из учеников, это должно помогать вам в любых обстоятельствах. Что бы вы посоветовали нам по поводу этих колец прямо сегодня, сейчас?
   – Я… я считаю, что я не вправе втягивать вас в это дело. – Келебримбер внимательно посмотрел на каждого из них. – Но если рассуждать отвлеченно, я посоветовал бы проникнуть в Казад-Дум и узнать, что там происходит. Иначе говоря, нужно заслать туда разведчика – но кому и как я могу предложить такое? Эльф, понятно, не годится для этого, а посылать кого-то из гномов шпионить в собственное государство… не представляю, кто из них может согласиться на это. Если я начну такие разговоры и о них доложат Дарину, последствия окажутся очень неприятными.
   – Что ж вы раньше молчали, учитель! – воскликнул Горм. – Неужели я, по-вашему, совсем уж бестолковый?! Если я пойду в Казад-Дум разведчиком, так это ж не для того, чтобы навредить своим, а для того, чтобы помочь им! Сейчас самое подходящее для этого время – я могу вернуться в Казад согласно приказу Дарина и мое возвращение не вызовет никаких подозрений. Что я должен высматривать там, учитель?
   Мастер промедлил с ответом, взвешивая все его последствия.
   – Нам пока не известно, как именно Саурон собирается использовать кольца, – сказал наконец он. – Нужно узнать, что изменилось в поведении Дарина и двух других вождей, как эти изменения влияют на гномий народ, в какую сторону меняется отношение гномов к другим обитателям Средиземья. Чем скорее мы поймем, куда направлено влияние Саурона, тем успешнее мы сможем противостоять ему.
   – Понятно, учитель. Так я прямо сейчас и пойду – ведь еще не вечер! – Горм суетливо завертел головой, оглядывая кузницу. – Вещички кое-какие соберу для вида и пойду, у меня их на три ходки хватит… а ты, Фандуил, здесь без меня пластины для лезвий хорошенько проковывай! Эх, силенка у тебя не та…
   Наспех попрощавшись с ними, он выскочил из кузницы и помчался собираться в дорогу. Оставшись вдвоем, Фандуил и Келебримбер взглянули друг на друга.
   – Почему вы молчали, учитель? – спросил Фандуил. – Ведь ясно же, что он согласился бы.
   – Мне было жаль его, – нехотя произнес мастер. – Подобная слежка полезна для дела, но вредна для того, кого на нее посылают. Это не простое честное подглядывание за чужими, а жизнь среди своих, среди доверяющих. Каждый день улыбаться друзьям в лицо и при этом следить за каждым их шагом – это разъест любую душу. Я предпочел бы обойтись без этого, но…
   – Горм не такой, он справится… – Фандуил вдруг запнулся и договорил совсем другое: – Я понимаю – война.
   – Это не просто война. – Взгляд Келебримбера остановился на круглом оконце кузницы. – Это больше, чем война.

***

   Зимняя слякоть прошла, и раскидистые кроны ост-ин-эдильской дубравы покрылись свежей весенней зеленью. Оголенные леса Эриадора быстро покрывались молодыми листьями, отцвели подснежники, уступив первенство красоты ранним медоносам. Весной всходили новые посевы, начинались новые песни, с новой силой оживала любовь.
   И весной вступали в новую силу войны. Подсохшие дороги удобно ложились под ноги военным отрядам и фуражным подводам, открывая подступы к укрепленным городам и беззащитным поселкам. Теплая погода облегчала походный быт и ночевки под открытым небом. Семена военных нашествий пробуждались в разгар весны и прорывались ростками сражений в первой половине лета – в зависимости от того, как далеко от нападающих располагались их жертвы.
   Путь от Мордора до Ост-ин-Эдила был неблизким, поэтому здесь не ждали нападения раньше середины лета. Чтобы заблаговременно сообщить о приближении войск Саурона, по всем южным дорогам были разосланы эльфийские разведчики, но время шло, а орки не появлялись. Нельзя сказать, чтобы это радовало ост-ин-эдильских эльфов – если враг не идет, значит, он собирает силы, а в Ост-ин-Эдиле все силы были налицо. Здесь больше нечего было собирать.
   В начале весны вернулись гонцы, посланные к гномам Синих гор за кольцами. Они вернулись ни с чем, подтвердив худшие опасения Олорина и Келебримбера. Месяц спустя вернулись и гонцы, посланные в Линдон к Гил-Гэладу, и тоже ни с чем. По их словам, Гил-Гэлад уже распорядился эльфийскими кольцами, отослав «Наир» Кирдэну Корабелу, а «Нэин» – Галадриэль в Лориэн. Третье кольцо, «Вэйал», он оставил себе. Услышав о заклятии, он встревожился, но когда узнал, что эльфийские кольца не подпали под власть Саурона, то отказался возвращать их.
   В это же время в Ост-ин-Эдил вернулся и Горм, всю вторую половину зимы проживший в Казад-Думе. Едва положив дорожный мешок, он поспешил в мастерские, где разыскал Фандуила и Келебримбера. Мастер повел обоих учеников в свою комнату, чтобы поговорить там с ними без помех.
   – Учитель, у нас такое творится! – выпалил гном, как только за ними закрылась дверь. – Когда я вернулся в Казад, там уже вовсю ненавидели вас, эльфов. Как оказалось, Дарин объявил, что гномы – избранный народ Средиземья и никакие древесные верхогляды им не указ, а дальше пошло-поехало, стоило только сказать… Мало того, наш король издавна ладил с Харадом и Хъёртом, но за эти месяцы – всего-то ничего – все трое успели перессориться друг с другом, да так, что запретили своим кланам поддерживать всякие отношения. Дошло до того, что Дарин издал приказ засыпать пути в Северный и Южный Казад. Тогда я схватил вещички – и скорее к вам. Меня не пускали, но я сказал, что у меня здесь осталось много хороших инструментов и мне нужно забрать их – не оставлять же их эльфам… – Он мрачно потупился. – И вот тогда пустили…
   – Пожалуйста, Горм, рассказывай все по порядку, – попросил его мастер. – И давайте сначала сядем, а то как-то неудобно стоя.
   Они уселись на скамью у стены, и Горм начал рассказывать:
   – Когда я вернулся в Казад, то первое, что я начал выяснять – это почему нас, учеников, отозвали из Ост-ин-Эдила. Оказалось, Дарин еще с того посольства обозлился на эльфов и начал настраивать наш народ против них. Не все сразу согласились с ним, хотя король есть король и у нас, у гномов, его почитают пуще отца родного – но и отцу, бывает, скажешь, если он совсем уж не дело делает. Наши тоже говорили, особенно из Почетной Десятки – это у нас десятка самых мудрых, отважных и уважаемых гномов, которые сопровождают короля на приемах – и все они мгновенно оказались в нижних шахтах, а там даже самым крепким гномам нелегко приходится. Так и замолчали, а затем попривыкли, да и понравилось считать себя народом избранным. Пошли разговоры о том, что эльфы не учат гномов, а только портят, что не годится идти против наших старинных ремесленных традиций. Дарин собрал сходку мастеров клана и на ней приняли решение об отзыве.
   – Значит, теперь ваш народ ненавидит наш – а ведь еще и года не прошло, – удрученно подытожил Келебримбер.
   – Неужели у вас не помнят, что всегда видели от нолдоров только хорошее?! – вскинулся Фандуил.
   – Так это ж просто, – мрачно фыркнул Горм. – Хочешь помнить – и помнишь, не хочешь – и не помнишь. Смотря по тому, что выгодно. Ничего не поделаешь, сейчас ругать эльфов у нас выгодно, что бы они там для нас ни сделали прежде. А кое-кому даже нравится. Ведь когда ругаешь другого, сам себе кажешься ох каким хорошим!
   – А отношения с атани? – спросил Келебримбер. – Они тоже ухудшились?
   – Да у нас с ними и не было никаких отношений. Нет, вся вражда у нас направлена на эльфов. – Горм вздохнул. – А я эльфов так хорошо знаю – и вас, учитель, и тебя, Фандуил – что никак не могу считать их плохими. Тяжко мне, и я чую, что все это добром не кончится. И еще вот что – когда я вернулся и увидел Дарина, мне показалось, что он какой-то не такой. Выглядит он не как нормальный гном, а как будто бы… – Он задумчиво взялся за бороду, пытаясь подобрать нужное слово. – Полупрозрачный, что ли… Вроде бы и борода у нашего короля на месте, большая такая, косматая, но за ней словно бы пустота образовалась. Вроде бы и лицо у него на месте – но что-то в нем не так. Тогда еще можно было ходить в другие кланы, и я пошел посмотреть на двух других наших вождей, сначала в Северный Казад, а затем в Южный. Харад показался мне странноватым самую чуточку, но когда я увидел Хъёрта, у меня аж мороз по коже прошел. Тело есть, лицо есть – все обычное, гномье, но сквозь все это словно бы какой-то жуткий и злобный призрак проглядывает.
   – Ты говоришь, они изменились телесно? – переспросил мастер.
   – Не то слово, – поморщился гном. – Лучше бы сказать, что они стали бестелеснее. Сроду не видел призраков, но если бы меня спросили, я бы сказал – вот такие они и есть. Или скоро будут.
   – Разве ваш народ не видит, как изменились их правители? – спросил Фандуил.
   – Это же не вдруг происходит, а постепенно, мало-помалу. Я это заметил, потому что меня долго не было в Казаде и потому что вы, учитель, велели мне там смотреть зорко. Там без меня много чего изменилось, и нашим было не до королевской внешности. Учитель, неужели это все из-за проклятых колец?!
   – Не ругай их, Горм, это только изделия. Дело не в них, а в том, кто зачаровал их.
   – Если бы мы с Фандуилом знали тогда, в тот вечер… – горько вздохнул Горм. – Если бы я не уговорил тогда Фандуила…
   – Коварный майар сумел обмануть не только вас, но и весь Общий Совет. Судя по твоему рассказу, он хочет посеять рознь между народами Средиземья и ослабить их изнутри, превратив их правителей в призраков. Без сильного и мудрого правления любой народ быстро превратится в запуганную толпу, которую легко подчинить.
   – Наш король станет призраком?! – ужаснулся Горм. – Наш многославный Дарин, Который Воплощается? Неужели это никак нельзя предотвратить?
   Келебримбер опустил голову, чувствуя на себе тревожные взгляды учеников.
   – Я должен попытаться это сделать, – сказал он после нескольких мгновений глубокой задумчивости. – Гномы Синих гор еще пускают эльфов к себе – я сам поеду туда и расскажу им, что происходит в Казад-Думе. Может, это образумит их и они согласятся уничтожить свои кольца, а возможно, и помогут мне уговорить здешних гномов. И еще эльфийские кольца… им тоже не место здесь, в Средиземье. Гил-Гэлад не вернул их, но я постараюсь убедить его.
   Сразу же после этого разговора он ушел к правителю. Затем они вызвали к себе Олорина и долго совещались втроем. В тот же день неугомонный маг куда-то отбыл – по своему обыкновению, безо всяких прощаний и объяснений – а к вечеру Келебримбер вернулся в мастерские и сообщил ученикам, что завтра утром уезжает в Линдон.
   Наутро Горм и Фандуил вышли провожать своего учителя. С ними увязался и Рамарон, накануне узнавший от них эту новость. Парень взрослел быстро, как и все атани. За время пребывания в Ост-ин-Эдиле пушок на его верхней губе превратился в небольшие усы и начал распространяться на щеки. Никогда не обучавшийся у мастеров, Рамарон не понимал привязанности своих друзей к Келебримберу и долго удивлялся, когда узнал, что они не считают присутствие мастера обузой. Еще больше он удивился, когда до него дошло, как они огорчены его отъездом.
   – Так это ж хорошо, что он уезжает! – с недоумением уставился он на них. – Вы будете сами себе хозяева, а это ж здорово! Ладно бы вы ничего не умели, а вы чуть ли не два десятка лет у него обучаетесь – так неужели вы обойтись без него не можете?!
   – Много без чего обойтись можно, – обиженно ответил Фандуил. – Да вот только зачем это нужно?
   Горм оказался прямолинейнее своего напарника.
   – Дурак ты, Рамарон, – заявил он. – У нас в Казаде, знаешь, как говорят – у каждого гнома есть три отца. Первый – это кровный отец, который зачал тебя и вырастил. Второй – это мастер, который зачал и вырастил в тебе мастера. А третий – это вождь клана, который зачинает и растит благоденствие своих подданных. По-нашему, по-гномьему, слово «вождь» как раз и означает «отец клана».
   – Выходит, ты сумел обзавестись эльфийским папашей! – как ни в чем не бывало расхохотался Рамарон, не умевший обижаться на замечания своих друзей.
   – Выходит, – опечаленно подтвердил Горм. – Но вон как все повернулось с эльфами, и теперь я в Казаде считаюсь на треть ублюдком. Да только я так думаю – ублюдок тот, кто от родного отца отворачивается, а разве мастер Келебримбер мне не отец по кузнечному делу? Как я могу от него отвернуться?
   На рассвете они вышли на окраину города, чтобы напоследок еще раз поглядеть в лицо учителя, которое они не видели прежним с тех самых пор, как он вернулся из Мордора. Что-то безвозвратно изменилось в мастере, и его глаза никогда уже не глядели как раньше, в ту прекрасную пору, когда над миром еще не висела никакая угроза, когда по мастерским Ост-ин-Эдила еще расхаживал Аннатар.
   Они махали ему руками, пока он не скрылся из вида. Каким бы ни был быстроногим гнедой скакун Теркеннера, на котором уехал Келебримбер, путь до Линдона был не близкий, и было ясно, что мастер вряд ли вернется раньше начала зимы. Но это не беда, что поездка учителя будет долгой – лишь бы она была успешной.

***

   Дорогу на запад первыми проложили гномы. Первоначально это был гномий путь, соединявший Казад-Дум и поселения гномов в Синих горах. В Первую Эпоху там были заложены два больших подземных города, в каждом из которых жило по два гномьих клана. Северный город получил навание Габилгатхол или Могучая Крепость, южный – Тумунзахар, или Обитель Гномов. На наречии линдонских эльфов это звучало как Белегост и Ногрод, а в нынешние времена оба города в совокупности назывались Казад-Гуш, или гномьими выселками.
   Это название они получили уже во Вторую Эпоху, после катаклизма во время Войны Гнева, едва не погубившего оба города. Когда Лун изменил русло и образовал залив, на берегах которого впоследствии были выстроены легендарные Седые Гавани, многие из глубинных гномьих шахт были затоплены, но сами города, находившиеся выше уровня воды, пострадали только от обвалов и землетрясений.
   В них еще можно было жить, но большая часть гномов рассудила иначе. Три клана, включая клан Дарина, полностью переселились в Казад-Дум, подальше от опасных раздоров наземников. К ним присоединилось множество гномов из прочих кланов. Но правители четырех кланов все же остались на насиженном месте, и их немногочисленные подданные мало-помалу расплодились, хотя кланы так и не вошли в прежнюю силу. С тех пор Казад-Дум по праву считался столицей гномов, а синегорские города – полузаброшенной околицей, недостойной упоминания в истории. Тем не менее, гномы проложили удобную дорогу, соединявшую новую столицу с прежними поселениями.
   Впоследствии этот путь использовали и эльфийские переселенцы Ост-ин-Эдила, и эриадорские атани, называвшие его просто западной дорогой. Линдонские эльфы, напротив, называли его восточной дорогой. Это был наезженный тракт, ровный и широкий, с прочными каменными мостами через пересекавшие его реки – через обрывистую Изморось, через виляющий Берендуин, в просторечии именуемый Пьяной, через прозрачный Лун, разделявший Ногрод с Белегостом. Наведенные еще в Первую Эпоху, мосты и поныне стояли как новенькие. Одно слово – гномья работа.
   Келебримбер ехал на запад – в места, где прошла первая половина его жизни, в края, где он не бывал с начала Второй Эпохи. Дальше этих земель находился только Валинор, где прошли первые десятилетия его юности. Память о тех временах давно не тревожила мастера, но теперь, по пути в свое давнее прошлое, он словно бы возвращался назад по ухабистой дороге воспоминаний.
   Они приходили отрывочно и беспорядочно, всплывая в его сознании не по хронологии, а по значимости. Вот корабельная палуба, у борта стоят две женщины, одна из которых – его бабка Нерданель, единственная, к кому прислушивался его прославленный дед Феанор. Дочь кузнеца с характером кузнечного молота, как говаривал под дурное настроение дед, она принесла ему семерых сыновей и всегда пользовалась его неизменной любовью и преданностью. Узнав о клятве и о схватке с тэлери, она только укоризненно покачала головой и пошла укладывать вещи в дорогу.
   Даже сейчас, тысячелетия спустя, мастер видел ее глаза в своей памяти так же ясно, как тогда с берега – удивительный взгляд, полный тревоги и скорби, но в то же время и радостного, предвкушающего ожидания, распахнутый навстречу неизвестной и наверняка нелегкой судьбе. А рядом с ней – его невеста, зеленоглазая Фаниариэль, и она улыбается, протянув обе руки в прощальном жесте к нему, Феанарэ. Тогда он еще не знал, что в последний раз видит их обеих, потому что день спустя их корабль переломился пополам от удара гигантской волны, подмявшей его под себя, и никто не спасся. Этого он не видел, он тогда шел в береговом отряде. Он узнал об этом позже, по рассказам очевидцев с другого корабля.
   Он родился незадолго до конца трехсотлетнего заточения Мелькора и еще помнил суд, на котором был вынесен приговор о помиловании Отступника. Мелькора судили открыто, при всех, кто пожелал прийти на суд, и, конечно, на гору Таниквэтил явилось буквально все население Валинора. Отступник был скован зачарованной цепью, изготовленной Ауле специально для этого случая и, по слухам, не без помощи самого Илуватара, потому что любая другая магия не удержала бы Первого из Валаров. Он был одет в черное, высок и тонок, резок в движениях и держался прямо, с гордо поднятой головой, умудряясь даже плененным, даже в цепях выглядеть значительнее всех своих судей.
   В те годы Келебримбер был еще мальчишкой, ему и сотни лет не исполнилось. Он многое не знал и не понимал тогда, но не мог не видеть особого, трагического величия этого валара, не похожего на благостное величие правителя Манвэ. Когда тот спросил Мелькора, раскаивается ли он в своем поведении, Отступник процедил сквозь зубы, что был дурак и что всё нужно было делать по-другому. Даже детскому разумению Келебримбера было очевидно, что принять эту фразу за раскаяние можно было только при очень большом желании, но валары одобрительно закивали и заулыбались.
   И Отступник был прощен при условии, что он будет вести себя примерно и не будет отлучаться из Валинора. Интересно, видели его судьи всю несоизмеримость их и его силы? Понимали они тогда, что их условия для него – это не больше, чем погрозить урагану пальцем?
   Во всяком случае, его дед сказал тогда, что хлопот с этим валаром будет еще немало. Впоследствии молва упорно приплетала ему дружбу с Отступником, но это были чистейшие выдумки – как говорится у аданов, два медведя в одной берлоге не живут. Они с Мелькором никогда не были дружны именно потому, что были слишком похожи. Оба они не переносили несвободы и принуждения, и оба они сожгли себя в борьбе за право самим выбирать и определять свои пути.
   Алмазный песок садовых дорожек дворца валаров на горе Таниквэтил…
   Смерзшиеся песчинки залива Дренгист, холодный пронизывающий ветер, метущий по ним редкую ледяную крупу…
   Вечнозеленые деревья дворцового парка, увешанные сладчайшими и изысканнейшими плодами, творения Йаванны…
   Голый ивовый куст, бурые тонкие ветви, бьющиеся на ветру…
   Хрустальные скамейки, отделанные россыпями самоцветов, дивные пестрые птицы над ними, похожие на самоцветы…
   Холодный гранитный валун и одинокая крачка на нем…
   Сладкие яства и душистые вина, арфы и лютни в каждой комнате – бери и играй…
   Горсть подмокших пшеничных зерен на ужин, голоса отца и дядей, охрипшие от холода…
   Безупречное мраморное кружево декоративных изгородей и беседок…
   Желто-бурая роспись пятен лишайника на выветренной временем скале…
   Горят корабли, смертельно израненные плаванием, пылают их бесполезные крылья, их выгнутые лебединые шеи, слишком прекрасные и вычурные для этого сурового мира. Горит последняя связь с Валинором, горят останки былых добрососедских отношений, поставленные лицом к лицу перед жестоким выбором, которого потребовала новообретенная свобода. И сердце горит от горя, когда глаза глядят за водный горизонт, где остались друзья и знакомые, которые, может быть, тоже смотрят оттуда на эти костры, цепенея от безнадежности…