Страница:
– Я опасаюсь за Фарина, – продолжил Коугнир. – Когда я видел его в последний раз, он выглядел не слишком развоплощенным. Он еще может снять кольцо без риска для своей жизни, но каждый истекший день ухудшает его положение. Сегодня мы с Ньяллом обсуждали это и решили, что тянуть больше нельзя. Мы должны попытаться уговорить Фарина снять кольцо.
– Что-то я сомневаюсь насчет уговоров…
– Я тоже, но попытаться нужно. – Коугнир достал из кармана пакет с печатью Ньялла. – Фарин с Ньяллом – давние друзья. Ньялл написал ему обо всем, что случилось во втором клане, а в конце письма просит его отдать кольцо подателю письма.
– А мы можем доверять этому подателю? – усомнился Горм.
– Можем, потому что это ты отнесешь письмо. Я не могу оставить Фандуила, который все еще не встает с постели. Возьми для компании Рамарона и отправляйся с ним в седьмой клан. Фарин – разумный и рассудительный гном, он лучше других вождей сопротивляется черной магии Саурона. Он может найти в себе силы добровольно избавиться от кольца.
– А если нет?
– Тогда оставайтесь в седьмом клане на случай, если он все же надумает отдать его, и ждите меня. Когда Фандуилу станет лучше, мы с ним придем туда. Даже если Фарин не отдаст кольцо, он все равно задумается о содержании письма, и тогда мне будет легче уговорить его. Тебе все понятно?
– Да. – Горм принял толстый пакет и засунул за пазуху.
Утром они попрощались с Фандуилом и отправились в путь. Подземный переход между двумя городами занимал полные сутки пути, поэтому Горм и Рамарон заночевали в дороге, а на следующий день пришли в клан Фарина. Хотя после бегства из шестого клана Горм пробыл здесь недолго, у него появились знакомые, которые теперь нашли им с Рамароном жилье. Барду даже обрадовались – через несколько дней в клане должен был состояться большой ежегодный праздник посвящения в мастера, заканчивавшийся грандиозным гуляньем, поэтому бард был кстати.
Как только они устроились, Горм явился к жилищу Фарина и сообщил почетному караулу, что принес письмо от Ньялла, которое должен передать лично правителю. Один из стражников ушел доложить о нем Фарину, а затем вернулся и пригласил с собой.
Был уже конец дня, поэтому Горма провели не в приемный зал, а в личные покои правителя. Фарин сидел в широком мягком кресле и выглядел погрузившимся в раздумья. Однако он услышал, что к нему вошли, и поднял взгляд на Горма.
Это был массивный, уже немолодой гном с темно-бурой, начинающей седеть бородой и густыми, беспорядочно растущими бровями. Развоплощение почти не коснулось его, напоминая о себе только легкой полупрозрачностью кожи. Сейчас Фарин выглядел угрюмым, но чувствовалось, что прежде он был добродушным и жизнерадостным. На самом дне его круглых и темных глаз таились багровые огоньки, заставившие Горма ощутить неприятный холодок где-то у желудка.
– Посланец? – коротко спросил он. – От Ньялла?
– Да продлятся дни многомудрого Фарина! – произнес Горм традиционное приветствие и поклонился. – Досточтимый Ньялл прислал меня с письмом.
– Давай его сюда. Ньялл велел тебе дождаться ответа? – спросил Фарин, когда Горм вручил ему пакет.
– Да, он надеется на ответ.
– Скажи охранникам, где ты остановился, и я пришлю за тобой, когда ответ будет готов.
Фарин отвернулся и стал распечатывать пакет. Горм понял, что аудиенция закончена, и удалился вместе со стражником. По пути он сообщил, где его найти, если вождь клана пошлет за ним.
– Как у вас там Ньялл? – спросил стражник, приняв его за одного из членов второго клана. – А то ведь с Грором, говорят… дурное дело случилось.
Горм понял, что этот гном не знает об его приключениях в застенке у Грора.
– Сейчас с Ньяллом все хорошо, слава Махалу, но совсем недавно его жизнь была в опасности, – ответил он. – Насколько мне известно, в этом письме содержится предупреждение Фарину.
– А о чем предупреждение? – осторожно осведомился стражник.
– О дурной магии, – нехотя ответил Горм.
– Понимаю… – Стражник поежился. – Беженцы из шестого клана уже вернулись по домам, но пока они были здесь, они с опаской поглядывали на нашего Фарина. Да и нам в последнее время рядом с ним страшновато. А ведь какой был вождь – лучше и не придумаешь. Дурная магия, говоришь?
– Она.
– Несчастье-то какое… И ничего нельзя сделать?
– Скоро Коугнир сюда придет – может, он справится.
– Ньяллу, значит, он помог?
– Вроде как да, – отговорился Горм. Ему не хотелось вспоминать кошмары второго клана, к тому же они со стражником уже подходили к почетному посту.
– Поскорей бы он приходил, – вздохнул стражник. – Бывай, браток.
Горм вернулся в свое временное пристанище, где Рамарон, как обычно, сидел с лютней. Воодушевленный приглашением петь на празднике у гномов, бард разучивал гномьи песни, услышанные от Чанис. У него был превосходный слух и великолепная память, поэтому он легко усваивал новые языки. Каждую песню он слышал от силы по два-три раза, но теперь легко воспроизводил и слова, и мотив, к тому же почти без акцента. Более того, за недолгое время общения с гномами он достаточно выучил их язык, чтобы объясняться с подгорным народом.
– Горм! – окликнул он, едва завидев своего друга на пороге. – Я тут две строчки забыл, может, знаешь?
Горм знал эту песню и напомнил ему две строчки.
– Ну как твои успехи? – спросил его бард.
– Отдал письмо. Если нас не кинут в застенок, значит, успехи есть.
– Ну, обрадовал! – Впрочем, особенности головы Рамарона не позволяли ему принимать всерьез любую опасность. – Чего стоишь, садись!
Горм уселся напротив и стал слушать, как поет Рамарон – ничего другого все равно не оставалось, только ждать.
Так они с Рамароном провели еще два дня. Убедившись, что застенок им не грозит, Горм на третий день пришел к дому вождя клана, чтобы напомнить об ответе. Там как раз стояли знакомые ему стражники.
– Правитель сейчас занят подготовкой к празднику, – ответил ему тот из них, который в прошлый раз провожал его к Фарину. – Зайди сюда после праздника… – затем стражник понизил голос и пригнулся к уху Горма: – Парень, ты мне понравился, поэтому я тебе вот что скажу – вернись-ка лучше к Ньяллу, да скажи, что ответа не будет. И поторопи там Коугнира, ладно?
Горм понимающе кивнул и ушел. На ответ можно было не рассчитывать, значит, нужно было сидеть тихо и дожидаться айнура. Вернувшись к Рамарону, он мрачно уселся на лежанку. Увидев лицо гнома, бард не стал спрашивать, как дела.
– Что теперь будем делать? – поинтересовался он вместо этого.
– Теперь… – Горм вздохнул. – Теперь… А знаешь, давай сочиним песню!
Этот праздник традиционно проходил в торжественном зале гильдии, оборудованном для таких случаев. Торжественный зал был украшен не так богато, как тронный, зато был самым обширным залом каждого клана. Еще бы, ведь там собирались все гномы клана, мужчины и женщины. Вдоль его боковых стен стояли узкие деревянные столы, за которые гномы садились с одной стороны, спиной к стене, где были поставлены длинные скамьи. В торцовой части зала стоял стол вождя клана, садившегося туда вместе с Почетной Десяткой, по обе стороны от него располагались столы для старейшин гильдии.
Середина зала была пустой, все участники торжества сидели лицом к ней. В начале праздника туда выходили кузнецы со своими изделиями, затем победители для чествования и награждения. Последними перед кланом представали ученики, с сегодняшнего дня становившиеся мастерами. Перед тем, как получить звание мастеров, они показывали свое искусство в дальнем конце зала, где специально для таких случаев были установлены плавильня и кузница, разжигавшиеся раз в год. Может, кому-то и было бы скучно наблюдать за работой новоявленных мастеров в ожидании обильного пиршества с возлияниями. Но не гномам.
По окончании чествования героев праздника усаживали на почетные места рядом со старейшинами и начинался всеобщий пир. Женщины вносили блюда и кубки, из кладовых выкатывали бочки с вином и элем, произносили тосты в честь славного кузнечного ремесла и его мастеров. А когда наконец все пирующие были сыты и пьяны, в зале начинались песни, а затем пляски. Праздник, начинавшийся чуть ли не с утра, заканчивался поздно вечером.
Горм с Рамароном пришли на праздник одновременно с местными гномами, хотя до пиршества было еще далеко. Для Горма это был настоящий праздник, а Рамарону здесь было все равно интереснее, чем дожидаться своего выступления в каморке на две лежанки, где поселили их с Гормом. Оба они уселись в дальнем конце бокового стола, вместе с молодыми гномами. Столы пока были девственно пусты и поблескивали зеркальным блеском.
Гномы быстро сходились в зал, одетые в лучшую одежду. Мужчины были в дорогих камзолах, украшенных золотой расшивкой, с цепями искусной работы на шеях. Одежда тех, кто побогаче, поблескивала гранеными самоцветами всевозможных оттенков. Если в быту пожилые гномы нередко заплетали бороды в косицы, то сейчас их холеные бороды были тщательно расчесаны и выставлены напоказ во всей своей красе. Женщин было не так уж мало – примерно треть по сравнению с мужчинами – и все они были в вышитых кофтах и ярких клетчатых юбках до пола. Большинство из них выглядели как настоящие выставки бус, брошей и заколок для волос. Руки гномов, как мужчин, так и женщин, были унизаны драгоценными кольцами.
Последними в зал явились старейшины гильдии, и наконец сам Фарин в сопровождении Почетной Десятки. Все расселись по местам, и праздник начался.
Сначала перед кланом встали кузнецы. Их было немного, около десятка, и у каждого был только одно изделие. Рамарон удивился этому, но Горм объяснил ему на ухо, что и мастера, и их изделия заранее отобраны старейшинами гильдии, иначе просмотр мог бы затянуться на несколько дней. Среди изделий были топоры, шлемы, кирасы, и только один из мастеров держал искусно выполненный кубок.
Когда имена кузнецов были объявлены, их изделия были отданы для осмотра всему клану. Сначала их клали перед Фарином, который внимательно оглядывал каждую вещь и передавал дальше, Почетной Десятке. От них, в свою очередь, изделие проходило по рукам вдоль стола, затем передавалось на противоположный стол и двигалось в обратную сторону, пока снова не оказывалось перед вождем. Старейшины не принимали участия в осмотре – они видели эти вещи раньше.
Затем один из старейшин выступил с речью, где рассказал о достоинствах каждого изделия. Победителя выбирали только мастера кузнечной гильдии, так как мнение остальных членов клана не считалось профессиональным. Когда выбор был сделан, клан приветствовал победителя гулким топанием башмаков о пол, как это принято у гномов. Затем внесли подарки – поднос с золотыми самородками, поверх которых лежала кучка драгоценных камней. Их вручал сам Фарин, сказав при этом, что дорогое сырье теперь окажется в правильных руках.
Когда все участвовавшие в состязании кузнецы расселись на почетных местах, наступила очередь учеников. Их было четверо, и это было немало, потому что не каждый год в гномьем клане появляются новые мастера. Они поочередно встали к горну, чтобы продемонстрировать клану свое мастерство, и зал наполнился кузнечным дымом – запахом, милым сердцу каждого гнома.
Наконец ученикам повесили на шеи бляхи мастеров и усадили среди старейшин. Молодым мастерам предстояли годы и годы перед тем, как снова оказаться на этих местах – когда они войдут в число тех, чьи изделия будут признаны лучшими. Затем – к огромной радости Рамарона, так как шла уже вторая половина дня – женщины быстро и ловко накрыли на столы. Зазвучали тосты, зазвенели кубки, в зале запахло жареным мясом и добрым вином.
Где-то после пятого тоста настала очередь увеселений. Распорядитель праздника вызвал на середину зала лучшего певца седьмого клана и объявил, что сейчас будет исполнена песня об истории подгорного народа.
Певец вышел с гномьими гуслями и затянул длиннейшее рифмованное повествование из жизни синегорских гномов. У Рамарона челюсть набок свернуло от скуки, хотя история нравилась гномам и они охотно слушали ее, в лучших местах притопывая башмаками. Чанис пела ему другие песни – короткие и простые, из тех, которые гном напевает в мастерской или за домашними делами.
Когда гном закончил песню, распорядитель объявил, что сейчас для клана будет петь бард-адан, который явился сюда специально на праздник. Это было неправдой, но Рамарон не стал выводить распорядителя из заблуждения, когда они договаривались о выступлении. Нащупав за спиной прислоненную к стене лютню, он вылез из-за стола и вышел на середину зала.
Рамарон обвел публику взглядом. Конечно, он не смог бы спеть гномам такую же песню, как только что услышанная, в которой он не понял и половины слов. Они сидели за накрытыми столами – нарядные, пьяные, довольные – и веселились всласть, похожие друга на друга больше, чем просто гном на гнома. Даже Фарин на время утратил зловещие черты призрака и выглядел добрым, заботливым отцом клана, любующимся своим многочисленным семейством. Все здесь были связаны той или иной степенью родства – это была одна большая и дружная семья. Клан.
Бард положил ладонь на струны лютни, ощутив себя сердцем клана, порождавшим бесхитростные гномьи песни. И зазвучала музыка – простая и ритмичная, как удары молота или движения иглы трудолюбивой швеи. Гномы сразу же признали ее, зашевелились, заулыбались, застучали винными кубками и пивными кружками, затопали ногами, отбивая такт. Кто-то подтянул незатейливый припев, за ним песню подхватили еще, и вот уже две сотни здоровых гномьих глоток самозабвенно распевали свои любимые песни вслед за бардом.
К их общему сожалению, запас гномьих песен у Рамарона быстро кончился. Бард замолчал, а участники пиршества с Фарином во главе затопали и загалдели, требуя еще. Быстрые глаза Рамарона обежали столы, выхватили в дальнем конце притихшего Горма, затем вернулись к вождю клана. Бард провел ладонью по струнам, и в зале воцарилась ожидающая тишина.
Тряхнув белокурыми волосами, Рамарон запел песню – ту самую, которую сочинили они с Гормом. Он глядел на вождя и пел, а по залу разносились новые слова. Пусть они не были знакомы сидевшим здесь гномам – все равно они были родные, они были свои:
– Ты славно пел, бард, – сказал он. – Хоть ты и не нашей крови, ты понял душу гномьего народа, за что тебе спасибо от всего клана. Проси себе любую награду – и, клянусь кланом, ты ее получишь!
Гномы одобрительно загудели, восхищенные щедростью вождя. Глаза Рамарона изумленно распахнулись – не было еще случая, чтобы его награждали за пение так щедро.
– Любую? – недоверчиво переспросил он. – Совсем-совсем?
– Все, что ты захочешь. Говори, парень, не стесняйся.
Какое-то время Рамарон молчал. Пока он размышлял о награде, на его подвижном лице отражалась сумятица чувств.
– Я не прошу много, о мудрый Фарин! – сказал наконец он. – Я хочу только одно кольцо – вон то, с малахитом, которое у тебя на руке.
– Что?! – опешил Фарин, ожидавший чего угодно, только не этого. – Это кольцо? Тебе?!
– Не мне. – Рамарон оглянулся и указал на Горма. – Ему.
На мгновение взгляд Фарина скрестился с отчаянным вглядом Рамарона – и вдруг вождь одним движением сорвал кольцо с руки и швырнул барду. Рамарон ловко поймал его на лету и точно так же кинул Горму. Подхватив кольцо, Горм припустил к наковальне в дальнем углу зала и одним ударом молота раздробил хрупкий малахит в пыль. Остатки он швырнул в самую глубину все еще разогретого горна.
Все произошло так мгновенно, что ошеломленные гномы не успели даже шевельнуться. Опомнившись, они побежали к Горму с Рамароном, чтобы схватить обоих за неслыханное кощунство, но Фарин остановил подданных.
– Оставьте их, – потребовал он.
Гномы остановились и непонимающе уставились на вождя. Фарин выглядел так, словно за считанные мгновения состарился на много лет.
– Оставьте их, – повторил он. – Все было правильно, оставьте их.
Он вдруг опустился на скамью и уронил голову на стол, обхватив виски руками.
– Вот так всегда, – хмыкнул Рамарон, когда они покинули пределы города. – Стараешься для людей, стараешься, а они взамен – по шее. И гномы тоже нисколько не лучше.
– Они поймут, – чуть помедлив, ответил Горм. – Фарин все им объяснит, когда опомнится. А если не поймут – что ж, свое дело мы все равно сделали.
– Да… – Подвижная физиономия Рамарона засияла. – Значит, нам осталось только одно кольцо?
– Но за этим кольцом придется идти обратно в Казад-Дум, – напомнил гном. – Если ты, конечно, не захочешь снять кольцо с призрака.
– Я бы захотел, но у меня ничего не получится – ведь призраки не спят. Интересно, а как там наш Фандуил?
К этому времени Фандуил уже начал вставать с постели. Коугнир разделял внимание между ним и Ньяллом, который почти оправился от недомогания. Увидев, что эльф сидит у огня, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, которое дала ему Чанис, айнур решил, что тот достаточно окреп для разговора.
– Тебе известно, каким заклинанием поразил тебя Саурон? – спросил он эльфа, подсев к нему на соседнее кресло.
Рука Фандуила невольно протянулась и погладила следы ожога на шее.
– Он хотел задушить меня?
– Нет, гораздо хуже. Это было заклинание разделения духа с телом. Я догадываюсь, что ты выжил потому, что призрака спугнуло твое встречное заклинание, но мне очень интересно, что ты при этом чувствовал.
– Я? – Фандуил задумался. – Вероятно, бредил. Скажите, мастер Коугнир, дух Феанора сейчас в чертогах Мандоса? У нас говорят, что ему не позволено появляться в мире.
Айнур внимательно посмотрел на Фандуила.
– Валары утверждают, что дух Феанора остается в вечном заточении у Мандоса. Каранир однажды просил у Мандоса разрешения поговорить с духом Феанора, но ему было отказано, хотя такое обычно разрешают, если имеется веская причина. Но где на самом деле находится дух Феанора, известно только самому Мандосу.
– А это правда, что перед входом в чертоги Мандоса эльф имеет право задавать любые вопросы?
– Да, и ему ответят – если, конечно, ответ известен Мандосу. Эру постановил, что если погибший эльф задает вопрос, то он заслуживает ответа. Но откуда ты это знаешь?
– Похоже, я и вправду разговаривал с Мандосом. Но это означает… – взгляд Фандуила стал до боли серьезным, -… что мне больше никогда не войти в его чертоги. Дело в том, что я отказался войти туда, куда уходят все погибшие эльфы. Мастер Коугнир, кто же я теперь – эльф или не эльф?!
Взгляд Коугнира засветился нескрываемым сочувствием.
– Вот, значит, какой ценой ты вернулся к нам… Да какая тебе разница, кто ты, Фандуил! Ты просто живи и делай что должно, а там будет видно.
Фандуил понимающе кивнул, его лицо прояснилось.
– Я уже неплохо себя чувствую, – сказал он. – Когда мы пойдем к Горму с Рамароном?
– Не раньше, чем через неделю, – категорически заявил айнур. – Через неделю тоже рано, но я понимаю, что с друзьями тебе будет лучше.
Но в течение этой недели Горм и Рамарон вернулись к ним. Они явились в дом Нарина, довольные своим успехом, и очень обрадовались, увидев, что Фандуилу значительно лучше. Они стали наперебой рассказывать другу, как им удалось уничтожить еще одно кольцо.
За этим занятием их и застал Коугнир, вернувшийся с очередной проверки пленённого призрака. Выслушав рассказ, он одобрительно потрепал обоих по спинам.
– А ведь прав был Палландо, когда говорил, что вы сумеете это сделать! – воскликнул он, невольно выдавая собственные сомнения. – Осталось только одно кольцо – у нас реальные шансы на успех!
– Но для этого нужно идти в Казад-Дум, – напомнил Горм.
– Да, конечно. – Коугнир посерьезнел. – Я не могу пойти туда с вами – я должен защищать Габилгатхол от Черного Гнома. Поэтому я вдвойне рад слышать, что вы справились с задачей без моей помощи. В Казад-Думе вам придется справляться без меня.
– Мы постараемся, – ответил за всех Горм. – Казад-Дум – моя родина, я знаю там все ходы и выходы.
– Вот и прекрасно. Значит, вы отправитесь туда, как только сойдет снег.
– Сойдет снег?! – воскликнул Рамарон. – Да он же еще не выпал!
– Вам ни к чему отправляться в дорогу на зиму глядя. Перезимуете – и пойдете.
– Нет, – запротестовал Горм. – Я чувствую, что время дорого. Пока мы зимуем здесь, кто-то еще из наших вождей может стать призраком.
– Никому не нужно, чтобы вы погибли из-за спешки, – терпеливо сказал айнур. – Фандуил еще слишком слаб, чтобы отправляться в путь.
– Я уже могу идти, – отозвался со своего кресла Фандуил. – Наверху я скорее поправлюсь.
Действительно, Коугнир упустил из вида, что эльф будет гораздо лучше чувствовать себя на поверхности, чем под землей.
– Ну, если вы настроены так решительно…
Через два дня друзья вышли из ворот третьего клана, чтобы пуститься в долгий путь до Мглистых гор. Стояла середина осени – трава побурела, а лесной массив у подножия склона раскинулся до горизонта пушистым желто-оранжевым покрывалом.
Коугнир вышел с ними, чтобы проводить их в путь. Все время, пока гном, эльф и атани спускались по склону, айнур в облике могучего рыжебородого гнома смотрел им вслед, обеими руками опершись на рукоять бело-фиолетового диска «Изили». Наконец они исчезли в лесу, а Коугнир повернулся и скрылся за воротами древнего гномьего города.
Часть III
– Что-то я сомневаюсь насчет уговоров…
– Я тоже, но попытаться нужно. – Коугнир достал из кармана пакет с печатью Ньялла. – Фарин с Ньяллом – давние друзья. Ньялл написал ему обо всем, что случилось во втором клане, а в конце письма просит его отдать кольцо подателю письма.
– А мы можем доверять этому подателю? – усомнился Горм.
– Можем, потому что это ты отнесешь письмо. Я не могу оставить Фандуила, который все еще не встает с постели. Возьми для компании Рамарона и отправляйся с ним в седьмой клан. Фарин – разумный и рассудительный гном, он лучше других вождей сопротивляется черной магии Саурона. Он может найти в себе силы добровольно избавиться от кольца.
– А если нет?
– Тогда оставайтесь в седьмом клане на случай, если он все же надумает отдать его, и ждите меня. Когда Фандуилу станет лучше, мы с ним придем туда. Даже если Фарин не отдаст кольцо, он все равно задумается о содержании письма, и тогда мне будет легче уговорить его. Тебе все понятно?
– Да. – Горм принял толстый пакет и засунул за пазуху.
Утром они попрощались с Фандуилом и отправились в путь. Подземный переход между двумя городами занимал полные сутки пути, поэтому Горм и Рамарон заночевали в дороге, а на следующий день пришли в клан Фарина. Хотя после бегства из шестого клана Горм пробыл здесь недолго, у него появились знакомые, которые теперь нашли им с Рамароном жилье. Барду даже обрадовались – через несколько дней в клане должен был состояться большой ежегодный праздник посвящения в мастера, заканчивавшийся грандиозным гуляньем, поэтому бард был кстати.
Как только они устроились, Горм явился к жилищу Фарина и сообщил почетному караулу, что принес письмо от Ньялла, которое должен передать лично правителю. Один из стражников ушел доложить о нем Фарину, а затем вернулся и пригласил с собой.
Был уже конец дня, поэтому Горма провели не в приемный зал, а в личные покои правителя. Фарин сидел в широком мягком кресле и выглядел погрузившимся в раздумья. Однако он услышал, что к нему вошли, и поднял взгляд на Горма.
Это был массивный, уже немолодой гном с темно-бурой, начинающей седеть бородой и густыми, беспорядочно растущими бровями. Развоплощение почти не коснулось его, напоминая о себе только легкой полупрозрачностью кожи. Сейчас Фарин выглядел угрюмым, но чувствовалось, что прежде он был добродушным и жизнерадостным. На самом дне его круглых и темных глаз таились багровые огоньки, заставившие Горма ощутить неприятный холодок где-то у желудка.
– Посланец? – коротко спросил он. – От Ньялла?
– Да продлятся дни многомудрого Фарина! – произнес Горм традиционное приветствие и поклонился. – Досточтимый Ньялл прислал меня с письмом.
– Давай его сюда. Ньялл велел тебе дождаться ответа? – спросил Фарин, когда Горм вручил ему пакет.
– Да, он надеется на ответ.
– Скажи охранникам, где ты остановился, и я пришлю за тобой, когда ответ будет готов.
Фарин отвернулся и стал распечатывать пакет. Горм понял, что аудиенция закончена, и удалился вместе со стражником. По пути он сообщил, где его найти, если вождь клана пошлет за ним.
– Как у вас там Ньялл? – спросил стражник, приняв его за одного из членов второго клана. – А то ведь с Грором, говорят… дурное дело случилось.
Горм понял, что этот гном не знает об его приключениях в застенке у Грора.
– Сейчас с Ньяллом все хорошо, слава Махалу, но совсем недавно его жизнь была в опасности, – ответил он. – Насколько мне известно, в этом письме содержится предупреждение Фарину.
– А о чем предупреждение? – осторожно осведомился стражник.
– О дурной магии, – нехотя ответил Горм.
– Понимаю… – Стражник поежился. – Беженцы из шестого клана уже вернулись по домам, но пока они были здесь, они с опаской поглядывали на нашего Фарина. Да и нам в последнее время рядом с ним страшновато. А ведь какой был вождь – лучше и не придумаешь. Дурная магия, говоришь?
– Она.
– Несчастье-то какое… И ничего нельзя сделать?
– Скоро Коугнир сюда придет – может, он справится.
– Ньяллу, значит, он помог?
– Вроде как да, – отговорился Горм. Ему не хотелось вспоминать кошмары второго клана, к тому же они со стражником уже подходили к почетному посту.
– Поскорей бы он приходил, – вздохнул стражник. – Бывай, браток.
Горм вернулся в свое временное пристанище, где Рамарон, как обычно, сидел с лютней. Воодушевленный приглашением петь на празднике у гномов, бард разучивал гномьи песни, услышанные от Чанис. У него был превосходный слух и великолепная память, поэтому он легко усваивал новые языки. Каждую песню он слышал от силы по два-три раза, но теперь легко воспроизводил и слова, и мотив, к тому же почти без акцента. Более того, за недолгое время общения с гномами он достаточно выучил их язык, чтобы объясняться с подгорным народом.
– Горм! – окликнул он, едва завидев своего друга на пороге. – Я тут две строчки забыл, может, знаешь?
Горм знал эту песню и напомнил ему две строчки.
– Ну как твои успехи? – спросил его бард.
– Отдал письмо. Если нас не кинут в застенок, значит, успехи есть.
– Ну, обрадовал! – Впрочем, особенности головы Рамарона не позволяли ему принимать всерьез любую опасность. – Чего стоишь, садись!
Горм уселся напротив и стал слушать, как поет Рамарон – ничего другого все равно не оставалось, только ждать.
Так они с Рамароном провели еще два дня. Убедившись, что застенок им не грозит, Горм на третий день пришел к дому вождя клана, чтобы напомнить об ответе. Там как раз стояли знакомые ему стражники.
– Правитель сейчас занят подготовкой к празднику, – ответил ему тот из них, который в прошлый раз провожал его к Фарину. – Зайди сюда после праздника… – затем стражник понизил голос и пригнулся к уху Горма: – Парень, ты мне понравился, поэтому я тебе вот что скажу – вернись-ка лучше к Ньяллу, да скажи, что ответа не будет. И поторопи там Коугнира, ладно?
Горм понимающе кивнул и ушел. На ответ можно было не рассчитывать, значит, нужно было сидеть тихо и дожидаться айнура. Вернувшись к Рамарону, он мрачно уселся на лежанку. Увидев лицо гнома, бард не стал спрашивать, как дела.
– Что теперь будем делать? – поинтересовался он вместо этого.
– Теперь… – Горм вздохнул. – Теперь… А знаешь, давай сочиним песню!
***
Праздник кузнечного дела был одним из величайших гномьих праздников, наряду с днем Дарина и торжествами в честь великого Махала. Искуснейшие кузнецы показывали в этот день свои работы, а старейшины гильдии оценивали их и выбирали наилучшую. Изготовившего ее мастера объявляли лучшим кузнецом минувшего года, чествовали и награждали подарками. На этом празднике ученики, готовые стать мастерами, получали звание мастера и право на самостоятельную работу.Этот праздник традиционно проходил в торжественном зале гильдии, оборудованном для таких случаев. Торжественный зал был украшен не так богато, как тронный, зато был самым обширным залом каждого клана. Еще бы, ведь там собирались все гномы клана, мужчины и женщины. Вдоль его боковых стен стояли узкие деревянные столы, за которые гномы садились с одной стороны, спиной к стене, где были поставлены длинные скамьи. В торцовой части зала стоял стол вождя клана, садившегося туда вместе с Почетной Десяткой, по обе стороны от него располагались столы для старейшин гильдии.
Середина зала была пустой, все участники торжества сидели лицом к ней. В начале праздника туда выходили кузнецы со своими изделиями, затем победители для чествования и награждения. Последними перед кланом представали ученики, с сегодняшнего дня становившиеся мастерами. Перед тем, как получить звание мастеров, они показывали свое искусство в дальнем конце зала, где специально для таких случаев были установлены плавильня и кузница, разжигавшиеся раз в год. Может, кому-то и было бы скучно наблюдать за работой новоявленных мастеров в ожидании обильного пиршества с возлияниями. Но не гномам.
По окончании чествования героев праздника усаживали на почетные места рядом со старейшинами и начинался всеобщий пир. Женщины вносили блюда и кубки, из кладовых выкатывали бочки с вином и элем, произносили тосты в честь славного кузнечного ремесла и его мастеров. А когда наконец все пирующие были сыты и пьяны, в зале начинались песни, а затем пляски. Праздник, начинавшийся чуть ли не с утра, заканчивался поздно вечером.
Горм с Рамароном пришли на праздник одновременно с местными гномами, хотя до пиршества было еще далеко. Для Горма это был настоящий праздник, а Рамарону здесь было все равно интереснее, чем дожидаться своего выступления в каморке на две лежанки, где поселили их с Гормом. Оба они уселись в дальнем конце бокового стола, вместе с молодыми гномами. Столы пока были девственно пусты и поблескивали зеркальным блеском.
Гномы быстро сходились в зал, одетые в лучшую одежду. Мужчины были в дорогих камзолах, украшенных золотой расшивкой, с цепями искусной работы на шеях. Одежда тех, кто побогаче, поблескивала гранеными самоцветами всевозможных оттенков. Если в быту пожилые гномы нередко заплетали бороды в косицы, то сейчас их холеные бороды были тщательно расчесаны и выставлены напоказ во всей своей красе. Женщин было не так уж мало – примерно треть по сравнению с мужчинами – и все они были в вышитых кофтах и ярких клетчатых юбках до пола. Большинство из них выглядели как настоящие выставки бус, брошей и заколок для волос. Руки гномов, как мужчин, так и женщин, были унизаны драгоценными кольцами.
Последними в зал явились старейшины гильдии, и наконец сам Фарин в сопровождении Почетной Десятки. Все расселись по местам, и праздник начался.
Сначала перед кланом встали кузнецы. Их было немного, около десятка, и у каждого был только одно изделие. Рамарон удивился этому, но Горм объяснил ему на ухо, что и мастера, и их изделия заранее отобраны старейшинами гильдии, иначе просмотр мог бы затянуться на несколько дней. Среди изделий были топоры, шлемы, кирасы, и только один из мастеров держал искусно выполненный кубок.
Когда имена кузнецов были объявлены, их изделия были отданы для осмотра всему клану. Сначала их клали перед Фарином, который внимательно оглядывал каждую вещь и передавал дальше, Почетной Десятке. От них, в свою очередь, изделие проходило по рукам вдоль стола, затем передавалось на противоположный стол и двигалось в обратную сторону, пока снова не оказывалось перед вождем. Старейшины не принимали участия в осмотре – они видели эти вещи раньше.
Затем один из старейшин выступил с речью, где рассказал о достоинствах каждого изделия. Победителя выбирали только мастера кузнечной гильдии, так как мнение остальных членов клана не считалось профессиональным. Когда выбор был сделан, клан приветствовал победителя гулким топанием башмаков о пол, как это принято у гномов. Затем внесли подарки – поднос с золотыми самородками, поверх которых лежала кучка драгоценных камней. Их вручал сам Фарин, сказав при этом, что дорогое сырье теперь окажется в правильных руках.
Когда все участвовавшие в состязании кузнецы расселись на почетных местах, наступила очередь учеников. Их было четверо, и это было немало, потому что не каждый год в гномьем клане появляются новые мастера. Они поочередно встали к горну, чтобы продемонстрировать клану свое мастерство, и зал наполнился кузнечным дымом – запахом, милым сердцу каждого гнома.
Наконец ученикам повесили на шеи бляхи мастеров и усадили среди старейшин. Молодым мастерам предстояли годы и годы перед тем, как снова оказаться на этих местах – когда они войдут в число тех, чьи изделия будут признаны лучшими. Затем – к огромной радости Рамарона, так как шла уже вторая половина дня – женщины быстро и ловко накрыли на столы. Зазвучали тосты, зазвенели кубки, в зале запахло жареным мясом и добрым вином.
Где-то после пятого тоста настала очередь увеселений. Распорядитель праздника вызвал на середину зала лучшего певца седьмого клана и объявил, что сейчас будет исполнена песня об истории подгорного народа.
Певец вышел с гномьими гуслями и затянул длиннейшее рифмованное повествование из жизни синегорских гномов. У Рамарона челюсть набок свернуло от скуки, хотя история нравилась гномам и они охотно слушали ее, в лучших местах притопывая башмаками. Чанис пела ему другие песни – короткие и простые, из тех, которые гном напевает в мастерской или за домашними делами.
Когда гном закончил песню, распорядитель объявил, что сейчас для клана будет петь бард-адан, который явился сюда специально на праздник. Это было неправдой, но Рамарон не стал выводить распорядителя из заблуждения, когда они договаривались о выступлении. Нащупав за спиной прислоненную к стене лютню, он вылез из-за стола и вышел на середину зала.
Рамарон обвел публику взглядом. Конечно, он не смог бы спеть гномам такую же песню, как только что услышанная, в которой он не понял и половины слов. Они сидели за накрытыми столами – нарядные, пьяные, довольные – и веселились всласть, похожие друга на друга больше, чем просто гном на гнома. Даже Фарин на время утратил зловещие черты призрака и выглядел добрым, заботливым отцом клана, любующимся своим многочисленным семейством. Все здесь были связаны той или иной степенью родства – это была одна большая и дружная семья. Клан.
Бард положил ладонь на струны лютни, ощутив себя сердцем клана, порождавшим бесхитростные гномьи песни. И зазвучала музыка – простая и ритмичная, как удары молота или движения иглы трудолюбивой швеи. Гномы сразу же признали ее, зашевелились, заулыбались, застучали винными кубками и пивными кружками, затопали ногами, отбивая такт. Кто-то подтянул незатейливый припев, за ним песню подхватили еще, и вот уже две сотни здоровых гномьих глоток самозабвенно распевали свои любимые песни вслед за бардом.
К их общему сожалению, запас гномьих песен у Рамарона быстро кончился. Бард замолчал, а участники пиршества с Фарином во главе затопали и загалдели, требуя еще. Быстрые глаза Рамарона обежали столы, выхватили в дальнем конце притихшего Горма, затем вернулись к вождю клана. Бард провел ладонью по струнам, и в зале воцарилась ожидающая тишина.
Тряхнув белокурыми волосами, Рамарон запел песню – ту самую, которую сочинили они с Гормом. Он глядел на вождя и пел, а по залу разносились новые слова. Пусть они не были знакомы сидевшим здесь гномам – все равно они были родные, они были свои:
Пот течет по телу, тяжкие труды,
Катится тележка, полная руды.
О шахтер прилежный, расскажи о том,
Что сильнее злата любит горный гном?
И ответил тот: «Он любит свой народ».
На стене мерцают отблески огня,
Слышен звон металла, плавится броня.
О кузнец могучий, расскажи о том,
Что сильней митрила любит мастер-гном?
И ответил тот: «Он любит свой народ».
Точная огранка, лупа и резец,
Ценное бесценным станет наконец.
Ювелир искусный, расскажи о том,
Что сильней алмаза любит ловкий гном?
И ответил тот: «Он любит свой народ».
Сколько битв великих в мир еще придут,
Но топор и молот нас не подведут.
О воитель храбрый, расскажи о том,
Что сильнее славы любит ратный гном?
И ответил тот: «Он любит свой народ».
После мгновений полной тишины зал разразился топотом и криками восторга. Вся Почетная Десятка упоенно стучала кубками о стол. Когда восторги поутихли, Фарин внезапно поднялся с места, и все замолчали, ожидая слова вождя.
За спиною годы – радость и печаль,
И великий город на твоих плечах.
О правитель мудрый, расскажи о том,
Что сильнее власти любит славный гном?
И ответил тот: «Он любит свой народ».
– Ты славно пел, бард, – сказал он. – Хоть ты и не нашей крови, ты понял душу гномьего народа, за что тебе спасибо от всего клана. Проси себе любую награду – и, клянусь кланом, ты ее получишь!
Гномы одобрительно загудели, восхищенные щедростью вождя. Глаза Рамарона изумленно распахнулись – не было еще случая, чтобы его награждали за пение так щедро.
– Любую? – недоверчиво переспросил он. – Совсем-совсем?
– Все, что ты захочешь. Говори, парень, не стесняйся.
Какое-то время Рамарон молчал. Пока он размышлял о награде, на его подвижном лице отражалась сумятица чувств.
– Я не прошу много, о мудрый Фарин! – сказал наконец он. – Я хочу только одно кольцо – вон то, с малахитом, которое у тебя на руке.
– Что?! – опешил Фарин, ожидавший чего угодно, только не этого. – Это кольцо? Тебе?!
– Не мне. – Рамарон оглянулся и указал на Горма. – Ему.
На мгновение взгляд Фарина скрестился с отчаянным вглядом Рамарона – и вдруг вождь одним движением сорвал кольцо с руки и швырнул барду. Рамарон ловко поймал его на лету и точно так же кинул Горму. Подхватив кольцо, Горм припустил к наковальне в дальнем углу зала и одним ударом молота раздробил хрупкий малахит в пыль. Остатки он швырнул в самую глубину все еще разогретого горна.
Все произошло так мгновенно, что ошеломленные гномы не успели даже шевельнуться. Опомнившись, они побежали к Горму с Рамароном, чтобы схватить обоих за неслыханное кощунство, но Фарин остановил подданных.
– Оставьте их, – потребовал он.
Гномы остановились и непонимающе уставились на вождя. Фарин выглядел так, словно за считанные мгновения состарился на много лет.
– Оставьте их, – повторил он. – Все было правильно, оставьте их.
Он вдруг опустился на скамью и уронил голову на стол, обхватив виски руками.
***
На другое утро Горм с Рамароном ушли обратно в Габилгатхол. Гномы седьмого клана согласно приказу вождя оставили их в покое, но продолжали коситься на них за испорченный праздник.– Вот так всегда, – хмыкнул Рамарон, когда они покинули пределы города. – Стараешься для людей, стараешься, а они взамен – по шее. И гномы тоже нисколько не лучше.
– Они поймут, – чуть помедлив, ответил Горм. – Фарин все им объяснит, когда опомнится. А если не поймут – что ж, свое дело мы все равно сделали.
– Да… – Подвижная физиономия Рамарона засияла. – Значит, нам осталось только одно кольцо?
– Но за этим кольцом придется идти обратно в Казад-Дум, – напомнил гном. – Если ты, конечно, не захочешь снять кольцо с призрака.
– Я бы захотел, но у меня ничего не получится – ведь призраки не спят. Интересно, а как там наш Фандуил?
К этому времени Фандуил уже начал вставать с постели. Коугнир разделял внимание между ним и Ньяллом, который почти оправился от недомогания. Увидев, что эльф сидит у огня, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, которое дала ему Чанис, айнур решил, что тот достаточно окреп для разговора.
– Тебе известно, каким заклинанием поразил тебя Саурон? – спросил он эльфа, подсев к нему на соседнее кресло.
Рука Фандуила невольно протянулась и погладила следы ожога на шее.
– Он хотел задушить меня?
– Нет, гораздо хуже. Это было заклинание разделения духа с телом. Я догадываюсь, что ты выжил потому, что призрака спугнуло твое встречное заклинание, но мне очень интересно, что ты при этом чувствовал.
– Я? – Фандуил задумался. – Вероятно, бредил. Скажите, мастер Коугнир, дух Феанора сейчас в чертогах Мандоса? У нас говорят, что ему не позволено появляться в мире.
Айнур внимательно посмотрел на Фандуила.
– Валары утверждают, что дух Феанора остается в вечном заточении у Мандоса. Каранир однажды просил у Мандоса разрешения поговорить с духом Феанора, но ему было отказано, хотя такое обычно разрешают, если имеется веская причина. Но где на самом деле находится дух Феанора, известно только самому Мандосу.
– А это правда, что перед входом в чертоги Мандоса эльф имеет право задавать любые вопросы?
– Да, и ему ответят – если, конечно, ответ известен Мандосу. Эру постановил, что если погибший эльф задает вопрос, то он заслуживает ответа. Но откуда ты это знаешь?
– Похоже, я и вправду разговаривал с Мандосом. Но это означает… – взгляд Фандуила стал до боли серьезным, -… что мне больше никогда не войти в его чертоги. Дело в том, что я отказался войти туда, куда уходят все погибшие эльфы. Мастер Коугнир, кто же я теперь – эльф или не эльф?!
Взгляд Коугнира засветился нескрываемым сочувствием.
– Вот, значит, какой ценой ты вернулся к нам… Да какая тебе разница, кто ты, Фандуил! Ты просто живи и делай что должно, а там будет видно.
Фандуил понимающе кивнул, его лицо прояснилось.
– Я уже неплохо себя чувствую, – сказал он. – Когда мы пойдем к Горму с Рамароном?
– Не раньше, чем через неделю, – категорически заявил айнур. – Через неделю тоже рано, но я понимаю, что с друзьями тебе будет лучше.
Но в течение этой недели Горм и Рамарон вернулись к ним. Они явились в дом Нарина, довольные своим успехом, и очень обрадовались, увидев, что Фандуилу значительно лучше. Они стали наперебой рассказывать другу, как им удалось уничтожить еще одно кольцо.
За этим занятием их и застал Коугнир, вернувшийся с очередной проверки пленённого призрака. Выслушав рассказ, он одобрительно потрепал обоих по спинам.
– А ведь прав был Палландо, когда говорил, что вы сумеете это сделать! – воскликнул он, невольно выдавая собственные сомнения. – Осталось только одно кольцо – у нас реальные шансы на успех!
– Но для этого нужно идти в Казад-Дум, – напомнил Горм.
– Да, конечно. – Коугнир посерьезнел. – Я не могу пойти туда с вами – я должен защищать Габилгатхол от Черного Гнома. Поэтому я вдвойне рад слышать, что вы справились с задачей без моей помощи. В Казад-Думе вам придется справляться без меня.
– Мы постараемся, – ответил за всех Горм. – Казад-Дум – моя родина, я знаю там все ходы и выходы.
– Вот и прекрасно. Значит, вы отправитесь туда, как только сойдет снег.
– Сойдет снег?! – воскликнул Рамарон. – Да он же еще не выпал!
– Вам ни к чему отправляться в дорогу на зиму глядя. Перезимуете – и пойдете.
– Нет, – запротестовал Горм. – Я чувствую, что время дорого. Пока мы зимуем здесь, кто-то еще из наших вождей может стать призраком.
– Никому не нужно, чтобы вы погибли из-за спешки, – терпеливо сказал айнур. – Фандуил еще слишком слаб, чтобы отправляться в путь.
– Я уже могу идти, – отозвался со своего кресла Фандуил. – Наверху я скорее поправлюсь.
Действительно, Коугнир упустил из вида, что эльф будет гораздо лучше чувствовать себя на поверхности, чем под землей.
– Ну, если вы настроены так решительно…
Через два дня друзья вышли из ворот третьего клана, чтобы пуститься в долгий путь до Мглистых гор. Стояла середина осени – трава побурела, а лесной массив у подножия склона раскинулся до горизонта пушистым желто-оранжевым покрывалом.
Коугнир вышел с ними, чтобы проводить их в путь. Все время, пока гном, эльф и атани спускались по склону, айнур в облике могучего рыжебородого гнома смотрел им вслед, обеими руками опершись на рукоять бело-фиолетового диска «Изили». Наконец они исчезли в лесу, а Коугнир повернулся и скрылся за воротами древнего гномьего города.
Часть III
Последнее звено
Эльфийский скакун был, пожалуй, самым быстрым ездовым животным в Средиземье после орла и дракона. Именно поэтому Каранир и позаимствовал его в войске Элронда для поездки в Мордор. Как сообщили дозорные птицы Радагаста, эльфийское войско разгромило отряд орков, погубивший Ост-ин-Эдил, и остановилось в долине Имладрис. Туда сейчас и направлялся Искусник, собираясь вернуть коня эльфам и пересесть на орла, который отнесет его обратно в Нуменор.
На обратном пути мысли Каранира постоянно возвращались к разговору с Сауроном. Как же получилось, что этот выскочка почти уговорил его не мешать своим честолюбивым притязаниям? Дошло даже до того, что глава Ордена магов вполне определенно намекнул майару, что не встанет у него на пути.
Конечно, ни о каких поблажках Саурону и речи быть не могло. Какое имеет значение, что Саурон сейчас надеется на его слово? Это враг, а честность по отношению к врагу – не более, чем глупость. Предать врага – не предательство, а вполне достойное дело. Сам Саурон поступил бы точно так же.
Каранир убеждал себя в этом, но наступал новый день, а его мысли возвращались к тому же вопросу, словно попали в заколдованный круг. Почему он проявил снисходительность к Саурону? Любому другому он объяснил бы, что этого требовали обстоятельства, что нужно было усыпить вражью бдительность, что в войне все средства хороши, и каждый аргумент был бы весьма убедителен для любого.
Но не для него самого.
Последнее посещение Валинора убедило его, что валары так уверены в своем положении, что и помыслить не могут, что кто-то может посягнуть на него всерьез. Глупцы, привыкшие отсиживаться за широкой спиной Илуватара! А ведь старик Эру дает равные шансы всем своим творениям, иначе он не допустил бы разгул Отступника. И Саурон не отделался бы легким испугом во времена Войны Гнева – и не собирал бы сейчас оркские армии, нагло пользуясь всеобщей беспечностью.
На обратном пути мысли Каранира постоянно возвращались к разговору с Сауроном. Как же получилось, что этот выскочка почти уговорил его не мешать своим честолюбивым притязаниям? Дошло даже до того, что глава Ордена магов вполне определенно намекнул майару, что не встанет у него на пути.
Конечно, ни о каких поблажках Саурону и речи быть не могло. Какое имеет значение, что Саурон сейчас надеется на его слово? Это враг, а честность по отношению к врагу – не более, чем глупость. Предать врага – не предательство, а вполне достойное дело. Сам Саурон поступил бы точно так же.
Каранир убеждал себя в этом, но наступал новый день, а его мысли возвращались к тому же вопросу, словно попали в заколдованный круг. Почему он проявил снисходительность к Саурону? Любому другому он объяснил бы, что этого требовали обстоятельства, что нужно было усыпить вражью бдительность, что в войне все средства хороши, и каждый аргумент был бы весьма убедителен для любого.
Но не для него самого.
Последнее посещение Валинора убедило его, что валары так уверены в своем положении, что и помыслить не могут, что кто-то может посягнуть на него всерьез. Глупцы, привыкшие отсиживаться за широкой спиной Илуватара! А ведь старик Эру дает равные шансы всем своим творениям, иначе он не допустил бы разгул Отступника. И Саурон не отделался бы легким испугом во времена Войны Гнева – и не собирал бы сейчас оркские армии, нагло пользуясь всеобщей беспечностью.