Страница:
Фолькета привели в один из серых домов, где он имел продолжительный и содержательный разговор с высохшим, сморщенным стариком, перед которым все замолкали и расступались. Подарочку была предложена более чем почетная роль единственного мага Муспельских островов.
— Видишь ли, сынок, мы к магии ну совсем не способны… — и старик, словно извиняясь, разводил руками, а у Фолькета мурашки ползли по спине и почему-то вспоминался Кэдмон. — А ты, судя по всему, и поучиться успел, и сам не дурак. Камешек-то при тебе? покажи…
Подарочек дрожащими пальцами вытащил кольцо из-за ворота.
— М-да… ты уверен, что не подобрал его в куче гравия? Ну-ну… шучу. В общем, так. Жить будешь в моих пещерах, я уже распорядился приготовить тебе и спальню, и кабинет. — И старик жутенько захихикал. — Инструменты твои все там… мои ребятки их прихватили. Рабочий материал получишь через месяц…
— Сколько? — осмелился поинтересоваться Подарочек.
— А сколько влезет. Это не твоя забота. Твое дело — раскрыть камень, хотя бы раскрыть… для начала. А там поглядим.
— А если не раскрою?.. — и Фолькет, вспомнив все предыдущие попытки, закусил губу.
— Ну и невелик наклад. И пес с ним, с алмазом этим. Продадим, и вся недолга. А ты нам нужен, хоть с ним, хоть без. Кэдмон тебя учил недолго, но раз он за тебя взялся, значит, ты того стоил. Я тут кое-какие книги припас, полистай, полюбопытствуй… — и старик протянул Фолькету пару книг в переплетах черной кожи. Тот схватил их и прижал к груди.
— Эй, отведите-ка нашего мага в его пещеру! — и двое одинаково кривоногих моряков, по всей видимости приставленных к Подарочку, повели его через зеленую, ухоженную долину к серым прибрежным скалам. В пещере царил полумрак, пол был усыпан мелкой галькой, по стенам змеились черные трещины. От небольшой площадки, выполнявшей роль передней, шли два коротких коридора; один приводил в маленький, неожиданно уютный покой с удобной мебелью и коврами, другой — в зал побольше, где в стены предусмотрительно были вбиты кольца с цепями, и был приготовлен алтарь. На тяжелом каменном столе подмигивали фолькетовы родные инструменты, в шкафах блестело стекло многочисленных склянок… Фолькет огляделся и умиротворенно вздохнул. Он был дома.
Первые недели своего мирного жития цверг посвятил книгам. Они оказались хороши; не настолько, впрочем, чтобы он продолжал тискать их в объятиях, но все же некоторые дельные советы в них нашлись. Вспомнив все проделанные и оказавшиеся неудачными опыты, Фолькет постарался сделать то, чему никогда не учил его отец: создать что-то вроде системы, хоть как-то упорядочить производимые изыскания. Кэдмон обучал его очень беспорядочно — таким заклинанием можно любой замок вскрыть, этим травяным сбором окурить — заснут все непробудным сном, а этими щипцами очень удобно… В книгах же все то же самое было изложено стройно, строго и сопровождалось отличными иллюстрациями. Отныне Фолькет решил расстаться с образом чернокнижника-недоучки, ляпающего одно заклинание за другим — а ну как повезет? и действовать в духе полученных книг — не торопясь, постепенно усложняя приемы и не надеясь на успех, а методично его выгрызая. Как и следовало ожидать, подобный образ действий получил полное одобрение со стороны господина Брика (того самого старика), который уже через неделю потребовал у Фолькета отчета.
Почти месяц цверг упражнялся с пантаклями, коих вычертил великое множество — настроенных на звезды, на теллурические токи, на подземные реки… Потом наступил черед эликсиров; Фолькет ночами сидел возле перегонного куба, молитвенно взирал на кипящие в ретортах составы, смешивал потребные ингридиенты совершенно непотребного вида и запаха в небольшом свинцовом котле и, распевая заученные со слов матери заклинания, окунал туда камень. Однажды он решил на свой страх и риск смешать новый состав, им самим придуманный; за одной составляющей ему пришлось плыть в Пойолу и там самолично копаться в изгарной яме, куда выбрасывали околевших рабов; после этой экспедиции даже видавшие виды крысы морщились, учуяв Подарочка. Однако эликсир получился на славу: тошнотворно-густой, отливающий радужной медью, как брюшко жука-навозника, томно вздыхающий в свинцовых объятиях котла. От него исходили необычайно сильные, почти что видимые волны какой-то гнусно-ядовитой, подлой эманации; про себя цверг окрестил свое творение «отцеубийцей». Создавая его, он пустил в ход все свои знания, стараясь ничего не упустить; перебрал все известные яды, выбрав наиболее коварные и жестокие… трупные черви, содержимое кишков мертвеца, безумно дорогие порошки из самых маленьких баночек, ждавшие своего часа в шкафах «кабинета», целая пригоршня хнума… он корпел над эликсиром не меньше недели. И вот наконец, мелко дрожа от нетерпения, Фолькет взял кольцо щипцами и опустил в котел. Минуту-другую ничего не происходило, затем ржаво-глянцевая поверхность сморщилась, задрожала… и мгновенно вскипела, выхлестнув ввысь ядовитым фонтаном.
Фолькет пришел в себя спустя трое суток; к счастью — и своему, и господина Брика — он был на редкость живуч. Кожа толстым чулком сползала с обожженного лица и шеи, нарывала гортань, уцелевший правый глаз был похож на кровяной пузырь, на правой руке, которой маг держал щипцы, длинные ногти расплавились, залив костяными колпачками верхние фаланги пальцев, а от кожи осталось одно воспоминание. Шарахаться от него перестали только через пару месяцев. Впрочем, на ноги он встал уже через четыре недели и только личный запрет господина Брика не позволил ему продолжить работу. Когда Фолькет перестал кашлять кровью и гноем, а правая рука его перестала быть похожа на культю прокаженного, старый крыс вызвал его к себе.
— Ну-ну… смотреть можно, хотя и малоприятно. Покажи руки. Так… неплохо. А теперь расскажи, чего такого особенного ты наварил в тот раз.
Фолькет рассказал, подробно описав принцип приготовления и состав эликсира.
— Экий ты, братец… — и Брик не без уважения глянул на цверга — сам, значит, лазил… Молодец.
— А что толку? — уныло вопросил тот — камню хоть бы хны…
— А вот и нет. Забыл, сколько раз ты его купал, в проверенных, стародавних составах — и вот тут-то толку и не было. Я так понимаю, в этот эликсир ты сам вложился — а? Этим и разозлил. Продолжай в том же духе. Постарайся вызвать силы алмаза вовне, пусть разъярится, раскроется — тут-то мы его и хапнем. Только придумай себе какой-нибудь шлем, что ли…
Через неделю после этого разговора в фолькетову пещеру привели молоденькую шаммахитку, пухленькую и некрасивую. Через сутки ее истерзанное тело помощники цверга вышвырнули в море, а сам маг, хорошенько отоспавшись, потребовал следующую порцию рабочего материала. В чем — в чем, а в этом отказа ему не было.
Цвергу пришлось выковать для алмаза темной крови небольшую темницу, поскольку после случая с эликсиром он не рисковал больше носить его на шее. Из стальных прутьев, закаленных в наговоренной воде, он сплел шар, в центре которого, продетое сквозь поперечный прут, висело кольцо. И с каждым разом, стоило Фолькету только приблизиться к жертве, камень начинал злиться все больше и больше, и маг, одновременно и торжествуя и отчаянно труся, всем собою чувствовал его ненависть.
— Эй, вы… — и Фолькет, отплевывась и хрипя, махнул рукой помощникам. — Чего уставились? А ну, тащите свежего!
Прошло полгода с тех пор, как он обосновался на Муспельских островах. Подарочек сильно изменился за это время: внешне — так почти неузнаваемо, но и внутренне — тоже немало. Исчезла его всегдашняя угодливость, взгляд потерял искательность, даже голос утратил мягкие ноты. Место застенчивого, предупредительного сиротки занял одержимый изыскатель, чернокнижник-недоучка превратился в настоящего мага, сильного не столько книжным знанием, сколько немалым личным опытом и безмерной злобой. Говорил он теперь резко, все больше короткими, отрывистыми фразами, двигался быстро, его гибкие пальцы ювелира приобрели еще большую ловкость и силу и порой казалось, что кисти его рук — это самостоятельные живые существа, шевелящиеся, вздрагивающие… пара зачарованных пауков. Его даже стали побаиваться… но только не господин Брик и не помощники. Вот и сейчас они не спешили исполнить его приказание.
— Будет вам, мэтр… — успокаивая, протянул один. — Сами знаете, господин Брик не дозволяет вам так утруждаться. Вы уже третью ночь не спите, не ели ничего, кроме… хм-м-м… Ну куда это годится? Нас господин Брик по головке не погладит, если вы тут от усердия раньше времени загнетесь. Все, хватит, идете-ка отдыхать. А мы все сами приберем.
Обычно Фолькет реагировал на такие речи вполне мирно, умывался в ручье, шел на свою половину и валился спать. Но на этот раз он не послушался.
— Вы что, не поняли?! Бегом за мясом, голохвостые! А не то я вас самих выпотрошу… — тут Фолькет пошатнулся и без сил опустился на серые каменные ступени.
— И кого же вы собрались потрошить? И чем же они вам не потрафили? — к пещере Фолькета неспешно подходил сам господин Брик. Подойдя поближе, он с кряхтением уселся рядом с магом, кивком головы отослав помощников, и вытащил из-за пояса флягу.
— Вот, возьми-ка, глотни… злоупотреблять этим не стоит, но иногда можно.
Фолькет, все еще давясь, глотнул терпкой, едко-кислой жидкости, закашлялся, сплюнул комок вязкой, бурой слюны и на мгновение зажмурился. В голове у него взрывались шутихи и выли бесноватые флейты; однако уже через минуту ему действительно полегчало, исчезла дрожь в коленях, прояснилось зрение.
— А теперь говори. Я запретил тебе работать более суток без отдыха. Тебя что, на цепь посадить?
— Господин Брик. Сейчас нельзя. Останавливаться. — все еще с трудом переводя дыхание, выговорил Фолькет. — Камень вот-вот раскроется… я это чувствую. Мера его терпения переполнена. Он вот-вот лопнет. Как переспелый арбуз. Надо дожать… прямо сейчас.
Фолькет замолчал.
— Что тебе нужно? — только и спросил Брик.
— Нужна боль. Очень сильная, сильнее обычной… не просто телесная.
— А если ты прав, и камень раскроется, что будешь делать? — поинтересовался Брик.
— Все давно готово. Яд… скорее, дурман. Достанет и капли… и сопротивляться он больше не сможет.
— Понятно. Послушай, сынок, а ты не думал, что этот камень вообще невозможно подчинить? может, ты и вовсе зря силы тратишь?
Фолькет смотрел на старика и единственный его глаз наливался кровью.
— Как это нельзя?!..
— Да вот так. Нельзя, и все.
— Да?! Та белобрысая сучка — до сих пор жалею, что не попробовал ее! — вертела им, как хотела! Дура не знала об этом, ну и что? Камень слышал ее… услышит и меня.
— Ну, раз ты так уверен… — и Брик кивнул помощникам, стоявшим поодаль, — Эй, вы, топайте за свежаком. Возьмите ту, вчерашнюю, которая с брюхом.
За эти трое суток Фолькет совершенно потерял ощущение времени, бриково же питье не только прибавило сил, но и придало телу необыкновенную легкость; цвергу казалось, что он не ходит, а летает. Быстро приготовив все нужное, он остановился напротив алтаря, на котором стоял стальной плетеный шар. Камень, зависший в нем, уже не был похож на серый придорожный гравий, скорее он напоминал желудь цвета сукровицы, покрытый сетью трещин, готовый лопнуть от малейшего прикосновения.
Он был абсолютно уверен в успехе. Поэтому даже не спешил. Спокойно дождался ухода помощников, так же спокойно привел жертву в чувство, привычно бросил пару заклятий, которые отсылали всю ее боль камню и, поразмыслив пару секунд, взялся за нож. И не успел даже глазом моргнуть.
В пещере неожиданно резко запахло послегрозовой свежестью, что-то едва слышно прошелестело в воздухе… Фолькет поднял голову и увидел, что жертва бессильно повисла на цепях. Все еще не веря случившемуся, он метнулся к ней, рывком, за волосы поднял голову… она была мертва, и смерть взяла ее легко и тихо. Ошалев от неожиданности, цверг, забыв о привычных опасениях, схватил стальной шар, поднес его к лицу — в кольце, продетом сквозь поперечный прут, сидел все тот же серый, тусклый камешек, столь же послушный ему, как звезды небесные.
Что произошло потом, никто толком не понял. Задремавшие на солнце помощники были разбужены жутким воем, однако они привыкли к подобным звукам и в пещеру не поспешили. А стоило. Ибо получилось так, что Фолькет дожал-таки себя самого. Отшвырнув шар в угол пещеры, он несколько минут стоял, застыв как статуя, а потом, испустив тот самый вой, принялся крушить все, что попадалось ему под руку. Он топтал свои инструменты, на книги, лежавшие на алтаре, прямо из воздуха лился поток нечистот, шкаф трясся как в лихорадке, звеня разбиваемым стеклом; но Фолькету было мало. Эта последняя неудача не просто вывела — вышвырнула его из себя. Он то начинал принимать звероформу, то возвращался в тело цверга, он шипел, лязгал зубами, изрыгал проклятия; его мерзкое маленькое могущество металось в тесноте пещеры. И когда это стало совсем невыносимым…
Над островом повеяло вдруг нестерпимой жарой, такой, от которой прямо на глазах стали желтеть травы и увядать цветы. Ветер лизнул долину раз, другой… и его раскаленный язык заполз в фолькетову пещеру. Он вытащил оттуда визжащий, плюющийся яростью комок, провез его по земле, приподнял на высоту велигорова роста и шмякнул о камни.
Спустя полчаса оба помощника, воняющие паленым волосом, клялись господину Брику, что они к сему делу непричастны, что магик сам виноват, зарвался… сиротинка хренова. Старик спокойненько выслушал их, ухмыльнулся…
— Будет вам, олухи. Сразу видно, ничего, кроме этой лужи — и он кивнул в сторону моря — вы и не видели. Это ж ветер Арр-Мурра. Ему я, пожалуй, уступлю…Жаль. Не удалось нам этот камешек приспособить. Кольцо-то хоть нашли? То-то.
И он посмотрел на сидящего рядом — в белоснежной рубахе с кружевными манжетами, в дорогих, хотя и запачканных замшевых сапогах, — и сказал:
— Готовь корабль. Отправляемся завтра. — И добавил, кивнув фолькетовым помощникам — Как хотите, но приведите его в чувство. Пусть с нами едет, а то удавится тут с досады, неровен час.
Так вот и получилось, что бедняга Фолькет, поклявшийся никогда более не ступать на корабельную палубу, вновь оказался в море, на борту «Исполнителя желаний», одного из кораблей господина Брика. Почти вся команда корабля состояла из крыс, исключая кока, боцмана и нескольких матросов; шли они налегке, погода благоприятствовала, а встречные корабли спешили удалиться на почтительное расстояние.
Эригон встретил их вполне радушно; город уже успел оправиться после тихого ветра, все положенные случаю слезы были выплаканы, поминальные речи сказаны, а наследства поделены; пошатнувшуюся было торговлю заботливо поставили на ноги. Все шло своим чередом: в порту гремели якорные цепи, в лавках обсчитывали и приворовывали, у опустевших за время болезни домов уже появились новые хозяева, спешившие навести новый лоск на прежнюю роскошь… и господин ратман был, как всегда, занят делами города. Но для достойнейшего господина Брика нашлось время даже у такого занятого человека, как Сириан Мираваль.
Он принял их в кабинете. Поздоровался учтиво, осведомившись и о здоровье, и о торговле и лишь затем вежливо поинтересовался о причинах, приведших столь почтенного старца вкупе с его спутниками в его, ратмана, дом. Брик, покряхтев с минуту, заговорил.
— Господин Мираваль, не первый раз случается мне обратиться к вам за советом и остается лишь надеяться, что и сейчас вы снизойдете до моего ничтожества. Сами знаете, как я не люблю встревать в дела великих мира сего… домик с садиком, сытная похлебка да мягкий хлеб по зубам — вот и все, что надо старику.
Сириан слушал, прикрыв глаза, гася ресницами насмешливые искры: этот старичок держал в своих морщинистых лапах всю работорговлю, а его кораблей хватило бы на вполне приличный флот. Брик снова закряхтел, сидящий рядом одноглазый цверг поспешил подать ему бокал вина. Наливая его, он неприятно постукивал пальцами, и Сириан, вглядевшись, увидел, что на них надеты какие-то костяные колпачки. Цверг перехватил его взгляд и, поклонившись, пояснил:
— Последствия ожога, господин ратман. Я служу господину Брику скромными познаниями алхимика и, увы, не всегда успешно.
Брик наконец перестал кашлять и продолжил.
— Так вот, государь мой Мираваль, попал ко мне недавно некий камень. На вид ничего особенного, так, серенький осколочек в перстеньке; однако знающие люди приняли его за алмаз темной крови — правда, спящий. Говорили мне о неслыханной силе, о каких-то магических свойствах этого камешка… но мне это все ни к чему. Только магических штучек еще не хватало… и без них беспокойства хоть отбавляй. От пиратов житья совсем не стало, хоть совсем торговлишку прикрывай. Да… так о чем это я?.. Ах да. Может статься, вы, государь мой Мираваль, примете на себя заботу об этом алмазе, переймете бремя у старика? — и Брик блеснул глазами навстречу взгляду Сириана.
— Позвольте посмотреть на него, — попросил ратман.
Повинуясь кивку старика, цверг вынул из-за пазухи небольшую шкатулку и передал ее ратману. Тот поднял неожиданно тяжелую крышку и увидел кольцо светлого металла с небольшим камнем, более всего похожим на серый гравий, коим усыпают дороги. Если бы Сириану не приходилось уже несколько раз вести дела господина Брика, а пару раз — вести дела в м е с т е с ним, он решил бы, что старик выжил из ума… или жестоко издевается над ним, нарываясь на ссору. Повертев кольцо в руках, Сириан обратился к собеседнику:
— Я знаю, насколько щепетилен в делах господин Брик, и только поэтому позволю себе высказать некоторое сомнение в ценности этого…
Подчиняясь такому же короткому кивку, в разговор вступил цверг.
— Милостивый государь ратман, было бы странно и нелепо, если бы вы сих сомнений не высказали. Выглядит сей артефакт, прямо говоря, невзрачно. Такие кольца в базарный день телегами продают. Однако я могу похвастаться, что видел его в иные дни, когда он являл свой блеск миру и сила, заключенная в нем, дышала и бодрствовала. И буде вы пожелаете, то сможете своими глазами увидеть то же. Для этого нужно лишь приблизить кольцо к его прежней, нерадивой и недостойной хозяйке. Камень привык к ней и непременно отзовется.
— Помилуйте, сударь мой, где ж я найду вам эту особу? мир велик..
— Ее вы легко найдете. Она — танцовщица Амариллис, одна из детей Лимпэнг-Танга.
Твердый, красиво очерченный рот ратмана даже не дрогнул, не выдали его чувств холодные зеленоватые глаза, только брови чуть шевельнулись… ах вот как…
— Что ж… это меняет дело. С вашего позволения, я возьму камень. По слухам, дети Лимпэнг-Танга остановились на отдых где-то поблизости. Надеюсь, вы не будете возражать, если со мной будет ювелир… мастер Рилло, он истинный знаток редкостей.
— Ну что вы… берите, прошу вас.
— Благодарствую. Прошу вас, почтите мой дом своим присутствием, погостите, пока я успокаиваю свое любопытство. А как вернусь, мы с вами и потолкуем.
Спустя четыре дня Сириан вновь встретился с терпеливо ожидавшими его гостями. Отзвучали все положенные случаю любезности и замечания по поводу удивительно хороших дорог и затяжной весны; наконец, ратман кивнул в сторону стоящего на столе ящичка и задал всего один вопрос:
— Сколько?
— Только для вас, государь мой ратман, памятуя все ваши советы и услуги… — и Брик назвал такую сумму, что портреты прежних Миравалей, висевшие по стенам кабинета и навидавшиеся всякого, вытаращили глаза и подались вперед, рискуя вывалиться из дорогущих раззолоченных рам. Однако Сириан и бровью не повел, словно и не предстояло ему расстаться с четвертью семейной казны.
— Чем предпочитаете получить?
Господин Брик заметно оживился. Судя по всему, он не ожидал такой покладистости.
— Сразу видно истинного дельца… значит, согласны. Что ж… сами знаете, сударь мой Мираваль, что я предпочитаю золото. Золото в слитка, с клеймом Тархины. Драгоценные камни предпочитаю брать в Гридде, а вот золото у цвергов не в пример чище. Погрузите на мой корабль. Как управитесь, мой помощник, — и Брик кивнул на цверга, — отдаст вам камень.
Они оба остались довольны. Старая крыса изрядно пополнила свои закрома, а ратман купил особенную игрушку для своего будущего внука; он рассудил, что раз уж камень слушается Амариллис (ему даже не пришлось надевать кольцо спящей девушке, от одного ее присутствия в доме камень оживал, глубина его прояснялась, вновь являли себя твердые очертания руны, врезанной в поверхность алмаза в незапамятные времена) — то скорее всего послушается и ее сына, и тогда линьяж Миравалей сможет вести разговор и с надменным Арзахелем, и с капризной Манорой, и даже с молодчиками с Муспельских островов — совсем в другом тоне… королевские династии начинались и с меньшим запасом могущества.
Фолькет тоже не терял времени даром. Фальшивку он изготовил уже давно, еще в то время, когда алмаз темной крови не вымотал все его терпение и оставалась способность рассуждать здраво. Так, на всякий случай… мало ли что. И, как оказалось, не зря. Фолькета погрузили на корабль на следущее утро после того дня, когда он непременно бы надорвался, если бы не ветер Арр-Мурра; в его сундук помощники пошвыряли, не глядя, все уцелевшие инструменты и снадобья, туда же отправилась и небольшая шкатулка со всевозможными камешками и мелкими поделками, на которые у Фолькета по первости еще хватало времени. Среди все этой дребедени колечко с прозрачным темным камешком было совсем незаметно; оборотная сторона камешка была мутно-серой.
Господин Брик был не просто дальновиден, временами он становился чуть ли не провидцем. Но в случае с Фолькетом он просчитался. Брик принял магика за такую же крысу, какой был сам — расчетливую, острозубую, жадную… забыв о том, что малыш все-таки был цвергом — обидчивым, злопамятным и жутко упрямым. Да, Фолькет смирился с тем, что сам не сможет овладеть камнем, после того, как решил исполнить-таки завет отца и найти Черного Магистра — уж он-то непременно найдет управу на этого упрямца, кроме того, алмаз можно будет предложить в качестве платы за обучение.
Подменить кольцо в момент передачи его ратману не составило ни малейшего труда фолькетовым пальцам, способным распутать лошадиную гриву, сбитую в устрашающий колтун обозленным домовым, не дернув ни единого волоска. Разговаривая с господином Бриком, он выглядел немного удрученным — так, в меру, но вполне довольным жизнью. Еще с неделю он тихо-мирно жил в своей развороченной пещере, а потом удрал на одном из кораблей, идущих в Пойолу.
-.. и с поклоном подадут. Можешь спокойно уезжать отсюда, Хэлдар, ничего у нас не выйдет.
Хэлдар и Сыч сидели в общем зале одной из эригонских гостиниц. Орк приехал вЭригон после того, как узнал от одного из своих родичей о крупной партии золота, купленной ратманом в Тархине; этот самый родич самолично возглавлял охрану груза. Сыч, не теряя времени, подался в Эригон, откуда дал знать о себе Арколю, гостящему вместе с труппой в одном из замков на юге Одайна. Дети Лимпэнг-Танга два месяца прожили в Шаммахе, приходя в себя после тихого ветра и восстанавливая силы; Лорка в это время искал труппе новую танцовщицу. Место Амариллис заняла Муна, которой наскучил помпезный Арзахель и соблазнил дух странствий и приключений. Танцевала она не хуже Амариллис, но — по-другому; во всяком случае, Герана из свиты его величества Воды на выступлениях труппы более не замечали. Потихоньку все налаживалось; Муна не стремилась заменить или затмить свою бывшую подругу, поэтому ее приняли приветливо и дружелюбно; с помощью Веноны и Лиусс и Рецина окончательно поправились, Орсон снова с легкостью гнул подковы, близнецы-суртонцы придумали новый номер, что же касается Арколя, то он держал свои тревоги при себе и никому не докучал. Перед новой поездкой артисты навестили храм своего звонковолосого бога, заручившись его одобрением и приняв благословение. Все налаживалось… правда, писем от Амариллис больше не было.
— Камня в городе нет, — эльф, казалось, пропустил слова друга мимо ушей и разговаривал сам с собой. — в этом я уверен. Не понимаю… зачем он ратману? И где он его спрятал?
— Видишь ли, сынок, мы к магии ну совсем не способны… — и старик, словно извиняясь, разводил руками, а у Фолькета мурашки ползли по спине и почему-то вспоминался Кэдмон. — А ты, судя по всему, и поучиться успел, и сам не дурак. Камешек-то при тебе? покажи…
Подарочек дрожащими пальцами вытащил кольцо из-за ворота.
— М-да… ты уверен, что не подобрал его в куче гравия? Ну-ну… шучу. В общем, так. Жить будешь в моих пещерах, я уже распорядился приготовить тебе и спальню, и кабинет. — И старик жутенько захихикал. — Инструменты твои все там… мои ребятки их прихватили. Рабочий материал получишь через месяц…
— Сколько? — осмелился поинтересоваться Подарочек.
— А сколько влезет. Это не твоя забота. Твое дело — раскрыть камень, хотя бы раскрыть… для начала. А там поглядим.
— А если не раскрою?.. — и Фолькет, вспомнив все предыдущие попытки, закусил губу.
— Ну и невелик наклад. И пес с ним, с алмазом этим. Продадим, и вся недолга. А ты нам нужен, хоть с ним, хоть без. Кэдмон тебя учил недолго, но раз он за тебя взялся, значит, ты того стоил. Я тут кое-какие книги припас, полистай, полюбопытствуй… — и старик протянул Фолькету пару книг в переплетах черной кожи. Тот схватил их и прижал к груди.
— Эй, отведите-ка нашего мага в его пещеру! — и двое одинаково кривоногих моряков, по всей видимости приставленных к Подарочку, повели его через зеленую, ухоженную долину к серым прибрежным скалам. В пещере царил полумрак, пол был усыпан мелкой галькой, по стенам змеились черные трещины. От небольшой площадки, выполнявшей роль передней, шли два коротких коридора; один приводил в маленький, неожиданно уютный покой с удобной мебелью и коврами, другой — в зал побольше, где в стены предусмотрительно были вбиты кольца с цепями, и был приготовлен алтарь. На тяжелом каменном столе подмигивали фолькетовы родные инструменты, в шкафах блестело стекло многочисленных склянок… Фолькет огляделся и умиротворенно вздохнул. Он был дома.
Первые недели своего мирного жития цверг посвятил книгам. Они оказались хороши; не настолько, впрочем, чтобы он продолжал тискать их в объятиях, но все же некоторые дельные советы в них нашлись. Вспомнив все проделанные и оказавшиеся неудачными опыты, Фолькет постарался сделать то, чему никогда не учил его отец: создать что-то вроде системы, хоть как-то упорядочить производимые изыскания. Кэдмон обучал его очень беспорядочно — таким заклинанием можно любой замок вскрыть, этим травяным сбором окурить — заснут все непробудным сном, а этими щипцами очень удобно… В книгах же все то же самое было изложено стройно, строго и сопровождалось отличными иллюстрациями. Отныне Фолькет решил расстаться с образом чернокнижника-недоучки, ляпающего одно заклинание за другим — а ну как повезет? и действовать в духе полученных книг — не торопясь, постепенно усложняя приемы и не надеясь на успех, а методично его выгрызая. Как и следовало ожидать, подобный образ действий получил полное одобрение со стороны господина Брика (того самого старика), который уже через неделю потребовал у Фолькета отчета.
Почти месяц цверг упражнялся с пантаклями, коих вычертил великое множество — настроенных на звезды, на теллурические токи, на подземные реки… Потом наступил черед эликсиров; Фолькет ночами сидел возле перегонного куба, молитвенно взирал на кипящие в ретортах составы, смешивал потребные ингридиенты совершенно непотребного вида и запаха в небольшом свинцовом котле и, распевая заученные со слов матери заклинания, окунал туда камень. Однажды он решил на свой страх и риск смешать новый состав, им самим придуманный; за одной составляющей ему пришлось плыть в Пойолу и там самолично копаться в изгарной яме, куда выбрасывали околевших рабов; после этой экспедиции даже видавшие виды крысы морщились, учуяв Подарочка. Однако эликсир получился на славу: тошнотворно-густой, отливающий радужной медью, как брюшко жука-навозника, томно вздыхающий в свинцовых объятиях котла. От него исходили необычайно сильные, почти что видимые волны какой-то гнусно-ядовитой, подлой эманации; про себя цверг окрестил свое творение «отцеубийцей». Создавая его, он пустил в ход все свои знания, стараясь ничего не упустить; перебрал все известные яды, выбрав наиболее коварные и жестокие… трупные черви, содержимое кишков мертвеца, безумно дорогие порошки из самых маленьких баночек, ждавшие своего часа в шкафах «кабинета», целая пригоршня хнума… он корпел над эликсиром не меньше недели. И вот наконец, мелко дрожа от нетерпения, Фолькет взял кольцо щипцами и опустил в котел. Минуту-другую ничего не происходило, затем ржаво-глянцевая поверхность сморщилась, задрожала… и мгновенно вскипела, выхлестнув ввысь ядовитым фонтаном.
Фолькет пришел в себя спустя трое суток; к счастью — и своему, и господина Брика — он был на редкость живуч. Кожа толстым чулком сползала с обожженного лица и шеи, нарывала гортань, уцелевший правый глаз был похож на кровяной пузырь, на правой руке, которой маг держал щипцы, длинные ногти расплавились, залив костяными колпачками верхние фаланги пальцев, а от кожи осталось одно воспоминание. Шарахаться от него перестали только через пару месяцев. Впрочем, на ноги он встал уже через четыре недели и только личный запрет господина Брика не позволил ему продолжить работу. Когда Фолькет перестал кашлять кровью и гноем, а правая рука его перестала быть похожа на культю прокаженного, старый крыс вызвал его к себе.
— Ну-ну… смотреть можно, хотя и малоприятно. Покажи руки. Так… неплохо. А теперь расскажи, чего такого особенного ты наварил в тот раз.
Фолькет рассказал, подробно описав принцип приготовления и состав эликсира.
— Экий ты, братец… — и Брик не без уважения глянул на цверга — сам, значит, лазил… Молодец.
— А что толку? — уныло вопросил тот — камню хоть бы хны…
— А вот и нет. Забыл, сколько раз ты его купал, в проверенных, стародавних составах — и вот тут-то толку и не было. Я так понимаю, в этот эликсир ты сам вложился — а? Этим и разозлил. Продолжай в том же духе. Постарайся вызвать силы алмаза вовне, пусть разъярится, раскроется — тут-то мы его и хапнем. Только придумай себе какой-нибудь шлем, что ли…
Через неделю после этого разговора в фолькетову пещеру привели молоденькую шаммахитку, пухленькую и некрасивую. Через сутки ее истерзанное тело помощники цверга вышвырнули в море, а сам маг, хорошенько отоспавшись, потребовал следующую порцию рабочего материала. В чем — в чем, а в этом отказа ему не было.
Цвергу пришлось выковать для алмаза темной крови небольшую темницу, поскольку после случая с эликсиром он не рисковал больше носить его на шее. Из стальных прутьев, закаленных в наговоренной воде, он сплел шар, в центре которого, продетое сквозь поперечный прут, висело кольцо. И с каждым разом, стоило Фолькету только приблизиться к жертве, камень начинал злиться все больше и больше, и маг, одновременно и торжествуя и отчаянно труся, всем собою чувствовал его ненависть.
— Эй, вы… — и Фолькет, отплевывась и хрипя, махнул рукой помощникам. — Чего уставились? А ну, тащите свежего!
Прошло полгода с тех пор, как он обосновался на Муспельских островах. Подарочек сильно изменился за это время: внешне — так почти неузнаваемо, но и внутренне — тоже немало. Исчезла его всегдашняя угодливость, взгляд потерял искательность, даже голос утратил мягкие ноты. Место застенчивого, предупредительного сиротки занял одержимый изыскатель, чернокнижник-недоучка превратился в настоящего мага, сильного не столько книжным знанием, сколько немалым личным опытом и безмерной злобой. Говорил он теперь резко, все больше короткими, отрывистыми фразами, двигался быстро, его гибкие пальцы ювелира приобрели еще большую ловкость и силу и порой казалось, что кисти его рук — это самостоятельные живые существа, шевелящиеся, вздрагивающие… пара зачарованных пауков. Его даже стали побаиваться… но только не господин Брик и не помощники. Вот и сейчас они не спешили исполнить его приказание.
— Будет вам, мэтр… — успокаивая, протянул один. — Сами знаете, господин Брик не дозволяет вам так утруждаться. Вы уже третью ночь не спите, не ели ничего, кроме… хм-м-м… Ну куда это годится? Нас господин Брик по головке не погладит, если вы тут от усердия раньше времени загнетесь. Все, хватит, идете-ка отдыхать. А мы все сами приберем.
Обычно Фолькет реагировал на такие речи вполне мирно, умывался в ручье, шел на свою половину и валился спать. Но на этот раз он не послушался.
— Вы что, не поняли?! Бегом за мясом, голохвостые! А не то я вас самих выпотрошу… — тут Фолькет пошатнулся и без сил опустился на серые каменные ступени.
— И кого же вы собрались потрошить? И чем же они вам не потрафили? — к пещере Фолькета неспешно подходил сам господин Брик. Подойдя поближе, он с кряхтением уселся рядом с магом, кивком головы отослав помощников, и вытащил из-за пояса флягу.
— Вот, возьми-ка, глотни… злоупотреблять этим не стоит, но иногда можно.
Фолькет, все еще давясь, глотнул терпкой, едко-кислой жидкости, закашлялся, сплюнул комок вязкой, бурой слюны и на мгновение зажмурился. В голове у него взрывались шутихи и выли бесноватые флейты; однако уже через минуту ему действительно полегчало, исчезла дрожь в коленях, прояснилось зрение.
— А теперь говори. Я запретил тебе работать более суток без отдыха. Тебя что, на цепь посадить?
— Господин Брик. Сейчас нельзя. Останавливаться. — все еще с трудом переводя дыхание, выговорил Фолькет. — Камень вот-вот раскроется… я это чувствую. Мера его терпения переполнена. Он вот-вот лопнет. Как переспелый арбуз. Надо дожать… прямо сейчас.
Фолькет замолчал.
— Что тебе нужно? — только и спросил Брик.
— Нужна боль. Очень сильная, сильнее обычной… не просто телесная.
— А если ты прав, и камень раскроется, что будешь делать? — поинтересовался Брик.
— Все давно готово. Яд… скорее, дурман. Достанет и капли… и сопротивляться он больше не сможет.
— Понятно. Послушай, сынок, а ты не думал, что этот камень вообще невозможно подчинить? может, ты и вовсе зря силы тратишь?
Фолькет смотрел на старика и единственный его глаз наливался кровью.
— Как это нельзя?!..
— Да вот так. Нельзя, и все.
— Да?! Та белобрысая сучка — до сих пор жалею, что не попробовал ее! — вертела им, как хотела! Дура не знала об этом, ну и что? Камень слышал ее… услышит и меня.
— Ну, раз ты так уверен… — и Брик кивнул помощникам, стоявшим поодаль, — Эй, вы, топайте за свежаком. Возьмите ту, вчерашнюю, которая с брюхом.
За эти трое суток Фолькет совершенно потерял ощущение времени, бриково же питье не только прибавило сил, но и придало телу необыкновенную легкость; цвергу казалось, что он не ходит, а летает. Быстро приготовив все нужное, он остановился напротив алтаря, на котором стоял стальной плетеный шар. Камень, зависший в нем, уже не был похож на серый придорожный гравий, скорее он напоминал желудь цвета сукровицы, покрытый сетью трещин, готовый лопнуть от малейшего прикосновения.
Он был абсолютно уверен в успехе. Поэтому даже не спешил. Спокойно дождался ухода помощников, так же спокойно привел жертву в чувство, привычно бросил пару заклятий, которые отсылали всю ее боль камню и, поразмыслив пару секунд, взялся за нож. И не успел даже глазом моргнуть.
В пещере неожиданно резко запахло послегрозовой свежестью, что-то едва слышно прошелестело в воздухе… Фолькет поднял голову и увидел, что жертва бессильно повисла на цепях. Все еще не веря случившемуся, он метнулся к ней, рывком, за волосы поднял голову… она была мертва, и смерть взяла ее легко и тихо. Ошалев от неожиданности, цверг, забыв о привычных опасениях, схватил стальной шар, поднес его к лицу — в кольце, продетом сквозь поперечный прут, сидел все тот же серый, тусклый камешек, столь же послушный ему, как звезды небесные.
Что произошло потом, никто толком не понял. Задремавшие на солнце помощники были разбужены жутким воем, однако они привыкли к подобным звукам и в пещеру не поспешили. А стоило. Ибо получилось так, что Фолькет дожал-таки себя самого. Отшвырнув шар в угол пещеры, он несколько минут стоял, застыв как статуя, а потом, испустив тот самый вой, принялся крушить все, что попадалось ему под руку. Он топтал свои инструменты, на книги, лежавшие на алтаре, прямо из воздуха лился поток нечистот, шкаф трясся как в лихорадке, звеня разбиваемым стеклом; но Фолькету было мало. Эта последняя неудача не просто вывела — вышвырнула его из себя. Он то начинал принимать звероформу, то возвращался в тело цверга, он шипел, лязгал зубами, изрыгал проклятия; его мерзкое маленькое могущество металось в тесноте пещеры. И когда это стало совсем невыносимым…
Над островом повеяло вдруг нестерпимой жарой, такой, от которой прямо на глазах стали желтеть травы и увядать цветы. Ветер лизнул долину раз, другой… и его раскаленный язык заполз в фолькетову пещеру. Он вытащил оттуда визжащий, плюющийся яростью комок, провез его по земле, приподнял на высоту велигорова роста и шмякнул о камни.
Спустя полчаса оба помощника, воняющие паленым волосом, клялись господину Брику, что они к сему делу непричастны, что магик сам виноват, зарвался… сиротинка хренова. Старик спокойненько выслушал их, ухмыльнулся…
— Будет вам, олухи. Сразу видно, ничего, кроме этой лужи — и он кивнул в сторону моря — вы и не видели. Это ж ветер Арр-Мурра. Ему я, пожалуй, уступлю…Жаль. Не удалось нам этот камешек приспособить. Кольцо-то хоть нашли? То-то.
И он посмотрел на сидящего рядом — в белоснежной рубахе с кружевными манжетами, в дорогих, хотя и запачканных замшевых сапогах, — и сказал:
— Готовь корабль. Отправляемся завтра. — И добавил, кивнув фолькетовым помощникам — Как хотите, но приведите его в чувство. Пусть с нами едет, а то удавится тут с досады, неровен час.
Так вот и получилось, что бедняга Фолькет, поклявшийся никогда более не ступать на корабельную палубу, вновь оказался в море, на борту «Исполнителя желаний», одного из кораблей господина Брика. Почти вся команда корабля состояла из крыс, исключая кока, боцмана и нескольких матросов; шли они налегке, погода благоприятствовала, а встречные корабли спешили удалиться на почтительное расстояние.
Эригон встретил их вполне радушно; город уже успел оправиться после тихого ветра, все положенные случаю слезы были выплаканы, поминальные речи сказаны, а наследства поделены; пошатнувшуюся было торговлю заботливо поставили на ноги. Все шло своим чередом: в порту гремели якорные цепи, в лавках обсчитывали и приворовывали, у опустевших за время болезни домов уже появились новые хозяева, спешившие навести новый лоск на прежнюю роскошь… и господин ратман был, как всегда, занят делами города. Но для достойнейшего господина Брика нашлось время даже у такого занятого человека, как Сириан Мираваль.
Он принял их в кабинете. Поздоровался учтиво, осведомившись и о здоровье, и о торговле и лишь затем вежливо поинтересовался о причинах, приведших столь почтенного старца вкупе с его спутниками в его, ратмана, дом. Брик, покряхтев с минуту, заговорил.
— Господин Мираваль, не первый раз случается мне обратиться к вам за советом и остается лишь надеяться, что и сейчас вы снизойдете до моего ничтожества. Сами знаете, как я не люблю встревать в дела великих мира сего… домик с садиком, сытная похлебка да мягкий хлеб по зубам — вот и все, что надо старику.
Сириан слушал, прикрыв глаза, гася ресницами насмешливые искры: этот старичок держал в своих морщинистых лапах всю работорговлю, а его кораблей хватило бы на вполне приличный флот. Брик снова закряхтел, сидящий рядом одноглазый цверг поспешил подать ему бокал вина. Наливая его, он неприятно постукивал пальцами, и Сириан, вглядевшись, увидел, что на них надеты какие-то костяные колпачки. Цверг перехватил его взгляд и, поклонившись, пояснил:
— Последствия ожога, господин ратман. Я служу господину Брику скромными познаниями алхимика и, увы, не всегда успешно.
Брик наконец перестал кашлять и продолжил.
— Так вот, государь мой Мираваль, попал ко мне недавно некий камень. На вид ничего особенного, так, серенький осколочек в перстеньке; однако знающие люди приняли его за алмаз темной крови — правда, спящий. Говорили мне о неслыханной силе, о каких-то магических свойствах этого камешка… но мне это все ни к чему. Только магических штучек еще не хватало… и без них беспокойства хоть отбавляй. От пиратов житья совсем не стало, хоть совсем торговлишку прикрывай. Да… так о чем это я?.. Ах да. Может статься, вы, государь мой Мираваль, примете на себя заботу об этом алмазе, переймете бремя у старика? — и Брик блеснул глазами навстречу взгляду Сириана.
— Позвольте посмотреть на него, — попросил ратман.
Повинуясь кивку старика, цверг вынул из-за пазухи небольшую шкатулку и передал ее ратману. Тот поднял неожиданно тяжелую крышку и увидел кольцо светлого металла с небольшим камнем, более всего похожим на серый гравий, коим усыпают дороги. Если бы Сириану не приходилось уже несколько раз вести дела господина Брика, а пару раз — вести дела в м е с т е с ним, он решил бы, что старик выжил из ума… или жестоко издевается над ним, нарываясь на ссору. Повертев кольцо в руках, Сириан обратился к собеседнику:
— Я знаю, насколько щепетилен в делах господин Брик, и только поэтому позволю себе высказать некоторое сомнение в ценности этого…
Подчиняясь такому же короткому кивку, в разговор вступил цверг.
— Милостивый государь ратман, было бы странно и нелепо, если бы вы сих сомнений не высказали. Выглядит сей артефакт, прямо говоря, невзрачно. Такие кольца в базарный день телегами продают. Однако я могу похвастаться, что видел его в иные дни, когда он являл свой блеск миру и сила, заключенная в нем, дышала и бодрствовала. И буде вы пожелаете, то сможете своими глазами увидеть то же. Для этого нужно лишь приблизить кольцо к его прежней, нерадивой и недостойной хозяйке. Камень привык к ней и непременно отзовется.
— Помилуйте, сударь мой, где ж я найду вам эту особу? мир велик..
— Ее вы легко найдете. Она — танцовщица Амариллис, одна из детей Лимпэнг-Танга.
Твердый, красиво очерченный рот ратмана даже не дрогнул, не выдали его чувств холодные зеленоватые глаза, только брови чуть шевельнулись… ах вот как…
— Что ж… это меняет дело. С вашего позволения, я возьму камень. По слухам, дети Лимпэнг-Танга остановились на отдых где-то поблизости. Надеюсь, вы не будете возражать, если со мной будет ювелир… мастер Рилло, он истинный знаток редкостей.
— Ну что вы… берите, прошу вас.
— Благодарствую. Прошу вас, почтите мой дом своим присутствием, погостите, пока я успокаиваю свое любопытство. А как вернусь, мы с вами и потолкуем.
Спустя четыре дня Сириан вновь встретился с терпеливо ожидавшими его гостями. Отзвучали все положенные случаю любезности и замечания по поводу удивительно хороших дорог и затяжной весны; наконец, ратман кивнул в сторону стоящего на столе ящичка и задал всего один вопрос:
— Сколько?
— Только для вас, государь мой ратман, памятуя все ваши советы и услуги… — и Брик назвал такую сумму, что портреты прежних Миравалей, висевшие по стенам кабинета и навидавшиеся всякого, вытаращили глаза и подались вперед, рискуя вывалиться из дорогущих раззолоченных рам. Однако Сириан и бровью не повел, словно и не предстояло ему расстаться с четвертью семейной казны.
— Чем предпочитаете получить?
Господин Брик заметно оживился. Судя по всему, он не ожидал такой покладистости.
— Сразу видно истинного дельца… значит, согласны. Что ж… сами знаете, сударь мой Мираваль, что я предпочитаю золото. Золото в слитка, с клеймом Тархины. Драгоценные камни предпочитаю брать в Гридде, а вот золото у цвергов не в пример чище. Погрузите на мой корабль. Как управитесь, мой помощник, — и Брик кивнул на цверга, — отдаст вам камень.
Они оба остались довольны. Старая крыса изрядно пополнила свои закрома, а ратман купил особенную игрушку для своего будущего внука; он рассудил, что раз уж камень слушается Амариллис (ему даже не пришлось надевать кольцо спящей девушке, от одного ее присутствия в доме камень оживал, глубина его прояснялась, вновь являли себя твердые очертания руны, врезанной в поверхность алмаза в незапамятные времена) — то скорее всего послушается и ее сына, и тогда линьяж Миравалей сможет вести разговор и с надменным Арзахелем, и с капризной Манорой, и даже с молодчиками с Муспельских островов — совсем в другом тоне… королевские династии начинались и с меньшим запасом могущества.
Фолькет тоже не терял времени даром. Фальшивку он изготовил уже давно, еще в то время, когда алмаз темной крови не вымотал все его терпение и оставалась способность рассуждать здраво. Так, на всякий случай… мало ли что. И, как оказалось, не зря. Фолькета погрузили на корабль на следущее утро после того дня, когда он непременно бы надорвался, если бы не ветер Арр-Мурра; в его сундук помощники пошвыряли, не глядя, все уцелевшие инструменты и снадобья, туда же отправилась и небольшая шкатулка со всевозможными камешками и мелкими поделками, на которые у Фолькета по первости еще хватало времени. Среди все этой дребедени колечко с прозрачным темным камешком было совсем незаметно; оборотная сторона камешка была мутно-серой.
Господин Брик был не просто дальновиден, временами он становился чуть ли не провидцем. Но в случае с Фолькетом он просчитался. Брик принял магика за такую же крысу, какой был сам — расчетливую, острозубую, жадную… забыв о том, что малыш все-таки был цвергом — обидчивым, злопамятным и жутко упрямым. Да, Фолькет смирился с тем, что сам не сможет овладеть камнем, после того, как решил исполнить-таки завет отца и найти Черного Магистра — уж он-то непременно найдет управу на этого упрямца, кроме того, алмаз можно будет предложить в качестве платы за обучение.
Подменить кольцо в момент передачи его ратману не составило ни малейшего труда фолькетовым пальцам, способным распутать лошадиную гриву, сбитую в устрашающий колтун обозленным домовым, не дернув ни единого волоска. Разговаривая с господином Бриком, он выглядел немного удрученным — так, в меру, но вполне довольным жизнью. Еще с неделю он тихо-мирно жил в своей развороченной пещере, а потом удрал на одном из кораблей, идущих в Пойолу.
* * *
Спустя две недели после заключения во всех отношениях дорогого стоящей сделки Сириан Мираваль вновь принимал у себя лорда Лотломиэль. Эльф повторил прежнюю просьбу четырех королей — на этот раз более настоятельно. Сириан клялся всем святым, что и слыхом не слыхивал о такой диковине, но сделает все возможное, чтобы найти ее… камень совсем недавно был в городе? скажите на милость, чего только не навезут в Эригон. Конечно, он лично поговорит с главой гильдии ювелиров… и со смотрителем складов… и с главой таможни… будьте спокойны, лорд, если камень все еще в городе — его найдут.-.. и с поклоном подадут. Можешь спокойно уезжать отсюда, Хэлдар, ничего у нас не выйдет.
Хэлдар и Сыч сидели в общем зале одной из эригонских гостиниц. Орк приехал вЭригон после того, как узнал от одного из своих родичей о крупной партии золота, купленной ратманом в Тархине; этот самый родич самолично возглавлял охрану груза. Сыч, не теряя времени, подался в Эригон, откуда дал знать о себе Арколю, гостящему вместе с труппой в одном из замков на юге Одайна. Дети Лимпэнг-Танга два месяца прожили в Шаммахе, приходя в себя после тихого ветра и восстанавливая силы; Лорка в это время искал труппе новую танцовщицу. Место Амариллис заняла Муна, которой наскучил помпезный Арзахель и соблазнил дух странствий и приключений. Танцевала она не хуже Амариллис, но — по-другому; во всяком случае, Герана из свиты его величества Воды на выступлениях труппы более не замечали. Потихоньку все налаживалось; Муна не стремилась заменить или затмить свою бывшую подругу, поэтому ее приняли приветливо и дружелюбно; с помощью Веноны и Лиусс и Рецина окончательно поправились, Орсон снова с легкостью гнул подковы, близнецы-суртонцы придумали новый номер, что же касается Арколя, то он держал свои тревоги при себе и никому не докучал. Перед новой поездкой артисты навестили храм своего звонковолосого бога, заручившись его одобрением и приняв благословение. Все налаживалось… правда, писем от Амариллис больше не было.
— Камня в городе нет, — эльф, казалось, пропустил слова друга мимо ушей и разговаривал сам с собой. — в этом я уверен. Не понимаю… зачем он ратману? И где он его спрятал?