Страница:
Раджал отхлебнул глоток кофе.
— Помнишь ту ночь, когда мы вернулись в Варби?
— Ночь окончания сезона?
— Ну, так вот: я точно так же мог бы спросить: а что приключилось с тобой?
Джем рассмеялся.
— Поверишь ли: я забрался в повозку торговца! Нырнул головой вперед и пребольно ударился. А когда проснулся, мы уже полдороги до Агондона проехали. Так что: ничего особенного.
— Не знаю... В конце концов, ты попал туда, куда хотел попасть. А я побежал в другую сторону. К центру города.
— Ну, уж это точно было не очень умно.
— Думаешь? Ну ладно, дай я доскажу. Завернул я за угол и вижу: ползет огромный золотистый змей, и прямо на меня! В первое мгновение я закричал от страха, а потом расхохотался. Это был бумажный дракон, которого должны были вот-вот разрубить деревянными мечами.
— Сассорох? — уточнил Джем. Перед его мысленным взором возник образ летающего змея, и он невольно поежился.
— Ну да, да, — со знающим видом кивнул Радж. — «Маски» каждый год в Варби показывают Сассороха. Этим действом завершаются карнавалы в день окончания сезона. Ну а я, понимаешь, прямо на змея этого напоролся.
— Да, наверное, забавно было.
— Забавно? Нова, это было потрясающе! Ты только представь: мальчишки-ваганы, мои ровесники таскали этого змея вдоль парка Элдрика — в ту сторону, потом в другую. Звенели бубны, пели дудки. В дождливом небе вспыхивали фейерверки. Арлекин говорит: нет ничего лучше карнавала в ночь окончания сезона. Надо тебе хоть раз посмотреть, Нова! Нынешнее представление у этой дамочки — это так, тьфу!
— Тьфу?
— Ну... У меня сегодня появилось несколько новых друзей. — Нова опять криво усмехнулся. — Джарвела хочешь? Эй, официант!
— Пожалуй, мы оба добрались туда, куда хотели добраться, — пробормотал Джем. Он вспомнил о прежней бродячей жизни с Раджалом, и его вдруг захлестнула волна сожаления. Джем не был уверен в том, что ему нравился этот, новый Раджал.
Но с другой стороны, быть может, Раджалу тоже не нравился новый Джем.
— Радж, — спросил он, — а как Мила? Как Великая Мать? Что с ними?
Раджал пожал плечами, подал мальчишке-официанту тираль, потянулся, зевнул, улыбнулся.
Джем сжал руку друга и спросил с тревогой:
— Ты что, даже не знаешь, где они?
Джем мог бы сказать еще что-нибудь, но в это мгновение их беседа с Раджем прервалась. Распахнулась дверь, пахнуло морозом, властный голос потребовал, чтобы его обслужили. Тот человек, которому принадлежал голос, был сильно пьян.
— Вот ведь... дрянь! — бушевал подгулявший гость. — Ведь это надо! Все заведения закрылись из-за говения. Даже Чоки — и тот нас пораньше вышиб за дверь. Ну а тут-то всегда открыто. Эй, малый, поди сюда!
Кофейня огласилась сердитыми выкриками:
— Господин, ну закройте же дверь!
— Какой невоспитанный молодой человек. Он что же, думает, что здесь кабак какой-нибудь?
— Что? Что такое? — всполошился один старенький ученый. Он увлекся спором и был страшно недоволен, что нить его рассуждений прервали. — Послушайте, сударь, но неужели вы совершенно не чувствуете прелести агонистского гекзаметра?
— Чихать я хотел... на ваш гек... заметр! — огрызнулся пьяный, схватил со стола блюдечко и швырнул на пол. — Вот ведь... жирные грамотеи... Кто-нибудь, во имя бога Агониса, принесите мне выпить! Вы-пить!
Джем и его друг рассердились, но заинтересовались и выглянули из своей кабинки.
— А мы раньше этого малого никогда не видели? — проговорил Радж.
Джем кивнул:
— О да, мы видели его раньше.
Это был господин Бергроув, но узнать его можно было исключительно по его знаменитому галстуку из золотой парчи, который был завязан как попало. Одежда его была заляпана, глаза налились кровью. За его спиной нервно переступал с ноги на ногу тот самый долговязый молодой синемундирник, с которым Джем видел Бергроува у Чоки. Мальчишки-официанты засуетились около гостей. Невысокого роста мужчина в фартуке — видимо, Вебстер — появился из-за стойки и встал, уперев руки в бока.
Раджал только улыбался. Видимо, ему было забавно понаблюдать за сварой между эджландцами.
Однако потасовки не произошло.
— Пожалуйста, — смущенно пробормотал синемундирник, — не сердитесь на него. Он очень пьян, но ничего дурного не хочет, правда. — Он проворно подставил плечо господину Бергроуву, чтобы тот не упал. — Не волнуйтесь, мы заплатам за все. И выпивки он больше не хочет. Не могли бы вы принести нам кофе, чтобы он немного протрезвел? Хорошего, крепкого кофе.
Вебстер поджал губы.
— У меня кофе всегда хороший и крепкий. Хорошо, господа, не пройдете ли в кабинку? Туда, подальше.
Синемундирник едва успел дотащить господина Бергроува до кабинки и усадить, пока тот не лишился чувств. Раджал еле удержался от смеха, глядя на то, как Бергроув стукнулся лбом о стол.
Беседа возобновилась.
— Ну а что в будущем, Радж? Ты — новый арлекин?
Раджал рассмеялся.
— Это ты о костюме? Да нет, это всего лишь маленькая шутка паяца. Арлекин в «Серебряных масках» всего один. Паяц говорит, что был другой, но это было много лет назад. Он пропал, и нынешний арлекин по сей день о нем горюет.
Сердце Джема взволнованно забилось.
— Был другой арлекин?
— Теперешний научил его всему, что умеет сам. А потом тот ушел. Похоже, он не ваган был, и в этом была вся беда. Какой-то беглый эджландец. Вроде тебя, Нова.
Джем задумчиво уставился в одну точку.
— Вот бы мне его найти...
— Кого?
— Я встречался с ним. С тем, другим арлекином.
Раджал засмеялся.
— Много разных арлекинов! Но я говорил о «Серебряных масках». О Нова, я так счастлив! Кто бы тогда, в Варби, мог подумать о том, что Раджал, потомок Ксал, попадет в эту благородную, утонченную труппу!
Джем печально посмотрел на друга.
— Но что с Милой? — спросил он вновь. — Как ты думаешь, а она сможет поступить в «Маски»?
Раджал усмехнулся.
— А ты не очень наблюдателен, Нова. Разве ты не заметил, что в «Масках» все мужчины и мальчики. Нет... Я нашел кое-что такое, чего у Милы никогда не будет.
— Радж, как ты можешь так говорить?
— Это правда, Нова. Пойми, я нашел себя. Я понял, кто я. — Радж помедлил и добавил с кривой усмешкой: — Нова, как ты думаешь, каждый ли мальчишка-новичок в «Масках» с первого дня спит на шелковых простынях?
Раджал больше ничего не сказал, а Джем не совсем понял, о чем речь, и рассеянно пригубил кофе. Потом он вспомнил речи старика арлекина в тот день, когда он с трудом сумел выскочить из кареты по пути в Варби. «Ты станешь нашим другом, нашим особенным другом. У нас с паяцем было много таких друзей — правда, паяц?»
И тут Джем все понял.
Он поставил чашку на блюдце и выкрикнул:
— Радж, ты... кокотка! Ты юноша-кокотка!
— Тс-с-с! Это жестоко, Нова.
— Но это правда!
— Да, это правда. Но я хорош в этом, понимаешь?
Джем не мог этого понять.
— Радж, но как ты мог? Что бы сказала Великая Мать?
Раджал только вздохнул.
— Разве она не знает обо всем заранее? Еще до того, как что-то происходит? — Он уперся локтями в крышку стола, склонился вперед, опустил подбородок на закрытые кружевами костяшки пальцев. Джем беспомощно смотрел в его темные глаза.
— Не суди меня слишком строго, Нова, — попросил Раджал. — Позволь, я расскажу тебе кое-что. Как только мы приехали в Агондон, я пошел в ваганский квартал. О нет, конечно, тогда я не был так одет, как сейчас. Я на всякий случай приберег свои обноски. В общем, пошел под гору от гостиницы «Ройял» к узким грязным улочкам возле Старого моста. А ты где живешь, Нова? В Новом Городе? Небось, в ваганский квартал ни разу носа не совал. Помнишь лагерь в Ирионе, у старого амбара? Тот лагерь хотя бы на холме стоял, и места там было побольше. А вот теперь представь: народу раз в пятьдесят, если не в сто, больше, и все ютятся в тесных каморках, и каморки эти громоздятся одна над другой, так что на мостовую внизу никогда не светит солнце.
Наконец принесли давно заказанные сигары из джарвела. Друзья закурили и глубоко затянулись.
— Когда я пришел в город, я проходил через трущобы.
— Трущобы! Ты уж меня прости, Нова, но даже с трущобами ваганский квартал сравниться не может. Трущобы — это для эджландцев, у которых нет ни денег, ни надежд на лучшее будущее, верно? Они там живут не потому, что они родились эджландцами.
Джем указал на богатый наряд друга.
— Но не все ваганы живут в ваганском квартале. Радж скривился.
— Вот именно. Ты ведь там даже не бывал, правда? Там просто лабиринт. Такая, знаешь, огромная ярмарка. Не счесть занавесок со звездами, лотков с побрякушками, куртизанок, сидящих у окон и зазывающих прохожих. Повсюду слышны песни, грохот повозок, злобные крики, звон гиттерн, свист, стоны колесных лир...
Подумай, представь. Ни простора, ни солнца, ни тишины. И нет этому конца. Уж лучше бродяжить и терпеть налеты. Я слыхал, теперь даже в Варби запретили выступать простым труппам. Зачем эджландцам надо сбивать нас в кучу? Ну что ж, я знаю ответ на этот вопрос. В одну прекрасную ночь в ваганском квартале вспыхнет пожар. Или бомба взорвется. И очень скоро, я так думаю. Очень скоро.
Джем в горечью проговорил:
— Но ты — не один из тех, кто там живет, Радж.
— Это мой народ.
— Больше нет.
— Не говори так. — Раджал утратил былую самоуверенность. На его темные глаза набежали слезы. — Нова, — вырвалось у него, — я их искал, поверь! Ночь за ночью бродил по грязным каморкам. Пробирался на каждую казнь. Как думаешь, почему я в тот день был у Эрдонского дерева? Великая Мать — это ваганская легенда. Думаешь, если бы она пришла в Агондон, об этом не узнали бы все сразу? Но их здесь нет. Они сюда не приезжали. Вот и все, что я знаю, Нова, клянусь тебе.
Он еще сильнее склонился к столу и закрыл лицо руками.
Джем был готов обнять и утешить друга, но не мог найти нужных слов. Последние слова Раджа вызвали у него сильнейшую тревогу. Теплая кофейня вдруг показалась ему холодной и мрачной, будто исчезли стены и все кругом замело снегом.
И в это мгновение кофейню сотряс пьяный выкрик:
— Ваганское отродье!
Джем резко обернулся. Жак Бергроув ожил, но ничего, кроме хамства, произнести не сумел.
— Кто пустил сюда этого грязного подонка?
Молодой синемундирник стал пытаться утихомирить своего спутника, но это было безнадежное занятие. Пьяный поднялся и с возмущением тыкал пальцем в сторону смуглокожего Раджала:
— Я с-спрашиваю, кто пус-стил сюда этого грязного подонка? Раджал окаменел. Все посетители кофейни обернулись к нему.
Вебстер снова выбежал из-за стойки, но его опередил Джем.
— Убирайтесь, Бергроув, — негромко проговорил он.
Бергроув обернулся к нему.
— Нова Эмпстер! Ну-ну, жизнь полна неожиданностей, верно? Так он, стало быть, ваш, этот грязный размалеванный индюк?
— Я сказал: убирайтесь, — повторил Джем.
Пьяный скривился. Он и не подумал убраться. Приняв притворно задумчивый вид, он проговорил:
— Вот интересно, что бы Эмпстер сказал? Но знаешь, кого мне больше всех жалко? А больше всех мне жалко Чоки... Нет, ты послушай, это что же получается? Старик Чоки ночей не спит, все придумывает, как бы лучше тебя ублажить, и все напрасно, так? Оказывается, есть среди нас такие, кому подавай побольше грязи и извращений...
Он наверняка мог бы наговорить еще много, но Джем бросился к нему и отвесил ему пощечину, другую...
Бергроув покачнулся и повалился на пол.
Джем обернулся к молодому синемундирнику. Тот не знал, куда деваться от стыда.
— Отведите его домой, хорошо? Пусть проспится.
— Не трогай меня! — отмахнулся Бергроув от своего спутника. Он с трудом поднялся, сделал один неверный шаг, другой и принялся тыкать пальцем в Джема. Джем отступил, но пьяный приблизился к нему и, дыша перегаром, прошептал:
— Вы, сударь, меня... оскорбили.
Джем отвернулся, но Бергроув схватил его за плечо, развернул к себе и проревел:
— Я сказал: вы, сударь, меня оскорбили! И я требую сатисфакции!
Кофейня Вебстера огласилась охами и ахами. Джем побледнел и снова отвернулся от Бергроува, но тут позвучал знакомый голос:
— Он прав, Нова. Задета его честь. Это кодекс чести. Ведь хотя бы этому я успел тебя научить, верно?
— Пелл!
К Джему, отряхивая снег с шубы, шагнул Пеллем Пеллигрю.
— Только я собрался сказать, Нова, как рад, что нашел тебя до того, как ты успел вляпаться в какие-нибудь неприятности. А теперь готов сказать другое: удивительно, как ты не успел вляпаться в еще большие неприятности.
Часть третья
ГЛАВА 36
ГЛАВА 37
— Помнишь ту ночь, когда мы вернулись в Варби?
— Ночь окончания сезона?
— Ну, так вот: я точно так же мог бы спросить: а что приключилось с тобой?
Джем рассмеялся.
— Поверишь ли: я забрался в повозку торговца! Нырнул головой вперед и пребольно ударился. А когда проснулся, мы уже полдороги до Агондона проехали. Так что: ничего особенного.
— Не знаю... В конце концов, ты попал туда, куда хотел попасть. А я побежал в другую сторону. К центру города.
— Ну, уж это точно было не очень умно.
— Думаешь? Ну ладно, дай я доскажу. Завернул я за угол и вижу: ползет огромный золотистый змей, и прямо на меня! В первое мгновение я закричал от страха, а потом расхохотался. Это был бумажный дракон, которого должны были вот-вот разрубить деревянными мечами.
— Сассорох? — уточнил Джем. Перед его мысленным взором возник образ летающего змея, и он невольно поежился.
— Ну да, да, — со знающим видом кивнул Радж. — «Маски» каждый год в Варби показывают Сассороха. Этим действом завершаются карнавалы в день окончания сезона. Ну а я, понимаешь, прямо на змея этого напоролся.
— Да, наверное, забавно было.
— Забавно? Нова, это было потрясающе! Ты только представь: мальчишки-ваганы, мои ровесники таскали этого змея вдоль парка Элдрика — в ту сторону, потом в другую. Звенели бубны, пели дудки. В дождливом небе вспыхивали фейерверки. Арлекин говорит: нет ничего лучше карнавала в ночь окончания сезона. Надо тебе хоть раз посмотреть, Нова! Нынешнее представление у этой дамочки — это так, тьфу!
— Тьфу?
— Ну... У меня сегодня появилось несколько новых друзей. — Нова опять криво усмехнулся. — Джарвела хочешь? Эй, официант!
— Пожалуй, мы оба добрались туда, куда хотели добраться, — пробормотал Джем. Он вспомнил о прежней бродячей жизни с Раджалом, и его вдруг захлестнула волна сожаления. Джем не был уверен в том, что ему нравился этот, новый Раджал.
Но с другой стороны, быть может, Раджалу тоже не нравился новый Джем.
— Радж, — спросил он, — а как Мила? Как Великая Мать? Что с ними?
Раджал пожал плечами, подал мальчишке-официанту тираль, потянулся, зевнул, улыбнулся.
Джем сжал руку друга и спросил с тревогой:
— Ты что, даже не знаешь, где они?
Джем мог бы сказать еще что-нибудь, но в это мгновение их беседа с Раджем прервалась. Распахнулась дверь, пахнуло морозом, властный голос потребовал, чтобы его обслужили. Тот человек, которому принадлежал голос, был сильно пьян.
— Вот ведь... дрянь! — бушевал подгулявший гость. — Ведь это надо! Все заведения закрылись из-за говения. Даже Чоки — и тот нас пораньше вышиб за дверь. Ну а тут-то всегда открыто. Эй, малый, поди сюда!
Кофейня огласилась сердитыми выкриками:
— Господин, ну закройте же дверь!
— Какой невоспитанный молодой человек. Он что же, думает, что здесь кабак какой-нибудь?
— Что? Что такое? — всполошился один старенький ученый. Он увлекся спором и был страшно недоволен, что нить его рассуждений прервали. — Послушайте, сударь, но неужели вы совершенно не чувствуете прелести агонистского гекзаметра?
— Чихать я хотел... на ваш гек... заметр! — огрызнулся пьяный, схватил со стола блюдечко и швырнул на пол. — Вот ведь... жирные грамотеи... Кто-нибудь, во имя бога Агониса, принесите мне выпить! Вы-пить!
Джем и его друг рассердились, но заинтересовались и выглянули из своей кабинки.
— А мы раньше этого малого никогда не видели? — проговорил Радж.
Джем кивнул:
— О да, мы видели его раньше.
Это был господин Бергроув, но узнать его можно было исключительно по его знаменитому галстуку из золотой парчи, который был завязан как попало. Одежда его была заляпана, глаза налились кровью. За его спиной нервно переступал с ноги на ногу тот самый долговязый молодой синемундирник, с которым Джем видел Бергроува у Чоки. Мальчишки-официанты засуетились около гостей. Невысокого роста мужчина в фартуке — видимо, Вебстер — появился из-за стойки и встал, уперев руки в бока.
Раджал только улыбался. Видимо, ему было забавно понаблюдать за сварой между эджландцами.
Однако потасовки не произошло.
— Пожалуйста, — смущенно пробормотал синемундирник, — не сердитесь на него. Он очень пьян, но ничего дурного не хочет, правда. — Он проворно подставил плечо господину Бергроуву, чтобы тот не упал. — Не волнуйтесь, мы заплатам за все. И выпивки он больше не хочет. Не могли бы вы принести нам кофе, чтобы он немного протрезвел? Хорошего, крепкого кофе.
Вебстер поджал губы.
— У меня кофе всегда хороший и крепкий. Хорошо, господа, не пройдете ли в кабинку? Туда, подальше.
Синемундирник едва успел дотащить господина Бергроува до кабинки и усадить, пока тот не лишился чувств. Раджал еле удержался от смеха, глядя на то, как Бергроув стукнулся лбом о стол.
Беседа возобновилась.
— Ну а что в будущем, Радж? Ты — новый арлекин?
Раджал рассмеялся.
— Это ты о костюме? Да нет, это всего лишь маленькая шутка паяца. Арлекин в «Серебряных масках» всего один. Паяц говорит, что был другой, но это было много лет назад. Он пропал, и нынешний арлекин по сей день о нем горюет.
Сердце Джема взволнованно забилось.
— Был другой арлекин?
— Теперешний научил его всему, что умеет сам. А потом тот ушел. Похоже, он не ваган был, и в этом была вся беда. Какой-то беглый эджландец. Вроде тебя, Нова.
Джем задумчиво уставился в одну точку.
— Вот бы мне его найти...
— Кого?
— Я встречался с ним. С тем, другим арлекином.
Раджал засмеялся.
— Много разных арлекинов! Но я говорил о «Серебряных масках». О Нова, я так счастлив! Кто бы тогда, в Варби, мог подумать о том, что Раджал, потомок Ксал, попадет в эту благородную, утонченную труппу!
Джем печально посмотрел на друга.
— Но что с Милой? — спросил он вновь. — Как ты думаешь, а она сможет поступить в «Маски»?
Раджал усмехнулся.
— А ты не очень наблюдателен, Нова. Разве ты не заметил, что в «Масках» все мужчины и мальчики. Нет... Я нашел кое-что такое, чего у Милы никогда не будет.
— Радж, как ты можешь так говорить?
— Это правда, Нова. Пойми, я нашел себя. Я понял, кто я. — Радж помедлил и добавил с кривой усмешкой: — Нова, как ты думаешь, каждый ли мальчишка-новичок в «Масках» с первого дня спит на шелковых простынях?
Раджал больше ничего не сказал, а Джем не совсем понял, о чем речь, и рассеянно пригубил кофе. Потом он вспомнил речи старика арлекина в тот день, когда он с трудом сумел выскочить из кареты по пути в Варби. «Ты станешь нашим другом, нашим особенным другом. У нас с паяцем было много таких друзей — правда, паяц?»
И тут Джем все понял.
Он поставил чашку на блюдце и выкрикнул:
— Радж, ты... кокотка! Ты юноша-кокотка!
— Тс-с-с! Это жестоко, Нова.
— Но это правда!
— Да, это правда. Но я хорош в этом, понимаешь?
Джем не мог этого понять.
— Радж, но как ты мог? Что бы сказала Великая Мать?
Раджал только вздохнул.
— Разве она не знает обо всем заранее? Еще до того, как что-то происходит? — Он уперся локтями в крышку стола, склонился вперед, опустил подбородок на закрытые кружевами костяшки пальцев. Джем беспомощно смотрел в его темные глаза.
— Не суди меня слишком строго, Нова, — попросил Раджал. — Позволь, я расскажу тебе кое-что. Как только мы приехали в Агондон, я пошел в ваганский квартал. О нет, конечно, тогда я не был так одет, как сейчас. Я на всякий случай приберег свои обноски. В общем, пошел под гору от гостиницы «Ройял» к узким грязным улочкам возле Старого моста. А ты где живешь, Нова? В Новом Городе? Небось, в ваганский квартал ни разу носа не совал. Помнишь лагерь в Ирионе, у старого амбара? Тот лагерь хотя бы на холме стоял, и места там было побольше. А вот теперь представь: народу раз в пятьдесят, если не в сто, больше, и все ютятся в тесных каморках, и каморки эти громоздятся одна над другой, так что на мостовую внизу никогда не светит солнце.
Наконец принесли давно заказанные сигары из джарвела. Друзья закурили и глубоко затянулись.
— Когда я пришел в город, я проходил через трущобы.
— Трущобы! Ты уж меня прости, Нова, но даже с трущобами ваганский квартал сравниться не может. Трущобы — это для эджландцев, у которых нет ни денег, ни надежд на лучшее будущее, верно? Они там живут не потому, что они родились эджландцами.
Джем указал на богатый наряд друга.
— Но не все ваганы живут в ваганском квартале. Радж скривился.
— Вот именно. Ты ведь там даже не бывал, правда? Там просто лабиринт. Такая, знаешь, огромная ярмарка. Не счесть занавесок со звездами, лотков с побрякушками, куртизанок, сидящих у окон и зазывающих прохожих. Повсюду слышны песни, грохот повозок, злобные крики, звон гиттерн, свист, стоны колесных лир...
Подумай, представь. Ни простора, ни солнца, ни тишины. И нет этому конца. Уж лучше бродяжить и терпеть налеты. Я слыхал, теперь даже в Варби запретили выступать простым труппам. Зачем эджландцам надо сбивать нас в кучу? Ну что ж, я знаю ответ на этот вопрос. В одну прекрасную ночь в ваганском квартале вспыхнет пожар. Или бомба взорвется. И очень скоро, я так думаю. Очень скоро.
Джем в горечью проговорил:
— Но ты — не один из тех, кто там живет, Радж.
— Это мой народ.
— Больше нет.
— Не говори так. — Раджал утратил былую самоуверенность. На его темные глаза набежали слезы. — Нова, — вырвалось у него, — я их искал, поверь! Ночь за ночью бродил по грязным каморкам. Пробирался на каждую казнь. Как думаешь, почему я в тот день был у Эрдонского дерева? Великая Мать — это ваганская легенда. Думаешь, если бы она пришла в Агондон, об этом не узнали бы все сразу? Но их здесь нет. Они сюда не приезжали. Вот и все, что я знаю, Нова, клянусь тебе.
Он еще сильнее склонился к столу и закрыл лицо руками.
Джем был готов обнять и утешить друга, но не мог найти нужных слов. Последние слова Раджа вызвали у него сильнейшую тревогу. Теплая кофейня вдруг показалась ему холодной и мрачной, будто исчезли стены и все кругом замело снегом.
И в это мгновение кофейню сотряс пьяный выкрик:
— Ваганское отродье!
Джем резко обернулся. Жак Бергроув ожил, но ничего, кроме хамства, произнести не сумел.
— Кто пустил сюда этого грязного подонка?
Молодой синемундирник стал пытаться утихомирить своего спутника, но это было безнадежное занятие. Пьяный поднялся и с возмущением тыкал пальцем в сторону смуглокожего Раджала:
— Я с-спрашиваю, кто пус-стил сюда этого грязного подонка? Раджал окаменел. Все посетители кофейни обернулись к нему.
Вебстер снова выбежал из-за стойки, но его опередил Джем.
— Убирайтесь, Бергроув, — негромко проговорил он.
Бергроув обернулся к нему.
— Нова Эмпстер! Ну-ну, жизнь полна неожиданностей, верно? Так он, стало быть, ваш, этот грязный размалеванный индюк?
— Я сказал: убирайтесь, — повторил Джем.
Пьяный скривился. Он и не подумал убраться. Приняв притворно задумчивый вид, он проговорил:
— Вот интересно, что бы Эмпстер сказал? Но знаешь, кого мне больше всех жалко? А больше всех мне жалко Чоки... Нет, ты послушай, это что же получается? Старик Чоки ночей не спит, все придумывает, как бы лучше тебя ублажить, и все напрасно, так? Оказывается, есть среди нас такие, кому подавай побольше грязи и извращений...
Он наверняка мог бы наговорить еще много, но Джем бросился к нему и отвесил ему пощечину, другую...
Бергроув покачнулся и повалился на пол.
Джем обернулся к молодому синемундирнику. Тот не знал, куда деваться от стыда.
— Отведите его домой, хорошо? Пусть проспится.
— Не трогай меня! — отмахнулся Бергроув от своего спутника. Он с трудом поднялся, сделал один неверный шаг, другой и принялся тыкать пальцем в Джема. Джем отступил, но пьяный приблизился к нему и, дыша перегаром, прошептал:
— Вы, сударь, меня... оскорбили.
Джем отвернулся, но Бергроув схватил его за плечо, развернул к себе и проревел:
— Я сказал: вы, сударь, меня оскорбили! И я требую сатисфакции!
Кофейня Вебстера огласилась охами и ахами. Джем побледнел и снова отвернулся от Бергроува, но тут позвучал знакомый голос:
— Он прав, Нова. Задета его честь. Это кодекс чести. Ведь хотя бы этому я успел тебя научить, верно?
— Пелл!
К Джему, отряхивая снег с шубы, шагнул Пеллем Пеллигрю.
— Только я собрался сказать, Нова, как рад, что нашел тебя до того, как ты успел вляпаться в какие-нибудь неприятности. А теперь готов сказать другое: удивительно, как ты не успел вляпаться в еще большие неприятности.
Часть третья
ЛИК В ЗЕРКАЛЕ
ГЛАВА 36
ТРИ ПИСЬМА
Милая Констанция,с нелегким сердцем отвечаю на твое последнее письмо. После стольких лет мне нет нужды признаваться в любви к тебе, ведь мы уже давно преодолели то время, когда любовь и дружба требуют подтверждений. А наша любовь — этопрочнейшая нить, порвать которую не в силах никто, и эта нить вьется от твоего роскошного дома на берегу Риэля до этого обшарпанного особняка внутри стен Рэкса. О нет, этой связующей нити ничто негрозит.
Как же так? Как долго я томлюсь, словно узница, в глухой колонии, и столько времени я не видела письма от моей Констанции, а ведь твои письма — всегда такая радость для меня! О, когда я читаю твои письма, я как бы всюду бываю вместе с тобой — и в Главном храме, и в королевском тронном зале, и на балу в честь открытия сезона, и на твоем знаменитом празднике... Поверь, дорогая, было время, когда только в твоих письмах и находила отдохновение. Увы, тяжела жизнь супруги губернатора... Увы. Похоже, и это счастье отнято у твоей бедняжки
Мейзи. Ведь если моя Констанция впала в меланхолию, если сердце ее покинула радость, то как же она может пробудить радость в чужом сердце?
И все же даже в твоем последнем письме порой я находила не только боль. Словно волна прилива, обнимали меня воспоминания, и на глаза наворачивались слезы радости. И тогда, дорогая моя подруга, я вновь видела нас такими, какими мы были в пору девичества, когда мы переправлялись через Риэль — ведь это было в те годы, когда еще не было моста Регента, — а потом резвились среди маргариток и нарциссов в тех местах, где теперь стоят виллы квартала Оллон-Квинталь. О да, дорогая моя, бывали мгновения (они вспоминаются так ярко, что кажутся явью), когда мне казалось, что мы с тобой вновь девочки, что вся жизнь впереди. Но вскоре моя радость сменилась печалью, и я поняла, что все это — лишь иллюзия, что на самом деле мне никогда не вернуться в прошлое, в те места, что и теперь купаются в лучах золотого солнца, где по-прежнему воздух сладок и свеж, где меня звали Мейзи Тарфут, а тебя — Коней Грейс.
Это наша общая печаль. И все же, дорогая, я должна упрекнуть тебя в жестокости. Жить нам осталось не так много, и хотя ты в отличие от своей подруги Мейзи лишилась лучшего из супругов, разве ты не прожила жизнь, которой позавидовала бы любая женщина? Когда будет написана история нашего времени, разве еще какая-то женщина, кроме королевы, конечно, займет в ней более достойное место? Будучи супругой губернатора, моя дорогая, уж ты мне поверь, я имею возможность встречаться со множеством высокопоставленных особ. Я всегда стараюсь выпытать у них как можно больше о жизни в Агондоне. То и дело мне приходится выслушивать о твоих победах и достижениях. Так что позволь мне заверить тебя в том, что проходит вовсе не твоя слава, проходит всего-навсего время.
Мы немолоды, Констанция, но ты прожила великую жизнь. Неужели для сравнения ты не можешь вспомнить о своей Мейзи, запертой в Рэксе? Я живу во дворце, но пусть это название не обманывает тебя. Некогда тут обитали монархи, но нынче этот губернаторский дворец — просто лачуга в сравнении с особняком леди Чем-Черинг, уверяю тебя! Подумай о той провинциальной — нет, колониальной! — жизни, которую я влачу, и в которой вульгарность колонистов уступает только тупости местных жителей, и в которой единственной радостью служит приезд людей из далекого центра империи. Боюсь, подобное прозябание ты даже не в состоянии себе вообразить — ты, та, которую когда-то называли Великой Чем!
И потому, пожалуй, бесполезно рассказывать тебе о моих новых горестях. Содрогнешься ли ты хоть на миг в своей роскошной гостиной, читая это письмо, при мысли о том, что в Зензане снова назревает война? Молюсь о том, милая Констанция, чтобы твое сердце еще не очерствело настолько, что в нем не осталось жалости к бедняжке Мейзи. А бедняжка Мейзи смотрит из окна на поля Аджля, что лежат за городскими стенами. И думает о том, что скоро, уже очень скоро они обагрятся кровью.
Было время (тебе, дорогая, я могу в этом признаться), когда я мечтала о том, чтобы мой Мишан был не таким отчаянным храбрецом. Но с другой стороны, разве я смогла бы выйти замуж за какого-нибудь светского франта, предпочтя его тому, чья судьба будет вписана заглавными буквами в анналы военной истории? Пойми меня верно, дорогая, я люблю моего Мишана, но время никого не щадит, не пощадило оно и Мишана, и теперь пришел его черед наблюдать за ходом боя издалека, оставив героизм другим.
Мой дорогой муж говорит мне, что зензанское войско не имеет никаких шансов на успех. Им не проникнуть за стены Рэкса. Но все равно ты должна понять, как трепещет мое сердце при мысли о том, что в дальних уголках колонии — в степях Деркольда, на холмах Ана-Зензана, на скалистых берегах Антиоса — мятежники уже собираются под знамена Зеленого самозванца!
Молись за меня, моя дорогая, чтобы меня миловали грядущие времена. Ах (только пойми меня верно), как хотелось бы мне, чтобы моя сладкая мечта сбылась и чтобы мы с тобой вновь смогли пробежать в белых платьицах по полям, заросшим маргаритками и нарциссами, вернуться в то время, когда ты, Констанция, была всего лишь малышкой Коней, а твоя Мейзи Т. еще не подписывалась
ее превосходительство
Леди Мишан.
P.S.
Однако один момент в твоем письме меня не на шутку озадачил. Ты пишешь, что в Агондон вернулась Влада Флей. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду леди Хартлок, вдову бывшего сборщика податей в Деркольде. Но как же это возможно? Не сомневаюсь, дорогая, что даже в Агондоне вы слышали о пресловутом Бобе Багряном. Разве ты не знаешь о том, что карета леди Влады подверглась нападению на Рэкской дороге в прошлом году, в самом начале сезона Терона? Других, кто ехал с ней, просто ограбили, а ее забрали в плен. И с тех пор о ней ничего не было слышно.
Но быть может, ты просто ошиблась и имела в виду какую-то другую леди.
Капитану Р. Вильдропу,
5-я рота тарнских фузилеров,оллонские казармы.
Глубокоуважаемый господин!
Нынешнее мое послание продиктовано желанием принести вам искренние извинения. Я представляю профессию, задача которой состоит, прежде всего, в заботе о людях, в глубочайшем к ним уважении. Я говорю исключительно о себе, ибо даже среди моих коллег порой встречаются особы, имеющие неблаговидную репутацию. Однако каким же заботливым слугою вы сочтете меня,когда обнаружите, что я не сумел выполнить вашу просьбу? Увы, обстоятельства удержали меня от возвращения в Агондон. Вероятно, вы слышали о том, что положение дел в Варби далеко не идеальное, поэтому мне, как и многим моим коллегам, пришлось задержаться в этом городке. О, как неприятно мне писать о том, что некоторые поддались искушению и пытались бежать отсюда! Но теперь стража никого не выпускает за городские стены. Надеюсь, вы видите, господин, как важен правильный выбор для людей моей профессии?
Однако если подумать, то и извинения мои не совсем оправданны. Вы, движимые заботой о здоровье некоей юной девицы, просили меня регулярно навещать ее и потчевать определенным снадобьем. Между тем, как явствует из писем, которые я получаю от моих друзей из Агондона, эта девица в столицу так и не попала. Вы, сэр, как я понимаю, оттуда также уехали. Все складывается так, что на время наше с вами соглашение придется расторгнуть. Молюсь о здравии вашей юной подруги, которая теперь, увы, далеко от меня, и я не в состоянии помочь ей моим искусством врачевания!
Как бы то ни было, господин, смею заверить вас в том, что всегда буду к вашим услугам. Во время вашего пребывания в Варби я получил некое представление о том, чем вы занимаетесь. Надеюсь, вы также поймете меня, если я скажу, что мои планы на будущий год в большой степени зависят от нашего с вами договора.
Уважаемый господин,рад называться вашим покорным слугой,
Ф. Воксвелл (аптекарь с лицензией на практику).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
Господину М. М. Гева-Хариону, главному секретарю штаба.
Оллонские казармы, Агондон, от лейтенанта В. Венса, заместителя секретаря его превосходительства лорда Мишана, генерал-губернатора и главнокомандующего вооруженными силами его величества в Зензане.
Глубокоуважаемый господин!
Его превосходительство генерал-губернатор уполномочил меня передать вам благодарность за сведения относительно мер, принятых в отношении капитана Вильдропа. Его превосходительство желает отметить, что эта идея представляется ему превосходной. На то время, что капитан Вильдроп будет нести службу в регулярных войсках, его превосходительство готов получать разведывательные сведения от его непосредственного командира. Его превосходительство отмечет, что в последнее время голоса, которым следовало бы давно умолкнуть, вдруг снова зазвучали и высказываются в поддержку Вильдропа-старшего. Некоторые полагают, что сообщения о его успехах в управлении Тарном пагубно сказываются на положении нынешней зензанской администрации. В свете всего вышесказанного его превосходительство ожидает, что меры, принятые в отношении капитана Вильдропа, будут еще суровее и что он в конце концов будет отдан под трибунал. Это весьма поспособствовало бы выработке справедливого отношения к роду Вильдропов в будущем.
Его превосходительство также желает, прежде чем изложить свои соображения более высоким инстанциям, сообщить вам правду о слухах, которые в последнее время дошли до Рэкса. Говорят, будто бы семнадцатый заместитель государственного секретаря отправлен в Тарн и целью его поездки является представление тамошнего губернатора к присвоению оному дворянского титула. Его превосходительство полагает, что это в корне недопустимо. Он изумлен: неужели представители государственной власти не отдают себе отчета в том, как может сказаться возвеличивание Вильдропа на положении дел в Зензане? Делая это замечание, его превосходительство, однако, желает отметить, что поддержка, которой пользуется в Зензане Зеленый самозванец, ни в коем случае не спровоцирована нынешней администрацией. Подобные предположения лишены всякого основания. Его превосходительство желает напомнить пребывающим в Агондоне о трудностях управления столь неспокойной колонией во имя того, чтобы агондонцы нежились в безопасности, как паразиты, процветающие на благосостоянии империи и не имеющие никакого права судить о колониальных делах.
С наилучшими пожеланиями,
В. Венс (лейтенант).
Резиденция губернатора,
Рэкс, год 999-д.
И все же не обижайся на меня, дорогая, если я упрекну тебя в жестокости.
Нет крепче в мире нити той,
Чем та, что мы сплели с тобой.
Как же так? Как долго я томлюсь, словно узница, в глухой колонии, и столько времени я не видела письма от моей Констанции, а ведь твои письма — всегда такая радость для меня! О, когда я читаю твои письма, я как бы всюду бываю вместе с тобой — и в Главном храме, и в королевском тронном зале, и на балу в честь открытия сезона, и на твоем знаменитом празднике... Поверь, дорогая, было время, когда только в твоих письмах и находила отдохновение. Увы, тяжела жизнь супруги губернатора... Увы. Похоже, и это счастье отнято у твоей бедняжки
Мейзи. Ведь если моя Констанция впала в меланхолию, если сердце ее покинула радость, то как же она может пробудить радость в чужом сердце?
И все же даже в твоем последнем письме порой я находила не только боль. Словно волна прилива, обнимали меня воспоминания, и на глаза наворачивались слезы радости. И тогда, дорогая моя подруга, я вновь видела нас такими, какими мы были в пору девичества, когда мы переправлялись через Риэль — ведь это было в те годы, когда еще не было моста Регента, — а потом резвились среди маргариток и нарциссов в тех местах, где теперь стоят виллы квартала Оллон-Квинталь. О да, дорогая моя, бывали мгновения (они вспоминаются так ярко, что кажутся явью), когда мне казалось, что мы с тобой вновь девочки, что вся жизнь впереди. Но вскоре моя радость сменилась печалью, и я поняла, что все это — лишь иллюзия, что на самом деле мне никогда не вернуться в прошлое, в те места, что и теперь купаются в лучах золотого солнца, где по-прежнему воздух сладок и свеж, где меня звали Мейзи Тарфут, а тебя — Коней Грейс.
Это наша общая печаль. И все же, дорогая, я должна упрекнуть тебя в жестокости. Жить нам осталось не так много, и хотя ты в отличие от своей подруги Мейзи лишилась лучшего из супругов, разве ты не прожила жизнь, которой позавидовала бы любая женщина? Когда будет написана история нашего времени, разве еще какая-то женщина, кроме королевы, конечно, займет в ней более достойное место? Будучи супругой губернатора, моя дорогая, уж ты мне поверь, я имею возможность встречаться со множеством высокопоставленных особ. Я всегда стараюсь выпытать у них как можно больше о жизни в Агондоне. То и дело мне приходится выслушивать о твоих победах и достижениях. Так что позволь мне заверить тебя в том, что проходит вовсе не твоя слава, проходит всего-навсего время.
Мы немолоды, Констанция, но ты прожила великую жизнь. Неужели для сравнения ты не можешь вспомнить о своей Мейзи, запертой в Рэксе? Я живу во дворце, но пусть это название не обманывает тебя. Некогда тут обитали монархи, но нынче этот губернаторский дворец — просто лачуга в сравнении с особняком леди Чем-Черинг, уверяю тебя! Подумай о той провинциальной — нет, колониальной! — жизни, которую я влачу, и в которой вульгарность колонистов уступает только тупости местных жителей, и в которой единственной радостью служит приезд людей из далекого центра империи. Боюсь, подобное прозябание ты даже не в состоянии себе вообразить — ты, та, которую когда-то называли Великой Чем!
И потому, пожалуй, бесполезно рассказывать тебе о моих новых горестях. Содрогнешься ли ты хоть на миг в своей роскошной гостиной, читая это письмо, при мысли о том, что в Зензане снова назревает война? Молюсь о том, милая Констанция, чтобы твое сердце еще не очерствело настолько, что в нем не осталось жалости к бедняжке Мейзи. А бедняжка Мейзи смотрит из окна на поля Аджля, что лежат за городскими стенами. И думает о том, что скоро, уже очень скоро они обагрятся кровью.
Было время (тебе, дорогая, я могу в этом признаться), когда я мечтала о том, чтобы мой Мишан был не таким отчаянным храбрецом. Но с другой стороны, разве я смогла бы выйти замуж за какого-нибудь светского франта, предпочтя его тому, чья судьба будет вписана заглавными буквами в анналы военной истории? Пойми меня верно, дорогая, я люблю моего Мишана, но время никого не щадит, не пощадило оно и Мишана, и теперь пришел его черед наблюдать за ходом боя издалека, оставив героизм другим.
Мой дорогой муж говорит мне, что зензанское войско не имеет никаких шансов на успех. Им не проникнуть за стены Рэкса. Но все равно ты должна понять, как трепещет мое сердце при мысли о том, что в дальних уголках колонии — в степях Деркольда, на холмах Ана-Зензана, на скалистых берегах Антиоса — мятежники уже собираются под знамена Зеленого самозванца!
Молись за меня, моя дорогая, чтобы меня миловали грядущие времена. Ах (только пойми меня верно), как хотелось бы мне, чтобы моя сладкая мечта сбылась и чтобы мы с тобой вновь смогли пробежать в белых платьицах по полям, заросшим маргаритками и нарциссами, вернуться в то время, когда ты, Констанция, была всего лишь малышкой Коней, а твоя Мейзи Т. еще не подписывалась
ее превосходительство
Леди Мишан.
P.S.
Однако один момент в твоем письме меня не на шутку озадачил. Ты пишешь, что в Агондон вернулась Влада Флей. Насколько я понимаю, ты имеешь в виду леди Хартлок, вдову бывшего сборщика податей в Деркольде. Но как же это возможно? Не сомневаюсь, дорогая, что даже в Агондоне вы слышали о пресловутом Бобе Багряном. Разве ты не знаешь о том, что карета леди Влады подверглась нападению на Рэкской дороге в прошлом году, в самом начале сезона Терона? Других, кто ехал с ней, просто ограбили, а ее забрали в плен. И с тех пор о ней ничего не было слышно.
Но быть может, ты просто ошиблась и имела в виду какую-то другую леди.
Капитану Р. Вильдропу,
5-я рота тарнских фузилеров,оллонские казармы.
Глубокоуважаемый господин!
Нынешнее мое послание продиктовано желанием принести вам искренние извинения. Я представляю профессию, задача которой состоит, прежде всего, в заботе о людях, в глубочайшем к ним уважении. Я говорю исключительно о себе, ибо даже среди моих коллег порой встречаются особы, имеющие неблаговидную репутацию. Однако каким же заботливым слугою вы сочтете меня,когда обнаружите, что я не сумел выполнить вашу просьбу? Увы, обстоятельства удержали меня от возвращения в Агондон. Вероятно, вы слышали о том, что положение дел в Варби далеко не идеальное, поэтому мне, как и многим моим коллегам, пришлось задержаться в этом городке. О, как неприятно мне писать о том, что некоторые поддались искушению и пытались бежать отсюда! Но теперь стража никого не выпускает за городские стены. Надеюсь, вы видите, господин, как важен правильный выбор для людей моей профессии?
Однако если подумать, то и извинения мои не совсем оправданны. Вы, движимые заботой о здоровье некоей юной девицы, просили меня регулярно навещать ее и потчевать определенным снадобьем. Между тем, как явствует из писем, которые я получаю от моих друзей из Агондона, эта девица в столицу так и не попала. Вы, сэр, как я понимаю, оттуда также уехали. Все складывается так, что на время наше с вами соглашение придется расторгнуть. Молюсь о здравии вашей юной подруги, которая теперь, увы, далеко от меня, и я не в состоянии помочь ей моим искусством врачевания!
Как бы то ни было, господин, смею заверить вас в том, что всегда буду к вашим услугам. Во время вашего пребывания в Варби я получил некое представление о том, чем вы занимаетесь. Надеюсь, вы также поймете меня, если я скажу, что мои планы на будущий год в большой степени зависят от нашего с вами договора.
Уважаемый господин,рад называться вашим покорным слугой,
Ф. Воксвелл (аптекарь с лицензией на практику).
С. Е. И. А. В.
Служба Его Императорского Агонистского Величества
Господину М. М. Гева-Хариону, главному секретарю штаба.
Оллонские казармы, Агондон, от лейтенанта В. Венса, заместителя секретаря его превосходительства лорда Мишана, генерал-губернатора и главнокомандующего вооруженными силами его величества в Зензане.
Глубокоуважаемый господин!
Его превосходительство генерал-губернатор уполномочил меня передать вам благодарность за сведения относительно мер, принятых в отношении капитана Вильдропа. Его превосходительство желает отметить, что эта идея представляется ему превосходной. На то время, что капитан Вильдроп будет нести службу в регулярных войсках, его превосходительство готов получать разведывательные сведения от его непосредственного командира. Его превосходительство отмечет, что в последнее время голоса, которым следовало бы давно умолкнуть, вдруг снова зазвучали и высказываются в поддержку Вильдропа-старшего. Некоторые полагают, что сообщения о его успехах в управлении Тарном пагубно сказываются на положении нынешней зензанской администрации. В свете всего вышесказанного его превосходительство ожидает, что меры, принятые в отношении капитана Вильдропа, будут еще суровее и что он в конце концов будет отдан под трибунал. Это весьма поспособствовало бы выработке справедливого отношения к роду Вильдропов в будущем.
Его превосходительство также желает, прежде чем изложить свои соображения более высоким инстанциям, сообщить вам правду о слухах, которые в последнее время дошли до Рэкса. Говорят, будто бы семнадцатый заместитель государственного секретаря отправлен в Тарн и целью его поездки является представление тамошнего губернатора к присвоению оному дворянского титула. Его превосходительство полагает, что это в корне недопустимо. Он изумлен: неужели представители государственной власти не отдают себе отчета в том, как может сказаться возвеличивание Вильдропа на положении дел в Зензане? Делая это замечание, его превосходительство, однако, желает отметить, что поддержка, которой пользуется в Зензане Зеленый самозванец, ни в коем случае не спровоцирована нынешней администрацией. Подобные предположения лишены всякого основания. Его превосходительство желает напомнить пребывающим в Агондоне о трудностях управления столь неспокойной колонией во имя того, чтобы агондонцы нежились в безопасности, как паразиты, процветающие на благосостоянии империи и не имеющие никакого права судить о колониальных делах.
С наилучшими пожеланиями,
В. Венс (лейтенант).
Резиденция губернатора,
Рэкс, год 999-д.
ГЛАВА 37
ПТИЦА С АЛОЙ ГРУДКОЙ
— Нирри!
Колокольчик звенел сердито, истерично.
— Нирри!
Снова надрывный звон колокольчика.
— Будь проклята эта девчонка! Где ее носит на этот раз?
Умбекка Вильдроп восседала на громадной кровати, опершись на гору разноцветных подушек. Рядом с ней лежал поднос с остатками обильной трапезы. Чуть дальше, на тумбочке с мраморной крышкой стояла груда тарелок — следы ночного пира. Жизнь горничной была нелегкой.
— Нирри!
— Умоляю вас, любезная госпожа, не расстраивайтесь, — послышался ласковый голос. Обладатель этого голоса был стройным мужчиной неопределенного возраста, одетым в черное облачение ордена Агониса. Он сидел у кровати на резном стуле с высокой спинкой, положив ногу на ногу. Руки его были затянуты в белые перчатки. На висках у капеллана начала пробиваться седина. Он был красив, но черты его лица отличались странной холодностью.
Эй Фиваль встал и подошел к окну. За окнами лежал сад, окружавший Дом Проповедника.
— Быть может, вы позволите мне утешить вас и избавить от причины раздражения?
Причина раздражения, о которой шла речь, представляла собой маленькую подвижную птичку с красной грудкой. Птица непрерывно чирикала:
Ти-вить! Ти-вить!
Уже несколько дней подряд эта надоедливая птица прилетала и садилась на высокую ветку за окном, сразу становясь единственным ярким пятнышком в выцветшем зимнем саду. «Опять, опять эта несносная птица! — восклицала, бывало, Умбекка или сразу орала: — Нирри! Неси метлу!»
Фиваль громко постучал пальцами по стеклу.
Ти-вить! Ти-ву-у-у!
Никакого толка.
— Госпо... жа?
Нирри остановилась на пороге. В руках она держала поднос с поспешно собранными чайными принадлежностями. Щеки ее разрумянились, из-под кружевного чепчика торчали пряди неприбранных волос. Нирри, крепко держа поднос, стоически выслушала традиционную нотацию. Умбекка называла ее неблагодарной, глупой девицей, лень и небрежность которой она устала терпеть.
Колокольчик звенел сердито, истерично.
— Нирри!
Снова надрывный звон колокольчика.
— Будь проклята эта девчонка! Где ее носит на этот раз?
Умбекка Вильдроп восседала на громадной кровати, опершись на гору разноцветных подушек. Рядом с ней лежал поднос с остатками обильной трапезы. Чуть дальше, на тумбочке с мраморной крышкой стояла груда тарелок — следы ночного пира. Жизнь горничной была нелегкой.
— Нирри!
— Умоляю вас, любезная госпожа, не расстраивайтесь, — послышался ласковый голос. Обладатель этого голоса был стройным мужчиной неопределенного возраста, одетым в черное облачение ордена Агониса. Он сидел у кровати на резном стуле с высокой спинкой, положив ногу на ногу. Руки его были затянуты в белые перчатки. На висках у капеллана начала пробиваться седина. Он был красив, но черты его лица отличались странной холодностью.
Эй Фиваль встал и подошел к окну. За окнами лежал сад, окружавший Дом Проповедника.
— Быть может, вы позволите мне утешить вас и избавить от причины раздражения?
Причина раздражения, о которой шла речь, представляла собой маленькую подвижную птичку с красной грудкой. Птица непрерывно чирикала:
Ти-вить! Ти-вить!
Уже несколько дней подряд эта надоедливая птица прилетала и садилась на высокую ветку за окном, сразу становясь единственным ярким пятнышком в выцветшем зимнем саду. «Опять, опять эта несносная птица! — восклицала, бывало, Умбекка или сразу орала: — Нирри! Неси метлу!»
Фиваль громко постучал пальцами по стеклу.
Ти-вить! Ти-ву-у-у!
Никакого толка.
— Госпо... жа?
Нирри остановилась на пороге. В руках она держала поднос с поспешно собранными чайными принадлежностями. Щеки ее разрумянились, из-под кружевного чепчика торчали пряди неприбранных волос. Нирри, крепко держа поднос, стоически выслушала традиционную нотацию. Умбекка называла ее неблагодарной, глупой девицей, лень и небрежность которой она устала терпеть.